Я хотел ещё крикнуть: «Я люблю тебя, Марта!..», но реальность куда-то отодвинулась от меня, стала далёкой и неуловимой, как изображение на воде, по которой пробежала рябь... Оказывается, всё это было сном, и Марта никуда от меня не уехала, и не было никакого другого города и никакого другого парня... Кажется, его звали Стив, а фамилия... вот фамилию я запамятовал, помню только симпатичного парня в белой рубашке с галстуком какого-то фиолетово-сиреневого цвета. Помню луг, зелёный-презелёный, ровный, как поверхность стола, а вокруг – дубы, а может быть, какие-то другие деревья. «Джон! – говорит мне Марта. – Знакомься! Это Стив!» – и представляет мне этого субъекта. Мы пожимаем друг другу руки, а ка-кого чёрта!?. Кто этот Стив, почему я о нём ничего не знаю, и с какой стати она находится в его обществе, когда у нас на днях назначена свадьба!?. Кончается тем, что они уезжают в красном автомобиле, она, Марта, садится к нему, Стиву, в машину, хлопает дверца, рычит мотор – и их нет, а я остаюсь один, ничего не соображая, чувствуя, что происходит ужасная несправедливость, земля уходит у меня из-под ног, как это принято говорить в таких случаях... и я просыпаюсь...
В эту ночь я, конечно, заснуть так и не смог. Мысли одна другой ужаснее не покидали мою голову, мозг трудился с такой энергией, словно я бодрствовал! Одно подозрение сменялось другим, желания самые противоречивые и безумные поминутно овладевали мной, все они были невыполнимые, а то бы я сгоряча кинулся осуществлять любое из них. Марта находилась от меня в двухстах милях, в небольшом городке Сенджо, куда накануне отправилась по срочному вызову, – здоровье её тётки сильно пошатнулось в последнее время и, когда Марта прощалась со мной, на её лице было написано, что тётке уже немного осталось на этом свете, но мы ни словом об этом не обмолвились, только она посмотрела на меня таким странным, таким грустным взглядом… не берусь его описать, это теперь, спустя много часов после её отъезда, как-то сильно действовало на меня, как это часто бывает со мной, – при-помнится какая-нибудь безделица, в сущности пустяк, начнёшь о ней думать – и заберёшься в такие дебри, что волосы дыбом встают, потом одёргиваешь себя, спрашиваешь у себя: «Что же это такое!?. Что за чертовщина, ахинея!?.» И начинаешь приводить мысли в порядок...
Вот и теперь этот взгляд Марты проникал мне в душу и словно о чём-то говорил мне, о чём-то больном, мучительном... И вдруг меня поразило одно обстоятельство! Я спросил себя – почему я не поехал с ней, а отпустил её одну!?. В другой раз беспокойство за Марту нипочём бы не пробудилось в моей в общем-то чёрствой душе, я отпустил бы её хоть в кругосветное путешествие и на прощание бросил бы своё вечное: пока!.. Но теперь!.. Боже! Что со мной случилось! С каким стоном я отбросил в сторону одеяло и как молниеносно было моё отрезвление!.. Из соседней комнаты раздавался мерный, идиотский храп моего братца, всегда меня раздражавший, а теперь приведший прямо в какую-то ярость! Я бросился на этот храп, выволок из постели бедного Томми и задал ему совсем уж нелепый вопрос: неужели состояние тётушки Марты настолько отчаянно, что она действительно готова отдать богу душу!?. Томми широко выпученными глазами некоторое время смотрел на меня, облизывая свои толстые красные губы, потом попытался что-то сказать, но мне уже не было дела до его лепета, я швырнул засоню в его постель – и он сразу снова предался своему безмятежному храпу, которому в ту минуту я предпочёл бы своё возбуждение, лишь бы только не думать о тех ужасных вещах, которые мне причудились...
