И как только оно охватило его шею полным кругом, из-за дерева послышались шаги и невесть откуда, появился добрый молодец. Он участливо спросил Зайку:
– О чём плачешь краса-девица?
Вздрогнула девушка. Испугался оленёнок. А добрый молодец посмотрел на них добрыми глазами и успокоил:
– Не пугайтесь. Не печальтесь. Всё поправится . –
Взял на руки оленёнка, подхватил уздечку коня и зашагали они к дому девушки.
А как стали они подходить к озеру, задичился конь, заржал, запохрапывал. Тревожно так заржал и дальше – ни шагу. Помучился с ним добрый молодец, да накинул уздечку на сосновый сук. И оставил коня дожидаться своего возвращения. Принесли они оленёнка к дому старика, пустили в загородку. Зайка сбегала в дом и вынесла два берестяных туеска. Из одного налила молока в плошку и поставила оленёнку, а другой подала в руки добру молодцу:
– Отведай холодного кваску добрый молодец, за труды твои праведные.
Испил настой брусники-ягоды молодой красавец и всю усталость его, как рукой сняло. Поблагодарил он Зайку, полюбовался ещё раз её, родниковой чистоты взглядом, да и отправился коня седлать. Глянул, а коня нигде нет. Только сук обломанный торчит…
Подумал молодец, что строптивый конь пить захотел да к озеру убежал. Обошёл он берегом невелико озеро. А коня нигде нет. Опечалился он и сел на берегу. Стал думать, как теперь путь не близкий одолеть.
А вода по озеру волной пошла. Изумился парень, никакого ветра не слышит, а вода в озере беспокоится. Посидел он на берегу, да так без коня и отправился домой.
А путь ему предстоял не близкий, не один десяток вёрст. Как добрался молодец до дома, только ему известно. А вскоре появился он опять на своём коне возле дома Корнея. Издали приветливо помахал Зайке рукой и попросил холодного кваску испить.
Вынесла ему девушка квас, вежливо передала в руки.
– Как зовут тебя, красавица? – Спросил он, принимая напиток.
– Зайка – привычно назвалась она. Вспомнила. Смутилась. Поправилась:
– Зоя…
– А Зайка тебе лучше подходит, – сказал он и отпил студёного напитка. Замер на мгновение, словно раздумывая, а потом улыбаясь, выглядывая из-за туеска, произнёс:
– А меня кличут Иваном. Иван, сын Трофимов, – назвал он себя полным именем и долгим завораживающим взглядом посмотрел на девушку.
Зайка смутилась, взяла туесок и пригласила его проведать оленёнка. А он резвился и играл на тёплой полянке, словно чувствуя радость и волнение, так неожиданно наполняющее сердца двух молодых людей. Они стояли у загона и положив руки на жерди, любовались шалуном, беззаботно переговаривались.
Старик возвратился с озера и проходя позади их, увлечённых друг другом и совершенно не замечающих его прихода, внимательно посмотрел на Ивана. Что-то знакомое показалось ему в повороте головы парня, в орлином профиле его лица. Хорошо разглядеть гостя он не сумел, так как солнце светило из-за головы молодого человека и слепило глаза старика. Но, поворот головы, манера её держать и осанка?..
– Где и когда я его видел? – Лихорадочно рылся он в своих рассеянных воспоминаниях восходя на ступеньки крыльца и чувствовал, как безотчётная тревога всё больше сковывает его душу, стискивает сердце. В ветхой памяти к его огорчению ничего определённого не находилось, а подспудная тревога давила под грудину жжёным удушьем.
– Но где-то я видел его. Не мог не видеть. Не его, так такого же… – пробовал разобраться в причине своего угнетённого состояния старик.
– Постой, постой. Поворот головы. Этот хищный поворот головы… Лес. Ночь. Погоня. Поляна. И на фоне луны этот хищный поворот головы и блестящее лезвие топора, и хруст рассечённой осины…
Вспомнил! Он вспомнил то, что – лучше бы не вспоминать… У Аверинского хутора это было, у поляны. Господи, что же будет? Как беды миновать? – забился в бессильной тоске старик. Свет белого дня погас перед ним. Рассветает ли?..
Теперь, когда он знал с какой стороны ждать удара, пелена неизвестности отодвинулась от него. Отодвинулась, но не рассеялась. Он залез в запечье и достав сухо заморенный, корень валерьяны, раскрошил его на шестке. Сунув в рот щепоть сладкого крошева, стал высасывать его целебный сок.
