Из сборника «Туристские очерки»
Вторично сплавляться по уже пройденной, а значит освоенной реке? Похоже, это становится моим хобби. Пусть и вынужденным.
На этот год была намечена и новая река в новом для меня районе и продумана новая тактика сплава: совмещение в группе байдарок и надувного плота ПСН-6.
Как обычно вопрос застопорился на комплектовании. Участников для байдарочной пятёрки не хватало – у многих моих сподвижников не получилось с летним отпуском. Включать в группу ребят с заведомо недостаточным опытом, как процентников, я не решился – риск неоправданный. Раньше прибегал к этому в водно-пешеходных походах, где больше трудностей, чем технической сложности. А сейчас разработан сплав по реке, на которую байдарочники ещё не посягали, – по заполярной Каре, покорённой только на катамаранах.
Как запасные варианты принимаются уже пройденные реки, в том числе забайкальская Цыпа, кстати, горячо поддержанная Женей-Беней. Не утолил он своей охотничьей и рыбацкой страсти в походе трёхлетней давности, о других реках и слышать не хочет.
Ко времени отбытия группа окончательно «не состоялась» – нас осталось четверо: Беня, Назарий, я и Чиркин. Стоп телега! Приехали! Отказаться? Нет уж! Всё уже заверчено и закуплено. Идём вчетвером на одном «ПСН-6». И идём на Ципу, планируемая Кара подождёт полноценной группы.
Но сплав по Цыпе на плоту согласно «Перечня» оценивается четвёртой категорией. Мне она не нужна, поэтому руководителем заявляем Володю Назарова, вплотную подошедшего к выполнению разряда «КМС». Другие претенденты на «кандидатов в мастера спорта» в этом походе не участвуют, причём двое уже выполнили свои кандидатские четвёрки на Приполярном Урале.
Цыпа – река непредсказуемая, сплав по ней, в зависимости от уровня воды, может оказаться сверхсложным. Как это и было в прошлый раз. Фактически, в то лето только моя группа покорила вспухшую от летнего паводка реку. Чернякин пытался перед первым порогом вязать из байдарок катамараны, сборная химмашевцев разбила байды на втором и третьем порогах и тоже вернулась в Ую, группы других городов даже не лезли в ущелье, а уходили через перевал на Бамбуйку.
Наш прошлый сплав изобиловал сложными ситуациями, но река нам понравилась, покорила своей мощью и обилием рыбы – ленка и тайменя. Я даже выдал в газету очерк о путешествии, состоящий из отдельных главок содержащих курьёзные и сложные ситуации. Таких ситуаций, естественно, было значительно больше, но не пугать же читателей!
Риск в этот раз не меньше – идем одним судном. Как обеспечить страховку? Придётся по обстановке, что-нибудь придумывать.
Прилетаем в Читу. Очередь на рейс в Уакит на неделю вперёд. Выручает, как обычно Женя: для работников Аэрофлота общих очередей не существует. Первым рейсом кроме нас летит трое уакитских чинуш. Или дельцов, или ловчил, – кто разберёт?
И надо же такому случиться? Командир Ан-2 наш старый знакомый Ромашкин, забросивший нас прошлый раз в Горячий ключ и вывозивший из Бамбуйки. Садились тогда в Чите уже в поздних сумерках, хотя с другим экипажем могли застрять и в Богдарине. Ромашкин – единственный командир «Аннушки», имеющий допуск к ночным полётам. А вообще-то эта малая авиация летает только днём и в простых метеоусловиях, т.к. аэродромы местных авиалиний – это обычные площадки, а порой и просто песчаные пляжи озёр и рек (как в Горячем Ключе), без всяких там световых, радио и локационных систем слепой посадки. Есть кое-где обзорные локаторы типа П-10 и П-20, возможно, списанные армейские. Вероятно, этого и достаточно для контроля авиалиний малой авиации. А она обеспечивает транспортное сообщение на громадных просторах Сибири, только дальние маршруты обслуживаются лайнерами. Для них порты больших городов оснащены всеми средствами посадки в СМУ.
Промежуточная посадка (для дозаправки) в пгт Богдарин на притоке Витима. В прошлый раз мы сели здесь как только-только просохла площадка. Было летнее наводнение, вода в реках поднималась до 14-ти метров. Видимо, только в верховьях. Ниже такая вода снесла бы и Бамбуйку и часть Мамы, и другие пункты на Витиме. Да и сам Богдарин паводком вряд ли заливался, просыхал просто от затянувшихся ливней.
