Она была настоящая красавица – высокая, стройная, с длинными золотистыми волосами и синими глазами под чёрными пушистыми ресницами.
Видимо, в этом было некое воплощение арийского идеала, потому что немцы, видя её, всегда приходили в заметное возбуждение – я имею в виду, мужчин, разумеется. Несмотря на свою нордическую сдержанность, при виде Инночки, они забывали о приличиях и чуть ли не толкали друг друга, мол, смотри, какая красотка!
Да, забыла сказать, дело происходило в Советские годы, в несуществующей ныне стране, – ГДР. Мы с Инночкой работали вместе в русской музыкальной школе при Доме офицеров города Потсдама. Обе преподавали фортепиано, почти ровесницы - только я на два года моложе. Правда, статусы у нас были разные: я - жена военнослужащего, «мать семейства», а она - холостячка, вольнонаёмная служащая из Москвы. Таких в нашей школе было несколько человек – молодых или не очень, незамужних женщин, среди которых Инна была самая яркая.
Иногда, в свободный час, замужние преподавательницы обсуждали своих гражданских холостых коллег и удивлялись, почему нашей прелестной Инночке никто до сих пор не сделал предложения, а ведь ей уже 27 лет. Для девушки – это, знаете ли, критический возраст…
Однажды предстояло нашим педагогам посетить - в порядке международных контактов - немецкую музыкальную школу города Лейпцига. Командировка планировалась двухдневная. Многие отказались ехать, сославшись на семейные дела. А у меня, как раз, муж приболел и сидел дома - так что за трёхлетним сыном было, кому присмотреть.
Ранним сентябрьским утром возле музыкальной школы, которая находится в самом центре Потсдама, собралась наши командировочные во главе с завучем, маленьким шустрым баянистом Колей Микериным.
В ожидании своего автобуса, наблюдаем, как из подъезжающих автобусов вываливаются пассажиры – как раз отсюда начинаются все туристические маршруты.
Чувствуя себя аборигенами, несколько свысока взираем на публику, которая как потерянная, оглядывается, боясь отойти чуть дальше от своих товарищей, из опасения затеряться в незнакомом месте. Словно это дикие джунгли, а не чистый, упорядоченный неистребимым немецким духом, город – столица Бранденбургских земель.
- Бедные, наивные люди! – думаю я. Ну что можно узнать за такой короткий срок пребывания? То ли дело мы: за пять лет можно успеть врасти в эту жизнь, многое в ней понять и увидеть.
Но теперь и нам предстоит, таким же, как у них - коротким туристическим наскоком - ознакомимся со славным городом Лейпцигом.
*********
Точно в указанное время подкатывает большой комфортабельный автобус. Веселой гурьбой забираемся в его чистое гостеприимное нутро, довольные, что нас немного - всего, около десяти человек. «Меньше народу – больше кислороду» - удовлетворённо выразился по этому поводу Коля Микерин.
Мы с Инной, не сговариваясь, держимся вместе. Вообще, закадычными подругами мы не являемся – просто, по-человечески симпатизируем друг другу.
Надо сказать, что школьные дамы – холостячки и замужние, Инну как-то сторонятся. Боятся, наверное, потеряться на фоне её яркой внешности, а, может, в собственных мужьях не уверены. А я не боюсь. И не оттого, что слишком высокого о себе мнения - просто понимаю, что мы с ней не конкуренты. Инна - блондинка, а я совсем иного плана – тёмненькая, более хрупкая, привлекательная, но на свой лад.
Думаю, девушка ощущает, что я не завидую и не опасаюсь её - поэтому и предпочитает общаться со мной. А может, здесь играет роль та безотчётная симпатия, которая заставляет выделить одного человека среди множества других. Как это получается - объяснить ещё сложнее, чем рассказать, отчего возникает любовь? И если там ещё можно как-то сослаться на соответствующие гормоны, то с дружбой всё гораздо тоньше и сложнее. Хорошего, настоящего друга, думаю, ещё труднее встретить, чем большую любовь.
