Реинкарнация15

         РЕИНКАРНАЦИЯ  15 



       

Игорь Анатольевич Чумак с женой Еленой уже неделю жили в горном курорте Крыма. Сняли целый дом и брордили по горным тропкам, испытывая блаженство от того, что никуда не надо было спешить, ни к кому не надо ходить в гости. Всё шло хорошо, пока не приехала подруга Елены и не поселмлась рядом и всё пошло наперекосяк. Елена стала чаще бывать у подруги и Чумак понимал её: профессия сближает—многие профессиональные вопросы понятны и не надо вдаваться в объяснеиния и раздражаться по поводу непонимания простых для профессионвала вещей Чумак не обижался, но переживал от потери чувства контакта. Ведь его и её работа требовала полной мобилизации, а, значит, уделения большого количества времени. Он так даже стал  плохо спать, чего с ним отродясь не бывало, и он никогда не понимал, как это можно--не спать? Тетя
Лена по отцрвской линии, иногда звонила его матери и жаловалась на бессонницу. Говорила, что «опять ночь не спала», и Чумак думал: как это может быть? Как можно «ночь не спать»? А что тогда делать? Нет, ежу понятно, что можно делать ночью, а ему-то, Чумаку в его-то профессии тем более, но вот когда можно спать, что может быть проще и приятнее? Открываешь окошко, чтоб было свежо и прохладно--мама за это вечно распахнутое окно называла сыночка «отморозок». В поисках »ледяной свежести», забираешься под одеяло поглубже, думаешь о чем-нибудь приятном и утешительном и через пять минут готово дело, спишь!..
А тут--на тебе! Полночи возился, возился, все ни-
как не мог устроиться! То жарко, то холодно, то
неудобно, и мысли какие-то тяжелые, словно жер-нова, тягучие и бугристые, как овсяный кисель,
который варила ему, маленькому, тетя Лена, когда
им с родителям вдруг взбредало в голову, что мальчик
должен правильно питаться. Тогда они переставали все солить, варили гречку и овсяный кисель и
запрещали есть жареный картофель. Потом тетя Лена в своём театре доставала статью о том, что нужно пить исключительно сырую воду, но не простую, а «серебряную». Тогда про гречку и кисель все забывали и начинали искать серебряную ложку, клали ее на дно трехлитровой банки, а потом оттуда пили.
Чумак долго соображал, как бы ему заснуть, но
ничего не придумывалось. Жена засиделась у подруги и приходить вскорости, очевидно, не собиралась.В конце концов он встал и ушел на кухню. Одному дома ему было... неуютно.
Он пил на кухне чай и грустно думал, что без жены ему скучно и ужинать-- никто не пристает с расспросами, не предлагает на выбор блинчики или омлет, не бранит мимоходом. От этого дурные мысли лезли в голову. Чумак не хотел жить 1000 лет, понимая, что это невозможно, но он хотел знать, что будет через 1000 лет. Он где-то прочитал, что согласно легенде китайские философы хотели найти секрет вечной жизни и одному, якобы удпалось сделать это. Он обрёл бессмертие. В книгах о нём написано, что он достиг просветления, высшей мудрости и победил смерть. Он прожил 240 лет, а потом преодолел порог вечности.
Чумак вдруг вспомнил, что захватидл книгу с собой—так она его заинтерисовала. Это было продолжение »Бесед с Богом». Но куда он её положил? Наморщил лоб—но вспомнить не мог. Напряг память и вспомнил, что бросил её в один из кухонных ящиков, но почему туда—понять не мог. Открыл и прочитал вступление автора:  это необычайная книга. Я говорю это как человек, который имеет весьма отдаленное отношение к ее написанию. В действительности все, что я сделал, —это »показался на сцене», задал несколько вопросов, а затем писал под диктовку. Это все, что я делал с 1992 года, когда началась эта беседа с Богом. Именно в том году, пребывая в глубокой депрессии, я воззвал в отчаянии: »Сколько же сил нужно, чтобы устроить свою жизнь? И что я сделал такого, чтобы заслужить жизнь в постоянной борьбе?». Я написал эти вопросы на желтом листе блокнота, в сердитом письме к Богу. К моему потрясению и удивлению, Бог ответил. Ответ пришел в форме слов, которые Беззвучный Голос произнес в моей голове. Мне повезло, что я записал эти слова.
                Глава 1
1994 год, пасхальное воскресенье, и я здесь — как велено, с ручкой в руке. Я жду Бога. Оно обещало появиться, как и в последниe два раза, на Пасху, чтобы начать очередную беседу в целый год. Третью, и последнюю. Это необычное общение началось в 1992 году, а закончится к Пасхе 1995 года. Три года —три книги. Третья, часть этой трилогии, будет посвящена важнейшим вопросам, с которыми сталкивается человек: представлениям об иных мирах, неведомых измерениях и их неразрывном, тончайшем переплетении.
Короче говоря, я остро сознаю, что просто не достоин звания »рупора Бога», или провозвестника истины. Я, должно быть, худший кандидат на подобную роль—да и думать о таком было бы слишком большой дерзостью. Отваживаясь называть истину, я попросту оскорбляю ее, ведь вся моя жизнь стала живым свидетельством моей слабости. И потому, Боже, я прошу Тебя избавить меня от обязанности Твоего писца и подыскать для этой цели кого-то другого, кто своим образом жизни доказал, что достоин подобной чести.
--Я хотел бы закончить начатое, хотя ты вовсе не обязан это делать. Ты ничего не должен ни Мне, ни кому-то другому, но по твоим мыслям я вижу, что это занятие вызвало у тебя острое чувство вины.
--Я разочаровал очень многих людей, даже своих собственных детей.
--Все, что случалось в твоей жизни, случалось именно для того, чтобы ты—и другие связанные с тобой души— развились в точности в том направлении, в каком тебе следовало и хотелось расти.
--Я знаю, что всю жизнь был эгоистичен, невероятно эгоистичен. Я делал то, что мне нравится, как бы это ни отражалось на окружающих.
--Делать то, что нравится, — в этом нет ничего дурного...
--Но многих людей это обижало, разочаровывало...
--Вопрос лишь в том, чего тебе больше хочется. На самом деле ты сам говоришь, что теперь тебе нравится поступать так, чтобы по возможности не причинять никому вреда.
--Ну, это, мягко говоря, преувеличение.
--Я смягчил намеренно. Тебе нужно научиться мягче относиться к самому себе. И прекратить себя осуждать.
--Это не так просто, особенно когда другие осуждают тебя без колебании. Я боюсь унизить Тебя и Твою истину. Я боюсь, что если закончу и опубликую эту трилогию, то окажусь таким скверным посредником, что дискредитирую Твою весть.
--Истину нельзя дискредитировать. Истина есть истина, ее нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Она просто есть. Красоту и чудесность Моей вести не опорочить тем, что подумают о тебе. На самом деле ты—один из лучших посредников. Именно потому, что жил так, что сам считаешь свой образ жизни далеким от совершенства. Люди прислушаются к тебе, даже если будут осуждать. А если они увидят, что ты по-настоящему искренен, они простят тебе и »неприглядное прошлое». Скажу тебе больше: пока ты тревожишься о том, что подумают другие, ты остаешься в их власти. Хозяином себе ты станешь лишь после того, как лишишься потребности в одобрении окружающих.
--Я тревожусь не столько о себе, сколько о Твоей вести. Я боюсь запятнать ее собой.
--Если так уж этого боишься, передай эту весть другим. Не думай о том, что можешь ее запятнать. Весть скажет все сама. Вспомни, чему Я тебя учил. Не так уж важно, хорошо ли весть дойдет, — важно, чтобы ее передали. Вспомни и другое: ты учишь тому, чему учишься сам. Чтобы говорить о совершенстве, не обязательно достичь совершенства. Чтобы говорить о власти над собой, не обязательно быть себе хозяином. Чтобы говорить о высшем витке развития, не обязательно пребывать на нем. Тебе достаточно быть искренним. Старайся быть искренним. И если хочешь исправить тот »вред», который, как тебе кажется, ты причинил другим, показывай это на деле. Делай то, что можешь, об остальном не думай.
--Легче сказать, чем сделать. Порой чувство вины меня просто захлестывает.
--Чувство вины и страх—единственные враги человека. Но чувство вины важно! Оно подсказывает, что ты сделал что-то неправильно. На свете нет ничего »неправильного». Есть только то, что не приносит пользы, не подтверждает истину о том, КТО ТЫ и КЕМ ТЫ ВЫБИРАЕШЬ БЫТЬ. А чувство вины лишь заставляет оставаться не таким, какой ты есть на самом деле.
--Но разве оно не помогает заметить, что ты сбился с пути?
--Ты говоришь сейчас об осознанности, а не о чувстве вины. Я же говорю тебе так: чувство вины—это гниль на земле, отрава, которая губит траву. Чувство вины не способствует росту, оно вызывает лишь увядание и гибель. Осознанность—вот о чем ты говоришь. Но осознанность отличается от чувства вины, как любовь—от страха. Скажу еще раз: страх и чувство вины—ваши единственные враги. Любовь и осознанность — ваши настоящие друзья. Не путай их, потому что одно дает жизнь, а другое убивает.
--Выходит, я не должен чувствовать себя ни в чем »виноватым»?
--Никогда и ни в чем. Какой от этого прок? Чувство вины лишь мешает любить самого себя — и тем самым губит всякую возможность любить кого-то другого.
--И ничего не стоит бояться?
--Страх и осторожность—не одно и то же. Будь осторожен, будь бдителен, но ничего не бойся, ведь страх просто обездвиживает, а осознанность придает подвижности. Будь мобилизованным, а не парализованным.
--Мне всегда твердили, что Бога надо бояться...
--Я знаю. И потому в отношениях со Мной ты первое время был словно парализован. И лишь когда ты перестал бояться Меня, нам удалось сделать свои отношения осмысленными. Если бы Я мог что-то подарить тебе, наделить особой милостью, которая позволила бы тебе найти Меня, я бы дал тебе бесстрашие. “Блаженны лишенные страха, ибо познают Бога”. А означает это следующее: чтобы отбросить все, что, как тебе кажется, ты знаешь о Боге, нужно быть достаточно смелым.
--Каким храбрым нужно стать, чтобы отважиться погрузиться в собственное понимание Бога!
--А еще не нужно чувствовать себя в этом виноватым. Если твое собственное понимание расходится с тем, что ты якобы знал раньше, с тем, что говорят о тебе и Боге другие, не нужно терзаться чувством вины. Повторяю: Страх и чувство вины—единственные враги человека.
--И все же некоторые скажут, что поступить так, как предлагаешь Ты, — это спутаться с дьяволом; что только дьявол может предложить подобное.
--Дьявола нет.
--Это тоже сказал бы дьявол.
--Значит, дьявол говорит то же, что сказал бы Бог? Только остроумнее.
--Дьявол умнее Бога?
--Скажем, хитрее.
--То есть дьявол “попустительствует”, говоря то же, что сказал бы Бог?
--Только с небольшим “искажением”, достаточным для того, чтобы запутать человека и увести его с истинного пути.
--Мне кажется, нам нужно немного поговорить о “дьяволе”.
--Но мы много говорили о нем в первой книге.
--Очевидно, недостаточно. Кроме того, возможно, не все читали первую книгу. Или вторую. Поэтому я думаю, что хорошо бы нам начать с краткого изложения некоторых истин, упомянутых в первых книгах. Это подготовит сцену для более глобальных, вселенских истин третьей книги. Вскоре мы вернемся к вопросу о дьяволе. Я хочу, чтобы ты узнал, как и зачем была “изобретена” такая сущность.
--Ну хорошо. Ты победил. Я уже в диалоге, значит, он будет продолжаться.
--Но есть одна вещь, которую люди должны узнать прежде чем я начну нашу третью беседу: полгода прошло с тех пор, как я написал первые слова этой книги.  Чтобы добраться до этого момента, понадобилось много лет; много лет от Твоих последних слов до моих слов в этом параграфе. За эти годы многое случилось. Единственное, чего не произошло,—это прогресса в написании этой книги.
--Почему на это нужно так много времени? Ты видишь, как сам блокируешь себя? Как сам вредишь своей работе? Как останавливаешься как раз в тот момент, когда с тобой должно произойти что-то хорошее? Так ты поступаешь всю свою жизнь.
--Эй, погоди-ка! Это не я торможу книгу. Я не могу сделать ничего, не могу написать ни слова, если только не чувствую зова, не чувствую... терпеть не могу этого слова, но, наверное, без него не обойтись... вдохновения сесть за блокнот и продолжать. А вдохновение—это Твой департамент, не мой!
--Понятно. Значит, ты думаешь, это я торможу работу, а не ты.
--Да, что-то вроде этого.
--Мой замечательный друг, это так похоже на тебя — и на других людей! Ты полгода сидишь сложа руки, ничего не делая ради твоего же высшего блага, и даже отталкиваешь его от себя, а потом обвиняешь кого-то или что-то в том, что ты ничего не добился. Ты не видишь тут системы?
--Ну...
--Вот что Я тебе скажу: не бывает так, что меня нет с тобой; нет ни одного момента, когда я не “готов”. Разве я не говорил тебе этого раньше?
--Вообще-то да, но...
--Я всегда с тобой, вплоть до конца времен. И все же я не навязываю тебе Мою волю—никогда. Я предлагаю тебе высшее благо, но более того, Я предлагаю тебе собственную волю. И это самое надежное мерило любви. Если Я хочу для тебя того, что ты хочешь для себя, Я действительно люблю тебя. Если Я хочу для тебя того, что Я хочу для тебя, Я люблю Себя через тебя. Такое мерило поможет тебе определить, любят ли тебя и по-настоящему ли любишь ты. Ибо любовь ничего не хочет для себя, но стремится только осуществить желания возлюбленного.
--По-моему, это абсолютно противоречит изложенному в первой книге. Там сказано, что любовь совершенно не интересуется тем, кем является возлюбленный, что он делает и чем обладает, а только тем, что есть я, что оно делает и чем обладает.Возникают и другие вопросы, например: а как же отец или мать, которые кричат ребенку: “Сейчас же уйди с дороги!”. Или, рискуя собственной жизнью, бросаются в водоворот машин и выхватывают малыша из-под колес? Разве они не любят свое дитя? И все же они навязывают ему свою волю. Ведь ребенок был на дороге потому, что он хотел там быть.Как Ты объяснишь эти противоречия?
--Нет никаких противоречий. Ты просто не видишь гармонии. И не поймешь божественного доктрины любви до тех пор, пока не поймешь, что Мой высший выбор для Меня—то же самое, что твой высший выбор для тебя. Это потому, что ты и Я — одно. Видишь ли, Божественная Доктрина—это также Божественная Дихотомия, а причина этого в том, что сама жизнь — дихотомия. В ней две противоречащие друг другу истины могут сосуществовать в одном и том же пространстве и времени. В нашем случае противоречащие истины таковы: ты и Я отдельны, но ты и Я одно. Такое же противоречие возникает во взаимоотношениях с другими людьми.
Я подтверждаю то, что говорил в первой книге: самая большая ошибка, которую допускают люди в своих взаимоотношениях, — это их озабоченность тем, что хочет, чем является, что делает или чем обладает другой. Интересуйся только своим Я. Чем является твое Я, что делает или имеет? Чего хочет, в чем нуждается, что выбирает? Каков его высший выбор? Я также подтверждаю то, что сказал в этой книге: высший выбор для Я становится высшим выбором для другого, когда Я осознает, что других нет. Поэтому ошибка заключается не в том, что ты выбираешь, что лучше для тебя, но скорее в том, что ты не знаешь, что для тебя лучше. Это незнание происходит от неведения того, Кто Ты Действительно Есть, а тем более — кем ты стремишься стать.
--Не понимаю.
--Ну что ж, я приведу тебе пример. Если ты хочешь победить в автогонках, езда со скоростью 150 миль в час—лучший выбор для тебя. Но если ты хочешь безопасно добраться до гастронома, такая скорость вряд ли тебе подойдет.
--Ты имеешь в виду, что все зависит от обстоятельств.
--Да. Все в жизни Что для тебя “лучше”, зависит от того, кто ты и кем стремишься стать. Ты не можешь сознательно сделать лучший выбор, пока сознательно не решишь, кто и что ты есть. Я Бог, и знаю, чем стремлюсь стать. Поэтому я знаю, что “лучше” для Меня.
--И что же это? Скажи мне, что “лучше” для Бога? Это, должно быть, интересно...
--Для Меня лучше давать тебе то, что ты считаешь лучшим для себя. Потому что я стараюсь быть Собой, выраженным Собой. А достигаю Я этого через тебя. Ты это понимаешь?
--Верь или не верь, но я действительно понимаю.
--Хорошо. Теперь Я скажу тебе кое-что, во что тебе будет сложно поверить. Я всегда даю тебе то, что лучше для тебя... хотя признаю, что, возможно, ты не всегда это осознаешь. Эта тайна начинает раскрываться теперь, когда ты начинаешь понимать, что Я такое. Я Бог. Я Богиня. Я Высшее Существо. Все во Всем. Начало и Конец. Альфа и Омега. Я Совокупность и Сущность. Вопрос и Ответ. Верх и Низ. Здесь и Сейчас. До и После. Я Свет и Я Тьма, которая создает Свет и делает его возможным. Я Бесконечное Благо и Я “Зло”, которое делает “Благо” благим. Я—Все во Всем, и Я могу ощутить какую-либо часть Себя, лишь ощущая Всего Себя.
Именно этого во Мне ты не понимаешь. Ты хочешь сделать Меня одним, а не другим. Высоким, а не низким. Хорошим, а не плохим. Но, отрицая половину Меня, ты отрицаешь половину самого себя. Так ты никогда не сможешь быть тем, Кто Ты Действительно Есть. Я—Великолепное Все и стремлюсь познать Себя эмпирически. Я делаю это через тебя и через все сущее. Я ощущаю великолепие Моего Я, принимая решения. Потому что каждое решение созидает себя. Каждое решение окончательно. Каждое решение проявляет Меня таким, Каким Я Решаю Быть Прямо Сейчас. И все же Я могу решить быть великолепным, только, если есть из чего выбирать. Некая часть Меня должна быть не великолепной, чтобы я смог выбрать ту часть Меня, которая великолепна.
То же самое касается тебя. Я Бог, Я созидаю Самого Себя. Так же, как и ты. Вот к чему стремится твоя душа. Вот чего жаждет твой дух. Если бы Я не дал тебе того, что выбираешь ты, Я бы не дал Себе того, что выбираю Я. Потому что мое самое сильное желание это ощущать себя Тем, Что Я Есть. И, как я подробно объяснил в первой книге, для Меня это возможно только в пространстве Того, Чем Я Не Являюсь. Таким образом, Я тщательно создал То, Чем Я Не Являюсь, чтобы ощущать то, Чем Я Являюсь. А так как Я—все, что Я создаю, Я Есть в некотором смысле и то, Чем Я Не Являюсь.
--Как можно быть тем, чем не являешься?
--Легко. Ты постоянно это делаешь. Просто последи за собой. Постарайся понять следующее. Нет ничего, что не есть Я. Поэтому Я—То, что Я Есть, и Я—То, Что Не Есть Я. ЭТО И ЕСТЬ БОЖЕСТВЕННАЯ ДИХОТОМИЯ. Это Божественная Тайна, которую до сих пор могли осмыслить только величайшие умы. Я открыл ее тебе таким способом, который смогут понять больше людей. Такова весть первой книги, эту основную истину ты должен понять и полностью осмыслить, если хочешь понять и осмыслить великие истины третьей книги. Теперь давай перейдем к одной из этих истин, так как она содержится в ответе на вторую часть твоего вопроса.
--Я надеялся, что мы еще вернемся к этому. Любят ли отец и мать своего ребенка, если они говорят или делают то, что, по их мнению, лучше для него, даже если при этом им приходится противоречить воле самого ребенка? И будет ли проявлением истинной родительской любви разрешение детям играть на дороге?
--Это замечательный вопрос. Его задают каждый отец и каждая мать в той или иной форме с начала времен. Ответ для тебя как для отца будет таким же, как для Меня как для Бога.
--Так каков же ответ?
--Терпение, сын Мой, терпение. “Все хорошее приходит к тем, кто ждет”. Разве ты никогда не слышал этого?
--Да, мой отец часто так говорил, и это меня бесило.
--Я понимаю. Но прояви терпение к своему Я, особенно если твои решения не приносят тебе того, чего, по твоему мнению, ты хочешь. Например, ответа на вторую часть твоего вопроса. Ты говоришь, что хочешь получить ответ, но ты его не выбираешь. Ты чувствуешь, что его у тебя нет,—значит, ты его не выбираешь. На самом же деле у тебя есть ответ, он был у тебя всегда. Ты просто не выбираешь его. Ты предпочитаешь верить, что не знаешь ответа, поэтому ты его и не знаешь.
--Ты уже говорил об этом в первой книге. У меня есть все, что я хочу, прямо сейчас, в том числе полное понимание Бога, и все же я не испытаю, что я это имею, пока я этого не осознаю.
--Вот именно! Ты изложил это абсолютно точно.
--Но как могу я знать, пока я не испытаю? Как могу я знать то, чего не испытал? Разве не великий ум сказал: “Знание — это опыт?”. Он ошибся.
--Знание не следует за опытом, оно предваряет его. Из-за этого полмира понимает все наоборот.
--Значит, Ты говоришь, что у меня есть ответ на вторую часть вопроса, просто я этого не знаю?
--Точно.
-- И все же, если я не знаю, что у меня есть ответ, я его не знаю.
--Да, в этом есть парадокс.
--Я не понимаю... хотя и понимаю.
--Правильно.
--Так как же мне добраться до этого “знания, что я знаю” что-либо, если я не “знаю, что я знаю”?
--Чтобы “знать, что ты знаешь, поступай так, как будто знаешь”.
--Ты упоминал об этом в первой книге.
--Да. Сейчас хорошо начать с повторения сказанного раньше. И ты “случайно” задаешь правильные вопросы, позволяя мне подытожить в самом начале третьей книги информацию, которую мы уже обсуждали. В первой книге мы говорили о парадигме “Быть—Действовать—Иметь” и о том, что большинство людей понимают ее наоборот.  Большинство людей верят, что, если они будут “иметь” нечто (больше времени, денег, любви — чего бы то ни было), они смогут наконец “сделать” нечто (написать книгу, приобрести хобби, отправиться в отпуск, купить дом, завязать отношения), и это позволит им “быть” каким-то (счастливым, спокойным, удовлетворенным или влюбленным).
По существу, они ставят парадигму “Бытие-Действие-Обладание” с ног на голову. Во Вселенной, каковой она является в реальности (в отличие от того, какой ты ее себе представляешь), не “обладание” приводит к “бытию”, а наоборот. Вначале ты “есть” счастливый (или знающий, или мудрый, или сострадательный, какой угодно), потом ты начинаешь “действовать” с такой позиции, и вскоре обнаруживаешь, что твои действия в итоге приносят тебе то, что ты всегда хотел “иметь”.
Чтобы начать этот созидательный процесс (а именно таковым он является — процессом созидания), нужно определить, что ты хочешь “иметь”, спросить себя, чем бы ты “был”, если бы “имел” это, а потом сразу же переходить к бытию. Так ты станешь правильно использовать парадигму “Быть—Действовать—Иметь” и сможешь работать заодно с созидающей силой Вселенной, а не против нее. Вот краткое изложение этого принципа: В жизни тебе не нужно ничего делать. Весь вопрос в том, кто ты есть.
Это одна из трех идей, к которым Я вернусь в конце нашего разговора. Ею Я закончу эту книгу. Чтобы лучше разобраться в этом вопросе, представь человека, который считает, что, если бы у него было немного больше времени, денег или любви, он был бы по-настоящему счастлив.
--Он не улавливает связи между “не-бытием” счастливым прямо сейчас и отсутствием у него времени, денег или любви, которых он желает.
--Правильно. С другой стороны, человек, который “есть” счастливый, кажется, имеет время на все действительно важное, деньги на все необходимое, и в его жизни достаточно любви.
--У него есть все, что нужно, чтобы быть счастливым ...благодаря тому, что он, прежде всего, есть счастливый!
--Точно. Предварительное решение, чем ты выбираешь быть, превращает твой выбор в реальный жизненный опыт.
--“Быть иль не быть. Вот в чем вопрос”.
--Совершенно верно. Счастье—это состояние ума. И, как все состояния ума, оно воспроизводит себя на физическом уровне. Вот тебе заметка на память: “Все состояния ума воспроизводят себя”.
--Но как вначале можно “быть” счастливым, или таким, каким я хочу,—удачливым, например, или любимым,—если у меня нет того, что мне нужно, чтобы “быть” таким?
--Поступай так, как будто ты таковым являешься, и ты привлечешь это cостояние к себе. Как ты поступаешь, тем ты и становишься.
--Иными словами, “Притворяйся, пока не получится”.
--Можно сказать и так. Только притворяться нельзя. Твои действия должны быть искренними. Что бы ты ни делая, делай искренне, или польза от действия теряется. Так происходит не потому, что Я не “вознагражу тебя”. Как тебе известно, Бог не “вознаграждает” и не “карает”. Но Естественный Закон требует, чтобы тело, ум и дух были едины в мысли, слове и действии. Только так может осуществиться процесс созидания. Нельзя обмануть свой ум. Дело в том, что, если ты неискренен, ум это знает. Так ты сразу же уничтожаешь любую возможность того, что ум поможет в процессе созидания.
Конечно, можно созидать без участия ума, только это гораздо труднее. Можно попросить тело сделать то, во что ум не верит. Если тело будет повторять это действие достаточно долго, ум начнет освобождаться от старой мысли о нем и создавать Новую Мысль. Как только появляется Новая Мысль, то, что ты изображаешь, начинает превращаться в постоянный аспект твоего существа. Это нелегкий путь, и даже в этом случае действие должно быть искренним. В отличие от людей, Вселенной манипулировать невозможно.
Так что тут существует очень тонкое равновесие. Тело делает что-то, во что ум не верит, и все же ум должен привнести компонент искренности в действия тела, чтобы схема сработала.
--Как может ум привнести искренность, когда он не “верит” в то, что делает тело?
--Удаляя элемент эгоизма из личной выгоды.
--Каким образом?
--Ум может быть неспособным искренне согласиться, что действия тела могут принести желаемое, но ум совершенно уверен, что через тебя Бог приносит добро другому человеку. Поэтому, что бы ты ни пожелал для себя, отдай это другому.
--Ты не мог бы повторить?
--Пожалуйста. Что бы ты ни пожелал для себя, отдай это другому. Если ты желаешь быть счастливым, сделай счастливым другого. Если ты желаешь быть удачливым, помоги добиться успеха другому. Если ты желаешь получить больше любви в своей жизни, сделай так, чтобы у другого ее было больше. Делай это искренне—не потому, что ищешь личной выгоды, но потому, что ты действительно хочешь, чтобы у другого человека все это было,—и все то, что ты отдал, придет к тебе.
--Почему так? Как это работает?
--Сам акт отдавания заставляет тебя чувствовать, что ты имеешь, что у тебя есть что отдавать. Так как ты не можешь отдать то, чего у тебя нет, твой ум приходит к новому заключению, Новой Мысли о тебе, а именно: у тебя есть что-то, а иначе ты не смог бы это отдать. Эта Новая Мысль становится частью твоего жизненного опыта. Ты начинаешь “быть” таким. А раз ты начинаешь “быть”, ты приводишь в действие самую мощную машину творения во Вселенной—твое Божественное Я.
--Что ты есть, то ты и создаешь.
--Круг замыкается, и теперь ты можешь создавать все больше нового в своей жизни. Все созданное будет проявляться на физическом уровне твоего жизненного опыта. Это самый великий секрет жизни. Первая и вторая книги были написаны именно для того, чтобы вы узнали его. В них говорилось обо всем этом гораздо подробнее.
--Объясни, пожалуйста, почему искренность так важна, когда даешь другому то, что пожелал бы для себя.
--Если ты отдаешь с тайным умыслом, пытаясь получить что-то для себя, твой ум это знает. Ты даешь ему сигнал, что у тебя нет того, что ты хочешь отдать. А так как Вселенная—не что иное, как огромная копировальная машина, воспроизводящая твои мысли на физическом плане, это и станет твоим жизненным опытом. То есть ты будешь продолжать чувствовать, что у тебя нет этого, независимо от того, что у тебя есть на самом деле!
Более того, это же будет чувствовать человек, которому ты пытаешься отдать. Он увидит, что ты просто стремишься что-то заполучить, что в действительности тебе нечего предложить, и твоя попытка отдать будет пустым жестом, очевидным в своем эгоистичном ничтожестве, из которого она возникла.
--То есть ты будешь от себя отталкивать то, к чему так стремишься. Когда же ты отдаешь что-то с чистым сердцем, так как видишь, что человек хочет этого, нуждается в этом и должен это получить, ты открываешь, что тебе есть что отдавать. И это великое открытие.
--Это действительно так! Это действительно работает!
--Я помню, как когда-то, когда дела шли не слишком хорошо, меня одолевали невеселые мысли о том, что у меня нет денег, очень мало еды, я не знаю, когда в следующий раз смогу нормально поесть, и не знаю, как мне заплатить за квартиру. Вечером на автобусной остановке я встретил молодую пару. Я спустился, чтобы забрать пакет, и увидел их там, свернувшихся клубочком на скамейке и укрывшихся своими куртками вместо одеял.
Я увидел их, и мое сердце дрогнуло. Я вспомнил, каково было нам, когда мы, совсем дети, так же переезжали с места на место, все время были в пути. Я подошел и пригласил их к себе—посидеть у огня, выпить немного горячего шоколада, может быть, лечь на раскладушку и хорошенько выспаться. Они смотрели на меня снизу вверх широко раскрытыми глазами, как смотрят дети рождественским утром.
Мы поднялись ко мне, и я приготовил им поесть. Тем вечером мы поужинали лучше, чем любой из нас за долгое время. Еды нам хватило с лихвой. Холодильник был полон. Мне нужно было только протянуть руку и вынуть из него то, что я туда раньше загрузил. Я поджарил все на сковородке, и то, что получилось, было превосходно! Я помню, что еще подумал: откуда взялась вся эта еда?
На следующее утро я даже покормил ребят завтраком и проводил их. Прощаясь с ними на остановке, я вытащил из кармана и отдал им двадцатидолларовую банкноту. “Может быть, это вам пригодится”,—сказал я, обнял их и отправил в дорогу. Весь тот день меня уже не так сильно пугала моя ситуация. Да даже всю неделю! Этот случай, который навсегда остался в моей памяти, произвел глубокие изменения в моем мировоззрении и моем понимании жизни. С того момента дела мои пошли лучше, и, когда я сегодня утром посмотрел на себя в зеркало, я заметил нечто очень важное. Я все еще здесь.
--Это прекрасная история. И ты прав. Именно так это работает. Когда ты хочешь чего-то, отдай это. Тогда ты больше не будешь “хотеть”. Ты сразу же почувствуешь, что “имеешь” это. Дальнейшее—лишь вопрос степени. Психологически тебе будет намного легче “добавлять”, чем создавать из пустоты.
--Я чувствую, что только что услышал нечто чрезвычайно важное. Можешь ли Ты соотнести это со второй частью моего вопроса? Есть ли связь?
--Видишь ли, я утверждаю, что ты уже имеешь ответ на этот вопрос. В этот момент ты переживаешь мысль, что у тебя нет ответа, что, если бы он у тебя был, у тебя была бы мудрость. Ты пришел ко Мне за мудростью. И я говорю тебе: будь мудростью, и ты ее получишь. А какой самый быстрый путь “быть” мудростью? Помочь другому быть мудрым. Ты желаешь получить ответ на этот вопрос? Дай ответ другому.
Итак, теперь Я задам тебе этот вопрос. Я сделаю вид, что “не знаю”, а ты дашь Мне ответ.
Как может отец, который уводит ребенка с дороги, по-настоящему любить ребенка, если любить значит хотеть для других того, чего они сами хотят для себя?
--Я не знаю.
--Я знаю, что ты не знаешь. Но если бы ты думал, что знаешь, какой был бы твой ответ?
--Ну, я бы сказал, что отец действительно хотел для ребенка того, чего он сам хотел,—остаться в живых. Я бы сказал, что ребенок не хотел умирать, а просто не знал, что игра на проезжей части может привести к смерти. Так что, выбежав на дорогу, чтобы увести ребенка, отец или мать вовсе не лишали его возможности проявлять свою волю, они просто связывались с настоящим выбором ребенка, с его глубинным желанием.
--Это был бы очень хороший ответ.
--Если это так, тогда все, что Ты как Бог должен делать—это не давать нам вредить себе, потому что причинить себе вред не может быть нашим глубинным желанием. И все же мы вредим сами себе постоянно, а Ты просто сидишь и наблюдаешь.
--Я всегда в курсе ваших глубинных желаний, и Я всегда даю вам желаемое. Даже когда вы делаете то, что может принести вам смерть; если таково ваше глубинное желание, вы получаете опыт умирания. Я никогда не перечу вашим глубинным желаниям.
--Ты имеешь в виду, что, когда мы причиняем себе вред, мы этого хотим? Это наше глубинное желание?
--Вы не можете причинить себе вред. Вам невозможно навредить. “Вред”—это субъективная реакция, а не объективное явление. Вы можете выбирать чувствовать “вред”, нанесенный вам любым случаем или явлением, но это целиком и полностью ваше решение. Учитывая это, ответ на твой вопрос будет: “Да”. Когда вы наносите себе вред, вы этого хотите. Но я говорю с позиции очень высокого, эзотерического уровня, а это не совсем тот уровень, откуда “пришел” твой вопрос. В том смысле, какой ты в него вкладываешь, в смысле сознательного выбора, я скажу: “Нет”. Вы причиняете себе вред не потому, что “хотите” этого.
Ребенок, которого сбивает машина, потому что он вышел на проезжую часть, не “хотел” (желал, стремился, сознательно выбирал) быть сбитым. Мужчина, который все время женится на женщинах разной внешности, но одного и того же типа—который ему совершенно не подходит,—не “хочет” (желает, стремится, сознательно выбирает) несчастливого брака. О человеке, который бьет себя по пальцу молотком, нельзя сказать, что он “хотел” этого. Происшедшее с ним не было результатом желания, стремления, сознательного выбора.
Однако все объективные явления притягиваются к вам подсознательно; все события создаются вами бессознательно; каждого человека, место или вещь в вашей жизни вы притягиваете к себе сами,—создаете своим Я, если хочешь,—чтобы обеспечить себя точными и идеальными условиями, идеальной возможностью пережить то, что вы хотите пережить в своем развитии.
Ничего не может случиться — это Я говорю тебе, —ни одного события не может произойти в твоей жизни, если оно не является идеальной возможностью исцелить, создать или пережить то, что ты сам желаешь исцелить, создать или пережить, чтобы быть Тем, Кто Ты Действительно Есть.
--И кто же я в действительности?
--Тот, кем ты выбираешь быть. Любой аспект Божественного, которым ты желаешь быть,—вот Кто Ты Есть. Он может поменяться в любой момент. На самом деле он меняется практически каждый момент. Если ты хочешь, чтобы твоя жизнь стала спокойней, чтобы она перестала приносить тебе такое разнообразие переживаний, есть способ достичь этого. Просто перестань менять свое представление о том, Кто Ты Есть и Кем Ты Выбираешь Быть.
--Это легче сказать, чем сделать!
--Вы принимаете решения на нескольких разных уровнях. Малышка, которая решает пойти поиграть на дороге, не желает умереть. У нее может быть много других желаний, но среди них нет желания смерти. Ее мать знает об этом. Проблема тут не в том, что девочка решила умереть, а в том, что она приняла решение, которое может привести больше чем к одному последствию, включая смерть. Этот факт ребенку неясен; он ему неизвестен. Это недостающая информация, которая не дает ребенку принять ясное решение, лучшее решение.
--Так что ты превосходно проанализировал ситуацию.
--Я как Бог никогда не вмешиваюсь в ваши желания, но Я всегда знаю, каковы они. Из всего сказанного можно сделать вывод, что любое событие, происходящее с тобой, совершенно, потому что в Божьем мире нет ничего несовершенного. Вся композиция твоей жизни—люди, места, события— идеально создана идеальным создателем самого идеала — тобой. И Мной... в тебе, как ты и через тебя. Теперь Мы можем работать вместе в процессе совместного созидания, сознательно или несознательно. Ты можешь жить осмысленно или не осмысленно. Ты можешь идти по своему пути во сне или бодрствуя. Твой выбор.
--Погоди, давай вернемся к тому, что решения принимаются на нескольких разных уровнях. Ты сказал, что, если бы я хотел спокойной жизни, мне следовало бы перестать менять свое представление о том, кто я есть и кем я хочу быть. Когда я сказал, что это нелегко сделать, Ты заметил, что все мы принимаем решения на нескольких разных уровнях. Ты не мог бы остановиться на этом подробнее? Что это означает? Каковы Последствия таких решений?
--Если бы все ваши желания совпадали с желаниями вашей души, все было бы очень просто. Если бы вы прислушивались к той части себя, что является чистым духом, все ваши решения были бы легкими и приносили только радость. Дело в том, что... ...решения духа всегда — высшие решения. Их не нужно предварительно обдумывать. Их не нужно анализировать или оценивать. Им просто нужно следовать, жить ими. Но вы не только дух. Вы являетесь Триедиными Существами, состоящими из тела, ума и духа. В этом ваше величие и ваше чудо. Вы часто принимаете решения на всех трех уровнях одновременно, и они далеко не всегда совпадают.
Нередко тело хочет одного, ум стремится к другому, а дух желает третьего. Это особенно верно о детях, которые еще недостаточно созрели и не различают, что кажется приятным для тела, что приемлемо для ума, а тем более—на что откликается душа. И ребенок выбегает на дорогу. Как Богу, мне известны все ваши желания, даже те, которые возникают у вас подсознательно. Я никогда не препятствую им, скорее наоборот. Это моя работа—гарантировать исполнение ваших желаний. В действительности, вы сами гарантируете себе их исполнение. Я лишь ввел в действие систему, позволяющую это осуществлять. Эта система называется процессом созидания, и о ней подробно рассказывается в первой книге. Когда ваши желания вступают в конфликт между собой—когда тело, ум и дух не действуют заодно,—процесс созидания работает на разных уровнях и приводит к смешанным результатам. Если, с другой стороны, ваше существо в гармонии и ваши желания сливаются воедино, становятся возможными поразительные вещи.
У вас есть слово “совместно”. Его можно использовать для описания состояния единства вашего существа. Кроме того, существуют подуровни, на которых вы принимаете решения. Это особенно касается уровня ума. Ваш ум может принимать и в действительности принимает решения по крайней мере на одном из трех внутренних уровней: уровне логики, уровне интуиции и уровне эмоций, а иногда и на всех трех вместе. При этом возникает потенциальная возможность для еще более глубокого внутреннего конфликта.
--А внутри одного из этих уровней—уровня эмоций —есть еще пять уровней. Это пять естественных чувств: печаль, гнев, зависть, страх и любовь.
--Внутри каждого из них есть два последних уровня: любовь страх. Пять естественных чувств включают любовь и страх, но любовь и страх являются основой всех чувств. Три оставшиеся из пяти естественных чувств являются производными от этих двух. В конечном счете все мысли произрастают либо из любви, либо из страха. Это великая полярность. Это изначальная двойственность. Все в итоге сводится к одному из этих двух чувств. Все мысли, идеи, концепции, решения, желания и действия основываются на них. Но в конечном счете действительно существует только одно чувство.
--Любовь.
--Любовь—это все сущее. Даже страх произрастает из любви. И если его использовать правильно, он выражает любовь.
--Страх выражает любовь?
--В своей высшей форме. Все выражает любовь, когда это высшее выражение. Что выражают отец или мать, которые спасают ребенка от гибели под колесами автомобиля, —страх или любовь?
--Ну, думаю, и то, и другое. Страх за жизнь ребенка и любовь, достаточно сильную для того, чтобы рисковать собственной жизнью ради его спасения.
--Совершенно верно. Таким образом, мы видим, что страх в своей высшей форме становится любовью... является любовью... выраженной как страх. Подобным же образом, если двигаться по шкале естественных чувств, печаль, гнев и зависть являются той или иной формой страха, который, в свою очередь, является формой любви. Одно ведет к другому. Видишь? Проблемы возникают, когда какое-либо из пяти естественных чувств искажается. Тогда оно становится гротескным, и в нем невозможно увидеть производное от любви, а тем более от Бога, который есть Абсолютная Любовь.
--Я слышал и раньше о пяти естественных эмоциях — во время замечательного сотрудничества с замечательным  доктором. Она мне рассказывала о них.
--Да, действительно. Она делала это по Моему велению.
Итак, я вижу, что в принятии решения многое зависит от того, “на что я опираюсь”, а “моя опора” может находиться на глубине нескольких уровней.
--Да, все так и есть.
--Пожалуйста, расскажи мне о пяти естественных чувствах. Я бы хотел услышать это снова, потому что забыл многое из того, чему учил меня доктор.
--Печаль—естественная эмоция. Это та часть тебя, благодаря которой ты можешь сказать: “Прощай”, когда тебе не хочется прощаться; выразить— вытолкнуть на поверхность, запустить—грусть внутри себя, когда ты переживаешь какую-либо потерю, будь это потеря любимого человека или контактной линзы.
Когда ты можешь выразить свою печаль, ты от нее избавляешься. Дети, которым разрешают грустить, когда им грустно, становясь взрослыми, совершенно нормально относятся к грусти, и поэтому обычно быстро с ней расстаются.
Для детей, которым говорят: “Тихо, тихо, не плачь”, в зрелом возрасте плач становится проблемой. Ведь им всю жизнь советовали, приказывали не плакать. Поэтому они подавляют свою печаль. Постоянно подавляемая печаль становится хронической депрессией, очень неестественной эмоцией. Из-за хронической депрессии происходят убийства. Начинаются войны, гибнут народы.
Гнев—естественное чувство. Это инструмент, благодаря которому вы можете сказать: “Нет, спасибо”. Он не обязательно должен оскорблять, и он вовсе не должен причинять вред другому человеку. Когда детям разрешают выражать гнев, они приносят во взрослую жизнь абсолютно здоровое отношение к нему, и поэтому обычно очень быстро с ним расстаются. Дети, которых заставляют почувствовать, что гнев—плохое чувство, что его выражать нельзя и что, фактически, им не следует даже испытывать его, став взрослыми, будут иметь проблемы с правильным отношением к своему гневу. Постоянно подавляемый гнев становится злобой, очень неестественной эмоцией. Из-за злобы происходят убийства. Начинаются войны, гибнут народы.
Зависть—естественное чувство. Именно это чувство заставляет пятилетнего малыша хотеть достать до дверной ручки, как его сестра, или покататься на ее велосипеде. Зависть—это то естественное чувство, которое заставляет вас хотеть сделать еще одну попытку, стараться лучше, упорно продолжать добиваться своей цели до ее достижения. Завидовать совершенно нормально и естественно. Когда детям разрешают выражать зависть, они приносят во взрослую жизнь абсолютно здоровое отношение к ней, и поэтому обычно очень быстро с ней расстаются.
Дети, которых заставляют почувствовать, что зависть—это плохо, что ее выражать нельзя и что, фактически, им не следует даже испытывать ее, став взрослыми, будут иметь трудности с правильным отношением к своей зависти. Постоянно подавляемая зависть становится ревностью, очень неестественным чувством. Из-за ревности происходят убийства. Начинаются войны, гибнут народы.
Страх—естественное чувство. Все дети рождаются только с двумя страхами: страхом падения и страхом перед громкими звуками. Все остальные страхи—это просто условные рефлексы, которые воспитывает в ребенке окружающий его мир и которым учат его родители. Цель естественного страха —воспитать осторожность. Осторожность помогает сохранить телу жизнь. Она произрастает из любви. Любви к своему Я.
Дети, которых заставляют почувствовать, что страх— плохое чувство, что его выражать нельзя и что, фактически, им не следует даже испытывать его, став взрослыми, будут иметь трудности с правильным отношением к своему страху. Постоянно подавляемый страх становится тревогой, очень неестественным чувством. Из-за тревоги происходят убийства. Начинаются войны, гибнут народы.
Любовь—естественное чувство. Когда ребенок может ее выражать и получать свободно и естественно, без ограничений и условий, без запретов и смущения, он не нуждается больше ни в чем. Ведь радость свободно выражаемой и получаемой любви самодостаточна. Но любовь, которой ставились условия и ограничения, которая деформирована правилами и законами, ритуалами и запретами, любовь, которую контролируют, которой манипулируют и которую сдерживают, становится неестественной.
Дети, которых заставляют почувствовать, что их естественная любовь—плохое чувство, что ее выражать нельзя и что, фактически, им не следует ее даже испытывать, став взрослыми, будут иметь трудности с правильным отношением к своей любви. Постоянно подавляемая любовь становится страстью к обладанию, очень неестественным чувством. Из-за страсти к обладанию происходят убийства. Начинаются войны, гибнут народы.
Таков порядок вещей. Если подавлять естественные чувства, они превращаются в неестественные реакции и рефлексы. Большинство людей подавляет в себе большую часть естественных чувств. А ведь они—ваши друзья. Они—ваш дар. Это ваши божественные инструменты, при помощи которых вы можете построить свою жизнь. Эти инструменты даются вам при рождении. Их предназначение—помочь вам преодолевать жизненные пороги.
--Почему эти чувства подавляются большинством людей?
-- Их этому научили. Им так сказали.
--Кто?
--Их родители. Те, кто их воспитал.
--Почему? Зачем им так говорить?
--Потому что так их учили их родители, а родителей их родителей научили их родители.
--Да, да. Но почему? Что происходит?
--Происходит то, что детей воспитывают не те, кто нужно.
--Что это значит? Кто это “не те”?
--Мать и отец.
--Мать и отец—не те люди, которые должны воспитывать своих детей? Когда родители молоды. В большинстве случаев. Фактически, просто чудо, что так много родителей настолько хорошо справляются со своей задачей.
--Никто так мало не готов к воспитанию детей, как молодые родители. И, кстати, никто этого не знает лучше их самих. Большинство родителей начинают воспитывать детей, имея очень незначительный жизненный опыт. Они едва успевают вырасти сами. Они все еще ищут ответы, все еще стремятся к разгадкам.
Они еще сами не открыли себя, но уже пытаются направить и обучить процессу открытия тех, кто еще более уязвим, чем они сами. Они еще не нашли своего места в жизни, а им приходится определять это место для других. Они все еще пытаются преодолеть последствия того, как плохо определили их жизненную цель их собственные родители. Они еще не открыли, Кто Они Есть, но пытаются объяснить вам, кто вы такие. Необходимость сделать все правильно давит на них с огромной силой, а они даже не могут сделать “правильными” свои жизни. Поэтому все у них выходит не так — и их жизнь, и жизнь их детей.
Если повезет, они причинят детям не слишком большой вред. Их дети смогут, хотя это маловероятно, преодолеть его последствия прежде, чем передадут вред своим детям. Большинство из вас приобретают мудрость, терпение, понимание и любовь, позволяющие быть замечательными родителями, тогда, когда вы уже не можете быть родителями.
--Почему так? Я не понимаю. Я понимаю, что Твои наблюдения во многих случаях верны, но почему так?
--Потому что молодым людям, способным рожать, никогда не было предназначено становиться воспитателями. На самом деле вы должны начинать воспитывать детей в том возрасте, когда на самом деле вы уже заканчиваете это делать.
--Я все еще не совсем разобрался.
--Человеческие существа биологически способны производить на свет детей, когда они еще сами дети, то есть—возможно, многие будут удивлены — до 40—50 лет.
--Человеческие существа “сами дети” до 40—50 лет?
--С определенной точки зрения. Я знаю, это сложно принять, но посмотри вокруг. Возможно, поведение твоей расы подтвердит Мои слова. Беда в том, что в вашем обществе считают, что вы “взрослые” и готовы начать самостоятельную жизнь в возрасте 21 года. Прибавь к этому тот факт, что многих из вас воспитывали матери и отцы, которым самим было немногим больше 21, когда вы появились на свет, и ты начнешь видеть проблему.
Если бы тем, кто производит на свет детей, было предназначено их воспитывать, вы бы смогли рожать не раньше пятидесяти лет! Воспроизводство должно было стать задачей молодых людей, у которых хорошо развитое и сильное тело. Воспитание должно было стать задачей стариков, у которых хорошо развит и силен ум. В своем обществе вы настояли на том, чтобы те, кто производят на свет детей, были ответственны за их воспитание. В результате вы не только чрезвычайно усложнили задачу родителей, но также исказили многие энергии, имеющие отношение к сфере сексуальных отношений.
--Э... Ты не мог бы объяснить?
--Да. То, что я здесь сказал, было замечено многими. Очень многие люди—возможно, большинство—в действительности не способны воспитывать детей, когда они способны их рожать. Однако сделав такое открытие, люди пришли к совершенно неверному решению проблемы.
Вместо того чтобы позволить молодым наслаждаться сексом, а, если при этом родятся дети, поручить их воспитание старикам, вы запрещаете юношам и девушкам вступать в сексуальные отношения, пока они не будут готовы принять на себя ответственность за воспитание детей. Вы объявили “неправильным” получать сексуальный опыт до достижения такой готовности и таким образом создали табу вокруг того, что должно было бы стать одной из самых чудесных радостей жизни.
Конечно, на такое табу молодость не обращает особого внимания, и по разумной причине: повиноваться ему совершенно неестественно. У людей возникает желание завязывать отношения с противоположным полом и вступать в сексуальные отношения, как только они чувствуют внутренний сигнал, что они к этому готовы. Такова человеческая природа. Но мысли ваших детей о собственной природе зависят скорее от того, что вы, родители, сказали им, чем от их внутреннего чувства. Они ждут, что вы им расскажете, что такое жизнь.
Поэтому, когда у них возникают первые импульсы заглядываться друга на друга, невинно играть друг с другом и исследовать “отличия” одного от другого, они смотрят на вас, ожидая сигнала. “Хорошая” ли эта часть человеческой природы? “Плохая” ли? Ее одобряют? Нужно ли ее подавлять? Сдерживать? Препятствовать ее проявлению? Замечено: то, что многие родители говорили своим детям об этой части человеческой природы, зависело от самых разнообразных вещей: от того, что в свое время говорили им; что говорит их религия, что полагает их общество... От всего на свете, кроме одного: естественного порядка вещей. Согласно естественному порядку вещей, у вашего вида половое созревание начинается в возрасте от 9 до 14 лет. Начиная с 15 лет половое влечение ярко выражено у большинства людей. Так начинается бег наперегонки со временем—дети упорно стремятся к наиболее полному высвобождению своей радостной сексуальной энергия, а родители не менее упорно пытаются их остановить.
В этой борьбе родители нуждаются в любой помощи и в любых союзниках, потому, как уже отмечалось, они просят своих детей не делать того, что является целиком и полностью частью их природы. И вот взрослые изобрели разнообразнейшие семейные, культурные, религиозные, социальные и экономические прессы, ограничения и запреты, чтобы поддержать свои противоестественные требования к детям. И дети постепенно начинают допускать, что их сексуальность противоестественна. Как можно так стыдиться того, что “естественно”, так пресекать, контролировать, сдерживать, подавлять, обуздывать и отрицать?
--Ну я думаю, Ты немного преувеличиваешь. Ты так не считаешь?
--Правда? Как ты думаешь, какое влияние может оказать на четырех-или пятилетнего ребенка то, что его родители даже не употребляют правильное “название” определенных частей тела? Что вы таким образом говорите детям о своем восприятии этих частей тела и какое восприятие должно быть у них?
--Э...
--Да... Действительно, “Э...”.
--Ну, “мы просто не употребляем эти слова”, как говаривала моя бабушка. Просто “пи-пи” звучит лучше.
--Только потому, что у вас столько отрицательного “багажа” висит на настоящих названиях некоторых частей тела, что вы сами с трудом употребляете эти слова в обычной речи. Конечно, в раннем возрасте дети не знают, почему у родителей такое отношение, просто у них создается впечатление, и часто неизгладимое впечатление, что определенные части тела “неправильные”, и все, что с ними связано, неудобно, если не “неправильно”. Когда дети становятся подростками, они могут прийти к заключению, что это неправда. Но тогда им очень недвусмысленно говорят о связи между беременностью и сексом и о том, что им придется растить детей, которые у них родятся. Так у них появляется еще одна причина чувствовать, что выражать сексуальное влечение “неправильно”,—и круг замыкается.
Все это привело к неразберихе и немалым бедствиям в вашем обществе—таков неизменный результат игр с природой. Вы связали с сексуальными отношениями смущение, подавление и стыд, что привело к возникновению сексуальных нарушений, извращений и насилия. Вы, как общество, всегда будете страдать, нарушая собственные правила, страдать от извращенных, насильственных проявлений тех естественных реакций, которые вы подавляете; вы всегда будете чувствовать, что вас заставляют стыдиться того, чего, как вы знаете в глубине души, вы никогда не должны стыдиться.
--Значит, у Фрейда были основания говорить, что присущий человеку гнев может быть обусловлен сексуальными проблемами. Это глубоко укоренившаяся злоба из-за необходимости подавлять основные и естественные физиологические инстинкты, интересы и импульсы.
--Многие ваши психиатры сумели это рассмотреть. Человек сердится, ибо знает: он не должен чувствовать стыд по поводу того, что так приятно, и все же чувствует и стыд, и вину. Вначале человек начинает злиться на свое Я,—ибо как ему может нравиться то, что считается таким “плохим”. Затем, когда он наконец понимает, что его одурачили и что секс должен быть чудесной, благородной, восхитительной частью человеческой жизни, он начинает злиться на других: на родителей — за то, что они подавляют его желания, на религию—за то, что она его стыдит, на представителей противоположного пола—за то, что они его интересуют, на все общество—за то, что оно его контролирует.
В конце концов он начинает злиться на себя за то, что позволяет всему этому мешать себе. Большая часть этого подавляемого гнева вылилась в создание искаженных и ошибочных моральных ценностей вашего современного общества. Это общество восхищается памятниками, скульптурами, юбилейными почтовыми марками, фильмами, картинами, телевизионными программами, прославляющими самые уродливые акты насилия, но скрывает—даже еще хуже, опошляет—самые прекрасные акты любви.
И все это—все это—произрастает из единственной идеи: тот, кто рожает детей, несет на себе ответственность за их воспитание. Но если те, кто производят на свет детей, не способны их воспитать, кто же способен? Все сообщество. В особенности—старики.
--Старики?
--В наиболее развитых расах и обществах именно старшее поколение взращивает, воспитывает, учит потомство и передает ему мудрость, знания и традиции своей расы. Позже, когда мы будем говорить об этих цивилизациях, Я вернусь к этому вопросу. В любом обществе, где произведение потомства в юном возрасте не считается “неправильным”, потому что воспитанием подрастающего поколения занимаются старейшие его члены, на плечи людей не ложится чрезмерная ответственность и бремя, и поэтому им неизвестно подавление сексуальности, а также изнасилования, извращения и социальносексуальные нарушения.
--Есть ли такие общества на нашей планете?
--Да, хотя они почти исчезли. Вы стремитесь искоренить их, ассимилировать, поскольку считаете их варварскими. В том, что вы называете цивилизованным обществом, дети (а также, соответственно, жены и мужья) считаются собственностью, личными вещами, и поэтому родители должны становиться воспитателями, ведь они должны заботиться о том, что им “принадлежит”. Главная идея, которая становится причиной многих общественных проблем, заключается в том, что супруги и дети являются личной собственностью, что они “ваши”.
Мы рассмотрим вопрос о “собственности” позже, когда будем обсуждать жизнь высокоразвитых существ. Но сейчас просто задумайся об этом на минуту. Действительно ли человек эмоционально готов воспитывать детей в тот период, когда он готов их производить? Правда в том, что большинство людей не готовы воспитывать детей даже в возрасте 30—40 лет. Да они и не должны быть готовы. Они не прожили достаточно как взрослые, чтобы передать своим детям глубокую мудрость.
--Я уже слышал такую мысль. Марк Твен высказывал ее. Говорят, однажды он заметил: “Когда мне было 19, мой отец ничего не знал. Но когда мне исполнилось 35, я был просто поражен, как многому научился мой старик”.
--Он заметил совершенно правильно. Ваша юность вовсе не предназначалась для того, чтобы вы учили истинам, но для того, чтобы вы их накапливали. Как можно учить детей истине, которую вы еще не приобрели? Конечно, нельзя. Поэтому вы заканчиваете тем, что твердите им единственную известную вам истину—истину, сказанную другими. Вашим отцом, матерью, вашей культурой, религией. Любую, всякую, но только не вашу. Потому что вы все еще ищете ее. И вы будете продолжать искать и экспериментировать, и находить, и ошибаться, создавать и переделывать вашу истину, ваше представление о самих себе, пока не проживете на этой планете полстолетия или около того.
В конце концов вы, возможно, начнете устраиваться и сживаться с вашей истиной. И, вероятно, самая большая истина, к которой вы придете, состоит в том, что вообще нет неизменных истин; что истина, как сама жизнь, изменяется, растет, развивается и что, когда вы считаете, что процесс развития прекратился, он как раз только начинается.
--Да, я уже пришел к такой мысли. Мне за 50, и именно к такому выводу я пришел.
--Хорошо. Теперь ты мудрее. И старше. Вот теперь тебе следует воспитывать детей. А еще лучше—лет через десять. Именно людям преклонного возраста следует воспитывать потомство. Именно старики знают истину—и жизнь. Что важно, а что нет. Что в действительности обозначают слова “правдивость”, “честность”, “верность”, “дружба”, “любовь”.
--Я понимаю, о чем Ты говоришь. С этим трудно согласиться, но многие из нас едва перешагнули из “стадии ребенка” в “стадию ученика”, когда у них появились свои дети и они почувствовали, что надо начинать учить их. Поэтому мы и думаем: “Что ж, я буду учить их тому, чему учили меня мои родители”. Таким образом, грехи отцов да падут на головы их детей до седьмого колена. Как это изменить? Как нам разорвать круг?
--Доверьте воспитание детей вашим Уважаемым Старейшинам. Родители смогут видеться с детьми, когда того пожелают, жить с ними, если захотят, но они не должны быть единственными, кто отвечает за заботу о детях и их воспитание. Физические, социальные и духовные потребности детей должны удовлетворяться всем сообществом, образование и ценности должны быть предложены его старейшими членами.
Позже, когда будем говорить о других культурах во Вселенной, мы посмотрим на некоторые новые модели жизни. Но эти модели не сработают при вашем современном способе жизни.
--Что Ты имеешь в виду?
--Я имею в виду, что у вас происходит по неэффективной схеме не только воспитание детей, но вообще вся жизнь.
--И снова, о чем Ты?
--Вы отдалились друг от друга. Вы разорвали свои семьи, разбили мелкие сообщества в пользу больших городов. В этих городах живет больше людей, но существует меньше “племен”, групп или кланов, члены которых видят частью своей личной ответственности ответственность за все общество. Таким образом, у вас, практически, нет старейшин. В любом случае, не рядом с вами. Хуже того, вы не просто отдалили от себя стариков, вы их оттолкнули. Изолировали. Отобрали у них власть. И даже отвергли. Некоторые члены вашего общества отвергают людей старшего поколения, утверждая, что они каким-то образом паразитируют на системе, требуя льгот, за которую молодым приходится платить все большую долю своих доходов.
--Это так. Некоторые социологи предсказывают войну поколений. Стариков обвиняют, что они требуют все больше, хотя вклад их в жизнь общества становится все меньше. Сегодня количество людей преклонного возраста увеличилось из-за того, что родившиеся в период демографического взрыва сейчас стареют, и к тому же сейчас люди вообще живут дольше.
--Но если ваши старики не вносят свой вклад в жизнь общества, то только потому, что вы сами им не позволяете. Вы требуете, чтобы они уходили на пенсию именно тогда, когда они могут принести компании какую-то пользу, и исключаете их из активной общественной жизни именно тогда, когда их участие могло бы внести какой-то смысл в общественные события. Это касается не только воспитания детей, но и политики, экономики, и даже религии, где у стариков была последняя точка опоры. Вы стали обществом поклонения юности и отрицания старости.
Ваше общество стало обществом одиночек. То есть обществом, состоящим из отдельных личностей, а не из групп. Так как вы индивидуализировали и омолодили свое общество, вы потеряли большую часть его богатства и потенциала. Теперь у вас нет ни того, ни другого, и слишком многие из вас живут в эмоциональной и психологической нищете и на грани истощения.
--Я снова хочу Тебя спросить, есть ли способ разорвать этот круг?
--Во-первых, признайте и примите реальное положение вещей. Многие из вас живут в отрицании. Многие из вас притворяются, что все не так, как есть на самом деле. Вы лжете сами себе и не хотите слышать правду, а еще меньше — говорить ее. Об этом мы тоже поговорим позже, когда обратимся к цивилизациям высших существ, потому что это отрицание, этa неспособность заметить и признать реальность далеко не безобидна. И, если вы действительно хотите изменить ситуацию, я надеюсь, что вы позволите себе услышать Меня. Пришло время сказать правду, прямо и просто. Ты готов?
--Готов. За этим я пришел к Тебе. 
--Правда часто неприятна. Она приятна только тем, кто не желает игнорировать ее. И тогда правда становится не только приятной, но и вдохновляющей.
--Мне этот диалог кажется вдохновляющим Пoжалуйста, продолжай.
--Есть серьезная причина для надежды и оптимизма. Я заметил, что ситуация начала меняться. В последнее время у вашею вида появилось больше стремления создавать сообщества и большие семьи. Вы начинаете выказывать старикам все больше почета, понимать значение и ценность их жизни и пользу, которую они вам приносят. Это большой шаг в чрезвычайно полезном направлении.
Так что ситуация “разворачивается в обратную сторону”. Кажется, ваша цивилизация сделала этот шаг. Нельзя произвести все изменения за один день. Невозможно, например, изменить всю систему воспитания детей, с обсуждения которой мы начали, одним махом. Но вы можете изменить свое будущее шаг за шагом.
Чтение этой книги—один из таких шагов. В этом диалоге мы еще вернемся ко многим важным моментам. И такое повторение будет неслучайным. Ты спрашивал меня, как вам создать ваше грядущее. Давай начнем с того, что посмотрим на ваше прошлое.

