Для того, чтобы управлять толпой, совсем не обязательно знать ее язык. Достаточно знать ее инстинкты. © Б. Орли
Чувство, которое дает тебе доведенная до исступления толпа, - бесценно. Кажется, что она способна вдохнуть жизнь даже в того, кто уже давно умер душой и сердцем. В умелых руках эта чудовищная сила превращается в ручного зверя, почитающего за честь умереть за своих вождей.
Огромный, отполированный до блеска черный "Мерседес" неспешно крался по Фридрихштрассе. Фюрер сделал глубокий вдох, наслаждаясь величием минуты. Рядом с ним как всегда сидела Генриетта - вжавшись в угол и стараясь казаться незаметной. Воспитанница вождя с годами становилась его копией, вплоть до интонаций и малейших жестов. Люди обступили дорогу с обеих сторон, и машина то и дело останавливалась, пока возбужденные немцы удостаивались чести провести ладонями по холодному металлу капота. В такие минуты Генриетта вздрагивала, пытаясь бороться со своей давней фобией - боязнью толпы. Вжаться в кожаное сиденье и перетерпеть мучительные минуты - это еще не так ужасно. Но ведь нужно будет подняться на трибуну - целый восемнадцать ужасающих ступеней! - и произнести речь, пылкую и ожесточенную, обрушить справедливый гнев на врагов Империи и вселить надежду в сердца союзников.
- Просто расслабься, - ободряюще произнес Адольф, положив широкую ладонь на ее колено. - говори то, что ты чувствуешь в эту минуту, лови настроение толпы. Почувствуй ее реакцию и направь ее в нужное для себя русло.
Покорно кивая, немка буквально впитывала в себя последние наставления. Сердце отбивало нарастающий бешеный ритм, а вдоль позвоночника скатилась холодная капля пота. Она всегда делала то, что должна, вот и сейчас приходится снова преодолевать себя.
Толпа взволновалась, увидев женскую фигурку, легко взлетевшую на самую вершину, к трем мощным микрофонам. Она рывком сдернула с себя фуражку, тихо выдохнула, словно дирижер, заставший наконец свой оркестр в полной готовности. Тонкие белые пальчики судорожно вцепились в полированное дерево трибуны. И вот наконец Этти заговорила. Первые слова давались ей нелегко; их словно что-то вырывало из мучительно сокровенных глубин ее сознания. Народ ответил. Глаза людей засияли, подпитывая своей энергетикой самого юного рейхсминистра в истории Германии.
Расплывшимся от доппайков фигурам штурмовиков едва удавалось сдерживать безудержно колыхавшееся людское море. Женщины рыдали в экстатическом припадке; воинственный рев мужчин сотрясал нагретый нагретый тысячами глоток воздух. И над всем этим - болезненно худая женская фигура с фанатично горящими глазами. Генриетта казалась ведьмой, которая готовила свое тайное зелье, собирая кровавые подношения. Ее движения были выверенно-плавными, словно у дрессировщика, стремившегося успокоить дикого зверя. Короткие влажные от пота волосы прилипли к раскрасневшемуся лицу, дыхание прерывалось. Каждым словом она продиралась сквозь загустевший воздух, отвоевывала для себя то самое жизненное пространство, о котором кричала, потрясая крепко сжатым кулаком. Легкие сжались; она не могла деже сделать вдох, лишь видела, как толпа повторяет ее слова онемевшими от торжества минуты губами…
Наконец народ разрядился яростным воплем. Вот он, сладкий момент единения с массой, именно сейчас она столь податлива, что готова принять в свои головы любые слова манипулятора…
- Ты умница, маленькая Этти. - фюрер был явно доволен своей ученицей. Он уже готовился сам подняться на трибуну и стоял перед своей бывшей женой в начищенный до блеска сапогах и белой форме, на которой сверкал золотой партийный значок. - Проси что хочешь, я могу подарить это тебе.
- Ты позволяешь мне перенимать свои умения, для меня это величайший подарок, мой фюрер. - произнесла Генриетта и смиренно опустила ресницы.
Отнюдь не смирение двигало рейхсминистром, ведь хотела она того, чего не смог бы ей дать ни один человек на земле. Она хотела обнять свою дочь…
Вы хотите управлять толпой? Не забудьте засунуть свою голову в ее, толпы, пасть! ©