В автобусе сели у окон, друг за другом: Инна впереди, я – сзади. Какие-то немцы, проходящие мимо, молодые, симпатичные, увидев в автобусе яркую блондинку – заулыбались, даже воздушные поцелуи ей послали. Словно, и не немцы вовсе, а итальянцы какие-нибудь легкомысленные. Инна скромно глаза потупила, но по ней было заметно, что ей привычны и приятны эти знаки восхищения.
*********
ГДР, по сравнению с нашими пространствами, страна маленькая. Выехав из центральной части страны - уже через два часа, оказались в Саксонии и въезжали в Лейпциг.
После небольшого перекуса, состоялась, обязательное для подобных экскурсий, посещение типографии, где Ленин печатал свою революционную газету «Искра».
До этого я думала, что это будет нечто подпольное, мрачное, как в фильмах о нелегальных типографиях показывают.
Оказалось – симпатичный одноэтажный особняк в саду, недалеко от исторического центра города. Печатный станок стоит в просторной светлой комнате – всё чистенько, уютно…
Теперь-то известно: в конце 19 - начале 20 века, германское правительство всячески потворствовало подрывной деятельности против русского самодержавия. Потому и печатали революционеры-марксисты свою газету, ни от кого не прячась, и ничего не опасаясь.
На память, купили мы в качестве сувенира, копию первой русской «Искры».
С удивлением смотрела я на большой лист бумаги, размером с маленькую афишу, на котором с обеих сторон был напечатан малопонятный и скучный текст.
- Неужели вот это было способно тогда кого-то воспламенить? «Из искры возгорится пламя» - сказал Пушкин. И ведь, правда, возгорелось, да ещё какое!
********
Следующим местом, куда нас отвезли, была церковь, (по-немецки, «кирха») - Святого Фомы. Там, с 1723 по 1750 год великий Бах служил в качестве кантора – руководителя церковного хора мальчиков.
Снаружи, под золотистыми кронами тополей - памятник И. С. Баху.
Внутри – темновато, пусто, каменно-неуютно. Сразу приходят на память наши православные храмы – тёплые в прямом и переносном смысле: иконы в золоте, свечи, роспись по стенам… Даже архитектура наших церквей не отдаляет человека от Бога, а приближает к нему. А здесь – всё внутреннее пространство своим суровым стремлением ввысь, словно утверждает ничтожность человека, по сравнению с Богом…
Поднялись на хОры, где стоит орган и где 27 лет – до самой смерти, работал с хором и творил свои гениальные произведения Бог-Саваоф от музыки - Иоганн Себастьян Бах.
Поразились тому, какая здесь темнота! Неудивительно, что записывая новые произведения, и играя по нотам при тусклом свете свечей, гений потерял зрение – и умер, от последствий неумелых операций на глазах.
Внизу света больше - он подает из высоких и узких, словно стрелы арбалетчика, окон. Провели нас в длинную галерею, где висят портреты отцов-основателей, меценатов и прочих знатных людей, имеющих отношение к этой древней кирхе, основанной ещё в 13 веке и принявшей свой теперешний облик в 1685 году. Строгие, высокомерные, напыщенные лица… Иоганна Себастьяна Баха среди них нет…
Зато он есть тут, под бронзовой плитой, невдалеке от входа. Не сразу обрёл гений заслуженный покой под сводами кирхи, которую сделал известной во всём мире.
После смерти был он похоронен на кладбище церкви Святого Иоанна. Впоследствии могила эта была утеряна и найдена при реконструкции собора в 1894 году.
В 1900 году Баха перезахоронили. Но после того, как собор Св. Иоанна был разрушен во время Второй мировой войны, останки гения в июле 1949 г. перенесли в собор Святого Фомы.
