Холодные плети осеннего дождя стегали асфальт, покрывающий площадь. Дул порывистый ветер. Редкие прохожие боролись с выгибающимися спицами зонтов и, перепрыгивая через лужи, поправляли сбившиеся головные уборы.
— Отчего они опускают глаза? Боятся промочить ноги, или не хотят поддержать меня даже взглядом? — размышляла пожилая женщина, статуей вросшая у входа в городскую мэрию.
Окоченевшие пальцы пикетчицы стискивали уголки размытого плаката. Выдувая остатки надежды, дождь нещадно сек ее лицо и руки; он проникал под влажную одежду, и тогда женщине казалось, что промозглый осенний ветер господствует всюду: в мыслях, в душе, в продрогшем теле. За то время, что Алевтина Георгиевна пыталась привлечь внимание городской власти, ни один из чиновников даже не прочел её плакат.
— Не очень подходящее место вы выбрали! — девушка в прозрачном дождевике и резиновых сапожках раскрыла потертый кошелек и выгребла мелочь. — Держите!
Алевтина Георгиевна машинально подставила ладонь, но в следующее мгновение отдернула руку. Ударяясь о панцирь асфальта, монеты раскатились в разные стороны.
— Простите, ради Бога, это совсем не то, что вы подумали, — спохватилась пожилая женщина и перевернула плакат.
Словно сдерживая вопль отчаяния, она инстинктивно прикрыла рот, — на разбухшем от влаги ватмане единственно читаемым словом оставалось слово «жить».
***
Миновав переулок, Алевтина Миргородова повернула на улицу, что восьмой десяток служила ей дорогой к дому.
— Вот и ты, мой друг, — она окинула взглядом старый дуб, раскинувшийся под окнами ее маленькой квартиры. Резные листочки привычно потянулись навстречу. Веточки норовили зацепить одежду.
В груди пожилой женщины защемило. Судорожно хватая воздух, она обхватила буро-серый ствол, и крепко вцепилась узловатыми пальцами в шершавую кору, покрытую глубокими продольными шрамами. Сквозь забытье она расслышала чей-то голос. Он был таким родным и близким, что на ресницах заблестели слезы…
— Та, очнись же ты! — седоволосый кряжистый мужчина взволнованно тряс ее плечи.
— А, ты, Степан…
— Что с тобой? Идти можешь? — закинув руку Алевтины на свою широкую спину, Степан Самойлов осторожно повел соседку к арке, соединяющей старые дома. Их кирпичные стены были увиты каменным плющом. Порывы ветра трепали мокнущее на дожде белье, развешенное прямо во дворе.
— Ну, вот мы и дома, — переведя дух, Степан постучал в дверь.
***
Вчера до позднего вечера Витя вместе с бабушкой рисовал на ватмане буквы. Он знал, что она собирается «воевать», но с кем и почему, спрашивать не решался. Ночью мальчик слышал, как жалобно поскрипывал бабушкин диван, как она пила лекарства, от которых в комнате становилось тревожно и душно. А утром она ушла.
Глядя, как по стеклу стекают капли дождя, младший Миргородов невольно подумал: "Промокла, небось"…
В дверь громко постучали.
— Кто там? — спросил мальчик.
— Свои!
Узнав голос деда Степана, Витя торопливо повернул ключ и распахнул дверь. Словно открывая дорогу входящим, сквозняк приподнял занавеску. Тревожно всматриваясь в бледное лицо бабушки, Витя сглотнул ставший в горле ком и зажмурился.
— Чего застыл, тащи подушку! — прикрикнул Степан Михайлович. Стянув с Антонины Георгиевны мокрый плащ и хлюпающие ботинки, он усадил её на диван. Зеленая фетровая шляпа, соскользнув со слипшихся волос, прокатилась по комнате и упала в углу.
— Может, скорую вызвать, Георгивна? Просил вчера, не лезь! Пущай валят. Вон оно, говорят, дуб наш асфальт портит, а липка дорожный знак загораживает.
Губы Алевтины тронула едва заметная улыбка:
— Мели Емеля… В сорок третьем мамки кашу из желудей варили, лепешки пекли. Мерзли, а дуб на дрова не пустили. Забыл?
Она вдруг отчетливо представила нескладного мальчишку с деревянным автоматом через плечо. Отцова ушанка прикрывала прищуренные глаза, ноги выбивали чечетку, а он, потирая озябшие руки, ходил по мощеному тротуару, высматривая, не приближаются ли охотники до чужого добра.
Лицо ее порозовело, глаза заблестели. Степан во все глаза смотрел за преображением Али, как он называл Алевтину в детстве.
— А помнишь, веточку со сдвоенными желудями? Я тебе еще тогда сказал, что это мы с тобой. - Степан виновато опустил седую голову и искоса посмотрел на соседку.
