Метрополитен имени Владимира Ильича Ленина. Города героя Москвы. Сколько породил он и продолжает порождать мнений, восторга, откликов и фантасмагорий разного толку. Пример одного только господина Глуховского впечатляет широтой взгляда простертого под десятками метров асфальтовой брони столицы. Казалось бы нечего и добавить к многоликому образу величественных сооружений.
Но отнюдь. Рядовой москвич местами вырос духовно в метрополитене. Он провел в нем сотни и тысячи часов. Попирая эту социальную сеть башмаком вдоль и поперек. Взмывая в роскошные холлы на движущейся ленте, и бесстрашно спускаясь в гудящий улей платформ. Метро для жителя мегаполиса – дом родной. И всякий из нас хоть раз хотел бы иметь персональное седалище в вагоне имени самого себя, а в придачу и именной шкафчик на платформе с вещами для подземного путешествия.
Метро соединило немало сердец в тесноте сжатых толпою телёс. Из метро мы выносили на свет почти ограненную любовь, что заискрится под солнцем на поверхности. Мы вступали в проникновенные диалоги с его жителями на тему отдавленных конечностей и «веселых стартов» на приз – обитое коричневым дерматином сиденье. Мы скрещивали шпаги с нахалами, блистая как на рыцарском турнире в глазах взыскательной к насилию публики. Да что там! В метро было, пожалуй, все.
И уж коли провидение безмолвно благословляет меня на претензию встать (лечь) в ряд лиц, воспевших сей монумент, опишу свое утро в московском метро. И пусть свидетели моего мнения не дрогнут сердцем в негодовании: «- Да как он посмел на святое?!» Пусть лучше признают в себе черты той обезличенной массы, в какую вливаются день за днем. И той морали подземелья, что возведена ими же в закон имени метро. Закон состоящий из длинного перечня статей. Утвержденный не Госдумой, а самой жизнью. Итак…
- Дорогая, пока! Лечу, - захлопывая дверь за спиной, посылаю домочадцам прощальные слова. Минутой ранее размышлял – одеть новые ботинки, или прежние с отдавленным мыском.
Одел старые. Ведь еду на метро! Статья закона первая: пассажиры метрополитена за испорченные ими вещи сограждан ответственности не несут. Как и администрация гардероба в театре за вещи несчастных в этом театралов. Уложить сию норму в надлежащий контекст обоснования тяжко, поэтому не начинаю полемику. Так – значит так. Попробуйте предъявить центнеру веса гражданки, рвущей ваши любимые брюки торчащими из ее сумки предметами, претензию!... То-то же! Солидарность трудящихся масс будет не на вашей стороне в третейском суде метрополитена. А что вы хотели? У каждого за душой трофей такого рода. Хоть раз.
Впрочем, идем дальше.
Вестибюль метро. Сквозь стекло в грязных разводах виднеется широкий марш лестницы вниз. Сегодня сухая погода, поэтому легко несусь по лестнице, привычно перебирая ступеньки как знакомую колоду карт. Навстречу ухают шаги тех, кто уже покатался. Курящие засмаливают табачок еще у подножия подъема и пыхают им под свод бетонных перекрытий. Этакий тест на инфаркт.
Уже в переходе. Знакомая фигура попрошайки с желтыми белками больной печени. Рука ее дрожит, оставаясь неизменно пустой. Мы против пьянства. И она это знает. Поэтому неизменно вскоре отправится в вояж по всей длине перехода, где уже будет отлавливать сама добродушных покупателей газет, сигарет, воды и прочего. И хоть она уже довольно сносный психоаналитик, все равно станет просить либо на хлеб, либо на проезд. Неубедительно, но слабовольные вознаградят ее десяткой, если повезет.
Вот я и у стеклянных врат в саму обитель. Статья закона метро вторая: не лови дверь – она все равно победит, потому как тяжелее. Особенно на сквозняке. Особенно отпущенная жителем мегаполиса, что впереди тебя. Вежливость предполагает приоткрыть дверь и тому, кто позади. Но это не вошло в закон. Если пролетел сам и вдогонку не раздались крики боли после глухого стука двери о туловище – ты не так уж и плох.
Проскальзываю внутрь. К турникетам, помахивая бумажными карточками, спешат обладатели проездных. Хлещут пощечиной красному глазу. Кто-то, как я, нежно гладит его билетом: Пусти, гад такой! Я оплатил. Есть еще обладатели дамских сумок. Те бьют турникет ими. Зачастую несколько раз. Срабатывает! «А что у них в этих сумках?» – думает таджик, два дня как депортированный в столицу в ряды элиты службы газонов. – «Волшебный сумка! Вечером дам башка – заберу сумка.»
Перрон. В большинстве вестибюлей оптимистичный серый мрамор облицовки. Здесь неуместна, скажем, песня Бернеса «Я люблю тебя жизнь». Да и вообще легкомыслие несвойственно такому серьезному заведению как метро. Мрачные лица полусонных здешних обитателей больше под стать его ауре. Встречаются, впрочем, и жизнерадостные лица, но куда меньше. К слову, выражение лиц наших сограждан всегда позволяет выделять их за рубежом. Оно отражает непрекращающуюся борьбу души с ветряными мельницами. Даже в улыбке сквозит напряжение и боль. Потому и пьют отчаянно, не щадя живота своего. Ну да ладно. Это тема отдельного монолога.