Сейчас в посёлке скорее засуха: гуляют пылевые вихри – лилипутские торнадо. Времени пробежаться по посёлку недостаёт; пока баки «Аннушки» заполняются Б-70, мы с экипажем харчуемся в ближайшей столовке.
Я не против болтанки и спокойно её переношу. В своё время не замечал её даже на самой лёгкой машине, на Як-12, которую на малой высоте швыряет вверх-вниз как пушинку. Но часовой перелёт до Уакита портит мужикам самочувствие: болтает очень прилично и лица у многих пусть и не зеленеют, но покрываются серым безразличием и скукой. Ничего, это для них вроде тренировки перед болтанкой на порогах.
Уакит – небольшой посёлок на взгорке, приткнувшемся к голой сопке. Видимо, сопку выбрили на дрова. На соседних и в распадках (видел с воздуха) довольно густые леса, преимущественно лиственничные. Ребята ревизуют магазины в надежде обнаружить на полках именно тот, самый необходимый на сплаве продукт. Как же, приготовили для вас!
Я как обычно бегаю по конторам с маршрутной книжкой. Какой-никакой, а документ – печати налицо. Футболят по мелочам, но я давно изучил иерархию местных властей и не перескакиваю инстанции. Субординация особо почитаема в системе низовых чиновных структур.
С пригорка вижу озеро с лодками у причала и ведущую от него протоку к реке Могой. Значит можно добраться до Цыпы на моторе?
Пока я обсасываю эту идею, ребята успевают всё разведать и нанять две моторки до Ую. Утром грузимся и отплываем. Протока – это узкая канава, явное творение рук человека. Была гужевая или тракторная дорога по мерзлоте. Нарушилось верхнее дерновое покрытие. Мерзлота начала таять, а дорога превращаться в канаву с водой, проходимую для моторок.
Рыбаки утверждают, что канава-протока была ещё до появления моторок и встарь по ней ходили на вёслах и шестах. Всё может быть: кто знает, сколько лет этому поселению. Но что все заболоченные низины, в том числе Баунтская котловина, вечномерзлотные, я убедился ещё в прошлом походе. Протока входит в озерко, затем кусок реки, снова озеро и так – бесконечное количество раз, словно идём не по реке, а по соединённой между собой цепочке озёр. Как бы мы здесь шли своим ходом?
Вот и Ципа. Могой впадает в неё под горой Горбылок – нашим ориентиром при движении по затопленной котловине в прошлом походе. Впрочем, я не уверен, что мы плывём по Могою: здесь такая мешанина озёр, проток и рек, что блудануть без местных труда не представляет. Да и гору они не зовут Горбылком, а называют так какое-то зимовье и реку, текущую где-то подле горы. Чудеса! Кому верить, рыбакам или нашим картосхемам?
До метеостанции остаётся каких-то полтора часа ходу, но рыбаки причаливают возле скрытой за береговым тальником избушки. Типичная охотничья заимка в глухом безлюдье. Именно такими я представляю их с раннего детства, после прочтения «Зимовье на Студеной». Уходящая вверх по сопкам тайга, мари котловины, глушь, безлюдье…
Причалили из-за желания рыбаков спиннинговать окуня. По их словам окуня здесь «не меряно», даже место зовут Окунёвкой.
Окуня много, поэтому поступило предложение жарить их «на рожне». Процесс этот на удивление прост, но всё же хочу описать его полностью.
Окунь по всей длине вдоль хребта от брюха до спины рассекается ножом и разваливается на два ломтя, соединённые только кожицей. Протирается смесью соли и перца и нанизывается на плоскозаострённую ветку (рожно). Рожно втыкается в районе разреза брюха, проталкивается вдоль кожи до спинной перемычки и так же протыкает вторую часть. Два ломтя разрезанной рыбы оказываются нанизанными на палку. Рожна с нанизанными окунями втыкаются вокруг сложенного колодцем костра, мякотью к костру. Когда мякоть прожарится, рожно крутим на 180, чтобы рыба прокалилась и со стороны чешуи. Пропеченный окунь сдёргивается с рожна и обе створки захлопываются. На одну вицу можно нанизать и две рыбины, в зависимости от их размера.
Приготовление около полусотни килограммовых окуней занимает минут сорок, правда мне помогают Вовка и Женя: потрошат, разрезают, просаливают рыбу и строгают из тальниковых веток новые шампуры – рожна.