Казалось, какая-то внутренняя печаль охватила ее. Она нахмурилась:
— А ты иди, Степ, иди, у тебя, небось, дел невпроворот.
Потирая шею, Степан неловко мялся у дивана. Полвека прошло, а он не мог избавиться от стыда и горечи за свою нерешительность. Его Аля так и не услышала слов признания, не увидела желанных сватов. Всю жизнь они прожили бок о бок: она какой-никакой семьей, а он - бобылем.
— Ты, это, полежи, значит… а если, что надо будет, Витька пришлешь. Врача бы надо, Аля…
— Да иди ты уже! — нетерпеливо прикрикнула на него Алевтина и отвернулась.
Всю ночь она боролась с жаром. То ей казалось, что она горячо убеждает чиновников городской администрации не рубить деревья, то виделось, будто деревья спилены, и сквозь оголенное окно нестерпимо припекает палящее солнце; то, задыхаясь от чувств, переполняющих молодые сердца, они со Степаном ловят «стрекоз», что срываясь с веток липы, весело кружили в порывах ветра.
Витя тоже не спал. Прислушиваясь к частому дыханию бабушки, он представлял, как ранней весной желтоклювый скворец, не найдя пристанища, будет скитаться в поисках жилья для будущего потомства, как тихо и грустно станет без его пересвиста.
Утро неожиданно выдалось тихим, солнечным. Витя потянул носом: аромат липового чая щекотал ноздри. «Полегчало бабуле», — подумал мальчик и вприпрыжку побежал на кухню. Алевтина Георгиевна вздрогнула и подняла на него потухшие глаза:
— Витенька, слышишь?
Мальчик затаил дыхание: где-то вдалеке, словно цепная собака, рычала бензопила.
***
Пробежав два квартала, Витя остановился перед красно-белой оградительной лентой. Сочный запах свежих опилок, разбросанные ветки деревьев и многоголосный хор бензопил, доносившийся сверху и снизу наполнил округу. «Завтра эти люди в оранжевых касках спилят дуб бабы Али, — подумал мальчик. — А скворечник?!» Представив, как падая с высоты, скворечник разлетается в щепы, он рванул в сторону дома. Вот и желто-коричневый купол из резных листочков. Запрокинув голову, Витя озадаченно почесал вихрастую макушку. Дерево было таким большим, что его роста не хватало даже для того, чтобы взобраться на нижнюю ветку Он попытался обхватить ствол ногами и подтянуться, как по канату, но и тут ничего не вышло, — могучий ствол дуба был слишком велик. Ладошки горели, нещадно пекли счесанные лодыжки. Бессильно махнув рукой, он обнял дуб и, вздрагивая всем телом, горько заплакал.
***
Шум за окном собрал жильцов дома. Суетливо толпясь под аркой, они взволнованно смотрели на рабочих, раскладывающих спецоборудование. А в офисе напротив, в одном из окон раздвинулись жалюзи.
— Ребята, видели, что на улице делается? — Молодая женщина, сведя брови, сосредоточенно следила за происходящим.
— А что, Лен? Идем в ногу со временем! Обнаженные девушки, обнаженные улицы, — не вставая с компьютерного кресла, Егор подкатился к окну.
— Глупый ты! — Обиженно отозвалась Лена.
— Еще какой глупый… — Егор искоса смотрел на коллегу: вязаный свитер под горло, тугой пучок каштановых волос и врожденная потребность всех защищать. «И что я в ней нашел? Целый день под окнами мелькают разукрашенные девицы, а я сохну по этой тургеневской скромнице, боюсь признаться в чувствах».
— Ой, мужики нынче пошли… — Дарья Петровна Сорокина, из-под спущенных на переносицу очков бросила взгляд на юную коллегу. — Дома не строят, деревьев не сажают, детей не заводят. А заводят, так бросают.
— Ну, зачем вы так, Дарья Петровна, — Лена, перевела взгляд на Егора.
Не вступая в спор, он накинул куртку и, схватив фотоаппарат, выскочил на улицу.
Белоснежный дворовый кот с васильково-голубыми глазами привычно кинулся ему навстречу. Потрепав пушистый загривок любимца, Егор игриво подтолкнул его к входной двери: «Уже проголодался? Рано, Васек, айда, планету спасать!». Кот удивленно посмотрел на человека и, обходя лужи, побежал следом.
***
Маленький круглый мужичок, важно расхаживающий вокруг деревьев, остановился напротив дуба. Сняв каску, он промокнул лысеющую макушку и оценивающе выдвинул губы:
— Целый день провозимся… Загоняй вышку!
Витя с бабушкой не решились выйти на улицу. Они стояли у окна и сверху наблюдали за происходящим.