                Глава 2
--Какое отношение имеет прошлое к будущему?
--Когда знаешь прошлое, легче предсказать все возможные варианты будущего. Ты пришел ко Мне с вопросом, как сделать твою жизнь лучше. Тебе будет полезно узнать, как вы пришли к вашему настоящему. Я Буду говорить с тобой о власти и силе — и о разнице между ними. Я буду беседовать с тобой о придуманной вами фигуре Сатаны и о том, почему вы решили, что ваш Бог —это “он”, а не “она”. Я буду говорить с тобой о том, кто Я Действительно Есть, потому что Я не такой, каким вы Меня изображаете в своей мифологии. Я опишу тебе Мое Бытие таким образом, что ты охотно заменишь мифологию космологией — настоящей космологией Вселенной,—и опишу взаимосвязь между Вселенной и Мной. Я расскажу тебе о жизни, о ее устройстве и о том, почему она так устроена. Вот о чем эта глава.
Узнав все это, ты сможешь решить, от чего из созданного твоей расой ты готов отказаться. Ведь предназначение третьей части нашего разговора, третьей книги—научить тебя строить новый мир и создавать новую реальность. Дети Мои, вы слишком долго жили в тюрьме, возведенной собственными руками. Вам пора освободиться. Вы заточили в темницу свои пять естественных чувств, подавив их и превратив в совершенно неестественные. Это принесло в ваш мир несчастья, смерть и разрушение.
На протяжении столетий нормой поведения на этой планете было “не потакать” своим эмоциям. Если чувствуешь печаль, преодолей ее; если чувствуешь гнев, задуши его; если чувствуешь зависть, стыдись ее; если чувствуешь страх, поднимись над ним; если чувствуешь любовь, контролируй, ограничивай, сдерживай ее и убегай от нее — делай все что угодно, лишь бы не выразить ее в полную силу прямо здесь, прямо сейчас. Вам пора освободиться. На самом деле вы заточили в темницу свое Священное Я. Пора выпустить ваше Я на волю.
--Я взволнован. Как мы начнем? С чего начнем?
--Чтобы выяснить, как возникла современная ситуация, давай вернемся в тот период истории, когда ваше общество было реорганизовано. Во времена, когда мужчины стали доминирующим видом и решили, что им не следует выражать эмоции—а в некоторых случаях даже испытывать их.
--Что Ты имеешь в виду, говоря “Когда общество было реорганизовано”? О чем идет речь?
--На раннем этапе истории вы жили в матриархальном обществе. Потом его строй изменился, и возник патриархат. Изменив общество, вы отказались выражать свои эмоции. Вы назвали их проявление “слабостью”. В это же время мужчины изобрели дьявола и Бога мужского рода.
--Мужчины изобрели дьявола?
--Да. Сатана был преимущественно мужским изобретением. В итоге, его приняло все общество, но отречение от чувств и изобретение “Нечистого” были частью мужского бунта против матриархата, когда женщины управляли всем с позиции своих чувств. Они занимали все правительственные посты, им принадлежала вся религиозная власть, все влияние в сфере коммерции, науки, образования и целительства.
--А какая власть была у мужчин?
--Никакой. Мужчинам приходилось оправдывать свое существование, потому что в них не видели особой пользы, кроме их способности оплодотворять женские яйцеклетки и передвигать тяжелые предметы. Их роль была схожей с ролью рабочих муравьев и пчел. Они выполняли тяжелую физическую работу, а также были ответственны за воспроизводство и охрану детей. Мужчинам понадобились сотни лет, чтобы найти и создать для себя более значимое место в структуре такого общества. Прошли века, прежде чем мужчинам позволили принимать участие в делах хотя бы своего клана, прежде чем они получили право голоса в принятии общественных решений. Женщины считали мужчин недостаточно развитыми, чтобы разбираться в таких вопросах.
--Надо же! Трудно представить себе общество, в котором целому классу людей запрещено даже голосовать просто по причине их половой принадлежности.
--Мне нравится твое чувство юмора. Правда, нравится. Мне продолжать?
--Пожалуйста.
--Прошли еще столетия, прежде чем мужчины сам начали думать о том, чтобы самим занять те руководящие посты, за которые им наконец разрешили голосовать. Другие позиции влияния и власти в их цивилизации им были так же недоступны. Мужчинам делает честь то обстоятельство, что, получив возможность занимать позиции власти в обществе и поднявшись над своей бывшей ролью воспроизводителей и, фактически, рабов, они никогда не пытались отплатить женщинам той же монетой, и женщины получали то уважение, власть и влияние, которого заслуживают все человеческие существа, независимо от пола.
--Ты снова шутишь.
--О, извини. Я что, ошибся планетой? Давай вернемся к нашему рассказу. Но, прежде чем перейти к изобретению “дьявола”, давай немного поговорим о власти. Ибо изобретение Сатаны связано непосредственно с проблемой власти.
--Ты собираешься сказать, что в современном обществе вся власть принадлежит мужчинам, так? Позволь мне забежать немного вперед и объяснить, почему, по-моему, так случилось. Ты сказал, что во времена матриархата роль мужчин была весьма схожа с ролью рабочих пчел, которые служат пчелиной царице. Что они выполняли тяжелую физическую работу, а также были ответственны за воспроизводство и охрану детей. А мне хочется сказать: “Так что же изменилось? Именно этим они занимаются и сейчас!”. И я могу поклясться, что многие мужчины согласятся, что не так много изменилось с тех пор, просто мужчины сумели добиться платы за выполнение своей “неблагодарной работы”. У них действительно больше власти.
--Практически вся власть.
--Ну хорошо, вся власть. Но я вижу иронию в том, что представители каждого пола считают, будто именно они выполняют всю неблагодарную работу, в то время как противоположный пол наслаждается жизнью. Мужчин возмущают женщины, которые пытаются отобрать часть их власти, и они заявляют, что будь они прокляты, если, делая все то, что они делают для своей цивилизации, они не будут хотя бы обладать той властью, которая для этого нужна. Женщин возмущает, что мужчинам принадлежит вся власть, и они заявляют, что будь они прокляты, если они будут продолжать делать для цивилизации то, что они делают, и при этом оставаться бесправными.
--Ты правильно проанализировал ситуацию. И мужчины, и женщины прокляты повторять свои собственные ошибки В бесконечном цикле созданных ими самими страданий, пока одна из сторон не поймет, что в жизни важна не власть, а сила. И пока и те, и другие не увидят, что стремиться нужно не к отчуждению, но к единению. Потому что именно в единении заключена внутренняя сила, а в отчуждении она рассеивается, оставляя чувство слабости и бессилия, и таким образом, желание добиться власти.
Вот что Я вам скажу: Уничтожьте пропасть, что пролегла между вами, покончите с иллюзией отчуждения, и вы вернетесь к источнику своей внутренней силы. Там вы найдете истинное могущество. Силу делать все, что угодно. Силу быть тем, кем угодно. Силу иметь все, что угодно. Ибо могущество созидания берет начало во внутренней силе, которая возникает в единении. Вот правда об отношениях между вами и вашим Богом—точно так же как это по-настоящему честно о ваших взаимоотношениях с другими людьми.
Перестаньте видеть себя отдельными существами, и вы обретете подлинное могущество, возникающее из внутренней силы единения. Вы обретете эту власть как всемирное сообщество и как индивидуальная часть целого и сможете пользоваться ею по вашему желанию. Но запомните следующее: Могущество возникает из внутренней силы. Внутренняя сила не возникает из внешней власти. Большинство людей в мире понимают все наоборот. Власть без внутренней силы—иллюзия. Внутренняя сила без единения—ложь. Ложь, которая не принесла никакой пользы вашей расе, но которая, тем не менее, глубоко укоренилась в вашем сознании. Вы думаете, что внутренняя сила возникает из изолированности и отдельности, но это не так. Отделение от Бога и друг от друга—причина всех ваших проблем и страданий. И все же отделение продолжает маскироваться под силу, и ваша политика, экономика, и даже религии, увековечивают эту ложь.
Из этой лжи родились все войны и вся классовая борьба, которая приводит к войнам; вся вражда между расами и полами; вся борьба за власть, которая приводит к такой вражде; все личные несчастья и страдания и вся внутренняя борьба, которая приводит к страданиям. Но вы по-прежнему упорно цепляетесь за эту ложь, куда бы она вас ни вела, даже когда она ведет вас к самоуничтожению. Вот что я вам скажу: Узнайте правду, и правда освободит вас. Нет отделения. Ни друг от друга, ни от Бога, ни от всего сущего. Я снова и снова буду повторять эту истину. Снова и снова Я буду говорить о ней.
Поступайте так, как будто вы не отдельны ни от чего, и вы исцелите грядущее вашего мира. Это величайший секрет всех времен. Это ответ, который человек искал на протяжении тысячелетий. Это решение проблемы, к которому он стремился, откровение, о котором он молился. Поступайте так, как будто вы не отдельны ни от чего, и вы исцелите мир. Осознайте, что вопрос не во власти над, а в силе вместе с...
--Спасибо Тебе. Я понял. Давай вернемся немного назад. Значит, сначала женщины имели власть над мужчинами, а сейчас все наоборот. Мужчины изобрели дьявола, чтобы отобрать власть у женщин — вождей кланов и племен?
--Да. Они использовали страх, потому что страх был их единственным инструментом. И опять-таки, немногое изменилось с тех пор. Мужчины и сегодня поступают так же. Бывает так, что, даже не пытаясь обратиться к здравому смыслу, мужчины используют страх. Особенно если это большие и сильные мужчины. Или большие или сильные нации. Иногда кажется, что у мужчин это врожденное. Что это заложено на клеточном уровне. Кто силен, тот и прав. Сила—это власть. Да. Так продолжается со времен падения матриархата.
--Как это произошло?
--Об этом Я кратко расскажу дальше.
--Тогда продолжай, пожалуйста.
--Чтобы получить власть во времена матриархата, мужчинам пришлось убеждать, что им следует дать больше власти над собственной жизнью,—убеждать не женщин, а других мужчин. В конце концов, жизнь текла гладко, и у мужчин могла быть доля похуже, чем, просто отработав день и таким образом доказав свою полезность, заниматься сексом. Поэтому бесправным мужчинам было нелегко убедить других бесправных мужчин, что нужно стремиться к власти. Пока они не открыли страх.
Страх был единственным, на что не рассчитывали женщины. Этот страх вырос из семян сомнения, посеянных самыми недовольными из мужчин. Это были обычно наименее “желанные” мужчины, не мускулистые, непривлекательные, на которых, соответственно, женщины обращали меньше всего внимания.
--Держу пари, что на их жалобы не обращали внимания, потому что считали их проявлениями злобы из-за сексуальной неудовлетворенности.
--Правильно. И недовольным пришлось использовать единственный доступный им инструмент. Поэтому они задумали взрастить страх из семян сомнения. “А что, если женщины неправы? — спрашивали они. — А что, если их способ управления миром не лучший? А что, если он ведет все общество —и всю расу—к несомненному и неотвратимому уничтожению?”. Большинство мужчин не могли в это поверить. В конце концов, разве женщины не были прямыми потомками Богини? Разве женщины, фактически, не были точными физическими копиями Богини? И разве Богиня плоха?
Учение о Богине было столь могущественным, столь распространенным, что у мужчин не было другого выхода, кроме как изобрести дьявола, Сатану, чтобы противодействовать безграничной доброте Великой Матери, в которую верили и которой поклонялись люди матриархата.
--Как им удалось всех убедить, что есть такая сущность —“нечистый”?
--Все их общество понимало теорию “гнилого плода”. Даже женщины видели и знали по собственному опыту, что некоторые дети просто были “плохими”, что бы они ни предпринимали. Особенно, как всем было известно, мальчики, которых просто невозможно контролировать. Так возник миф.
Однажды, говорил этот миф, Великая Мать, Богиня из Богинь, произвела на свет ребенка, который оказался нехорошим. Как ни старалась Мать его изменить, ребенок не становился хорошим. В конечном счете он вступил со своей Матерью в борьбу за ее трон.
Это было слишком даже для любящей и всепрощающей Матери. Мальчик был навсегда изгнан, но продолжал показываться в хитроумных обличьях и костюмах, иногда прикидываясь даже самой Матерью.
Этот миф дал мужчинам основания спросить: “Откуда мы можем знать, что Богиня, которой мы поклоняемся, действительно Богиня? Это может быть тот плохой ребенок, который теперь вырос и хочет нас одурачить”. Таким способом одни мужчины заставили всех мужчин вначале беспокоиться, потом сердиться на женщин за то, что те не воспринимают их беспокойство всерьез, а в итоге восстать против них. Так было создано существо, которое вы сейчас называете Сатаной. Было несложно создать миф о “плохом ребенке” убедить даже женщин клана в возможности его существования. Так же несложно было заставить всех поверить, что плохой ребенок был мальчиком. Разве мужчины не были низшим полом?
Таким способом была создана мифологическая проблема. Если “плохой ребенок”—мужчина, если “нечистый” мужского пола, кто же сможет победить его? Конечно, не Богиня-женщина. Потому что, умно говорили мужчины, если дело касается мудрости и проницательности, чистоты и сострадания, планирования и размышлений, никто не сомневается в превосходстве женщин. Но разве не мужчина нужен, когда речь идет о грубой силе? Ранее, в мифологии Богини, мужчины были просто консортами, спутниками женщин и исполняли роль слуг и реализовывали свое здоровое желание в сладострастном прославлении великолепия своей Богини.
Но теперь нужен был мужчина, который мог больше; мужчина, который мог также защитить Богиню и поразить ее врага. Эта трансформация прошла не за один день, но за долгие годы. Постепенно, очень постепенно в своей духовной мифологии общество начинало видеть в мужчине-консорте защитника, так как теперь, когда было от кого защищать Богиню, такой защитник был явно необходим. От мужчины как защитника до мужчины как равного партнера, стоящего рядом с Богиней, один шаг. Был создан Бог-мужчина, и некоторое время Боги и Богини правили в мифологии вместе.
Потом, опять же постепенно, Боги получили более крупные роли. Необходимость в защите и силе стала замещать необходимость в мудрости и любви. В новой мифологии родился новый вид любви. Любви, которая защищает грубой силой. Но это также была любовь, которая домогается того, кого она защищает, которая ревнует своих Богинь, которая теперь не только служит удовлетворению их сексуальных желаний, но также борется и умирает за них. Стали возникать мифы о Богах с огромной властью, которые спорили и сражались из-за Богинь несравненной красоты. Так родился ревнивый Бог.
--Поразительно.
--Подожди. Мы приближаемся к концу; но осталось еще немного. Не так уж много времени прошло, и ревность Богов простерлась не только на Богинь, но на все создания во всех государствах. “Лучше вам любить Меня,—требовали эти ревнивые Боги,—и никакого другого Бога—иначе...”. Так как мужчины были самым сильным видом, а Боги были самыми сильными из мужчин, спорить с новой мифологией не приходилось. Стали возникать рассказы о тех, кто посмел спорить и погиб. Так родился яростный Бог.
Вскоре вся идея Божественности была извращена. Вместо того чтобы быть источником всей любви, Боги стали источником всего страха. Модель любви, которая была в основном женской,—бесконечно терпимой любви матери к ребенку, и даже любви женщины к ее не слишком умному, но в конце концов полезному мужчине,—была замещена ревнивой, гневливой любовью требовательного и нетерпимого Бога, который не выносит вмешательств в свои дела, не допускает безразличия к себе и не прощает ни одной обиды.
Улыбка довольной Богини, испытывающей безграничную любовь и мягко подчиняющейся законам природы, вменилась строгим ликом не столь довольного Бога, провозглашающего свою власть над законами природы и на веки вечные ограничивающего любовь.
Таков Бог, которому вы сегодня поклоняетесь, и так вы пришли к тому, что у вас есть сейчас.

--Поразительно. Интересно и поразительно. Но зачем нам знать все это?
Вдруг Чумак почувствовал, что его клонит в сон. Он начал отключаться и едва ли слышал ответ.
--Вам важно знать, что вы всё это выдумали. Идея о том, что “кто силен, тот и прав” и что “власть—это сила”, была рождена в созданных мужчинами теологических мифах. Бог ярости, ревности и злобы был воображаемым. Но то, что вы воображали так долго, стало реальным. Некоторые из вас до сих пор считают такого Бога реальным. Хотя этот образ не имеет ничего общего с конечной реальностью, или с тем, что происходит на самом деле. И………






 --Существует  ли  такая  вещь, как             реинкарнация? Сколько у  меня  было жизней в прошлом? Кем я тогда был? «Кармический долг»--это реальность? Трудно поверить в то, что по этому поводу все еще возникает вопрос, Я с трудом  могу себе это  представить. Было  так много сообщений  о вспоминании прошлых  жизней  из  исключительно  надежных   источников.   Некоторые  люди поразительным  образом воскресили в  памяти  подробные  описания событий,  и доказано, что при этом была исключена всякая возможность того, что они могли каким-то   образом   выдумать   или   изобрести   что-то,   чтобы   обмануть исследователей или своих близких.
        --У тебя было  650 прошлых жизней, раз уж ты настаиваешь на точной цифре. Это  твоя  651-я. В  других ты был  всем. Королем, королевой, рабом.  Учителем, учеником, мастером.  Мужчиной, женщиной.Воином,пацифистом. Героем, трусом. Убийцей, спасителем. Мудрецом, глупцом. А сейчас детективом и будешь им долго, пока самому не надоест. Всем этим ты бы
 --Я иногда  чувствую себя экстрасенситивом. Существует ли вообще такая вещь,  как «ясновидение»? Есть  ли  оно  у меня?  Находятся ли люди, которые называют себя экстрасенсами, «в сговоре с дьяволом»?
--Да, такая вещь, как ясновидение, существует. У тебя оно есть. Оно  есть у каждого. Нет человека, у которого не  было  бы  способностей,  которые  ты называешьэкстрасенситивными, есть только люди, которые их не используют.  Применять ясновидение и другие подобные способности -- это не более чем пользоваться шестым чувством. Очевидно, что это не означает  «быть  в сговоре с дьяволом», иначе я бы не дал тебе это чувство.  И  конечно,  нет никакого дьявола, с которым можно было бы сговориться.
               
       (Уолш. «Беседы с Богом»)





          Г Л А В А  1

Хотя шесть часов пробило совсем недавно, леди Рейли и ее компаньонка, мисс Холт, уже переоделись к обеду и сидели в гостиной. Леди Рейли читала вслух роман ужасов. Чтобы было страшнее, к камину придвинули круглый стол, покрытый зеленым сукном, и поставили на него всего лишь одну свечу.
Истории о страшном и сверхъестественном были последним криком моды. Однако в новинке под названием »Амброзио, или Монах», по слухам, речь шла не только о замках с привидениями и звенящих цепях. Те, кто успел прочесть «Амброзио», уверяли, что книга одновременно поразительная и неприличная.
Леди Рейли откашлялась.
«Бледные лучи луны замерцали в высоком узком
окне...»--нараспев читала она, склоняясь ближе к пламени свечи.
Мисс Холт хмыкнула. Леди Рейли была очень толстой и говорила хриплым басом; ее голос доносился словно из бочки. От возбуждения
она тряхнула головой, и пудра, осыпавшись из-под страусовых перьев, припорошила ее обширный бюст, затянутый в желтый шелк. Мисс Нолт, тощая и костлявая особа, сидела с прямой спиной, стиснув руки.
Ни одна из них не обращала ни малейшего внимания на Тору--к радости последней. Тора сидела опустив голову: ее мучил страх, но книга была тут совершенно ни при чем.
»Бледные лучи луны замерцали в высоком узком окне и высветили ее обнаженную грудь. Она лежала без чувств. Амброзио испустил крик, эхом отдавшийся в просторном зале со сводчатым потолком. И сразу же ...».—Ик!--Тут леди Рейли вполне деликатно икнула.
Тора проворно встала из-за стола. Леди Рейли и мисс Холт раздосадованно покосились на нее. Однако приличия восторжествовали.
--Вот и хорошо, милочка, вот и хорошо!--прогудела леди Рейли, старая грешница.--Несомненно, эта литература--литература с большой буквы, но она не подходит для ушей хорошо воспитанной девицы вроде тебя.
Мисс Холт наградила Тору одобрительным,
хотя и несколько лукавым взглядом. Некогда мисс Холт была помолвлена с одним морским офицером в Бате. Хотя их роман ничем не закончился и, если можно так выразиться, растворился в слезах и истериках, предполагалось, что компаньонка приобрела некий жизненный опыт, некие загадочные
познания, благодаря которым она уже не могла считаться старой девой, хотя и не дотягивала до замужней дамы.
--Вот именно!--отрывисто согласилась она.
--Дело не в книге,--наивно призналась Тора. --Просто мне ... я должна переодеться к обеду.
--Надо же, милочкаl--Леди Рейли нахмурилась и покачала головой.--Сразу видно, что вы росли в деревне!
--Неужели, мадам?
--Милочка, леди никогда не переодеваются.--Внезапно осознав, что ее слова звучат двусмысленно --леди Рейли была довольно чувствительна к подобным оговоркам других,--старуха напустила на себя неприступный и величественный вид.--Леди не переодеваются сами, потому что их одевают служанки. Ступайте, дорогая, потому что нам надо
читать... хм! А вы должны выглядеть наилучшим образом--сегодня вас представят его королевскому высочеству.
Обе дамы так бурно закивали, что с их голов посыпались новые облака пудры. Тора повернулась и побежала. Она бежала потому, что бояться в одиночестве легче, чем на глазах у посторонних. Кроме того, просторная мрачная скудно освещенная гостиная с темно-зелеными шторами наводила на нее такой ужас, что ей уже не нужны были ника-
кие »сграшные» романы.
Выбежав в вестибюль, Тора вздохнула с облегчением. Здесь, по крайней мере, горели все свечи. Черно-белый мраморный пол наводил тоску, как и стеклянные призмы канделябров, и пахло плесенью, как в гостиной. Зато в камине пылало жаркое пламя. Озябшая Тора протянула руки к огню. Подняв голову, она увидела свое отражение в зеркале над каминной полкой работы Адама.
Лицо осталось тем же самым. Красивое--все всегда расхваливали ее своеобразную красоту. Однако из-за новой прически, блестящих каштановых локонов, ниспадающих на плечи, и из-за ленты, повязанной на лоб, ей показалось, что на нее смотрит незнакомка. Разумеется, ни леди Рейли, ни
мисс Холт, будучи светскими дамами, не сделали ей замечания по поводу отсутствия пудры и страусовых перьев.
--Это значит...--прошептала она своему отражению. Пребывая в смятении, Тора, как и многие, принялась думать о мелочах, то есть о пудре для волос и  о тонкости материи, из которой было сшито ее платье.--Сейчас, в тысяча семьсот девяносто пятом году...--прошептала она, и ее передернуло. Потом она медленно повторила:--В тысяча семьсот девяносто пятом ...
Из-за локонов ее личико, довольно круглое, с высокими скулами, как будто утратило всегдашний румянец. Зрачки расширились настолько, что серые глаза под густыми ресницами казались черными. Даже полные страстные губы и круглый подбородок выглядели чужими.
--В тысяча семьсот девяносто пятом году,--прошептала Тора,--мистер Питт ввел налог на пудру. Налог положил конец моде, которая и так сходила на нет. Одни только ярые виги в знак протеста продолжают пудрить волосы.--Она как будто вспоминала полузабытый урок.—Даl--воскликнула она. --Из-за войны с французами мы должны но-
сить главным образом тонкий английский ситец или муслин. Мы должны ...
»-Война с французами? Что тебе известно, дурочка, о войне с француэами!?»
Что бы ни говорил ее внутренний голос, он говорил правду. Тора понятия не имела, кто она такая. Даже не представляла, как ее фамилия. Со вчерашнего дня она находилась в совершенно незнакомом мире, где по вечерам зажигали свечи и ездили в каретах.
«Какие же воспоминания ты сохранила о другой жизни, возможно, о будущей жизни через сто пятьдесят лет?».
Воспоминаний осталось очень мало. Ничтожно мало. Разве что несколько последних странных проблесков. Улица ... идет дождь. У нее большое горе--Гарри в беде. Он в смертельной опасности--ему грозит тюрьма или даже виселица! И она тогда выкрикнула несколько слов. Если бы только она могла разыскать Гарри в этом мире! Если бы только тот молодой гость с печальным лицом, которого ей представили как лорда Чермиса, мог оказаться Гарри!
Вначале Тора стало смешно. Гарри, с его заразительной веселостью, которая иногда переходила в самую мрачную тоску! Гарри, которого она так любит! Впрочем, скоро ей совсем расхотелось смеяться. Тора едва не разрыдалась от тоски и одиночества. Она закрыла глаза, отчаянно подавляя рыдания, которые сжали горло и душили ее. Она села, съежившись, на скамеечку у камина, молясь об одном: чтобы никто не пришел и не застал
ее в таком состоянии.
Постепенно ей удалось немного успокоиться. Однако легче не стало. Она находится в особняке леди Рейли, что на Хилл-стрит рядом с Беркли-сквер. Темные дубовые панели давили на нее, словно стены темницы. Она должна пойти наверх--там, ей сказали, ее комната. Нужно разыскать женщину, которую она называет няней; няня одновременно горничная и дуэнья. Няню зовут миссис Кирктон, и она верит в привидения и чудеса. Если открыться миссис Кирктон, можно будет хоть что-то разузнать о своей теперешней жизни.
Тора встала, разгладила юбки белого муслинового платья и зашагала по мраморному полу. Она уже поднялась на половину первого марша, как вдруг почему-то остановилась и подняла голову. На верхней площадке лестницы стоял лорд Чермис и смотрел прямо на нее. По крышам и трубам Олдхем-Хаус постукивал легкий апрельский дождик. Хотя на лестнице горело более двадцати свечей, у Торы потемнело в глазах. Лорд Чермис поклонился и откашлялся.
-- Добрый вечер, мисс Борх!--произнес он учтиво.
Невозможно! Нелепо! И все же ...
Боже милостивый, до чего он похож на Гарри! Да, он выглядит старше: Гарри не более тридцати трех--тридцати четырех лет. А этому человеку можно дать все сорок. Хотя от него веет той же... жизненной силой? Энергией? Или просто силой ума? Те же блестящие темно-каштановые волосы, что и у Гарри, слава богу, не посыпанные пудрой, зачесаны назад
и стянуты в конский хвост на затылке. Как хорошо, хотя и небрежно, сидит на нем костюм!
Тора оглядела черный узкий сюртук с закрученным воротником, под которым виднелся красный жилет, выдававший в его владельце тори. Сюртук выгодно подчеркивал широкие плечи и узкие бедра. На ногах у лорда Чермиса были высокие черные ботинки с красным верхом и белые
замшевые бриджи, которые сельская знать восемнадцатого века упорно носила даже в Лондоне. Секунд десять они оба стояли неподвижно, словно призраки, в слабом, рассеянном свете. Чермис снова откашлялся.
--Вчера, мадам,--начал он мягко и вежливо,-- когда я имел честь быть представленным вам ...
Он улыбнулся--до того похоже на Гарри, что Тора почти перестала сомневаться: он! Впрочем, улыбка скоро увяла.
--Прошу вас, простите мою смелость,--продолжал он.--Однако могу ли я иметь удовольствие узнать ваше имя?
--То ... Тора.--У нее сжал ось горло.--Мож-
но ли, сэр, узнать ваше?
--Мое?--рассеянно переспросил он, но тут же пришел в себя.--Мое? О! Гарри.
Он сощурил карие глаза; у внешних уголков глаз образовались морщинки--совсем как у Гарри, когда он, загнанный в угол, пытался в чем-то признаться ей, хотя и безуспешно. У Торы отпали последние сомнения. Этот человек либо сам Гарри, либо его странное, демоническое воплощение. Скорее всего, он решит, что она сумасшедшая, но все равно она не
может не спросить ... Спросить--но что? Что именно она помнит? Как она ни старается вспомнить,
в голове теснятся лишь смутные образы: он учился в Кембридже, потом воевал--на какой войне? Затем он снова учился---учился ли? Какова его профессия? Когда и где они познакомились? Когда полюбили друг друга? Искривленное время давило на нее; голова кружилась; она ясно помнила только улицу, дождь и смерть, которая гналась за ним по пятам, как,
возможно, гонится и сейчас.
Однако голос, который она слышала, несомненно, принадлежал Гарри!
--Я бы не смог вас забыть!—Чермис воскликнул, ударяя кулаком по ладони другой руки.--Мы ведь встречались раньше, мадам?
В голове у Торы все смешал ось от ужаса.
--Если и встречались, сэр,--отвечала она, приседая в книксене,--то вы, разумеется, должны помнить когда и где.
Лицо Чермиса стало таким же белым, как его шейный платок. Но Тора ничего не видела--опрометью кинулась вниз.
--Прошу меня простить, сэр,--запинаясь, на ходу выговорила она.--Я совсем забыла ... я оставила там ... в гостиной ... мою рабочую шкатулку ... да.
Он поклонился.
--Во всем виноват я, мадам,--отвечал он, криво улыбаясь.--Как глупо я себя вел! Пора переодеваться: жена ждет меня.
Не поднимая головы, Тора ухватилась за перила.
Конечно, его жена! Восхитительная и яркая Елена, леди Чермис! Тора ни за что не поверила бы, что коро-
тенькое словечко «жена» способно так жечь и ранить: сердце ее сжалось, как сжимается и немеет рука после укуса ядовитой змеи.
Она не видела выражения лица человека, который, проснувшись вчера утром, вдруг узнал о том, что он—Гарри Андерсен, четвертый граф Чермис. Торе было невдомек, что выглядит он старше потому, что в другой жизни перенес страшный удар. Пока он пребывает в счастливом неведении, но скоро вспомнит все.
Гарри Андерсен ( Чумак подумал, что в Англии ему везёт на аристократию—он либо князь, либо граф. Одна голубая кровь. Чтож, это не его выбор и пусть всё идёт своим чередом) изумился сильнее, чем Тора, так как у него сохранилось еще меньше воспоминаний, чем у нее. Неожиданно он очутился в прошлом; в ушах у него раздавался какой-то рев. И проснулся он в странном месте--в меблированных комнатах Джексона на Бонд-стрит.
--У Джексона. Но почему?--произнес он вслух и, прикусив губу, направился в будуар своей жены.
По крайней мере, внешне ему все удавалось--он с легкостью вел себя и говорил как человек восемнадцатого века. Кстати, непонятно, как ему все сходит с рук? Его окружают странные личности; и держатся они довольно вызывающе. Их речь почти не отличается от речи людей двадцатого века. Правда, виги—либералы--стараются нарочно говорить в нос и растягивают слова: »умо-ора», «пре-мно-ого обязан» и «агурец» вместо «огурец». Консерваторы--тори--изъясняются более внятно. Труднее с фразеологи-
ей. Пышные и цветистые обороты речи легко соседствуют с откровенными непристойностями и бранными словами. Однако Гарри Андерсен с легкостью усвоил их манеру речи, как будто специально учился так говорить.
Да! Он бы бесконечно наслаждался обманом, если бы не замешательство, не боль и не любовь, которые ассоциировались с ...
--Тора! --произнес он вслух.
Стоя у двери будуара своей жены, Гарри неожиданно раздумал стучать и опустил руку. Он повернулся и быстро зашагал по коридору к собственной гардеробной. Благодаря своей сообразительности он успел многое узнать о себе, слушая разговоры со вчерашнего дня и до сего-
дняшнего вечера. И рассчитывал узнать еще больше. В гардеробной, где на полочке над фарфоровым умывальником стоял расписной фарфоровый кувшин, его ждал пожилой слуга.
--Попкинс!--радостно вскричал лорд Чермис.-- Если я не ошибаюсь, сегодня мы обедаем в Карлтон-Хаус с его королевским высочеством принцем Уэльским?
--Да, милорд.--Попкинс почтительно наклонил голову.
--Чертовски нелепо, Попкинс!--продолжал Гарри.-- То есть ... странно, зачем мы с женой остановились у леди Рейли, если наш собственный загородный дом совсем рядом!
Попкинс осторожно подлил в умывальник горячей воды.
-- Что же здесь странного, милорд? Ведь в вашем доме идет ремонт. Будьте так любезны, ваша светлость, снимите сюртук ...
--Ах да!--Гарри сорвал с себя сюртук и швырнул его через всю комнату. Вслед за сюртуком полетел жилет.--Сегодняшний обед будет скромным, он пройдет в узком кругу. Его высочество позволил себе передышку от медового месяца; его чрезвычайно удручает заключенный недавно брак. Обед закончится не позже полуночи, если только...
--Да, милорд?
--Я хотел сказать--если только его королевскому высочеству не будет угодно надраться больше обыкновенного!
--Верно, милорд, таково общее мнение.
Гарри посмотрел на Попкинса. Лицо слуги оставалось невозмутимым. В Гарри словно вселился бесенок.
--Скажите, Попкинс, правда ли, что леди Кросби подсыпала накануне первой брачной ночи в еду невесты большую дозу английской соли?
Попкинс погрустнел.
--Ходят такие слухи, милорд.
--Однако ее усилия пропали втуне. Его королевское высочество, находясь под воздействием большого количества холодного пунша, упал головой на каминную решетку, да так и заснул.
Попкинс нерешительно заявил, что произошедшее не причинило большого вреда здоровью принца, хотя могло быть и иначе. И поскольку вопрос о престолонаследии представляет государственную важность, он, Попкинс, искренне и от всей души желает счастья новобрачным--принцу и принцессе Уэльским.
Поняв, что ему прочитали отповедь, Гарри разволновался. Он позволил Попкинсу умыть себя --о мнению Гарри, воды могло быть побольше; затем позволил облачить себя в вечернее платье--все черное, кроме бриллиантовых пуговиц и пряжек и белого шейного платка. Попкинс одевал его весь-
ма осторожно.
--После обеда мы с женой отправляемся в наш загородный дом.--Гарри покосился на слугу.--Какая чертовски досадная неприятность, Попкинс! Неужели придется ехать настолько далеко?
--Не слишком далеко, милорд.
--Что?
--Ваш дом находится лишь немногим далее деревни Челси. Полагаю, ее светлость не очень устанет от путешествия...
--Да. Полагаю, не устанет. И все же ...
Гарри подошел к главному. Надо поподробнее расспросить Попкинса о людях, с которыми он познакомился накануне. Один из них, когда бы речь ни заходила о женщинах, доверительно склонялся к нему и с ужасно плотоядным видом заявлял: «Ей-богу, Чермис! Ну и хорошенькую же кобылку я подцепил вчераl Да, черт меня подери!».
Однако подражать подобной манере Гарри не мог. Хотя он и чувствовал себя полным идиотом, что-то в его натуре восставало против подобного поведения. Когда он думал о лице Торы, таком странном в обрамлении блестящих светло-каштановых локонов, и ее широко раскрытых глазах ...
--Попкинс,--негромко сказал он,--вчера я познакомился с одной весьма привлекательной молодой леди.
--Неужели, милорд?--В бесцветных глазах Попкинса мелькнула искорка заинтересованности.
--Да. Строго между нами, я... нахожу ее очаровательной!
-- Считаю за честь доверие вашей светлости!--воскликнул Попкинс, впервые выказывая признаки жизни.--Могу я осведомиться, как зовут молодую леди?
--Кажется, мисс Борх. Тора Борх.
Вся заинтересованность тут же исчезла с лица Попкинса.
--Вот как, милорд?--пробормотал он.--Завязать шейный платок потуже?
--К черту шейный платок! Кто она такая?
--По-моему, племянница леди Рейли, милорд. Провинциальная родственница,--Попкинс намеренно подчеркнул слово »провинциальная»,--которая радуется возможности побывать в городе и другим перспективам. А теперь, милорд, к вопросу о пудре для волос ...
--Кто она, черт вас подери? Что вам о ней известно?
--Боюсь, эта молодая леди не стоит внимания вашей светлости. Что же касается пудры, милорд, мне известно, что у партии тори она больше не в почете. Тем не менее следует выказать почтение его королевскому высочеству. Его королевское высочество, разумеется, не может слишком открыто
привечать вигов. И все же надежные источники сообщили, милорд, что он щедро посыпает свой парик коричневой пудрой Маршалла. Коричневая пудра Маршалла ...
Гарри не выдержал. Он выругался и проклял коричневую пудру Маршалла, и лишь в последний миг удержался от того, чтобы не сравнить ее с порошком от насекомых, в котором его королевское вы-
сочество, несомненно, нуждается. Он ринулся к двери, однако остановился на пороге, привлеченный кротким взглядом невозмутимого Попкинса.
--Милорд, если позволите ...
--Да, Попкинс? Я... прошу прощения за плохие манеры. В чем дело?
Попкинс упорно разглядывал узор на турецком ковре.
--Ваша светлость, вы очень переменились,--заявил он.
--Переменился? Как?
--Но я не думаю,--продолжал Попкинс, по-прежнему не отрывая взгляда от ковра,--что истинные друзья вашей светлости будут этим недовольны. Лично я доволен.
Гарри  некоторое время молча смотрел на слугу, а затем выбежал вон. Наверное, он совершил грубый промах, и все же... Тора Борх! Она так близко и одновременно так далеко от него! Он поспешил вниз, в будуар жены. Над головой, словно огромный веер или вентилятор, шуршал апрельский дождик Хотя коридор был устлан ковром, в коротких бриджах все же было холодно. И снова он собрался постучать, но замер на пороге в нерешительности.
Большинство мужчин почитали бы за счастье быть женатыми, хотя бы в мечтах, на такой женщине, как Елена. В свои двадцать пять лет она находилась в расцвете красоты. Ее красота была яркой, а сама она выглядела очень зрелой. Светло-карие глаза под тонкими подведенными дугами бровей на лбу,
сверкающем белизной, мило косили и сулили блаженство хотя Гарри подозревал, что его жена не склонна выполнять обещания. Даже ее прическа словно завлекала в ловушку: невозможно было оторвать глаз от ее длинных и густых рыжевато-золотистых волос, густо посыпанных пудрой. Елена лукаво постреливала глазками из-за веера, которым постоянно томно и кокетливо обмахивалась.
Хотя Гарри впервые увидел свою жену двадцать четыре часа назад, он испытывал к ней искреннюю неприязнь. Почему? Почему? Возможно, его раздражал ее манерный певучий голос--
Елена как будто подражала актрисе в какой-то
пьесе. Возможно--в конце концов, мы любим тех, кто любит нас,--дело было в её презрении к нему, которое она даже не скрывала при посторонних. Она слегка выпячивала нижнюю губу, бросала на него беглый взгляд, только и всего. Гарри считал ее притворщицей, однако в глубине души испытывал к ней странное чувство близости и родства. Как будто в какой-
то другой жизни Елена и в самом деле была его женой.
При последней мысли он похолодел. Он болтается между двумя мирами! Но в любом месте, в любом столетии над ним тяготеет судьба, рок, предопределение... Он пришел к жене, чтобы кое-что выяснить, и он все узнает, будь он проклят! Гарри резко постучал в дверь.
--Ваш супруг, дорогая,--сказал он.
--Ах! Входите, пожалуйста,--отозвался из-за двери приторный, протяжный, манерный голос.
И он вошел, готовый к судьбоносному разговору. Елена, леди Чермис, не спеша переодевалась к обеду.
На стенах, оклеенных серебристыми обоями с узором,
изображающим красно-зеленых попугаев в золотых клетках, в консолях горело множество свечей. Пола не было видно под грудой надушенных платьев, осмотренных и забракованных. Горничная Елены, румяная и хорошенькая девушка по имени Аннет, беспомощно стояла посреди этого беспорядка.
Сама Елена непринужденно развалилась в кресле стиля Людовика 15--видимо, обстановка доставляла ей величайшее наслаждение. Ее длинные рыжевато-золотистые завитки, блестящие и уложенные, еще не были посыпаны пудрой. На
ней были дневные чулки, прикрепленные к поясу новыми (доставленными контрабандой) подвязками, о которых отзывались французскими словами «tendresse» и «sincerite»--«нежные» и «надежные». Ножки Елены были обуты в дневные
туфельки марокканской кожи.
Кроме чулок и туфель, на Елене не было ничего. Любой мог счесть ее красивой и желанной, хотя, на вкус Гарри, в восемнадцатом веке женщинам не помешало бы почаще принимать ванну. Итак, Елена развалилась в кресле, поставив одну ногу на скамеечку, и на губах ее заиграла улыбка, испол-
ненная вежливого, рассеянного презрения.
--Аннет, не уходите,--бросила она.
Аннет, пунцовая от смущения, попятилась к двери.
--Не уходите,--повторила Елена, томно взмахивая рукой.--Полно! Неужели между мною и его светлостью происходит нечто такое, чего нельзя видеть целому свету? Вы что-то хотели, любовь моя?
---Да.
--Чего же, скажите на милость?
--Мне нужны сведения.
--Господи, благослови! Неужели сведения нельзя почерпнуть из книг?
--Эти--нет.
Что-то в его голосе заставило ее выпрямиться.
-- Вы больше не работаете над собой, сэр?
--Хватит ваших сцен, мадам. Они мне надоели.
Елена выпрямилась. От прерывистого дыхания рыжевато-золотистые локоны задрожали над плечами. В светло-карих глазах мелькнула ярость; ожив, ее оленьи глаза придали лицу теплое, человеческое и манящее выражение. Они волно-
вали его, несмотря ни на что.
--Вот уже два года,--заявила она,--я замужем за самым мягкотелым и слабохарактерным существом. Если бы не ваше происхождение и в особенности не ваше состояние, милый Гарри, неужели вы воображаете, что вас терпели бы в клубе
«Уайтс»? Терпели! Они смеются над вами! Над вами смеются даже посыльные!
--Неужели?--переспросил Гарри, глядя в угол ком-
наты.
--И вы еще удивляетесь, что между нами так мало любви?
--Я ничему не удивляюсь, мадам. Несомненно, у вас другие интересы.
--Ну вот тут вы лжете,--прошептала Елена, сладко
улыбаясь и склонив голову набок.-- Я никогда не была вам неверна! Ни единого раза! На публике я изображаю преданную жену больного мужа ...
Она снова начала играть роль, на сей раз подражая ужимкам и прыжкам леди Тизл из «Школы злословия»: молодая своенравная жена старого мужа. Он готов был убить ее!
--Однако и наедине,--продолжала она тихим голосом,--я остаюсь самой верной женой! О моей преданности известно всему свету! Врачи, милый Гарри, дали вам год жизни. Я не такая дура, чтобы из-за одной оплошности лишиться ваших денег! Пятьдесят тысяч годового дохода--вещь весьма
полезная!
Он продолжал стоять без движения и смотреть на нее в упор.
--Должно быть, вы об этом догадывались?--почти взвизгнула Елена.
--Я многое узнал, дорогая моя.
Елена застыла в нерешительности. Она не хотела--да и не могла--говорить откровенно. Светло-карие глаза под тонкими, выгнутыми бровями окинули его вороватым взглядом --снизу вверх.
--Отчего вы так изменились со вчерашнего дня?
--Изменился? Как я изменился?
--Ах! Вы как будто стали другим человеком. Изменилось все ваше поведение. У вас другой голос, походка. Даже манера держать руки.
--Руки?--Гарри был не на шутку озадачен.
--Да и не только!--Елена провела кончиком языка по полным, ярко накрашенным губам и заговорила мягче.--Не скрою, пару раз ваше поведение напугало меня, и потом еще…Нет, наверное, нет. Та кошмарная сцена вчера у Джексона…
«Если бы я понимал, что там вчера произошло!»
--Жаль,--прошептала Елена, не глядя на него,--что два года назад вы не были таким! Но даже сейчас, Гарри, я нахожу вас ...
-- Каким, мадам?
--Не неприятным,--ответила Елена.
Держась совершенно непринужденно, чувствуя себя в высшей степени уверенно, Елена тряхнула своими локонами, откинулась назад и, полуприкрыв веки, оглядела его.
--Ну, признайтесь, Гарри. Ведь вы-то не находите меня ... я не внушаю вам отвращения?
--По крайней мере, мадам,--вежливо ответил он,-- я полностью отдаю себе отчет в своих чувствах.
Мертвая тишина. Елена вдруг побелела и стала как будто прозрачной, словно хрупкая фарфоровая чашка на просвет. Лицо ее, еще секунду назад теплое и манящее, превратилось в маску, дышащую ненавистью.
--Аннет! Мой халат!
Торопясь подать халат, Аннет споткнулась. Халат был очень большой--розовый, стеганый, расшитый множеством ленточек. Когда Елена лениво встала, а Аннет завернула ее в халат, Гарри мысленно выругал себя.
Черт побери, и зачем он только ляпнул не подумав! Сосредоточившись сердцем и душой на Торе, он нажил смертельного врага в той, кто, как он подозревал, и без того не была ему другом. Он словно бы блуждал во мраке, пытаясь отыскать в томной красотке сходство с женщиной из своей другой жизни. И не находил ничего; по крайней мере, так ему
казалось. Возможно, одно ее замечание... Однако если что-то и мелькало, то искра узнавания почему-то относилась к Аннет, горничной, а не к Елене. К чему бы это? Аннет и Елена примерно одного роста, то есть невысокие; они говорят одинаково манерно-- возможно, у одной манерность врожденная, а у другой благоприобретенная. И больше между ними нет ничего общего! Непонятно... И оттого не менее
странно и страшно!
Самое главное: впредь он должен быть начеку. Елена уже села, собранная, улыбающаяся, как будто ничего не случилось.
--Ах, я чуть не забыла!--пропела она.--Должна напомнить вам о перемене в планах. После обеда у его Королевского высочества мы возвращаемся в наше поместье «Приют» в карете. Для открытой коляски сегодня плохая погода.
Гарри стиснул зубы.
--Так я и понял. И что же?
--И что же! Мы с вами должны были ехать в коляске. Как и леди Рейли, наша хозяйка. И разумеется, моя дорогая Аннет.--Елена наградила служанку томным взглядом.--Не скрою, я и шагу не могу ступить без моей дражайшей Аннет!
-- Оставим Аннет в покое. Что дальше?
--Полковник Хенкс.--Елена погрустнела.—Полковник Хенкс--человек откровенный и решительный. Как вы помните, от его дома до нашего нет и четверти мили. Он решительно высказался против того, чтобы мокнуть в дождь верхом и предпочитает путешествовать с комфортом. Так что, милый Гарри он займет ваше место в карете.
Гарри долго смотрел на жену, долго --по крайней мере, ему так показалось.
--Почему же он непременно займет мое место, мадам?
--Потому, что я так хочу.--Елена подняла брови.--Вы ведь не откажетесь оказать мне мелкую услугу и проехать за каретой верхом!
--И промокнуть насквозь?--спросил Гарри.
--И промокнуть насквозь,--согласилась Елена.
-- И уступить ему свое место в карете?
--И ...--Елена вдруг осеклась.
Они посмотрели друг на друга.
--Пора заставить вас повиноваться, Гарри!-- сладким голосом добавила Елена.--Вы должны научиться угадывать мои желания.
--В самом деле, мадам? А что, если я не хочу никому уступать свое место в карете?
--Полковник Хенкс будет недоволен--и все равно ся-дет в карету. Интересно знать, кто ему помешает?
--Я.
--Вы?--Елена разглядывала рукав, губы ее изогнулись в тайной презрительной усмешке.-- Неужели вы?
Она снова подняла голову и увидела выражение его лица. Тут же вскочила и, путаясь в полах халата, забежала за спин-ку кресла; ленточки на халате разметались. В комнате было душно--не из-за весенней жары, которая настала слишком рано, и не из-за плотно закрытых окон, и не от огня в камине. Душно было от ненависти, переполнявшей
обоих супругов. Елена облизала пересохшие губы.
--Что вы задумали, посмешище всего Лондона?
--Минуту назад,--охотно ответил Гарри,--мне очень
хотелось свернуть вашу хорошенькую шейку. Однако прежде я объяснюсь с галантным полковником Хенксом ...
Елена запрокинула голову и расхохоталась. Ее звенящий, резкий смех на фоне горящих свечей и нарисованных красно-зеленых попугаев в золотых клетках больше напоминал истерику.
--Вы! С Томом Хенксом! --Ее только что не рвало презрением.--Когда вы проявили себя настолько трусливым, что ...
Крик ее резко оборвался, так как в дверь тихо и деликатно постучали.
--Прошу прощения, миледи.--Гарри узнал гшюс Смита, старшего лакея.--Пришли полковник Хенкс и молодой мистер Хенкс.
Гарри увидел выражение лица Елены и круто повернулся.
--Смит!
Очевидно, Смит в первое мгновение не узнал его, потому что отозвался не сразу.
--Милорд Чермис?! Да, милорд?
--Передайте привет полковнику Хенксу и молодому мистеру Хенксу и попросите их подняться сюда как можно скорее.
--Сюда, милорд?!
--Да. Сюда. Спасибо!
--Слушаюсь, милорд.
Он услышал за спиной горестные ахи и охи Елены и Аннет. Он был рад, что смотрит на дверь, потому что вспомнил кое-что еще из прошлого.
--Низкий, грязный подлец!-- воскликнула Елена.--
Пригласить джентльменов, к тому же вечером, в дамский будуар!
--Если не терять времени, миледи,--ответила так же взволнованная Аннет,--вы еще успеете скрыться в спальне, и вас не увидят!
--Придержи язык, девка! Это мой самый красивый халат?
--Конечно да, миледи! Вы ведь велели мне отложить самый красивый на случай, если здесь будет его светлость!
--Разве я не просила тебя придержать язык?
--Но его светлость на редкость хорошо сложенный джентльмен, миледи, и я подумала ...
Послышался звук пощечины, и Аннет ударилась в слезы.
Снова стук--отрывистый и властный,--от которого задрожала дверь.
Елена бросилась к своему креслу. Тщательно закутавшись в халат, она оперлась локтями о подлокотник, а пальцы приложила к вискам.
--Входите, пожалуйста!--сказала она.
Полковник Том Хенкс из Королевского драгунского полка явился при полном параде. За ним осторожно выступал его молодой сын Рон. Гарри помнил обоих по вчерашнему обеду. Еще вчера он заметил, с каким глубоким почтением и
--даже благоговением все относятся к бравому полковнику. Если кто-то случайно касался его плеча, тут же приносились глубочайшие извинения. Как и прочие гости, полковник Хенкс не уставал подливать себе портвейна. Среди друзей полковник слыл весельчаком и душой общества, однако на публике держался холодно и высокомерно. Вот и сейчас лицо его застыло в вежливой светской маске, хотя маленькие живые бледно-голубые глазки проворно подмечали все происходящее в комнате.
Гарри поклонился. (Чумак по привычке привыкал к своему новому имени, поэтому и называл себя этим новым именем, чтобы не вляпаться в какую-нибудь неприятность).
--Ваш покорный слуга, полковник Хенкс,--сказал он. Полковник Хенкс ответил столь же официально. Его высоким скрипучим голосом восхищались подчиненные--им нравилась врожденная властность полковника.
-- К вашим услугам, лорд Чермис. Кажется, вы незнакомы с моим сыном? Рон, это мой старый друг, лорд Чермис.
Рон, прыщеватый двадцатилетний юнец в плохо сидящем смокинге, ужасно хотел казаться светским человеком. Величавое приветствие Гарри произвело на него сильное впечатление, однако настолько взбудоражило его, что он лишь невнятно промямлил что-то в ответ.
--Прошу вас, садитесь, джентльмены!--пригласил хозяин.
Все промолчали. Полковник Хенкс едва взглянул на Елену и тут же деликатно отвел глаза. Атмосфера накалялась; Елена откровенно наслаждалась предстоящим скандалом.
--Ах, полковник Хенкс!--пожурила она.--Как вы на
меня смотрите! Мне, право, неловко! Полагаю, положение несколько деликатное.
Полковник сбросил официальную маску.
--Откровенно говоря, леди Чермис,--заявил он своим высоким звучным голосом,--мне чертовски не по себе ... то есть находиться в дамском будуаре!
--Конечно, конечно! С другой стороны ...--Елена наградила его тем же кокетливым взглядом, что и всех прочих.
Полковник Хенкс был дамским любимцем--леди очень нравились его властная внешность, орлиный аристократический нос, высокие скулы и губы, всегда изогнутые в презрительной усмешке. Полковник в парадной форме, казалось, занял собою все
пространство. Под мышкой он держал свою огромную треуголку, украшенную белым коротким плюмажем. Короткий алый мундир от ворота до талии украшали золотые шнуры и вертикальный ряд золотых пуговиц. От левого плеча к правому бедру шла белая портупея, к которой снизу была прикреплена патронная сумка.
--С другой стороны,--продолжала Елена,--не стоит
слишком уж нападать на моего бедного мужа. Это он, знаете ли, пожелал пригласить сюда и вас, и вашего сына.
--Он?--переспросил пораженный полковник, дергая головой над высоким черным воротником.-- Он?!
--Вот именно! Ведь правда, милый Гарри?
Полковник Хенкс нисколько не смутился. Наоборот, он издал тонкий смешок, похожий на ржание. Тяжелая парадная сабля звякнула о белые бриджи и начищенные сапоги, когда он шагнул к Гарри и хлопнул его по спине.
--Знаете, Чермис,--заявил он покровительственно-
дружелюбно,--вы чудак! Ей-богу, чудак!
Гарри отстранился и, внимательно глядя на полковника, молча склонил голову.
--Не стоит проделывать такие штуки слишком часто,--предупредил полковник, словно распекая любимую собаку.--Вас могут неправильно понять. Что ж! Ни слова больше!--Он прищурил бледно-голубые глазки.--Кстати! Что же вы от меня хотите?
В будуаре вдруг установилась мертвая тишина. Было слышно только, как за плотными шторами тихо шелестит дождь.
--Я хотел,--звонко проговорил Гарри,--обсудить с вами наше возвращение домой.
--А, вот оно что!--беззаботно откликнулся полковник, будто отмахиваясь от Гарри.
Он подошел к окну, отдернул занавес и высунул свой орлиный нос наружу.
--Чертовски мило с вашей стороны,--продолжал он, в последний момент удержавшись, чтобы не подмигнуть сыну,--уступить мне свое место в карете. Я вам очень признателен. Да, очень признателен!--Он осклабился.--Ну вот! Так уже бывало прежде, а? Это ведь не важно.
--Для вас важно, полковник Хенкс.
--Да? Почему?
--Потому что вы не едете в карете.
--Кончайте дурить, Чермис! Нет времени! Какого черта вы там бормочете?
--Изъяснюсь четче,--громче проговорил Гарри. --Сегодня вы намеревались вернуться к себе?
--Да!
--Отлично! В таком случае можете ехать верхом или нанять экипаж. Можете ехать домой или убираться ко всем чертям--мне все равно. Но если вы ступите в мою карету, сэр, я с превеликим удовольствием вышвырну вас оттуда. Теперь
вам понятно?
Елена вскочила было на ноги, но тут же снова села. Полковник Хенкс, казалось, нисколько не разозлился--просто стал более спокойным. Но рука его принялась шарить в поисках белых перчаток, заткнутых за белую с золотом портупею.
--Знаете, Чермис ...--задумчиво протянул он и шагнул к Гарри, стоявшему неподвижно.--Знаете, Чермис,--повторил полковник Хенкс, скаля белые зубы,--если бы вы не были инвалидом, если бы я не знал, что вы--распоследний трус, который боится пистолета и шпаги, я бы заставил вас, Чермис, заплатить за ваши слова.
Легко, небрежно он вытянул указательный палец правой руки и махнул снизу вверх, достав до жилетных пуговиц Гарри. Однако, прежде чем он добежал доверху, левый указательный палец Гарри пробежал снизу вверх по ряду его
собственных золотых пуговиц и неловко, но довольно сильно и болезненно щелкнул полковника по горбинке на орлином носу.
Голова полковника Хенкса резко дернулась назад. С головы посыпалась пудра. Огромная черная треуголка упала на ковер. Гарри посторонился.
--Я пригласил вас,--вежливо сказал он,--чтобы расплатиться.
Полковник Хенкс осторожно поднял треуголку и выпрямился. Кровь бросилась ему в лицо, однако он был только изумлен.
--Черт меня побери!--почти прошептал он и повернулся к Елене.--Мадам, он сошел с ума! Клянусь, он просто спятил!
--Неужели, сэр, я этого не знаю?--вскричала Елена.
--Что же с ним стряслось?
--Не могу сказать. Какое-то время я надеялась ...-- Елена осеклась, лицо ее посуровело.--У него бывают перепады настроения и капризы, особенно когда он хочет тайно оказать кому-то услугу или сделать хороший подарок. Это часть его болезни. Но он никогда, никогда не был груб!
Полковник Хенкс подошел к ней. Потом зашагал по комнате, недовольно хмурясь; широкие голенища его сапог хлопали.
--Я не хочу причинять ему вреда,--жалобно произнес он.--Я уже говорил вам: надо мною будут смеяться, если я накинусь на этого голубка с пистолетом или шпагой. Пострадает моя репутация! Нет, ни за что! Черт побери, да зачем он вообще сюда явился? Чего он от вас хочет?
--По его словам, сведений.
--Сведений?--Полковник Хенкс круто повернулся на каблуках.--Говорите, Чермис! Каких еще сведений?
Тут наконец Гарри понял, насколько прочна стена, которую он пытается пробить.
--Пустяковых!--уныло произнес он.--Они касаются
племянницы леди Рейли, мисс Торы Борх. Я хо-
тел ...
--Ага!--вскричал полковник Хенкс, отчего-то обрадовавшись.--Теперь я понимаю, клянусь Богом!-- Он посмотрел на Елену и его резкий смешок едва не вывел Гарри из себя.--Оказать тайную услугу, да? Подарить хороший подарок! Чермис, мальчик мой, мне все ясно! Проще не бывает! Разумеется, леди Рейли попросила вас поздравить нас, да?
---Я не ...
--Молодая кобылка,--воскликнул полковник Хенкс,--выходит за моего сына! Между нами, Чермис, Тора Борх не может похвастать ни знатностью, ни связями, но мы об этом умолчим. Главное, что ее папаша очень богат!
Юный Рон, смущенный и красный, наконец взял себя в руки и осмелился возразить отцу.
--Па! Черт побери, дело не только в деньгах! Дело в самой девушке. Черт меня побери, если я ...
--Рон, болван ты этакий,--раздраженно буркнул полковник Хенкс,--подтянись и пожми руку своему другу лорду Чермису! Он хочет пожелать тебе счастья. Надеюсь, он приготовил тебе отличный свадебный подарок, а?
--Что касается свадебного подарка...--начал Гарри.
--Да, приятель?
--Во-первых, я хочу знать,--и Гарри посмотрел Рону Хенксу в глаза,--согласна ли молодая леди выйти за вас?
От смущения у Рона отнялся язык. Благодаря какой-то странной оптической иллюзии Гарри вдруг показалось, что юнец кружит и кружит, приплясывая, на одном месте.
--О, сэр, здесь все в порядке! Па и леди Рейли все устроили. Мне было бы все равно, черт побери, даже будь у нее всего две-три тысячи в год! Не волнуйтесь, сэр. Она-то согласна!
--Тогда я от всей души желаю вам счастья.
--А свадебный подарок?--продолжал глумиться полковник Хенкс.--Как же подарочек? А?
--Надеюсь, свадебный подарок оценят по достоинству.--Неожиданно комната и лица закружились перед глазами Гарри. Он был настолько измучен, что не мог далее выносить тягот новой жизни. (Чумак хотел было воспротивится, но понял, что не имеет права вмешиватся в предопределение свыше и смирился).
--Если позволите,--продолжал он,--я удаляюсь. У меня ... впрочем, не важно. И потом, мне нужно взять плащ и шляпу. С вашего позволения ...
Оба Хенкса хором заверили его, что они его отпускают. И только Рон взирал на него с любопытством, словно удивляясь.
--Вот видите,--ровным тоном заметила Елена.--Припадок прошел. Он снова стал самим собой.
Гарри открыл дверь, вышел в коридор и осторожно закрыл дверь за собой. В коридоре было промозгло--после будуара почти холодно. Он прислонился к двери и закрыл глаза. Интересно, что за робкое чучело вело столь нелепую жизнь в его обличье? Все можно изменить. Да, вот именно! Но стоит ли игра свеч? Он открыл глаза. Вестибюль внизу был ярко освещен свечами, но коридоры по обе стороны от широкой лестничной площадки были погружены в полумрак.
С противоположной стороны площадки на лестницу выходили три высоких сводчатых окна с широкими проемами вместо подоконников; окна
были завешены парчовыми шторами. В проеме среднего окна, между полузадернутыми штора-
ми из бледно-желтой парчи, он заметил женскую фигурку. Она в отчаянии ломала руки, а потом, заметив его, как будто нерешительно поманила к себе.
Гарри подбежал к окну--ему показалось, что прошла не секунда, а несколько минут,--и посмотрел на нее сверху вниз.
--Тора!--прошептал он.
        Г Л А В А  2