Итак, перрон. Вдоль границы выстроились в ожидании поезда его умелые ловцы. Особо нетерпеливые шагнули и за границу, демонстрируя удаль, граничащую с безумием. Но чего там, ёптыть! В жизни мало места для настоящего подвига.
Люди стоят кучками. Не равномерно. Сложные математические расчеты диктуют им где должны быть двери. Непременно надо, чтоб напротив них оказаться. Особенно людно в конце и начале перрона. В центре в целом свободнее. Направляюсь туда, а сам вспоминаю легендарные станции Кузьминки и Новогиреево, на которых доводилось бывать несколько раз по утру. Что там мое Коньково! По плотности населения Коньково – Сахалин, а Кузьминки – Хенань в Китае. О посадке в вагоны в Кузьминках скоро будут сложены героические баллады под названием: «Неси меня бурный поток в неизвестность», «Попал в проем вагона лишь к полудню» или «Сложил я голову раздетый и разутый среди так милых сердцу россиян»!
Тем временем я уже в центре платформы. Отхожу подальше от незнакомой тетки с сумками. Та, расставив ноги пошире, лишь забил свет фар в тоннеле, уже закачала бедрами и склонила плечи. Тетка будет ловить двери. Это очевидно. На спине ее будто мигает неоном: «Занос 1 метр, поберегись!»
Поезд с гулом, резонирующим в открытом пространстве, прибыл. Двери открылись. Выходящим из вагона с трудом удается отскочить от таранного броска той - с заносом. За ней, как за атаманом, влетают побыстрей другие и сканируют затертый интерьер на предмет свободных сидячих мест.
Места есть, и это самое, пожалуй, всегда интригующее на входе в вагон! Умелый взгляд их примечает еще, пока только вагон прибыл. И вот можно стать свидетелем такой скажем сцены. Если к одному сиденью с разных концов подскакивают двое, звучит: «Присаживайтесь!» «Да нет, спасибо, вы присаживайтесь!» «Спасибо!» И все так чинно вроде разрешается. А децибелы, стучащие в головах соискателей с натянутыми, как бы вежливыми, улыбками вторят: «Вот дрянь толстопопая!» «Да чтоб ты сдохла сидючи!»
Отсюда статья третья закона метро: Чувствуешь в себе силы стоять на ногах – стой. Посидишь потом на работе. Садясь, приколи булавку от сглаза и скрести пальчики. Не стоит играть с судьбой в таких мелочах. Во всяком случае мужчине. Удивительным образом пункт второй упомянутой мною статьи третьей закона вводит преференции для лиц женского пола, вне зависимости от возраста. Так что девочка пятнадцати лет будет сидеть в присутствии припавшей к поручню бабушке, и может вполне обойтись без булавки. Но таков закон.
Ну что ж, захожу в вагон последним и встаю у дверей напротив. Несказанная, доложу вам, удача! Они не открываются, посему можно облокотиться спиной и чреслами. Да и вообще прижаться хоть чем, разве было б зачем! По значимости – это второе место в вагоне после сидения. Тебя почти не беспокоят окружающие. Ты видишь почти всех.
А вокруг все те же унылые физиономии. Большинство, правда, спит. Кто-то сквозь зевоту читает, но, скорее, вопреки. Непременно чья-нибудь голова, отправившись к Морфею, сваливается на соседа. И так до конца пути. Но вот ведь загадка! На своей станции спящий индивид непременно расшторит трезвый взгляд и, как ни в чем ни бывало, выйдет вполне отдохнувшим. Загадки мозга да и только!
Итак, еду. В метро есть своя миграционная политика. С каждой прожитой станцией ты растешь в статусе, словно старослужащий в армии. И это статья четвертая закона. Проехал пять станций – черпак. Еще пять – дед. На выходе – полноценный дембель. Можно с гитарой и заломленной на затылок шапкой выходить из вагона. Многие поймут.
И вот я еду, читаю журнал «Профиль», дивлюсь происходящему в стране. А у самого плечи разворачиваются, ноги шире. Попробуй сгони меня. Вошедшие ранее со мной такие же. Многие помнят друг друга. Мы как семья. На правах старожилов мы свысока посматриваем на вновь входящих: вот блин, понаехали!
Тут заходит старушка с палкой. Дряхлая вся как русская периферия. Все сидящие сразу глазки вниз: «Опа! А мы тебя не вииидим!» Попрятались по норкам. Но где же великая русская душа? Где самоотречение и доброта, бьющая через край?
А вот она! Обнимающая свой вещмешок с корнями волос в расческе, курносая курица начала вертеться на лавке, бросая по сторонам гневные взоры: «Уступите женщине место!» Свою увесистую филейную часть она оторвать не в силах. Но кто-то же должен. В метро труды редко пропадают даром.