На обед сбегаются все: к деликатесу обещана стопка, кто откажется? Едим «от пуза» ещё неостывшую рыбу, которая хороша даже без стопки. Хребёт с костями просто выдёргивается, а мякоть сама отстаёт от кожицы, по которой растёкся расплавленный жир. Я останавливаюсь на четвёртом ломте, решив, что более трёх килограммов печёно-жареной рыбы для городского желудка – это слишком.
Обжорство разморило, плыть дальше нет охоты, голосуем за ночёвку в этом месте. Я решаюсь осмотреть окрестности и иду через марь к ближайшей сопке. Есть тропа, но она, как и все тропы на мерзлоте, топкая, проваливаешься по колено. Стараюсь выбирать не натоптанные тропки или просто иду по мхам – под ними чувствуется твёрдое основание. Поднимаюсь несколько сот метров по склону до лиственничного редколесья. Деревья редки и угнетены, то ли мерзлотой, то ли скальным грунтом под корнями, а скорее и тем и другим. Средний ярус – это кустарниковая берёзка и ива, высотой по пояс, нижний – мхи, голубичник и багульник. На песчаных проплешинах выдавленные из глубины камни образуют забавные узоры – будто кто-то специально воткнул эти камни в песок в виде дуг, ромбов, окружностей и других геометрических фигур.
С высоты просматривается почти вся Баунтская котловина. Прошлый раз, когда мы шли от Горячего Ключа, вся котловина была под водой. Нам тогда надоело выслеживать русло реки по зарослям тальника, и мы пошли по залитым марям, держа курс на видимую издалека вершину Горбылок. Русло нашли вблизи горы так же по береговым зарослям. Естественно, устья Мугоя не видели – его долина так же была под водой. Над всем этим морем кое-где возвышались шапки сосновых рощиц над незатопленными островками. На них мы и устраивали привалы. Сейчас всё по-иному: угнетённый лиственничный лес марей с сосновыми рощицами взгорков создаёт в перспективе «зелёное море тайги».
Осматриваю эту обманчивую «таёжную» долину. Здесь она уже значительно сузилась. С севера кряж начался Горбылком, с юга подходит более высокая горная гряда, на востоке вздыбилась горная цепь с многочисленными скальными вершинами. Хребёт кажется неразрывным и не верится, что Цыпа пропилила в нём узкую долину, образовав десятки сложных порожистых каскадов. Назвать это ущельем – не поворачивается язык: здесь нет протяжённых скальных стенок, нет мощных скальных прижимов, уход с реки возможен в любом месте. Вот только дальше выбираться куда и как? Ни дорог, ни троп.
Вечером снова окунь с «рожна» и по паре стопочек спирта. Запас спирта обеспечил Чиркин, он же им и командует. Непорядок, командовать спиртом, как и другой провизией должен завхоз. И следить за расходованием, и растягивать на весь поход, а то уж больно скоро этот продукт убывает. Исправлять нет желания, чувствую, меня не поймёт ни тот ни другой. Тем более что команда «даёт добро».
Женя разомлел и мы с ним «ударили по песняку». Это выражение Игоря Де-Вернуа мне запомнилось ещё по поездке на р. Усьва, на соревнования по ТВТ. Тогда мы «ударяли» по Киму, Окуджаве и ещё разным поэтам-певцам. Хором, безголосо и безграмотно, но от души. Хорошо исполнял песни под собственный аккомпанемент на гитаре Женя Павлов, он же и познакомил тогда нас с новыми песнями и новыми бардами.
Сейчас мы с Беней в две глотки орём песни из альпинистского цикла Высоцкого. Над рекой, марями и чахлой тайгой воздух сотрясается от нашего рычанья, туман никак не желает ложиться на воду и землю, испуганно трепещется на уровне вершин деревьев. Вся нечисть убежала на десятки вёрст! Славно попели. А что было бы, достанься нам не по две стопочки, а настоящие «наркомовские сто грамм» – дюралюминиевая солдатская кружка? Думаю, мы и в атаку бы пошли. Не ограничилось бы только: «здесь вам не ррррав-нинааа»….
Утром высаживаемся на метеостанции Ую. Банька, с порога которой мы прыгали в воду два года назад, оказывается, на самом деле далеко от воды и в 2-х метрах выше водной глади. Как всё выглядит иначе! Вода тогда шла по Цыпе вровень с берегами, заполняла все старицы, и бугорок гидрометео поста казался островом. Два домика, ещё какое-то строение, банька, мачты с антеннами, метеоприборы на площадке, огороженной символическим заборчиком.… И тоскливая жизнь двух специалистов, соединённых с миром только радио, особенно зимой. Летом есть ещё возможность сходить на моторке в Уакит. Впрочем, сейчас сюда посылают только семейных. Вот и сейчас молодая пара надеется прослужить здесь пару лет, год уже пролетел.