Она успела переодеться--не без помощи миссис Кирктон--в шелковое синее платье с белой шнуровкой по корсажу, с пышной юбкой и завышенной талией. В моду входила простота; лиф был с открытыми плечами, а довольно смелый вырез скрепляла простая брошь-камея. Фасон наряда выгодно подчеркивал полные, округлые плечи Торы; в то же время перекрученные длинные, до локтей, перчатки выказы-
вали смятение ее чувств. Рядом, на подоконнике, валялся веер, сломанный в досаде. Совсем недавно Тора плакала--лицо еще не просохло от слез. Подняв к нему искательный взгляд, она снова заломила руки.
--Нет!--выпалил Гарри, видя, что она собирается заговорить.
--Что--нет?
--Вначале я должен кое-что вам сказать. Если я ошибаюсь, что вполне вероятно, можете считать меня полным сумасбродом--как и другие.
--Что вы хотели мне сказать?
--Я люблю вас,--заявил он.--По-моему, я люблю вас уже очень давно. И уверен в том, что буду любить всю жизнь.
Глаза Торы снова наполнились слезами, и она протянула к нему обе руки. Гарри немедленно сел рядом, сжал ее в объятиях и страстно поцеловал в губы. Она отвечала с не меньшим пылом. Обоими овладело смятение. И все же он ощутил своего рода чувство удовлетворения--он нашел ее! Впервые после блужданий среди живых теней он испытал
полное умиротворение. От полноты чувств он едва не рассмеялся в голос--так было всегда.
--Наше положение настолько странно,--заметил он,--что нелепо спрашивать, где мы встречались прежде. Нет, не смейся, я серьезно! В прошлом ... то есть в будущем...то есть... Ведь мы с тобой были знакомы правда?
-- Да, да, да!
-- И любили друг друга?
--Еще как!
--Тора, ты что-нибудь помнишь?
-- Почти ничего. А ты?
--Совсем ничего, кроме тебя. И еще ...
Вдруг ему показалось, что он сжимает в объятиях живое воплощение страха.  Тора поспешно отпрянула, но страх остался, хотя она тоже попыталась рассмеяться.
--Т-так глупо,--запинаясь, проговорила Тора,--
но я н-не могу п-перестать плакать! Миссис Кирктон говорит: самое плохое в этих новомодных платьях--то, что в них нет карманов, и дамы теперь должны постоянно таскать с собой безобразную выдумку под названием ридикюль, если им нужен кошелек или носовой платок. А у меня нет даже носового платка!
Гарри вытащил носовой платок из кармана и с улыбкой отер ей глаза и щеки. Но она словно окаменела и не ответила на его улыбку; она смотрела на него так, будто он может вот-вот исчезнуть.
--Что такое, Тора? Прекрати! Что тебя так тревожит?
--Помнишь последнюю нашу встречу?
--Н-нет.
--Вспоминай! Прошу тебя! Напряги память!
Она махнула рукой в сторону высокого сводчатого окна у них за спиной, с мелкорешетчатыми прямоугольными переплетами, выкрашенными в белый цвет. По стеклу неустанно барабанил апрельский дождик.
--Шел дождь,--прошептала она, впиваясь в него взглядом.--И улица... по-моему, там были какие-то ступеньки. Они ... или оно ...что-то ужасное собиралось схватить тебя и погубить. Ты поцеловал меня--как сейчас. А я сказала ...
Вдруг нахлынуло воспоминание--или тень воспоминания. Серые глаза под длинными черными ресницами смотрели прямо перед собой.
--О боже!--сказала Тора.--Во всем виновата я---я!
--Тора, перестань нести чушь! Придвинься ближе ко мне!
--Но я действительно виновата ... Я закричала и сказала: «О, если бы только нас унесло отсюда! Если бы мы могли перенестись на сто пятьдесят лет назад и забыть обо всем!». Гарри, поверь мне. У меня не припадок белой горячки. Потому что сразу после тех слов у меня в голове вдруг зазвучал тоненький голосок:
»Переносись куда хочешь--какая разница? Произойдет то же самое». (Чумак не мог вспомнить это, но сразу поверил. С ним ведь тоже произошло подобное. Но он не мог вспомнить кто у него был до Елены. А ведь был раз это происходит. И голос, и реинкарнация, и большпя любовь в юности—все это было в действительности, раз это происходит с ним сейчас, когда по воле Всевышнего он переместился в 17-й век).
Потом словно грянул гром--у меня чуть не лопнули барабанные перепонки. В следующий миг я сидела в этом доме у камина в комнате, которую никогда раньше не видела. Прошло немало времени, прежде чем я во всем разобралась, но теперь все стало ясно... Неужели ты ничего не понимаешь, милый? Не знаю, что с нами стряслось--нас постигла
кара за грехи или кто-то исполнил мое желание, чтобы мы усвоили некий урок Нас перенесли во времени--как я и просила! Нам позволили сохранить лишь крохи, частицы воспоминаний. Мы должны разыграть ту же ужасную пьесу, как и в той, другой жизни. Только...неизвестно, что нас ждет. ( Чумак не мог сказать ей, что всё это предусмотрено, что они действительно испытают все проблемы, которые им выпадут в этом столетии и всё, что их ждёт—предусмотрено и свершиться).
Оба долго молчали. Внизу, в вестибюле, плясали на сквозняке призрачные огоньки свечей. Вот по мраморному полу зашаркали подошвы--по вестибюлю шел лакей в бело-синей ливрее. Он зачем-то открыл парадную дверь, высунул голову наружу и
огляделся по сторонам.
Перед глазами Гарри и Торы открылась Хилл-
стрит, какую они не знали в своей прошлой жизни: сейчас это была тихая, можно сказать, загородная улица, обсаженная деревьями, с булыжной мостовой и тумбами коновязи, мокрыми от дождя.
Лакей с глухим стуком захлопнул дверь и ушел. Душой Гарри Андерсен, граф Чермис, понимал: Тора
говорит правду. Однако ему совсем не было страшно.
--То же самое?--переспросил он, вставая и глядя вниз, на лестницу.
--Да! «Они» будут гнаться за тобой и наконец схватят!
--Кто такие еони»?
--Не помню. Я только знаю, что нам нужно говорить и действовать с осторожностью. И ...
Человеческая натура не меняется. Именно Тора
вечно верная Тора, подняла сломанный веер, еще раз переломила его и отшвырнула в сторону. Уголки губ горестно опустились, в ласковых глазах стояли слезы.
--Гарри, был ли ты женат в другой жизни? Я не помню. А может, мы с тобой были женаты? Хотелось бы мне знать! Сейчас у тебя есть жена--Елена. Даже я не могу не признать: она настоящая красавица. Вы с ней...--Тора спохватилась и замолчала, однако Гарри догадался, о чем она хотела спросить.
--Нет.--Он покачал головой.--Та женщина внушает мне сильнейшую антипатию. ( Чумак говорил правду, такую Елену он не знал и врядли она была прообразом той Елены, которая была его женой в настоящей жизни).
--Но ты живешь с ней.
--Полагаю, да--в некотором роде. Кстати, раз уж речь зашла о браке ... Я не имею права возмущаться по поводу твоей предстоящей свадьбы с молодым Роном Хенксом. Однако ...
--По-твоему,--возмущенным шепотом перебила его
Тора,--мне было что-то известно еще полчаса тому
назад?
--Полчаса?!
--Никакой шкатулки я не забывала. Когда мы с тобой столкнулись на лестнице, на самом деле я бежала к себе в спальню, чтобы расспросить миссис Кирксон о моем прошлом. Она и поведала мне о пред- стоящей свадьбе--и даже прослезилась от радости. Меня ведь и привезли в Лондон главным образом для
того, чтобы подыскать мне подходящего жениха. Все устроил полковник Хенкс вместе с леди Рейли--они получат комиссионные из моего приданого.
-- И ты согласилась выйти за его сына?
--Гарри!
--Согласилась?
--Не знаю! --вскричала Тора.--Понятия не имею, что натворила неделю назад другая в моем обличье, привидение или дьявол. Но я... я никогда не соглашалась. И я не выйду за того юнца! Вчера вечером я видела его... просто ужас! Меня от него бросает в дрожь.--Тора вздрогнула, точно загнанный зверь.--Они... могут они меня заставить?--с тоской спросила она.
--Нет. И не заставят.
Наконец-то Гарри выбрался из тумана, в котором проблуждал последние двадцать четыре часа. Воспоминаний о прошлом он не сохранил. Но он стал уверенным, спокойным и сообразительным, как прежде. Новое состояние принесло не мир, но войну, и сердце его пело. Опустившись на колени в оконном проеме, он положил руки на голые плечи Торы.
--Ты правда любишь меня, Тора?
--Гарри, и ты еще спрашиваешь?
--Значит, ты убежишь со мной сегодня?
--Конечно! Куда угодно.
--Кажется, у меня есть загородный дом, поместье на реке, за деревней Челси. Ты поедешь туда со мной?
Тора вздрогнула.
-- Но твоя жена ...
--Тора, я кое-что придумал; надеюсь, с ней я справлюсь.--Мозги его усиленно работали, обдумывая детали.--Ты, разумеется, возьмешь с собой свою дуэнью. А пока... поддержи меня морально! Ты ...--Внезапно он замер.
--Гарри! В чем дело?
--«Поддержи морально»,--сказал он.--Странное выражение. Сейчас так не говорят! Мы с тобой, любовь моя, в прошлой-будущей жизни любили щеголять старинными оборотами. Кроме того, у нас были и собственные словечки. Нам нужно соблюдать осторожность и не проговориться при посторонних. Кстати, вчера, как и сегодня, на лестнице, тебе
удалось почти идеально воспроизвести речь восемнадцатого века. Где ты этому научилась?
--Наверное ... у тебя.
--У меня?
--Да. Кажется ... твоя работа была как-то связана с прошлым, с языком и историей ... Но для заработка ты занимался чем-то совершенно другим, и то, другое занятие внушало тебе отвращение, ты ненавидел свое ремесло и стыдился его. Много раз ты пытался в чем-то мне признаться, но ...--Тора нерешительно поднесла руку к глазам.--Ах, ничего не помню! Погоди ... ты что-то говорил о сегодняшнем вечере.
--Значит, ты согласишься со всем, что я предложу?
--Да, да, конечно! Только надо все хорошенько обдумать!
--Что именно?
--Не знаю! Но тебе грозит смертельная опасность, Гарри. Я не преувеличиваю, так и есть! И, судя по всему, опасность ближе, чем нам кажется.
»Да, вполне возможно. В лабиринте памяти зажегся огонек страха. Где-то Гарри сделал неверный шаг или повернул не туда. Сейчас его загна-
ли в угол, он в отчаянии; он убежден, что невиновен, но не в силах ничего доказать; он жалкий изгой, который бежит под дождем ... »
За окнами тихо шелестел дождь. Гарри отбросил смутные воспоминания и снова заключил Тору в объятия.
-- Мы предотвратим беду, что бы нам ни грозило,--сказал он.--Не бойся!
--Теперь, с тобой, я почти совсем не боюсь. Я безнадежна, Гарри: когда ты рядом, всегда кажется, что ты все устроишь и мне не нужно беспокоиться. Но сейчас все по-другому. Меня преследует кошмар, связанный с каким-то домом и убийством. А больше я ничего не знаю.
--Тогда и не думай ни о чем! Какое это имеет значение?
--Никакого.--Тора крепче прижалась к нему. --Теперь, когда мы снова вместе, больше ничего не имеет значения!
--Так-так!--послышался вдруг новый, холодный, манерный голос.--Вот так картина!
Почти рядом с ними, спиной к лестнице, стояла Елена. Она была разодета по последней моде. На ней было серебристое платье в красную полоску со смелым вырезом и красным пояском, на плечи она накинула винно-красную бархатную мантилью. Ее высокую напудренную прическу украшал серебристый полутюрбан, с которого свисали два
страусовых пера. Под слоем белил лицо ее казалось эмалевым, как у большой куклы; в правой руке она держала страусовый веер. Хотя голос ее оставался спокойным, рука, сжимавшая веер, дрожала.
--Ты не оглох, муженек?--повторила Елена.--Я сказала: вот так картина!
Тора дернулась в сторону, но Гарри крепко при-
жал ее к себе и набрал в грудь побольше воздуха. Он встал, увлекая за собой и Тору.
--Так и есть, женушка, --вежливо ответил он и тут же обратился к Торе.--Ступай, захвати плащ или накидку. И вели миссис Кирктон к вечеру уложить твои вещи.
Тора убежала. Веер в руке Елены замахал быстрее.
--К вечеру?!--визгливо переспросила она.
--Ах да,--отвечал Гарри.--Забыл сообщить тебе, что полковник Хенкс может занять место в карете. Я отправляюсь в поместье с мисс Борх в другой карете; приличия ради с нами поедет ее дуэнья.
Гарри метнул взгляд налево. На пороге будуара стояли полковник Хенкс с сыном. Он и не замечал, до чего уродлив юный Рон. Сейчас предполагаемый жених Торы раскрыл рот и шумно сопел. На бледном лице особенно четко выделялись крупные прыщи. Полковник Хенкс, будучи опытным стратегом, спокой-
но ждал, пока сын возьмет себя в руки. Потом медленно вытащил из-за пояса белые перчатки и зашагал вперед.
Молчание затянулось. Вдруг все осознали, что вестибюль внизу заполняется гостями. Из одной двери показалась головка Аннет. Из другой вышел Попкинс, несший плащ и шляпу Гарри. Внизу старший лакей открыл парадную дверь. По обе сто-
роны от входа в придверных скобах горели факелы, освещая стоящие у входа кареты. Показались еще три лакея с плащами в руках. Из дверей гостиной величественно выплыла леди Рейли, за которой семенила тощая мисс Холт.
Однако взгляды всех были устремлены на полковника Хенкса. Поигрывая перчатками, он небрежно отодвинул Елену в сторону и оказался лицом к лицу с Гарри. Полковник стоял на месте Елены--спиной к лестнице. Он оскалился и зарычал.
--Чермис, даже если вы сейчас встанете на колени, вас это не спасет!
--Полковник Хенкс,--отвечал Гарри,--вы мне надо-
ели!
Полковник как будто не слышал его.
--Значит, вы вышвырнете меня из своей кареты, не так ли? Вы способны кого-либо откуда-либо вышвырнуть? Отлично! На сей раз, хлюпик вы этакий, придется вам принять вызов!--Он уже занес правую руку для удара, собираясь хлестнуть Гарри перчатками по лицу.
Дальнейшее произошло так быстро, что зрители почти ничего не заметили. Елене показалось, будто ее муж просто дернул левой рукой, выставив наружу локоть,--такого жеста она у него прежде не замечала. Перчатки, рука и плечо в алом рукаве
скользнули вдоль руки Гарри, не причинив тому ни малейшего вреда, как будто полковник Хенкс просто показывал балетное па.
Бросившись вперед, полковник потерял равновесие. Гарри железной рукой схватил его за золотую шнуровку, развернул лицом к лестнице и картинно пнул полковника в седалищную часть. Под воздействием шока часто кажется, будто доля секун-
ды тянется полминуты. Полковник Хенкс взмыл в воздухе и полетел вниз, дрыгая ногами и раскинув руки. Он приземлился, пролетев треть лестничного пролета,--от грохота и сотрясения едва не погасли свечи. Остаток пути он съехал по ступенькам, и его парадная сабля так громко стучала и билась, что казалось, в дверь ломится полк солдат. Над
головой поднялось целое облако пудры; треуголка отлетела в сторону. Он остановился на черно-белом мраморном полу и затих.
Гарри поразило невозмутимое выражение на лицах лакеев. Ни один из них не шевельнулся, даже старший лакей, который держал нараспашку парадную дверь и с широко открытым ртом оглядывался через плечо. Первой нарушила молчание леди Рейли.
--Господи боже мой!--ошеломленно прогудела она.
--Моя дорогая леди Рейли!--пискнула мисс Холт. --Хм!
Полковник Хенкс тут же поднялся на ноги--падение не причинило ему вреда. Он по-прежнему злобно скалился.
--Небольшое происшествие, леди Рейли,--сказал он.
--Мм... да!--согласилась леди Рейли.--Небольшое! Хм!
--Вот уж действительно,--закивала мисс Холт.--Хм!
Гарри, стоящий наверху, взглянул на Елену.
--Ты простишъ меня, дорогая?--осведомился он и зашагал вниз.
По пути он остановился, нагнулся и подобрал перчатки, оброненные полковником во время полета. Проходя мимо противника, он швырнул перчатки к его ногам и не оборачиваясь направился к леди Рейли. Взяв ее толстую, унизанную кольцами руку, поднес ее к губам.
--Мадам,--сказал он,--весьма прискорбные обстоятельства вынудили меня спустить полковника с лестницы. Я знаю, что времени до отправления осталось мало, и все же прошу вас уделить мне пару минут наедине.
Все еще пребывая в оцепенении, леди Рейли заколыхала бюстом и желто-фиолетовыми страусовыми перьями.
--Чтоб вас ...
В дни молодости леди Рейли люди выражали свои чувства гораздо свободнее; впрочем, мисс Кирктон тут же прервала ее.
--Я буду в кабинете, леди Рейли.--Компаньонка подобрала юбки и заспешила прочь.
--Лорд Чермис!--загремел командный голос полковника Хенкс.
--Вы мне, сэр?
--Ничто,--продолжал полковник самым официальным тоном,--не должно омрачать покой его королевского высочества! Поэтому на обеде в Карлтон-Хаус будем вести себя так, словно ничего не произошло. Однако потом ...
--Я к вашим услугам.--Гарри смерил полковника презрительным взглядом, не укрывшимся от остальных.
Один из лакеев не сумел удержаться и фыркнул. Полковник Хенкс побледнел как смерть. Складки по бокам его обычно презрительно сжатых губ углубились и стали резче, отчего полковник сделался похожим на опасного хищника. Но Гарри ничего не видел. Он зашел в кабинет следом за леди Рейли и закрыл дверь.
--Леди Рейли,--начал он,--полагаю, вы заменяете мисс Торе Борх родителей?
--Д-да, кажется, это так называется-- нерешительно кивнула леди Рейли.--А что?
--Вашу племянницу прочат за молодого Рона Хенкса, сына полковника. Вы, как полагается, получите свою долю приданого.
Леди Рейли молча воззрилась на него. Негодующее выражение ее лица способно было повергнуть в панику целую толпу епископов, но Гарри оставался невозмутим—ведь дело касалось Торы.
--Вот что я вам предложу,--продолжал он.--Не знаю, сколько вам посулили, но завтра утром я заплачу вам вдвое, втрое, вчетверо больше, если вы откажетесь дать свое согласие на брак. Что скажете, мадам?
--Хмl--деловито произнесла леди Рейли после долгой паузы, впившись в него маленькими глазками. --Пять тысяч!
--Охотно!
--Идет!--отрывисто вымолвила леди Рейли, но тут же не выдержала.--Раздери меня совсем, юноша, что на вас нашло? Самый бесхребетный хлюпик в Лондоне вдруг превращается в отчаянного задиру, какого я не видала в молодости, когда правил Георг Второй! Какая муха вас укусила?
--Никакая, мадам. Кстати, вам правда не по душе произошедшая со мною перемена?
--Да ничего подобного!
Леди Рейли хлопнула себя по бедру и разразилась таким вычурным ругательством, какого не постыдился бы в зените своей славы самый известный своей невоздержанностью журналист и политик.
--Но ах ты...--продолжала леди Рейли.--Неужели вам так не терпится переспать с девчонкой?
--У меня, мадам, исключительно честные намерения.
--Вот как?
--Уверяю вас--исключительно честные.
--Но как же так? Ведь у вас уже есть женаl
--Все можно устроить,--сквозь зубы процедил Гарри.
Леди Рейли застыла на месте точно громом пораженная. Тут в дверь негромко постучали.
--Кареты поданы, ваша светлость!
Пошатываясь, леди Рейли выбежала в вестибюль. Там уже собрались все приглашенные к обеду гости--они стояли между двумя рядами торжественно молчащих лакеев. Никто не произнес ни слова, однако в воздухе висело напряжение.
Тора успела накинуть на плечи синюю шаль, скрепленную еще одной камеей, но так и не напудрила волосы и не украсила прическу страусовыми перьями. Рядом с ней, набычившись, стоял Рон Хенкс в длинном темном плаще, с ве-
черней треуголкой под мышкой. Елена, которой было явно жарко в ее винно-красной мантилье, томно обмахивалась страусовым веером, не поднимая
головы. В распахнутую парадную дверь влетел порыв ветра, гася свечи. Полковник Хенкс в плаще с алым подбоем ждал, пока леди Рейли подадут мантилью и веер.
Но все по-прежнему молчали. Тишина начинала действовать на нервы. Наконец, полковник Хенкс подал руку хозяйке дома и повел ее к первой из
ожидавших карет. Заскрипели рессоры, хлопнула дверца, щелкнул хлыст, по булыжникам зацокали копыта. Рон Хенкс неуверенно протянул руку Торе. По-
косившись на Гарри, она небрежно взяла Рона под руку. Они двинулись ко второй карете, которая подъехала к двери. Но Гарри больше не в силах был сдерживаться.
--Мистер Хенкс!--позвал он. Рон вздрогнул, но не обернулся.
--Мне очень жаль,--продолжал Гарри,--но играть надо честно. Если пожелаете сопровождать нас в загородный дом, я рад пригласить вас ...
Рон круто повернулся. Лицо его пошло красными пятнами.
--Пошли вы к чертуl--завизжал он, и в глазах его показались слезы ярости.--Сегодня вы за все получите! Отец вам покажет, помяните мое слово!
--Замолчите, мистер Хенкс!--повелительно приказала Тора.
Потом Гарри вдруг остался наедине с Еленой среди горящих свечей и двух рядов лакеев, стоящих неподвижно, как восковые фигуры.
--Ты готова, дорогая?--обратился он к Елене.
Попкинс, появившийся словно ниоткуда, накинул ему на плечи длинный черный плащ и сунул под мышку треуголку. Елена ждала, поглядывая на него из-за веера. Гарри предложил жене руку; она мягко положила кончик пальца в белой перчатке ему на запястье. Однако у самых дверей пальцы
Елены охватили его запястье и сжали его.
--Гарри,--прошептала она.
Впервые он почувствовал себя совершенно беспомощным. Из-под полуприкрытых век она бросала на него взгляд, исполненный не просто томного восхищения, но--он бы никогда в такое не поверил, зная ее,--откровенной страсти и чув-
ственности.
--Так ты готова, дорогая?--снова спросил он.
--Да, милый,--прошептала Елена.
Не ведая о том, какие ужасы принесет им грядущая ночь, они вышли под дождь к третьей карете.


Гарри сидел за длинным обеденным столом рядом с мистером Кевин Адам Честерсоном. Он щурил глаза от ослепительного света и вслушивался в разговоры. Временами им овладевало беспокойство, граничившее с ужасом. Мистер Честерсон, хотя время уже оставило на нем заметный след, не утратил своего ирландского обаяния. Он все еще
являлся членом парламента от Стаффорда, а также управляющим заново отстроенного и ошеломительно дорогого театра «Приют Актёра». Допив вторую бутылку, он придвинул к Гарри раскрасневшиеся щеки и огненно-красный нос.
--... И это истинная правда, ей-богу!--крикнул мистер Честерсон, делая знак лакею наполнить его кубок.
--Премного обязан вам, сэр,--прокричал Гарри в ответ,--за такие хорошие вести из Франции. Что слышно о Наполеоне?
Мистер Черстерсон со стуком поставил стакан на стол.
--Кто такой Наполеон, дьявол его побери?--осведомился он.
Гарри хмыкнул и отчаянно принялся припоминать даты.
--Между нами, мистер Черстерсон,--он понизил голос,--настоящая его фамилия Буонапарте!
-- И что же?
--Он французский генерал-артиллерист, мистер Черстерсон, который только что... потерпел поражение при Тулоне. Однако информированные источники полагают, что скоро он выкажет свой выдающийся талант военачальника.
--Значит, Буонапарте, да? Итальянец?
--По-моему, он родился на Корсике, сэр.
--Еще один трюк Билли Питта, будь я проклят! При всем уважении к вам, лорд Чермис, ваше здоровье!-- Мистер Черстерсон задумался и нахмурил лоб под ежиком седеющих волос.--Наполеон Буонапарте, лопни мои глаза! Никогда не слыхал о таком.
--Уверяю вас, сэр, еще услышите.
Их прервал рев, донесшийся с противоположного края стола. Тора, сидящая по правую руку от его королевского высочества Георга-Августа-Фредерика. принца Уэльского, пользовалась совершенно невероятным, с точки зрения Гарри, успехом. Вино лилось рекой; для храбрости Тора пила бокал за бокалом. Щеки ее разрумянились; темно-синее платье выгодно подчеркивало округлые бело-розовые плечи. Вокруг нее все спорили о политике, в которой она совершенно не разбиралась.
Если кто-то обращался к ней с вопросом, она отвечала с ловкостью, восхищавшей Гарри. Услышав очередной остроумный ответ, окружающие шумно аплодировали. Леди Кросби, невысокая и изящная дама, сидевшая по левую руку от его королевского высочества, позеленела от зависти и яростно обма-
хивалась веером. Вдруг Гарри поймал на себе взгляд светло-карих глаз Елены--жена смотрела на него пристально и задумчиво.
Он невольно опустил голову. Глаза Елены слишком живо напоминали ему о том, что произошло между ними в карете, по пути в Карлтон-Хаус. Видит Бог, его законная супруга--настоящая красавица! Против его воли он вернулся мыслями к недавнему прошлому.
Они с Еленой были одни, если не считать кучера на козлах и двух лакеев на запятках. Повсюду пахло грязью, даже внутри обитой бархатом коробки. Дождливой и туманной ночью Хилл-стрит и площадь Беркли, казалось, перенеслись в сельскую глубинку. Окованные железом колеса глухо ударили по булыжникам: Гарри качнулся и прислонился к правому окошку. Мимо него промелькнул освещенный фасад Ланздаун-Хаус, выходивший на Пикадилли.
--Итак!--подала голос Елена из противоположного
угла.--Значит, ты вообразил, будто влюблен в эту провинциальную дурочку?
Он промолчал.
--Гарри, ты слышишь меня? Я спросила, неужели ты вообразил ...
--Никакого «вообраэил», дорогая моя. Я действительно влюблен в нее.
Елена не умела скрывать своих чувств: ярость словно окутала ее облаком, как приторный аромат ее духов. Однако она не заявила со своей всегдашней прямотой, что ей хочется разбить Торе нос, а лишь провела по губам длинным веером из страусовых перьев.
--Не скрою, ты меня удивил... Что ж, желаю удачи! Но подумай ... благоразумно ли ты поступаешь?
--Благоразумно ли?
--Принимая во внимание твое слабое здоровье и то, что сердце может в любую минуту не выдержать ...
На Пикадилли протрубил рожок: «'Та-та-таи». Мимо них с грохотом промчалось что-то темное, огром-
ное--скорее всего, почтовая карета. Когда они завернули на Сент-Джеймс-стрит и дорога пошла под уклон, стало светлее. Почти за каждым окном, занавешенным красными шторами, горел свет. Справа и слева несли портшезы, за которыми семенили факельщики; факелы, шипя и плюясь искрами, как
будто раздвигали завесу дождя.
--Раз и навсегда,--отрывисто заявил Гарри-- прекрати болтать о моем якобы слабом здоровье. С моим сердцем все в порядке--и всегда было.
--Лжец,--прошептала Елена из-за веера.
--Лжец, мадам?--повторил Гарри. Отшвырнув веер, он сжал ее плечи под винно-красной мантильей.--Будь у меня слабое здоровье, я не побил бы вчера Джексона! А сегодня сбросил вашего драгоценного полковника с лестницы--и готов встретиться с ним на любых условиях, какие он выберет!
--Но ...
Тут Гарри осенило.
--Последние два года я, по некоторым причинам, изображал инвалида и фата. Но теперь все, Елена. Провались все пропадом, все кончилось сегодня! Возможно, ты разочарована ...
--Разочарована?--переспросила Елена, не спуская с него взгляда.
--Да! Перед тобой другой человек, придется тебе смириться с переменой. А тем временем ...
А тем временем карета повернула влево, на Пэлл-Мэлл, обсаженную деревьями. Здесь было больше портшезов; в голову Гарри закралось смутное воспоминание: еще несколько лет--и портшезы исчезнут, сменившись более удобными
наемными экипажами. Однако времени на отвлеченные размышления у него почти не оставалось.
Повинуясь какому-то непонятному капризу, Елена вдруг прильнула к нему, и он обнял ее.
--А тем временем,-- страстно прошептала Елена, прерывисто дыша,--мы слишком близко к Карлтон- Хаус, чтобы ...--Она хихикнула.--Но если ты обещаешь не мять мне платье, я не стану возражать, если ты меня поцелуешь.
»Осторожно!--прозвенел тихий, но четкий голос у него в голове. --Берегись, идиот, или навлечешь на себя страшную беду! ».
Он не послушался внутреннего голоса. Он был всего-навсего человеком, как и все мы. Он потянулся к ней губами. А Елена проявила себя такой опытной в искусстве поцелуев, что он пришел в себя лишь через несколько мгновений.
--О, какой ужас!--прошептала Елена.-- Пожалуйста, задери на мне платье ... Прошу тебя ...
--Поберегись!--послышался снаружи низкий певучий бас.
Справа на них хлынул яркий свет--вдоль всего фасада длинного каменного дома с довольно маленькими окошками были развешаны факелы. Карета въехала в портик, и копыта лошадей зацокали глуше.
Гарри, освободившись, торопливо выглянул из правого и левого окошка. Слева от него, за портиком и открытой колоннадой, вверх уходил холм, по которому тянулась улочка, точнее, мрачный тупичок, называемый Сент-Олбен-стрит. В голове у Гарри вновь что-то забрезжило: Риджент-стрит еще нет в
помине. Справа от него, там, где следовало находиться площади Ватерлоо, неверное пламя факелов освещало фасад дворца Карлтон-Хаус. Он казался низким из-за того, что был выстроен террасой, и три его этажа, спускаясь вниз, выходили сзади в огромный парк. Гарри снова как будто ударило
током. В какую старину его занесло! Он с трудом выпрямился на сиденье.
--Любовь моя!--еле слышно выговорила Елена, оп-
равляя на себе платье и вставая.--О, мой любимый! Так ты здоров!
Слова Елены отчетливо донеслись до ушей Торы
в тот момент, когда она входила во дворец мимо выводка лакеев, облаченных в ливреи цвета Ганноверского дома.
В так называемой китайской гостиной, обитой желтым шелком и обставленной всевозможной китайской мебелью, находились леди Рейли, полковник Хенкс, Рон Хенкс
и Тора, а также две дамы и джентльмен, которого Гарри не сразу узнал. Тут объявили о приходе его королевского высочества.
--Считайте, друзья мои,--сказал принц Уэльский приятным рокочущим басом,--что меня здесь нет. Однако уверяю вас, мое отсутствие ни в коей мере не умаляет моего гостеприимства.
Он снова поклонился. И Гарри тут же решил, что все памфлетисты, клеветавшие на принца, не правы. Да, его королевское высочество принц Уэльский действительно отличался толщиной и некоторой грубостью нрава. Однако его страсть к чистоплотности была очевидна. В одежде он презрел всякую показную роскошь--его сюртук украшали лишь синяя лента и звезда ордена Подвязки. Держался он также исключительно просто.
Широкое лицо под знаменитым коричневым париком покраснело и обрюзгло, но в серых глазах, когда они не были затуманены вином или слезами, читался живой ум. Будущий Георг Четвертый обладал подлинным обаянием: он умел так расположить к себе каждого гостя, что все в его обществе сразу начинали чувствовать себя непринужденно. Первый джен-
тльмен Европы, пожалуй, мог бы стать лучшим европейским дипломатом.
Принц сел на диван, обитый желтым шелком, не без труда закинул ногу на ногу и с радушной улыбкой приветствовал гостей по мере того, как их по старшинству представляли ему.
--А, лорд Чермис!--произнес он густым от бренди голосом и достал табакерку.--Я, разумеется, знаком с вашими восхитительными книгами.
--Книгами?! Какими еще книгами?!
--Хотя не скрою, лорд Чермис, мне больше по вкусу ваши исторические сочинения--они легче воспринимаются. Позвольте предложить вам понюшку табака!
Опасаясь нечаянно допустить какую-нибудь оплошность, Гарри поднес руку к табакерке.
--Позвольте словечко на ухо, милорд,--продолжал принц, также беря понюшку.--В одном отношении послушайте моего совета. Не уступайте просьбам моего друга мистера Чесмтертона, если он станет уговаривать вас переделать какое-либо ваше произведение для сцены. Мистер Честертон--он известный хитрец--при первой воэможносги просвистит все ваши денежки до последней гинеи. Так ведь, Кевин?
За желтым диваном материализовались две фигуры, которые казались чрезвычайно уместными в китайской гостиной. Одна из них была крошечная, обворожительная леди Кросби с нежным взглядом темных глаз--последняя и самая обожаемая фаворитка его королевского высочества. Именно она менее двух недель назад во время свадебного ужина подсыпала невесте принца, Каролине Брауншвейгской, английской соли.
Другая--красноносый мистер Кевин Адам Черстертон. По какой-то причине он пребывал в таком хорошем расположении духа, что не ответил бы на последнюю насмешку принца, даже если бы последний его заметил.
--И леди Чермис, клянусь Богом!--воскликнул
принц.
Его высочество раскрыл рот; его серые, навыкате, глаза взирали на Елену с откровенным восхищением.
--Ей-богу, мадам!--вскричал принц, хлопая себя по ляжке.--Не стану уверять, будто красота других женщин с годами тускнеет. Я не позволю себе оскорбить представительниц прекрасного пола! Но хотелось бы мне знать, леди Чермис,
почему вы становитесь с каждым днем все красивее?
--Но, сир, здесь нет никакой загадки сфинкса.
--Так разрешите ее, умоляю!
Елена низко присела, демонстрируя смелый вырез серебристого платья.
--Что ж, сир,--улыбнулась она,--вам достаточно лишь взглянуть на моего мужа. Мы с ним, осмелюсь заметить, самая счастливая семейная пара во всей Англии!
Разумеется, ее тирада предназначалась Торы. Елена достигла цели--лицо девушки побелело от ярости. Однако в другом отношении Елена просчиталась. Принц Уэльский помрачнел, в глазах его застыло трагическое выражение.
--Семейная пара ...--повторил он, глядя в одну точку. Наступила мертвая тишина.--Семейная пара!--нараспев повторил его высочество.
Внезапно он поднял свои несколько подбородков и посмотрел на стоящего поблизости лакея. Лакей низко склонился перед ним.
--Ваше королевское высочество?
--Холодного пунша!--потребовал принц.--Какого черта вы медлите? Несите пунш!
Лакей стремглав унесся прочь. За ним поспешили другие лакеи. Повернувшись к гостям, принц Уэльский. к которому после этой вспышки, очевидно, вернулось хорошее расположение духа, тряхнул красным, обрюзгшим лицом и обворо-жительно улыбнулся.
--А, дражайшая леди Рейли! Уж ваша-то красота, несомненно, никогда не увянет!
--Ах вы, молодой льстец!--прогудела очень довольная леди Рейли, тряся пудреным париком.
В ответ на ее льстивое обращение принц склонил голову.
-- Я собирался сказать, что ваша красота никогда не увянет, поскольку она сохраняется в рассоле остроумия и анекдотов. Вы должны еще раз рассказать мне историю о том, как мой уважаемый прадед, король Георг Второй, упал замертво, выходя из ватерклозета. Вот если бы мой драгеценный папаша ... хм! Ни слова о политике! Полагаю, этот джентльмен ...
Советник принца ирландец майор Мак-Грегор поспешил представить полковника Тома Хенкса. Принц Уэльский немедленно напыжился, выпятил массивный живот и расправил плечи.
--Рад знакомству, сэр!--загремел он.--Я тоже солдат и кавалерист. Имею честь командовать десятым драгунским..полком. Ваши заслуги мне известны, полковник Хенкс. Впрочем, вы ведь еще пользуетесь славой завзятого дуэлянта!
Полковник Хенкс поклонился с самым серьезным видом.
--Постараюсь оправдать доверие вашего высочества,--заявил он.--А пока позвольте представить вам моего сына Рона. По моему мнению--ха-ха!--он пошел в отца! А также мисс Тору Борх, которая скоро выходит замуж за моего сына.
Гарри шагнул вперед.
--Вот тут, боюсь,--вмешался он,--наш добрый полковник ошибается.
Полковник Хенкс круто повернулся.
--Несмотря на все достоинства мистера Хенкса и его отца,--продолжал Гарри,--леди Рейли, которая является опекуншей мисс Борх, не дала своего согласия на брак. По ее мнению, юная леди слишком молода, неопытна и... Не так ли, леди Рейли?
--Так,--кивнула леди Рейли, выпячивая толстую нижнюю губу.-- Будь я проклята!
Можно только гадать, что было бы сказано или сделано затем, если бы их не перебил полк лакеев, внесших на подносах позолоченные кубки. Гарри забеспокоился, заметив, что каждый кубок вмещает более полупинты ледяного пунша. Однако все гости, следуя примеру хозяина, тут же осушали свои кубки. И, снова следуя его примеру, тут же взяли
по второму. Все это время его королевское Высочество не сводил глаз с Торы.
От гнева кровь прилила к ее щекам, глаза сверкали. Простой покрой ее синего платья, полные губы, не тронутые помадой, и густые каштановые локоны, блестящие в свете восковых свечей, красили ее лучше всяких нарядов. Присев в книксене, она негромко спросила.
--Позволит ли ваше Высочество и мне вставить словечко?
--С величайшим удовольствием, мадам, с большим удовольствием, чем вы можете себе представить!
--Я никогда не выйду замуж!--звонко провозгласила Тора, с грохотом опуская пустой второй кубок на ближний поднос.
--Какие суровые слова срываются с ваших нежных губ!
--Я ненавижу мужчин!--продолжала Тора, топая ногой.--А их жены ... фи! Они еще хужеl
--Как вас понимать, мадам?
--Они сквернословят, хитрят, рядятся сверх меры ... они просто жалки! Хотя вслух они хвастают своей утонченностью, каждая из них не упустит случая пообниматься в карете. Фу!
--Ей-богу, мадам,--отвечал Принц, на которого слова Торы явно произвели большое впечатление,--хорошо, что вам не нужно выходить замуж за женщину. Однако в том, что вы говорите о женах, есть немалая доля правды. Вот и у меня, мадам, есть жена. Эта дама ...
--Прошу вас, пожалуйста, не волнуйтесь! --прошелестел елейный голосок леди Кросби из-за дивана. Склонившись над спинкой, она положила свои белые ручки на плечи принцу, Оставив на его сюртуке следы рисоввой пудры. Затем обвела
томным взором всех собравшихся. Хотя леди Кросби исполнилось сорок два года, глядя на нее, никто бы не догадался, что она уже бабушка.—Стыдитесь!--упрекнула она Тору.--Наш славный принц постоянно слышит одни придирки и ложь. Зачем досаждать ему всякими неприятностями? Разве не будет лучше, сир, если мы пойдем обедать?
--Моя жена, будь она проклята... Прошу прощения, что вы сказали, мадам?
--Обедать, сир!--прошептала ему на ухо леди Кросби.--Кажется, сегодня будет карп и баранье жаркое. Разве не лучше ...
--Ей-богу,--вскричал его королевское высочество, поднося к губам ручку леди Кросби и целуя ее,--вы правы, как всегда! Обедать, обедать, непременно! И, если позволите, еще стаканчик ледяного пунша. Спасибо. Мм... Черстрсон, дружище!
Черстрсон бесцеремонно пихнул принца в спину, и тот встал на ноги без малейшей неловкости. Георг-Август-Фредерик, словно в него вдохнули свежие силы, предстал перед гостями во всем своем величии.
--Леди Кросби, вашу руку. Мисс Борх, прошу вас, другую руку. Нет, нет, я возражаю! Вы сядете рядом со мной, мисс Борх,--позаботьтесь об этом, майор Мак-Грегор!--и усладите мой слух вашими интересными высказываниями. Милорды, дамы и господа! Следуйте за нами!
Так они вышли на площадку, оклеенную алыми обоями, и по широкой лестнице спустились на нижний этаж. Гости испытывали самые разноречивые чувства. Гарри, которого вспышка Торы расстроила боль-
ше, чем он мог полагать, молча шел рядом с Еленой. Сама же Елена была слишком расчетлива и слишком трезва, чтобы делать какие-либо замечания по адресу Торы на публике. Однако его молчание приводило ее в ярость.
-- О да,--прошептала она.
--В чем дело?
--Твоя деревенская дурочка по-своему мила. У нее хорошие зубы и, по крайней мере, относительно тонкая taille.
--Ах, оставь, ради бога!
--Гарри!
--Если ты хочешь сказать, что у нее хорошая фигура,--прошептал он в ответ,--так и говори: «фигура», а не taille.
Негодущий взгляд Елены отчасти отрезвил его. Разумеется, фигура есть у всех, в том числе и у светских дам. Однако французское слово taille кажется более изысканным и вежливым. Ее обычай- но деликатные обороты речи в сочетании с
грубой прямотой и страстью к двусмысленностям иногда ужасно смешили Гарри. Однако сейчас ему было не до смеха. Лучше напиться до ...
Нет, погодите! Ему нельзя пить! Вдруг нахлынули воспоминания из другой жизни--нахлынули и захлестнули его с головой. У него отменное здоро-
вье, и он любит выпить. Но сейчас опасно прикасаться даже к вину. Они подошли к столу. Высокие французские окна выходили в парк, Дождь перестал. Полная луна мертвенным светом освещала подстриженные лужайки с деревьями и статуями.
Хотя Карлтон-Хаус был недостроен--в нем еще не было знаменитых впоследствии золотой гостиной, библиотеки и готической оранжереи, столовая, в которую их провели, поражала воображение. Под потолком, расписанным полетнее небо, за уставленным цветами столом, со стульями,
обтянутыми алой материей, они приступили к обеду, который быстро перешел в буйную оргию.
--А подлец Питт, будь он неладен,--кричал мистер Черстрсон,--еще рассуждает о налоге на доходы! Налоги, ей-богу! Помню, они хотели ввести налог на надгробные плиты! Король сходит с ума ... тори прочно держатся у власти... война с Францией будет идти вечно просто потому, что Георгу Третьему не нравится, как французы управляют своим государством.
Черт побери, что за страна!
Гарри покивал: да, времена действительно тяжелые.
--Я готов перерезать себе глотку, ей-богу, если ...--Черстерсон сделал паузу и вдруг хитро подмигнул.--Ничего! Скоро вы узнаете и хорошую весть. Вот чем я утешаюсь, лорд Чермис, да еще почтенной мадам «Приют актёра». Часто ли вы бываете в театре, милорд?
--Боюсь, прошло много времени с тех пор, как я последний раз был в «Приюте актёра».
--Так приходите и посмотрите представление!-- вскричал Черстрсон, хватая Гарри за руку.--Обещайте, что придете!
--Если ложи еще не заняты ...
--Ложи? Ну что вы! Приходите на репетицию. А если у вас отыщется лишняя гинея-другая, лорд Чермис, вы поступите мудро, купив часть акций почтенной мадам »Приют актёра». Ну как?
--Не сомневаюсь в этом, сэр.
--Но покончим с этим!--вскричал мистер Черстрсон и сделал столь широкий презрительный жест, что чуть не упал со стула.--Покончим с низменными вопросами барыша! Джентльмены не говорят о делах. Если же вы соблаговолите навес-
тить нас, милорд, я буду премного вам благодарен, коли вы  осчастливите нас своим присутствием в ближайшие два дня.
--В ближайшие два дня?
--Увы!
--Но почему?
--О! Это тайна!--Мистер Черстерсон вдруг сделался очень серьезным. Понизив голос, он склонился вперед и постучал пальцами по столешнице.--Наш Принни,--он кивнул в сторону главы стола,--славный малый. Клянусь честью, так и есть, несмотря на все гадости, что о нем гово-
рят! И ни один человек на земле не заслужил такой жены, какую всучили ему!
Гарри закашлялся.
-- Говорят ... его брак .. не слишком удачен?
--О господи!--вполголоса сказал майор Мак-Грегор справа от Гарри.
--Послушайте-ка!--Мистер Черстерсон поднял вверх палец, как человек, желающий говорить откровенно.--Ему так или иначе пришлось бы на ком-нибудь жениться, иначе они не выплатили бы его долги. Но зачем старый король выбрал из всех возможных кандидаток Каролину Брауншвейгскую?
А Нигель Слатер допустил трагическую ошибку, не предупредив принца заранее.
--Значит, лорд Амстронг не предупредил его?
--Ни словечком не обмолвился! Милорд, вы бы видели лицо нашего Принни, когда ему впервые представили невесту! Но он джентльмен, черт побери! Вот что он тогда сказал: «Нигель, мне нехорошо, пожалуйста, дайте мне стакан бренди».--Тут мистер Черстерсон ткнул в воздух пальцем еще энергичнее.--Не то чтобы она была некрасивой, Нет! Но она
сумасшедшая! Черт побери! Она ненормальная--почти такая же, как и сам старый король. Вы слышали, что произошло на их первом совместном парадном обеде, перед тем как они обвенчались?
Гарри искренне заверил, что не слышал.
--Так вот,--задумчиво продолжал мистер Черстерсон.--Мадам Каролина соорудила себе высокую прическу, утыкав всю голову гребнями. Кстати, волосы у нее такие же грязные, как и вся она, но это так, к слову. Кто-то из присутствовавших за столом невинно заметил, что у англичанок красивые волосы. «Майн Готт!--завизжала мадам Каролина.--А
расфе у меня не красифые фолосы?». И вынула все гребни из своей прически, все до единого! Она распустила свои космы, они разметались по столу и попали в суп Нигелю Слатеру. Жаль, что вы не видели лицо принца!
Последовала короткая пауза. Гарри изо всех сил старался сохранять такую же серьезность, как и его собеседник; наконец ему удалось побороть смех.
--Но что сказал тогда его королевское высочество, мистер Черстерсон?
--Ничего!
--Совсем ничего?
-- При посторонних--ни слова, заметьте, даже после того, как их обвенчали! А его проклятая женушка каждую ночь топала по спальне и причитала: «Майн Готт, как я несшастна!».
Мистер Черстерсон вскочил на ноги и принял величественную позу, осушая очередной бокал.
--За первого джентльмена Европы!--объявил он, со стуком ставя кубок на стол.--В горе и страдании, в трудах на благо общества и домашних злоключениях-- короче говоря, во всех многообразных бедствиях, которые постигают его, он пришел сюда сегодня по поручению, которое делает честь его добрым порывам и его щедрому сердцу. Почему же, сэр, он сегодня здесь?-- повернулся Черстерсон к Гарри.
--Откровенно говоря, понятия не имею.
--Повторяю вопрос, сэр: зачем он здесь? Почему все мы собрались под этой гостеприимной кровлей? О каком предмете, сэр, мы будем толковать?
--Не знаю,--буркнул Гарри, смущенный тем, что на него глазели, словно на члена оппозиционной партии.
Мистер Черстерсон гулко стукнул кулаком по столу.
--О браке, клянусь Богом!--громко и торжественно воскликнул он, как будто выступал в палате общин.--Вот именно! О браке!


















           Г Л А В А  3

Заслышав зловещее слово, которое, казалось, сеяло тревогу и уныние, когда бы и где бы оно ни произносилось, принц, сидящий во главе стола, угрюмо замолчал. Мистер Черстерсон, позабыв о палате общин,грациозно сел на место и, сияя, повернулся к Гарри.
--Брак?--воскликнул последний.--Но кто же собирается вступить в брак?
--Я,--со скромной гордостью признался мистер Черстерсон. Возможно, он был не в лучшем виде. Одна коленная пряжка отстегнулась, шейный платок сбился набок, жилет был весь в винных и табачных пятнах. Зато он не располнел. Его обаяние, его красивый, бархатный тенор более чем искупали и
длинное бордовое лицо, и нос, про который говорили, что им можно разжигать огонь.
--После кончины моей первой жены, лорд Чермис, я думал, что похоронил всю любовь вместе с нею. Я был не прав и первый признаю свою ошибку. Через три дня, двадцать третьего апреля, я соединюсь брачными узами с самой красивой, самой божественной и самой славной представительницей прекрасного пола!--Энергия мистера Черстерсона
била через край.--Ах, моя несравненная Диана!-- воскликнул он посреди мертвой тишины, мечтательно обращаясь к потолку.--Мое зеленоглазое божество! Любовь моей жизни! Мой кусочек небеленого полотна!

В перегретой столовой, насыщенной винными парами и приторным ароматом красно-белых роз, послышался густой бас, исполненный непреодолимого достоинства.
--Мистер Честертон!
Мистер Честертон встал на ноги, заложив одну руку за борт своего длиннополого сюртука, и храбро посмотрел на своего хозяина. Принц Уэльский также встал, хотя и не без труда. Однако после того, как он отыскал взглядом драматурга, жесты его стали легкими и непринужденными.
--Мистер Черстерсон, сэр!--сурово заявил он.--Вы пьяны!
--Ваше королевское высочество, сэр!--отвечал Честерсон, широко разводя руками, словно желая подчеркнуть свою прямоту.--Я совершенно с вами согласен!
--Отлично! В таком случае,--промолвил его королевское высочество, немедленно смягчаясь и проявляя великодушие,--более мы не будем об этом говорить!
--Сэр, я глубоко вам признателен.
--Пустяки, сэр. Однако ...
Хотя их хозяин не произнес ни слова, его королевские глаза недвусмысленно и зловеще приказывали сесть. Красноречие мистера Честерсона, когда он заводился не на шутку, требуя отдать под суд Уоррена Хейстингса, генерал-губернатора Индии, по обвинению в жестокости и коррупции, вызывало
слезы на глазах многих членов палаты общин. Сейчас же принцу Уэльскому не хотелось, чтобы кто-либо отнимал у него лавры ниспровергателя.
Мистер Честерсон сел на место. Массивная фигура принца нависала над столом, словно воздушный шар; высокие свечи в золотых канделябрах от жара кренились во все стороны. Язычки пламени, шипя, бросали отблески на красные стены, синий потолок и невозмутимых лакеев, стоявших за каждым стулом. Однако ярче всего освещалось лицо его королевского высочества, теперь красное, как у рака, и его увлажнившиеся глаза.
--Дорогие друзья,--начал он, задыхаясь от переполнявших его чувств,--на одно мгновение я действительно разгневался!
Пауза--для вящего эффекта. Все гости устремили мрачные взгляды в свои тарелки, кроме Гарри, который задыхался во влажной, жаркой, надушен-
ной атмосфере, и Торы, которая сидела, прикусив губу. Он встретился с ней взглядом; угадав, что она сожалеет о своей вспышке и страстно хочет помириться, он снова воспрянул духом.
--Но я разгневался,--тепло продолжал принц,--только потому, что заявление мистера Честерсона оказалось преждевременным. Я сам хотел объявить о его женитьбе!
--Уверена, именно так вам и следует поступить!-- всхлипнув, пропела леди Кросби.
--Как вы догадались, я нахожусь здесь инкогнито. Обременительные обязанности,--принца слегка передернуло,--вынуждают меня завтра вернуться в Бейсингстоук. Тем не менее я полагал, что будет справедливо явиться сюда накануне его женитьбы на мисс Диане Веннинг. Я должен оказать честь моему старому высокочтимому другу. Он--не только выдающийся государственный деятель, который ох-
раняет и поддерживает стойкие принципы вигов, но и автор таких поистине бессмертных комедий, как «Соперники» и »Школа злословия». ( Чумак внезапно понял, что он находится в обществе Шеридана—автора этиъ пьес. И очень обрадовался этому знакомству. Не каждый день встречаешься с знаменитостями прошедших веков).
Гости загудели; затем послышались жидкие хлопки, постепенно перешедшие в шквал аплодисментов. Мистер Честерсон никак не ответил на речь принца. Казалось, в этот короткий миг он обозревает свою жизнь, которая вовсе не являлась комедией. Принц растрorался еще больше.
--На этот небольшой обед,--загремел он, слегка покачиваясь,--я пригласил только тех, кто хотя, возможно, и не отмечен высшими наградами, однако славится чистотою в частной жизни. На сей раз они меня не поймают, клянусь Богом! Сегодня я не дам пищи для скандальной хроники!
--Мой милый!--прошептала леди Кросби, хватая принца за рукав.--Милый!
--Ах да!--Принц немедленно и величественно восстановил свое достоинство.--О чем бишь я ... В качестве свадебного подарка для мистера Черстерсона и его невесты я купил побрякушку--безделицу, сущий пустяк,--судя по щелчку
его пальцев, «пустяк» стоил по меньшей мере две или три тысячи,--который я и подарю мистеру Честерсону в надлежащее время, в конце нашего веселого обеда. До тех пор--ни слова более! Мне остается лишь добавить ...
Принца душили слезы. Его многочисленные подбородки тряслись. К ужасу Гарри и страху Торы, глаза принца наполнились слезами, которые ручьем хлынули по толстым щекам.
--Остается лишь добавить ...--продолжал принц,--что я желаю мистеру Честресону быть счастливее во втором браке, чем счастлив я в первом!--Он склонил голову.
Последовали оглушительные аплодисменты. Они эхом отдавались от красных стен, от невозмутимых лакеев; они подняли вихрь в душной, отравленной атмосфере зала, в котором никогда не открывали ни одного окна.
Гарри повернулся к Честерсону.
--Какого черта!--воскликнул он.--Ведь это не первый его брак!
--Что?--поспешно переспросил его собеседник.
--Мистер Честерсон, мне надоели притворство и фальшь. Принц тайно женился почти десять лет назад, в декабре тысяча семьсот восемьдесят пятого года, на Марии Фитцхерберт у нее дома на Парк-стрит, получив особое разрешение Римско-католической церкви!
Мгновенно протрезвевЦIИЙ мистер Черстерсон поверну л к нему побледневшее лицо.
--С тех пор,--продолжал Гарри --были обнаружены документальные свидетельства его женитьбы на миссис Фитцхерберт.
--Ради бога, замолчите! Вы что, хотите, чтобы его лишили престолонаследия?
Однако было слишком поздно. Аплодисменты смолкли. Впрочем, через секунду они возобновились и стали громче, чем прежде, как будто шум спо-
собен был вытеснить из памяти его слова. Только сейчас Филип понял, какую убийственную ошибку он совершил. Много лет ходили слухи о тайном браке
принца, однако слухи эти были не доказаны и недоказуемы. Их отрицал мистер Фокс в палате общин, который опирался на клятвенные заверения самого принца. Слухи приходилось опровергать: по закону человек, женатый на католичке, не мог стать королем.
Когда Филип заявил, что обнаружены документальные доказательства «с тех пор», он имел в виду, что они найдены в новое время. Однако все гости за столом, естественно, решили, что улики имеются лично у него, а следовательно ...
Да, очевидно. большинство из гостей именно так и подумали. Аплодисменты смолкли, и в зале воцарилось напряжение; снова стало слышно, как шипят и плюются свечи. Принц Уэльский во главе стола застыл с кубком в руке. Другую руку,
с салфеткой, он приложил к губам, так, словно его сейчас вырвет. Ярко сияла на сюртуке звезда ордена Подвязки, блестели влажные серые глаза навыкате.
--Полагаю,--заявил принц,--лорд Чермис--тори.
Как будто вмиг протрезвев, как и Черстерсон, он швырнул салфетку на стол.--Что я слышу, сэр?-- продолжал он.--За моим столом!--И его детские глаза снова увлажнились.--Вы бросили вызов моей чести и солгали. Не хотите ли объясниться или извиниться?
Гарри, ногу которого вдруг свело судорогой, с трудом поднялся с места.
--Сэр,--упрямо заявил он,--я не могу отрицать правду. Я не солгал, о чем прекрасно известно вашему высочеству.
Все были потрясены такой дерзостью. Майор Мак-Грегор привстал; леди Кросби закрыла лицо руками. Елена, у которой от жары потекли румяна, смотрела на него бешеным взглядом. Леди Рейли открывала и закрывала широкий рот, словно рыба. Только Тора была просто удивлена.
--Разумеется,--продолжал Гарри, хотя горло у него пересохло,--я могу и извиниться, и объясниться!
--Прошу вас, сэр!
--По закону на брак принца требуется согласие короля. Согласие не было получено. Следовательно, ваше королевское высочество, ваш брак с миссис ...
--Никаких имен!--отрезал мистер Черстерсон.--Никаких имен!
--Следовательно, ваш первый брак, сэр, был незаконным. В миг дурацкого раздражения, вызванного неизвестно чем, я произнес слова, о которых от всей души сожалею. Примите
мои заверения, что лично у меня никаких документальных доказательств нет, что компрометирующие вас улики не будут найдены при вашей жизни, и я сам ни словом более не за-
икнусь о данном предмете.
Полковник Хенкс, в красном мундире и черных сапогах, немедленно вскочил на ноги. Его высокий, невыносимо скрипучий голос зазвенел как пила.
--Завтра,--сказал он, обращаясь к принцу,--друзья вашего королевского высочества позаботятся о том, чтобы он больше не заикался ... ни о чем. Но сегодня ...--Полковник замолчал и улыбнулся.
Вдоль стола летящей походкой шел лакей с подносом, на котором лежало запечатанное письмо. Его поклон и подъем бровей означали, что письмо предназначается полковнику Хенксу. Полковник прочел письмо и смял его в кулаке таким дви-
жением, словно откручивал кому-то шею.
--Вот хорошая весть, сир!--радостно воскликнул он.
--Да? И какая же?
--Позволит ли мне ваше высочество ненадолго отлучиться в парк в сопровождении лорда Чермиса?
Разгневанный принц изумленно воззрился на него.
--Полковник Хенкс,--загремел он,--вы что, забыли,
в чьем присутствии вы находитесь? Предложить дуэль в парке в ...
--Дуэль? Что вы, ваше королевское высочество! Я не позволил бы себе забыться и на миг! У меня и в мыслях не было ничего подобного!
--Тогда что же все это значит, черт побери?
--Данное письмо, сир,--полковник Хенкс снова смял письмо в кулаке,--пришло в ответ на записку, посланную мною почти два часа назад. В письме сообщается, что... один мой знакомый прибыл сюда, чтобы нанести мне визит. Я бы хотел, чтобы лорд Чермис познакомился с ним.
--Что за знакомый?--спросил принц.
--Просто один мой знакомый, сир.
--Я спрашиваю, что за знакомый?
--Его фамилия Сэм Мендес.
Фамилия эта ничего не сказала ни Гарри, ни четверым присутствовавшим за столом дамам. Однако она, очевидно, была хорошо знакома мистеру Черстерсону, майору Мак-Грегору и принцу, а также Рону Хенксу.  Черстерсон вскочил на ноги.
--Погодите, погодите!--запротестовал он.--Давайте играть честно!
Полковник Хенкс оглядел его без всякого выражения.
--Вы очень меня обяжете, мистер Черстерсон, если помолчите, когда я обращаюсь к его королевскому высочеству. Вы попали в Карлтон-Хаус не по праву рождения. При всех ваших талантах, мистер Черстерсон, вам все же время от времени
надлежит вспоминать о том, что вы--всего-навсего неотесанный ирландец.
--Что такое?!--заревел майор Мак-Грегор.
ЧСерстерсон и майор Мак-Грегор одновременно вскочили на ноги и шагнули вперед. Гарри, стоявший между ними, обхватил их обеими руками и удерживал до тех пор, пока они не поймали взгляд принца и не остановились. Леди Кросби разрыдалась, прикрывшись веером.
--Подумайте, сир!--отрубил нимало не смутившийся полковник Хенкс.--Этот человек,--кивком он указал на Гарри,--нанес вам прямое оскорбление.
Так кто же лучше Мендеса может преподать ему урок и приучить держать язык за зубами?
Его королевское высочество посмотрел на кубок в своей руке, посмотрел на стол и ничего не ответил.
--Да, возможно,--проговорил он наконец, поднимая глаза.--То есть, если лорд Чермис ...
Гарри повернулся к полковнику Хенксу.
--Я принимаю ваш вызов, что бы за ним ни крылось,--презрительно заявил он.--Я к вашим услугам.--Затем он повернулся к принцу и вежливо добавил:--А также к вашим, сир, хотя вы, возможно, мне и не доверяете.
Принц снова замялся и опустил глаза.
--Черт побери, Чермис,-- прошептал он,-- вы храб-
рец!--Принц хватил пустым кубком по столу--очевидно,
у него в очередной раз переменилось настроение.-- Отлично!--прогудел он, раздуваясь от важности.--Но я ничего об этом не знаю и не желаю знать. Если двое моих гостей просят разрешения удалиться, чтобы погулять в парке, я с радостью отпускаю их. Вот и все. Ни слова больше! Что же до остальных ... будьте любезны, садитесь!
Полковник Хенкс отступил на два шага назад, поклонился Гарри и жестом указал в сторону двойных дверей.
-- После вас, Чермис!
--Что вы!--улыбнулся Гарри.--После вас!
--Так не пойдет, Чермис. Я настаиваю!
--И я настаиваю,--не сдавался Гарри.--Полно, сэр, ступайте вперед! Вам не нужно бояться повторения того, что случилось сегодня на лестнице.
Его укол попал в цель. Полковник Хенкс оскалил зубы и уже начал замахиваться. Гарри расхохотался ему в лицо.
--Клянусь небом!--пробормотал майор Мак-Грегор, глядя на них через плечо.--Видел я людей, которые ненавидят друг друга. Но чтобы до такой степени!
--Мак-Грегор!
--Да, ваше высочество?
--Прошу вас, сядьте.
Напряжение было велико, и на миг показалось, что майор Мак-Грегор не послушается принца. Однако и он, и Черстерсон все же сели. Леди Рейли, крепкая старуха родом из прошлого века, откровенно наслаждалась происходящим. Елена, раздувая ноздри, казалось, раздумывает о чем-то; по-видимому, в глубине души она тоже наслаждалась стычкой.
Тора отвернулась. Полковник Хенкс кивнул и широким шагом направился к большим двойным дверям, раскрашенным в черный цвет с
золотом,--их поспешил распахнуть мажордом. Гарри поспешил за ним. Все молчали, но даже неподвижные лакеи провожали их взглядом.
Принц Уэльский остался стоять. Его пустующий бокал проворно наполнили ледяным пуншем. Он осушил его одним глотком, сразу опьянел и украдкой, смущенно покосился на мистера Черстерсона.
--Кевин, послушайте! Кевин!
--Да, сир?
--Возможно, вы и правы, Кевин. Мне это не нравится. Черт меня побери, если нравится!
--Значит, остановите их. Время еще есть!
--Не могу. Чермис не сможет болтать, если проведет неделю-другую в постели, а мы тем временем решим, что делать. Он пэр, Кевин, его трудно посадить в тюрьму или выслать. Его н-непременно надо п-проучить ... Если только кто-
нибудь не вызовет его на дуэль ... я ...
Мистер Черстерсон вытянул шею и зашипел как змея.
--С-сир! Ш-ш-ш! Осторожнее!
--У меня и без того много врагов!--заревел его королевское высочество.--Я не могу рисковать, раз он знает! Все равно Чермис--спортсмен. Я тоже спортсмен. Однако его я считал совершенно другим человеком. Против Бристольского Молота он--сущий воробышек!
--Сир!-- вскричал Черстерсон.
Перья в дамских прическах закачались. Принц тяжело опустился на место. Елена, начавшая было приподниматься со стула, вспомнила о своей холодной предусмотрительности и поспешно села снова.
--Кто такой Мендес?--спросила она.--Профессиональный боксер?
Казалось, принц задается вопросом: «Почему, ну почему я вечно попадаю во всякие неприятности?».
--М-мадам,--ответил он вслух с пьяной бравадой,--этот Мендес--занимается искусством бокса, которому я с гордостью п-покровительствую как граф Честер. Тем не менее, леди Чермис, я сожалею ...
--Не стоит,--сказала Елена.
-- П - простите?
--Я обожаю своего дражайшего Гарри,--еле слышно заявила Елена, закрывая глаза.--Я уже говорила и повторю снова: мы--счастливейшая пара во всей Англии!--Она замолчала и пожала плечами. --И все же... Если мой муж упорствует в своих безумных выходках, он должен понести наказание.
--Должен, леди Чермис?--переспросила Тора.
Теперь Тора вскочила на ноги--так резко, что ее
стул, подбитый красной материей, упал. Лакей тут же поставил его на место.
Тора стояла, приоткрыв рот, однако лицо ее оставалось невозмутимым, лишь в глазах мелькали искры, словно она что-то вспоминала.
--Ваше высочество,--заявила она, тяжело вздохнув,--позвольте мне следовать за ними!
--Что такое?
--Позвольте мне,--звонко повторила Тора,--сле- довать за полковником Хенксом и... моим возлюбленным!
Елена схватила столовую ложку и яростно пыталась ее согнуть. Казалось, принц был более изумлен, чем потрясен.
--Что я слышу, мадам!--фальшиво-добродушно произнес он, похохатывая.--Вам не к лицу такие выражения. И такие зрелища, дорогая моя, вовсе не предназначены для хорошеньких глазок молодых дам вроде вас.
--Тогда, с разрешения вашего высочества или без него, я все равно ухожу.
Подобрав шелковые юбки, Тора поспешила к двойным черным с золотом дверям.
--Мадам!
Не только голос принца заставил ее остановиться и полуобернуться--на нее смотрело множество глаз. Все присутствующие, не исключая и лакеев, пришли в ужас, кроме хитроумной леди Рейли, которая вспоминала Георга Второго и радостно потирала руки.
Принц, икнув, снова вознес над столом свою массивную тушу. Его ловко подхватили сзади и выпрямили.
--Мадам-- заговорил он ужасным басом, похожим на голос актера Джона Кембла,--я ...--Он инстинктивно вытянул вперед руку, схватил бокал с ледяным пуншем и медленно выпил; все гости следили за ним. Затем он швырнул кубок, который лакей, преуспевший в долгой практике, ловко перехватил в воздухе.--Нет, черт побери, пусть идет!--заревел принц, делая жест мажордому, преградившему выход.--Девчонка-то с характером! Но я никогда не слыхал, что она--
подружка Чермиса. Мак-Грегор, почему вы мне ничего не говорите? Сейчас она увидит, как Бристольский Молот изобьет ее друга до полусмерти, и ей это не понравится!
Ему ответил звонкий и приветливый голосок Торы.
--Вам не нужно бояться, сир! Ему не будет никакого вредаl Но пусть Бог поможет вашему Бристольскому Молоту!
Она повернулась и выбежала вон.