Она суетливо мониторит сидящую общественность. Кто здесь крайний? А! Попался. «- Эй, молодой человек! Поимей совесть – уступи женщине место!» – выговаривает она тридцатилетнему клерку. Тот встает, скатывая в трубочку журнал про машины, бросая недвусмысленный взгляд на курицу, которую с удовольствием бы «поимел» этим журналом, и уступает место. Здесь свои развлечения.
Ближе к центру города, в вагон въезжает получеловек на тачке с подшипниками. Непременно в камуфляже. Подражая Высоцкому, хрипя бросает в толпу: «Люди! Враги сожгли родные стены и отымели до гангрены!» Или что-то в подобном духе. Его, конечно, пропускают покататься по вагону – чем бы дитя не тешилось, лишь бы не измазало. Но это создает проблему. Места то мало. Приходится поднимать сумки и портфели с пола и бороться с желанием обрушить их все сразу на голову инвалида.
Как правило, в нынешние времена попрошайки уходят почти порожняком. Не то что ранее. Теперь мы им не верим, что в целом справедливо. Но жизнь их зависит и от этих сборов.
Ну вот, скоро мне выходить на переход. Впереди толпа. «Вы выходите?» «Вы пропустите?» «Вы потрете мне?» «Вы подержитесь?» Всеобщий петинг в тесноте. Летом веселее. Меньше одежды. И все же здесь следует упомянуть и о статье пятой закона метро. Гласящей о том, что если человек впереди утвердительно ответил вам, что он будет выходить на следующей, совсем не обязательно, что стоящий впереди него пассажир намерен поступить также.
Так что не единожды сходились клинки выходящих и остающихся. Последние сопротивляются что есть силы. Упираются: «Куда ж вы прете то?» Но выходящих, как правило, больше.
Преодолевая встречное движение входящих в вагон, вырываешься. Ух! После потной духоты вагона ветер на станции кажется дыханием весны в райском саду. И сам мир обретает простор.
Людские реки двинулись к лестничным маршам наверх. Я в их числе. Плотненько так. Топ, топ – стучат каблуки по лестнице. Навстречу тонкой струйкой сочатся по одному вдоль стены пассажиры, спешащие на покидаемый нами перрон. Каждый из нас имеет право подтолкнуть или пихнуть их. Нас больше и эта лестница наша. У тех своя, за стеной.
Отсюда статья шестая закона – отстаивание своих прав в метро дело не личное, а общественное. Предательски проявив мягкость по отношению к нарушителю заведенного порядка, ты посягаешь на сами основы метрополитеновского строя! За это свои тебя могут и на рельсы.
Так вот я на лестнице. И уже на середине кажется: а вот бы она как потемкинская в Одессе! Сейчас наверху выстроится взвод ближайшего ОВД. И из своих реформированных пистолетов как запалит по нам! У нынешней полиции тоже есть конституционное право на отдых и досуг.
Так что думаете – побегут люди назад коли по ним стрелять начнут? Черт та с два! Попрут дальше как ни в чем не бывало. «На работу опаздываем!» «На рынок за капустой!» «К любовнику (-внице)!» «Да просто потусить катаемся!» Какое там. Люди метро – это высшая раса.
Но я благополучно и без приключений перешел на другую станцию. Мой переход вполне сносен. Там люди идут, чем оправдывается его название. А вот взять хотя бы Лубянка - Кузнецкий мост, так в нем шарканье крестного хода к алтарю эскалатора, а не переход. Животом к спине, сантиметр за сантиметром. Воистину исход такого пути кажется манной небесной. Я раз умудрился в таком переходе к совещанию подготовиться. Времени на чтение оказалось в избытке.
А как вам протопать такой путь и увидеть, что из четырех эскалаторов работают два?! Потому и очередь к ним как в Мавзолей. А вы знаете, что те два стоящих тоже работают великолепно. И тут как бы вот вскипает разум возмущенный, и все такое. Но покипит и остынет. Тем более сейчас, при новом законе о митингах.
При пересадке в другой поезд история повторяется. Лица другие – суть та же.
Ну вот я и приехал. Из подземелья выносит эскалатор. Те же стеклянные двери. Подхожу к лестнице наверх, а в руках уже гуляет сигарета. И, улыбаясь, понимаешь, почему мы спешим закурить. Ведь вот она воля вольная!
Иду дальше пешком. А тут уже и автобус. Стоит, распахнув дверь, и засасывает в себя моих соотечественников. Отплевывается в сторону клубами сизого газа.
Но это уже другой мир. Со своими законами и играми. Одна АСКП чего стоит! Для несведущих расшифровываю: автоматическая система контроля пассажиров. На входе однорукий монстр сортирует людей. По одному. Там весело и бывает контролер. Впрочем, это другая история.
Я же подумал-подумал да и послал автобус с его жителями подалее. Поймал машину с новым москвичом азербайджанской наружности и поехал. И думал я в дороге о том, что вечером снова сяду в метро…
18.06.2012