В Ую не задерживаемся – нас ждёт ущелье.
На первых пяти километрах отрабатываем в шиверах уходы от камней на вёслах и «по-плотовому». Перед первым порогом река расширяется, но это уже не озеро перед сливом, как было раньше, а две протоки с галечниковым островом между ними, возвышающимся над водой на метр – полтора.
Чалимся к левому берегу у замшелых изб с обвалившимися крышами. Много лет назад здесь была база гидроразведчиков – ущелье Цыпы исследовалось на предмет стройки гидроэлектростанции. И здесь и ниже по течению мы натыкались на груды бочек из-под горючего, штабеля труб для бурения и другой «цивильный» металлолом. На какой стадии прекратили работы? – не знаю. Но всё брошено, ржавеет и зарастает кустарником. А где-то, полным ходом идёт строительство Саянской и ряда других ГЭС. Может и разведку всех перспективных мест вели одновременно? Однако строить начали в тех местах, где ближе транспортные артерии, дешевле подвоз грузов. Цыпа далека от магистралей.
Идём к сливу первого порога. Предполагалось его посмотреть, но, привстав на ПСН и разглядев его, я решаю идти сходу. Порог не впечатляет, это для ПСН – семечки. Возникает небольшая суматоха: срочно поддувают жилеты, надевают шлемы, усаживаются поудобней. Назарий никак не может застегнуть ремешок и так и входит в порог в мотошлёме набекрень. Поделом. Ни как не могу приучить своих водников относиться к шлему как к обычному головному убору: носи, не снимая весь день, только спать в нём не ложись.
Прошлый раз порог после осмотра обносили, как непроходимый. В главном сливе вода уходила от левого берега вниз-направо, ударившись в скалу, поднималась вверх и скручивалась в рожок подобный зеву пещеры. Один взгляд внутрь этого рожка отбивал всякую мысль лезть туда на байдарке.
Сейчас это обычный порог, мы скатываемся по языку слива и, прихватив на первом валу несколько вёдер воды внутрь плота, пляшем по затухающим валам ко второму порогу. Просмотреть его можно, привстав на плоту, так же как и наметить дальнейшую линию движения. Разведка, как элемент тактики полностью отбрасывается, только перед некоторыми, памятными по прошлому сплаву препятствиями чалимся для осмотра. И не столько для разведки, сколько для сравнения старых и новых впечатлений. И размять ноги.
Нет, река совсем другая. Нет мощных сливов, нет страшных бочек, минутами не выпускающих из своего пенного месива громадных брёвен, меньше древесных завалов по берегам и косам. Да и высота валов поменьше, не более полутора – двух метров.
Но сложность сплава для байдарок, похоже, покруче: тогда мы прыгали по громадным валам, боясь и думать приблизиться к беспорядочной сутолоке у берегов. Уход с гряды основных валов грозил проваливанием в бездонные бочки и попаданием под косой отбойный вал. Сейчас бесчисленные камни в шиверах заставляли бы метаться по всей ширине реки, применяя слаломную технику. Впрочем, так думается сидя на плоту, сидел бы в байдарке, воспринимал бы всё иначе.
Первая ночёвка в устье Воймакана. Количество пройденных порогов надоело считать, тревожусь, не пролететь бы всю Ципу без хорошей рыбы. Блесну хватает только крупный окунь и щука. Предполагаем, что их занесло сюда водой со Средней Ципы, – там этого добра хватает!
На устье Боймы наша памятная стоянка, чалимся. Но тащить плот наверх приходится вначале по крупноглыбовому галечнику, потом по каменным плитам на песчаную площадку – удобное место для бивака. Вода ниже точно более чем на два метра. А ведь тогда ночью она поднималась до песчаной площадки, где стоял наш навес, затопляла кострище!
Бойме течёт ручейками среди камней, а тогда она была подпружена Ципой и в её устье, где сейчас только каменные глыбы, Беня трижды подсекал тайменя и вытащил его с двумя предыдущими блёснами в губах, оборванными в первых попытках его вытащить.
К стрелке мы причалили в середине дня, да ещё запланирована сдвоенная днёвка. Время предостаточно, но все сразу разбегаются спиннинговать, не заботясь о лагере.
На удивление и в этой горной порожистой части реки появились щука и окунь, и лишь четвёртая – пятая подсечка приносит ленка, остальные – надоевших щук и окуней.