Мендес уже минут пять пребывал в глубоком обмороке. Он так и не увидел удара, прикончившего его. Парк, протянувшийся до самого Мальборо-Хаус на западе, почти до середины Уорик-стрит на востоке, а к югу до улицы Мэлл, блистал в лунном свете. Однако сейчас к нему добавились и другие огни.
Поднятые высоко над головой факелы очень медленно двигались вокруг восточной части Карлтон-Хаус и высвечивали угол дворца с его тыльной стороны. Должно быть, весть принес кто-то из слуг или обитателей дворца. Факельщики, посыльные, нищие, азартные игроки? Все толпились вокруг
портика, ждали, когда начнут подавать кареты, и, перешептываясь, глазели на невиданное зрелище.
Послышались глухие удары и шум драки. Толпа продвинулась вперед и замерла на месте. На подстриженном газоне, совсем недалеко от открыто-
го окна-фонаря, лицом к зрителям, стоял Сэм Мендес. В свете факела блеснула мокрая трава; вот пламя взметнулось выше, и все увидели белую, выбритую голову Бристольского Молота. Он стоял, широко расставив ноги, подняв сжатые кулаки на уровень плеч и выставив вперед локти. Все
видели его мощные плечи в шерстяной фуфайке, его могучие руки и плотный живот.
Бристольский Молот был так разъярен, что даже не поприветствовал своих поклонников. У него не получалось провести ни одного удара! Всякий раз, как он приседал или уклонялся, всякий раз, когда приближался к противнику, пытаясь навязать тому ближний бой или взять его в клещи, чтобы за-
кончить раунд и немного отдохнуть, его кулаки загадочным образом промахивались или же он хватался за воздух.
Еще ни один противник, к тому же такой высокомерный, не избегал наказания--обычно Мендес наносил удар в солнечное сплетение или область сердца. Сэм яростно замахнулся, но удар пришелся мимо. Его противник снова ударил. У Мендеса задрожали колени, изо рта полилась коричневая пив-
ная пена, запачкав ему фуфайку. И тут последовал финальный удар--хук слева в челюсть,
нанесенный в полную силу, так что бьющий рисковал сломать себе руку.
У Мендеса подогнулись колени. Он сложился под прямым углом, как будто его проткнули насквозь. Потом рухнул на траву и больше не двигался. Зрители слышали лишь тяжелое дыхание его противника, который по-прежнему стоял на месте, опустив голову. Пот заливал Гарри Андерсену глаза, рубашка прилипла к телу. Он хватал открытым ртом холодный влажный воздух и, рассеянно подняв левую руку, сжимал и разжимал пальцы. Рука заныла и вздулась, костяшки были ободраны в кровь. Перелома нет. Но если бы он попытался раньше уложить Мендеса ударом в челюсть ...
В мокрой насквозь рубашке стало холодно. Гарри огляделся в поисках сюртука и жилета, которые он отшвырнул в сторону. Вокруг лежал тихий парк; в некотором отдалении от открытого эркерного окна стоял мраморный пьедестал с мраморной же статуей Пана, который склонил голову набок, играя на свирели, и обозревал всю сцену.
--Вот это да!--еле слышно выдохнул чей-то голос, исполненный благоговейного ужаса.--Ах, чтоб меня! Молота уложили раньше времени!
--Закрой пасть!--отозвался другой голос.--Чистый нокаут?
--Чтоб тебя! Да ему не встать и через тридцать восемь минут, какие уж тут тридцать восемь секунд!
--Но как барин сумел?
--Да потому, что он бьет сильнее Молота. А ты что скажешь?
--Это еще не конец, лопни мои глаза! Ты видал, чтобы кто-нибудь так дрался? Видел его удар сбоку? Эй, вы! Сэр!
Гарри обернулся. При свете факелов толпа, придвинувшаяся ближе, увидела бледного человека, который вполне мог бы стать боксером среднего веса. Ни воротника, ни шейного платка на нем не было. С рукава батистовой сорочки пропала бриллиантовая запонка; сама сорочка была разорвана почти напополам. А на лице его была печать, словно оставленная самим Паном,--казалось, его белое лицо светится в темноте.
--Сэр,--прохрипел один из зрителей с величайшим почтением,--как вам это удалось?
Гарри посмотрел на любопытного без всякого выражения.
--Не знаю,--сказал он.
Окна по длинному фасаду дома были темные, если не считать света, пробивавшегося из-за штор в открытом эркерном окне. Тора, без плаща или накидки, но приподняв юбки, чтобы не замочить их в траве, подбежала к нему.
--Надень сюртук,--сказала она.--Ты простудишься и умрешь.--Потом она развернулась к толпе.-- Пожалуйста, уходите!--попросила она.--Прошу вас, пожалуйста, уходите!
Кто-то откашлялся. Из тени дома появился низенький толстячок в коричневом сюртуке и багровом жилете. Под треуголкой его круглое, румяное, довольно хитрое лицо скривилось в почтительной гримасе. Держа в руке часы с откинутой
крышкой, он подошел к черте, которую каблук упавшего Мендеса пропахал в дерне.
--Тридцать секунд!--объявил он.--У него еще восемь секунд, чтобы вернуться к борьбе.--Он посмотрел на черту в дерне и захлопнул часы.--Милорд, объявляю вас победителем.
--Гарри! Прошу тебя, надень сюртук!
Полный человечек поклонился зрителям, улыбнулся им и сухо хлопнул в ладоши.
--Расходитесь!--крикнул он.--Расходитесь, добрые
люди, не то караульные вас арестуют. Нет, погодите! Мне нужно два человека, чтобы вынести Мендеса на улицу. Вот вам за труды.--Порывшись в кармане, он достал шиллинг и бросил его в толпу.
Пламя покачнулось. Самый высокий зритель нагнулся и поднял шиллинг, крича, что поделит его потом. В тишине множество рук проворно подхватили бесчувственного Мендеса и потащили его прочь. Все они были голодны; некоторые почти умирали от голода; они дрались бы в пыли из-за трех
полупенсов, что уж говорить о шиллинге.
Сопровождаемый стонами и проклятиями, факел скрылся за углом и исчез. Три призрачные фигуры на газоне освещала только луна.
--Господи, господи, господи!--злорадно щебетал толстый человечек.--Ну и начнут они выцарапывать друг другу глаза, я вам обещаю, когда станут делить мой шиллинг! Вот бы на что посмотреть!--Он обернулся и поклонился Торе.--А теперь, милорд ...
--Подождите!--сказал Гарри, отдышавшись и прикладывая ко рту кровоточащие костяшки пальцев.-- Мне показалось, я видел вас тут совсем недавно. Откуда ...
--Действительно, я был здесь, лорд Чермис. Позволь45те представиться: Рон Ховард, эсквайр, к вашим услугам!
--Разве вы не присутствовали при том, как полковник Хенкс ...
--Ах!--вздохнул мистер Ховард, снова низко кланяясь.--Будем справедливы к полковнику Хенксу! Он желал, чтобы вас побили по всем правилам. А меня, Рона Ховарда, с вашего позволения, назначили рефери.
-- Но где Хенкс сейчас? Что с ним случилось?
--Ах! Он осмотрительный джентльмен, лорд Чермис. Уж так ему хотелось посмотреть, как вас побьют, но он справедливо рассудил, что нельзя надолго отлучаться от стола Известной Персоны. Поэтому через некоторое время он скрепя
сердце ушел. У полковника Хенкса не возникло сомнений в исходе схватки. Зато я ..ю
Услышав наконец мольбы Торы, Гарри поднял
жилет и сюртук и с трудом надел на себя. Он огляделся в поисках воротника и шейного платка, однако их нигде не было. Тогда он обратился к Торе.
--Я знал, естественно,--заявил он,--что они готовятся так или иначе побить меня. Но я ненавидел Хенкса столь сильно, что мне было все равно. И тем не менее! Мне стало немного не по себе, когда я увидел Мендеса.
Мистер Ховард хихикнул, и его густые брови поползли вверх.
--Вы, разумеется, встревожились, милорд?
--Встревожился? Это еще мягко сказано! В конце концов, я со школьной скамьи ни разу не дрался по-настоящему!
Возможно, сказалось влияние лунного света, однако с мистером Ховардом и с Торой вдруг произошла разительная перемена.
--Лорд Чермис,--заявил первый,--сейчас не время
для шуток!
--Какие шутки? Я говорю правду!
--Да ведь вчера я собственными глазами видел, как вы уложили чемпиона Англии в его собственном тренировочном зале!
--Что?!
--Вы не помните, милорд?
--Я... был пьян,--наобум ответил Гарри. Опьянение казалось достаточно веской причиной--во всяком случае, здесь почти все и почти всегда были пьяны.
--Джексон по кличке Джентльмен,--продолжал мистер Ховард,--давал вам урок бокса. Разумеется, дрались вы в перчатках, а не голыми руками. Ему не понравилась ваша стойка и то, как вы держите руки. Вы не соглашались. Тогда Джентльмен Джексон решил проучить вас, Однако преуспел не больше Мендеса.
--Мистер Ховард,--вмешалась Тора,--если вы
позволите, я все объясню ...
--Мадам,--возразил Ховард, снова низко кланяясь и снимая шляпу,--Джексону всего двадцать пять лет. Его воодушевила победа над евреем Розенфельдом, хотя многие считают тот бой одним из самых грязных. Несмотря на все его »благородные» манеры, он может превращаться в настоящее чудовище. Так и вышло.
--И что же произошло?
--Милорд,-- говорит мистер Джексон,--не бойтесь дать сдачи: мне вы не повредите. В следующий миг он сидел на полу--заметьте, он не вырубился, но глаза у него так и выпучились. А вы ... да, слегка навеселе--теперь я припоминаю!-- стянули перчатки и вышли из зала, как будто действительно не знали, как вы туда попали.
--Но это невозможно!--возразил Гарри.
--Лорд Чермис,--объявил мистер Ховард, позвякивая мелочью в карманах,--мы с вами можем заработать кучу денег, но сейчас я об этом говорить не стану.
Тора снова попыталась вмешаться, и ее опять остановили.
--Джексон,--медовым голосом продолжал Ховард, --тяжелее вас фунтов на двадцать, а то и больше, и находится в прекрасной форме. Поскольку он --чемпион Англии, ему неприятно, что над ним смеются. У вас есть и другие--весьма высокопоставленные--враги. Очень скоро, лорд Чермис, вы окажетесь в большой беде. И когда вас постигнет несчастье, прошу вас, запомните мое имя: Рон Ховард, эсквайр.
Меня всегда можно найти в пивной «Жираф и лиса» на Вуберн-стриг, напротив Маквисс-Корт и «Приют актёра». Мадам, мое нижайшее почтение. Сэр, ваш покорный слуга.
Мистер Ховард в последний раз поднял и снова надел на голову свою треуголку. Пан провожал задумчивым взглядом уходящего прочь мистера Ховарда, самодовольного низенького толстяка с лицом Купидона. Он завернул за восточный угол дворца Карлтон- Хаус и, насвистывая, пропал из вида.
А Гарри посмотрел на Тору.
--Да,--сказала она в отчаянии,--ты даже сейчас не можешь ничего вспомнить, не так ли? Все потому, что ты настолько ненавидишь это занятие, что твой разум отказывается фиксировать его.
--Тора! Послушай! Неужели ты говоришь о ...
--Ты пытался мне обо всем рассказать раз двадцать. Но не мог. Пришлось все выяснить самой. И всякий раз мне приходилось смотреть, как ты дерешься. Это было ужасно. Но все лучше, чем сидеть дома и ждать, боясь, что тебя искалечат!
Гарри молчал --говорить он был не в силах.
--Ты хотел быть историком, и у тебя было для этого время. Разумом, мой милый, ты решил, что профессиональный бокс--единственный способ получить желаемое. И вот именно потому, что ты презирал бокс, ты трудился и тренировался как никто другой. Именно потому, что ты презирал
драки, ты нападал на каждого противника так, словно хотел его убить. Через месяц, если бы какая-то сила не подхватила нас и не забросила в прошлое ...
--Дa?
--Через месяц,--продолжала Тора,--ты, вероят-
но, стал бы чемпионом мира в среднем весеl
Налетел легкий ветерок, листва на деревьях зашуршала. К югу от них, почти на пустынной Мэлл, доносилось шарканье ног носильщиков, тащивших портшез. Тора схватила его за руки.
--С тобой, Гарри,--добавила она,--невозможно жить спокойной, размеренной жизнью. Ты либо на небесах, либо в аду. И там же должна находиться женщина, которая тебя любит.
Он заключил ее в объятия, смутно сознавая, насколько он всклокочен и растрёпан, и крепко прижал к себе.
--Не то чтобы я возражала,--продолжала Тора,--
нет. Только ... там, в столовой, сейчас все настроены против тебя. Они думают, что, ради их собственной безопасности, тебя надлежит посадить в тюрьму или убить на дуэли. И если никто другой, то уж полковник Хенкс непременно постарается отправить тебя на тот свет!
--Точно, клянусь Богом!
--Ах! Гарри!
--Какие еще у меня имеются пороки?--осведомился он с язвительной вежливостью.
--У тебя легкий характер. Пожалуй, даже слишком легкий. Тебя можно назвать легкомысленным. Однако ты не выносишь, если тобой командуют или порываются руководить. Если кто-то пытается помыкать тобою, ты приходишь в бе-
шенство. А мне от всего от этого легче не становится.
--Тора, мне очень жаль!--оборвал ее Гарори.--Я не
должен был так говорить. Но я вижу, что у тебя на душе что-то еще. В чем дело?
--Ни в чем. Совершенно ни в чем/ Но та ужасная женщина….
--Елена? О!
--Почему ты говоришь «О»!.?—вскричала Тора, вскидывая голову.--Ты бы, не задумавшись ни на минуту, переспал с нею! Ведь так?
--Откровенно говоря, деймтвительно так. Погоди, не убегай. Послушай меня! Все слишком сложно, мне трудно тебе объяснить.
-- Пусти меня!
--Нет! Но если я когда-нибудь и переспал с ней, Тора, я лишь убедился в том, что Елена на самом деле холодная, как рыба, какой я ее и считал! И хотя я думаю, что мы с тобой общались по-другому, готов поклясться, что ты не такая и никогда такой не будешь.
Наступило молчание. Вскоре Тора, подобно всем
сестрам Евы, повела себя в высшей степени непоследовательно.
--Тогда почему ты не встретишься со своими врагами лицом к лицу?--воскликнула она.--Полковник Хенкс сейчас в столовой. Нет, он не хохочет, а просто улыбается, представляя, как ты сейчас валяешься в грязи, избитый до полусмерти. Ступай туда, распахни дверь пошире и объяви ему, куда он может убираться вместе со своим вызовом!
--Нет.
--Почему же?
--Потому что я не люблю дешевки. Если победил, молчи. Не злорадствуй!
--О боже!--Тора изумленно воззрилась на него.--
Когда же ты перестанешь быть джентльменом? Особенно... со мной? Я тебя ненавижу!
Она снова попыталась вырваться и убежать, но он ухватил ее за запястье и остановил на бегу.
--Ненавидь меня сколько хочешь, но сейчас ...
--Я тебя не ненавижу. Ты это знаешь. Но иногда мне хочется тебя убить!
--Причем одним ударом? Перестань, Тора. Я пытаюсь тебя развеселить!
--Ты ... стараешься ко мне подольститься?
--Разумеется! Ненавидь меня сколько хочешь, особенно сейчас, но вспомни, что мы с тобой не в двадцать первом веке, и выражайся осторожнее в присутствии посторонних. Нам нужно немедленно уходить отсюда.
--Как?
--Через дом. Там наши плащи и накидки.
--Гарри! Твой воротник и галстук! Не желаю, чтобы тебя застали в таком виде!
Он отпустил несколько замечаний о пропавших воротнике и галстуке, которые привели бы в ужас Королевское общество галантерейщиков. Тора, только что негодовавшая против его небрежного вида, сразу сделалась кроткой как овечка.
--Что же касается всего остального,--продолжал он,--Попкинс и миссие Кирктон, видимо, уже прибыли в наш эагородный дом. Сейчас, должно быть, почти полночь. Сомневаюсь, что меня попытаются арестовать уже сегодня.
-- По-твоему, тебя арестуют?
--Скорее всего. Но сегодня --вряд ли. Они все еще сидят за столом. Мы должны незаметно проскользнуть мимо дверей. Пошли --тихо!
Тора  приложила руку ко рту, с трех сторон эркер-
ного окна из-за пунцовых занавесей с золотыми шнурами, уложенных тяжелыми складками, на улицу пробивался яркий свет. Однако у них не было другого выхода. Приходилось рисковать. Нижний вестибюль, увешанный портретами его Королевского Высочества кисти художников голландской школы, был пуст, если не считать высокого лакея. Лакей в белом парике, в красной с золотом ливрее, пышно разукрашенной и
отмеченной плюмажем цветов принца, собирал огарки и зажигал новые свечи.
Слева, из-за закрытых дверей столовой, доносились громкие голоса и неразборчивый рев. Раздув восковый фитиль, лакей сурово оглянулся на вошедших и бесшумно двинулся к ним. Когда он заговорил, губы его почти не шевелились, однако слова внушали надежду.
--Благослови вас Бог, сэр! Вы воздали ему по заслугам.--Гарри вопросительно мотнул головой в сторону черных с золотом дверей.
--Через минуту-другую,--продолжал чревовещать лакей,--они запоют. Кевин потребует фортепиано, а его королевское высочество--виолончель: он будет исполнять соло. Они поднимутся в музыкальный салон наверху ...
Особого призыва к пению не потребовалось. Гости глухо застучали рукоятками ножей по столу; гул нарастал. И вот надо всем возвысился богатый тенор мистера Черстерсона, который затянул самую веселую песню собственного сочинения, вошедшую в »Школу злословия».
К нему присоединялись другие голоса и подтягивали. И все голоса, за исключением самого мистера Черстерсона, затянули второй куплет.
--Слышите?--почти не шевеля губами, осведомился лакей.--Вам лучше поторопиться, сэр. Им уже все известно ...
--Об исходе драки?
--Да, да. Его королевское высочество отправил майора Мак-Грегора наблюдать.
--Но я не видела майора Мак-Грегора!-- прошептала Тора.
--Возможно, и так, мисс. Но он был там. Вернулся и распахнул двери так широко, что я все слышал. «Сэр,--закричал он во все горло,--Чермис побил Молота и послал его в нокаут!».
--И что они сказали?
--Ничего, сэр. Все вроде как окаменели--кроме красивой жены вашей светлости. Она встала и как будто хихикнула. «Разве я вам не говорила?»--спросила она, а сама все время поправляет прическу.
Тут двери закрылись. Тора всплеснула руками.
--Видите, сэр?--продолжал лакей-чревовещатель, бесстрастно глядя поверх их голов.--Они ждут, что вы вернетесь. Вы не сможете уйти до тех пор, пока сам принц не решит, что пора расходиться,--так будет не по этикету. Вам лучше поторопиться.
--Да, конечно! Позволено ли мне потребовать свою карету, если она окажется здесь?
--Предоставьте дело мне, сэр. Следуйте за мной. Я ... Двойные черные с золотом двери открылись и тихо закрылись. В вестибюль вышел мистер Кевин Черстерсон.
Сердце Гарри готово было выскочить из груди, но он все же оглянулся на него. Жесткие волосы мистера Черстерсона, связанные на затылке довольно засаленным обрывком ленты, поднялись дыбом, словно от ужаса. Вытащив из жилетного кармана записку, свернутую шариком, он бросил ее к ногам
Гарри. Бумажка упала на ковер.
Потом Черстерсон повернулся и снова вошел в столовую. Все кслышали его крик.
--Ваше королевское высочество они еще не вернулись.
-- Сэр,--прошипел лакей.
Они торопливо взбежали по лестнице, устланной ковром. Тора прильнула к Гарри, а впереди с невозмутимым видом шествовал лакей. Гарри развернул записку. Он так и не узнал, где мистер Черстерсон раздобыл перо и чернила.
«Вы меня буквально потрясли,--гласила кое-как нацарапанная записка.--Будьте завтра с утра в »Приюте актёра» и верьте мне. Ч.».
На верхней площадке стоял Кальдерон, знаменитый старший лакей, каждое слово, каждый жест которого, как говорили, воспроизводили слова и жесты его хозяина. Такой же полный, облаченный в тугую пунцовую с золотом ливрею, он с важным видом стоял на верхней площадке лестницы--
словно только что взял невидимую понюшку табаку из элегантной невидимой табакерки.
--Карету лорда Чермис, мистер Калдерон,--заявил лакей с невозмутимым лицом.--Внезапное недомогание ...
--А--пробормотал мистер Кальдерон с едва заметной тенью улыбки.--Очень, очень жаль, милорд. Полагаю, скоро противнику вашей светлости станет легче--при помощи уксуса и жженых перьев. Карету лорда Чермис.
Повинуясь его еле заметному кивку, другие слуги бросились за его шляпой и плащом, за накидкой Торы. у двери Филип остановился и оглянулся на лакеев.
--Я ваш должник,--заявил он и добавил,-- джентльмены. Они и глазом не моргнули, и мускулом не шевельнули.
Однако он почувствовал исходящую от них доброжелательностъ, ощутимую, как рукопожатие. Снаружи громогласный Биг-Бен, привратник, провозгласил о прибытии кареты лорда Чермиса. Накинув на себя плащ и зажав треуголку под мышкой,
Гарри очутился в портике, продуваемом ветрами. В скобах на стене фасада все так же горели, шипя, факелы, ночь полнилась призраками. Тора подняла голову.
-- Не смейся надо мной,--тихо сказала она.--Но я ее убью, клянусь, я ее убью, если сегодня, именно сегодня ...
--Тора!
--Если именно сегодня она тебя добьется. Клянусь, Гарри!
--Ты не должна говорить так. То, что ты рассказываешь обо мне и о моей прошлой жизни, кажется таким нелепым!
--Но это правда. Твой отец с детства учил тебя боксу, хотя я не помню, кем был твой отец. Ты многому научился в Кембридже. А в армии тебя, что называется, «открыли». ( Выходит это ещё одна моя реинкарнация и не имеет к настоящей моей жизни никакого отношения. Слава Богу! И  настоящая Елена совсем не соперница Торы. Что же будет дальше?).
--А ты Тора... Кто ты такая?
--Не помню.
--Совсем ничего не помнишь?
--Нет. Но беда, несчастье гонятся за тобой по пятам--как и в нашей другой жизни ...
Снаружи, у ворот, перед внешней колоннадой, двое часовых-гренадеров отсалютовали им мушкетами. Тяжелая карета, украшенная гербом Чермисов-- звезда и сокол,--проехала через внешние ворота, с грохотом прокатила по подъездной аллее и остановилась у парадного входа. Багаж разместился на крыше.
Один из двух форейторов соскочил с запяток и растворил перед ними дверцу. Гарри увидел улыбающееся лицо старого Попкинса. Миссис Кирктон, похрапывая, спала в уголке.
--Беда, приключившаяся с нами,--сквозь зубы сказала Тора,--связана с убийством.
-- С убийством!
--Да. Тебя обвинили в убийстве. Если бы это случилось здесь ...
Попкинс ловко подсадил Тору, а за ней и Гарри в
карету. Потом сам, поклонившись, запрыгнул внутрь. Хлопнула дверца, щелкнул хлыст; они направились прочь из города, в поместье «Пристань», что за деревней Челси. Вдали часы на башне Сент- Джеймского дворца начали бить полночь. Всего через три часа произошло убийство.



















        Г Л А В А  4

Бам-м!--глухо пробили часы над конюшней поместья «Пристаньь. Один удар--час ночи. Гарри находился в комнате на втором этаже, которая, по
словам слуг, была его спальней, окна выходили на фасад дома.
Он сидел в очень маленькой оловянной ванне. Попкинс, прислуживавший ему, был очень разговорчив и весел--в отличие от самого лорда Чермиса. Прошла целая вечность, прежде чем нагрели и доставили наверх тяжеленные ведра с горячей водой. Ведра таскали бледные девушки, чьи лица, казалось, никогда не знали ни солнца, ни свежего воздуха. Вначале Гарри показалось, что
он сварился заживо, но постепенно привык к воде. Зато мыло оказалось превосходным, несмотря на то что резко пахло духами и имело форму шара, отчего все время выскальзывало из рук и падало на пол.
--Надеюсь,-- со значением спросил Попкинс--воды вашей светлости достаточно?
--Да. Вполне.
--Хотя в ней полно микробов, милорд.
--Нет, они все сварились в кипятке.
--Прошу прощения, милорд?
--Не важно.--Гарри дернул головой.—Попкинс? Слышите?
Он долго ждал этого. В ночной тишине ясно слышался цокот копыт и скрип колёс на прибрежной дороге. Значит, вне всякого сомнения, возвращается Елена с леди Рейли и служанкой Елены, Аннет.
--Совсем скоро, Попкинс,--продолжал Гарри,--начнутся упреки, обвинения и всякая пустая болтовня. Я встречу их относительно подготовленным.
--У вас есть еще по меньшей мере десять минут, милорд. Слышите, карета проехала мимо дома? Ее светлость, должно быть, отвозит домой полконика Хенкса в его собственное поместье, »Вязы», и только потом вернется. Полотенце, милорд?
--Бросайте. Я вытрусь сам,--заявил Гарри.--Теперь
что касается этой проклятой ванны ...
--Милорд, позвольте оставить ее. Вода пригодится вам утром, поскольку вы, кажется, желаете принимать ванну каждый день.
--Вода? На завтра? Вы что, спятили?
--Простите, милорд ...
--Пусть немедленно унесут ее, а завтра нальют свежего кипятка. Ей-богу, Попкинс!
Попкинс закрыл глаза.
--Как угодно вашей светлости. Пожалуйте ночную сорочку ... нет, милорд, ее надевают через голову, и тапочки. Вот халат, уверен, он вам понравится. Как видите, хорошо простеган, а красный цвет вам очень идет. Что же касается пояса, позвольте, ваша светлость ...
--Нет, черт побери! Я и сам могу завязать проклятый пояс. Я что, неразумный младенец?
В глубине души он понимал, что его раздражительность вызвана не близостью Елены и приближением неизбежного скандала. Как не вызвана она и разногласиями с Попкинсом,
которые всегда проявлялись при мытье или одевании.
Гарри был раздражен потому, что дом каким-то смутным образом был ему очень знаком. Он понял это сразу, когда карета подъехала к «Пристани». Дом из белого камня, еще не успевшего посереть, был расположен в глубине парка и представлял собой квадратную массивную постройку в георгианском стиле, с тяжелыми колоннами над широкими ступенями, ведущими к парадной двери. Дом поразил Гарри не только тем, что он его знал,--впервые он испытал ужас.
Он стоял в собственной спальне, одетый в ночную сорочку и винно-красный халат, и подозрительно озирался вокруг. Его терзали дурные предчувствия. По меркам 1770 года комната была большой и просторной, но ее освещала только одна свеча в стеклянном подсвечнике. Тени плясали на мебели красного дерева работы Шератона, по
тяжелой старомодной кровати под балдахином на столбиках, которая вселяла неприятные мысли о клопах и прочих паразитах. От ванны, несмотря на яркий огонь, поднималось тягучее облако пара, обои с узором в виде молодой капусты отсырели.
Тора, которая должна была сейчас находиться в месте, называемом и Попкинсом, и миссис Кирктон «ванной», не подавала признаков жизни. Очевидно, ей этот дом ни о чем не говорил. Зато ему ...
--Попкинс!
--Да, милорд?
--Я грубый и плохо воспитанный негодяй, как вам прекрасно известно.
--Позволю себе с вами не согласиться, милорд.
Дверь из спальни выходила на площадку второго этажа. Слева от Гарри находилась еще одна дверь; он отчего-то знал, что она ведет в его гардеробную.
Быстро подойдя к двери, он распахнул ее. В гардеробной также стояла мебель красного дерева работы Шератона. Там находилось и зеркало в полный рост--впрочем, при свете единственной свечи смотреться в него не было никакой возможности. Гардеробная была гораздо меньше спальни. Слева находилась перегородка. имеющая еще одну
дверь.
--Попкинс, что за перегородкой?
--Еще одна комнатка, милорд, там сложена ваша одежда. А также кладовая, где хранятся сундуки, шляпные картонки и прочее.
Впереди в стене была очередная дверь. Гарри подошел к ней, увидел, что дверь закрыта на деревянный засов, и потянул за него. Однако, когда он повернул ручку, оказалось, что дверь заперта с другой стороны.
--А там что?
--Будуар ее светлости.--Он опустил глаза.--Она ... ваша светлость вспомнит, что дверь была заперта с обеих сторон полтора года назад.
--А за ее будуаром?
--Спальня ее светлости, милорд.
Гарри повернулся к слуге.
--Попкинс,--сказал он со всей искренностью,--что вы скажете, если я вынужден буду признаться вам: все это--дьявольский и лживый маскарад? Само время растеряло шестерни и уплыло за гору? Что я--вовсе не лорд Чермис?
Хотя Попкинс по-прежнему стоял опустив голову, он улыбнулся тенью улыбки.
--Не скрою,--пробормотал он, глядя в пол,--с недавних пор вы ведете себя странно. Это все от учености--вы слишком много знаете. Но ...
--Да?
--Если ваша светлость не боится подхватить пр остуду после того, как раскрылись поры от горячей воды ...
--Я не склонен подхватить простуду! В чем дело?
Кланяясь, Попкинс попятился назад, в спальню. Там он взял незажженную свечу, стоявшую на оловянном блюде в шатком подсвечнике, на комоде у двери, ведущей на площадку. Он зажег свечу от лучины, вытащенной из трутницы, и, подняв свечу над головой, открыл дверь в коридор.
Гарри, в халате и шлепанцах, шел впереди. В коридоре гуляли сквозняки; к неудовольствию Гарри, оказалось, что и здесь полным-полно призрачных воспоминаний. Он не сразу разглядел темные портреты на стене--по два, по три между дверными проемами. В конце галереи, у самой
лестницы, висела только одна картина. Попкинс поднял свечу повыше, и свет упал на потемневший холст в тяжелой деревянной раме.
Сердце Гарри едва не выпрыгнуло из груди. Хотя он редко смотрелся в зеркало, ошибки быть не мог-
ло. Тот же лоб, нос, рот, подбородок, но главное--суровый и вместе с тем насмешливый рот. На голове сидел длинный и тяжелый подбитый парик, увенчанный расшитой треуголкой. Под шейным платком тускло блестел нагрудник кирасы.
--Это ваш дедушка,--сказал Попкинс,--второй граф Чермис.--Попкинс поднял свечу повыше.--Он сражался во Фландрии с Великим герцогом, милорд, и очень отличился при Уденарде. Его прозвали Забияка Джек.
--Но это невероятно! 
--Мальчиком,--продолжал Попкинс,--я видел, как он скакал домой по улицам Лондона после той кампании, которой завершилась долгая война. Я видел, как он скакал, а барабаны и флейты исполняли марш «Британские гренадеры». Даже самого герцога Мальборо приветствовали не так бурно, потому что народ терпеть не мог его сварливую жену.
А Джека Андерсена любили все. Он с такой же готовностью отшвыривал прочь куртку, чтобы побиться на кулаках с каким-нибудь грузчиком, как обнажал клинок, чтобы биться на дуэли с каким-нибудь генералом. Его кошелек был открыт для всех, как и его сердце. Благодарю Господа, милорд,
что ваш дедушка возродился в вас!
Гарри уставился в пол. По какой трагической, необъяснимой ошибке этот верный старый слуга так привязан к самозванцу?
--Попкинс! Перемирие!
--Умоляю простить меня, милорд,--отвечал Попкинс не оборачиваясь,--за ту смелость, какую я на себя беру. Но вот здесь, в углу портрета, его герб и девиз: «И я к звездам». Милорд, отныне это и ваши герб и девиз!
Пламя свечи танцевало на сквозняке. Ни Гарри, ни Попкинс не слышали, как внизу по гравию
загрохотали колеса. Только когда восковые свечи осветили нижний вестибюль, когда отперли парадную дверь и откинули с нее цепочку, когда послышалась тяжелая поступь леди Рейли, Гарри и его слуга вздрогнули и очнулись.
--Черт меня побери!--загрохотала снизу леди Рейли.--Я старая карга, милая моя, и не люблю всю эту суету. Хочу в постель!
--Сейчас, леди Рейли,--пропело спокойное и ленивое контральто Елены.--Аннет позаботится о вас после того, как при служит мне.
Неверной походкой, задыхаясь и спотыкаясь, леди Рейли начала подниматься по дубовой лестнице.
-- Ну и ну!--восклицала леди Рейли.--Нечего сказать, лакомый кусочек для газетчиков! Наш душка-принц в ярости, чтоб мне расцарапаться до крови (и это не просто фигура речи--я где-то подцепила парочку блох). Но ваш муженек, дитя мое! Черт меня побери, если он не разгромил Бристольского Молота, не расплющил его в лепешку. Слыхала я, то же самое
он вчера проделал с Джоном Джексоном. Вы гордитесь им, а?
--Он действительно кое в чем преуспел.--Голос Елены оставался таким же холодным.--Однако грубость и неуважение, проявленные по отношению к принцу Уэльскому, не так легко простить!
Гарри снова почувствовал, как его душит злоба. Вот над перилами показалась голова лакея в серой с золотом ливрее--цвета Чермисов; он пятился, неся канделябр с пятью свечами. Затем появились страусовые перья, выкрашенные в пунцовый и желтый цвет; они криво болтались на голове леди Рейли. За ними--прямые белые перья Елены, которая успела заново набелить и нарумянить лицо, восстановив красоту; хорошенькое, свежее личико Аннет и еще
одно хорошенькое личико служанки, чье имя Гарри не мог вспомнить.
Попкинс, низко поклонившись, передал свечу Гарри. Затем быстро заскользил по коридору и исчез в спальне своего хозяина. Держа в руке свечу, Гарри не спеша направился к лестнице, навстречу жене и ее гостье.
--Лопни мои глаза!--вскричала леди Рейли и зашлась в таком приступе хохота, что скоро изнемогла и схватилась за бока.--Вот и сам Том Фигг! Вижу, на вас нет ни царапинки! Как же вам удалось разделаться с ними, молодой человек?
--Боюсь,--улыбнулся Гарри,--вам следует расспросить мою жену.
Елена не обратила на него никакого внимания.
--Виола!--резко позвала она вторую служанку, не такую хорошенькую, как Аннет, которая попыталась присесть на ступеньках лестницы.--Камин разожжен? Постели постелены и согреты?
--Надеюсь, в них нет насекомых?--подозрительно осведомилась леди Рейли.--Я уже подцепила пару блох либо в Карлтон-Хаус, либо в карете. Нужно, чтобы их нашли и раздавили. Мне еще вшей не хватало!
--Искренне заверяю вас,--ровным голосом отвечала Елена,--что ни в одной постели под нашим кровом вы не найдете мерзких насекомых.
--Это смотря кого называть мерзкими насекомыми, любовь моя,--заметил Гарри.--Вот, скажем, если бы здесь провел ночь полковник Хенкс ...
--Виола!--взвизгнула Елена так резко, что Виола, пытавшаяся присесть поудобнее, едва не полетела вниз по лестнице.
--Да, миледи?
-- Все ли сделано, как я приказала?
--Да, миледи.
--Хорошо. Хенсон!--Елена повернулась к лакею с канделябром.--Проводите леди Рейли в Голубую комнату. Виола, ступайте с ней. Аннет, вы тоже можете пойти. Но умоляю, возвращайтесь скорее--мне нужно натереть виски одеколоном. Вы еще чего-нибудь желаете, леди Рейли?
--Хм!--заявила почтенная старушка, опуская уголки широкого рта.--Разве что пинту подогретого кларета? Чтобы слаще спалось ...
--Виола! Немедленно отправляйтесь на кухню и принесите леди Рейли пинту подогретого кларета. Проследите, чтобы он был достаточно горячий и там были пряности. Это все.
Возглавляемая лакеем в серой с золотом ливрее, освещаемая пятью язычками пламени, процессия направилась в другую половину дома и скрылась из вида.
Елена прошла следом два-три шага, но остановилась и повернула обратно. Гарри поставил свечу в оловянном подсвечнике на плоскую стойку перил. Только слабый язычок пламени прореживал плотный мрак, в котором гуляли сквозняки.
Еленас подошла так близко, что он мог бы дотронуться до нее; светло-карие глаза смотрели на него в упор.
--Гарри, ты дурак,--сказала она изменившимся голосом и опустила взгляд.--Но безумства такого рода ... не вызывают у меня отвращения. Ты понимаешь?
--Нет.
--Нет? Поцелуй меня.--После паузы она яростно зашипела.--Нет! Не так! Ближе! Ах!
Он ненавидел ее, да, он ее ненавидел. Ненавидел от всего сердца. И все же, когда она была рядом ...
Через минуту-другую Елена высвободилась и отпрянула. Она тяжело дышала, ноздри у нее раздувались. Она снова впилась в него взглядом.
--Я лягу с тобой, Гарри. Знаешь, почему?
--Да. Из чистого любопытства.
--Нет! Ты снова ошибся и снова оказался в дураках. Я почти влюблена в тебя, и мне это не нравится.
--Неужели вы воображаете, мадам, будто вы нравитесь мне? Но есть некоторые вопросы, которые нам нужно обсудить и разрешить. Причем сегодня.
--Нет!--быстро ответила Елена.--Не сегодня! А по-
том ... да, причем как можно скорее! Но только не сегодня, не в эту ночь. У меня есть на то причины!
--Я не говорю о том, чтобы вместе лечь в постель, мадам. Я говорю о вопросах, которые мы должны обсудить.
--Вот как?--прошептала Елена, удивленно поднимая изогнутые брови.--Полагаю, здесь ваша постельная?
--Моя --кто?
--Ваша подружка-потаскушка. Резвушка Тора, готовая на все!
Тут Гарри совершил поступок, о котором и не помышлял бы в другой жизни. Размахнувшись, он со всей силы ударил Елену по лицу--так, что она отлетела к стене и упала на колени. Как только он ударил ее, дверь в Голубую комнату открылась, и Хенсен, лакей, направился к ним с высоко поднятым канделябром. Скорее всего, он все видел, но даже не
взглянул в их сторону. Как лунатик, он начал спускаться вниз.
Елена вскочила на ноги и проворно подняла юбки, чтобы проверить, не порвались ли на коленках чулки. Затем она подбежала к Гарри, и рот ее разъехался в непритворной улыбке.
--Неужели ты вообразил,--проговорила она, тяжело дыша,--что я злюсь за то, что ты меня ударил? Нет, нет, нет! Я восхищаюсь твоей силой. как жаль, что ты не бил меня раньше. А сейчас--один последний поцелуй!
--Черт тебя побери, я сказал ...
--Ну же!
Вырвавшись, Елена быстро побежала к двери своего будуара.
--Завтра ночью!--тихо воскликнула она, оборачиваясь.--Неужели я побоюсь какой-то соперницы, Гарри, раз ты был со мной?
Дверь вакрылась. Он услышал, как деревянный засов скользнул в гнездо. Гарри смущенно посмотрел на нелепую маску, которая, казалось, образуется из пламени. Подняв канделябр, он пошел в свою спальню, открыл дверь и с грохотом
захлопнул ее за собой. В спальне был Попкинс, протянувший руки к огню; ночной ветер завывал за окном и бился в стекло.
--Попкинс, в доме есть табак или бренди?
--Милорд,--отвечал потрясенный Попкинс,--есть и то и другое, и в немалом количестве. Но я не знал ...
--Когда я тренировался,--загадочно и с горечью заявил Гарри,--мне было запрещено и то и другое. Теперь я хочу пить и курить--и побольше.
--Насколько мне известно, у вашей светлости нет трубки. Однако, если вы соблаговолите взять одну из моих ...
--Да, это будет для меня большая честь. Принесите!
Попкинс поспешил прочь, а Гарри опустился в кресло красного дерева у камина. Хотя кресло было твердым, как камень, если не считать зеленой шелковой подушки, он начинал привыкать к мелким неудобствам. Теперь, когда Попкинс унес канделябр, только один огонек еле мерцал в стеклянном под-
свечнике в сырой и душной спальне с сырой, несмотря на грелку, постелью.
Дверь тихо отворилась, и вошла Тора. На ней были шлепанцы и шелковый стеганый халат с вы-
соко поднятым воротом. Каштановые волосы ниспадали на плечи. Левая рука была плотно прижата к груди; она не смотрела на него. Разжав руку, она протянула ему кольцо--маленький сверкающий ободок, усыпанный мелкими бриллиантами. Тора переложила кольцо в ладонь правой руки. Гарри
подскочил с кресла.
--Вот что я нашла в моем багаже,--сказала она.--Я должна была надеть его, когда ... В общем, я была так потрясена, что вспомнила кое-что. Ты помнишь, когда ты его купил?
--Нет!
--Примерно семь недель назад.--Тора по-прежне- му не смотрела на него.--На следующее утро после того, как ты дрался с тем французом в Харрингее. Я не могу вспомнить его фамилию, но он обладал и европейским, и британским титулом, и ты отправил его в нокаут во втором раунде. На следующий день, когда мне все еще надо было притворяться, будто
я не знаю, что ты профессиональный боксер, я пошла с тобой к Гарленду на Риджент-стрит. Ты не говорил, что купил обручальное кольцо, просто сказал, что хочешь сделать мне подарок. Возьми его, Гарри. Оно мне не нужно.
По-прежнему не глядя на него, она положила кольцо на комод у двери. Кольцо слегка звякнуло о твердую поверхность.
--Если тебе нужна та женщина,--продолжала она, не поднимая головы,--бери ее.
--Но я не ...
--Ах, Гарри! Уверена, именно так ты и думаешь. Ты готов поклясться, что она тебе не нужна, и искренне веришь в это. Но в душе ты думаешь по-другому.
Тора переменила тему. Она чуть разжала пальцы левой руки и посмотрела на что-то зажатое у нее в кулаке.
--Другое кольцо,--сказала она,--я бы хотела сохранить.
-- Что за другое кольцо?
--Прошу тебя!--воскликнула Тора, сжимая кулак, как будто боялась, что он отберет то, что там лежит.-- Оно не такое ценное, как второе. Просто оно мне дорого. Ты подарил его мне ... по-моему, вскоре после нашей первой встречи--на память. Там даже есть маленький герб ...
--Герб? Какой герб?
--Ничего особенного,--ответила Тора.--Там почти ничего не видно. Только звезда, какая-то птица и латинский девиз: «И я к звездам». И я была там, Гарри! Была!
Чувствуя, как к горлу подступил комок, Гарри быстро отвернулся. Когда он повернулся, снова заслышав какой-то шум, дверь уже закрылась--Тора ушла. Он шагнул за ней, но остановился. Пока рано говорить ей о своих планах, как он решил навсегда избавиться от Елены! Обручальное кольцо ехидно посверкивало бриллиантами с комода. Гарри выдвинул верхний ящик и закинул туда кольцо--подальше с глаз,--при этом углядев пыльный продолговатый прямоугольный футляр, обитый серой с золотом кожей. Он помнил, что серый с золотом-- фамильные цвета рода Чермисов.
Футляр, видимо, принадлежал молодому и подающему надежды человеку. По крышке бежали позолоченные буквы: «Гарри Андерсен». В тот же миг, как он тронул крышку, приоткрылась завеса памяти, воскрешая картины другой жизни: гул мужских голосов, яркий свет, белая афиша ... Воспоминание исчезло. В футляре на подкладке из красного бархата лежала пара дуэльных пистолетов с маленьким
шомполом между ними.
Гарри захлопнул крышку--послышался тихий щелчок. Он действительно лорд Чермис! В своей другой жизни--когда бы она ни протекала--он был девятым или, возможно, десятым графом. В его жилах, несмотря на всю его подлинную или вымышленную ненависть к боксерскому рингу, течет кровь Забияки Джека Андерсена. И он гордится своим предком!
В голове у него завертелись американские афиши: «Гарри Андерсен против Эла Росси!Чемпионат мира в среднем весе!».
И я к звёздам!
--Благородный девиз, милорд,--ворвался в его мечты голос Попкинса,--но подобает ли выкрикивать его во весь голос в такой поздний час?
-- Я что, кричал вслух, Попкинс?
--Боюсь, что так, милорд.
Попкинс торжественно вошел в комнату, неся большой поднос, на котором находились чаша с табаком, три длинные трубки, графин бренди, кувшин с водой, тяжелый бокал без ножки и стакан со свернутыми бумажными фитилями для
раскуривания трубок За ним маячили землистые лица двух кухонных девушек, которым предстояло унести ванну.
С видом завоевателя Попкинс придвинул одной рукой круглый стол красного дерева к самому креслу, как будто стол вовсе ничего не весил. Ловко накрыл столешницу белой скатертью, на скатерть поставил поднос и отступил на шаг, довольный проделанной работой.
--Все ли в порядке, милорд?
--Прекрасно, замечательно! Попкинс, у меня есть деньги?
Попкинс, пристально наблюдавший за двумя прислужницами, возившимися с ванной, хлопнул в ладоши, чтобы те шевелились быстрее.
--Деньги, милорд? При вас--нет. Из-за вашей ... рассеянности, как вы помните, ваша светлость приказал  мне носить ваш кошелек
--Неужели?--переспросил Гарри тоном, не сулившим ничего хорошего.--Завтра же вернете кошелек мне. А пока дайте каждой из служанок по кроне.
--По кроне, милорд?!
--Что, мало? Ну, тогда дайте им ...
--Милорд!--Потрясенный Попкинс едва не упал на колени.--Им на двоих и четырех пенни слишком много! Ее светлость прекрасно знает цену деньгам и полагает, что ...
--То, что полагает ее светлость, в моем доме больше значения не имеет. Вам ясно?
--Да, милорд.
--Отлично! Делайте, как я приказал, а себе возьмите сколько сочтете нужным. Спокойной ночи, приятных снов. Вот и все.
Гарри снова остался один. И табак, и глиняные трубки не внушали доверия, не говоря уже о воде. Он вынул пробку из графина, налил себе полбокала бренди, отпил глоток--и едва не задохнулся: во рту
горело, дыхание перехватило, глаза наполнились слезами. Постепенно бренди оказало свое действие: в желудке стало тепло и приятно. Гарри растянул губы в улыбке и медленно допил бренди до конца.
Обойдя кресло, он выбрал длинную и тяжелую кочергу. Все так же безрадостно улыбаясь, он подкинул ее в руке. Затем направился к двери, соединяющей спальню с гардеробной. В гардеробной было темно, если не считать одинокой свечи в стеклянном подсвечнике. Елена, наверное, в своем будуаре, за запертой на засов дверью, а может быть, в спальне за будуаром.
Филип подергал ручку, повернул ее. Закрыто. Но Елена, без сомнения, там. Когда ручка повернулась и заскрипела, он услышал шорох и скрип, доносившийся со скамьи подле туалетного столика.
--Кто там?--послышался шепот.
--Ваш муж, мадам. Откройте дверь!
--Нет!--ответил ее голос, как будто испуганно.
-- У меня,--продолжал он,--крепкая, прочная кочерга. Либо вы, мадам, откроете дверь, либо я разобью ее вдребезги. Выбор за вами.
--Нет! Нет!!! Уходите! Вы что, с ума сошли?
Сосновая дверь казалась не слишком прочной. Гарри  примерился справа. Кочерга с грохотом ударила по верхней филенке--в крошечной комнатке как будто разорвалась граната. Щепки полетели во все стороны, дверь зашаталась, заходила ходуном. Гарри поводил кочергой в проломе.
--Еще один-два удара, и все. А потом ...
--Нет! Перестаньте! Я открываю!
Шорох шелковых юбок; он услышал, как отодвигается засов, потом каблучки застучали прочь. Когда Гарри ворвался в будуар жены, там никого не было Он успел вовремя и заметил, как взметнулась шелковая ночная сорочка и исчезла за дверью, ведущей в спальню Елены.
--Вам нечего бояться!--сухо сказал он.--Я просто демонстрировал, мадам, что мои намерения серьезны. Если...--Он шагнул через порог спальни--дверь была открыта--и замер в изумлении.
Комната была большая и просторная, как и его собственная спальня, хотя и перенасыщенная позолотой, зеркалами на стенах, оклеенных малиновыми обоями, и муслиновыми оборками на шторах. Тяжелый приторный запах напоминал о лавке
парфюмера. Все флаконы с духами были открыты. Почти все пространство спальни занимала огромная кровать; полог был отдернут, и по обе стороны в канделябрах горели восковые свечи. Слева от кровати висел тонкий красный шнурок коло- кольчика.
Однако Елены  здесь не было. Вместо нее, отпрянув в ужасе, широко распахнув карие
глаза, стояла женщина в шелковом пеньюаре с таким коротким подолом и таким низким вырезом, что нужны были длинные лямки, чтобы удерживать на ней это сооружение. Темно-каштановые волосы ее были уложены в такую же прическу, как у Елены.
--Не бейте меня!--вскрикнула она, пятясь и едва не падая на кровать.--Я не виновата! О боже, не бейте меня!
Перед ним была Аннет, горничная Елены. Гарри застыл в изумлении. Вдруг ему вспомнились со-
бытия недавнего вечера. Он видел вместе Еленой и Аннет в будуаре Елены в доме леди Рейли в Лондоне. Тогда еще он смутно отметил про себя, что жена и служанка чем-то похожи между собой. Они
одного роста, у них похожие голоса, интонации, даже манера говорить. Теперь он видел, что и фигуры у них похожи.
Если бы Аннет приказали изображать Елену,-- отвечать вместо нее из-за двери или мельком показываться в окне,--она бы обманула кого угодно. А Елена получала свободу ... для чего? Гарри не слышал, насколько резким и убийственным стал
его голос.
--Где моя жена?
Полные слез глаза Аннет, огромные от страха, скосились вбок
--Она ... ее здесь нет.
--Я это заметил. Где она?
--Милорд, она уехала за границу.
--Уехала за... О! Ты хочешь сказать, что она уехала из дома?
Даже самое забитое существо, загнанное в угол, способно нанести ответный удар. Аннет заговорила простонародным языком с легким ирландским акцентом, забыв о благородном произношении.
--Конечно, а чего вы хотели? Дьявол вас разбери! Бить будете? Мне не впервой терпеть обиду за хозяйку!--Она опустилась на край кровати, потом упала на бок и залилась слезами.
Гарри смерил ее взглядом и оглянулся через плечо. В будуаре горело несколько свечей. На ярко освещенном туалетном столике времен королевы Анны, под зеркалом, стояли флакон со свинцовыми белилами, пудреница, «заячья лапка» для румян и прочие безделушки. Оставшись одна, Аннет стала мазаться косметикой Елены и воображать себя Еленой!
Гарри зашарил в темноте. Здесь, в спальне, было еще более душно, поскольку в камин бросили надушенные пастилки. Ему удалось найти чашу и кувшин с водой. Вода была затхлая, но он решил, что сойдет и такая. Прихватив полотенце, он подошел к кровати.
--Сядь, Аннет!
Аннет, все еще рыдая, вздрогнула, но рискнула открыть один глаз.
--Коли вы меня побьете ...
--Я не собираюсь бить тебя, Аннет, или вообще обижать. Сядь.
Аннет села так резко, что обе бретельки ее ночной сорочки упали с предсказуемым результатом. Пылая от смущения, она поспешила поправить их. Гарри деликатно отвел глаза в сторону и поставил чашу с водой на пол.
--Милорд! Зачем вам вода?
--Аннет, ты знаешь, для чего женщины покрывают лицо тонким слоем белил, а потом припудриваются сверху?
-- Как для чего? Так модно!
--Не совсем. Они мажутся белилами, а потом присыпают сверху пудру, потому что пудра скрывает следы оспы. Но твое лицо не обезображено оспой, как и лицо моей жены. Свинцовые белила очень ядовиты-- от них на коже появляются нарывы и фурункулы. Не дергайся, Аннет. Сейчас я смою всю эту дрянь с твоего лица.
Внезапно Аннет подалась вперед и крепко схватила его за руку. Голова ее по-прежнему была опущена. Гарри заставил ее поднять лицо, но она закрыла глаза. Поскольку он старался не сделать ей больно, умывание продолжалось довольно долго.
--Милорд! --прошептала Аннет, не открывая глаз.
--Да?
--Вы мне нравитесь,--призналась Аннет.--Вы мне нравились, даже когда говорили, что у вас не все дома. Я всегда знала, что вы не дурак; я говорила ее светлости, что вы хороший человек. Да только прежде я и не догадывалась, почему вы мне так глянетесь. Потому что ...
--Посиди спокойно, хорошо?
Закончив умывать ее, любуясь посвежевшим и хорошеньким личиком, Гарри протянул девушке полотенце, чтобы та вытерлась. Но Аннет продолжала говорить даже из-за полотенца.
--Я держала рот на замке ... И никому не говорила ... Всякий раз, как мы переезжали сюда, она ... Да взгляните сами!
Она показала на громадный платяной шкаф, занимавший всю западную стену спальни и оклеенный малиновыми обоями. Гарри сразу понял, что шкаф этот с секретом--дверца у него шла по узкой стенке и смотрела на юг.
--Потайная лестница?-- спросил он.
--Вот именно. Бывает, ее внизу поджидает лошадь, иногда она ходит пешком. Но каждую ночь она потихоньку выбирается из дому, бегает к любовнику и милуется с ним до самого утра. Милорд, я честно хотела все вам рассказать, только боялась сделать вам больно!
Чаша с водой задрожала в руках Гарри.
--Ты действительно считаешь,--сквозь зубы процедил он,--что поведение моей жены способно причинить мне боль?
--О, вам только кажется, что нет, но я наблюдала за вами. Я знаю!
--Посмотрим!
--Она думает,--вскричала Аннет, отшвыривая полотенце,--что она очень умная! Но в -Присгани» про нее всем известно: и кухарке, и Хенсону, и всем! Помяните мое слово, она сама нарочно распускала о себе слухи. А вот в Лондоне про ее шашни с полковником Хенксом ни одна душа не знает.
Гарри оторопел.
--С полковником Хенксом? --повторил он.
--Ну да, а с кем же еще? Она с ним крутит уже полтора года. Ну и потешались же над вами миледи и полковник у вас за спиной! Да вот и сегодня у леди Рейли--неужели милорд ничего не заметил? Они ведь держатся почти как муж и жена!
--Да, заметил. Но у меня и в мыслях не было ...--Гарри замолчал и облизал губы.--Завтра,--сказал он,-- полковник Хенкс вызовет меня на дуэль. Он явится сюда с утра пораньше, можете быть уверены, и потребует сатисфакции. И, клянусь Богом, он ее получит!--Внезапно Гарри занес над головой чашу и грохнул ее об пол, отчего стекло разлетелось вдребезги, а вода расплескалась.
Аннет в ужасе поджала ноги.
--Милорд, я ведь так и говорила! Вам будет больно! Я вас предупреждала!
--Да, мне больно. Но не в том смысле, в каком ты думаешь. Полковник. .. Напыщенный болван, да ведь он Елене в отцы годится ...
С огромным трудом ему удалось взять себя в руки. На столике у одного из плотно занавешенных окон он увидел поднос с бутылкой и бокалом. Он налил себе вина, однако после первого глотка понял, что в бутылке мадера. От густой, приторно-сладкой жидкости его замутило. По моде того времени он вы-
лил остаток на пол и с улыбкой повернулся к горничной.
--Я забылся,--сказал он.--Выпьешь вина, Аннет?
Аннет взяла бокал и медленно осушила его. Он смотрел на восковую свечу--одну из двух, горевших в подставке над кроватью; судя по оплывшим кольцам воска, свеча горела уже около часа.
--Милорд!—воскликнула Аннет.
--Как странно, когда тебя называют ... не важно!
--Милорд, не уходите. Останьтесь со мной!
Гарри взял у нее из рук бокал и поставил его на стол.
--Нет, я не имею в виду ничего такого,--заявила Аннет,--хотя, видит Бог, я бы не возражала: с вами ... Но она не вернется ...
Часы за конюшнями тяжело пробили два часа.
--... она не вернется еще часа три. Иногда она заявляется только под утро. Если ей кажется, что ее видели на дороге, по пути к дому полковника или оттуда, она отправляется к своим друзьям--те любят ее и выгораживают: говорят, что она заболела или еще что-нибудь, потому и поехала к ним. Милорд, кто я такая? Всего-навсего прислуга. Но я могу утешить вас, если у вас болит сердце ...
--И чтобы тебя застали здесь,--гневно перебил ее Гарри,--с мужем-рогоносцем, который лежит в засаде? Нет!
--Милорд, я не понимаю!
--Да. Ты добрая. Ты не поймешь. Спокойной ночи, Аннет.
--Милорд!
Он вышел из комнаты, оставив за дверью плачущую девушку. Прошел через будуар жены, свою гардеробную и снова оказался в собственной спальне. Огонь в камине почти догорел. Гарри поставил на место кочергу и помешал угли в камине. Потом сел за стол и плеснул себе еще бренди. Его преследовала картина: Елена в объятиях полковника Хенкса.
Так вот почему он инстинктивно возненавидел полковника Хенкса с первой же встречи! Он не мог дать своей ненависти разумного объяснения. Разумеется, и Хенкс должен был догадываться о его чувствах. Если все так, значит, он, Гарри, любит Елену больше, чем готов признаться ... Неужели Тора права?
От потухшего камина вверх поднялось густое облако черного дыма. Он встал, поворошил угли кочергой, и над ними снова занялось желтое пламя. Потом Гарри сел и поставил бокал. Нет! Тора ошибается! Он устал гораздо больше, чем ему казалось. Возможно, из-за усталости размытые воспоминания, связанные с этим домом, которые преследовали его вот уже несколько часов,
приобрели некоторую четкость.
Дом, каким он видел его в другой жизни, обветшал и состарился; он затерялся среди других домов, выросших вокруг. Он здесь жил. И Елена--или женщина, очень похожая на Елену,--тоже жила здесь. Его жена. Да, Елена была его женой! В ушах приглушенно зазвучал ее голос: она визгливо
жаловалась на что-то. Но он ее не любил--и даже наоборот, хотя его с нею что-то связывало.
«Почему ты не сказал мне, что у тебя, кроме титула, ничего нет? Почему ты не сказал? .. ».
Голова Гарри упала, полный бокал выпал у него из руки. Он чуть не погрузился--в буквальном смысле слова--в сон. Но все же Гарри поднялся. Не было сил даже открыть окна или задуть свечу. Он, пошатываясь, подошел к кровати, сбросил шлепанцы и, не сняв халата, забрался под одеяло. Даже сквозь одежду Гарри почувствовал, что постель сырая. Отбросив ногой грелку, он тут же крепко заснул. Посреди ночи его разбудил крик--вернее, слабый вскрик
или стон. По крайней мере, так ему показалось. Он приподнялся на локте, все еще полусонный, услышал, как часы за конюшней глухо пробили три. Свечка в стеклянном подсвечнике догорела; у изголовья кровати плавало облачко сизого дыма.
Потом он снова уснул и, вероятно, проспал долго. Он видел хорошие и дурные сны. Приятные сны имели отношение к Торе, которая почему-то ассоциировалась у него с Риджентс-парком или театром. Сны другого рода касались Елены, к которой его непреодолимо влекло, словно он был ею околдован. Постепенно он просыпался. Послышался звон--как от разбитого фарфора. Он вспомнил, как сам разбил чашу с во- дой. По полу загремели тяжелые шаги. Звякнули кольца--кто-то раздергивал тяжелые портьеры. Гарри, моргая, сел на кровати. Голова раскалывал ась от
боли.
Окна его спальни выходили на юг, открывая вид на луг и реку. Через стекло пробивался серый свет. У самого окна, уперев руки в бока, стояла леди Рейли. На голове ее кое-как был нахлобучен сборчатый чепец --одевалась она, видимо, в большой спешке, даже не затянула корсет. Гарри бросил взгляд налево. Служанка Елены, далеко не красавица, стояла на пороге его гардеробной, держа в одной руке серебряный поднос. На полу валялся шоколадный сер-
виз севрского фарфора; ничего не разбилось, кроме молочника, из которого на ковер медленно вытекал шоколад.
--Я ведь предупреждала паршивку,--леди Рейли погрозила пальцем,--чтобы несла шоколадный сервиз осторожно. Она и несла его осторожно, пока вы не сели на кровати.
Леди Рейли вразвалочку подошла к Гарриу; ее широкое лицо было одутловато-бледным.
--Вы говорили, что сделаете это, Чермис. И вот, черт побери, вы это сделали!
--Сделал --что?
--Да разве вы не знаете?
--Нет!
--В Лондоне,--продолжала леди Рейли,--мой старший лакей, стоял за дверью, когда вы грозили свернуть ей шею. Потом я спросила, каким образом вы намерены жениться на моей племяннице, раз у вас уже есть жена, а вы оскалили зубы и сказали, мол, все можно устроить. Черт меня побери! А вчера, мне передали, вы ударили бедняжку по лицу и сбили ее с ног.
Хотя Гарри попросил уточнить, что именно он сделал, в глубине души он уже знал ответ.
--Вы задушили свою жену, Чермис!--сказала леди
Рейли.--Идите и посмотрите.