Помню, я наспех оделся и выбежал на улицу ночного города, в городском саду возле нашего дома тихо шелестели деревья, на скамейке я увидел какую-то парочку, и в меня все-лился некий зловещий бес, я кинулся к этой парочке и вгляделся в их удивлённые, даже испуганные лица, потом, убедившись, что это не Марта, бросился прочь... Мною владела одна мысль – узнать, точно ли моя невеста находится в эту ночь в Сенджо, и точно ли она отправилась туда к больной тётке. И всё, что я совершил под влиянием этой мысли, представляется мне до сих пор каким-то чудовищным бредом, происходившим как будто не со мной, а с кем-то другим, каким-то патологическим типом, настолько же отличающимся от меня, насколько день имеет различного с ночью. Я бегал по всему городу, стучался в квартиры, в которых даже ни разу не был, поднимал с постели каких-то людей с сонными лицами – и спрашивал, спрашивал, спрашивал всех – действительно ли Марта уехала в Сенджо, действительно ли там проживает её тётка и если проживает, то в самом ли деле дела её так плохи, что понадобилось вдруг созывать на собрание всех её родственников, устраивать это паломничество в ничем не примечательный, захудалый городок Сенджо, который не может похвастаться даже тем, что там произошло за последние десять лет какое-нибудь крупное ограбление или убийство с отягчающими обстоятельствами!?. Мне отвечали, что есть такая тётушка, что действительно она не богата здоровьем, но что она лежит при смерти – этого мне никто не мог сказать. И я донимал людей с таким упрямством, что в одном доме мне при-грозили полицией и назвали сумасшедшим, а когда я пробовал докопаться до самой сути очень взволновавшего меня вопроса: в самом ли деле моя Марта была любимицей той несчастной тётки и некоторое время, во времена очень далёкие от настоящих событий, пользовалась с её стороны чуть ли не родительским покровительством, когда родители Марты были в разводе (оказывается, родители Марты несколько раз были в разводе, но потом опять вновь и вновь сходились – видать любовь их была очень сильной, что в нашу бурную эпоху случается сравнительно редко), меня силком выволокли на улицу, надавав мне тумаков ровно столько, чтобы я немного мог прийти в чувство, и с шумом захлопнули за мною парадную дверь, посыпая мою голову проклятьями и сетуя на то обстоятельство, что я такой невоспитанный ублюдок, вламывающийся к порядочным людям по ночам чёрт знает по какой при-чине, которую сам толком не могу объяснить... Это ещё не всё... Говорят, что я бегал по шоссе и пытался остановить попутную машину, направляющуюся в противоположную от Сенджо сторону, но безуспешно. Наконец в каком-то полицейском участке мне учинили допрос с пристрастием, пытались выудить какие-то факты, с которыми я не имею ничего общего, спрашивали у меня имена совершенно незнакомых мне людей. Я, разумеется, упирался и стоял на своём, повторяя свой рассказ о Марте и её отъезде в Сенджо к занемогшей не на шутку тётушке... На меня смотрели как на идиота и, кажется, не верили ни одному моему слову... Таким образом, остаток ночи я провёл в полицейском участке, под замком, вместе с какими-то подозрительными личностями, не то бродягами, не то ещё кем-то. Какая-то проститутка всё спрашивала у меня про Марту, а я отвечал ей всё, что знаю о Марте, как на духу, а сомни-тельное общество, окружавшее нас, даже не смеялось надо мной. Один старичок сказал, помнится, что такой феноменальной любви, как у меня с Мартой, не было на Земле, наверное, уже сто лет и ещё столько же не будет... Но мне было не до того, чтобы обращать внимание на все шуточки и колкости, доставшиеся на мою долю в ту ночь и в полицейском участке и в других местах... Я был горяч, одержим, взрывоопасен – Везувий, да и только!..
На утро мне кое-как удалось вырваться из полиции, когда явился один человек в штатском и заставил меня рассказать заново обо всём, что я знаю о Марте и её отъезде в Сенджо к больной тётушке. На прощание мистер... не помню его фамилии, но не это важно, сказал мне, что меня по ошибке приняли за одного умалишённого, этой ночью совершившего побег из местной психиатрической больницы...
– Сэр! Вы не скажете, проезжала ли по этой дороге красная машина?.. В ней были этот Стив и моя невеста Марта!..
Человек, задавший такой вопрос, смотрел из-под нахмуренных, густых бровей очень серьёзно. Лицо его можно было бы причислить к тем лицам, которые дают неверное представление о внутреннем мире тех, кто ими обладает. Оно не казалось умным – и обладатель его знал об этом.
– Я, конечно, могу вам сказать, но имеет ли это смысл? – произнёс неуверенным то-ном человек в шляпе и с пышными, на английский манер, усами. – Стив и Марта любят друг друга, и вам, милый друг, лучше будет оставить их в покое!.. О! – он опасливо покосился на дуло револьвера, очутившегося в руке неудачного жениха. – Я вас понимаю, но советую не делать глупостей... Впрочем, я готов. Веду вас прямо на квартиру, где вас уже давно ждут!..
– Так-то лучше! – буркнул Джон. – Там я их и накрою!..
Они отправились в путь и скоро увидели город.
– Что это за город? – спросил удивлённый Джон Трейвис.
– Это город для беглецов! – ответил ему провожатый. – Тут скрываются всякого рода беглецы...
– Это то, что мне нужно! – обрадовался Джон Трейвис.