Я сбрасываю в кучу на галечнике всё подряд: сгодится на жарёху и рожно. Невдалеке спиннингует Отец Назарий. Кто-то дал ему это прозвище ещё в позапрошлом году и оно прилипло, правда, для краткости мы кличем его просто Назарий. Вижу, как после подсечки он вытаскивает очередную рыбину, садится на корточки её отцеплять, затем выпрямляется и, воровато посмотрев по сторонам, что-то пинает.
Мне он виден только выше колен, поэтому взбираюсь на груду валунов и исподтишка наблюдаю. Вижу, как, вытащив очередную рыбу, Володя её отцепляет, а затем, также оглянувшись, сбрасывает в воду носком сапога. Ясно: щука его достала. Заметив, что я почти рядом и могу заметить его кощунственные действия, Назарий уходит за изгиб берега.
Через час я собираю свой улов в мешок; больше мне и не унести, да и проголодался. Таскаю валежник для костра и наспех обрабатываю улов. Окуней готовлю для «рожна», щук – на жарёху, ленков подсаливаю и укладываю в прорезиненный мешок – другой тары для засолки у нас нет. Головы ленков уже булькают в котелке – быстрая уха на «перекус».
Утоляю голод ушицей и начинаю готовить бивак, спиннинговать уже не тянет. Ставлю на вёслах наш навес с марлевым пологом, растяжки креплю булыжниками – в песчаную площадку колья не вбить, под песком – скальная плита. Пирамидки из камней для костровой перекладины сохранились, требуется только поправить. Наспех сооружённый для ухи костерок переношу на традиционное кострище, рядом готовлю из камней жаровню. Вот вроде и все бивачные хлопоты, осталось натаскать сухостоя для костра.
К вечеру все возвращаются с мешками рыбы. Как и ожидал, щук нет, одни ленки. Уверяют, что у них щука не хватала. Как она «не хватала» я видел, наблюдая за Назарием. Что выбрасывали всё кроме ленков, признаются в конце сплава, когда и щука уже не ловилась и сооружённая большими трудами коптильня простаивала.
Утро радует легким холодком, туманом и огромным выплывающим из-за гор солнцем. Туман почему-то двухслойный. Нижний слой прилип к воде, над ним хорошо просматриваются склоны сжимающих долину гор с карабкающимися по их кручам деревьями. Вершины гор закрывает верхний слой тумана, увеличивающий до непонятных размеров пятно встающего солнца. Затем приземный туман отрывается от воды, поднимается вверх в виде хлопьев, напоминающих обрывки редкой облачности, и смыкается с верхним слоем. Солнечное пятно становится ярче, уменьшается в размерах и яркие лучи прорывают туманную сферу. Туман исчез, только по распадкам плывут его тающие клочки. Яркое, умывшееся туманом солнце, синее небо. Будет хороший день!
С общего согласия приготовление завтрака отменяется. Доедаем превратившуюся в студень уху, жареную рыбу и разбегаемся «на промысел».
Женя уходит вверх в горно-тундровую зону «за крупным зверем», Володя побрел по прибрежному редколесью с манком – «за рябчиками». Рябчиков он обещает нам уже который день, но они пока ещё где-то летают. Практически, мы ещё и не охотились, хотя охотников и ружей у нас явный перебор. «Вертикалка» у Бени. Обычная, тоже 12-й калибр – у Назария, одностволка 32-й калибр – у меня. Годится она только для стрельбы пулями, дробь идёт уж очень кучно – влёт мажу, бью только по сидячим на воде стайкам. Влёт я умудрился сбить лишь речного баклана на Балыктыг-Хеме, приняв его за гуся. Когда его готовили в суп, назвали «птеродактилем». Сергей Сергеев сразу его перекрестил в «перетоптеля». Так он перетоптелем и вошёл в нашу историю, и только дома, порывшись в справочниках, я узнаю, что съели баклана – птицу, в общем-то, не промысловую, но вполне съедобную: мясо его ни чем не пахло, жевалось сносно. А вот варившихся вместе с бакланом уток пришлось выбросить – безобразно отдавали рыбой. Это было в предыдущем походе, в Туве.
Чиркин со спиннингом отправляется вверх по течению, где на сплаве, километрах в двух от стоянки приметил хороший омут под сливом. Считает, что там его ждёт таймень.
