Последний старей Сталинградский снег... У

Станислав Графов
...У Штрекера в северном "котле" хаос царил примерно такой же, если не хуже. На дрова ушла вся деревянная и картонная обшивка машин (с 1942-го кабины грузовиков "опель" стали зачастую из прессованного картона), ящики из-под боеприпасов, могильные кресты и даже эрзац-калоши из прессованной же соломы. Раненые умирали десятками и сотнями от гангрены, корчась в муках и испуская проклятия. Оставшиеся в живых сидели в ледяных подвалах и блиндажах на голодном пайке, почти без боеприпасов. А русские всё напирают... Обстрелы и бомбёжки стали обычным явлением. Кроме того комиссары применили очередную хитрость - над руинами по ночам зависали "кофейные мельницы", снабжённые громкоговорителями. Из них на головы полузамёрзших, отчаявшихся от голода и боли людей звучали призывы о сдаче плен. "...Питание, гуманное обращение... избавление от мук, возможность возвращения на родину..."

-Если раньше мы отгоняли этих "ворон" зенитными пулемётами, то сейчас - нам нечем отвечать. Каждый патрон на счету, генерал-полковник, и вы это знаете, - Штрекер сохранял остатки бодрости, но его осунувшееся лицо  и глаза, обведённые кругами бессонницы, свидетельствовали о многом. - И ещё... Разрешите доложить, что если русские ударят по моему корпусу силами по крайней мере одной танковой бригады или дивизии, а это до 100 танков, то нам не выстоять. Я не говорю уже про налёты их штурмовой и бомбардировочной авиации, про поддержку артиллерии. Счастье, что русские пока не атакуют мой 11-й армейский корпус всеми силами...

Так как он сделал продолжительную паузу, Паулюс был вынужден его поощрить:

-Что ж, продолжайте... Сейчас Хайн принесёт нам желудёвый кофе и хлеб с маргарином.

Денщик обер-ефрейтор Хайн, здоровенный упитанный увалень под два метра ростом очень скоро принёс им в судках чашки с дымящимся напитком и тонко нарезанные ломтики кукурузного хлеба, помазанные жирным слоем розового пищевого маргарина.

-А ведь солдаты в своих норах даже этого не имеют, - поморщился Паулюс. Нахмурившись, он всё же взял ломтик: - Штрекер, от чего вы молчите? Я же приказал вам продолжать.

Штрекер встал, но Паулюс одним движением усадил его на место.

-Генерал-полковник, я прошу меня понять и выслушать. Как и вы я стоял у основания нашей грозной военной машины. Мы в 20-х и 30-х грезили реваншем за версальские унижения... стремились вместе с русскими свести счёты с так называемыми победителями. Мне прекрасно известно, что вы ездили в Москву и преподавали там в Военной академии тактику и...

-Штрекер, я никуда не ездил и никогда не бывал в России, - нахмурился Паулюс. - Я очень демократичен в отношениях с подчинёнными, но я приказываю вам замолчать и прекратить эту тему. Больше никогда не смейте возвращаться к ней, - он сделал предостерегающее движение на дверь и Штрекер всё понял. - Продолжайте по существу.

-Необходима капитуляция, генерал-полковник. И как можно скорей! Только это поможет сохранить сысячи солдатских жизней. Если в "котле" ещё ценят германского солдата, то... Если же нет, пускай мы все погибнем. Что ж, пускай. Но будет ли от этого прок?

Так как Паулюс угрожающе молчал Штрекер всё же вытянулся по стойке смирно, отставив локти:

-Генерал-полковник, я отдаю себе отчёт,, что совершил воинское преступление - поддался пропаганде врага и пораженческим настроениям... в вашей власти подвергнуть меня самому суровому дисциплинарному взысканию вплоть до ареста или...

-Расстрел... Вы хотели сказать расстрела, не так ли, Штрекер? - Паулюс печально улыбнулся. Угроза моментально вышла из него: - Я не думаю, что это выход. Ответ будет тот же, - вновь сухо отрезал он, давая понять, что разговор окончен. - Мы солдаты и мы обязаны подчиняться.

-Мы обязаны спасти жизни тысяч германских солдат! - сделал последнюю попытку Штрекер.

-Генерал-лейтенант  Штрекер...

Штрекер на этот раз нехотя приподнялся и вновь принял стойку смирно. Он уловил тревожный для себя огонёк в глазах командующего.

-...Вы были начальником школы полиции Мюстере,- с лёгким сарказмом произнёс Паулюс.- И этим всё сказано. Я не спрашиваю вас, как вы через два года после ухода из рейхсвера попали на такую должность, да ещё...Да, этого нет в вашем личном деле, но я потрудился навести кое-какие справки, и вот результат.

-Генерал-полковник, я хотел бы...

Паулюс взглянул ему прямо в глаза:

-Генерал, единственное,  чем я могу вас успокоить... хоть как-нибудь...  Я сообщу о бедственном положении вашего армейского корпуса в ставку фюрера, как и всей 6-й армии. Можете мне верить. Мне небезразличны судьбы моих подчинённых, от генерала до самого маленького ефрейтора, - он вновь усмехнулся, вспомнив о звании фюрера в Великой войне.- Я также сообщу о необходимостит капитуляции, на которой настаивают многие мои подчинённые. Успокойтесь, я не вас имею ввиду. И тем более не вас собираюсь называть, генерал. И если в ставке фюрера... сам фюрер сочтёт необходимым это решение, будьте уверены, я не стану скрывать его. Идите...

Когда негодующий Штрекер сделал разворот коругом, он хлопнул себя по шву диагоналевых бридж с лампасами "генеральштеблера":

-Да, вот ещё что... У вас... в составе корпуса 1-я румынская дивизия. Я неоднократно отдавал приказ против унижения румын. Насколько мне известно, в "котле" у них забирали съестное и тёплые вещи, обозные лошади румын первые пошли в полковые кухни. Это омерзительно, Штрекер, вы находите?

-Мне не до сантиментов, генерал-полковник. По вине румын фронт был прорван и мы находимся в полном дерьме...

Паулюс сделал шаг вперёд - Шрекер инстенктивно подался к двери, пятясь задом:

-А вот сейчас вы рассуждаете как истинный полицейский, Штрекер! Хотя в 1920-м, когда вы получили эту должность, была полиция городов и земель, которая подчинялась муниципалитету и президентам... Вам бы служить в тайной государственной полиции, Штрекер. Я вижу, что вам охота всё валить на румын, которые брали сами Одессу и участвовали в штурме Севастополя? Нет, Штрекер, я как командующий виновен во всём. Возможно в том, что мы вообще оказались на этой земле. А ваш интерес к моим поездкам в Москву - всё же полицейский интерес. Идите, Штрекер, и не искушайте моё терпение. Вы свободны...