         Г Л А В А  5


Теперь шторы в спальне Елены были раздернуты, однако свет лишь подчеркивал безвкусицу обстановки. Дышать здесь было по-прежнему тяжело. Под огромной кроватью валялось небрежно сброшенное расшитое золотом покрывало. Постельное белье было смято и раскидано. Она лежала посреди кровати лицом вниз, задрав
ногу. Хотя тело было почти целиком закрыто простыней, Гарри заметил край разорванной шелковой ночной сорочки. Голова тоже была почти закрыта. Но на шее убитой алел рубец,
оставленный куском красного шнура--несомненно оторванного от звонка. Видимо, его затягивали все туже и туже, пока жертва не задохнулась.
--Послушайте, молодой человек!--хрипло, как ворона, закаркала леди Рейли. Она зачем-то принял- ась сжимать и разжимать кулаки и наконец заложила руки за спину.--Я всегда была на вашей стороне, и вам это известно. Меня трудно чем-нибудь пронять. Но убийство ... Господи помилуй!
-- Я не убивал ее.
--А если вам непременно нужно было убить жену, зачем убивать ее так, чтобы все поняли, что это вы?
--Я не убивал ее, леди Рейли! Вы видели ее лицо?
--Я ...
--Взгляните!
--Еще чего! Зачем?
Раздираемый ужасом, Гарри обошел кровать. Убитая лежала на боку. Он присел на краешек и, подсунув руку под подушку, осторожно перекатил тело на спину и приподнял. Голова безвольно скатилась набок, и свет упал на лицо.
Конечно, то была не Еленак. Перед ними была Аннет. Теперь ее уже нельзя было назвать красивой: лицо раздулось и посинело, глаза выкатились из орбит. Но Аннет--или, по крайней мере, воспоминание о ней--стало вдруг невыразимо милым. Гарри прижался лбом к ее уже похолодевшему лбу.
--Чермис!--вскрикнула леди Рейли.--Если кто-ни-
будь сейчас войдет, подумают, что вы сами за ней ухлестывали! Уходите! У вас что, совсем разума нет?
--Неужели у вас и вам подобных нет ни сочувствия, ни жалости? Совсем ничего?
--Жалости? Черт меня побери, да я самая добросердечная женщина на свете! Но к чему мне жалеть эту потаскушку?
Гарри поднял глаза.
-- Она не была потаскушкой,--сказал он,--и прошу вас придержать язык. Вот у нее как раз было доброе сердце: она стремилась утешить тех, кто не заслуживал ее утешения. Можно ли сказать нечто подобное о большинстве из нас?
Леди Рейли отступила на шаг, приложив руку к своей необъятной груди.
--Ну и ну! Он еще смеется надо мной! Хорошенькая благодарность за то, что я вас предупредила!
--Предупредили о чем?
--Сейчас девять часов! Уже послали за судьей, чтобы арестовать вас, и он будет здесь через час!
Гарри нежно откинул волосы со лба Аннет. Встал, опустил ее на кровать и накрыл тело одеялом. Кто-то все хорошо рассчитал. Потребовалась недюжинная сила, чтобы обмотать шнур вокруг ее шеи и затягивать, пока Аннет, которая наверняка яростно отбивалась и лягалась, не умерла. А в это время ...
Он огляделся по сторонам. Первое, на что упал его взгляд, был громадный шкаф, оклеенный обоями, за которыми скрывалась потайная лестница. По ней Елена незаметно входила и выходила. Вчера ночью дверь была прикрыта только снаружи. Сейчас дверь была плотно закрыта и заперта на засов изнутри.
Видимо, Аннет, чье сердце растаяло от его добрых слов, попыталась отомстить своей хозяйке. Гарри догадался о том, что именно сделала девушка. Он был совершенно уверен в своих догадках, как будто такое уже случалось--когда-то, в другой жизни. Аннет заложила засов изнутри, чтобы Елена не смогла попасть в спальню. Тут Гарри припомнил ночной крик или стон--перед тем как часы пробили три. Несомненно, то было время убийства, если ...
--Умоляю, одну секунду!--Он подбежал к толстой свече в розетке слева от изголовья кровати.
Когда он видел свечу в последний раз, она сгорела почти до половины. Позже кто-то накрыл свечу колпачком. Гарри  протянул руку и снял колпачок Свеча догорела дотла. Он обежал кровать кругом и осмотрел вторую свечу--она горела приблизительно столько же времени. Значит, Молли загасила свечи и легла спать, скажем, в два
пятнадцать или два двадцать. В три часа ночи, в час, когда происходят самоубийства и люди видят плохие сны, убийца подкараулил ее в темноте.
Елена, если верить Аннет, не должна была вернуться до пяти утра. Ни стук в дверь, ни лесть, ни мольбы, ни ругань не могли убедить Аннет откинуть засов. Аннет была мертва, а Елена оставалась снаружи. Его жена никак не могла проникнуть в дом: нижняя дверь была заперта на задвижку и на це- почку, окна закрыты. Она не посмела бы будить прислугу, иначе пришлось бы объяснять, почему она отсутствовала. Следовательно, по всей вероятности ...
--Мадам,--негромко спросил Гарри,--где моя жена?
Он не увидел, а скорее почувствовал, как ужасная старуха вздрогнула.
--Как--где!--Леди Рейли сглотнула слюну и показала на кровать.--Я думала, что она это. Что еще я должна была подумать?
--Вы видите, здесь ее нет. Где же она?
--Откуда мне знать?
--А мне кажется, вы знаете--или догадываетесь,-- где она может находиться. Придя сюда и поняв, что в дом не попасть, она побежала к своим друзьям Амстронгам. Не сомневаюсь, скоро она пришлет записку, в которой говорится, что ее вызвали из дому, чтобы посидеть с больной подругой или что-нибудь в этом роде. Маловероятно, чтобы она вернулась
к полковнику Хенксу.
Леди Рейли со свистом втянула в себя воздух.
--Значит, вам все известно!
Гарри промолчал.
--Иногда мне так и казалось, что вам все известно, но потом вы вели себя как невинный младенец, и я думала, что вы ничего не знаете, и не хотела попусту трепать языком. А вы, оказывается, все знали!
--Я все узнал вчера ночью.
--Да, но из-за этого вас повесят еще выше!
--Как так?!
--Уф! Отчего ягненок вдруг превращается во льва? Просто узнает, что жена почти два года наставляет ему рога! Вы спустили Тома Хенкса с лестницы, вы дрались и побили его наемника. А потом, как и обещали, покусились на жизнь своей жены.
--Полно, мадам! И вместо жены убил ее служанку?
--Безусловно. Вы думали, что Елена на своей половине. Когда Аннет не впустила вас, вы взломали дверь. Сами взгляните, что вы натворили в будуаре! Аннет от страха откинула задвижку и впустила вас. Было темно, хоть глаз выколи. Всем известно, что Аннет искусно подражала Елене. Она не посмела признаться вам в обмане. Вот вы и задушили
ее по ошибке, приняв в темноте за свою жену. Что может быть проще?
Гарри сунул руки в карманы измятого халата. Он покружил по комнате и остановился перед леди Рейли.
--Запомните мои слова, мадам! В ваш кровавый век ..
Леди Рейли выпятила грудь.
--В ваш?! Он такой же мой, как и ваш! Что за вздор вы несете!
--... в этот кровавый век только полный идиот может позволить себе запутаться в жестоких и глупых сетях закона. И я не собираюсь этого делать.
--Но, бог мой, что вы можете поделать?
--Я могу перерезать сети и убежать. И пусть найдут меня, если сумеют!
Одутловатое лицо леди Рейли осунулось, она вздрогнула.
--Молодой человек,--взмолилась она,-- послушайте моего совета! Вас не посадят в Ньюгейтскую тюрьму. Вас ждет камера в Тауэре и судебный процесс в палате лордов. Ведите себя прилично, и вас оправдают. Тогда скандал удастся за-
мять.
--Насколько я понял, вы боитесь скандала?
--Да кто же не боится скандала, скажите на милость?--Леди Рейли всплеснула руками.--Если же вы сбежите от судьи ...
--Между прочим, леди Рейли, кто послал за судьей?
--Рон Хенкс.
--Рон. .. Рон Хенкс? Его сын?! Так он здесь?
--Был,--призналась леди Рейли,--со вчерашней ночи. Я ничего о нем не знала. Мастер Рон собирался ехать за отцом, но по пути заехал сюда, думая, что и его отец здесь остановился.
--А дальше?
--Он был пьян,--сказала леди Рейли, отводя глаза в сторону.--Лакей по фамилии Хенсон уговорил его ос-
таться здесь на ночь.
--Чтобы он не мешал любовному свиданию своего папаши? Как я счастлив, мадам,--какая забота о бедном полковнике!
--Погодите!--зарычала леди Рейли.--Его уложили в
комнате, которая находится над этой. В половине девятого утра Виола принесла вашей жене утренний шоколад. Она постучала в дверь, которая ведет в спальню из коридора. Дверь была заперта, и никто ей не ответил. Зато дверь, ведущая из коридора в гардеробную вашей супруги, оказалась открытой.
Она нашла ...
--Да, да! Продолжайте!
--Блюда от севрского шоколадного сервиза!—возмущенно заявила леди Рейли.--Тогда мерзавка их не уронила. Нет, что вы! Она прибежала ко мне, разбудила своим визгом и, не дав толком одеться, притащила сюда. Вниз по лестнице, одетый и веселый, спускался мастер Рон. Когда он услыхал, в чем дело, то тут же заявил: »Это сделал Чермис!». А потом побежал вниз и написал записку своему другу мистеру Хопкинсу, мировому судье, который живет в шести милях от их поместья «Дубов», если ехать берегом. Не прошло и пяти минут, как грум увез
одну записку для судьи и вторую для полковника Хенкса.
Времени оставалось совсем мало. Гарри подошел к двери, ведущей в коридор. Теперь она
была не заперта. Он открыл ее и вышел в широкий, тускло освещенный холл, выкрашенный белой краской.
--Попкинс! --позвал он.--Попкинс!
Старый слуга, как всегда невозмутимый, появился будто из воздуха. Интересно, где он прячется?
--Попкинс! Вы, случайно, не слышали, о чем мы говорили с леди Рейли?
--Должен признаться, милорд, вы с ее светлостью не заботились о том, чтобы понижать голос. 
--И вы тоже верите, что я убил ту женщину?
--Нет, милорд. Ни ее, никого другого вы не убивали.
--Отлично! Мне срочно нужно ехать в Лондон. У нас здесь имеется легкая карета или двуколка?
--Ваша светлость, но верхом выйдет гораздо быстрее. Ваша кобыла, Роза, может ...
--Я не умею ездить верхом, никогда не учился. Зато мальчиком меня учили править. Так имеется у  нас двуколка или кабриолет?
Услышав, что хозяин не умеет ездить верхом, Попкинс явно испугался. Возможно, решил, что он, Гарри, действительно сошел с ума.
--Двуколка у нас имеется, милорд,--отвечал Попкинс, снова становясь самим собой,--и хорошая упряжная лошадь тоже.
--Тогда запрягайте, и как можно скорее. И прикажите накрыть легкий завтрак в столовой. А пока ...
--Милорд! Вы не одеты, как полагается... И небриты! Я справлюсь один.
--Бритье подождет. Оденусь я сам. Если вспомню, как что надевается ... Стойте! Кто мои банкиры?
--Как всегда, милорд. Бакстеры, между воротами Темпл-Бар, против музея восковых фигур миссис Сомон.
--А... ах да,--сказал Гарри.--Мистер Рон Хенкс
еще здесь?
--Нет, милорд. Как только он услыхал, что ваша светлость уже встали, мистер Хенкс заявил, что хочет прогуляться в саду, И как молния выбежал из дому.
--Жаль,--сказал Гарри и бросился к себе в спальню. Наскоро умывшись холодной водой из кувшина, чтобы снять головную боль, он стал рыться в шкафах в поисках одежды.
Нижнего белья не было, кажется, никто его не носил. Зато он нашел приличную рубашку с низким воротом и галстуком. Отыскал немного старомодный сюртук, приталенный и с длинными фалдами сзади-- синий, однобортный, с рядом медных пуговиц. Гарри выбрал красный жилет, какой носили тори, белые замшевые бриджи с короткими шелковыми чулками и сапоги.
С остальным он справился без труда, но шейный платок и сапоги стали сущим мучением. Он понятия не имел, как в восемнадцатом веке было принято завязывать галстук, и в конце концов повязал его пышным бантом, засунув концы под жилет. Затем долго топал ногами и ругался, пока узкие сапоги не налезли наконец на ноги. Оставалось уложить волосы так, как он видел у других, и...
Дверь открылась, и вошла Елена. На ней не было ни тюрбана, ни перьев, ни косметики на лице. Длинный серый плащ до лодыжек, скрепленный пряж-
кой на шее, скрывал вчерашний вечерний наряд. Когда она закрыла за собой дверь и вышла на середину комнаты, Гарри прошел мимо, не говоря ни слова, и начал причесываться у зеркала, висевшего над комодом у двери.
--Гарри,--сказала его жена.
-- Да, любовь моя.
--Если бы ты только подождал!
--Я что, поступил слишком порывисто, убив твою горничную?
Пропустив его слова мимо ушей, Елена топнула ногой.
--Если бы только ты меня тогда послушал-- вскричала она.--Я сказала тебе вчера: есть причина, почему мы сегодня не можем быть вместе. Причина была! Была!
Гарри краем глаза наблюдал за ней в зеркале. Он был готов присягнуть, что она говорит искренне. Без белил и румян ее лицо было таким, какой он видел ее вчера в начале вечера,--теплым, освещенным светом длинных светло-карих глаз.
--Я вернулась всего пять минут назад,-- продолжала Елена, опуская взгляд,--так как провела ночь у своей подруги миссис Амстронг.--Настроение у нее тут же переменилось.--Нет, хватит лжи!--вдруг воскликнула она с пылом, какого он от нее не ждал.--Тебе, несомненно, уже рассказали о ... о ...
--О твоей связи с добрым полковником Хенксом?
--Да,
--Аннет мне рассказала.
--Кто?! Аннет?!
--Да. Не важно, зачем и почему.
Елена по-прежнему не поднимала глаз, хотя лицо ее залилось краской.
--Послушай теперь меня! --тихо сказала она.--Вчера ночью я ходила в «Дубы». Это правда. Но я ходила туда с единственной целью. Я сказала Тому Хенксу, что наша... наши отношения, как ты их называешь, закончены, закончены раз и навсегда. Ты думаешь, мы с ним целовались и миловались? Боже! Мы бранились, как рыночные торговцы,--он орал на
меня почти до четырех часов утра; все тамошние слуги могут это подтвердить. Ты мне веришь?
Гарри положил расческу на комод и обернулся.
-- Я могу поверить,--вежливо сказал он,--что в «Дубах», видимо, чертовски странные слуги. А может, жена Хенкса такая же снисходительная, каким считали меня?
--Его ... жена?!
--Да.
--Теперь в глазах Елены, как раньше в глазах Попкинса мелькнуло подозрение: не сошел ли он с ума?
-- Разве ты забыл,--закричала она,--что его жена давным-давно умерла?
--А разве мне, твоему мужу, когда-нибудь что-нибудь го- ворили?--холодно парировал он, показывая, что его не так-то легко сбить с толку.
Елена закрыла лицо руками. Слезы--настоящие или легко вызываемые--заблестели у нее на ресницах.
--Да, да, ты прав, Гарри! Если я причинила тебе боль или опозорила тебя ...
--Господи помилуй, да неужели меня это заботит?
--Тогда ...
--Твоим телом может владеть любой дурак. Кто владеет твоим сердцем?
В последовавшей тишине солнце пробило серый рассвет за южными окнами. Елена посмотрела в пол.
--Я уже говорила тебе. Я думаю, ты знаешь.
--Отлично!--сухо заявил Гарри.--Тогда устроим ма- ленький экзамен.
--Экзамен?
--Да. Я уезжаю или, вернее, бегу. Я буду скрываться до тех пор, пока не найду истинного убийцу, и пусть-ка нынешняя полиция поймает меня. У дома меня ждет двуколка, в которой поместятся двое. Ты поедешь со мной?
Снова молчание. Казалось, Елена сейчас закричит: «Да!»--но тут ее поразила новая мысль.
--Гарри! Но ведь все могут подумать ...
--Да,--согласился он.--Все могут ПОдумать, что ты помогала мне и подстрекала убить Аннет...
--Гарри!!!
-- ... и что ты почти так же виновна, как и я. Новость произведет сенсацию, будет скандал, подробности появятся в самых мерзких пасквилях. Конечно, это опасно, возможно, тебя ждут страдания. Так ты едешь?
--Я не могу! Ты не имеешь права так много требовать от меня!
--Да, действительно. Прощайте, мадам.
Он вышел в коридор и плотно притворил за собой дверь. Елена в первый момент кинулась за ним, но, видимо представив, какие ужасы ждут ее впереди, остановилась. Времени думать о ней сейчас не было. Навстречу Гарри уже бежал верный Попкинс.
--Вы успеете позавтракать, если поторопитесь-- Старый слуга в ужасе оглядел Гарри.--Милорд! Вы забыли перевязать волосы лентой! И не надели шляпу!
--Честное слово, Попкинс, на затылке волосы действительно длинноваты. Но шляпа мне не нужна. Все равно я никогда ее не ношу.
Попкинс ничего не сказал, но вид у него был такой потрясенный, как будто Гарри заявил, что никогда не носит штанов. А Гарри, успевший привыкнуть к Попкинсу, мысленно обругал себя за глупость. Он выдает слишком много анахронизмов --и в речи, и в привычках. Он должен следить за собой и держать себя в руках.
--А еще, милорд,--не сдавался Попкинс,--я должен уложить вашу дорожную сумку. Умоляю, милорд, не ходите, не ходите вниз, не перевязав волосы!
Дорожная сумка! Он и о багаже забыл. Открыв дверь, Попкинс увидел Елену. Поклонившись, он
произнес: «С вашего позволения, ваша светлость»,--и поспешил складывать вещи, а Елена стояла неподвижно-- только грудь высоко вздымалась. Глухой шум, донесшийся от противоположной стены хол-
ла, заставил Гарри обернуться. Дверь напротив спальни Елены была открыта. Две служанки возились с перетянутой ремнями дорожной сумкой, которую они подняли и несли к парадной двери.
За ними, горделиво вскинув голову, шагала Тора.
Она была одета по-дорожному: в белое с голубым муслиновое платье и серую мантилью, накинутую на плечи. Длинный синий капор с узлом серых лент надо лбом был повязан под подбородком газовым шарфом.
--Тора!
--Да, лорд Чермис?--ответила Тора, не глядя на него.
--Куда ты?
--Попкинс был не единственным, кто услышал ваш разговор с леди Рейли,--сообшила она.--Я еду с вами. То есть, если вы хотите, чтобы я поехала.
--Конечно хочу! Но я не могу втягивать тебя! Опасность ... Тора подняла голову. Ее мятежная нижняя губа контрастировала с выражением серых глаз под черными ресницами.
--Разве я бросила тебя в беде, когда тебе грозила опасность--там, в другой жизни?--спросила она, вскидывая голову еще выше.--В общем, я предлагаю стать твоей...--как это говорится?--подружкой и не скрывать этого. --Тора присела. Под глазами у нее залегли тени. Когда она заговорила снова, цитируя Шекспира, в ее голосе слышалась сухая, язвительная самоирония: «Конечно, я так сильно влюблена, что глупою должна тебе казаться ... ».
Красивый голос, потрясший его до глубины души, затих. Тора очнулась и возмущенно дернула рукой, как маленькая девочка.
--Я поеду! Поеду! --крикнула она.
--Но вчера ночью ты уверяла, что больше не хочешь меня видеть!
--Ах, ну почему тебе непременно нужно запоминать, что я говорю в сердцах, когда ты ранишь меня и я выхожу из себя? Пожалуйста, забудь, что я говорила. Можно мне поехать?
--При одном условии. Ты возьмешь назад кольцо с бриллиантами.
--Я надеялась, что ты так скажешь,--отвечала Тора, отворачиваясь.--Но не посмела просить.
--Тора ...
--Милорд!--перебил их голос Попкинса почти у самого его уха.--Милорд, лента! Будьте добры, стойте спокойно, пока я повязываю вам волосы.
--Ах, черт побери!--вскричал Гарри. --Почему все великие моменты в жизни непременно надо испортить?--Он увидел, что глаза Торы искрятся смехом, и пристально посмотрел на нее.--Отлично!--сказал он.--Повязывайте ленту, заплетайте косу, если нужно. Только верните мне мой кошелек!
--Боюсь,--заявил Попкинс, ловко перекладывая кошелек из своего кармана в карман Гарри, --ваша светлость не найдет там много денег. Однако вам хватит, если вы сразу поедете к Бакстеру.
Он проворно заплел косицу и отошел полюбоваться результатами своего труда.
--Шляпа, милорд ...
--Кольцо!--сказал Гарри.
С верхней площадки лестницы он посмотрел вперед, на открытую дверь спальни. Потом бросился по коридору, вбежал в комнату и снова лицом к лицу столкнулся с Еленой. Никто из них не заговорил. Никто не шевельнулся. У Елены было такое выражение лица... как вчера, когда она, голая,
сидела в обитом желтой материей кресле в доме у леди Рейли и пристально смотрела на него. Но сейчас глаза ему застилал туман.
Гарри повернулся, подбежал к комоду, выдвинул верхний ящик и начал рыться в нем--сначала осторожно, потом с отчаянной поспешностью. Он мог поклясться, что положил кольцо куда-то сюда. Но не мог его найти. 
--Милорд!--произнес с порога голос Попкинса-- Боюсь ...
--Погодите! Погодите!
Тысячу раз рука Гарри натыкалась на футляр с пистолетами, на котором было выгравировано его имя. Наконец, он просто на всякий случай откинул крышку. Кольцо оказалось там. Оно лежало, посверкивая, на темно-малиновом бархате, между двумя пистолетами, превосходно начищенными, с перламутровыми рукоятками, с курками, готовыми выстрелить при легчайшем нажатии. Видимо, по идиотской рассеянности он сам сунул сюда кольцо. Схватив его, Гарри ощутил знакомый приступ головной боли.
--Милорд! Вы должны уехать хотя бы за десять минут до того, как сюда прибудет магистрат со своими констеблями.
--Они посылают констеблей? Неужели я так опасен?
--Судя по сообщениям,--сухо ответил Попкинс,--вы действительно опасны. Милорд! Скорее!
Проходя мимо, Гарри поклонился Елене.
--Еще раз--прощайте, мадам.
-- О-о-о!--прошептала Елена, закатывая глаза и изгибая губы в улыбке.--Мы снова будем вместе... Скоро!
На сей раз Попкинс особенно тщательно закрыл за ними дверь.
--Дорожная сумка молодой леди,--сообщил он,--уже уложена в двуколку. Вашу сумку погрузят, как только упакуют. Молодая леди внизу.
--Попкинс! Мисс Борх! Мы должны заказать для нее какой-нибудь завтрак.
--Я уже распорядился, милорд,--Попкинс смотрел куда-то в потолок,--когда заказывал завтрак для вас.
Столовая, насколько Гарри помнил по вчерашнему вечеру, находилась внизу слева. На сей раз он не забыл часы, которые обнаружил в бюро. Часы оказались громоздкими и заняли почти весь его жилетный карман. Тору он нашел в залитой солнцем столовой. Она стояла, изумленно раагдядывая длинный обеденный стол красного дерева, уставленный столовым серебром, и сервиро-
вочный столик-буфет, ломящийся от еды.
--Гарри ...--начала было она.
--Ну и ну!--воскликнул он, вынимая часы из жилетного кармана и откидывая крышку.--Попкинс был прав. Когда леди Рейли меня разбудила, она сказала, что уже девять часов и мировой судья явится через час. Если нам надо опередить судьишку на десять минут--и не поправляй меня: сэра Джека Холмсв назвали «судьишкой» много лет назад,--мы должны спешить, как будто за нами черти гонятся. Сейчас почти без четверти десять. Ешь!
--Милый, в том-то и дело. Я пытаюсь быть закаленной, как всякая женщина. Но не думаю, что смогу съесть на завтрак холодный ростбиф и запить его пинтой слабого пива.
Убрав часы, Гарри оглядел стол.
--Есть еще чай. Горячий и черный. А здесь ...--он поднял крышку с серебряного блюда,--здесь хлеб с маслом! Я и не подозревал, что они уже умеют поджаривать тосты. Чай, Тора!
Тора взяла чашку и блюдце. Вдруг чашка и блюдце начали дребезжать и задрожали у нее в руках! Она отвернулась.
--Тора! Тебе не о чем тревожиться. Что тебя испугало?
--Я... знаю.--Она облизала переСОхшие губы.--Дело в самом доме. Будь мы в Лондоне или даже на его окраине, уверена, мы бы сумели убежать. Но, пока мы здесь, мне все время чудится, что нам не дадут выбраться отсюда!
-- Раз у тебя такие сильные опасения, мы уезжаем сию же минуту.
--Да! Давай!--Она напряженно вглядывалась в него.--Через две минуты мы будем сидеть в двуколке.
--Да, можем и будем,--ответил обеспокоенный Гарри.--Ничего не бойся. Леди Рейли назвала время: десять часов. Ей не было причин лгать. Сюда едут Мировой судья и два головореза. Кто или что, кроме них, может нас остановить?
--Не могу сказать. Но не смейся надо мной: я это твердо знаю.
--Что знаешь?
--Если мы немедленно не уйдем из этого дома ...
За спиной Гарри послышалось деликатное покашливание. Он не слышал, как открылась и закрылась дверь. Солнечный свет, льющийся из трех больших окон, залил просторный зал со стенами, выкрашенными светло-зеленой краской, с
ионическими белыми с золотом колоннами, наполовину выступающими из стен. Когда глаза привыкли к яркому свету, он разглядел длин-
ный нос, довольно неприятное лицо и серую с золотом ливрею старшего лакея Хенсона.
-- Прошу прощения, милорд, но вас хотят видеть два джентльмена.
У Гарри, наливавшего чай из очень тяжелого чайника, похожего на поrp****ьную урну, дрогнула рука.
--Не понимаю...--Он поднес чашку к губам и прищурился.--Кто эти двое джентльменов?
-- Один из них--полковник Хенкс, милорд. Он передает вам привет. Полковник Хенкс поручил мне добавить, что второй джентльмен--сэр Пауль Смит, который выступает в роли ...--лакей замялся,--его секунданта.
-- Нет!--вскричала Тора.
Горячий чай обжигал язык и небо. Гарри улыбнулся, и его улыбка не сулила ничего хорошего.
--Просите джентльменов войти!
Пустая чашка в руке Торы так звякала о блюдце,
что пришлось поставить ее на стол.
--Гарри! Ты сошел с ума! Судья будет здесь и арестует тебя, прежде чем ...
--Если повезет, может, и арестует. Тора, ты мне веришь?
--Ты знаешь, что да!
--Тогда доверься мне сейчас.
-- Ты хорошо стреляешь из пистолета?
Гаррикриво усмехнулся.
--Из револь... я хотел сказать, из пистолета я всегда стрелял средне.
--Ты умеешь фехтовать?
--Насколько мне известно, я в жизни не брал в руки шпагу.
--Милый! Твой противник--известный дуэлянт и опытный фехтовальщик! Тебе не победить!
-- Ты забываешь, Тора ...
Тут Хенсон весьма официально провозгласил о прибытии полковника Хенкса и сэра Паула Смита, а потом поспешно ретировался.
Полковник Хенкс по такому случаю снова нарядился в парадную форму и выглядел безупречно--от завитков напудренного парика до золотых шнуров на алом мундире и позолоченных ножен, бьющихся о сапоги, начищенные до зеркального блеска. Хотя изъяснялся он вежливо, в его пустых глазах плескалась злоба.
Его спутник, очевидно морской офицер в отставке, носил полуофициальное платье. Это был полный человек, лысеющий и добродушный. Под его синим сюртуком с темно-желтым кантом и такими же пуговицами виднелся темно-желтый жилет; на нем были белые бриджи и белые чулки, заправленные в простые туфли с пряжками. Хотя он, вероятно, являл-
ся другом Хенкса, но взирал на сего джентльмена без всякого одобрения.
--Ваш покорный слуга, господа,--поклонился Гарри, не выпуская из рук чашку. Он посмотрел на сэра Пауля Смита, а потом перевел взгляд на Тору.--Сэр Пауль Смит--мисс Тора Борх.
--В этом нет необходимости,--отрезал полковник Хенкс.
--Прошу прощения, однако в этом есть необходимость,--возразил Гарри.
--Тогда говорите: «контр-адмирал сэр Пауль Смит»,--фыркнул полковник.
Тора что-то пробормотала в ответ и присела, а сэр
Пауль, поклонившись так низко, как позволяла его комплекция, наградил полковника Хенкса еще менее любезным взглядом.
--А сейчас, дорогая,--Гарри улыбнулся Торе,--
оставь нас ненадолго. И доверься мне.
Тора вышла из столовой, гордо подняв голову,-- у
Гарри потеплело на душе. Дождавшись, пока за Торой закроется дверь, полковник Хенкс шагнул вперед, сунув большие пальцы под белую с золотом портупею.
--Доброе утро, Чермис,--небрежно бросил он.--
Вижу, вы все же притащили с собой на все готовую по-
дружку?
--Неужели, полковник Хенкс, вы находите уместным обсуждать сейчас на все готовых подружек?
У полковника заходили желваки на скулах, рука взлетела к эфесу шпаги. Видимо, Елена действительно порвала с ним, и порвала навсегда. Елена говорила правду: всю ночь она кричала
на него, язвила и колола, задевая его тщеславие. И сегодня у Хенкса было лишь одно желание: убить его, Гарри.
--Эй, а ну, полегче!--вмешался сэр Пауль Смит, ощетиниваясь.--Лорд Чермис, я не имел удовольствия быть с вами знакомым.
--Я тоже, сэр,--отвечал Гарри, кланяясь.--Я много
слышал о ваших выдающихся подвигах, не говоря уже о вашей честности в роли секунданта и арбитра-- солгал он.
Сэр Пауль хмыкнул. Он был явно польщен, но пришел в такое замешательство, что от его лысеющей головы, каза- лось, вот-вот пойдет пар.
--Все не по правилам!--сказал он.--Не по правилам, тысяча чертей! Нельзя бросать вызов самому, являясь к противнику с секундантом! Лопни моя печенка!
--Давайте короче!--рявкнул полковник Хенкс совершенно другим голосом.--Чермис, вы знаете, зачем мы пришли. Пропущу вопрос о том, кто кого вызывает. Главное--решить: шпаги или пистолеты?
--Пистолеты,--немедленно ответил Гарри.
--Отлично! Мы принесли и то и другое, чтобы не было заминки. Я возьму ...
--Нет!--сказал Гарри.--Поскольку вызывающая сторона--вы, стреляемся из моих пистолетов, или дуэли не будет вовсе.
--Как хотите. Здесь у вас много места. Остается только один вопрос.--Полковник Хенкс улыбнулся.-- Ваш секундант! В доме нет ни одного джентльмена.
--Есть ваш сын. То есть, если вы позовете ...
--Рон дома,--отрезал полковник Хенкс,--там, где ему и положено быть. Во всяком случае, он не может выступать секундантом противника своего отца Нет. Все очень просто. Вам нужно всего лишь послать записку в Челси--за полмили отсюда--майору Торпу, или мистеру Поккарду, или любому из ваших друзей, и через полчаса у вас будет секундант.
--Ах, вот как!--сказал Гарри, ставя чашку на стол и радуясь, что рука у него не дрожит.--Сэр Пауль! Вынуж-
ден сказать вам, что полковник не желает и никогда не желал дуэли.
-- Вы сомневаетесь?
--Не в вашей смелости, полковник Хенкс. Вы не трус, однако ваша мелочная расчетливость ... Сэр Пауль!
--Что такое, молодой человек? То есть, что угодно, милорд?
Гарри достал из кармана часы, откинул крышку, посмотрел на циферблат, закрыл и положил часы на место.
--Сейчас без десяти десять. Дело в том, сэр, что сюда скачет судья с двумя констеблями; они намерены арестовать меня. Задолго до того, как я сумею раздобыть себе секунданта, они будут здесь и схватят меня. Полковнику Хенксу все известно. Сын известил его об этом запиской. Он боится, что
над ним будут смеяться в его клубе, если он подстрелит такого голубка, как я.
Полковник Хенкс вежливо воздержался от колкости, он лишь бесшумно рассмеялся.
--Значит, отказываетесь драться?--спросил он.-- Врете и хвастаете, но потом идете на попятный!
--Вовсе нет,--отвечал Гарри.--Мы с вами будем стреляться, а сэр Пауль выступит арбитром, если вы примете мои условия относительно времени и места лоелинка.
--Какое время? Какое место?
--Здесь,--сказал Гарри,--и сейчас. В этой комнате, не дожидаясь, пока нам помешают.
Наступило молчание. Гарри слышал, как тикают часы. Быстро ли скачет судья? Насколько широко можно трактовать «десять часов».
--Этот стол,--Гарри упрямо постучал пальцами по столешнице красного дерева,--длиной примерно восемь футов. Он стоит в центре комнаты, и с него можно убрать посуду.
--Вы предлагаете ...--начал сэр Пауль.
--Я предлагаю, сэр, чтобы полковник Хенкс и я встали на противопожных концах стола. Заряженные пистолеты, дуло к дулу и рукоятками к каждому, будут лежать в центре. Когда вы бросите платок, мы возьмем пистолеты и выстрелим.
Контр-адмирал сэр Пауль Смит замялся. Но его карие глаза навыкате смерили Гарри взглядом, в котором читалось некое подобие уважения. Не говоря ни слова, он вразвалочку направился к ближай-
шему из трех больших окон. Там он остановился, широко расставив ноги, заложив руки за спину и поигрывая фалдами сюртука .. А время шло, время уходило!
--Сэр!--взмолился Гарри.--Разве в отстуствие второго секунданта наш поединок не будет полностью соответствовать дуэльному кодексу?
--Да, будет!--заревел сэр Пауль, поворачиваясь на одной ноге.--И я позабочусь о том, чтобы дуэль состоялась! Вы понимаете, что при таком поединке одному из вас или обоим грозит верная смерть? Полковник Хенкс вы согласны стреляться через стол?
Полковнику такой исход вовсе не нравился; это было ясно. На лбу у него под слоем белой пудры вздулись жилы. Гарри он готов был убить голыми руками.
--Согласен!--отрывисто бросил он.
--Отлично. Вы, лорд Чермис?
--Поскольку ни дамы, ни слуги не должны ни о чем знать,--сказал Гарри,--я сам схожу наверх за пистолетами. А пока ...
--Бросьте!--улыбнулся полковник Хенкс.--Я вспом-
нил: у входа стоит двуколка, заложенная для лорда Чермиса и его подружки. Если ему удастся выбраться из комнаты незамеченным ...
--Тысяча чертей, Хенкс,--заревел адмирал в отставке.--Не сомневаюсь, вы бы так и поступили! Однако ни у одного джентльмена подобного и в мыслях нет! Чермис, несите скорее пистолеты!
--Я как раз собирался предложить,--Гарри улыбнулся полковнику Хенксу,--чтобы сэр Пауль сопровождал меня. Он осмотрит пистолеты и скажет, годятся ли они для дуэли. А в это время, будьте любезны, полковник, позвоните в колокольчик и прикажите убрать со стола. Если вы голодны, вон там буфет с закуской.--И он в сопровождении взвол-
нованного Смита вышел в холл.
Там его ждали Попкинс, дрожащий с головы до ног, и Тора. Она не дрожала, она стояла, положив руку Попкинсу на плечо. Гарри ничего им не сказал, просто ободряюще улыбнулся и поднес палец к губам. В молчании Гарри и сэр Пауль поднялись наверх и
вошли в разоренную спальню. Достав футляр, Гарри поставил его на комод.
--Футляр запылился, сэр. Но, как видите, пистолеты начищены и смазаны. В кармашке под крышкой имеется пороховница и запас пуль. Что скажете? Годятся ли пистолеты для дуэли?
Сэр Пауль подкинул один пистолет в руке. Когда он взвел курок, послышался приглушенный мелодичный щелчок.
-- Что за прелесть!
--У меня к вам просьба, сэр.--Сердце Гарри готово
было выпрыгнуть из груди.--Прошу вас хранить в тайне то, что я скажу,--разумеется, если вы не найдете здесь ничего недостойного для хранения тайны.
--Ага! Значит, что-то есть! Говорите!
--Вы как наш арбитр зарядите оба пистолета?
--Конечно! Что дальше?
--Прошу вас, сэр, пистолет, предназначенный полковнику Хенксу зарядить как положено: порох, пыж, пуля. Пистолет же, предназначенный для меня, я прошу вас не заряжать--кроме разве что бумажного пыжа.
Сэр Пауль, осматривавший второй пистолет, стал медленно поворачиваться к Гарри; его карие глаза чуть не вылезли из орбит.
--Молодой человек! Что за безумная ...
--Сэр! Имею ли я право, согласно дуэльному кодексу, потребовать для себя незаряженный пистолет?
--Да, Имеете.--Сэр Пауль сглотнул слюну.--Такое
проделывали много раз. Кто-то не хочет ранить своего противника--он боится, что курок сорвется и выстрелит до того, как онподнимет пистолет в воздух. Оба секунданта обязаны знать тайну, а противник ничего не знает. Но черт меня побери! Такое бывало в полевых условиях, когда сгрелялись с тридцати шести шагов: всегда оставался шанс, что противник промахнется. Здесь же вы будете целить прямиком в грудь друг другу!
Гарри снова вытащил часы и посмотрел на них. Без шести минут десять.
--Сэр! Имею ли я право потребовать для себя незаряженный пистолет?
---Да!
--В таком случае, сэр, полагаюсь на вашу честность.
Толстый адмирал в туфлях с квадратными носами и серебряными пряжками что было сил лягнул комод, но тут же опомнился.
--Лорд Чермис!--Он выпятил грудь.--Не мое дело
расспрашивать вас о причинах и способе действия. Я заряжу пистолет здесь, если вам угодно. Не найдется ли у вас старой газеты для пыжа?
--Где-то видел. Сейчас принесу.
--Хорошо. Порох сухой, тоже неплохо. Да и по весу мы не перепутаем пистолеты, когда я снесу их вниз. Газету, лорд Чермис!
Контр-адмирал действовал быстро и ловко: он умело обращался и с пороховницей, и с намасленной пулей, и с пыжом, и с маленьким шомполом. В другой пистолет он затолкал только обрывок «Морнинг пост». Через полминуты они уже спускались вниз. В доме было тихо. Никто не выглядывал из комнат, ни
один слуга не шел по коридору и не стоял в вестибюле. Но вокруг слышался шепот--казалось, всем все известно. «Пристань» была похожа на дом, заминированный изнутри и готовый взорваться в любую минуту.
Только преданный Попкинс, осунувшийся и немного жалкий, ждал его в нижнем вестибюле. Огромная парадная дверь была распахнута настежь. Внизу, у подножия широких каменных ступеней, стояла запряженная двуколка; спицы колес были выкрашены в синий и желтый цвета. А в двуколке, за-
сунув руки в муфту, сидела Тора и ждала его, как буд-
то она уже знала об исходе поединка и потому оставалась к нему безучастной.
«В конце концов,--подумал Гарри,--она часто видела, как я дерусь». Но не так, как сейчас!
В столовой уже убрали со стола, и лакированная столешница красного дерева тускло поблескивала. Солнце скрылось за тучей. Однако сейчас, двадцать первого апреля, погода была неустойчивой: миг--и солнце снова показалось из-за облака.
Полковник Хенкс, безупречно спокойный, медленно ходил взад и вперед по столовой. Однако он успел отцепить ножны и саблю, снял алый мундир с галуном и высокий черный галстук. Поверх всего на стуле висела его белая портупея с патронной сумкой.
--Никакого нарушения правил?--осведомился он, поднимая брови и ероша кружевной ворот сорочки.
--Никакого,--отвечал Гарри, снимая сюртук и жилет.--После вас!
--Французы правы в одном,--как бы между делом заявил полковник Хенкс.--Они говорят, наши кавалерийские мундиры такие узкие, что мы не можем как следует целиться правой рукой. Ей-богу, правда!
--Господа!--окликнул их сэр Пауль.
Заслышав в его голосе резкие нотки, знаменовавшие напряженную подготовку к убийству, соперники подняли головы.
--Пистолеты заряжены и готовы. Кажется, сейчас стало немного темнее. И все же ... Поскольку вы являетесь вызывающей стороной, полковник, вы выбираете позицию.
Полковник Хенкс встал с южного конца стола, спиной к трем большим окнам.
--Отлично!--воскликнул он.--Я стану спиной к свету.
Гарри показалось, что ноги у него сделались ватными. Он направился к северному концу стола. По левую руку от него находился высокий беломрамор-
ный камин работы Адама. Напротив, чуть поодаль, стоял буфет с закусками и напитками, а над ним висела написанная маслом картина «Мадонна с младенцем». Противники стояли так близко, что могли бы, наклонившись вперед, схватить друг друга за горло.
Сэр Пауль Смит, держа заряженный пистолет в левой руке, а незаряженный в правой, повернулся спиной к камину.
--Итак, господа ...
--Скорее! --процедил полковник Хенкс.
Гарри промолчал. Сэр Хенкс положил на стол заряженный пистолет рукоятной к полковнику, а дулом к Гарри. Незаряженный пистолет он положил напротив; дуло его находилось всего в одном-двух дюймах от пистолета полковника Хенкса. Затем сэр Пауль вернулся на свою позицию—спиной 
к камину.
--Далее!--сказал он.--Каждый из вас берет пистолет и проверяет, хорошо ли он заряжен. Лорд Чермис?
Гарри сделал то, что было велено.
--И ... именно так,--сказал он.
--Полковник Хенкс?
--Да, все нормально,--отвечал полковник, подкидывая пистолет в руке и любуясь перламутровой инкрустацией на рукоятке.--Да, клянусь Богом!
-- Господа, поднимите пистолеты.
Послышался тихий, приглушенный щелчок-- противника взводили курки.
-- Положите пистолеты на стол,--скомандовал сэр Пауль,--на то место, где они лежали прежде. Если пистолеты будут лежать по-другому, я должен их поправить.

Дуэлянты положили пистолеты на место: послышался глухой стук. Сэр Пауль достал очень большой красный носовой платок в белый горох. Здесь такой платок казался нелепым, как
кукла среди мертвецов. Однако никто ничего не сказал.
--Сейчас я досчитаю до трех,--продолжал сэр Пауль,--и на счет «три» брошу платок!
Неожиданно капризное, как всегда в апреле, солнце выглянуло из-за туч. Его бледные, но необычайно яркие лучи осветили светло-зеленые стены и выступающие из стен колонны с бело-золотыми каннелюрами. Солнечные зайчики заплясали по полированному красному дереву и ослепили Гарри.
Полковник Хенкс оскалил превосходные искусственные зубы.
--Тебе конец, Чермис!--прошипел он.--На этот раз,
черт меня побери, тебе конец!
--Полковник Хенкс! Молчать!
Полковник расхохотался.  Гарри не произнес ни слова.
--Вам,--невозмутимо продолжал сэр Пауль,--не нужно следить за платком. Когда я скажу «три», вы берете пистолеты и стреляете так, как считаете нужным. Готовы? Раз!
Тишина в доме стала почти ощутимой. Полковник Хенкс стоял, широко расставив ноги. Он прикидывал в уме расстояние и радовался, видя, как солнце бьет в глаза его противнику.
--Два!
Единственный из троих, сэр Пауль почувствовал, как лоб его покрывается испариной. Он поднял платок и посмотрел на незаряженный пистолет, лежащий перед Гарри.  Гарри моргнул и слегка сместился вправо.
--Милорд!--послышался вдруг голос Попкинса из-за двери.--Судья и констебли! Они...
--Три!
Платок в белый горох упал на пол. Но Филип Андерсен уже бросился вперед с такой скоростью, что сэр Пауль едва успел его заметить. Молнией
выбросив вперед правую руку, он схватил пистолет за дуло и швырнул вперед. Полковник Хенкс тоже не зевал. Он схватил свой пистолет за рукоятку, прицелился и уже поднял локоть, готовясь выстрелить, когда рукоятка пистолета, брошенного Гарри,
опустилась на его голову с жидкими напудренными волосами. Полковник опоздал на полторы секунды. Локоть его ударился о стол. Пистолет выстрелил наугад. Тяжелая пуля срезала угол каминной полки, со звуком лопнувшей струны отскочила в сторону и ушла в стену под картиной, изображающей Мадонну с младенцем.
Полковник Хенкс упал головой на стол лицом вниз, подпрыгнул конский хвост, туго завязанный черной лентой; из напудренной головы вылилась струйка крови. Пистолет с грохотом свалился на столешницу рядом с ним. Кружевная сорочка полковника сбилась набок Стул покачнулся, и
полковник упал на пол. Он лежал на спине, раскрыв рот. От него невыносимо воняло горелым порохом.
--Господи помилуйl--Прошептал сэр Пауль Смит.
Гарри бросил незаряженный пистолет на стол.
--Не бойтесь, сэр!--рявкнул он.--Полковник Хенкс
невредим: я не собирался убивать его. Но теперь вы понимаете, почему я вынужден был пользоваться незаряженным пистолетом?
Побагровевший сэр Рауль, казалось, вовсе лишился дара речи. После того как с тяжелым заданием было покончено, наступила реакция. Гарри била дрожь, по телу тек пот, он едва мог говорить.
--Если бы я ударил его по голове заряженным пистолетом, он бы выстрелил сам--как его пистолет. И моя пуля угодила бы в меня самого.
Дверь в столовую с шумом распахнулась. Попкинс плащом и шляпой бросил всего один взгляд на побежденного полковника.
--Милорд!--воскликнул он.--Судья ...
--Да,--с горечью согласился Гарри.--Несмотря на все предупреждения Торы, я слишком долго тянул.--И в нем снова вспыхнул гнев против полковника Хенкса. --Послушайте, сэр,--обратился он к сэру Паулю.--Вы показали себя истинным спортсменом! Благодарю вас. Но прежде чем вы начнете распространяться о дуэльном кодексе, позвольте задать вам один вопрос.--Он показал пальцем на Хенкса.--Он играл честно?
--Так точно!--рявкнул сэр Пауль.--Честная игра, ко-
нечно, но как же кодекс ...
--У кого было преимущество? У него или у меня?
--У него, разумеется. Но ...
--Это меня устраивает. Нет, погодите! Он слишком часто издевался надо мной и пользовался любым предлогом, чтобы меня унизить. Если мне когда-либо придется снова сойтись с ним, когда бы то ни было, клянусь Богом, я его убью! Передайте ему это, когда он очнется. И пусть впредь поостережется!--
Гарри повернулся кругом.--Ну, Попкинс! Судья! Наручники! Где они?
--Милорд, я все время пытался вам сказать. Мистер Хопкинс еще не прибыл.
-- Не ... прибыл?
--Они давно бы уже были здесь. Только лошадь судьи потеряла подкову. Молодой Кларент наблюдает за ними в подзорную трубу с крыши. Сейчас они в кузнице Йохансена. Если вы поспешите, вы еще успеете сбежать от них!
Он сунул Гарри плащ и шляпу, а затем тайком передал ему свернутую записку, которую Гарри сунул в жилетный карман.
-- Благослови вас Бог, Попкинс!
--Помоги вам Бог, милорд!--И Гарри выбежал на улицу, в душистый апрельский день.
Настроение у него снова поднялось. Тора ждет его в двуколке. Все отлично! Однако через полтора часа все его замыслы снова оказались расстроенными.