Я привязан к лагерю дежурством; вчера залез в дежурные вне очереди и надо добивать сутки. В перерывах бивачных работ спиннингую. По примеру ребят беру только ленков, щуку выбрасываю, стараясь не повредить при съёме с тройника.
Появляется Назарий, естественно, без рябков. Посылаю его за Чиркиным. Тот уже должен был вернуться, но что-то задерживается. Заблудиться он не мог – река рядом, но в одиночку ходить в тайге, да без оружия, на мой взгляд небезопасно.
Проходит час, но, ни Назария, ни Чиркина нет. Я встревожен: мало ли что? Цепляю на пояс ракетницу, хватаю свой 32-й калибр и отправляюсь вверх. Тревога не покидает, я уже сожалею, что согласился с ребятами на «свободную охоту». В воображении рисуются все возможные несчастные случаи, травмы, встречи со зверьём.
Как ни странно, вдоль реки идёт хорошо набитая тропа. Она, то ныряет в промоины и русла ручейков, то пересекает поляны на излучинах, то лезет вверх и теряется в каменистых осыпях. Не должны бы в этих отрезанных от мира местах встречаться такие хорошие тропы. Кто их натоптал? Туристы? Но за три летних месяца по реке сплавились не более полутора десятков групп, да и идут они от стоянки до стоянки, как правило, традиционных, и не ползают вдоль берегов. Может, кто залетает в пороги Ципы на вертолётах? Те же группы военных рыбаков и охотников? Встречались же мне они в не менее глухих местах. Разглядеть на тропе следы невозможно – августовские ливни всё заглянцевали.
Встречаю Володю. «Где Чиркин?» – «Вон, на мыску, плачет…». – «Как плачет?» – «Молча, слезами,… даже ревёт!»
У берега сидит грустный рыбак, рассказывает: «Подсёк, выводил, вытаскиваю, а он срывается уже на мели. Бросаюсь в воду, подхватываю руками, выталкиваю на берег раз, другой. А он бьёт хвостом по морде и уходит в глубину. Здоровый, метра два, килограмм на двадцать! Я глянул на тройник и понял: такую прелесть мы ловим на такое говно – крючок разогнулся!» Показывает мне разогнутый крючок: «Надо было кованые тройники искать!» Да, есть от чего разреветься!
Таймень, очевидно, был приличный, если смог разогнуть крупный тройник. Пусть и не двухметровый. Два метра – это килограмм на 25 и более, если сравнить с теми рыбинами, которых мне привелось видеть. На Саянской Оке Зимин из плотовиков Жоры Малелина вытащил полутораметрового тайменя. С помощью сооружённых весов – коромысла нам удалось его взвесить, уравновешивая камнями-окатышами. Камни потом перевешивали пружинным безменом. Весила та громадная торпеда 16 кг.
Справиться с таким чудищем весьма и весьма непросто. Тем более, пытаться вытащить его на крутой берег. Но терпения, чтобы измучить рыбу, у Чиркина не хватило, поспешил, понадеялся на крепость лесы и крючка. И багорчика чтобы подцепить за жабры у нас нет. Вот и получилось то, что получилось. Ускользнуло рыбацкое счастье.
Вечером Совет утверждает: на охоту, рыбалку далеко от лагеря ходить только вдвоём.
После отдыха на Бойме мы обленились в вопросах быта и обнаглели в вопросах тактики сплава. Рассыпался строгий график дежурств: каждый занимается тем, что в данный момент его больше всего интересует, кухня лежит в основном, на мне и Назарии. На воде отброшены все мысли о просмотре порогов с берега, всё проходится сходу. Река не потеряла своей сложности, хотя и не столь ужасна как на прошлом, байдарочном сплаве. Да мы и не лезем в главные сливы, мощные бочки и большие валы. Мы понимаем, что большой вал без труда поставит ПСН вертикально и опрокинет на спину. Поэтому предпочитаем лавировать среди камней на второстепенных сливах и струях. ПСН многое прощает. Иногда и жёсткое касание с обливным камнем. Но посадок на камень мы счастливо избегаем, маневрируем, работаем вёслами изо всей мочи.
На каскаде порогов перед левым притоком – рекой Цирик, замечаем бегущих по осыпи трёх лохматых собак. Присматриваемся: да это же росомахи! Бегут по-собачьи по тропке между камней, метрах в 50-ти над уровнем реки. «Стреляй!» – кричит кто-то. У ребят в стволах дробь, у меня патрон с картечью. Смысла этой пальбы не осознаю, но бью по пятнистому зверю, взяв упреждение на его бег и высоту на склоне. Повезло! Промазал. Стрелять вверх по склону (как и вниз) надо уметь: кто знает, как высоко надо поднимать мушку? «Собачки» только наддали скорости и исчезли. Пока мы в пылу азарта плыли «куда занесёт», нас действительно заносит в улово перед скалой-прижимом на правом повороте русла. Притыкаемся на крошечный песчаный пляжик и выходим размять ноги. Это где-то в середине порога то ли 47, то ли 48. Счёт порогов теряется, когда идёшь без разведок.