Со двора доносились беззаботный смех внучки и оживлённый воркоток парня.
– Ах, как бы было славно, если бы не это… – с тоской подумал Корней, сметая остатки корня в ладонь. – Но что-то надо делать, – успокаиваясь, насколько это было возможно в его положении, подумал Корней.
– А постой-ка, постой. Да ты и впрямь, Корнеюшка, с ума спятил. А это когда было? Больше тридцати годков минуло… А парню, то сколько лет? А тому разбойнику, сколько тогда было? Не этот парень тогда за тобой на коне летел, а матёрый тать, – начинало проясняться в голове Корнея под действием целебного корня.
– Значит не он? – спросил он сам у себя и сам же себе ответил: – Нет... нет... не он! –
– Тогда, кто? – Тут же вылезла настырная осторожность.
– А вот это мы сейчас и узнаем, – проговорил вконец оклемавшийся старик и решительно шагнул с порога. Остановился. Посмотрел ещё раз на спину молодого парня и толкнул стоящую на крыльце пустую посудину. Неожиданный шум за спиной всполошил девушку. Парень резко обернулся. В повороте его головы старик снова прочитал знакомое. Давнее. Памятное.
– Дедушка вернулся! – Обрадовалась внучка и заспешила к нему. – Посмотри, дедусь, кто к нам приехал. Это он тогда зверушку принёс, – щебетала она, посматривая то на деда, то на парня. – Подрос уже. Смотрите, как бегает, – приглашала она обоих похвалить оленёнка. – Хороший. Хороший, мой… – приговаривала девушка ласково, протягивая руку малышу.
Малыш подбежал к девушке. Встал возле неё как вкопанный. Широко расставил передние ноги и поймав ладонь шершавым языком, стал с причмокиванием сосать пальцы.
– Ой! – В притворном ужасе встрепенулась она, притопнула ногой и звонко-звонко засмеялась. Телёнок старательно просасывал соски странного вымени стараясь найти тот, который с молоком. Привычно взбрыкивал безрогим лбом, подшибая не существующее вымя, притопывал крохотным копытцем. Идиллия эта длилась до тех пор, пока Корней не спросил, глядя мимо парня:
– Дальний ли?
– Не далёк, не близок, – увлечённый редким видением, оставаясь ещё там, за огородом загона в этой живой сказке пробормотал в ответ парень.
– Чей будешь? Какого рода племени? – Наливая вопрос свинцом, кремнем отделяя слово от слова, более сухо спросил дед.
Зайка тревожно взглянула на деда. Парень, почувствовав пружину в голосе старика, удивлённо повернулся к Корнею. Взгляд парня слово спрашивал – откуда ты тут, такой ершистый?
– Трофима Быкова сын, – всё ещё не избавившись от умиления рассеянно назвался гость.
– Трофима Васильевича? – Уточнил дед.
– Ну, Васильевича. А что? – В свою очередь, вопросом же, неохотно ответил парень.
– Ну и как Василий? Здоров? – Бесцветным голосом, спросил старик.
– Преставился… – потупился парень.
– Надо же… – без нотки сожаления, отчуждённо пробормотал Корней. Растерялся он потому, что не знал – как теперь, после смерти разбойника относиться к его внуку. Всё в его голове снова перепуталось и он, пробормотав что-то невнятное, засеменил чистить рыбу.
Холод, каким Корней дохнул на парня, съёжил его. Сдул игривое настроение. Прошлое деда, как дамоклов меч висевшее над их семьёй, и тут настигло его. Обида и боль исказила, но не обезобразила, его лицо. Он затравленно глянул на Зайку, вскочил на коня и пустил его вскачь. Дробный топот копыт не скоро затих в густой тишине, так внезапно воцарившейся на берегу озера.
Они молча обедали и молча ужинали в этот и на следующий день. Старик молчал потому, что не мог разобраться в своих чувствах. Не мог решить, как ему относится к этому видному парню? Он не мог не заметить, что внучке парень нравится. А внучка не понимала такого его поведения. Зачем понадобилось деду так грубо обойтись с парнем, который, так бескорыстно спас оленёнка?
Через неделю парень снова появился на озере. Подождал, пока Зайка скрылась за деревьями, и вышел на берег. Старик под берегом разворачивал снасти.
– Здравствуй, дедушка.
– Здравствуй. С чем на этот раз пожаловал? Опять убежишь? – Спросил, словно сам с собой разговаривая, старик.