         Г Л А В А  6


Больше полумили по лесу, по дороге, идущей вдоль реки, двуколка с сине-желтыми спицами колес неслась, влекомая норовистой гнедой кобылкой, которая бежала бодрой рысцой. Они въехали на Чейни-Уок, крайнюю улицу в деревушке Челси. Улица была обитаема, но с левой стороны дороги дома
стояли только в один ряд, а за ними простирались луга и росли деревья, на которых распускались листья.
Тора, с трудом встав на ноги и шатаясь от тряски,
изумленно оглядывалась по сторонам.
--Но здесь же деревня!--воскликнула она.--Ты хотя бы представляешь, где мы?
Гарри поднял поводья и хлестнул лошадь по крупу.
-- В общих чертах. Это Чейни-Уок, она ведет к. ..
--Ройял-Хоспитал-авеню, да? Прямо к Челсийскому инвалидному дому?
--Так его станут называть через сто пятьдесят лет. Сейчас же, в соответствии с горвудовским планом Лондона тысяча семьсот девяносто пятого года, вся улица называется Пэрадайз-роу. Внимательно следи за белыми дорожными указателями. Если мы заблудимся ...
Но Тора откинулась на спинку сиденья и оглянулась на клубы пыли за ними.
--В том-то и дело! Мы едем не так быстро, как нужно! Гарри, может, хлестнуть ее? Нас в любую минуту настигнут!
--Не думаю.
--Почему?--спросила Тора, поворачиваясь к нему.
--Кажется, я приобрел устойчивую репутацию отверженного,--отвечал Гарри, улыбаясь.--Мировой судья прекрасно понимает: двух констеблей недостаточно, чтобы удержать меня.
--Они и не удержат,--с горечью согласилась Тора. --Гарри, ну почему ты, когда злишься, непременно должен рисковать? Почему ты непременно должен тянуть и медлить, и лупить полковника Хенкса по голове пистолетом, когда солнце бьет тебе в глаза, а он готов застрелить тебя наповал?
--Откуда ты все знаешь? Ты ведь сидела снаружи, в двуколке!
Тора покосилась на него из-под капор.
--Милый, неужели ты думаешь, что я каменная? Конечно, я подбежала к окну и стала смотреть. Гарри, если бы я так сильно тебя не любила ...--Тора прикусила губу.--Да, так что ты там говорил? Нас не схватят? Почему?
--Потому что они придумают более надежный план. Тора, ставлю пять против одного, что через минуту, может, через две нас нагонит всадник. Он будет в гражданском, и лошадь у него будет очень быстрая. Он пронесется мимо галопом, даже
не глядя на нас.
Как будто снова сбывались зловещие пророчества. Тора уже слышала за ними цокот копыт.
--Но кто ...
--Один из подчиненных судьи. Он поскачет прямиком к мэру на Боу-стрит. И «малиновки» будут ждать нас за полчаса до того, как мы туда попадем.
--«Малиновки»?
--«Малиновки», »кpaснoгpyдыe» ... Ищейки с Боу-стрит! Они вооружены пистолетами, и все как оди-- настоящие головорезы. На самом деле ...
Цокот копыт делался все громче. Пыль запорошила глаза, и Тора зажмурилась. Мимо двуколки галопом пронесся всадник в мундире со ржавыми пуговицами, понукавший превосходную арабскую кобылу.
-- В яблочко!--пробормотал Гарри.--С ним нам не тягаться.
--Гарри! Мне кажется, всем известно, куда мы направляемся. Когда вы разговаривали с Попкинсом, весь дом услыхал про банк Бакстера!
--Знаю,--мрачно ответил он.--Вот почему мы и близко не подойдем к банку.
--Тогда ... куда же мы едем?
--Прямиком к Черстерсону, в «Приют актёра».
В первый раз Гарри поднял хлыст и хлестнул лошадь. Кобыла затрусила вперед. Гарри приподнялся и всмотрелся вправо.
--Да, это Пэрадайз-роу,--сказал он.--Там, справа, за кирпичной стеной, находится ботанический сад сэра Кеннеди. Приятно сознавать, что сад по-прежнему будет там и в наше время. Кажется, следующий поворот налево. Если я не успею добраться до заставы Гайд-парка до того, как они вы-
шлют конный патруль, мы пропали. Но вряд ли они вышлют. Дюжина «мадиновок» будет охранять банк Бакстера, пока у них не онемеют шеи.
--Гарри,--тихо окликнула его Тора, сложив руки на коленях.
--Что?
--Ты говоришь, мы едем к мистеру Черстерсону в «Приют актёра»?
--Да! Где можно лучше укрыться, как не в огромном театре!
--Знаю! И он мне нравится. Но,--Тора подняла голову,--по-твоему, ему можно доверять?
--В данный момент--да. Он--типичный ирландец-идеалист. Драма такого рода его порадует. Кроме того, вчера он тайно передал мне записку, в которой нацарапал что-то вроде: »Будьте завтра с утра в »Приюте актёра» и верьте мне. Ч». Вот и отлично! До тех пор пока он не осознал опасность, он ...
--Опасность? Мистер Черстерсон?
Гарри еще раз хлестнул кобылу, пристроил хлыст на место и обернулся назад.
--Им меня не взять, Тора,--сказал он.--Живым я им не дамся!
--Гарри! Прекрати!
--Что прекратить?
--У тебя такое выражение лица ... Как когда ты выходишь на ринг драться. Оно приводит меня в ужас!
--Если черты моего лица, мадам, так огорчают вас ... Впрочем, многие боятся подойти ко мне ближе чем на шестьдесят шагов ...
От его манеры выражаться Торе сделалось еще
хуже. Она в отчаянии заломила руки. Ну что поделаешь с таким человеком?
--Впереди белый указатель!--воскликнула она.
Потянув за левый повод, Гарри развернул двуколку влево, и снова они полетели по прямой среди лугов и домов, построенных в один ряд с каждой стороны. Увидев, как огорчена Тора, Гарри немедленно раскаялся, принялся просить прощения. Развязав шарф, которым был повязан капор, он страстно поцеловал ее в шею. Потом снова кое-как нахлобу-
чил на нее капор и завязал шарф так туго, что едва не задушил ее. Через секунду он уже благопристойно правил двуколкой, Словно какой-нибудь молодой государственный деятель.
--Хм!--сказал он.
--Ах, Гарри ... какой ты!
--Я собирался сказать ...
--Боюсь, мне никогда не понять тебя!
--А ты постарайся,--посоветовал он.--Меня загнали в угол. Во-первых, убийство Аннет. Все считают, что я принял ее за Елену. Двое свидетелей, леди Рейли и лакей по фамилии Смит, слышали, как я угрожал свернуть Елене шею. Еще один свидетель видел, как я ударил ее по лицу и сбил с ног. Правда, я разбил дверь в ее будуар, думая, что она находится там.
Тора пришла в ярость.
--Тебе так не терпелось переспать с ней? Ах, Гарри, не нужно врать! Я сама слышала, как ты просил ее ...
Гарри опустил голову и мысленно сосчитал до десяти.
--Ты, как и другие,--заявил он,--повторяешь то, что ты, по-твоему, слышала, и то, что тебе показалось. Вот в чем беда со всеми свидетелями!
--Но ты просил ее ...
--Нет! Я сказал, есть определенные вопросы, которые нам с нею надо обсудить, причем в ту же ночь!
--Вот как! Неужели ты полагал, что ...
--Знаю, знаю. Елена подумала то же, что и ты. Ты ведь хочешь быть беспристрастной? Тогда ты должна вспомнить, что я ее поправил. Я вове не собирался спать с ней, но сказал, что нам нужно кое-что обсудить.
--Но что же еще можно обсуждать с такой, как она? Всякий раз, как ты видишь ее, ты хватаешь ее и целуешь. Ты не можешь противостоять ей, по крайней мере физически. Разве я не права?
-- Нет. Но в этом есть и малая толика правды ...
--Вот за что я ее ненавижу.--Тора стиснула кула-ки.--Вот почему я...--Она вдруг осеклась и переменила
тон.--Повторяю, что еще можно обсуждать с такой, как она?
--Развод,--ответил Гарри.
Слово как будто повисло в воздухе на тихой проселочной дороге, где играли дети. Девушка-молочница, несшая на коромысле два ведра с молоком, скорчила гримасу, когда они проезжали мимо.
--Развод?--переспросила Тора.-- В этом веке? Невозможно!
--Нет, возможно! Для развода требуется особое постановление парламента и толстый кошелек, но добиться его можно. Деньги у меня, очевидно, есть-- ради развода я потрачу последний фартинг. Я позволю Елене самой подать на развод, если она захочет. С другой стороны, ее связь с Хенксом дает мне
все козыри для борьбы.--Гарри снова вынул из гнезда хлыст и стегнул лошадь.--Но как могу я сейчас затевать бракоразводный процесс?--продолжал он.--Меня обвиняют в убийстве, и я бежал от служителей закона. Наконец, ты не понимаешь, как крупно я влип. Вчера в Карлтон-Хаус я высказал обвинения, весьма опасные для дела вигов в целом.
--Принц Уэльский? Его тайный брак? Он может ...
--Нет.--Гарри покачал головой.--Принц не жесток. Он ни за что не прикажет тайно убить меня; на такой шаг не пойдут и его советники. Все слыхали о его тайной женитьбе на миссис Фитцхерберт. Но никто не может это доказать. Они боятся документального свидетельства.
--Но они, разумеется, могут ...
--Нет, Тора. Они в безвыходном положении. Если они подадут на меня в суд за клевету, мне придется разыскать священника, который проводил церемонию (он еще жив) и почти всех свидетелей. Виги ни за что не рискнут выступить против меня в суде. Но ведь меня обвиняют в самом обыкновенном, неполитическом, так сказать, бытовом убийстве! Ты
понимаешь, что будет, если меня сейчас схватят?
--Я ...
--Все говорит за то, что я убил служанку по ошибке, приняв ее за жену. Улики против меня очень серьезны. Я угрожал ей, я ударил ее, я разбил ее дверь и задушил ее в темноте. Дело передадут в палату лордов. Виги используют все свое влияние. Сам старый король, сумасшедший, как Шляпник, но притом несгибаемый сторонник семейных ценностей, будет следить за ходом процесса из Виндзора и потребует, чтобы его лорды проголосовали так, как он им укажет.
И через две недели меня повесят в Тауэре!--Гарри щелкал хлыстом, не прикасаясь к крупу кобылы.--Но я им не дамся, Тора!--продолжал он.--Я буду скрываться до тех пор, пока не найду истинного убийцу. Ты знаешь, что перевес не на моей стороне. И ... будет очень разумно не оставаться со мной.
--Ах ты, идиот!--вскричала Тора.--По-твоему, я могу
бросить тебя ... сейчас?!
--Я должен был спросить.
Двуколка повернула направо, на Кингз-роуд, и Гарри сосредоточил все свое внимание на дороге.
--Это не все,--продолжал он, откашлявшись.-- Вынужден сказать тебе ... Я многое вспомнил о моей прошлой жизни. Я знаю, как меня зовут на самом деле.
--Гарри!
--Милая,--сказал он,--помнишь то пошлое колечко,
которое я подарил тебе на память после нашей первой
встречи?
--Помню ли?--вскричала Тора.--Да я ношу его не
снимая!--Сунув руку под корсаж платья, она вытащила тонкую золотую цепочку, на которой висело кольцо.--Разве я не говорила тебе о нем вчера, Гарри? Там выгравирован очень странный герб и латинский девиз.
--На гербе,--сказал он,--звезда и сокол. А девиз-- это герб и девиз Чермисов. Я действительно лорд
Чермис, Тора! Мое полное имя—Гарри Андерсен. Я был лордом Чермисом, когда мы с тобой встрети-
лись в Риджентс-парке много лет назад. (Чумак вынужден был соврать. Не мог же он сказать, что его зовут Игорь Анатольевич Чумак и тем самый превратить Реинкарнацию в фарс. Он не только не мог бы этого сделать, но ему ьы не дали…..).
Ему трудно было смотреть на нее. Гарори правил очень осторожно--дорога пошла в гору, мимо зелени и домиков на Кингз-роуд, где переменчивое апрельское солнце спряталось перед дождем. Прошло немного времени, и Гарри рискнул покоситься на свою спутницу.
Тора смотрела вперед, прижимая губы к кольцу. Она плакала.
-- И ты не смел признаться мне?
--Тора! Не надо!
-- Ни разу не признался?
--Что было толку хвастаться? Я никогда не пользовался титулом. У меня не было денег, кроме той малости, что я зарабатывал на ринге. И я не мог—физически и по другой причине не мог!--расска-
зать тебе. Неужели мои слова так тебя огорчают?
--Нет. Не очень.
--Тогда скажу кое-что еще. Если мое признание действительно огорчит тебя, прокляни меня раз и навсегда. Но вначале позволь задать тебе вопрос. Ты помнишь нашу другую жизнь?
--Н-нет ... Почти не помню.
--Например, не была ли ты актрисой?
--Почему ты спрашиваешь?
--С тех пор как мы нашли друг друга вчера вечером, я все время подмечаю жесты, манеру говорить, голос...не знаю! Возможно, дело в том, с какой легкостью ты переняла нравы и обычаи восемнадцатого века, как ты вошла в Карлтон-Хаус,
как будто провела там всю жизнь. Почему-то ты ассоциируешься у меня с театром. И потом, когда ты сегодня утром цитировала «Ромео и Джульетту», я почти уверился в этом. Ты была актрисой? (Хотя бы в этом Чумак хотел намекнуть ей о прежней жизни и кем они были друг другу).
--Да, наверное. Но у меня нет ... ассоциаций, как у тебя.
Небо потемнело. По пологу двуколки ударили первые капли дождя. Тора все так же крепко сжимала в руке кольцо; ее серые серьезные глаза показались ему огромными.
--Что еще ты собирался мне сказать?--быстро спросила она.
--Тот дом, «Пристань». Он тебе незнаком? Тебе не кажется, что ты уже бывала там прежде?
--Нет, никогда. Но я ненавидела и боялась его, не могу сказать почему.
--В прежние дни, когда мы с тобой были вместе, я жил там. Дом обветшал и разваливался. Перед ним находится чей-то теннисный корт, а с южной стороны вырос целый жилой квартал, так что реки почти не видно. Но я узнал дом.--Гарри взял себя в руки.--Буду с тобой откровенен, Тора. Тогда я был женат. На Елене или женщине, очень похожей на Елену.
Тора не отводила по-прежнему серьезного взгляда.
--Да,--спокойно сказала она.--Я так и думала.
--Ты так и ...
--Ах, Гарри, что же еще? Ты никогда не занимался со мной любовью в общепринятом смысле слова, хотя я могу сказать, что ты любил меня так же сильно, как я любила тебя. Как я хотела близости с тобой! Но ты всегда был безупречным джен-
тльменом, вот я и подумала ...
Дождь усиливался, но ни один из них этого не замечал.
--Та, другая Елена,--с усилием выговорила Тора,-- та, из нашей другой жизни ... Ты любил ее?
--Нет. То есть ... в определенном физическом смысле ...
--Да, да! Я поняла. Я имела в виду ...
--Нет, не любил. Поскольку у меня был титул, она решила, что у меня есть деньги. И вышла за меня замуж. Мне и в голову не приходило обсуждать с ней денежные вопросы. Вот какой я был наивный! Когда она обнаружила, что я беден, она превратилась в холодную мегеру. Слушай, Тора!--Гарри
охрип. Чем больше проблесков и завес приоткрывала ему память, тем крепче сжимал он одной рукой вожжи, а другой--руку Торы.--Как только я увидел шкаф, за которым скрывается потайная лестница, я начал вспоминать. Ты была права--вся история проигрывается заново. Убийство действительно произойдет через сто пятьдесят лет. Елена--или как
ее тогда звали--будет тайно выбираться по ночам к мужчине, чье имя я даже не могу вспомнить, и оставлять вместо себя служанку, чтобы та притворялась ею. Кто-то, пытаясь задушить Еленк, убьет ее горничную. А обвинят меня. За исключением того, что тогда в истории не будут прини-
мать участие выдающиеся личности, все будет точно так же. Я--обвиняемый. Слышишь, как дождь барабанит по крыше двуколки? Мы с тобой вместе бежим под дождем--совсем как в той, другой жизни.
--Нет, Гарри, --мягко возразила она.
-- Нет?! Почему?
--Должно случиться что-то еще. В том-то и ужас, хотя я понятия не имею, что нас ждет. Сейчас мы еще не в самом безнадежном положении, главный ужас впереди. Но, когда мы--будем сбегать по какой-то лестнице, он нас настигнет.
-- Что нас настигнет?
--Не знаю!
--Хорошо.--Гарри мрачно кивнул, выпрямился и снова взялся за поводья обеими руками.--Пусть настигает! Что же касается Елены--и из той, и из  этой жизни ...
--Д-да?
--Тора цепочка у тебя на шее застегивается? Ты можешь отстегнуть колечко?
--Надеюсь, ты не собираешься отнять его у меня?
--Нет. Только на секунду.
Тора нащупала дрожащими пальцами застежку, расстегнула ее и передала Гарри кольцо, вдруг ставшее для него необычайно важным. Замотав поводья вокруг рукоятки хлыста, он пустил лошадь медленным шагом. Они пересекли Слоун-сквер и стали подниматься по Слоун-стрит по направлению к Найтсбриджу, Из жилетного кармана он извлек маленький, сверкающий бриллиантами ободок.
--Носи это,--сказал он, надевая кольцо с гербом и девизом на средний палец ее левой руки,--пока я не подыщу тебе лучшего обручального кольца. А это,--он надел на нее кольцо с бриллиантами,--настоящее обручальное. Раз весь мир, и даже время, против нас, мы установим собственные законы! С этого момента ты--моя жена. Ты согласна, милая?
-- Ты знаешь, что согласна! Только ...
--У тебя возникли сомнения?
--Ни единого. Только, пожалуйста, немного помолчи! Совсем чуть-чуть!
Гарри кивнул. Он все равно не мог бы говорить, так как к горлу подступил ком. Он размотал поводья и посмотрел вперед. Тора, развязав газовый шарф, отбросила капор назад и нежно положила голову ему на плечо--так мягко и нежно, как будто она спала. Ком у него в горле стал больше.
Дождь почти не замочил их. Капли отскакивали от изогнутого полога двуколки. Но дождь усиливался, а немощеная дорога делалась скользкой. Осторожно! Гарри повернул направо и въехал на мост Найтсбридж. Странный, зеленый, чужой мир вдруг предстал перед ним во всем величии необъятного Гайд-парка. Он был совершенно не похож на знакомый ему Гайд-парк: деревьев было очень
мало, а трава кустилась неопрятными холмиками.
И тем не менее прошлое вдруг стало настоящим; прошлое так же обладало острыми клыками и готовилось броситься на него. Если он хочет выжить, ему нужно напрячь все силы и понять, кто же убийца. Он не убивал Аннет. Тогда кто убил ее? Ему смутно казалось, что в другой жизни он почти--по-
чти!--разгадал тайну; он почти все решил, и все же ...
Гарри постарался воспроизвести в памяти как можно подробнее обстановку комнаты, в которой он вчера ночью разговаривал с Аннет. Он вспоминал пышное убранство, длинные зеркала, выцветшие алые обои, потухший камин. Он постарался как можно отчетливее вспомнить огромную кровать под
балдахином, накрытую золотым покрывалом, горящие свечи, а в голове кровати ...
Гарри резко дернулся, как будто его обожгло.
Тора по-прежнему подремывала у него на плече.
--Гарри!--прошептала она, уткнувшись ему в шею. --В чем дело? О чем ты думаешь?
--Об убийстве.
Теперь выпрямилась и Тора.
--Какой же я болван и дурак! У меня в руках с самого начала были все средства для защиты, только я ничего не замечал!
--Какой защиты?
--Во-первых,--он словно вглядывался в прошлое,-- подумаем, что на самом деле произошло. Все твердят, будто бы я «разбил дверь». Это неправда, что нетрудно доказать. Я нанес по двери один сильный удар кочергой и пробил филенку. Аннет откинула засов и впустила меня... И спальня, и будуар в то время были ярко освещены. Правда, мои обвинители уверяют, что в обеих комнатах было темно. На том и строится весь их расчет!
Значит, Аннет отперла дверь. В полной темноте я по ошибке принял ее за Елену и задушил. Как же, по их мнению, это должно было произойти? Войдя в спальню, я не сразу набросился на Аннет. Значит, я крался по темной спальне, заставленной мебелью, обошел кровать и отрезал довольно длинный кусок шнура от звонка. Затем отыскал Аннет в темноте и сделал свое черное дело. А она послушно позволила задушить себя!
--Но ведь ...
--Невозможно, моя дорогая,--сказал он спокойно. --Этого не смог бы сделать ни один человек на свете: его жертва обязательно бросилась бы бежать и перебудила бы весь дом. Все обвинения основаны на том, что убийство было совершено в темноте,--будь там хоть искра света, я бы понял, что передо мною не Елена, а Аннет.
Дождь плясал и барабанил по крыше двуколки. Тора, приложив руки к вискам, поправляла выбившиеся пряди.
--Значит, нам не нужно убегать? Ты полностью оправдан?
--О нет!--произнес он с той же самой язвительной улыбкой.--Если они заметят изъян в своих доказательствах,--а они его непременно заметят,--они могут повернуть дело совсем по-другому, и тогда мне придется еще тяжелее.
--Но как они могут повернуть дело в другую сторону?
--Ну вот, например... Что, если я заранее подрезал шнур от звонка?
Тора собралась что-то сказать, но вовремя остановилась.
--Понимаешь? До того как Елена приезжает в «Пристань», я иду к ней в спальню и режу шнур. Он у меня наготове. Я так ломлюсь в дверь, что любой, кто находится внутри, обязательно ее откроет. И вот в темноте я ...
--Прекрати! Пожалуйста!
---Я просто показал тебе, в чем можно меня обвинить.
--Значит, у тебя нет выхода?
--Нет, есть!--парировал он.--Я могу доказать свою невиновность полностью, доказав всего один пункт. И этот пункт, Тора ...--Гарри вдруг замолчал. Натянув вожжи, он пустил лошадку очень легким галопом.-- Застава Гайд-парка!--пробормотал он.--На первый взгляд все тихо. Достаточно уплатить подорожную ... Но если сюда уже дошли вести с Боу-стрит ...
Очевидно, вести еще не дошли. Длинные белые ворота со скрипом растворились, Гарри заплатил шестипенсовик дружелюбному пожилому охраннику в бакенбардах, который изъяснялся на таком простонародном языке, что они почти ничего не поняли. Вроде бы сторож отпустил комплимент в
адрес Торы и величественно поклонился, когда их дву-
колка отбыла в сторону поросшей зеленью загородной Пикадилли.
--Какой еще пункт?--не сдавалась Тора.--Что ты
собираешься доказать?
--Извини, милая. Сейчас не время.
--Почему?
Гарри  смерил ее загадочным взглядом.
--До сих пор мы встретили очень мало экипажей. Не успеем мы проехать и половины Пикадилли, как начнется движение, и оно будет все сильнее и сильнее. Я не правил лошадьми с детства--не хочу столкнуться или стать участником уличного происшествия, которое привлечет к нам внимание ... и ...
--Что?
--Дженни, постарайся не обижаться на оскорбления. Стисни зубы покрепче и терпи.
--Какие оскорбления?
Он не ответил. Но вскоре она все поняла. Поездку, которая продолжалась почти час, Тора
впоследствии старалась вычеркнуть из памяти, как ночной кошмар, которого никогда не было. Однако все было реально, как и каменные булыжники, живо, как система канализации. Она, разумеется, слышала и читала и даже однажды или дважды видела то, что называется трущобами. Однако она и помыслить не могла, и менее того--не могла представить
своим осязанием и обонянием те трущобы, что лежали вокруг Грейт-Ньюпорт-стрит. Хотя ей было все равно, чем занимаются их обитатели, ее слух восставал против того, что они говорили.
Непристойность уличной брани, не заглуша-
емой даже скрипом колес по булыжнику, так смутила ее, что она не поднимала глаз. Она чувствовала, что Гарри так же смущен. Не обошлось и без происшествий. Несмотря на прекрасное знание карт, Гарри забыл, что в то время нельзя было
проехать от Ковентри-стрит на Лестер-Сквер. Нужно было ехать кругом, по Уитком-стрит. Один раз в давке они сцепились колесами с другой двуколкой. И потом, на узком выезде с восточной стороны Лестер-Сквер, Гарри встал и обменялся парочкой ужасных
ударов хлыстом с кучером наемного экипажа, который пытался прижать его к линии каменных тумб, обозначавших границу тротуара.
Спор закончился тем, что Гарри с размаху хлестнул кучера по губам. Брызнула кровь, и показалось, будто рот у его противника разъехался до ушей. Зеваки разразились хохотом. Гарри по чистой случайности удалось направить их двуколку в проем между двумя тяжелыми подводами и удрать в самые жуткие трущобы. Тора закрыла глаза. Ей казалось, что ее сейчас вырвет, однако ее даже не стошнило. Несмотря ни на что, она твердо решилась не выказывать ни страха, ни отвращения. Она открыла глаза, но тут же за- крыла их снова. По мере того как они продвигались на восток, пелена черного дыма становилась все гуще и гуще. Ей показалось, что вокруг стало тише и лошадка передвигается
теперь легкой рысцой.
Она во второй раз открыла глаза. Гарри, слегка дрожа, тем не менее легко и непринужденно сжимал в руках поводья. Он улыбнулся ей улыбкой из прошлого.

--Надеюсь, мадам,--заявил он в самой официальной манере, приличествующей восемнадцатому веку,--вам не сделалось дурно?
Что ж, пора и ей играть свою роль!
--Что вы, сэр, отчего же мне должно быть дурно? Ведь подобное зрелище мы видим всю жизнь.
(Правда ли? Неужели утонченные леди, пахнущие розами, знают о том, что творится на расстоянии чуть больше мили от их вылизанных порогов? Разве что по ночам, когда они ездят в театр, но они путешествуют в закрытых каретах
или портшезах).
--Где мы, сэр?
--Это Длинный Акр, и мы приближаемся к его концу. Скоро мы подъедем к «Приюту актёра». Вот сейчас повернем направо и окажемся на Грейт- Рассел-стриг, перед »Приютом».
Сама улица, хотя и не считалась трущобами в полном смысле слова, была мрачной, застроенной высокими, закопченными домами. Гарри прикусил губу.
--Однако,--продолжал он,--у меня есть и плохая новость. Чем ближе мы к театру, тем ближе и к полицейскому участку на Боу-стрит. Пожалуйста, смотри внимательно: если заметишь красный мундир и белые гетры, да еще и пистолет за поясом ...
Почти тут же они увидели того, о ком он говорил. Их кобылка, еле дыша после шестимильной пробежки, трусила по булыжникам Друри-Лейн. Завернув на Грейт-Рассел-стрит, они сразу увидели небритого сыщика, который куда-то устало брел впереди них. Грызя яблоко, он проталкивался сквозь толпу ребятишек, жаждавших посмотреть и пощупать
наручники у него за поясом.
Двуколка проехала мимо, и сыщик оглянулся. Впереди слева на узкой Литл-Рассел-стрит уже виднелся огромный купол театра «Ройял»--таково официальное название театра «Приют актёра».
--Гарри,--Тора говорила тихо, не шевеля губа-
ми,--наверное, у них есть и приметы нашей двуколки?
--Ну и что? Мы проехали мимо дюжины двуколок такого же цвета. Но здесь нет почтовых станций, и ...
Лошадь остановилась. И тут же двое чумазых мальчишек, которые вечно рыскали в округе, надеясь, что удастся заработать, придержав чью-нибудь лошадь, выбежали из-под портика. Гарри спрыгнул с подножки и обошел двуколку кругом, чтобы помочь Торе спуститься. Остановившись на углу, сыщик внимательно смотрел на них, скаля гнилые зубы.
--Осторожно!--приказал Гарри мальчишке, схватившему лошадь под уздцы.--Есть где-нибудь поблизости приличная конюшня?
Оба вскрикнули, что есть.
--Конюшня Барти, командир! На Уобэн-стрит, что насупротив паба «Лев и ягненок», вон где!
--Править умеете?
Оба мальчишки закивали.
--Вот вам флорин. Отведите ее к Барти да велите почистить как следует. Скажите ... от его светлости.
Флорин на лету поймал мальчишка постарше. Он прыгнул в двуколку и распутал вожжи. Его товарищ не двинулся с места. Держа уздечку, мальчишка разинув рот смотрел наверх, на крышу узкого и чопорного дома напротив.
--Эйl Командир! Глядите-ка!
Гарри повернулся и посмотрел наверх. Солнце почти не проникало в узкий колодец улицы. Но он
разглядел отполированное дуло мушкета, высунувшееся из-за одной трубы. Потом он увидел еще один мушкет ... и еще ... Не говоря ни слова, Гарри швырнул Тору на мостовую, и сам бросился сверху, прикрывая ее. Мушкеты выстрелили разом. Лошадь захрипела от ужаса, стала рваться и едва не сбросила мальчишку. Похоже, на крышах засела
целая дюжина стрелков.
Грохот выстрелов эхом отдавался у них над головами; с фасада театра «Ройял» посыпалась каменная крошка. Сыщик с Боу-стрит, стоявший на противоположном конце улицы, бросил яблоко и как будто окаменел.
--Тьфу!--послышался сочный голос мистера Кевина Адама Черстерсона.--Тьфу, тьфу, тьфу!
Гарри посмотрел наверх из-за плеча Торы. Мистер Черстерсон был пьян в стельку. Поскольку великий человек ни в чем не знал меры, можно было предположить, что он доверху накачан джином. Он стоял, покачиваясь, в широком дверном проеме, элегантно выдвинув колено вперед, и держал в руке табакерку.
--Не очень-то достойное положение, милорд,--заметил он, поднося к носу солидную понюшку табаку из золотой табакерки.--Кстати, целили не в вас. Посмотрите, как высоко они угодили.
Тряхнув париком, он указал на белые отметины от пуль на сером фасаде; одним выстрелом отбило нос у каменной Венеры.
--Но я, ей-богу, уши оборву тем, кто плохо обращается с почтенной мадам. Внутрь, скорее!
Они встали. Тора принялась отряхиваться. Сыщик
куда-то исчез.
--По правде говоря,--продолжал мистер Черстерсон, вводя их в огромное полутемное фойе, завешенное довольно пыльными красными гардинами, и закрывая за ними дверь,--они
собирались припугнуть меня--чтобы я не давал вам убежища, понимаете?
--Чтобы вы не давали нам убежища?-- переспросил Гарри, поворачиваясь к выходу.--Тогда нам лучше ...
--Стойте!--вскричал мистер Черстерсон.
Подобно принцу Уэльскому, мистер Черсмтерсон имел склонность, выпив, проявлять величественность и великодушие.
--Неужели я,--продолжал он, стукнув себя по груди,--такой подлый предатель, чтобы в час нужды выгнать вас вон? Нет, черт меня дери! Милорд Чермис, я к вашим услугам. Миледи Чермис,--он низко склонился над рукой Торы и поцеловал ее,--ради того, чтобы один раз взглянуть в ваши прекрасные глазки, не жаль и пушечного ядра для старушки «Приюта актёра»!
Это уж слишком, подумала Тора. Но мистер Черстерсон, хоть и был пьян, говорил искренне.
--А как же тот сыщик с Боу-стрит?--возразил Гарри.
--Фи!--Мистер Черстерсон поморщился.--Он бросился бежать, лишь только увидел стрелков из Гренадерского гвардейского полка!
--Из Гренадерского гвардейского полка?
--Да-да!--кивнул мистер Черстерсон с самодовольным видом.--Не буду отрицать, милорд, ваша выходка в Карлтон- Хаус наделала много шуму.
--Значит, принц Уэльский ...
--Что вы, нет! Наш милый Принц и давно все позабыл, как обычно. Зато не забыли другие. Во всем виноват я, что еще прискорбнее!
--Как так?
--Кто-то ... нет, не майор Мак-Грегор—Мак-Грегор ваш друг ...--видел, как я писал вам записку. Они знали, что вы будете здесь, все до одного знали. Но к делу!--Взяв еще понюшку табаку, он обернулся и щелкнул пальцами.
Из полумрака, из-за неприятно пахнущего красного занавеса, освещаемого лишь двумя крошечными стеклянными панелями на закрытой парадной двери, вышли молодой человек ростом примерно с Гарри и девушка примерно тех же
габаритов, что и Тора.
--Мистер Бейкер сэр! Мисс Тетчер мадам!
Молодой человек поклонился. Девушка присела.
--Надеюсь, вы хорошо разглядели, как одеты наши уважаемые гости?
--Да, сэр!--отвечал молодой человек густым сценическим баритоном.
--Отлично! Бегите к костюмерше, пусть выдаст вам похожие наряды. Лезьте на крышу, обойдите купол и спускайтесь на Уобурн-стрит. Ищейки, конечно, погонятся за вами. Не бойтесь--они не станут вам досаждать. Им просто надо проследить, куда вы пойдете. Вам все ясно? Тогда--к делу!
На сей раз, обернувшись, мистер Черстерсон пронес понюшку табаку мимо носа. Однако на лице его по-прежнему играло выражение сияющего самодовольства.
--Маленькая военная хитрость, милорд,--пояснил он.--Надеюсь, она отвлечет внимание проклятых мерзавцев хотя бы на несколько часов.
--Мистер Черстерсон,--сказал Гарри, растроганный так же, как была растрогана Тора совсем недавно, --я не могу принять такой щедрый дар! Вы очень рискуете ...
Черстерсон скрестил руки на груди.
--Надеюсь, сэр, вы не собираетесь запугивать меня в фойе моего собственного театра?
--Нет, что вы! Я только хотел ...
--Тогда ни слова больше! Однако вы, возможно, сумеете просветить меня в другом незначительном вопросе?
-- В каком, сэр?
--До меня дошли слухи, милорд, будто вчера ночью вы задушили свою жену в ее спальне, а сегодня утром, на пути из Челси, женились на вот этой даме... Позвольте вашу ручку, миледи!
Гарри на мгновение задумался; рука его обвивала талию Торы.
--Позвольте узнать, сэр, из каких источников услыхали вы об убийстве в «Пристани»?
--А!--Мистер Черстерсон оставил все свои великосветские замашки.--Скажем, я плачу одному мальчишке из трактира, который ничего не делает, только с утра до ночи торчит у полиции на Боу-стрит. Всадник привез туда весть об убийстве
за четверть часа до вашего приезда. Итак, милорд ...
Гарри откашлялся.
--Даю вам честное слово, сэр, что я никого не убивал. Что же касается женитьбы на молодой леди ... это, мистер Черстерсон, святая правда. Вы мне верите?
Снова за красным занавесом воцарилось молчание. Снова Тора, к своему ужасу, почувствовала, как ее глаза наполняются слезами. В глазах же мистера Черстерсона, усталых и как будто подернутых пеленой старости, но умных и проницательных, мелькнула искорка.
--Вы мне верите, сэр?--снова спросил Гарри.
--Если бы я вам не верил, неужели я бы столь тепло принял вас в самом сердце достопочтенного театра »Приют актёра»? Нет, клянусь ушами Венеры!-- вскричал мистер Черстерсон, поистине
театральным жестом отводя в сторону руку с золотой табакеркой.--Пусть подлецы гуляют в лунном свете, им не одурачить Кевина Черстерсона! Вы действительно молодожены. Я же, ей-богу, женюсь послезавтра! Вот что я называю Духом любви ...
--С вашего позволения, мистер Черстерсон--вмешался вдруг в разговор другой голос.
Голос этот, хотя и не такой звучный, как утверждали некоторые, обладал ясностью и такой четкостью произношения, какую Гарри никогда не слыхал прежде и какую ему больше не довелось услышать. В проеме красного занавеса, придерживая его, стоял крепко сбитый мужчина в очень модном платье и с напудренными волосами. Пудра четко выделяла лицо: смуглое, привлекательное, с крупным носом и подбородком, со сверкающими карими глазами и широким подвижным ртом. Как только он увидел гостей, выражение его лица изменилось, и он поклонился.
--Прошу прощения, сэр,--заявил новоприбывший.--Я не знал, что ...
Несмотря на небритый подбородок, мистер Черстерсон отвечал так же элегантно.
--Позвольте представить вам моего заместителя, мистера Джона Кеннеди,--обратился он к Гарри и Торе.--Он прославился не только благодаря собственному актерскому таланту, но и благодаря таланту своей знаменитой сестры, миссис Эвелин Уэдон! Мистер Кеннеди—лорд Чермис и леди
Чермис!
--Неужели та самая миссис Уэдон?!--вскричала
Тора.
Мистер Кеннди улыбнулся и грациозно поклонился.
--Ваша светлость очень добры,--заметил он. Между бровями у него появилась глубокая вертикальная морщина.--Однако,--продолжал он,--у милой Эвелин есть и клеветники, как и у всех гениев. Завтра она выступает в роли леди Макбет,
а Макбета играет ваш покорный слуга.
--Ее самая знаменитая роль! И ваша!
--Повторяю--вы, ваша светлость, очень добры. Помню, как десять лет назад, когда милая Эвелин впервые исполняла эту роль в этом самом театре,--он отвел черные глаза в сторону,--сам мистер Черстерсон сомневался в успехе и опасался фиаско.
--Что такое?--встрепенулся мистер Черстерсон, безуспешно рывшийся в кармане в поисках бутылки джина, которой там не было.
--Он опасался фиаско,--продолжал мистер Кеннеди,--потому что моя сестра предпочла новую концепцию роли. Эвелин решила представить леди Макбет в виде изящной блондинки.
-- Как?!--воскликнула Тора.
--Ваше изумление, леди Чермис, вполне естественно,--улыбнулся мистер Кеннеди.
И в самом деле. Судя по всему, что Тора читала о
миссис Уэдон, она представляла ее полным кошмаром: величавая актриса метала громы и молнии, все жесты ее были отточены, все реплики произносились напевно и торжественно. Однако она поняла, что представляла себе великую Эвелин
по портретам и анекдотам, ходившим в то время, когда актриса состарилась, была полна предрассудков и могла заявить официанту: «Ты принес мне воду, мальчик, я же заказывала пиво!». Судя по всем подсчетам, сейчас Эвелин6 Уэдон была чуть старше самой Торы.
Тора повернулась к Гарри, ища успокоения. Од-
нако Гарри воспользовался первой же возможностью и извлек из кармана записку, написанную Попкинсом, которую преданный слута сунул ему в руку перед тем, как они покинули <Пристань».
Гарри кусал губы. Оказывается, все еще опаснее!
Тора элегантно повернулась к красавцу мистеру
Кеннеди.
--Да, ее леди Макбет--изящная блондинка с длинными локонами,--продолжал он,--которая пользуется своими ... так сказать ... женскими чарами, чтобы соблазнить мужа, внушить ему жажду власти и подстрекать к убийству. Она умна, тщеславна, однако не лишена и совести. Она колеблется и
терпит поражение. А ее супруг, как волк, идет с мечом в руках навстречу смерти.
Хотя последнее сравнение мистера Кеннеди немного хромало, Тора как будто видела меч в его руках, когда он играл сцену.
--Но именно так и следует играть эту роль!-- вскричала она.--Так и ...
--Кстати,--вмешался мистер Черстерсон, внося в разговор практическую нотку,--кто-нибудь хочет выпить?
--Выпить, сэр?!--переспросил потрясенный мистер
Кеннеди.
--От разговоров ужасно сохнет в горле. Я не знал, мистер Кеннеди, что репетиция назначена на сегодня.
--Репетиции и нет, сэр. Просто моя милая сестрица, которая подвержена простудам, хотела произнести со сцены несколько строчек, чтобы проверить, как звучит голос.--Мистер Кеннеди снова поклонился.--Мы сочтем за честь, если
лорд и леди Чермис снизойдут до того, чтобы занять ложу и послушать нас.
--Фи! --поморщился мистер Черстерсон.
--Сэр!--воскликнул мистер Кеннеди.
--Если уж говорить о том, как следует играть Макбета,--заявил мистер Черстерсон,--то он был самым странным из всех шотландцев, которые носили килт. Если он желает возлечь со своей женой, почему он не может переспать с нею без того, чтобы не поубивать всю Шотландию? Лорд Чермис! Всего
пара шагов по потайному ходу--и мы в «Льве и ягненке», где можно закусить!
Однако Тора перебила его.
--Мистер Черстерсон,--взмолилась она, глядя ему прямо в глаза,--могу ли я просить вас еще об одном величайшем одолжении?
--Миледи!--вскричал мистер Черстерсон бросаясь к ее ногам с таким пылом, какой и не снился завистливому мистеру Кеннеди.
--Мой муж, я уверена,--лукаво продолжала Тора, --охотно присоединится к вам. Но я ... Сэр, мне очень
недостает завтрака--я ведь не съела ни крошки. Если бы вы, мистер Черстерсон, принесли что-нибудь поесть из паба, вы бы заслужили еще больше благодарности от той, которая и так многим вам обязана!
«Ах ты, бесенок»,--подумал Гарри.
Мистер Черстерсон не просто поднялся--он кинулся бежать, успев лишь отдать последние распоряжения своему заместителю.
--Не спускай с них глаз, Кеннеди!--заявил он величественно, как мог бы заявить сам принц Уэльский.--Или, клянусь небом, мой друг-актер, я сверну тебе шею!--И он исчез.
Через три минуты Тора снова блуждала среди ду-
хов. Прошлое, от которого мороз шел по коже, как ранее в доме леди Рецйли, накрыло ее с головой. Она сидела в правой ложе театра «Приют актёра». перестроенного мистером Черстерсоном в 1792 году. Она смутно видела белые арки лож, подковой окружавшие сцену. Как в дымке, предстали перед нею две тысячи мест зрительного зала, поднимавшиеся до самого огромного купола. Огромная хрустальная люстра, которую поднимали и опускали на веревках, мерцала так высоко, что была едва видна. Светили только огни рампы, свечи в стеклянных вазах, расставленные по краю деревянной сцены.
Сцена была пуста. Она разглядела только серый задник Инвернесского замка. Самый тихий шепот здесь слышался гулко. И она, читавшая историю театра и всю жизнь мечтавшая о звуках скрипок
и о бросаемых цветах, думала только о Гарри, который сидел рядом, но чуть позади нее. Гарри обнял ее за плечи и легонько сжал пальцы.
-- Позволь сказать, Тора,--прошептал он,--ты была
великолепна!
--К-как?
--Ты только что предотвратила ссору между Черстерсоном и Кеннеди, которые всегда стараются переиграть друг друга. Господь тебя храни!
--Гарри... О чем ты на самом деле думаешь?
--Я?!
--Да! Та записка, что ты читал недавно ... это ее мистер Черстерсон вручил тебе вчера ночью?
--Нет. Ее передал Попкинс перед тем, как я вышел из «Пристани», а ты была за дверями. Она дарит нам очень слабую надежду.
--Надежду на что?
--Погоди!--Он сжал ее плечо так сильно, что оно почти онемело.--Во-первых, послушай о другом. Здесь ты находишься в относительной безопасности. Черстерсон, хвала его чувствительной душе, даже предоставит тебе будуар, запираемый на замок и без окна. Дело в том, что в первую половину ночи я должен уехать.
-- Уехать? Куда?
--Тора, я должен сегодня вернуться в <Пристань».
Молчание. Все страхи Торы вылились в сдавленный крик. Какое-то время ей было тепло и даже уютно. Теперь она почувствовала, как ее охватывает ужас,--больше она не может вы-
носить такое положение.
--Вернуться туда?--прошептала она, хотя ее голос разносился по всему театру.--Открыто забраться в логово врага?
--Нет. Тайно.
--Но зачем, зачем тебе возвращаться? Зачем?! Из-за записки Попкинса?
--Не только. Возможно, его записка очень важна. Но я уже решил--еще до того, как прочитал ее,--что должен обыскать спальню, в которой была убита Аннет, причем обыскать ее сегодня.
--И все же--зачем?!
--Потому что так, милая, я могу полностью доказать свою невиновность и освободить нас обоих. Неужели для тебя это ничего не значит, Тора?
--Нет! Нет! Нет! Ведь там тебя могут схватить! Пусти меня!
Она попыталась вырваться. Когда ей это не удалось, она зарылась лицом в пыльную бархатную портьеру и разрыдалась. Она плакала, разрывая себе душу, в пустом зале старого театра.
--Тебе нельзя туда! Я тебя не пущу! Боже, я больше этого не вынесу!
Она уклонялась от него, ей не хотелось, чтобы ее трогали. Вдруг она почувствовала, как он щекочет ей шею.
--Что ж,--бодро заявил Гарри,--тогда я не поеду! К чему плакать?
--Что?!
--Раз ты не хочешь, значит, конец делу-- улыбнулся Гарри.--А сейчас сядь, дорогая, и смотри, как играют актеры. Съезжу как-нибудь в другой раз.
Мертвая тишина.
Тора не шелохнул ась. Красный занавес взметнулся, подняв ветер в огромной позолоченной арке просцениума. На сцене спорили два голоса. Прошло десять секунд, прежде чем Тора выпрямилась, поискала ридикюль и нашла его. Не глядя на Гарри, она промокнула глаза платком и очень осторожно присыпала следы слез рисовой пудрой. Потом круто повернулась к нему.
--Милый,--с жаром произнесла она,-- если я когда-нибудь еще окажусь такой ужасной идиоткой, прошу тебя, выпори меня, как я того заслуживаю! Да, поезжай! Конечно, ты должен ехать в поместье <Пристань». Езжай, и пусть они все катятся к черту!
Улыбка исчезла с лица Гарри. Склонившись вперед, он нежно поцеловал ее в губы. На
сцене же рука об руку двигались миссис Эвелин Уэдон и мистер Джон  Кеннеди. Спотыкаясь и дребезжа посудой и бутылками, из темноты появился мистер Кевин Черстерсон. Поднос, уставленный снедью, он поставил на свободное кресло. Когда он выпрямился, Гарри готов был поклясться, что мистер Черстерсон совершенно трезв.
--Чермис,--заявил драматург,--терпеть не могу при-
носить дурные вести, но ...
--Что такое?
--Нам нужно подумать и, ей-богу, изобрести другой план! Двоих моих голубков, Тетчер и Бейкера,
заметили военные! Через десять минут ищейки с Боу-стрит узнают, что оба вы здесь!












         Г Л А В А  7




Тора бросила лишь беглый взгляд на сцену, когда Эвелин Уэдон проплыла к ложе и присела, кланяясь тем, кого она не могла видеть. Она была еще стройна. Однако ее фигура в простом белом
платье сейчас, когда Эвелин приближалась к тридцати, начинала полнеть. Огни рампы смягчали резкость ее черт; черные, как у брата, глаза смотрели томно и нежно. В светлом парике она казалась наивной девушкой. Когда она присела, локоны
рассыпались по плечам.
Ее голос был дивным--певучим и мелодичным, хотя и без той силы, которую она приобрела позже.
--С вашего высочайшего позволения, милорд, миледи,--сказала великая актриса,--мы с братом прочтем немного более той дюжины строк, какие мы намеревались прочесть. Прошу вас, посмотрите небольшую сцену из великой трагедии.
И это все, что удалось увидеть и услышать Торе,
потому что ее внимание тут же отвлек мистер Черстерсон. Ей пришлось повернуться к нему.
--Черт бы побрал девчонку Тетчер,--мрачно заявил Черстерсон, усаживаясь у уставленного едой подноса.--Должен признать, она чертовски хорошенькая. Но больше ей не играть духа, клянусь, пока я жив!
Несмотря на возбуждение, Гарри не смог сдержаться.
--Духа?--вежливо переспросил он.--Значит, молодую леди так заботит ее духовное состояние?
--Милорд!--Мистер Черстерсон укоризненно покачал головой.--Вы прекрасно знаете: сейчас все сходят с ума по ужасным историям. Вы не заработаете и полпенни на пьесе, которая не называется «Приключения в проклятом доме» и в которой по сцене не бегают привидения! Духи!--добавил он, становясь все красноречивее.--От них больше хлопот, чем пользы. Их нужно выпускать на сцену через верхний люк в прозрачных газовых одеяниях--всем известно, что привидения одеваются именно так. А эта девчонка Тетчер, милорд, должно быть, ужасно перепугалась, потому что ее платье застряло в шестеренке. И она вылетела полуобнаженная, черт меня побери, в тот момент, когда бедный умирающий отец толковал о своей беспорочной жизни!
--Гарри! Мистер Черстерсон!--сказала Тора та-
ким придушенным шепотом, что они осеклись.--Вы говорите, ищейкам известно, что мы здесь. Как это случилось?
Мистер Черстерсон вытянул руку.
-- Миледи, но я ведь вам рассказываю! Проклятая девчонка Тетчер ...
--Что она сделала?
--Она со своим парнем сбежала удачно, ничего не скажешь. Я велел им засесть в одной таверне на Флит-стрит и напиться. Напиться!--сердито отчеканил мистер Черстерсон, рассеянно хватая квадратную зеленую бутылку джина с подноса и делая большой глоток.
--Чудовищно!--сказал Гарри.--И что же?
--Они сняли капюшоны. Все видели их лица. Надеюсь, вам ясен план ваших врагов?
--Не совсем.
--Взвод гвардейцев под командованием некоего вига должен был следить с крыши за всеми вашими передвижениями. Как только ваши двойники спустились на землю, гвардейцы, позабыв о предрассудках, позвали ищеек. Те подошли вплот- ную, намереваясь арестовать вас или застрелить наповал. Опасное положение, милорд. Глоточек джина?
В прежнее время Гарри ужаснулся бы привычке пить по любому поводу, особенно до завтрака. Но сейчас он послушно сделал глоток прямо из бутылки.
--Откуда вы все узнали, мистер Черстерсон?
--Я же был в «Льве и ягненке». Там все только об этом и говорят!
--«Лев и ягненок»!--повторил Гарри.--Уобурн-стрит. Да! Теперь я вспомнил, почему название мне знакомо. А ты помнишь, Тора?
--Милый, ты должен, непременно должен что-то сделать!
--И сделаю. Послушайте, мистер Черстерсон! Вчера ночью, после того как я уложил Бристольского Молота, ко мне подкатился толстячок, который так и лучился доброжелательством и любезностью. Он предложил в случае неприятностей обращаться к нему за помощью. Он уверял меня в своем знатном происхождении и назвался Роном Ховардом, эсквайром.
Длинное лицо мистера Черстерсона позеленело--впрочем, возможно, так казалось из-за зеленого стекла бутылки.
--Рон Ховард?--переспросил он.
--Да, кажется, так его зовут.
--Что ему нужно от вас?
--Он не сказал напрямую. Мне показалось, он хочет, чтобы я дрался без перчаток с Джексоном по кличке Джентльмен, причем частный бой будет, по его словам, организован для представителей знати и дворянства.
--Вы можете побить Джексона голыми руками?
--Нет. Ни за что на свете! На третьем или на четвертом раунде я разобью руки. Если, конечно, не ...
Мистер Черстерсон отставил бутылку и заговорил серьезно.
--Послушайте, милорд. Я люблю жуликов, пожалуй, могу даже обняться с жуликом. Но не с таким, как Рон Ховард. Ни за что на свете не имейте с ним дела! Под его доброжелательностью кроются острые клыки и когти. Он вас погубит! Берегитесь!
Тора пришла в отчаяние--казалось, ничто не мог-
ло отвлечь их от разговоров. За своей спиной, во мраке «Приюта актёра», как во сне, она слышала страстные голоса.
-- «Печальный вид».
-- «Вот глупость-- говорить «печальный вид».
--«Один из них во сне захохотал, другой вскричал: «Убийство!».
Тора почти не слышала, что творится на сцене. Она была в отчаянии, она была вне себя. Заметив ее состояние, мистер Черстерсон грациозно подвинул к ней стул, на котором стоял поднос с едой. Там было блюдо с окороком, с кусками хлеба и сыра, а также сомнительный на вид пирог с зайчатиной. Еще на подносе стояло несколько бутылок, но был всего
один стакан.
--Прошу вас, миледи, поешьте,--проворчал их хозяин.--Мы с вашим супругом не настолько забылись, как вы полагаете. В самом худшем случае я сумею придумать, где вас спрятать.
--Нет!--сказал Гарри.
--Почему же «нет», позвольте спросить?
--Мы слишком далеко зашли. »Красногрудые» разнесут театр в щепки, что вам отлично известно.
Гарри ел с волчьим аппетитом, пользуясь руками за неимением столовых приборов. Он жестом приказал Торе следовать его примеру.
--Действительно,--странным тоном заявил мистер Черстерсон,--я должен лелеять то, что едва ли принадлежит мне из-за долгов.--Он потер рукой небритый подбородок.--Надеюсь, вы не заключали никакой сделки с Роном Хогвардом?
--Есть ли у меня выбор? Если он привык прятать беглых преступников, то сумеет укрыть и нас. Ищейки вот-вот будут здесь. Вы это понимаете?
--«О нерешительный! Дай мне кинжалы. Ведь смерть и сон --картины ... ».
Шум, донесшийся со сцены, заставил сидящих в ложе подскочить и резко обернуться. Оказалось, это всего лишь громкий, глухой стук в ворота после ухода леди Макбет.
Гарри и Торе показалось--то стучит их судьба. Теперь на сцене все происходило так, как должно происходить: Эвелин Уэдон и Джон Кеннеди улыбались, актриса приседала, а актер кланялся, обращаясь к невидимым обитателям ложи. На губах Торы застыла горькая улыбка. Всю жизнь она мечтала посмотреть Эвелин Уэдон и Джона Кеннеди в
«Макбете». Однако сейчас она ничего не увидела и расслышала всего лишь несколько слов.
Зато Гарри, который все время вполглаза смотрел на сцену, даже когда спорил или ел, выскочил из ложи и поднялся на сцену, чтобы поздравить актеров.
--Сэр, мадам,--сказал он,--я никогда не видел столь блистательно разыгранной сцены. Поверьте мне, ни один актер в будущем не разыграет ее столь же великолепно!
Мистер Кеннеди, не выходя из образа, величаво поклонился. Но Эвелин Уэдон, добрая душа, которой легче всего жилось в ее домике в Паддингтоне, охотно разговорилась.
--Вам правда понравилось?--спросила она.-- Когда-то пьеса казалась мне ужасной, да на самом деле я и сейчас так думаю. Однажды я сказала ... кому, Джон, мистеру Бедросу? Да! Мистеру Бедросу ... Так вот, я сказала ему, что никогда
ни за что не возьмусь за эту роль. Леди Макбет не женственна. Ей недостает тех добродетелей, которые я люблю находить в героине ...
--М-м-м ... да,--согласился Гарри.--Но, мадам, в вашем исполнении леди Макбет была самой настоящей женщиной!
--Черт побери,--загремел из ложи мистер Черстерсон.--Чермис Вы помните о времени? Неужели так уж необходимо рассыпаться в любезностях, когда вашей шее грозит петля?
Мистер Кннеди мрачно взглянул в сторону ложи и набросил плащ на плечи сестры.
--Благодарим вас, ваша светлость, премногим вам обязаны. Но я боюсь, что в этой сырости Эвелин схватит простуду. Позволите ли нам удалиться?
Гарри поклонился. Он смотрел, как великие актеры идут по сцене перешептываясь: миссис Уэдон хотелось остаться и поболтать. Но вскоре они скрылись за кулисами.
--Поешьте, миледи!--услышал Гарри голос Черстерсона из ложи.--Окорок хорош, а хлеб свежевыпеченный. Там имеется и стакан. Когда я принимаю гостей, черт меня раздери, я не позволяю леди пить из бутылки! Однако прошу вас, поскорее!
Мистер Черстерсон, который при помощи джина вернул себе былое величие, проворно выскочил на сцену и быстро направился к Гарри.
--Послушайте!--сказал он.--Если вы примете мой совет, у вас еще есть время удалиться через служебный вход.
--Плохой совет, милорд,--послышалось откуда-то у них из-под ног.
И Гарри, и его хозяин отскочили, но потом поняли, откуда доносится голос. В оркестровой яме, посреди стульев и пюпитров, стоял Рон Ховард, эсквайр. На голове у него, как и раньше, ак-
куратно сидела треуголка. Желтые огни рампы, словно нимб, освещали его круглое лицо с маленькими острыми глазками, которые смотрели прямо на них.
--Очень, очень плохой совет,--повторил мистер Ховард.
--Подумать только, Чермис,--лениво протянул мис- тер Черстерсон.--Я и не знал, что в театре водят-
ся хищники. Сейчас вызову рабочих сцены, чтобы выставили этого типа на улицу ...
Рон Ховард, эсквайр, грустно покачал головой и поджал полные, изогнутые на манер лука Купидона, губы.
--Мистер Черстерсон, мистер Черстерсон! Сегодня у вас на дежурстве всего один рабочий сцены, да и тот дряхлый старик сторож. Вы ведь не станете отрицать?
--Я ...
--Вы просто хвастаете, мистер Черстерсон, как то часто бывает. Я же защищен куда лучше.--Он подал кому-то знак и тотчас с одной из скамей в партере, невидимые до последней минуты, поднялись четверо молодых людей со светлыми, коротко стриженными волосами. Все они более или менее походили на Бристольского Молота. У каждого в руке был пис- толет; они держали пистолеты небрежно, однако курки были взведены.
Впервые в жизни Гарри осознал, что, как и сказал Джон Кеннеди, в театре пахнет плесенью и призраками немытых тел.
--Милорд,--продолжал мистер Ховард, глядя на него с видом разочарованного, но снисходительного отца,--ведь я вас предупреждал. Вас разыскивают по обвинению в убийстве. А я, Рон Ховард, к вашим услугам, единственный человек, который может спрятать вас так, что никто не найдет!
-- Как?
--Наверху, в моей большой квартире над «Львом и ягненком», имеется потайная дверь. Ни один человек еще не находил той двери. И никто никогда ее не найдет. Послушайте, милорд! Я прятал Красотку Нелл, которая перерезала горло своему любовнику; она благополучно села на корабль и уплыла за границу. Я прятал Джерри Бейнса, который ограбил домов больше всех взломщиков в Лондоне, а он дожил до по-
чтенного возраста на Ямайке. Я могу предложить вам и вашей леди удобную комнату. Кто еще на такое способен?
--Какова цена вашего гостеприимства?
--Деньги?--Мистер Ховард слегка дернул плечом. --Давайте не будем упоминать о них--между нами, джентльменами.
Мистер Черстерсон расхохотался. Мистер Ховард зловеще фыркнул, и мистер Черстерсон осекся.
--Милорд, мы встретимся, когда вы пожелаете, --произнес Рон Ховард с видом необычайного превосходства.--Но прошу вас, поторопитесь, иначе вас не сумею спасти даже я.
Тора, сидящая в ложе, похолодела. Таким тоном
нельзя разговаривать с Гарри Андерсеном!
--А если,--сказал Гарри,--я предпочту отклонить ваше предложение?
--Простите, милорд?
--Что, если я,--зарычал Гарри,--предпочту отдаться в руки закона, а вместе с собой сдать и все ваше воровское гнездо?
--Вам не дадут этого сделать, милорд,--ласково отвечал мистер Ховард.
--Как не дадут, например?
--Билл!--позвал мистер Ховард.
Тора вскрикнула: у нее из-за спины выплыла чья-то могучая тень, которая, разбив тарелку, одним прыжком выскочила на сцену. Оглянувшись через левое плечо, Гарри увидел еще одного коротко стриженного головореза в фланелевом костюме и
шерстяных чулках. Билл находился в хорошей форме --ни капли лишнего веса, но фунтов на семь тяжелее Гарри; в правой руке он сжимал взведенный пистолет.
И все же Гарри приближался к нему с опаской. По виску у него бежала струйка пота. Гарри, полный джина и ярости, молча следил за его приближением, не двигаясь с места. Внезапно Билл метнулся вперед и, оказавшись перед Гарри, приставил пистолет к левому жилетному карману своего противника.
--Мы знаем, на что вы способны, милорд,--сдавленно просипел Билл. --Да только с пушкой-то не поспоришь, верно?
--Мне поднять руки вверх?--Гарри вежливо поднял
руки над головой.
--Не надо. Но советую слушаться командира. Наш командир--крепкий орешек, что есть то есть.
--А ты, Билл? Ты--крепкий орешек?
--Чего?
Мистер Черстерсон снова отпрянул, на сей раз громко выругавшись. Левая рука Гарри, словно колотушка для мяса, опусти- лась на правый локоть Билла и выбила у того из руки пистолет в ту секунду, когда Билл спустил курок. В пустом зрительном зале раздался грохот. Билл непроизвольно полуобернулся, открыв левый бок. Гарри тут же нанес ему мощ-
ный удар в ухо, отчего головорез закрутился волчком и упал в оркестровую яму.
Две лампы с громким треском взорвались. В стороны полетели стулья и пюпитры. Билл рухнул к ногам мистера Ховарда и застыл в неподвижности; на него упал пюпитр. Мистер Черстесон равнодушно разглядывал дыру, оставленную пулей в его левом рукаве.
--Стрелок из него никудышный,--заметил он.
--Мистер Ховард,--вежливо проговорил Гарри—очень прошу вас рассуждать здраво. Полагаю, ваша цель--свести меня с Джентльменом Джексоном в бою без правил перед лицом азартных и, возможно, благородных зрителей?
Мистер Ховард хмыкнул.
--Если вы меня застрелите, я не смогу драться ни с Джексоном, ни с кем бы то ни было. Если вы напустите на меня своих головорезов, они будут сильно побиты, но и я не гожусь для драки. Ваши угрозы--сплошное бахвальство, сэр. Я не соглашусь на ваши условия. Вам придется пойти на мои.
--Тогда скорее! Каковы ваши условия?
--Во-первых, мне нужно двадцать четыре часа, чтобы обдумать, смогу ли я драться с Джексоном. Если он согласится надеть перчатки ...
--Перчатки?--Мистер Ховард в насмешливом ужасе закатил глаза.
--Не важно. Вы дадите мне двадцать четыре часа?
--Разумеется!--зажурчал мистер Ховард, снова становясь самим добродушием.--Мне понадобится примерно столько времени, чтобы оповестить некоторых, как вы выразились, азартных и благородных джентльменов о завтрашнем бое. Он
состоится в очень романтичном месте--в заброшенной церкви со сломанными скамьями.
--Во-вторых,--перебил его Гарри,--на часть сегодняшней ночи я должен буду покинуть ваше тайное убежище.
--Вот как?
--В конюшне Барти, возле «Льва и ягненка», стоит наша двуколка с багажом. Однако ехать в открытой двуколке слишком опасно. Вы добудете мне закрытую карету и надежного кучера. Я отправлюсь в полночь, а вернусь часа в три ночи. Нет, не бойтесь, я не сбегу! Где мне прятаться?
--И потом,--вмешалась Тора, загадочным образом
появляясь из-за спины Тора,--я остаюсь у вас заложницей. Неужели он меня бросит?
--Дорогая мадам!--вздохнул мистер Ховард, надевая на себя, словно облачко, маску добродушия и снимая треуголку.--Вы, разумеется, как всегда, правы. Согласен! Есть ли другие условия?
--Нет.
-- Тогда нам надо идти--по проходу, который ведет из театра в «Льва и ягненка»,
--Чермис!--позвал мистер Черстерсон.
--Осторожно, сэр!—воскликнул Рон Ховард, эск- вайр.--Если всем станет известен полный список ваших долгов ...
-- Если вы не можете поступить иначе, Чермис,--продолжал мистер Черстерсон, пропуская слова Ховарда мимо ушей,--позвольте сказать вам пару слов наедине.--Отведя Гарри под арку Инвернесского замка, он хрипло прошептал: »Попросите осмотреть ринг завтра в три часа пополудни! Понимаете?».
--Нет!
--Сейчас--ни слова больше. Но завтра в три часа пополудни попросите осмотреть ринг.
Бум!--послышался тяжелый глухой удар во входные двери театра. Потом на двери обрушился уже град глухих тяжелых ударов, которые становились все сильнее.
--За нами гонятся ищейки!--вскричал мистер Ховард.--Если промедлите еще чуть-чуть, вам конец! Лорд Чермис! Что с вами?
Гарри действительно смотрел в пространство и думал о чем-то своем, не обращая внимания на удары в дверь.
--Лорд Чермис!
--Эти удары ...--рассеянно проговорил Гарри. --Как в пьесе. И проклятые часы над конюшней в «Пристани». Они не идут у меня из головы.
--Гарри!--вскричала Тора.
--Да, ты права!--воскликнул он, Приходя в себя.-- Дверь в «Льва и ягненка»--и бежать! Не бойся, Тора. Возможно, еще до того, как те часы снова пробьют три, я сумею добыть доказательства своей невиновности.