Залезаем на плиты скалы посмотреть: что там за поворотом? Беня идёт первый. И вдруг от воды в нескольких метрах перед ним на скалу выскакивает росомаха. Женя свистит, и зверь замирает, глядя на незнакомых ему существ. Гремит выстрел и росомаха растягивается на каменной плите. Чтобы уложить её, достаточно было дроби №3. Женя недоумённо смотрит на нас: убивать зверя он не думал, выстрел произошёл рефлекторно.
Интересно, почему здесь такая скученность этого зверя? По литературе росомаха – это зверь одиночка, коварный, хитрый и чуткий, – гроза домашней скотины в таёжных сёлах. Как он не почуял нас, дал подойти и нарвался на выстрел? В течение суток на каждой остановке Женя снимает шкуру с этого бедолаги. Процесс трудоёмкий, особенно сложно снимать шкуру в области задницы, где толстый слой подкожного сала. Что будет делать Женя со шкурой? Он её протирает по мездре солью, сворачивает и прячет в пакет. Понятно, она пышная, не линяет.… Впрочем, я даже не знаю, бывает ли у росомах весенние и осенние линьки?
Устье Цирика. Традиционная стоянка всех групп. Площадка замусорена, несколько кострищ, груды ржавых банок, прочий бытовой мусор. Но главное другое: из пней спиленных деревьев вырезаны «болваны». Некоторые наподобие каменных скульптур острова Пасхи, другие – по мотивам сказок и былин. Каждый упражнялся по своему вкусу. И видимо считал это чуть ли не «творчеством»? Как можно это место, опоганенное варварами, рекомендовать в качестве «удобной, хорошей стоянки»? Нам это отвратно, в таких местах мы не останавливаемся. Сплавимся ниже, мест хороших для нас предостаточно. После нас на месте бивака останется только хорошо пролитое кострище.
Пока мы осматриваем это безобразие, Беня у устья Цирика вываживает тайменя, килограмм на 8 – 10 . Хватаемся за спиннинги, но таймень – одиночка, нам достаются только ленки. Щука исчезла ещё выше, видимо она заходит из Баунтского спокойного раздолья только в начало ущелья.
Последний серьёзный порог. По лоции он значится под номером 119. Предлагаю потешиться, попрыгать по его валам. Заходим в главную струю, она у правого берега. Впереди уже виден мощный слив, и вал с пенным гребнем за ним; не ухватимся вёслами за гребнем – враз перевернёт. И тут Назарий вспоминает: мешки с засоленной рыбой не привязаны, перевернёт – уйдёт на дно двухнедельный труд. Бросаем плот через косой вал слива, вёсла гнутся от усилий в стремлении выгрести к центру реки. Проносятся рядом двухметровые валы, но мы их избежали и прыгаем по их боковым скатам. А затем и вовсе уходим в быстроток центра. Все матерят Чиркина – забота о сохранности солёной рыбы возложена на него.
Ниже устья Амалата видим на террасе над косогором какое-то сооружение. Похоже, стоянка. Нам тоже пора на ночёвку, причаливаем. И обнаруживаем коптильню, правда, разрушенную. Очаг – печка под берегом, вверх по косогору проложена труба, где просто в виде канавы, перекрытой плитняком и дёрном, где берёзовая береста – труба из коры с вытряхнутой изнутри сгнившей древесиной. Наверху на террасе остатки коптильни. Она почти не сохранилась, остались только столбы да часть конусной плетёной крыши.
Но это всё мелочь – важна идея. Ни у кого из нас не было даже планов, как делать коптильню. Для горячего копчения – пожалуйста, я не раз коптил мелкую рыбёшку в примитивных коптильнях. Там просто: прокалённая костром яма, угли, тлеющая древесина, шампуры и хорошее прикрытие сверху (в виде железного листа). Закупорил щели и жди. Холодное копчение требует более совершенной техники.