Вспышка молнии пробежала по лицу парня при этих его словах. Но он сдержал себя. Не за этим топтал дальнюю дорогу.
– Обманул я тебя тогда. Не правду сказал. Жив дед... Хворает. Вот, пришёл прощения спросить, за обман, – виноватым голосом проговорил парень и застыл в напряжённом ожидании…
На тёплый приём он не рассчитывал. Не первый раз натыкался Иван на косые взгляды людей. Сокрушаясь, как много успел наследить дед в этих лесах.
Отец его, Трофим, был полной противоположностью деда, человеком робким, набожным. Не захотел он пойти по стопам родителя и был изгнан из дома.
Вышел парень за ворота ненавистной избы и направился лесными стёжками в сторону, где река Юма встречается с рекой Ацвеж. Перед большим селом Высокораменье нагнала его повозка. Согласился разговорчивый парень довезти его до села. А узнав о нескладной судьбе попутчика, сговорил его пойти батрачить к барину, чья усадьба была на краю села. Согласился Трофим.
А потом и семью завёл, обвенчавшись в церкви с такой же застенчивой девушкой. Жили они тихо и неприметно. Люди не долго донимали их упрёками за столь близкое родство с разбойником, поскольку не было в округе мухи, какую бы обидел сын лесного татя.
А вот Ванюшка вырастал совсем другим. Откуда что бралось в мальчишке? Ершистый был, непокладистый, но справедливый. Для всех сопляков заступником был. Но на лицо – вылитый дед.
Дед Ивана к тому времени уже пойман был, пытками пытан, судом сужден, сибирскими рудами в каторге морен. Дома в запечье донашивал обноски жизни своей. Уже при встрече с ним, никому в голову не приходило вздрогнуть или испугаться. Засохший дождевик, не более. Случайно тронь – пыль выпорхнет.
А вот когда стал вырастать Ванька, как заявил о себе дедовым характером, забеспокоилась округа. Затревожилась. А подлый народец, какой на низу всякой общины водится, не преминул этим воспользоваться. Где что случалось неугодное, всё на Ваньку пытались свалить. Ни сходить ему, ни съездить в другую деревню. Да и в своей – житьё, не мёдом помазано. А как подошла ему пора семью заводить, ещё больше забот добавилось. Куда свататься сунешься? Везде дедовыми проделками меченый и обличием схож.
Старый тать учуял палёный запах, что по его милости за внуком стелется – приволокся. Запасы свои не праведные сулил. Бодрил внука. Шамкал беззубым ртом: Не робей, мол, проживём. – Прогнали злыдня.
Тогда и надоумила матушка сына, ехать на Слепнёво озеро, сиротинку сватать.
Добирался он сюда в надежде, что до этих мест не достигли звериные выходки деда. Хотелось парню найти подругу жизни. Стать надёжной опорой ей и свить здесь гнездо своего счастья. Здесь, в этой лесной глуши, вдали от людской молвы и сплетен, надеялся он устроить своё будущее. И вот, кажется, устроил…
– За обман похвала не полагается. Значит, хвалить я тебя не буду. – Рассудительно заговорил старик. – Да и похоронил ты тогда не меня, а деда своего. Как уважают, так и чтят, – напомнил он, и добавил. – Пенять мне на тебя нет желания и надобности, поскольку мне ты ничего плохого не сотворил.
– Спасибо деда! – С жаром проговорил парень, благодарно взглянул на старика и в волнении переступил с ноги на ногу.
Во взгляде его Корней увидел совсем другое чем то, что все эти дни мерещилось ему в самых мрачных за последние годы мыслях. Это был прямой и открытый взгляд человека праведного. Взгляд бесхитростный и не опалённый ещё пакостями жизни.
И ещё сумел рассмотреть старик в этих глазах боль. «Откуда она у него» – недоумевал он, но вспомнив, на какой славе вырастал этот парень, и что уже успел пережить, понял и остальное.
– Да, ты не топчись, а лучше привяжи лошадку да полезай ко мне в лодку. А то мне уже на ставы ехать пора, подсобишь старику. И разговоры, какие остались, договорим. –
Парень почувствовал душевное тепло, каким веяло от слов деда, и через минуту уже его сильные руки неумело ворочали вёсла, выгребая на дальний плёс озера.
– Ну, Зайка, сегодня твои смотрины будут, – объявил дед, переступая после обеда порог избы …