Бамм!--прогудели часы над конюшней «Пристани». Один удар--час ночи. Гарри, сидящий в закрытой карете с одним опущенным окошком, ясно услышал бой часов. Они тихо ехали по пустынному берегу под яркой луной. До «Присгани» оставалось каких-нибудь пятьдесят ярдов. Гарри задвинул заслонку потайного фонаря и поставил его
на пол, чтобы не обжечь пальцы. В пути он раз двадцать перечел записку Попкинса и отлично запомнил каждое слово, написанное в старомодной манере и старомодным почерком с завитушками.
«Извольте разыскать старого конюха по фамилии Форд. Вчера он не спал всю ночь, мучимый
зубной болью, и кое-что видел из своего окна. Если ваша светлость соблаговолит приехать, вы найдете меня возле конюшен--я буду ждать всю
ночь. Ваш  Попкинс».
Гарри понятия не имел, кто такой старый Форд. Но окна комнат над конюшней, в которых жили конюхи, выходили на тыльный фасад господского дома, расстояние от которого до конюшни составляло около пятидесяти футов. А спальня Елены находилась как раз с тыльной стороны здания. Если старый Форд что-то видел ...
Высунувшись из открытого окошка, Гарри прошипел кучеру.
--Уже близко. Остановитесь на обочине и ждите.
Кучер немедленно повиновался. Гарри закутался в плащ и поднял повыше воротник, чтобы скрыть лицо. Затем осторожно поднял с пола потайной фонарь. Кучер спрыгнул с козел и распахнул перед ним дверцу.
--Сэр!--прошептал он.--Собираетесь грабануть домик?
--Да, в некотором роде.
--Могу помочь,--с тоской в голосе предложил кучер.--Я в серебре хорошо разбираюсь, знаю, где стоящая вещь, а где так, ерунда.
Кучер, крепко сбитый здоровяк, хвастал, что он --копия сэра Джона Лейда, знаменитого парламентария; он, мол, умеет крепко держать поводья, не хуже Джека Лейда и всех прочих! Теперь двойник Джека Лейда дрожал от нетерпения на ночном холоде. Но, поскольку у кучера недоставало одного глаза! а другой косил, Гарри усомнился в его сходстве со
знаменитым политиком.
--Я не собираюсь грабить в том смысле, как вы это понимаете! Вы получили приказ. Оставайтесь здесь и ждите моего возвращения. Если со мной что-нибудь случится ...
--Что, сэр?
--Не знаю,--вздохнул Гарри.--И все равно, не удирайте, даже если услышите шум. Вам можно доверять?
-- Само собой. Только собак берегитесь!
--Здесь нет собак. Моя ... хозяйка дома их не любит.
Подойдя ближе, Гарри увидел «Присгань», которая угрюмо высилась громадой серо-белого камня в лунном свете. Все было тихо. Ни в одном окне не горел свет. Очень трудно было без шума пройти по мощенной гравием аллее, но ему удалось
обогнуть дом, не слишком скрипя. Длинное и высокое здание конюшни тоже казалось неосвещенным. Здесь под ногами была утоптанная земля. Гарри медленно повернул за угол; сердце его отчаянно билось.
Тут рядом с ним, словно ниоткуда, вдруг появился Попкинс. В его седых волосах играл лунный свет.
--Ваша светлость хорошо сделали, что приехали,--прошептал он.
--Попкинс! Есть новости?
Невнятно извинившись, Попктинс повел его в тень.
--Новости есть,--грустно сказал он,--но, боюсь, они не особенно нам помогут.
у Филипа снова екнуло сердце. Неужели ему судьба вечно быть битым? Всегда он прислоняется к рухнувшей стене, надеется на чудо!
--Милорд, я упомянул о Форде. Он сидел у окна почти до рассвета. Рядом с ним сидела его жена--она выхаживала его. Оба утверждают, что в спальне ее светлости в три часа ночи горел свет, и еще ...--Попкинс вдруг вздрогнул:--Что-то не так, милорд?
Когда Гарри ставил потайной фонарь на землю, рука у него ужасно дрожала. Казалось, запах горелого масла навсегда впитался в ноздри. Он схватил Попкинса за плечо.
--Слушайте меня внимательно. Сегодня судья, наверное, весь день допрашивал свидетелей. Вы слышали, о чем он с ними говорил?
--Откровенно говоря, да, милорд.
--И все свидетели утверждают, что Аннет убили около трех часов ночи?
--Именно так, милорд. И леди Рейли, и молодой мистер Рон Хенкс вполне в том убеждены.
--А теперь подумайте сами! Все обвинения против меня, Попкинс, основаны на одном-единственном пункте: что убийство произошло в темноте. Все считают, будто я по ошибке принял Аннет за свою жену и задушил ее. Если бы в спальне в три часа ночи горел свет, я бы не мог принять Аннет за
Елену, даже находясь в будуаре. Убийство Аннет становится бессмысленным, а дело рассыпается! Вы согласны со мной?
Попкинс опустил голову и некоторое время молчал. 
--Милорд,--сказал он,--вплоть до этого времени я ни разу в жизни не считал себя дураком. Но теперь считаю. вы правы. И потом ...
--Они говорили что-нибудь еще?
--Как раз около трех--сразу после того жена Форда слышала, как пробили часы на конюшне,--сама Аннет приподняла штору и выглянула наружу. Она выросла у них на глазах, и они узнали бы ее в любом обличье. Потом она отвернулась, словно разговаривала с кем-то, стоявшим у нее за
спиной, и опустила штору.
--Погодите! --воскликнул Гарри.
--Милорд, мне больно. Если вы будете так добры и отпустите мое плечо ...
Гарри разжал руки. Он попытался изгнать из головы картину, леденящую кровь: Аннет у ярко освещенного окна, а сзади прячется убийца. Неужели все прежние подсчеты времени, включая и до-
горевшие свечи, разрушаются этим новым свидетельством? Нет, нисколько. По его версии, Аннет гасит свечи и ложится спать около четверти третьего. Но убийца, который проскользнул в загадочным образом незапертую дверь из коридора в будуар, должно быть, не встревожил ее. Ничего не опасалась, Аннет снова зажгла свечи. В конце концов, чтобы убить, не требуется много времени. Если убийца, перед тем как уйти, снова задул свечи, никто ничего не заметил. Но если так. ..
--Попкинс!
--Да, милорд?
--Как случилось, что ваши свидетели заметили свет в окнах еще до того, как Аннет подняла штору? Насколько я помню, шторы были задернуты.
--Не очень плотно, милорд, сквозь них пробивался свет. Более того ...
--Что?
--У Форда, ваша светлость, зуб очень уж разболелся. Сегодня его отвели в кузню да и выдрали зуб щипцами. Но вчера он все видел только потому, что вдруг зажегся свет, а прежде-то было темно --почти перед тем, как Аннет высунула голову! А потом, через несколько минут, свет снова погас.
--Вот как!
-- Вы так тяжело дышите, милорд, словно милю пробежали.
--Да, и на то есть причины. Еще один вопрос, и, бога ради, скажите правду. Тот человек и его жена ... их словам можно верить?
Попкинс кивнул на дверь у себя за спиной.
--Они там,--отвечал он.--Ждут, если вы пожелаете расспросить их. Они люди необразованные, простые. Я боялся, вы не разберете, что они говорят. Но в одном я уверен: они выдержат самый суровый допрос самого строгого судьи во всем королевстве, и он им поверит.
--Тогда у меня все.--Гарри шагал взад и вперед в тени дома.--Попкинс, есть у вас родственники в Лондоне? Такие, кто, к примеру, приютит вас у себя, и тех двоих тоже, на день-другой?
Он почувствовал, как старый слуга вздрогнул. Он все понял.
--Милорд, у меня внук женатый в Ламбете. Жилье у него маленькое, но я не сомневаюсь, что все можно устроить. А вы ...
--Да! На дороге меня ждет закрытая карета. Я отправлю вас и ваших двух свидетелей в укрытие до тех пор, пока не смогу предъявить их и воскликнуть:
--Bот они!
Премного вам обязан, старина. Так вы согласны оказать мне эту услугу? Вы поедете--все и сейчас?
--Услуга пустяковая, милорд.
Борясь с нахлынувшими чувствами, Гарри хотел было что-то сказать, но передумал.
--Тогда зовите их скорее. Пусть собираются. Я провожу вас до кареты, иначе кучер может вас не пустить.
--Осмелюсь спросить, милорд... Велика ли карета? Мы поместимся там?
--Для вас троих места хватит. Я вернусь назад пешком. Нет-нет, не спорьте! Сейчас на улицах только старики полицейские да сторожа. Неужели мне бояться, что меня схватит шестидесятилетний сторож с колотушкой? И потом,--Гарри пристально посмотрел наверх, на темные окна спальни,--в деле нужно разобраться до конца!
--Спальня? Уж не хотите ли вы ...
--Перестаньте, Попкинс!--сухо сказал Гарри.--Только не говорите, будто леди Чермис ляжет спать в комнате, где только что произошло убийство.
--Да, милорд. Комната не занята, там лишь тело Аннет.
--Понятно.
--Коронерское дознание назначено на завтра,--заявил Попкинс, имея в виду следствие.--Но идти в ту комнату, да еще посреди ночи ...
--Хватит с меня ваших дурацких суеверий! Идите и приведите тех двоих.
Менее чем через четверть часа Гарри, Попкинс, а также высокий робкий человек и маленькая худенькая женщина, болтавшая без умолку, стояли у кареты на прибрежной дороге. Одноглазый кучер, взбешенный переменой плана, утихомирился, лишь получив все содержимое кошелька Гарри.
--Ладно, свезу я их в Ламбет,--проворчал он, когда Попкинс записал адрес и дал его Гарри.--А что сказать его милости, коли тот спросит про вас?
--Ховарду? Скажите, что я вернусь до рассвета. Для того чтобы попасть к нему в дом в любой час, насколько я понял, достаточно тихо постучать и сказать, что у меня голубиные крылья?
--Точно. Ну что ж, люди добрые, залезайте.
Гарри молча наблюдал за тем, как его спутники садятся в карету. При свете лампы он видел три старых усталых лица; на двух было такое недоуменное выражение, что он подумал: пожалуй, не стоило отпускать их одних. Форд свесил большие руки между коленями: после жуткой пытки, произведен- ной дантистом-кузнецом, челюсть у него до сих пор ломило. Миссис Форд, которая, судя по всему, в молодости была очень хорошенькой, сидела между Попкинсом и мужем.
Вдруг, когда Гарри уже собирался захлопнуть дверцу, она перегнулась к окошку и разразилась длинной благодарственной речью, из которой он не понял и трех слов.
--Попкинс! Что она сказала?
--Ничего, милорд,--ответил Попкинс, отводя глаза в сторону.
-- Что она сказала? Ну?
--Неужели вы никогда не знали, милорд,--отвечал Попкинс, опустив голову,--что бедняжка Аннет вас боготворила? И в то же время прикрывала свою хозяйку--давно, почитай уже с год. Она не желала слышать ничего против вас. И даже грозила все рассказать ... Но ... не важно.
--А миссис Форд?
--Жена Форда знала Аннет с детства. Она рада, что вы всегда были добры к ней.
--Она будет отомщена, миссис Форд. Спокойной ночи!
Гарри еще некоторое время стоял на дороге, продуваемой ветром с реки, закутавшись в плащ и глядя вслед карете. Наконец, она скрылась за деревьями. Река течет, подумалось ему. И
еще ... Проклятие! После слов миссис Форд дело приобретает совершенно новый оборот. Он повернул назад и поспешил в сторону »Пристани».
Войти через парадную дверь, которую Попкинс оставил незапертой, не составило бы труда. Но скрип половицы или малейший шум непременно выдадут его! Лучше попробовать подняться по тайной лестнице сзади--она ведет прямо в спальню. За домом он нашел свой потайной фонарь. Пройдя немного вдоль стены, Гарри обнаружил дверь, ведущую на лестницу. Она оказалась незапертоЙ.
Он тихо открыл дверь, проскользнул внутрь и закрыл ее за собой. В замкнутом пространстве было сыро и душно. Он чуть приоткрыл отверстие потайного фонаря, уже не заботясь о том, как бы не обжечь пальцы, и направил луч света на ступеньки. Страх сдавил его, точно удавка, однако он не повернул
назад. Он не боялся того, что мертвая Аннет вдруг встанет с кровати. Он не испытывал брезгливости и готов был ко многому прикоснуться В спальне. Но эта лестница... (Чумак вдруг почему-то подумал, что он, правда под другим именем и фамилией, будет профессиональным боксёром. Надо будет запомнить, а вдруг пригодится подумал он).
Она существует (будет существовать?) в его время, через сто двадцать лет; ему вдруг показалось, будто стены оклеены теми же самыми
отсыревшими обоями. Решительно тряхнув головой, Гарри стал подниматься. Ступеньки были каменные, и шагал он бесшумно. Дверь в спальню была заперта изнутри на засов, но, поскольку между дверью и рамой имелась большая щель, отодвинуть засов
не составляло труда. С помощью карманного ножа, которым, как и потайным фонарем, его снабдил предприимчивый мистер Ховард, он, просунув лезвие между дверью и рамой, поддел засов и отодвинул его. Раздавшийся щелчок показался ему очень гром-
ким. Дверь в темную спальню также растворилась со скрипом. На самом деле он действовал почти бесшумно. Все в доме крепко спали.
«Один во сне захохотал, другой вскричал: «Убийство!»
Только не паниковать! Но все же приходится признать: в глубине души он испытывает некий суеверный страх, хоть и упрекал Попкинса за суе-
верие, перед мертвым телом на кровати. Признать страх--значит победить его? Неужели все в жизни так просто? Нет, он никогда так не считал. Но ему нужно делать свое дело. Очень тихо Гарри притворил дверь. Слабый свет фонаря передвинулся влево, отразился в зеркалах и упал на большую кровать под балдахином. Тело Аннет, теперь с головой накрытое простыней, лежало лицом вверх.
Как только он ее увидел, страх ослабел. В конце концов, ему нужна единственная улика--если она еще осталось. Луч фонаря осветил кровать, перерезанный шнур звонка, плотно занавешенное окно и полированный стол под ним. Потом свет надолго задержался на квадратной бутыли с темно-красным содержимым, еще открытой, и на стоящем
рядом одиноком стакане.
Все еще здесь!
Гарри быстро обежал вокруг кровати. Под ногой скрипнула половица. Он застыл, прислушиваясь. Потом медленно двинулся вперед. Поставив фонарь на стол, чтобы свет падал и на бутыль, и на стакан, он стал рассматривать их.
--Вчера ночью,--сказал он себе,--после того как я успокоил Аннет, а сам пришел в ярость, я видел и бутылку, и стакан. Чтобы показать, что я спокоен, хотя это было вовсе не так, я налил себе стакан вина. Мало того что это оказалась приторно-сладкая мадера, вкус у нее был какой-то тошнотворный. Я отпил совсем немного, меньше трети стакана, а остаток вылил на ковер.
Гарри посмотрел вниз. Пятно было на месте. А потом? Он живо вспомнил: вот Аннет, живая и теплая. Он извинился за невежливость и налил вина в тот же стакан для Аннет. И снова он увидел ее лицо--карие глаза светятся благодарностью; она пьет вино; он забирает пустой стакан и ставит на то место, где он стоит сейчас. А было это примерно в ...
Бамм!--тяжело пробили часы на конюшне. От неожиданности Гарри вздрогнул и весь покрылся испариной; тут же прозвучал второй удар. Два часа ночи.
Да! Все произошло примерно тогда же. Но сегодня он не в таком полубезумном состоянии, как
вчера. Он трезв, он способен рассуждать здраво. Гарри нагнулся и осторожно понюхал вино. Поднес бу-
тылку к губам, попробовал несколько капель. Осторожно поставил бутылку на стол. Утренние подозрения оправдались. Но если так, значит ...
Прижав руки ко лбу, вдыхая застарелый запах духов, Гарри вспоминал все, что разыгралось здесь вчера. Призвав на помощь дедукцию и воспоминания о другой жизни, он вдруг понял, как все было на самом деле,--его точно громом поразило!
--О боже!--тихо сказал он, словно молясь.
Краем глаза он заметил какое-то движение. Скрипнула половица. Гарри круто повернулся. На пороге спальни, злорадно улыбаясь, с зажженной све-
чой в руке стояла леди Рейли.














         Г Л А В А  8


--Итак, молодой человек,--загудела она, хотя не слишком громко,--на сей раз не миновать вам виселицы!
Гарри только улыбнулся--его улыбка не сулила ничего хорошего. Седые волосы леди Рейли были накручены на папильотки. Черный пеньюар, небрежно накинутый на ночную рубашку, подчеркивал ее нездоровую полноту. Старуха двинул- ась вперед, скрипя тапочками. Она остановилась в изножье кровати и подняла свечу повыше.
--В доме спят три констебля,--сообщила она,--как как завтра состоится коронерское дознание. Стоит мне крикнуть ...
--Вы не крикнете.
--Да? Это почему же?
--Грубо говоря, мадам, потому, что я всегда могу подкупить вас. Кстати, недавно я познакомился с одним очаровательным джентльменом. Кажется, он способен уладить любое дело. Пять тысяч фунтов, обещанные вам за то, что вы запретите Торе выйти за молодого Хенкса, вчера после обеда положены на ваш счет в банке Бакстеров. Можете снять их,
когда захотите.
--Вот так-так!--пробормотала леди Рейли, прикусывая губу.--Я не держу на вас зла, мальчик мой! Вы меня понимаете?
Гарри жестом остановил ее. Высоко поднятый воротник плаща закрывал его лицо. Но леди Рейли видела его глаза, и ей не понравилось их выражение.
--Послушайте моего совета!--сказал он.--Вы стремитесь к высокому положению в свете. Убедитесь, что поставили денежки на нужную лошадку.
--Уф! Чего ради вы мне это говорите?
--Сейчас я безоговорочно могу доказать свою невиноность. Завтра, если удастся вырваться еще из одной ловушки, куда я угодил по собственной глупости, я собираюсьб представить мои доказательства верховному судье. И более того,--он кивнул в сторону кровати,--сегодня утром я в
вашем присутствии дал слово отомстить за убийство девушки. Я добьюсь, чтобы убийцу повесили. И не думайте, будто мне неизвестно, кто убил ее!
Леди Рейли, поставив свечу, тоже взглянула на кровать и вздрогнула. Полуобернувшись, Гарри взял со стола бутылку и стал озираться, ища пробку. Он увидел ее на подоконнике, между шторами. Заткнув квадратную бутылку, он откинул полу плаща и сунул ее в задний карман сюртука. Потом снова закутался в плащ.
Леди Рейли наблюдала за ним.
--Но что же вы здесь делаете?!--спросила она, не в силах преодолеть любопытство.--И зачем вам понадобилась эта бутылка?
--Скажем, мне нужно взбодриться. А пока, мадам, раз уж я использую подкуп как орудие против вас ...
--А меня ты можешь подкупить, милый Гарри?--послышался холодный голос Елены, которая стояла на пороге в спальню и тоже со свечой в руке.
Песочно-желтые кудряшки Елены, не присыпанные пудрой, болтались по плечам, облаченным в тот же халат--розовый, стеганый, расшитый многочисленными разноцветными
ленточками, в котором он узрел ее в доме леди Рейли. Сейчас она плотно запахнулась в него.
--Гарри!--продолжала она укоризненно, лениво улыбаясь.--Неужели ты воображаешь, что можно вот так ходить и разговаривать, не разбудив меня? Ведь я чутко сплю! Или ты решил, что я ... закричу и выдам тебя констеблям?
Фыркнув, она направилась к нему--босиком.
--Как ты и сказал, нам нужно поговорить,--продолжала она.--Пойдем со мной в Серую комнату, я туда переселилась, и поговорим.
--Спасибо, Елена. Но в Лондоне у меня есть другая, с кем я предпочитаю ... разговаривать.
Елена остановилась и устало прикрыла глаза.
--Милая леди--обратилась она к леди Рейли.--Про-
шу вас, возвращайтесь в постель. Позвольте мне перекинуться словом с моим бедным мужем.
--Но, лопни моя печенка...--необдуманно загудела леди Рейли.
--Идите.
Леди Рейли бросила нерешительный взгляд на Гарри, однако, уже повернувшись к дверям, бросила Елене через плечо.
--Если вас разбудили, у вас было время хотя бы для того, чтобы накрасить губы. Я старая женщина. Пойду вздремну.
Гарри, переводивший взгляд с леди Рейли на перерезанный шнур, молча смотрел старухе вслед. Елена кошкой скользнула к изножью кровати и хладнокровно уселась с краю, лицом к Гарри. Накрытый простыней труп Аннет лежал у нее за спиной. Потом она подняла свечу, посветила
на Гаррри и снова рассмеялась.
--Муж мой, ты не брился со вчерашнего дня,--сказала она насмешливо и нахмурилась в притворном отвращении.--Фу! Небритые щеки, при данных обстоятельствах, свидетельствуют о плохих манерах и очень мне не нравятся.
-- При каких обстоятельствах?
Елена метнула на него быстрый взгляд. Она лениво скрестила ноги, держа свечу сбоку, чтобы ему было лучше видно. Что-то в его взгляде заставило ее вздрогнуть, но она тут же бросилась в наступление.
--Да!--воскликнула Елена.--Ты считаешь меня
бессердечной, потому что я сижу рядом с телом мертвой девки? Почему? Бог свидетель, я не имею отношения к ее смерти!
--Да,--согласился он,--ты не имеешь отношения к ее смерти. Но неужели под твоей красивой оболочкой нет ни такта, ни деликатности?
--Нисколько! Но даже если бы они у меня и были, муж мой, ты был бы мною очарован?
Гарри промолчал.
-- Вот то-то!--сказала Елена.
--Согласен! Удар чувствительный. И все же, мадам, если бы вы не отсутствовали в ту ночь, когда убили Аннет ...
--Прекрати, это заходит слишком далеко Гарри, в ту ночь я не была виновна в измене так же, как не была виновна в преступлении. Может, есть что-то еще, муж мой, в чем ты найдешь меня невиновной?
--Лишь в том, что ты такая, какая есть. Елена, ты любишь сладкие вина?
--Нет, я их ненавижу. А что?
--А Аннет любила сладкие вина?
--Обожала. Никогда не могла против них устоять. Да в чем дело?
Елена подалась вперед и поставила подсвечник на стол, Гарри двинулся ей навстречу. Он взял ее за подбородок, и на губах ее снова заиграла улыбка. Когда он сжал ее слишком сильно, она стиснула зубы.
--Елена, ты только что сказала, что не боишься сидеть у трупа Аннет.
--Я и не боюсь. Неужели мне бояться ее призрака?
--Нет, мадам. Если в комнате и есть призраки, то это вы и я.
Она попыталась отпрянуть, но он держал ее крепко.
--Гарри, ты не дурак и не сумасшедший. Я никогда не считала тебя безумным, даже когда называла тебя так. Ты едва не обманул меня!--Елена тяжело вздохнула.--Клянусь, никогда я так тобой не восхищалась, как тогда, когда узнала, что ты дрался с Томом Хенксом с незаряженным пистолетом и уложил его на пол столовой. Но берегись, мой
дорогой,--с ним еще не покончено. Если он вынудит тебя драться на шпагах, ты покойник. А мне невыносима мысль о твоей смерти!
Он ответил не сразу.
--Полагаю, тебе ничего не известно о нашей будущей жизни-- через сто пятьдесят лет! Да, вижу, ты понятия не имеешь, о чем я. И все же я тебе расскажу ... Елена, через сто двадцать лет в этой самой комнате мы с тобой будем ужасно ссориться. У тебя будет служанка. Я дам тебе все, что ты хочешь,
хотя у меня не будет ни пенни сверх того, что я заработаю собственными руками. О, комната и дом будут выглядеть по-другому! Перед домом будет теннисный корт, а за ним--жилой квартал. Но вы, мадам, будете так же бегать вверх и вниз
по этой лестнице на свидания, как и сейчас. Твой любовник будет жить в многоквартирном доме --сейчас таких нет--в Челси. Однажды ночью тебя не окажется дома, а твоя служанка будет убита. Найдутся свидетели, которые расскажут, что произошло. Они ...
Потрясенный Гарри понял, что воспоминания тают и ускользают. В жутковатой спальне было темно, горела только свеча да его потайной фонарь. Перед его глазами были лишь красные губы Елены и ее возведенные к потолку глаза.
--Ты не можешь ничего помнить, Елена. И все же мой рассказ задевает тебя--щекочет, словно перышко, проникшее сквозь толщу времен. Ты испугалась! Еще одна сказка, и я тебя покину.
--Покинешь?--вскричала Елена.
--Каждый человек на земле хотя бы однажды переживал одно и то же. Бывают женщины, которых любишь. Бывают другие, которых хочешь. В молодости, по глупости, я полагал, что две эти ипостаси нельзя совместить. Одна женщина воз-
буждает плотские желания, при виде ее невозможно устоять ...
Еленак улыбнулась особенной улыбкой, острой, как бритва, и отпрянула.
--Ее видно насквозь. Несмотря на показной ум, она настоящая пустышка. Бросаются в глаза ее снобизм, жадность, мелочная озабоченность тем, что скажут люди, ее стремление к громкому титулу. И все же устоять против нее невозможно. Но вдруг развеиваются чары, и ...
--Ты очень поэтичен, муж мойl
--Я крайне вдохновлен, мадам. Кстати, не называй меня мужем. Хотя ты этого не знаешь, мы уже разведены.
Еленак вскочила.
--Опять твоя деревенская дурочка?
--Если угодно, называй ее так. Сегодня, с полудня и до того, как я отправился сюда, я находился с ней в комнате, в которой обыкновенно прячутся беглые преступники. И, будь я поумнее, я понял бы все уже давно. Любовь, нежность
и страсть могут сочетаться в одной женщине. А теперь подавай на развод, Елена, или я сам подам иск против тебя. Ты получишь столько денег, сколько пожелаешь.
--Гарри
--Спокойной ночи, Елена.
Взяв со стола фонарь, он опустил воротник плаща и зашагал к лестнице. Розовый халат Елены распахнулся. Ненависть до такой степени переполняла ее, что он в первый миг не узнал ее лица. Рука метнулась к красному шнуру. Гарри обернулся через плечо.
--Да, звони,--сказал он.--Зови своих проклятых констеблей! Пусть меня лучше поймают как закоренелого преступника--хотя, я думаю, в моем теперешнем состоянии трое меня не удержат,--чем страдать в твоих объятиях или объятиях твоей продолжательницы. Еще раз спокойной ночи.
--Я увижу, как тебя повесят!
--Интересно,--задумчиво произнес Гарри,--что случилось с моими свидетелями из дома напротив через сто двадцать лет? Никак не могу припомнить. Какая жалость, мадам, что человек не в состоянии запомнить своего будущего!
Он закрыл за собой дверь и, нисколько не торопясь, стал спускаться по лестнице. Свеча в потайном фонаре почти догорела. Звонка из спаль-
ни он не услышал, хотя с лестницы его и не могло быть слышно. До его ушей донесся лишь слабый шум. Он было остановился, но вскоре пошел дальше.
Гарри вышел на улицу, прикрыв за собой дверь. Пересек двор и пошел по аллее, стараясь как можно меньше скрипеть по гравию. Часы на конюшне громко пробили три раза. Но даже тут не поднялась тревога-- весь дом крепко спал. И он пустился в дальний путь до Лондона.
Луна была почти не видна, а потом и совсем скрылась. Несколько раз на пятимильном участке между «Присганью» и заставой Гайд-парка Гарри поворачивал не туда. Однако, находясь в возбужденном состоянии, он вытащил потайной фо-
нарь, сунул его в карман плаща, набросил плащ на руку и зашагал вперед, насвистывая. Длинные белые ворота заставы преграждали путь; сторож
спал. Поднырнув под загородку, Гарри направился на Пикадилли, миновав жутковатое белое здание фабрики. До сих пор ему попадались только старики сторожа, бродящие по улицам с фонарем и колотушкой и громко выкликавшие, который час.
Бросив взгляд на его дорогое платье, они лишь дружески ухмылялись.
--Пропустили последнюю карету, сэр?
--Боюсь, что так, старина.
--Что ж, удачи вам!
--И вам того же!
--Половина пятого,--возвысил голос сторож,--приятное, сухое утро!
И лишь на Лестер-Сквер, за которой располагался квартал публичных домов, Гарри впервые увидел какие-то признаки жизни. Были открыты несколько лавок, торгующих
спиртным, однако здесь не царило веселье. Из дверей распивочной вывалился человек--можно было ставить десять к одному, что он облачен в темное старье.
В начале шестого, перед самым рассветом, Гарри постучался в дверь дома мистера Рона Ховарда, что за «Львом и ягненком». Если не считать потайного хода, жилище мистера Ховарда не сообщалось с пивной. Вчера, когда Гарри и Тора проходили через «Льва и ягненка», пивная показалась им довольно грязным заведением с боксерским рингом
в задней комнате.
Гарри постучал в наружную, отполированную дверь. Потом постучал еще и еще. Услышав шевеление за дверью, он громко заявил, что прилетел на голубиных крыльях. Потом пропел то же самое, выговаривая слова на современный лад. Изнутри откинули засов и цепочку, и на пороге показал-
ся Рон Ховаврд в длинном ночном колпаке с кистями и
шерстяной ночной фуфайке. И лишь после того, как мистер Хордер запер за своим гостем дверь, светя себе тонкой свечой на блюдечке, он устремил на Гарри злобный взгляд острых птичьих глазок.
--Вы сильно запоздали, милорд.
--Верно, но я ведь здесь. Или вы полагали, что я нарушу свое слово?
--Нет,--отвечал мистер Ховард, помолчав.--Я вам верил.--Он зажег другую тонкую свечку в жестяной подставке.--Пойдемте наверх, в тайник. Завтра можете спать допоздна, а после у нас много дел.
--Прежде чем я засну, сэр, я должен отправить два письма. Есть у вас перо, чернила и бумага?
--Вы найдете их в тайнике,--отвечал мистер Ховард.--А теперь--наверх!
Они прошли четыре лестничных марша, устланных красным турецким ковром, который удерживали на ступенях тяжелые медные стержни. Споткнувшись на полпути, Гарри понял, насколько он устал. Голова у него кружилась, крошечный огонек свечи казался окруженным огромным ореолом. Однако вскоре они оказались наверху. Чтобы попасть в тайник, надо было очень сильно нажать на головку гвоздя, на котором будто бы должна была висеть картина,--ряд таких гвоздей был вбит по верхнему краю деревянных панелей. В сторону отъехала тяжелая каменная дверь; изнутри она
была обита войлоком, чтобы не пропускать звук. Гарри скользнул в тайник, задвинул за собой дверь и устало прислоился к ней спиной.
За двумя пыльными окнами брезжил рассвет, но солнечные лучи почти не проникали внутрь. Интересно, смутно подумалось ему, по какой странной прихоти Рон Ховард так пышно обставил это тайное убежище? Если не считать убогих рисунков карандашом и акварелью, развешанных по стенам, сюжеты которых были откровенно непристойны, ком-
ната вполне могла бы служить спальней в самом дворце Карлтон-Хаус.
За камином в простенке стояла кровать, на которой спала Тора. Он слышал, как тихо она дышит во сне. Его затопила огромная волна нежности и благодарности, однако Гарри не спешил подойти к ней. Он сел за конторку стиля шератон, стоявшую слева, и, посветив свечой, обнаружил все писчие материалы, которые обещал мистер Ховард. Одно письмо он написал мистеру Кевину Черстерсону, на адрес театра «Приют актёра». Другое было предназначено верховному судье, старому лорду Черчелю, в его особняк--кажется, Малборо. Когда он запечатывал письма, расплавленный воск
показался ему красным, как кровь. Поскольку у него не было печатки с гербом--звезда и сокол,--он запечатал оба письма простой печатью, лежавшей на конторке.
Наконец он вынул из кармана квадратную винную бутылку. Нацарапав на листке бумаги: «Не трогать!», он надел листок на горлышко и оставил там же. Сквозь грязные стекла пробивался серый рассвет --впрочем, из окон ничего не было видно. Гарри с трудом поднялся на ноги, задул свечу и подошел
к кровати, на которой лежала Тора.
Она лежала на боку, улыбаясь во сне. Покрывало было натянуто почти до голых плеч. Он перевел взгляд на стену над нею. Какой-то забытый
преступник, который прятался здесь от служителей закона, нацарапал над изголовьем слова, простота которых годилась для всех времен.
Гарри снова опустил взгляд на Тору. Поскольку он очень устал и измучился, к горлу подступил тяжелый ком, а глаэа наполнилиеь слезами. Он нежно протянул руку и поправил упавший на щеку локон. Он снова огляделся в полутемной комнатке. Их одежду из двух саквояжей, аккуратно сложенных в углу, Тора успела развесить в шкафах и разложить по комодам, словно думала, что они навсегда поселились в этом воровском притоне.
Поскольку места для сна, кроме кровати, не было, Гарри, не желая будить ее, растянулся на турецком ковре у кровати, перекатился на бок и тут же заснул. Снов он не видел. Кошмары его не мучили. Он не вспоминал ни о чем не сделанном. В тишине протекли час, день, а может, и век. Вдруг кто-то нежно потянул его за рукав.
--Гарри! Гарри!
Он проснулся не сразу. Однако глаза у него были ясные. Оказалось, он каким-то загадочным образом очутился в кровати, только без сюртука и сапог, накрытый покрывалом. Тора, уже одетая, склонилась над ним.
--Гарри! Сейчас половина третьего дня. Вставай, а то опоздаешь!
Гарри приподнялся на локтях.
--Как. .. как я сюда попал?
--Я проснулась часов в семь утра и увидела, что ты лежишь на полу. Я не сумела поднять тебя. Кажется, ты принял меня за ... ну, ту женщину и отталкивал меня.
Хотя Тора строптиво вскинула голову, Гарри по-
нял, что она совершенно не злится.
--Я разбудила мистера Ховарда,--продолжала она. --Он, разумеется, был недоволен. Но двое его подручных перенесли тебя на кровать, и ты смог поспать с удобством.
Гарри медленно огляделся. Хотя два окна были по-прежнему грязными и почти не пропускали света, он увидел мягкие стулья с гнутыми спинками, зеркало в золоченой раме над комодом. Чужеродной казалась здесь только мазня на стенах. Рядом с зеркалом висела картинка, изображавшая повешенного, под виселицей красовалась подпись: «Я». Над
столом--он не заметил этого раньше--виднелся рисунок, на котором восторженный счастливец, очевидно, сорил деньгами в тропическом раю.
--Тора,--сказал он с отвращением,--эта комната ...
--Комната? Она мне очень нравится!--возразила девушка, удивленно раскрывая глаза.--Гарри,--добавила она, склоняясь над ним,--ты меня любишь?
Разговоры подобного рода могут длиться часами. Наконец, Тора, пылая, отпрянула от него.
--Милый,--сказала она,--не Стоит говорить о таких пустяках, но ...
--Что?
--Твои бакенбарды ... Они просто ужасны!
--Да, кажется, я слегка их запустил.
--Твой бритвенный прибор на комоде. Там есть также кувшин с горячей водой, умывальный таз и полотенце.
--А как насчет ванны?
--Никак Я уже пробовала.--Она криво улыбнулась. --Даже мистер Ховард считает ванны антисанитарными. Но вон там стоит большое ведро с горячей водой и еще одно, в которое ты можешь встать и окатиться. Пожалуйста, поторопись, а я схожу и принесу тебе поесть.
-- К чему торопиться?
Краска схлынула с лица Торы.
--Ты сам все время просил тебе напомнить! Мистер Черстерсон почему-то настаивал, чтобы ты сегодня в три часа попросил осмотреть ринг, а время уже близится к трем!—Тора была бледнее обычного.-- Фил... Нельзя ли как-нибудь обойтись без драки с Джексоном?
--Нет. По крайней мере, я не знаю, как уклониться от боя.
-- Каковы правила схваток боксеров-любителей в Лондоне в этом веке?
--Не важно, не имеет значения!
--Ну скажи! Прошу тебя! Я ведь все равно выясню _ так или иначе!
--Дерутся голыми руками, до конца. Раунд может продолжаться и две секунды, и двадцать минут. Он заканчивается только тогда, когда одного из противников сбивают с ног или укладывают на пол борцовским захватом. Тогда можно полминуты отдохнуть, еще восемь секунд уйдет на то, чтобы под-
няться на ноги. Бой может продолжаться и двадцать, и тридцать, и сорок раундов. Даже больше. А может и кончиться вот так.--Он прищелкнул пальцами в воздухе.
Тора молча смотрела на него.
--Не волнуйся!--успокоил ее Гарри.--Я постараюсь уклоняться от его ударов--такого трюка они не знают. Я навяжу ему ближний бой и поберегу руки--насколько возможно. Примерно в двадцатом раунде, когда у меня ослабеют ноги, я
позволю ему послать меня в нокаут и выплачу тем самым свой долг Ховарду.
--А потом?
-- А потом, Тора, мы свободны.
--Свободны?
--От Ховарда и даже от служителей закона! Там, на конторке ...--Гарри вытянул шею.--Тора! Где те два письма, которые я прислонил к канделябру?
--По-моему, с ними все в порядке,--отвечала она, вздыхая. Мистер Хордер вскрыл их и прочел. Потом он снова запечатал их и унес.
--Тогда нам нечего бояться. в тех письмах я ни словом не касаюсь его самого, значит, письма отправлены. А бутылка? Надеюсь, ты не пила из нее?
--Боже сохрани! Я ведь видела твое предупреждение, надетое на горлышко! Но почему вино нельзя пить? Что в нем?
--Там полным-полно порошка опиума. Тора, в «Пристани» я узнал гораздо больше того, на что надеялся. С помощью отравленной бутылки и двух свидетелей, которые сейчас находятся в Ламбете,--рука Гарри взлетела к жилетному карману и ощупала смятый клочок бумаги,--я докажу, что невиновен, и назову убийцу Аннет. Нам надо переплыть еще
одну реку и пережить еще один взрыв. А потом, милая, нам с тобой больше ничего не страшно.
--Гарри!
--Что?
--Мистер Ховард ...--Тора повернулась к двери, и зрачки ее расширились от ужаса.--Берегись его! Он ... сегодня он другой. Будь осторожен.
--Бояться Рона Ховарда?
И все же ... Когда Тора выходила и закрывала за собой дверь, у нее были такие глаза, что у Гарри сжался желудок Он должен забыть об этом, он обязан действовать очень быстроl Через десять минут он побрился, несмотря на то что лезвие бритвы было острейшим и он поцарапал шею. Умылся, наскоро оделся примерно в такую же одежду, какая была на
нем вчера, за исключением цветастого жилета (выбор Торы), который ему не нравился. Он причесывался перед зеркалом, когда дверь отъехала в сторону. В комнату тихо вошел Рон Ховард, эсквайр.
Он посмотрел на Гарри, и Гарри посмотрел на него. Оба молчали. День был темный, серенький, неестественно жаркий для данного времени года, предвещающий грозу, которая, впрочем, могла и не разразиться. Из-за закрытых окон, не снабженных даже рычагом, чтобы раму можно было поднять кочергой, здесь стало невыносимо душно.
Круглое красное лицо мистера Ховарда, побагровевшее от каких-то сильных чувств, было присыпано пудрой для волос. Он по-прежнему был в коричневом сюртуке и багровом жилете, в которых Гарри впервые его увидел. Но на нем были
серебряные запонки тонкой работы, а кармашек для часов украшали драгоценные камни. Ховард сел на стул с гнутой спинкой и вытянул ноги.
--Лорд Чермис,--заявил он,--со вчерашнего дня вы
злоупотребляете моим гостеприимством.
Гарри снова молча посмотрел на него.
--Вы также решили, что имеете право «диктовать мне условия»,--продолжал мистер Ховард, разглядывая носки своих туфель.--Мне вы не нужны, лорд Чермис. Правда, каждый джентльмен, который будет смотреть матч, выложит сто гиней. Не скрою, я много поставил на Джексона--он уложит вас, как только пробьет вашу смешную защиту. Однако,
сэр, я человек далеко не бедный. Матч можно отменить без малейшего беспокойства для меня. В самом деле...--Он поджал губы.--Несколько раз за ночь я думал: не проще ли перерезать глотки вам и вашей подружке. От вас можно было бы избавиться без шума.
Толстый человечек говорил совершенно серьезно. Он оперся о подлокотник и задумчиво подпирал рукою подбородок. Немного обдумав свои слова, он поднял глаза.
--Я джентльмен, сэр,--заявил мистер Ховард.--Возможно, именно потому я так и терзаюсь. Мой отец владел обширными поместьями, фамилию матери можно найти в Книге пэров. Я был знаменитым фехтовальщиком до того, как шпага вышла из моды. Вы, сэр, будете вести себя со мной как джентльмен с джентльменом. Иначе ...
Гарри отшвырнул расческу и повернулся к нему. Он сам вот-вот готов был взорваться.
--Иначе --что?--переспросил он.
Его собеседник не ответил. Казалось, он его даже не слышит.
--Во-первых,--сказал он,--оглядывая Гарри сверху вниз, но словно не видя его,--напрасно вы побрились. Щетина--отличная маска. Во-вторых, вам нельзя появляться на улице в таком сюртуке, жилете и галстуке--они слишком хорошего качества. Я принесу вам другую одежду.
Отодвинув дверь, Ховард бросил кому-то несколько слов, а сам остался стоять на пороге, глядя на Гарри. Гарри не мог выдержать его взгляда и опустил глаза. Он был напуган и понял, что лучше не скрывать этого. Они с Торой находятся в доме, где полным-полно убийц, которые, не колеблясь
ни минуты, перережут им горло. Риск боя без правил показался ему теперь очень незначительным.
Мистер Ховард чего-то ждал. Наконец, мимо него в комнату протиснулся  головорез, которого Гарри сбил с ног в оркестровую яму. На левой руке у него висели какие-то тряпки. При ближайшем рассмотрении оказалось, что он принес кожаную куртку до талии, а также очень грязный
жилет в цветочек и ярко-красный шейный платок. В правой руке он держал длинный нож лезвием кверху. За ним в тайник вошел второй головорез, повыше и по-
плотнее, обросший щетиной; в его руках не было ничего, кроме еще одного ножа. А за ними шла Тора с подносом в руках. На подносе был дымящийся бифштекс с кровью, яичница, ломти черного хлеба с маслом. Руки у нее так сильно дрожали, что на подносе звякала посуда.
--Дорогая моя!--проворковал мистер Ховард, и от его внезапного перехода Гарри испытал гнетущий страх.--Вы так добры к своему ... приятелю. А поднос такой тяжелый. Прошу вас, поставьте его вот сюда, на стол.
Снова звякнула посуда. Тора поставила поднос на шератоновский стол и быстро подбежала к Гарри, но их хозяин жестом приказал ей отойти и закрыл потайную дверь.
--Ну вот, сэр!--продолжал мистер Ховард, обращаясь к Гарри и отбрасывая всяческое добродушие.--Переодевайтесь, да побыстрее! Вы против?
--Нет.
--Отлично. Обмотайте шею платком, как будто под ним нет рубахи. Хорошо! Теперь жилет. Не слишком чистый, но, поскольку вы больше не джентльмен ...
Гарри вскинул голову и расправил плечи. Ножи в руках двух бандитов взметнулись вверх. Мистер Ховард расхохотался Гарри в лицо.
-- ... поскольку вы больше не джентльмен, вам нет нужды одеваться и вести себя как джентльмен. Теперь кожаная куртка. Смотрится отлично! Ну а сейчас, сэр, садитесь за стол--напротив меня--и завтракайте. А вы двое встаньте поближе и не спускайте с него глаз. Лорд Чермис допускает много ошибок, но он быстро двигается и смльно бьет. Берегитесь его!
Сам мистер Ховард снова уселся на стул с гнутой спинкой. Подняв пальцы рук, он сложил их кончиками и посмотрел на Тору. Тора стояла, прислонившись спиной к гардеробу. Ей вдруг стало ясно, какой страх внушает безжалостный человечек с лицом Купидона своим цепным псам.
--На подносе нет ни чая, ни кофе. Почему?
Тора откашлялась.
--В «Льве и ягненке» сказали, что в такое время дня их не подают. Какая-то ужасная женщина предложила мне пива или бренди.
--Не смейте называть ее так Это Кейт по кличке Стремительная. Она оказывает нашим клиентам разные услуги, а не только продает им крепкие напитки. Если она услышит, как вы ее обозвали, она вам нос сломает. Вы ведь не станете отрицать, что
она красавица?
--Я...
--Не важно. Лорд Чермис, ешьте!
Хотя совсем недавно Гарри умирал от голода, сейчас аппетит у него совсем пропал. Но маленький толстяк был прав--ему надо поесть. Некоторое время в душной комнатке, наполненной страхом и ненавистью, слышался лишь звон ножа и вилки.
--А теперь,--продолжал мистер Ховард,-- последнее предупреждение. Я трижды наблюдал, как вы деретесь. Вы уложили Джона Джексона левой--в перчатке. Вы нокаутировали Бристольского Молота той же самой левой. Вы отправили этого человека—он указал на огромного бандита--в оркестровую яму правой. Но били вы ниже уха.--Мистер Ховард помолчал, постукивая друг о друга кончиками
пальцев.--Не знаю и знать не хочу, лорд Чермис, где вы выучились так странно драться. Ваше искусство так распалило азартных джентльменов, что они готовы выложить по сотне гиней, лишь бы посмотреть, как вы это делаете. Но я... я заметил, что вы не решаетесь бить в голову. Я правильно понял?
--Да.
--Сегодня во время боя с Джексоном все будет не так. Нашим зрителям наплевать на скорость и сноровку. Они хотят любоваться мощными ударами, они жаждут крови!
--До чего же вы прямолинейны!--заметил Гарри, глядя поверх его плеча и видя будущее, которое вызывало у него отвращение.
--А! Так вы согласны? Отлично. Вы будете бить не только в корпус, но и в голову.
--Пусть Джексон дерется в своем стиле. Я буду драться в своем.
--Да неужели? Вряд ли! Вам придется бить его по голове. Иначе потом, когда погаснет свет, вас уже не будет в живых. В любом случае от вас уже не будет никакого толку.
Настала очередь Гарри рассмеяться Ховарду в лицо. Розовые щеки толстяка стали темно-багровыми.
--Думаете, вам удастся меня перехитрить?--спросил мистер Ховард.--Возможно! Но одного вы не сумеете ни сделать, ни предотвратить. Во время матча, что вполне естественно, ваша ...--он покосился на Тору,--подружка останется в этой комнате. И трое моих людей тоже будут здесь. Стоит мне прислать им весточку, что вы деретесь не так, как я хочу, и позвольте обрисовать вам, что случится с ней.
Мистер Ховард подробно обрисовал, что случится с Торой. Все было хуже, чем самые страшные кошмары, какие могли привидеться Гарри. Его чуть не вырвало.
--А потом,-- мистер Ховард пожал плечами,--она, может, и сумеет заработать себе на пропитание на панели, но я лично в этом сомневаюсь.
Гарри с размаху опустил левую руку. Первой его мыслью было опрокинуть стол и броситься на Рона Ховарда, эсквайра. Но как только он вскочил на ноги, в поясницу ему на дюйм впились лезвия двух ножей.
--Если он проделает такое еще раз,--сказал мистер Ховард своим головорезам--колите его прямо в сердце, и хватит с меня! Повторяю, я устал болтать.--Потом он посмотрел на Гарри.--Чермис, Чермис!--с грустью произнес он.--Если бы вы только знали, до чего глупо вы себя все время вели!--Маленькие глазки устремились в сторону письменного стола.--Вчера ночью,--продолжал он,--вы написали два письма. Сэр, иногда ваше невежество меня мзумляет! Неуже-
ли вы полагаете, будто старый лорд Черчиль, который вот уже два года как умер, до сих пор является верховным судьей Англии? До тех пор пока я не переправлю фамилию, его нельзя будет послать, и ваши мскуссные рассуждения не дойдут до судьи. Как и ваше письмо мистеру Черстерсону, если оно
будет послано по почте,--завтра рано утром он женится и уезжает из Лондона. И потом, сэр, в виде развлечения--только в виде развлечения!--мы можем разбить ту бутылку мадеры, на которую вы возлагаете такие большие надежды. Ну, что скажете?
Гарри стоял неподвижно, опустив голову. (Чумак перестал волноваться. Он понячл, что никто его не убьёт, иак как он просто реинкарнирован, но вот Тора).
Возможно, ему удастся спасти Тору, разбив пальцы о тупую башку Джексона; скорее всего, так он и поступит. Но если улики против убийцы, так тщательно собранные и полученные с таким трудом, выкинут в сточную канаву, как и содержимое разбитой бутыли ...
--А кстати!--Пропел мистер Ховард.--Вчера вы потребовали осмотреть ринг, на котором будете драться. Просьба была бы разумной, коли вы высказали бы ее должным образом. Вы все еще требуете осмотреть ринг, Чермис? Или вежливо просите моего разрешения, как один яжентаьмен у
другого?
И Гарри сдался. ( Конечно в этих условиях. Чумак никогда бы не сдался, но он понял, что должен играть по правилам сюжета. И когда продолжил разговор в душе искренне смеялся).
Он не только побит, но и унижен--ему снова пришлось унижаться перед Купидоном, против которого предостерегал его Черстерсон.
--Сэр,--отвечал он, прочистив горло,--Я покорнейше прошу вашего разрешения, как джентльмен джентльмена.
--Вот так-то!--Просиял мистер Ховард, потирая ручки.--Так куда лучше. А я, как джентльмен джентльмену,покорнейше позволяю вам осмотреть ринг. Вы будете драться так, как я желаю?
--Буду.
--Все лучше и лучше!--Выражение лица мистера Ховарда изменилось.--Мы сбавляем тон, верно? Что касается вашей подружки ...
Тут Тора, бледная, но не запуганная, напустилась
на них.
---lIеужели вы думаете, мне не все равно, что станется со мной?--презрительно спросила она.--Гарри, Гарри! Не позволяй им победить себя из-за меня!--Она круто повернулась к мистеру Ховарду. --Я ... не прошу, а требую! Я хочу побыть с ним как можно дольше! Я сама хочу осмотреть этот ваш ринг!
Их хозяин снова тихо потер ручки.
--Друзья мои,--объявил он,--в женщине я больше всего ценю силу духа--вот как, например, в Кейт Стремительной!—Он нахмурился.--Но ваше платье ... в таком квартале ...
--Это самый скромный мой наряд! И потом, сверху я накину серую мантилью--она вся в пятнах после того, как вчера я упала в грязь. Смотрите, вон она, в гардеробе!
--Ну что ж,--кивнул мистер Ховард,--тогда я не против.
Он одним прыжком вскочил на ноги. Поигрывая цепочкой для часов, вытащил из кармана часы и посмотрел на циферблат.
--Лорд Чермис, лорд Чермис!--проговорил он--
Будь у меня в руках хорошо отточенная шпага, легкая, но смертоносная, как гадюка, которую можно удерживать между большим и указательным пальцами правой руки...--Он выставил вперед большой и указательный пальцы.--Клянусь, сэр, я бы сумел уложить вас так, как, возможно, не под
силу даже Джексону. Но вы, кажется, не умеете фехтовать?
--Не умею.
--Жаль! И все же я не держу на вас зла.--Глазки мистера Ховарда плотоядно блеснули.--Нет, нет! Никакого зла! Вы двое согласны?—обратился он к бандитам.
Два голоса за спиной Гарри что-то прорычали знак согласия.
--Где ваши пистолеты? За поясом? Я вижу только ножи.
Оба рявкнули, что пистолеты при них.
-- Хорошо! Сейчас начало четвертого. Нам пора уходить. Билл, беги в «Льва и ягненка», разыщи хозяина в кабинете ... Нет, нет, мадам, никакого чепца ---пойдете с непокрытой головой, как Чермис. И пусть хозяин трпактира идет за нами и вооружится как следует. Пошли!
Гарри показалось, что он слышит гром в отдалении--день выдался жаркий и душный. Потайная дверь отъехала в сторону. Еще несколько секунд, и они спустились вниз и вышли на более-менее свежий воздух. Гарри успел как бы между прочим подхватить со стола бутылку с вином--их хозяин и
глазом не моргнул--и зашагал впереди вместе с Торой.
Билли и второй охранник следовали за ними, держа ножи наготове. Последним семенил их хозяин. На ступеньках, устланных турецким ковром, его голос звучал по-прежнему громко.
--Бой будет проводиться,--сказал он,--в заброшенной церкви ... Мне, наверное, следовало сказать--в пресвитерианской часовне, но сойдет и так! Предпочитаю слово «церковь».
--Не сомневаюсь, - заметил Гарри.
--Там,--елейным голосом продолжал мистер Ховард--сохранился помост с кафедрой проповедника, он располагается посередине. За кафедрой идет ряд когда-то внушительных кресел. Против амвона стоят два ряда сидений для особо почетных гостей. Остальные скамьи и сиденья сломаны. Но
там хватает места для полноразмерного ринга и зрителей. А теперь--берегитесь!
Билл бросился в боковую дверь «Льва и ягненка», очевидно, чтобы найти хозяина. Мистер Ховард открыл парадную дверь и высунулся наружу. По Уобурн-стрит гулял сильный ветер, он взметал горы
мусора, а запах свидетельствовал об отсутствии водосточных канав. Хмурое небо было затянуто облаками. Мистер Ховард закрыл дверь.
--Прохожих мало,--заявил он.--Церковь недалеко отсюда--вряд ли ищейки вас заметят.
--Спасибо большое,--кивнул Гарри.
Никто, даже Торы, не сумел разобраться в его
интонации. Мистер Ховард подозрительно покосился на него.
--Вчера ночью я раздумывал,--вкрадчиво заявил мистер Ховард,--не выдать ли вас полиции на Боу-стрит. Я передумал, поскольку вам известно о моем тайнике и немного--о моих делах. Но сдать вас я всегда успею--так сказать, последнее прибежище.
--Не сомневаюсь.
Снова тот же ровный, непредсказуемый голос. Мистер Ховард хотел было что-то спросить, но тут из «Льва и ягненка» вывалился рыжий здоровяк, распространявший вокруг себя запах джина. Он был не в духе, так как его вытащили из-за карточного стола. Под его засаленной кожаной курткой не видно было пистолета, но из кармана высовывался
кончик лезвия ножа.
--Кребс!
--Что, сэр?
--Мы идем в церковь. Билл и Морган пасут мужчину. Ты следи за женщиной.
--Ей-богу, я со всем удовольствием!
--Заткнись, мерзавецl
--Да ладно,--пробормотал сбитый с толку мистер Кребс.--Я только хотел сказать, что она хорошенькая девчонка, и ...
--Замолчи!
Мистер Ховард вышел на улицу, пропустил всех вперед и закрыл дверь за маленькой процессией. Ветер завывал все так же, разнося дым, пыль и отбросы. На южной стороне улицы не было ничего, кроме жилища мистера Ховарда, располагавшегося над «Львом и ягненком», за ними тянулись конюшни Барти. Остальное пространство занимала стена из серого кирпича--задняя стена театра «Приют актёра».
Никого не было поблизости, кроме проститутки, опершейся о стену театра. Ветер раздувал ее юбки. Хотя она была не старой, лицо ее покрывал такой толстый слой белил и румян, что Торе и Гарри показалось, будто на ней надета маска. Рон Ховард, эсквайр, повел их через дорогу. Они прошли широким переулком и очутились в узком и грязном тупичке. По словам Ховарда, здесь также была Уобурн-
стрит. Он повернул направо, потом налево. Хотя улица в этом месте была пошире, жители верхних этажей противоположных домов могли бы, высунувшись из окон, обмениваться рукопожатиями. Грязь и мусор мешали ходить после любого дождя.
--Рассел-Корт,--проворчал мистер Ховард.--Нам налево, пятьдесят ярдов вперед, и ...
Они пришли к месту назначения. И до сих пор подобные курьезы можно обнаружить на задах домов, стоящих на Друри-Лейн. Время оставило свой след на зданиях, мумифицировав древесину: даже окна выглядели целыми. Достав большой ключ, мистер Ховард отпер дверь. Когда он пропустил
всех внутрь, звяканье железной цепи, вошедшей в гнездо, стократно усилило эхо ..
--Со времен Оливера церковью никто не пользовался, кроме нас,--заявил мистер Ховард.--Представляете? Может быть, в этих стенах молился сам Кромвель] Обратите внимание, лорд Чермис, пол здесь твердый, деревянный. Мягко тут не упадешь.
--Мистер Ховард, мне уже доводилось падать на такой же деревянный пол. Разумеется, он был накрыт ковром.
--А не на землю?--вдруг вмешался головорез по фамилии Кребс-- Где это было, приятель? И когда?
--Через сто двадцать лет, когда все твои хозяева давно сгниют в могилах. Да! И много-много времени спустя после того, как наш величайший боксер без перчаток, Джем Мейс, побил Тома Аллена в Луизиане.
--Ну и ну!--вскричал Билл.
--Вы намерены запугать нас, лорд Чермис?--сухо и вкрадчиво осведомился мистер Ховард.
-- Я еще не начал пугать, мистер Ховард.
Щуря глаза в полумраке, Гарри шел за остальными по гулкому полу. Он почти ничего не видел, кроме теней и смутных очертаний. В окнах были очень толстые цветные стекла в виде красных, синих, малиновых и желтых ромбов, и казалось, что процессия движется в свете огромного фонаря с раз-
ноцветными гранями.
Вдруг мистер Ховард замер на месте. Он заговорил тихо, но быстро и встревоженно.
--Билл! Краблс! Моган!
-- Что, хозяин?
--Рассредоточьтесь, достаньте пистолеты. Морган!
-- Чего?
--Чермис не сбежит: дверь заперта на замок и на засов. Вот ключ. Возьми его.
--Ага, но чего ...
--Кроме нас, в церкви есть кто-то еще.
Морган, шотландец в шотландской церкви, издал сдавленный крик--то ли выругался, то ли вознес молитву. Мистер Ховард сохранил холодный и презрительный вид.
--Успокойся: они такие же люди, как и мы. Посмотри вперед. В высоких креслах за кафедрой сидят пять человек!
Теперь все расслышали щелчок: один из сидевших на помосте раскрыл трутницу. В тот же миг Гарри схватил Тору за руку, подтащил ее вперед и поставил у себя за спиной. Билл, развернувшись,
кинулся за ними и сделал выпад левой рукой, в которой был зажат нож, но промахнулся на несколько дюймов.
Теперь и Билл, и Кребс, и Морган--всем пришлось
повернуться к кафедре, которая находилась перед ними на высоте примерно двух футов от пола. Вспыхнул трут, и зажглась свеча, стоящая на кафедре в ярком новом серебряном подсвечнике. Вдруг с одного из кресел поднялась огромная фигура, слов-
но намереваясь прочесть проповедь. Гарри вздрогнул. Вот уж кого он меньше всего ожидал здесь увидеть! На человеке был зеленый облегающий сюртук с меховой опушкой и аксельбантами. На груди мерцала звезда ордена Подвязки.
--Вот интересно!--загремел густой знакомый бас.--Вы что же, будете стрелять в принца Уэльского?



