Полдня заняло восстановление печки, 15-тиметровой трубы, сруба коптильни. Гнилых берёз в округе мы не нашли, пришлось потрудиться над плитняковым дымоходом. Сруб коптильни восстанавливать не стали. Просто укрепили ещё несколько вертикальных кольев и обтянули по кругу тентом, а верх – марлевым пологом, чтобы не заглушить тягу. Ленков вешаем на поперечные жердочки в три этажа, тайменей ближе к центру. Предварительно вся рыба несколько часов подсыхает на ветру.
Хуже всего с дровами для печи. Беня авторитетно утверждает, что нужны только ольховые поленья. А где их взять? Рыскаем по округе и с трудом находим несколько ольховых кустов и чахлых деревцев. Выламываем все сухие ветки, но этого мало. Отпиливаем несколько чурбаков сырой ольхи, раскалываем на мелкие поленья. Всё это идёт сверху на горящий сушняк. Сырая ольха не горит, но тлеет и дымит. Что-что, а дыму много – он столбом поднимается над коптильней. Проходя длинный дымоход, дым остывает, рыба будет настоящего холодного копчения.
Ольхового сушняка хватает только на первый загруз, на остальные печь топим хвойным сушняком, поленья ольхи укладываем сверху, для дыма.
И снова летят километры. Течение хорошее – идём сплавом без вёсел. Берега также дики, но есть уже следы людей. Сюда поднимаются охотники и рыбаки с Витима. Поднимаются на моторах к своим зимовьям. Избушек с берега не видно, видимо их ставят в устьях ключиков подальше от реки.
Одну такую избушку мы всё-таки обнаруживаем, совершенно случайно. Видим бьющуюся ниже косы утку и причаливаем. В конце косы к вбитому колу привязана сеть, в ней-то и запуталась утка. Коса отделяет от реки большую заводь, по границе которой и полощется сеть, поставленная на хариуса. Он на ночь уходит в тихие заводи на дрёму. Что хариус в реке есть, мы знаем. До него просто не доходят руки.
Подтягиваем сеть и освобождаем запутавшуюся крякву. Мысль пустить её в котёл просто не появляется: она не дичь, она пострадавшая, а мы – спасатели. Взлететь кряква не может – много потеряно сил, и тихо отдаётся течению. Спустя несколько минут птица с кряканьем пролетает над водой. То ли нас благодарит за спасение, то ли предупреждает товарок, чтоб не резвились возле сети.
В заводь впадает ручеёк, возле него встаём на обед. Вдоль падающего водопадиками ручейка пробита тропка. Иду по ней и в нескольких метрах выше, среди зарослей рябины, натыкаюсь на избушку. Дверь подпёрта вагой, рядом очажок и поленица дров. Внутри печурка из плитняка и глины, лежанка, полки из плах вдоль стен. Тесно, но уютно. Пожить бы здесь месяц – другой, ни куда не спешить, отдыхать, рыбачить. Вот о какой даче должен мечтать избалованный горожанин!
На полках и в углу какие-то кули, мешочки. Видимо, хозяин начал осенний завоз продуктов на зиму. Скорее всего, он охотник; будет здесь жить зимой, промышлять соболя. Об этом свидетельствуют и связки капканов, висящих на стене снаружи.
Осень разыгралась всеми красками «бабьего лета». Тайга на склонах гор пестрит желтизной берёз, оранжевым и даже красным цветом осин, оттеняя зелень лежащих выше стлаников. Нередки ночные морозцы, но днём солнце ещё высоко и греет по-летнему. В этом году мы, кажется, избежали нудных и унылых осенних дождей.
Реку пролетели как на одном дыхании. Опомнились, когда ни стало, ни порогов, ни перекатов. А вместе с ними исчезла и рыбалка. Нет ни тайменей, ни ленков, не хватает блесну даже окунь и щука. А может мы просто обленились спиннинговать? Да, так и есть: спиннинги зачехлены. Чиркин и Назар при каждой возможности пытаются применить нашу короткую сеть-режёвку. Беня на стоянках больше бродит по окрестным распадкам с ружьём. Охоты так и не получается, а вот сеть пару раз себе оправдывает: поймали косячок сигов, несколько щурят и преогромнейшего налима, печень которого едва поместилась в чашку – салатницу.
А вот и гористая стрелка на впадении Цыпы в Витим. На самом мысу её крутой скальный выступ. Я уже второй раз собираюсь здесь причалить, и второй раз воды реки проносят мимо. Витим подхватывает наше судно, и устье Цыпы удаляется, становится уже и, наконец, пропадает. Будто окружающие горы сдвинулись и перекрыли место её впадения. Нас несут воды Витима.