Теперь слушает Бах, как поёт хор мальчиков, один из наиболее известных в мире и звучат его органные и хоровые произведения.
- Сколько таких церквей разбросано по Европе, но так же, как среди множества раковин на дне моря – только одна может быть с великолепной жемчужиной – так и эта, хранит в себе прах величайшего музыкального гения, одна фуга которого включает в себе столько мелодий, что их хватит на создание целой симфонии.
И так же, как без корней, не может быть дерева, так и без Баха невозможно представить, что было бы с музыкой вообще? Был ли Моцарт и Бетховен с Гайдном, Шопен и Берлиоз… - так или приблизительно, так, думала я у скромной бронзовой плиты в церковном каменном полу.
Притихшие расселись мы по своим местам в автобусе. Автобус тронулся.
*********
За окнами мелькали аккуратные, словно вылизанные улицы города, выросшего на месте славянского поселения Липск. (Кстати, как-то очень это похоже на всем нам знакомый, Липецк. Кто знает, а вдруг это слова не просто так созвучны друг на другу?)
В автобусе - тишина. Сил нет даже на простые разговоры. Завод у экскурсантов кончился, как у часов. Хочется просто отдохнуть, расслабиться. Ведь, чтобы выехать в половине восьмого утра, вставать пришлось намного раньше.
Но все, словно по мановению волшебной палочки, оживают, когда слышат предложение посетить магазин при заводе по производству хрусталя.
- Конечно, зайдём, посмотрим… Какие разговоры!
Вошли – и… словно в волшебную пещере Аладдина попали : хрустальные салатницы, вазы, ладьи… Всё - с пылу с жару, без торговых наценок.
- Битте шён - данке шён, битте шён – данке шеен – только и слышалось в небольшом магазинном пространстве.
Накупили столько всего, что с трудом из магазина вывалились. Любезные продавцы разве что платочками нам вслед не махали. Ещё бы, нежданные посетители дали им выполнить весь месячный план.
А вот теперь и домой можно, вернее, в гостиницу. Настроенные самым радужным образом подъезжаем к месту нашего пристанища. Но при виде длинного, старого, похожего на барак строения, у многих вытянулись лица.
Оказалось, что отдыхать нам предстоит не в немецкой гостинице, а в нашей, принадлежащей советской квартирно-эксплуатационной части - КЭЧ. Конечно, это совсем не соответствовало всеобщим ожиданиям, но что делать - дарёному коню, как говорится, в зубы не смотрят… Начали выгружаться.
Внутри строение ещё меньше напоминало гостиницу, чем снаружи. Унылый длинный, как кишка, коридор с рядом одинаковых фанерных дверей, отличающихся только порядковыми номерами.
Тихо ворча - на более активные протесты уже нет сил, расходимся по своим, так называемым, номерам. Обстановка в них незамысловата и по-военному, аскетична: вешалка у входа, две койки, две тумбочки и круглый стол под клеёнкой посередине небольшой темноватой комнаты. Душ и туалет – в конце коридора.
Мы с Инночкой, сгружаем на пол свой тяжеленный хрусталь – недаром в нём, судя по этикетке, 24 процента плюмбум, то есть свинца - и начинаем осваивать наше скромное пристанище.
- Я сейчас в туалет пойду, умоюсь, а, если получится – душ приму. А ты после меня пойдёшь – почему-то, чувствуя себя здесь старшей, распоряжаюсь я.– Ключей-то нам не выдали, так что будем из номера выходить по очереди, мало ли что?
- Да-да, конечно, иди,- живо соглашается Инночка, - а я тут пока разбираться буду.
********
Туалет, на удивление, оказался вполне приличным, и душ – работал. С удовольствием постояла под горячей водой, смывая с себя дорожную пыль и усталость.