Они вошли в какой-то дом, зашли в лифт, провожатый нажал на чёрную кнопку – и они стали подниматься. Поднимались они довольно долго и на протяжении этого времени Джон Трейвис решал одну задачу, он не мог понять, что сделает со своей невестой и её дружком. Его пистолет был не заряжен и им можно было только припугнуть... Когда они вышли из лиф-та, их встретил прислужливый лакей и дал Джону ключ от комнаты под номером девятьсот девяносто девятым.
– Вас ждут уже два часа! – коротко бросил он и склонил голову, его отполированная до блеска лысина поразила Джона Трейвиса. «Я бы не смог в неё выстрелить!» – с тоскою на сердце подумал он.
– Не отчаивайтесь, – заметил провожатый с усами. – Вам не придётся стрелять, за вас это сделают другие...
Некоторое время они идут, но вот наконец и дверь с номером 999. Джон Трейвис входит в комнату один, а провожатый остаётся у входа в неё. Что же видит Джон в этой комнате?.. Никто не угадает, ибо он увидел совсем не то, что ожидал... Посредине комнаты громоздилась какая-то непонятная конструкция из железа и пластмассы, а внизу её была прикреплена табличка с надписью: «Высшая ступень совместной духовной и физической жизни Стива и Марты». Изумлённый Джон Трейвис обошёл со всех сторон удивительную конструкцию, ощупывая её при этом. Он не удержался от того, чтобы отломить кусочек тонкой жести, тор-чащей в одном месте наподобие носового платка, высовывающегося из кармана пиджака ка-кого-нибудь порядочного джентльмена. В ту же минуту кто-то ему сказал:
– Не мешайте, пожалуйста, Джон Трейвис! Это неприлично!..
Джон оторопело огляделся, не понимая, откуда исходят звуки.
– Мы к вам, к вам обращаемся, Джон Трейвис! – услышал он снова. – Вечно вы вынюхиваете и подслушиваете, несносный человек!..
– Выходи, где ты там! – не выдержав, крикнул Джон Трейвис. – Выходи, Марта, или я буду стрелять!.. – он был в гневе и готов был изломать непонятную конструкцию, в которой увидел причину своего неожиданного поражения, но не знал, как это сделать.
– Мы недостижимы для тебя, Трейвис! – опять раздался голос. – И не потому, что мы составляем единое целое и нас невозможно разлучить! Мы принципиально новая стезя в развитии жизни, мы не имеем биологической основы, нам, как тебе, не нужны ни воздух, ни вода, нам даже не нужно жизненного пространства... Мы существуем символом, который ты, несчастное белковое существо, перед собой видишь! Идея, заключённая в этом символе столь обширна по своему значению, столь глубока по своей величине, что тебе никогда нас не понять!.. Ты смешон подле нас, Джон Трейвис!.. Иди и занимайся своими человеческими делами! Съешь бифштекс, поспорь со своим никудышным Томми, который вечно ковыряется в носу и держит во рту жевательную резинку, прочитай в газете объявление о том, что кто-то хотел бы удовлетворить себя в чём-то, сходи в кино и посмотри новый боевик! И смейся, смейся, смейся над собой!..
Что-то в Джоне Трейвисе надломилось, он упал на колени перед странным символом и стал обнимать разные железные части его, и из глаз его закапали слёзы.
– Я люблю тебя, Марта! – просипел он чужим, плачущим голосом и пожалел, что пистолет его не заряжен. Если бы он имел всего лишь один патрон, он бы решился на то, что раньше не пришло бы ему в голову ни при каких обстоятельствах, ибо нервы Джона Трейвиса были на редкость крепкими.
– Нюни распустил! Тоже мне, преследователь! Собственные мозги стали ему в тягость!.. Ну, поругай, поругай меня! Назови меня развратной девкой, изменницей!.. Не можешь!?.
– Примите меня в свою компанию! – взмолился Джон Трейвис. – Я тоже хочу быть конструкцией!..
– Нет!.. Иди! Иди и расскажи всем, какой ты негодный, какой дотошный человек!.. Ну что мы тебе сделали, Джон!?. А ты нас преследовал – и вот последствия, ты их видишь!.. Но теперь тебе ничего с нами не сделать, отныне мы жители другого, недоступного тебе, мира!..
Джон Трейвис поднялся с полу и с криком:
– Я люблю тебя, Марта! Куда ты ушла от меня, Марта!?. – кинулся из кошмарного помещения вон. И в глазах его был такой ужас!..
И он всё бежал, бежал и бежал, сам не зная куда. Ему хотелось проснуться, но он не мог. И в ушах его отдавался звоном бьющихся тарелок и грохотом возмущающихся от ударов барабанов стремительный повторяющийся крик, от которого все его внутренности делались ощутимыми и просились наружу: «Джон Трейвис! Куда? Куда ты!?. Остановись!..»
19 декабря 1980 г.