Получив распоряжение мастера, водитель аккуратно подогнал машину к бордюру. Стрела с пильщиком в корзине, взметнулась к кроне дуба. Даже через наглухо закрытое окно было слышно, как взвизгнув, пила вонзила острые резцы в могучий ствол и, разрывая непокорный стан, надрывно жужжала, осыпая тротуар опилками.
Из-за угла вынырнула голова Степана Михайловича. Размахивая метлой, он спешно переходил дорогу, и хрипло кричал:
— Мужики, мужики, скворечник-то, скворечник сымите!
Пильщик заглушил мотор, снял защитные очки и огляделся.
— Кто шумит?
— Я! — поглаживая на бороде пеньки жестких волос, отозвался старик, — Сымай скворечник, говорю!
— На кой тебе скворечник без дерева? — вернув очки на прежнее место, рабочий ЖЭКа снова принялся за дело.
— Да посадим, посадим-то деревья! Сымите, Христа ради прошу!
Среди людей, толпившихся под аркой, прошла волна одобрения. «Снимите, конечно…». «Посадим…». «Непременно посадим», — гудел народ. Маленький круглый мужичок, выскочил под ноги Михалычу и, грозя пальцем, заорал:
— Я те посажу! Вот, где вы у меня все будете! — сведя густые брови, он сжал в пятерню короткие пухлые пальцы и, обводя свирепым взглядом собравшихся, сотрясал кулаком воздух.
— А ты нам тут руками не маши. Сказали, — посадим, значит, посадим! Я энтот вопрос с ЖЭКом давеча согласовывал. Сымайте, кому говорят!
Мотор машины затих. Из кабины выпрыгнул долговязый паренек. Окинув взглядом толпу, он ловко забрался на дуб и торопливо открутил скворечник. Деревянные колодки полетели вниз, звонко цокнув об асфальт.
— Вот, держите, — горячо проговорил он, вручая старику скворечник. — Я и повесить помогу. Скворечник вешать нужно повыше, чтоб коты не разорили. Да и почистить его не мешало бы, законопатить. Смотри, как прохудился, — улыбаясь, парень взобрался в кабину.
— Ой, попадет тебе…
— Не попадет, — лицо молодого человека дрогнуло. Сплюнув, он просверлил взглядом пухлого коротышку, протирающего вспотевшую лысину, расправил плечи и завел мотор.
***
Молчаливо, словно задумавшись о прошлом, дуб обнял свою подругу-липу. Много лет назад, когда он был совсем юным, зазвенели, заскрипели в округе пилы, звонко застучали топоры, ломающие жизни его предков. Теперь наступил его черед. Он потянулся ветвями к липе. Как хороша она в прощальном уборе… Как горестно сознавать, что не услышать ему полночного шепота ее листвы, не проснуться рядом от трепетного буйства весеннего сока.
Душераздирающий треск наполнил округу. Хлестнув тротуар, на землю упала густая дубовая крона. Могучий великан снова увидел себя младенцем, укрытым пологом родительской листвы; жужжали пчелы, воздух благоухал тонким, сладким ароматом...
— Ироды! — Алевтина Георгиевна почувствовала, как в груди разлилась горячая болезненная волна. Стиснув подоконник, она сделала глубокий вдох и замерла.
***
Поздно вечером Лена открыла электронную почту и, от удивления приоткрыла рот: в рубрике «Фото дня» лидировал снимок Егора Федосеева: «Там, где раньше росли деревья».
— Ай да, Егор, ай да молодец, — улыбаясь, повторяла про себя Лена, ища в записной книжке смартфона его номер. – Алло! Спишь, звезда?
— Неужто меня повысили в звании? - ведущий специалист научно-методического центра стал звездой?
— Войди в Интернет и узнай о рейтинге твоего фото. Ты на первой полосе!
Егор недоверчиво хмыкнул.
¬— Опять шуточки? Лена, ты можешь хоть раз стать серьезной и выслушать меня?
— Слушаю…
— Я давно хотел сказать…
- Ничего не говори. Я все знаю.
- Значит, да?
- Да!
***
А тем временем, на противоположной стороне города, пробравшись через пост дежурной медсестры, пожилой человек неуверенно топтался у больничной палаты. Стиснув фуражку, он тихо постучал, и, просунув голову в дверь, робко спросил:
— Аля, к тебе можно?
На бледном лице женщины вспыхнул румянец.
— Горе ты мое, заходи уже!- снисходительно-ласково проговорила она.
Словно стесняясь выбритого подбородка и отглаженных брюк, Степан прошмыгнул к стоящему у окна стулу и водрузил на подоконник глиняный цветочный горшок в котором зарождалась новая жизнь старого дуба.