- Ну вот, теперь можно и отдохнуть…
Бодро прошлась по коридору и остановилось у своего временного пристанища. Правда, так и не посмотрела, какой у него номер, но, судя по спуску на лестницу, который находится недалеко – я на месте. Смело берусь за дверную ручку и переступаю порог комнаты.
Но что это? Неужели ошиблась?
За столом, вместо Инночки, с её роскошной причёской, сидит какая-то незнакомая женщина с волосами, собранными в жидкий хвостик, с блёклым лицом и смотрит на меня невыразительными светлыми глазами.
- Ой, извините – быстро закрываю дверь и оказываюсь в коридоре. – Надо же, ошиблась! Вот что значит, не посмотреть номер комнаты.
Задумчиво иду в сторону прохода на лестницу. Так… от лестницы - наша дверь должна быть шестая или, может, седьмая?
Отсчитываю седьмую и берусь за ручку. Но дверь не поддаётся. Дёргаю сильнее – закрыта.
- Что за чёрт! У нас ключа от номера нет, значит, он не может быть закрытым.
Стою, тупо смотрю на двери. Седьмая закрыта, значит, наша должна быть, всё же, шестая. Но тогда, что эта незнакомая тётка в нём делает? Может, Инне надо было срочно выйти, и она попросила женщину посидеть, посторожить вещи?
Осторожно открываю шестую дверь и медленно просовываю голову в просвет. Понимаю, что поступаю очень сомнительно – беспокою незнакомого человека.
- Извините, - пялюсь на женщину, а потом замечаю наши вещи и смелею:
- Тут должна быть девушка, такая блондинка высокая, вы не знаете…
Женщина смотрит на меня с удивлением и молчит.
- Извините, я всё же, наверное, не туда попала, - пытаюсь скрыться за дверью и вдруг слышу жалобный, но очень знакомый голос:
- Таня, ты что, не узнаёшь меня? Это я, Инна.
Всё ещё не веря своим глазам, продолжаю разглядывать незнакомку, а та продолжает с явным стеснением:
- Это я... Просто макияж сняла…
Захожу в номер. Нам обоим неловко. Мне – как невольной свидетельнице не совсем приятной тайны чужого человека. Инне, наверное, тоже неприятно, что она настолько хуже выглядит без косметических ухищрений, что её не узнают даже хорошие знакомые.
Девушка идёт принимать душ, а я всё ещё размышляю о такой невероятной метаморфозе: из писаной красавицы – в серую мышку. Неужели косметике подвластны подобные превращения?
Чтобы избежать возможных разговоров с Инночкой на подобную тему, побыстрее ложусь на узкую кровать и накрываюсь с головой жёстким одеялом.
Но сон сразу не идёт. Вот ведь как бывает? Такая яркая красавица… А умоется – и не узнать. Со мной, кареглазой шатенкой совсем не так: умоюсь, так ещё лучше - ярче становлюсь. И волосы не крашу, в отличие от бедной Инночки, у которые от перекиси они вон какие редкие стали. Как в пучок их собрала – просто какой-то мышиный хвостик получился.
Постепенно мысли мои путаются. Всё же нелёгкий день выдался. Физическая усталость, масса всевозможных впечатлений… А завтра – школа, потом на памятник Битвы Народов повезут…
На следующее утро, когда я проснулась, солнце, которому не могла помешать капроновая штора, весело освещало наш номер, накануне показавшийся таким сумрачным и негостеприимным.
За столом, в центре комнаты в голубом халатике сидела красавица-блондинка с пышной причёской, яркими губами и синими, в окружении черных пушистых ресниц, глазами.
На мгновение, в глубине этих глаз мелькнуло беспокойство, но я улыбнулась – «Доброе утро, Инночка!» - и оно исчезло.
Фото из интернета.
Напоминаю, что во время описываемых событий, церковь Св.Фомы ещё не подверглась внутренней реконструкции и выглядела не так, как на современных фотографиях.
ТАТЬЯНА ШЕЛИХОВА-НЕКРАСОВА.
.