       Г Л А В А  9

Воцарилось молчание. Гарри переводил взгляд с принца на мистера Ховарда. Массивная фигура принца в зеленом сюртуке возвышалась над кафедрой. Он был совершенно трезв, но лицо его
под коричневым париком раскраснелось, а шляпа с перьями сбилась набок, серые глаза навыкате метали молнии.
Ховард стоял внизу, между двумя рядами сидений. Гарри показалось, будто личико Купидона, словно оно было восковым, вдруг начало плавиться и таять--остались только зубы и злобное выражение. Маленькие глазки злобно смотрели на Гарри; до той минуты Гарри даже не подозревал, насколько толстяк его ненавидит.
--Послушайте-ка меня!--загудел принц. Он гулко
хлопнул рукой по кафедре--удар пришелся между свечой и древними песочными часами.--Сегодня бой не состоится!--провозгласил принц.--Я даже не говорю о том, что Джон Джексон, с которым я и сам неоднократно сходился на ринге, почти на семь фунтов тяжелее лорда Чермиса. Кроме того, Джексон --чемпион Англии. Но вон тот джентльмен,--
принц кивком указал на Гарри,--является пэром; выставляя его в качестве боксера, вы наносите оскорбление мне. Он не будет драться с боксером-профессионалом--разве что в перчатках и в официальном бою. Таков мой приказ, мистер
Ховард. Если ослушаетесь, пеняйте на себя.
РОон Ховард, эсквайр, низко поклонился. Голос его сделался медовым, однако под напускной покорностью крылась наглость, и принц это понимал.
--Если мне будет позволено говорить, ваше королевское высочество ...
--Да?
--Позвольте напомнить, сэр, когда вы отправляетесь на поиски приключений под титулом графа Честера, вы подчиняетесь английским законам.
-- К черту законы,--отмахнулся принц.
--Позвольте также напомнить вам, что этот дом принадлежит мне. Ни один человек, какое бы высокое положение он ни занимал, не может войти сюда без моего позволения.--Мистер Ховард возвысил голос.--И наконец, позволю себе обратить ваше внимание на то, что со мной трое вооруженных слуг.
Принц разглядывал Ховарда с искренним интересом.
--Вот как!--негромко проговорил он.--Тогда, сэр, возможно, они не будут возражать против боя с моими спутниками? Позвольте представить их вам.
Элегантно и с огромным достоинством принц понес свое массивное тело к самому дальнему от кафедры креслу с высокой спинкой.
--Фред, дружище!
С кресла поднялся высокий толстый человек, закутанный в длинный плащ; его шляпа с перьями была низко надвинута на густо усыпанные пудрой волосы, перехваченные сзади черной военной ленточкой. Хотя его багровое лицо напоминало лицо принца Уэльского, выглядел он куда более
устрашающе.
--Мой брат Фредерик,--заявил принц.--Его королевское высочество герцог Йоркский. Как вам, без сомнения, известно, он является командующим армией. Многие офицеры считают его превосходным стрелком. Фред, ты вооружен?
--О, у меня две пушки,--проворчал брат Фредерик.
Герцог Йоркский не спеша оглядел Ховарда с ног до головы, потом осмотрел Билла, Моргана, Кребса и покачал головой.
--Многовато, знаете ли.--Неожиданно он улыбнулся и сел.
--Сэр Джон Лейд!--провозгласил принц.
Гарри вздрогнул. Тора вышла из-за его спины и
встала рядом; теперь она крепко держала его за руку. Из-за спины принца выдвинулся крепко сбитый невысокий человек, голову которого украшала новомодная шляпа с плоским верхом-- предшественница цилиндра. Шляпа была сдвинута набок. Хотя внешне он не был похож на вчерашне-
го одноглазого кучера, его голос и манеры оказались соответствующими.
--Я, сэр, сам вышел из низов!--заявил он.--Моя собственная жена когда-то была содержанкой одного головореза из их краев. Он окончил свою жизнь в Тайберне, гореть ему в аду, а я получил девчонку. Помнишь меня, Кробс? Я уложил тебя дважды--в драке за кофейней Уиллса. Ты бы не встал, если бы твои дружки не подкупили кого следует. Но не скрою, --он похлопал себя по бокам,--пистолеты в таком деле надежней!--Он тоже сел.
Принц величественно повернул голову влево.
--Мистер Кевин Черстерсон! Кажется, мистер Черстерсон был одним из последних, кто участвовал в дуэли на шпагах. Он заколол своего противника после того, как его собственная шпага сломалась. Стреляет он прилично, если руки у него не дрожат. Дрожат у тебя руки, Кевин?
Мистер Черстерсон, который ободряюще подмигивал Гарри, встал и сделал серьезное лицо.
--Вашему королевскому высочеству прекрасно известно,--отвечал он в самой изысканной манере,-- что завтра я вступаю в брак с моей дражайшей Геккой. Дамы, благослови их Бог, не любят, если жених ложится в брачную постель пьяный в стельку. Не знаю почему, но им это не нравится.
Он взметнул вверх из-под плаща обе руки. В воздух взмыли два пистолета, их начищенные дула сверкнули в пламени свечи. Мистер Черстерсон скромно скрестил их, поклонился и сел.
--Сэр,--повторил он,--я совершенно трезв.
Принц повернул голову еще левее.
--Майор Мак-Грегор!--провозгласил он.--Когда-
то он досрочно был про изведен в командиры полка и прославился храбростью во время американской войны. Майор Мак-Грегор предпочел принести два мушкета и кавалерийскую саблю. Верно, Мак-Грегор?
--Клянусь Богом,--проворчал майор Мак-Грегор, высовывая из темноты кончик крючковатого носа и выбритый до синевы подбородок.--Коли не выйдет с одним, поможет другое! Вот первый закон войны, сэр!
Принц снова повернулся к Рону Ховарду, эсквайру, и оглядел его весьма неодобрительно.
--Вот какие у меня на руках карты,--заявил он.--Играете?
--Ваше королевское высочество, лично у меня никакогоборужия нет!
--У меня тоже. Так вы играете?
Толстяк мялся в нерешительности. Потом быстро свистящим шепотом скомандовал что-то своим подручным.
--Вы знаете, что делать,--прошипел он.--Бегом!
Билл и Морган, засунув пистолеты за пояс, ринулись к двери. Их тяжелые шаги эхом отдавались на деревянном полу. Они почти исчезали в полумраке, расцвеченном красными, желтыми, синими и малиновыми лучами из окон. Герцог Йоркский тут же вскочил, откинул полы плаща и сделал шаг в сторону, вытянув вперед негнущуюся правую руку; в левой он небрежно держал второй пистолет.
--Джон! Подстрелить их?
--Не сейчас, это неспортивно!--возразил сэр Джон Лейд, также вскакивая.--Не станем же мы стрелять им в спину!--Он закричал, и голос его стократно усилился благодаря эху в пустом церковном зале.--Повернитесь, трусы, и покажите, на что вы способны! Повернитесь и стреляйте!
Билл и Морган стрелять не собирались. Послышался скрежет отодвигаемого засова, слышно было, как дрожит ключ. Наконец, Моргану удалось вставить его в замок. Щелчок--дверь открылась, беглецы исчезли.
--Мистер Ховард!--рявкнул принц.--Куда пошли ваши люди?
Кланяясь, Рон Ховард, эсквайр, самодовольно осклабился.
--Откровенно говоря, ваше королевское высочество ...
--Говорите!
--Сэр, они пошли за судьей с Боу-стрит и его ищейками. Боюсь, против полусотни «красногрудых» даже ваши благородные спутники окажутся бессильны. Лорд Чермис не избегнет своей участи. Его уведут и повесят, хочет того ваше
высочество или нет.
-- Как бы не так, клянусь Богом!--зарычал майор Мак-Грегор, поднимаясь в полный рост.
Принц Уэльский жестом призвал его к молчанию. Он сурово оглядел Гарри и Тору, которые рука об руку
вышли вперед. Крепко схватившись за перила, принц впился взглядом в песочные часы, как будто спрашивая себя, скоро ли закончится служба. Казалось, он еще вырос и сделался шире.
--Милорд Чермис, мисс Борх!--Его раскатистый бас посуровел.--Сейчас я не намерен касаться некоторых вопросов. Однако должен признать: ваше поведение в последние два дня несказанно удивило и опечалило меня.
--Послушай, Джордж!--вмешался герцог Йоркский.
--Что такое, Фред?
--Черт побери, сегодня ты--только граф Честер! Неужели так уж нужно читать им нудную проповедь в духе самого старика?
--Хм! Ладно!--согласился принц, на которого подействовали слова брата.--Я действительно не могу сейчас вести себя так, как обязывает мое положение. Однако!--Он заговорил так серьезно и с таким достоинством, что все поневоле замолчали.—Лорд Чермис!--Принц поклонился.--До меня дошли вести, будто две ночи назад, в Карлтон-Хаус, мы с вами обменялись довольно резкими словами. Правда, я почти ничего не помню. Тем не менее я благодарен вам, сэр. Вы напомнили мне об одном происшествии,
о котором я ... вынужден был забыть.--Взгляд принца затуманился.--Я высоко ценю вас. Когда мистер Черстерсон явился ко мне и умолял защитить вас, я с радостью прибыл на помощь. Майор Мак-Грегор, позвольте вам напомнить, настоящий кудесник в том, что касается всевозможных замков.
Гарри тоже поклонился.
-- Ваше королевское высочество ...--начал он.
--Погодите!--властно перебил его принц. --Далее, сэр, примите мои извинения. Вчера некий виг, настолько высокопоставленный, что нет нужды упоминать его имя, без моего ведома забрал дюжину людей из Гренадерского полка, призванного охранять Карлтон-Хаус. Один предатель-лакей сообщил ему о записке, переданной вам Черстерсоном. Те люди
следили не только за вами, но также и за теми, кто предоставил вам убежище. И за это, лорд Чермис, примите мои искренние извинения.
Гарори снова поклонился--на душе у него потеплело.
--Сэр! В ваших извинениях нет нужды, поскольку ...
--Напротив. Они весьма необходимы.
--Можно спросить, почему, сэр?
--Можно. Поскольку остальные вопросы решаются не так просто. Потому что... Черт меня побери,--добавил принц, чуть наклоняясь вперед и разглядывая черную кожаную куртку Гарри,--неужели вы такой закоренелый пьяница, что постоянно таскаете с собой бутылку?
--Сэр, данная бутылка--важная улика. Мистер Черстерсон! Прошу вас, сохраните ее, а также эту записку с адресом в Ламбете!
--Охотно,--отозвался мистер Черстерсон, вставая и наклоняясь с амвона. Гарри, приблизившись, протянул ему бутылку и записку.--Разрази меня гром! -- добавил Черстерсон.--У меня эта бутылка будет в надежном месте!
-- Нет!--встревоженно закричал Гарри.--Не пейте! Ради всего святого, не пейте! Она отравлена!
--Отравлена?--Мистер Черстерсон позеленел.
--Да. Вы мне верите?
--Верю.--Черстерсон торопливо сунул бутылку и записку во внутренний карман плаща.--Так мне легче будет соблюсти зарок: ни одна капля спиртного не смочит мои губы до тех пор, пока я не женюсь на сладчайшей Гекке! Уф!--Поклонившись принцу, он сел.
Во время наступившей паузы всем показалось, что принца окутало темное облако.
--Лорд Чермис!--сказал он.--Повторяю: с прочими
делами покончить будет не так просто. Вы обвиняетесь в том, что сбежали вместе с присутствующей здесь мисс Борх.
--Это правда, сэр.
--Хм! Вы сознаетесь. Отлично! Мы не можем слишком сильно сердиться на вас за ваше бегство. Однако ходят слухи: чтобы иметь возможность сбежать, вы задушили горничную вашей жены, приняв ее по ошибке за свою супругу. Как ваш принц и будущий король, я спрашиваю вас: правы ли
ваши обвинители?
--Меня обвинили ложно, сэр!--почти прокричал Гарри.--Надеюсь, скоро все разъяснится.
Тора сжала руку Гарри, призывая его к молча-
нию, и подняла вверх умоляющий взгляд.
--Ваше высочество!--заговорила она самым сладким голосом.--Позволите ли сказать слово и мне?
--Черт меня побери, --проворчал снова сбитый с толку принц. Обернувшись через плечо, он обратился к сэру Джону Лейду.--Я говорил, у девочки есть характер!--Он величественно махнул рукой.--Мадам, ваше поведение в высшей степени недостойно и неженственно. Вам не следует находиться здесь, среди грубых и ... похотливых мужчин. Но раз уж вы здесь, говорите!
--Полагаю, сэр,--продолжала Тора,--вас можно
назвать одним из столпов английского законодательства ... То есть вы имеете право вершить суд наравне с судьями?
--Хм! Да!--сказал принц, потирая пальцы о сюртук.--Раз многие твердят об этом, несомненно, так и есть. Да, мадам, вы правы. Ну и что?
--Позвольте же Гарри изложить суть дела вам!
--Что?! --переспросил ошеломленный принц.
--Прошу вас, позвольте Гарри,--прежним звонким голосом повторила Тора,--изложить суть дела вам!
--Хорошо. Но предупреждаю, мадам: дело настолько увлекло меня, что я затребовал копию показаний, снятых мировым судьей по фамилии Хопкинс, Я получил их и прочел--все они свидетельствуют против вас. Однако меня, льщу себя надеждой, трудно ввести в заблуждение. Не будь я уверен, что ...
--А если бы вы были уверены в его невиновности, сэр?
Принц хлопнул рукой по кафедре.
--В таком случае, мадам, я бы известил надлежащие органы власти, и лорда Чермиса немедленно освободили бы. И ни один житель нашего королевства... кроме короля, моего отца, на мнение которого трудно повлиять... не мог бы и пальцем его тронуть. Даю вам честное слово! Теперь, ког-
да вы предупреждены, лорд Чермис, готовы ли вы изложить мне суть дела?
--Сэр, я ни о чем другом не мечтаю.
Принц снова стукнул кулаком по кафдере.
--Ей-богу, вы все мне расскажете--в Карлтон-Хаус, сегодня же вечером!--Принц замолчал. Казалось, он ненадолго заглянул к себе в душу, и ему не понравилось то, что он там увидел.--Мисс Борх, --продолжал принц, отвернувшись и как будто с некоторым усилием,--я уже не молод. Боюсь, что
многие мои клеветники правы. Но я стараюсь во всем следовать своему девизу: «Я служу».
Все молчали.
--Те, кто распускает обо мне гнусные сплетни, просто дураки,--продолжал принц Уэльский.--Они считают меня болваном. Принц я или король, но я позабочусь о том, чтобы справедливость восторжествовала. И ни один мой подданный не уйдет, не добившись правды!
Глаза принца наполнились слезами от жалости к самому себе, но в ту минуту невозможно было не полюбить его или усомниться в его искренности. Мистер Черстерсон смотрел в пол. Майор Мак-Грегор беспокойно ерзал на месте. Смушенный сэр Джон Лейд молчал. Герцог Йоркский, который, очевидно, не знал, на что решиться, откашлялся. И вдруг в полумраке, расцвеченном разноцветными лучами, послышался высокий, скрипучий, надменный голос, знакомый большинству из присутствующих.
-- В таком случае прошу вас выслушать и меня, ваше королевское высочество!
Это был полковник Хенкс. Вначале все услышали скрип его армейских сапог, затем
он весь вышел на свет. Шляпа с плюмажем из белых перьев была сдвинута почти на самое ухо. Черный военный плащ, запахнутый наглухо, оттопыривался на груди. Страх снова овладел всем существом Торы. Она заметила, как блеснули золотом эфесы двух шпаг.
--Надеюсь, господа, вы меня знаете?
--Да, мы вас знаем,--проворчал герцог Йоркский. --Молодой Чермис пытался научить вас хорошим манерам при помощи незаряженного пистолета. Как ему это удалось, одному Богу известно!
Пропустив мимо ушей слова герцога, полковник Хенкс обратился непосредственно к принцу Уэльскому.
--Именно дело о незаряженном пистолете вынудило меня обратиться к вам за помощью, ваше королевское высочество!
--Как же вы нашли меня?
--Один подручный вон того... типа,--полковник смерил косым взглядом Рона Ховарда, побледневшего от ярости,--предложил мне утром внести сто гиней за право посмотреть бой. Таких денег у меня нет и не будет...--полков-
ник сделал паузу,--пока Чермиса не схватят и не пове-
сят. Но небольшая сумма, уплаченная одному из лакеев в Карлтон-Хаус, помогла мне выяснить местоположение вашего королевского высочества.
--Так! И что же?
--Вот.--Полковник Хенкс со звоном извлек из-под плаща две шпаги и протянул их вперед. Сверкнули стальные клинки; хотя шпаги были не слишком длинные, их жала были остры как иглы.
--Я готов был честно драться с ним на пистолетах,--выпалил полковник Хенкс.--Он перехитрил и обманул меня! Он нарушил дуэльный кодекс, как всем вам хорошо известно.
Неужели меня можно превратить в посмещише? Я требую права сойтись с ним здесь и сейчас] Мы будем драться на шпагах. Поскольку ваше королевское высочество находится здесь
инкогнито, вы можете следить за ходом боя и судить его!
--Постойте!--послышался вдруг голос, который они едва узнали.--С позволения вашего королевского высочества, всего одно слово!
Рон Ховард сморщил личико Купидона, руки его
были сжаты в кулаки.
--Я тоже джентльмен,--тихо сказал он.--Надеюсь, вы помните, что некогда я неплохо дрался на шпагах. Что же касается моего происхождения, то по материнской линии ...
--Мне все известно, мистер Ховард,--холодно отвечал принц.--Иначе я не называл бы вас сэром. Что дальше?
--Поскольку лорд Чермис неоднократно оскорблял и обманывал меня, я прошу права драться с ним на шпагах! Здесь и сейчас!
Гарри Андерсен с легкой застывшей улыбкой на лице шагнул вперед. Отчаяние охватило Тору. Она пыталась удержать его. Но было слишком поздно.
--Джентльмены, хотите посмотреть честный бой? --громко спросил Гарри.
Ответом ему была мертвая тишина.
--Насколько я понимаю, в зале можно быстро очертить ринг в двадцать четыре фута, огороженный надлежащим образом. Несомненно, будет и освещение.
--Что же дальше, мой дорогой сэр?--спросил принц.
--Мой противник,--отвечал Гарри,--выходит на ринг со шпагой и пользуется ею по своему усмотрению. Мне шпага не нужна--я не умею фехтовать. Мои руки будут защищены только боксерскими перчатками. Я не стану хватать шпагу
за лезвие или применять другие недостойные приемы. Если он убьет меня--отлично, так тому и быть! Но если он окажется в нокауте и не поднимется через тридцать восемь секунд, я стану победителем. Согласны?
--Черт побери, Чермис!--вскричал герцог Йоркский, вскакивая с места.--Так не пойдет!
-- Почему, сэр?
--Вам не победить! Ни один боксер не выиграет поединка с фехтовальщиком!
Сапоги герцога Йоркского отчаянно скрипели, плащ развевался, а черные брови изумленно поднялись на красном одутловатом лице.
--Мне приходилось видеть подобные поединки! Боксер встает в боевую стойку. Фехтовальщик делает выпад, и боксер не может избежать укола ни уклонившись в сторону, ни отскочив назад, ни пытаясь отбить клинок!
--Это всем известно, Фред,--начал было его брат.
Огрызнувшись, герцог йоркский снова повернулся к Гарри.
--Когда боксер, получив укол, пытается дать сдачи, фехтовальщик отскакивает назад и находится вне пределов его досягаемости. Через несколько минут боксер весь в крови. Фехтовальщик колет его в ноги--в икры, и скоро боксер падает. Если фехтовальщик парень честный, он лягает своего
противника и говорит: «Иди с миром». Если же он непорядочен...--Герцог Йоркский живо изобразил, как фехтовальщик добивает лежащего на земле противника.--Что вы на это скажете, а?-- требовательно спросил сын Георга Третьего.
--Фред!
--Что, Джордж?
--Прошу тебя, сядь и заткнись.
Герцог Йоркский подчинился. На груди принца Уэльского сверкнула звезда ордена Подвязки. Он снова поднялся и стукнул рукой по кафедре.
--Полагаю, мне следует разрешить бой,--сухо и важно заявил он, еле скрывая радость от предстоящей забавы.--Похоже, у вас, лорд Чермис, слишком много врагов. С вами желает драться полковник Хенкс. Мистеру Ховарду тоже не
терпится с вами схватиться. Выбор за вами. С кем из них вы встретитесь первым?
Гарри перевел дыхание.
--С обоими,--заявил он.--Вместе, одновременно!
Снова в зале воцарилась мертвая тишина.
--Черт побери!--простонал мистер Черстерсон, обхватив голову руками.
Доподлинно известно, что сэр Джон Лейд снял шляпу и трижды ударился головой о край кафедры. Он делал так и прежде, а потому не причинил себе вреда.
--Чермис, вы сошли с ума!--закричал герцог Йоркский.
Теперь с места поднялся майор Мак-Грегор.
--Может, он и сошел с ума,--заявил он,--но, клянусь всеми святыми угодниками, мне нравится такое безумие! Джентльмены, ставлю сто фунтов наличными на Чермиса!
--Принято!--вскричал герцог Йоркский, поразив всех присутствующих: герцог славился своей скупостью и редко делал ставки.--Малый мне по душе, но дело есть дело!
--Что до меня,--спокойно и беззаботно отозвался принц,--ставлю шесть к одному на моего друга Чермиса--на любую сумму!
--Даю тысячу гиней!--отрезал сэр Джон Лейд.--Йорк прав. Он не выстоит против одной шпаги, не говоря о двух.
--У меня,--пропел мистер Черстерсон,--нет ни фартинга, кроме денег на свадьбу. Но, клянусь, я выпью эту бутыль с ядом, если Чермис не уложит их обоих!
--Кстати,--с натугой произнес принц,--я не имею права отсчитывать время, так как сделал ставку. Но если вы сделаете для меня исключение, отдавая должное моему положению, матч продлится не долее получаса, а может, и ...
Все хором попросили принца вести счет времени.
Тора с трудом прошла вперед и села на переднюю
скамью. Ей было больно даже смотреть на Гарри, надевавшего перчатки. И, как уже бывало прежде, девушке показалось, что больше она не выдержит.
Кребс, следуя указаниям мистера Ховарда, принялся с невероятной скоростью устраивать ринг. Сначала он достал и воткнул в ямы на полу тяжелые дубовые сваи. От глухих ударов у Торы разболелась голова. Между свай туго натянули разноцветные канаты! Если бы Тора захотела, она, перегнувшись вперед, могла бы дотронуться до них. Из ящиков, стоящих вдоль стены, Кребс извлек два больших масляных фонаря в медных футлярах. Ринг
осветился вначале синим, а затем желтым светом. Кребс ловко прикрепил фонари к сваям.
Тора заткнула уши руками. Немногочисленные
зрители азартно кричали, делая ставки. Их черствость поразила ее, хотя она и помнила: в восемнадцатом веке подобное поведение было в порядке вещей. Тут подал голос полковник Хенкс, стоящий в центре ринга.
--Вы намерены и далее унижать меня, джентльмены? Неужели вы хотите, чтобы я дрался бок о бок с этим...этим...--Он смерил мистера Ховарда злобным и презрительным взглядом, тот ответил полковнику тем же.
--Полковник Хенкс, сэр!--обратился к нему мистер
Черстерсон.
--Да, мистер Черстерсон?
--Насколько мне известно, мистер Ховард--вор, сводник и скупщик краденого. Он укрывает беглых преступников или выдает их--смотря что выгоднее. Он лжец, обманщик, на его совести не одно убийство. Однако при всем при том он--внук герцога.
У полковника перекосилось лицо.
--Он--внук герцога? Вы клянетесь, сэр?
--Спросите у его королевского высочества.
После борьбы с собой полковник Хенкс повернулся к мистеру Ховарду. Тот провел на полу линию мелом.
--Мистер Ховард,--полковник поклонился, однако видно было, что Ховард не стал для него симпатичнее, --я заблуждался в отношении вас. Сражаться рядом с вами--большая честь для меня. Позвольте предложить вам на выбор одну из моих шпаг.
--Это для меня, сэр, большая честь сражаться с вами,--маслянисто улыбаясь, отвечал Ховард.
Полковник Хенкс отступил в сторону, мистер Ховардвыбрал шпагу. Союзники отсалютовали друг другу; клинки, взметнувшиеся вверх, сверкнули в свете ламп. Оба принялись стаскивать с себя верхнюю одежду и швырять ее на канаты.
Гарри, надев перчатки, сел на скамью рядом с Торой.
--Гарри!
--Все в порядке,--прошептал он, обнимая ее за плечи.--Все хорошо.
--Ничего подобного, Гарри! Зачем? Зачем тебе все это? Ведь ты был уже в безопасности, еще чуть-чуть и ...
--Тора,--тихо перебил он,--неужели ты не понима-
ешь: я поступил так нарочно, я не полный осел.
--Но ...
--Во-первых, я не могу ждать. Если два фехтовальщика дерутся сообща и вместе делают выпады, они скоро прикончат меня. Но те двое не могут драться вместе: они ненавидят друг друга. Каждый будет драться в своей манере и мешать
другому. На мне плотная кожаная куртка--она защитит меня от легких уколов. Перчатки набиты войлоком, а не соломой, около восьми унций--в них я продержусь. Напрасно герцог Йоркский напомнил им про ноги. Их защищать мне будет тяжелее всего ... Тора!
Тора поняла: он готовится признаться в чем-то
важном.
--Вчера утром я рассказал тебе не все, что мне известно о фехтовании.
--Значит, ты все же владеешь шпагой?
--Нет, никогда в руке не держал. Я сказал тебе правду. Зато я часто наблюдал за поединками. Мне нравится, как движутся фехтовальщики, мне нравятся их скорость, ловкость, легкость. Мальчиком я представлял: именно таким должен быть бокс.--Он убрал руку с плеча Торы и посмотрел на свои перчатки.--Но божество по имени публика не нуждается в красивом бое. Она жаждет крови. А поскольку моя жена в прошлой жизни изводила меня разговорами о деньгах и грызла за неспособность их добыть, я поневоле превратился в мясника, который зарабатывает на пропитание примитивным мордобоем. Теперь ты понимаешь, почему я ненавижу свое ремесло?
Всякий раз, как я отвешивал мощный удар, я бил «толпу». Всякий раз, как я отправлял противника в нокаут и видел, как он бессильно валится на канаты, я бил «толпу». Мои теперешние противники для меня та же «толпа». Что такое чемпион, Тора? Это человек, победивший «толпу».
Побледнев, он вскочил на ноги.
--Гарри!--позвала Тора.--Не теряй головы! Ты не должен ...
--Лорд Чермис!--произнес голос с возвышения.
--Да, ваше королевское высочество?
--На моих часах почти четыре. Ваши противники готовы. А вы?
--Готов, сэр!
Пролезая под канатами, Гарри обернулся и улыбнулся Торе.
--Помолись за меня, любимая,--сказал он.--Меня ждет тяжелый бой.
Тора зажмурилась и откинула голову на спинку
скамьи. Она не увидела первого выпада и мощного ответного удара. Перед ее глазами проплывали картины из прошлого--точнее, будущего. Фонари высветили противоположный угол церковного зала. Он заблестел красным, желтым, синим и ма-
линовым--переливались разноцветные ромбы на окнах. Стали видны сгнившие стенные панели, покрытые слоем грязи.
И вдруг каким-то чудом зал превратился в ее церковь, церковь, которую она знала с детства. Она принадлежала какой-то другой, раскольничьей протестантской секте; несмотря на голос отца, слышный за шуршанием газеты, она так и не поняла,
о какой секте идет речь. Однако Тора явственно видела призрачную паству, стоящую в зале, в котором сейчас очертили боксерский ринг.
Она слышала, как скрипят половицы под ногами пастора за ее спиной. Призрачная паства встала, с шумом раскрыла молитвенники, и все запели под хрипящие звуки органа.
«Веди нас, Божественный свет!» Это был гимн. Пропев гимн, все сели, подняв еще больше шума. Проповедник откашлялея. Что он собирается делать: молиться или читать проповедь? Нет. Кто-то попросил ее, Тору Борх, прочесть молитву. Ее губы беззвучно задвигались.
«Господи,--дрожа, просила она,--выведи нас из клетки, в которой мы очутились! Верни нас в наше пространство и время! Освободи от этой грязи, и жестокости, и высокомерия. Разве не слышал ты всего минуту назад, как худшего из людей назвали Достойным, потому что он внук герцога,--и ник-
то не засмеялся и даже не улыбнулся?
Неужели моего возлюбленного, моего мужа навеки поставят на колени? Раз за разом он встает, он побеждает врагов, и я рада за него. Но сейчас кровь ударила ему в голову--он на моих глазах меняется с каждым часом, и я боюсь. Отпусти его! И если сочтешь, что я достойна, отпусти и меня тоже!».
--Дай ему! Врежь ему! Дай ему!
Рев голосов, топанье ног, свист, крики ... Тора очнулась, выпрямилась и посмотрела на ринг.
С тех пор как Гарри поднырнул под канаты, на ринге многое изменилось. Гарри не спеша подошел к черте, дотронулся до нее носком ноги и отступил, встав в боевую стойку. Он высоко поднял обе руки, защищая голову. Два его противника, разойдясь довольно далеко друг от друга, смотрели на него из-за черты. Полковник Хенкс находился справа от Гарри. Его стойка была классической. Согнув правую ногу в колене и чуть отставив в сторону носок, полковник нацелил в Гарри смертоносное жало. Крепко сжав эфес, полковник придерживал лезвие большим
и указательным пальцами. Левую руку он отвел чуть назад и в сторону, изящно приподняв кисть, словно для того, чтобы удержать равновесие.
Слева стоял мистер Рон Ховард; только его Гарри и боялся по-настоящему. Его поза казалась более небрежной. Рубашка с воротом засалилась от грязи. Хотя стоял он примерно в такой же позиции, что и полковник Хенкс, шпагу он держал легче и как будто небрежнее.
Загремел знакомый раскатистый бас.
--Время!
Свет фонаря упал на неподвижные клинки. В первый миг никто не шевельнулся. На помосте воцарилась мертвая тишина. Оценив обстановку, Гарри решил, что полковник Хенкс нападет первым. Он угадал. Полковник, гибкий и проворный, несмотря на возраст, сделал мощный выпад, целя Гарри в грудь. Правая рука Гарри в боксерской перчатке снизу отбила клинок. Зазвенела сталь. Гарри нанес полковнику сокрушительный удар левой в челюсть. Полковник Хенкс, у которого голова пошла кругом,
едва успел отскочить назад и занять оборонительную позицию.
Тут мистер Ховард сделал выпад из четвертой позиции, метя Гарри в сердце. Гарри едва успел отвести шпагу в сторону левой рукой и
отскочить назад. О том, чтобы нанести ответный удар, и речи быть не могло. Повернувшись влево, он оказался с толстячком лицом к лицу. На личике Купидона расплылась довольная хитрая улыб-
ка. Он делал обманные движения, крутя кончиком шпаги. Затем сделал ложный выпад из пятой позиции --боксерский трюк! Целил он снова в сердце. Гарри легко отбил удар и попытался нанести удар правой в челюсть. Но Ховард, который двигался быстрее кошки, отскочил назад так далеко, что Гарри промахнулся фута на два.
Наверху затопали тяжелые сапоги, поднимая пыль до пояса. Мистер Ховард занял боевую стойку и вновь готовился нанести удар. Тут полковник Хенкс, который слишком далеко отпрыгнул от своего союзника, пошел в решительную атаку. Он кольнул Гарри в ногу, между голенищем сапога и коленом. Гарри отскочил назад. Парировать удар у него не было
возможности. И хотя удар был неудачным, полковник достиг цели.
Шпага проткнула кожу на левой икре и глубоко вошла в мякоть. Боль пронзила все его тело--с ног до головы. Полковник Хенкс принялся вытаскивать клинок из раны. Ему удалось вытащить его последним усилием, едва не опрокинув противника. И все же Гарри, у которого сжалось сердце, удержался на
ногах и ответил полковнику мощным апперкотом.
Полковник зашатался и, шагнув вперед, рухнул ничком; с пола поднялось облако пыли. В последний момент он успел инстинктивно вытянуть вперед правую руку, чтобы не наткнуться на собственную шпагу. Затем пару раз дернулся, как разрубленная змея, и затих.
Мистер Ховард, вновь целя Гарри в сердце, остановился, заслышав рев аплодисментов и крики, доносившиеся с помоста. Всех перекрывал голос мистера Черстерсона.
--Бей его! Бей его! Бей его!
--Господа!--послышался властный голос принца.--Стойте! Я начинаю отсчет времени для полковника Хенкса.
В наступившей тишине отчетливо слышалось громкое тиканье часов. На них не было секундной стрелки, и принцу пришлocь прищуриваться и пристально смотреть на циферблат. Гарри Андерсену необходимо было отдохнуть. Боль в ноге немного утихла; она как будто онемела и вздулась, го-
ленище сапога намокло от крови. Он попытался приподнять ногу--она показалась ему очень тяжелой. Интересно, надолго ли его хватит.
»Я сумею отбить выпад из второй позиции, даже если он нападет сбоку. Главное--успеть ударить в ответ! Если он атакует спереди, отведу клинок направо или налево. Все просто, но мы никогда не думаем о нижней защите. Вот оно! Вот оно!».
--...тридцать шесть, тридцать семь, тридцать восемь!--считал принц Уэльский. Он шумно захлопнул крышечку часов и снова открыл их.—Мак-Грегор!
--Да, сэр?
--Унесите полковника Хенкса с ринга. Нет, уволоките его--так будет лучше.
Все ждали, тихо переговариваясь, пока полковника волокли прочь.
--Джентльмены!--обратился принц к соперникам на ринге.--Подойдите к разделительной черте. Когда я крикну: «Время»-- вы возобновите бой. Готовы?
Гарри осторожно подошел к черте, споткнувшись всего один раз. На лице мистера Ховарда играла наполовину презрительная, наполовину самодовольная ухмылка.
--Время!
Мистер Ховард немедленно сделал выпад, целя в сердце. Гарри отбил его, но острая сталь пропорола перчатку. Так происходило еще два раза. Гарри никак не удавалось нанести ответный удар; он спотыкался, а один раз чуть не упал.
«Боже, а если я вообще не смогу его достать? Сила оставалась только в руках и плечах. Но где его знаменитая скорость? «Кроме того, мне хватит и одного падения. Они не будут возражать, если Ховард прикончит лежачего!«.
В глазах Ховарда словно мелькнула молния. Он намерен атаковать. Гарри почувствовал, что его противник готовится к решающему удару. Он ни секунды не стоял на месте и постепенно перемещался вбок. Неужели он ... Да!
Согнув колени, Ховард ринулся вперед, целя шпагой в правую ногу Гарри--вторую ногу. Он хотел сбить его с ног. Гарри наугад хлопнул по шпаге сверху вниз--и промахнулся. И снова в ногу вонзилась сталь, причинив жгучую боль. Когда Ховард вытащил клинок, кровь хлынула потоком, заливая сапог. Купидон успел отскочить назад, заняв защитную стойку,--он откровенно смеялся над противником.
Гарри, споткнувшись, упал на одно колено. Сверху послышался рев. И мистер Ховард ринулся вперед, готовясь нанести смертоносный удар. Гарри старался не поддаваться панике. Внезапно он кое-
что вспомнил. Перед его глазами возникла рука Ховарда, небрежно и легко сжимавшая лезвие шпаги большим и указательным пальцами.
Он и прежде знал: отчаяние придает ему сил. Гарри с трудом поднялся на ноги. Когда жало уже устремилось к его сердцу, он отвел его вниз левой рукой и мощным ударом выбил клинок из руки мистера Ховарда. Шпага, сверкая, перелетела через канаты и, звеня, упала на пол футах в двенадцати от ринга. Гарри ударил Ховарда хуком слева--тем самым знаменитым хуком, которым он уложил в будующем Карла Дитриха.
Впоследствии спорили, даже заключали пари, оторвал ли Рон Ховард, эсквайр, левую ногу от пола, когда падал на спину. Однако никто не сомневался-- это был чистый нокаут. Ховард приземлился на спину с глухим стуком, лицо у него было мокрым от пота, рубашка прилипла к телу, ротик Купидона открылся, как у мертвеца.
Рев и крики на помосте стали оглушительными. Герцог Йоркский ожесточенно спорил с майором Мак-Грегором, который размахивал руками. Мистер Черстерсон во весь голос распевал одну из арий собственного сочинения. Сэр Джон Лейд мрачно писал долговую расписку. Только принц невозмути-
мо отсчитал положенные тридцать восемь секунд и закрыл крышечку часов.
Гарри, вложивший в удар все силы, потерял равновесие и упал на правое колено. Он сразу же принялся озираться в поисках Торы. С трудом ему удалось подняться на ноги. Он пересек весь
ринг и подошел к ней, стараясь не спотыкаться. Гарри облокотился о канаты, но вскоре вынужден был снова опуститься на одно колено. Тут Тора очнулась.
--Осторожно, милая,--сказал Гарри, у которого до сих пор перед глазами все плыло.--Не подходи слишком близко--я весь потный. Не от напряжения--от страха.
--Ах, неужели ты думаешь, что для меня это имеет какое-то значение?
Тора поднырнула под канаты, обняла его за талию и попыталась поднять, но не смогла--ей не хватало сил.
--Вот что я тебе скажу,--запинаясь, пробормотал он.--С течением времени все меняется. Манеры, обычаи, речь, житейские воззрения, даже мораль-- всё. Но страх всегда один и тот же. Только страх всегда один и тот же.
--Осторожно, милый!
--Вот что еще я тебе скажу, Тора,--продолжал он.--Я больше не буду драться. Никогда не выйду на ринг. Не от страха ... а потому что ...
--Лорд Чермис!--послышался сверху голос принца.
Гарри с трудом поднял голову. Перед глазами все плыло.
--Вы просто молодчина, лорд Чермис! Если у вас есть ...
--Вот что я вам скажу, сэр,--серьезно отвечал Гарри.--Никогда не ругайте толпу. Публика права-- вы ошибаетесь. Никому не удается одновременно быть и законодателем мод, и мясником. Пусть себе аплодируют мяснику: он заслуживает похвалы. А вы--нет.
--Лорд Чермис, я не понял ни слова из того, что вы сказали. Тем не менее должен вас предупредить: сейчас вас попытаются арестовать...--Принц замолчал, вздрогнул и поднял вверх свои подбородки.
Двери церкви распахнулись настежь, ударившись о стены. На пороге показался аккуратный пожилой человек в треуголке. В правой руке он сжимал жезл с золотым набалдашником. За ним толпились полицейские--ищейки с Боу-стрит. С алых поясов свисали наручники на цепях, белые гетры похо-
дили на военные. Они выстроились в линии вдоль стен, по обе стороны от человечка с жезлом, и целились в Гарри из пистолетов. Еще больше полицейских толпилось на улице. Человек с жезлом, очевидно сановник, занимающий высокий пост, шагнул вперед.
--Господа,--спросил он высоким резким голосом,--который из вас Гарри Андерсен, граф Чермис?
В голове у Гарри вдруг прояснилось, как будто на него вылили ведро холодной воды. Последним усилием он встал и обернулся. Тора поддерживала его.
--Я,--ответил он.--А вы кто такой?
--Милорд, я Рейган, сэр Гай Рейган, главный судья полиции на Боу-стрит. Я наделен полномочиями арестовать вас--как данными мне ордером магистрата, так и вердиктом коронера. Вы обвиняетесь в убийстве. Милорд, не советую вам оказывать сопротивление.
--Зато я советую, клянусь Богом!--загремел принц Уэльский.
Голос его, казалось, поразил сэра Гая Рейгана, как удар в лицо. Губы главного судьи сжались так плотно, что стали почти незаметны.
--Мне сообщили о вашем присутствии, сэр,--сухо отвечал он.--Однако ваше высокое положение не освобождает вас от обязанности повиноваться закону. Кроме того, против шестерых ваших людей у меня пятьдесят. Что вы на это ответите?
--Да!--сказал принц, и в глазах его заблестели слезы ярости.--Он кивнул в сторону Гарри.--Его постоянно предают и обманывают! Не знаю, виновен он или нет--в данный момент мне на это наплевать. Он бросил своим врагам честный вызов, встретился с ними лицом к лицу и честно победил всех. Так неужели сейчас я позволю вашим шавкам уволочь его --раненого, брошенного всеми? Нет! Ни в
коем случае!
--Осторожнее, сэр!
Принц молча посмотрел на судью, не утруждая себя ответом. Он сделал жест, и четверо его спутников разом встали. Все четверо почти одновременно скинули плащи. Шелкнули взводимые курки шести пистолетов и двух мушкетов-- оружие было готово к бою.
--Я снова п-п-предупреждаю вас!--вскрикнул главный судья, заикаясь от страха.--Мы должны исполнить свой долг, и мы его исполним. Лично вам никто не причинит вреда, однако подумайте: что, если история дойдет до вашего царственного отца?
--Тогда я дам вам знать,--отвечал принц.
Он взял с кафедры серебряный подсвечник. Так же величественно, как будто он открывал бал в Карлтон-Хаус, принц спустился с помоста и подошел к краю ринга.
--Лорд Чермис,--вежливо сказал он,--если вы можете идти, опираясь на свою спутницу, прошу вас обоих подойти сюда и встать за моей спиной.
Гарри, с помощью Торы, которая держала его за талию, двигался относительно хорошо. Когда он пролезал под канатами, то едва не упал--ему стало нехорошо. Усилием воли он заставил себя забыть о боли и выпрямился. Тора стояла рядом. Перед ним возвышалась массивная спина принца, затя-
нутая в зеленый сюртук. Принц оглянулся через плечо.
--Фред! Кевин!--позвал он.--Охраняйте их слева. Мак-Грегори! Лейд! Зайдите справа.
Беззаботно, даже небрежно их стражи заняли свои места. Маленькая процессия двинулась вперед, обошла ринг и остановилась. Они оказались лицом к лицу с сэром Гакм Рейганом и его сыщиками--расстояние между ними составляло футов двадцать.
--В последний раз ...--начал было Рейган, но осекся.
--Сэр,--сказал принц так же любезно, как и ранее, --не обращайте внимания на мое, как вы выразились, высокое положение. Мы с друзьями уходим отсюда. Ни у меня, ни у лорда Чермиса нет оружия. Против вашей полусотни будет только четверо. Но даже будь нас четверо против ста, сэр, даю вам слово, мы поступили бы так же. А сейчас остановите нас, если сможете.--И он величественно двинулся вперед; звезда ордена Подвязки блестела на зеленом сюрту-
ке, шляпа с перьями была лихо надвинута на лоб. Принц так величественно вращал глазами, что их противники попятились.
В строю полицейских послышалось низкое рычание--как будто там стояла свора мастифов. Где-то слева блеснула рукоятка пистолета. В то же мгновение герцог Йоркский и улыбающийся мистер Черстерсон, лишь слегка повернувшись, нацелили в них стволы четырех пистолетов.
Справа, ругаясь, к ним из строя выбежал человек, однако, встретившись со взглядом сэра Джона Лейда, он отвел глаза в сторону, пошевелил губами и медленно отступил. Принц находился в трех шагах от сэра Гая Рейгана.
--Во имя короля! --вскричал главный судья.
--В сторону!
Еще пол секунды в воздухе держалось напряжение, потом оно отпустило. Главный судья дрогнул и упал на спину. Его жезл с золотым набалдашником со звоном покатился по полу. Хотя полицейские были вне себя от ярости, они тем не менее пропустили принца и его спутников. Даже сыщики, стоявшие снаружи, расступились, давая дорогу. Если бы Гарри не был ранен, сердце Торы пело бы от радости. О, как ей хотелось, чтобы ранена была она, а не он! Но она гордилась тем, что находится здесь, и сердце ее возликовало, когда майор Мак-Грегор подмигнул ей справа, а
герцог Йоркский подмигнул слева.
А впереди всех шагал принц Уэльский--самовлюбленный эгоист, пьяница, ненадежный человек и все же, поняла Тора, первый джентльмен Европы!






























          Г Л А В А  10

--Мой любимый!--проворковала леди Кросби, слегка тронув струны арфы.
--Да, любовь моя?--рассеянно отозвался принц Уэльский, в свою очередь проводя смычком по струнам контрабаса, зажатого между коленями.
--Ты о чем-то задумался, Джордж. Неужели твои мысли так далеки от меня?
--Что?
Сцена была пасторальная и даже идиллическая. Окна музыкального салона в Карлтон-Хаус выходили в парк; из них можно было любоваться ровными газонами, статуями, деревьями. Стены музыкального салона были оклеены серыми с серебром обоями, подхваченные кольцами шторы также были
серебристо-серые. В простенке между двумя окнами, над камином, висело большое зеркало. Пол закрывал толстый узорчатый ковер. Прижавшись щекой к раме правого окна, можно было увидеть даже Букингемский дворец, в котором обитал старый король в те периоды, когда его состояние улучшалось и его не нужно было прятать в Виндзоре. Если же посмотреть из левого окна, можно было разглядеть статую короля Карла Первого на Чаринг--Кросс.
Его королевское высочество сидел у левого окна в кресле с высокой резной спинкой и рассеянно водил смычком по струнам. Леди Кросби, стройная, томная, темноволосая и темноглазая, пристально наблюдала за ним, сидя за арфой. По случаю жары она надела очень тонкое муслиновое пла-
тье в цветочек. Было пять часов пополудни, но для апреля было невероятно жарко и темно. Ни дуновения ветерка, ни трепетания листьев на деревьях--только нервное напряжение.
--Какая ужасная жара!-- вздохнула леди Кросби.--Я просто таю! Ах, хоть бы началась гроза!--Она томно закатила глаза.--Джордж, голубчик! О чем ты размышляешь?
--Ни о чем,--проворчал принц, задумчиво косясь на нее.--Я вспоминал одну песенку.
--Песенку?
--Не очень красивую. Однако она по-своему хороша.--Он снова задумчиво посмотрел на нее.--Мне она всегда нравилась. Вот послушай!
Его королевское высочество был превосходным исполнителем. Он наклонился вперед и заиграл. В музыке контрабас нечасто выступает соло, особенно
если речь идет о легкой и сентиментальной песенке о любви. Он ревет, как слон, и у него мало нежных ладов. И все же, когда серебристо-серую комнату заполнили мелодичные звуки, в них слышалась даже некая веселость.
Вначале леди Кросби показалось, будто мелодия ей незнакома--она не произвела на нее большого впечатления. Вдруг она вспомнила слова и резко выпрямилась.
--В песенке говорится о красотке с Ричмонд-Хилл и кавалер просмит её остаться и даже откеахывается от короны.
Принц играл, приоткрыв рот, и взгляд у него сделался застывшим--он рассеянно и мечтательно смотрел в потолок. Песня могла означать только одно ...
Леди Кросби с трудом удержалась, чтобы не вскрикнуть. Она, конечно, понимала, что вскоре ее сменит другая любовница, и в душе своей не слишком переживала. Она достаточно пользовалась любовью избранных и знала, что следующая пассия не заставит себя ждать. Но ее привело в ярость
упоминание о ненавистной сопернице, которую она полагала навсегда забытой. Леди Кросби откровенно не понимала, что мужчины находили в Марии Полсби, и была не одинока в своем недоумении.
--Джордж!
--Черт меня побери, что на этот раз?
--Ты думаешь не о ... не о той ужасной Посби?
--А если и о ней, то что?--Принц упрямо тряхнул многочисленными подбородками.
--Ты ведь женат!--вскричала леди Кросби.--Женат на Каролине Брауншвейгской!
--Черт меня побери, сначала я женился на Марии!
--Ах, Господи, спаси нас!
-- Мадам, что вы имеете против Марии?
Леди Кросби едва не задохнулась от ярости.
--Она глупа! Она некрасива! У нее плохие--просто ужасные!--зубы! Она даже не хорошенькая! Она вечно держалась надменно и кичилась своей противной добродетельностью, как ветхозаветная пророчица! А сейчас, я слышала, она безобразно растолстела.
--Та-ак!--сказал принц, терпеливо постукивая смычком по деке.--Как вы видите, я и сам--отнюдь не тонкий. И потом, мне нравится женщина, у которой есть за что подержаться.
--Джордж! Какая вульгарность!
--Все мужчины в глубине души вульгарны. У вас, мадам, было полторы сотни любовников. Неужели вы этого не заметили?
Ошеломленная леди Кросби лишилась дара речи. Однако ее чувства требовали выхода: она пробежала пальцами по струнам арфы и комнату наполнила какофония звуков. Контрабас принца ответил ужасным шумом. Леди Кросби снова принялась терзать арфу. Принц, не желая уступать, заставил свой контрабас зареветь, словно стадо
быков.
Неожиданно он помрачнел. С трудом поднявшись со стула, он прислонил контрабас и смычок к стене и посмотрел на нее в упор, уперев кулаки в бедра.
--Послушайте меня, мадам. Я буду говорить серьезно.
Леди Кросби гордо вскинула голову.
--Целых две ночи,--продолжал принц,--меня мучила совесть. Позавчера на обеде, в вашем присутствии, один джентльмен ... кстати, с тех пор он значительно вырос в моих глазах ... он сделал мне выговор и напомнил о моем долге по
отношению к Марии. Он был резок--не важно! Я заслужил его выговор. Чермис был прав. Я плохо обращался с нею, но теперь я все исправлю!
(Чумак, который находился сейчас наверху, в «ванной», был бы потрясен, узнав, какой вывод сделал из его слов принц Уэльский. В это же время он с удивлением смотрел на Тору—и понял где он находится и кто он--отчаянно спорившую с врачом, пришедшим осмотреть его, и мистером Черстерсоном, который убеждал его выпить ледяного пунша.Он снова стал Гарри).
Леди Кросби заговорила ласково и чуть насмешливо.
--Джордж, но истинная причина ...
--Да, мадам?
--Заключается в том, что ты просто хочешь вернуться к своей толстухе.
Оттого, что она говорила правду, принц разбушевался.
--Да, черт меня побери!--заревел он.--Ну и что?
Леди Кросби опустила голову.
--Есть женщины,--позволю себе включить в их число и вас, мадам,--которые никак не могут перестать болтать! С ними хорошо провести ночь, они неплохи и на следующий день. Болтают, болтают, болтают, щебечут, щебечут, щебечут ... Мне это надоело!
Он расхаживал взад и вперед, инстинктивно стараясь не удариться о фортепиано в углу. Шесть скрипок стояли в ряд у противоположной стены, про- изводя зловещий эффект--они напоминали повешенных.
Леди Кросби горько зарыдала. Принц хмыкнул. Выпустив пар, он повернулся к ней.
--Дорогая,--заявил он самым очаровательным тоном,--я виноват в плохих манерах. Прошу у тебя прощения. Надеюсь, ты понимаешь: я вовсе не имел в виду ничего из того, что наговорил. Прошу тебя забыть мои слова.
--Забыть?--взволнованно вскричала леди Кросби. --Да как я могу забыть?!
--Черт побери!--проворчал его королевское высочество и закрыл глаза рукой.--Позволь снова сказать тебе, дорогая, что сегодня я пережил сильное потрясение. Да и погода сказалась неблагоприятным образом. А через несколько минут в этой самой комнате начнется процесс по делу об убийстве!
--Процесс по делу об убийстве?--Леди Кросби настолько изумилаись, что даже перестала плакать и подняла голову.--Вот именно. Ты ведь слышала, что Чермиса обвиняют в убийстве служанки, которую он по ошибке принял за собственную жену.
--Да!--прошептала леди Кросби, вытирая слезы.
--Так вот! Он просил меня выслушать его и судить: я даровал ему такую привилегию. Льщу себя надеждой,--принц заложил руку за лацкан сюртука,--что окажусь достойным доверия. Он вот-вот придет. Если хочешь, можешь остаться и быть одной из присяжных вместе с мистером Черстерсоном.
Если раньше леди Кросби ненавидела Гарри за то, что он посмел напомнить принцу о браке с Марией Полби, то теперь она задумалась.
--Джордж! Доводилось ли тебе прежде слышать о связи полковника Хенкса с Еленой Чермис?
--Нет, провалиться мне на месте!
--Я тоже ничего не знала. Она умная женщина,--пробормотала леди Кросби, прищурившись.--Да-да! Очень, очень умная женщина. Жаль, что я ... Впрочем, не важно! Но ...--Позабыв о своей ненависти к Гарри, она вместо него от всей души возненавидела Елену.
Принц показал на толстую пачку бумаг, лежавшую на пианино; все листки были исписаны красивым почерком клерка.
--Черт меня побери, об их связи знали даже не все слуги! А ведь слугам всегда все известно. Уверен, что о ее похождениях знает леди Рейли. Впрочем, старая ведьма, возможно, единственная женщина в Лондоне, которая проведала об этой интрижке.
Чермис мне нравится,--неожиданно заявила леди
Кросби.--От его возлюбленной я не в восторге,-- она дернула плечиком,--но она, по крайней мере, не жирная корова.
--Мадам!
-- Терпеть не могу толстух!--упрямо заявила леди
Кросби.
Тут лакей отворил дверь. Гарри, по-прежнему одетый в кожаную куртку, с красным шейным платком, с перевязаными лодыжками, шагал, опираясь на две трости. Тораподдерживала его под руку. Мистер Черстерсон, не снявший плаща, потому что ему нравилось, как он в нем выглядит, шел
за ними по пятам, держа в руке серебряный кубок
Гарри поклонился. В тот же миг темное небо за окнами прорезала вспышка молнии. Все невольно прищурились. Гарри что-то вспомнил, однако неотчетливо, его, неизвестно почему, била крупная дрожь. Когда Тора взглянула на него, он понял, что она чувствует то же, что и он. Неужели начинается то, что он для себя обозначил словом «кошмар»? Нет! Нельзя терять рассудка! Разум нужен ему для другого!
Несмотря на жару, атмосфера была холодной и официальной.
--Вам не нужно стоять, милорд,--важно заговорил
принц.--Там, у окна, мое кресло. Я немного разверну его. Выберите себе стул и сядьте лицом ко мне.
Взяв с пианино стопку документов, Принц вернул-
ся к креслу с таким видом, словно был судьей, облаченным в алую мантию. Гарри огляделся. Он увидел леди Кросби, сидевшую за арфой, контрабас рядом с Принцем, фортепиано, шесть скрипок в ряд у стены и портрет Каролины Брауншвейгской, теперь принцессы Уэльской. Сам король настоял на том, чтобы портрет висел здесь, и сын не посмел его ослушаться. Однако Гарри этого не знал.
-- Сэр,--начал он,-- я ...
Тора придвинула ему стул. Он сел лицом к Принцу. Себе Тора принесла табурет из-за фортепиано и устроилась рядом. Гарри с облегчением откинулся назад, чувствуя, как боль в ногах отпускает. Большие черные томные глаза леди Кросби взглянули на
него в упор. Он поклонился.
--Лорд Чермис,--сурово заговорил принц,--я готов
всесторонне рассмотреть ваше дело. Большего я вам обещать не могу. Если я сочту вас виновным, то не смогу защищать вас. Вам понятно?
-- Совершенно понятно, сэр.
-- Что касается вас, мисс Борх--укоризненно, хотя и с улыбкой продолжал принц.-- за обеденным столом
вы уже успели ослушаться моего приказа! Надеюсь, такого больше не повторится. И поскольку вы являетесь заинтересованной стороной, вы будете молчать во время слушания дела.
--Мне придется ужасно трудно, сэр,--кротко ответила Тора.
--Охотно верю. В состав присяжных, просто для проформы, я включил леди Кросби и мистера Черс...
Тут принц впервые обратил внимание на последнего джентльмена, который, не сняв плаща, стоял, облокотившись о фортепиано с кубком в руке. Принц отбросил всю величественность и заговорил по-другому.
--Эй! Кевин!
--Да, сэр?
--Кевин, ты торжественно обещал, что до бракосочетания  будешь заливать в глотку только воду! Что в том кубке? Что ты пьешь?
Мистер Черстерсон беспечно махнул рукой.
--А, один-два глотка мне не повредят! И потом,-- откровенно добавил он,--мне необходимо было выпить! Не скрою, драка в часовне напугала меня до чертиков.
-- В самом деле?
--Да, ей-богу! Хотя я улыбался, зубы у меня стучали от страха. Я бы сдался ... ей-богу, сдался, но вы и все остальные держались так хладнокровно, что мне стало стыдно.
--По правде говоря,--пробормотал его королевское высочество, опуская взгляд,--я сам себе удивляюсь. Если бы старый ... хм! Если бы мой достопочтенный батюшка поручил мне вести войско против французов, несмотря на мои мольбы отпустить меня, я бы, наверное...--Собственные слова сильно
задели принца за живое--он снова напыжился и вспомнил о своем величии.
--Там был и Йорк,--продолжал мистер Черстерсон, --хладнокровный, как будто ничего не случилось: он поехал к себе домой, рассуждая по пути о новых собаках. Лейд вернулся к своей Лепи, говорит, она учит его новой карточной игре. По его словам, игра чертовски интересная, если не считать того, что Летти все время выигрывает. «Я думаю,--сказал сэр Джон,-- она жульничает. И если я ее поймаю, то надеру ей зад!». Прошу прощения, сэр! Что я пью? Холод-
ный пунш.
--Холодный пунш!--Его королевское высочество насторожился.--Милая леди Кросби! Будьте любезны, позвоните в звонок--он за вами. Благодарю вас.
Дверь немедленно открылась. Тучный старший
лакей в алой с золотом ливрее, величественно проследовал в салон, неся в руках большой серебряный поднос, на котором стояли в круг пять серебряных кубков; в центре же находилась массивная серебряная чаша, вмещавшая, очевидно,
не менее галлона ледяного пунша.
--Ах, черт возьми!--воскликнул принц, поражаясь такому проворству.
-- Я осмелился предположить, ваше высочество,--заявил старший лакей с подобострастной улыбкой,--что в такую пору ваше королевское высочество может пожелать пунша.
Он поставил поднос на столик справа от принца. Ловко разлив половником пунш в пять кубков, он раздал их всем присутствующим. Никто не отказался. Мистер Черстерсон пробормотал, что один-два кубка ему не повредят.
«Боже!--в отчаянии подумал Чумак.--Мне придется
нелегко, если судья и присяжные напьются в стельку!».
--Говори скорее, милый!--прошептала Тора.--
Торопись!
--А теперь к делу, лорд Черстерсон!--сказал принц, освежившись и поставив пустой кубок на стол. Старший слуга молча отступил в сторону.--Должен сообщить вам, мистер Черстерсон, что мы сейчас в определенном смысле находимся в зале
суда, где недостойные шутки неуместны.--Он смерил мистера Черстерсона суровым взглядом, и великий драматург съежился.-- Итак, лорд Чермис, с чего вы начнете?
Черное небо прорезала еще одна вспышка. Тора
положила руку на плечо Гарри, и он почувствовал, как она дрожит. Но он сжал зубы и снова улыбнулся.
--С вашего позволения, сэр, я бы хотел начать с двадцать первого апреля. Время--час ночи, место--»Пристань» ...
--Погодите, сэр!--негромко перебил его принц, постучав по кипе документов, лежащей у него на коленях.--Я требую, чтобы вы прежде всего ответили на некоторые вопросы.
--Как вам будет угодно.
--По словам леди Рейли, у нее дома в половине седьмого или около того лакей по фамилии Смит слышал, как вы говорили, что хотите свернуть вашей жене шею. Нет, погодите! Ее показания основаны на слухах. Вы можете ничего не отвечать.
Гарри улыбнулся.
-- И все же я отвечу, если вы того пожелаете.
--Итак?
--Неужели вы сами, ваше высочество, никогда не испытывали желания, находясь в обществе той или иной дамы, свернуть ей шею? При этом вы не имели ни малейшего намерения поступить так на самом деле!
Взгляд принца непроизвольно упал на портрет Каролины Брауншвейгской. Он поспешно отвел глаза и, скользнув взглядом по яркому ковру, посмотрел на леди Кросби.
--Лорд Чермис!--Принц выпятил грудь.--Как я и
говорил, показания леди Рейли основаны на слухах, и их можно отмести. Однако позже вы уверяли саму леди Рейли в том, что ваши намерения в отношении мисс Борх совершенно серьезны. Когда она напомнила вам, что вы женаты, вы ответили, что все можно устроить. Что вы имели в виду?
--Сэр, я имел в виду добиться в парламенте разрешения на развод.
--На развод?! Скажите, лорд Чермис, когда и от кого вы узнали о ... связи вашей жены с полковником Хенксом?
--Около двух часов ночи, в поместье »Пристань», от горничной Аннет.
Принц удивленно вскинул брови.
--Почему же вы упомянули о разводе в разговоре с леди Рейли за много часов до того, как узнали, что у вас есть для него повод?
Отвечать на подобный вопрос было легко и приятно. Но Гарри посмотрев в серые серьезные глаза, ощутил прилив ужаса. И этого человека карикатуристы изображают пустым хлыщом и болваном!
--Сэр,--сказал он вслух,--я хочу жениться на мисс Борх. Как известно, моя нынешняя жена очень любит деньги. Я считал, что мы с ней можем договориться частным образом, и если я отдам Елене все, что она захочет ...
--Короче говоря, вы намеревались добиться развода мошенническим и обманным путем?
--Да, сэр.
--Хм! По крайней мере, откровенно. Еще один вопрос! Когда вы и леди Чермис были здесь на обеде, казалось, между вами установились вполне теплые отношения, по крайней мере с ее стороны. Однако я заметил: она вспыхнула и отвернулась, когда вы отправились драться с Бристольским Молотом. Каковы в действительности были тогда ваши отношения с женой?
--Не слишком хорошие, сэр. Во всяком случае ...--Гарри замялся.
--Что--во всяком случае?--насторожился принц.
--Мне показалось, что Елена .. заинтересовалась и проявила любопытство, заметив во мне некую перемену.
--Ах да!--послышалось громкое звяканье: принц наливал себе еще кубок пунша.--Некая перемена! Он постучал по бумагам.--Об этом говорят все опрошенные, да я и сам ее заметил. Что с вами стряслось?
(Чумак рассмеялся. Сейчас он солжет--единственная ложь во всей истории! )
--На самом деле никакой перемены не произошло, сэр. Я и раньше знал, что большинство знакомых считают меня книжным червем и бесхарактерным человеком, тряпкой. И вот я,
как и любой на моем месте, решил положить конец такому положению дел.
--Каким образом?
--Я жаловался на больное сердце, хотя на самом деле здоров. Много лет я тайно учился боксировать, понимая, что должен освоить новейшие приемы защиты и нападения, если хочу побить лучших из боксеров. Когда я решил, что время пришло, я вызвал Джексона на бой и уложил его в его собственной боксерской школе. Настало время для так называе- мой «перемены».
Неожиданно леди Кросби пробежала пальцами по струнам арфы, и все вздрогнули.
-- Так вот в чем дело!--тихо сказала она, подходя к столу и наливая себе пунша. В глазах ее стояли слезы.
Принц посмотрел на нее, но ничего не сказал.
--Да,--кивнул он,--я начинаю понимать ваш замысел. Леди Чермис, как вы говорите, заинтересовалась тем, что ...
--Ваше королевское высочество!--не выдержала Тора.--Мы все знаем, чего хотела и до сих пор хочет та особа. Неужели нужно и дальше говорить о ней?
--Черт побери, мадам, я заставлю вас замолчать!--заревел принц, разволновавшись и оттого налив себе еще кубок. Его примеру последовал и мистер Черстерсон, заметив, что глоток-другой ему не повредит.
--Значит,--продолжал принц, глядя на Гарри,--леди
Чермис на самом деле не питает к вам теплых чувств?
--Нет, сэр.
--Хорошо. До сих пор ваши ответы меня удовлетворяли. А теперь—защищайтесь. Расскажите все, как было. Если нужно, докажите свою невиновность!
Гарри, несмотря на жару, обхватил себя руками.
--Тогда, сэр, я начну свой рассказ с часа ночи двадцать первого апреля. Покинув Карлтон-Хаус,-- прошу у вас прощения за свой скорый и не вполне вежливый отъезд,--я отправился в поместье «Пристань» с мисс Борх, ее служанкой
миссис Кирктон и моим слугой Попкинсом. Через некоторое время Елена последовала за нами в другой карете, вместе с леди Рейли и полковником Хенксом. Они завезли полковника Хенкса домой и вернулись в «Пристань». Я встретил их на лестнице, они собирались ложиться спать ... Когда все разошлись, мы с Еленой остались наедине.
Наконец ему удалось завладеть всеобщим вниманием. Все сидели неподвижно, только мистер Черстерсон стоял, облокотясь о фортепиано.
-- Я сказал ей,--продолжал Гарри,--что нам с нею нужно обсудить и решить ряд вопросов. И решать их нужно этой же ночью.
На коленях принца зашуршали бумаги.
--Как тут сообщается, вы с ней несколько раз поцеловались?
--Нетl Да! Ну ... да.
Тора хотела отпустить какое-то сердитое замеча-
ние, но сдержалась.
--А, --пробормотал принц,--значит, вы собирались ...
--Нет, сэр! Именно так все и полагали, включая саму Елену. Но если в ваших бумагах имеется хоть одно честное свидетельство, вы должны знать, что я сказал. Я, разумеется, имел в виду обсуждение нашего развода. Елена отказалась пустить меня к себе--обыкновенно она запиралась на ночь. Она сказала, что я могу войти к ней в любую ночь, но только не сегодня. Потом рассмеялась, убежала в
будуар и заперлась изнутри на засов.
Небо почернело, однако никто не потребовал зажечь свечи. Жара становилась нестерпимой--гроза должна была вот-вот разразиться. Пять фигур застыли в полумраке. Тора что было силы стиснула кулаки.
--На следующее утро,--отрывисто продолжал Гарри,--оказалось, что дверь в будуар не заперта. Однако, если вы все обдумаете, окажется, что никакой тайны тут нет. Аннет, горничная Елены, было поручено проводить леди Рейли в Голубую комнату. Она вернулась и постучала. Елена открыла ей, а потом оставила дверь незапертой. Но я этого не знал.
--Дальше!
--Я вернулся к себе в спальню,--сказал Гарри-- Потребовал принести табаку и бренди; их доставил Попкинс. Мне хотелось подкрепиться перед очередной сценой с Еленой, и я выпил целый стакан бренди. Повторяю, в ту ночь я намерен был объясниться с ней до конца. Потом я взял кочергу, как то и говорится в ваших показаниях, и прошел через свою гардеробную в будуар Елены. Оказалось, что дверь, соединяющая ее будуар со спальней, была заперта на засов. Голос, который я принял за голос Елены, отказался открыть дверь. Я заявил, что, если она не откроет, я
сломаю дверь. И пробил одну филенку кочергой. Она закричала: «Прекрати! Я отопру!». Потом ...
Все затаили дыхание.
--Потом?--хрипло переспросил принц.
--Я услыхал какой-то шорох в спальне. Когда я вошел в будуар, там горел свет, но никого не было.
--Вы говорите--горел свет?
--Да, сэр. И в спальне тоже; там горели две очень большие настенные свечи. Мои слова нетрудно доказать!
--Как?
--У меня есть показания двух свидетелей--старого конюха Форда и его жены, Форд всю ночь промучился от зубной боли, а жена ухаживала за ним. Они сидели у окна, которое находится напротив окон спальни Елены; расстояние между ними пятьдесят футов.
--Да, где-то здесь имеется план поместья. Но ... свидетели?
Снова звякнул половник в чаше; примеру принца последовали леди Кросби и мистер Черстерсон. После чего двое последних, тени в полумраке, поспешили вернуться на свои места.
--Свидетели?!--заревел Принц.--Я перечел все показания! Я помню все дослвно! Где слова тех двоих?
--Неужели вас, сэр, удивляет то, что я до последнего времени прятал их?--сухо спросил Гарри.--Если бы о них узнали и их нашли, они бы тут же оказались в тюрьме. Я... взял на себя смелость, сэр, и приказал отправить одну из ваших карет в Ламбет, чтобы доставить моих свидетелей сюда, вместе с
Попкинсом, который отвечает за них. Я хотел бы, чтобы вы сами судили о них. Простите ли вы меня?
--Да, вы действительно взяли на себя большую смелость,--добродушно согласился Принц, у которого уже слегка эаплетался язык.--Впрочем, я вас прощаю! Вы говорите, в будуаре горел свет, но там никого не было. А потом?
--Я вошел в спальню.--Гарри отогнал подступивший к горлу ком.--Как вам известно, я обнаружил там девушку Аннет. Волосы ее были уложены, как у Елены, на ней был пеньюар Елены, лицо ее было сильно набелено и нарумянено. Она разрыдалась, так как подумала, что я ее изобью.
Я ... Я ...
--Да? Прошу вас, поподробнее, лорд Чермис!
--Странно ...--пробормотал Гарри, Вновь живо представив ту сцену. Потом он заговорил вслух.--Я смыл румяна с ее лица. Прошу вас, не спрашивайте, зачем я это сделал,--я и сам не знаю. Возможно, Аннет питала ко мне слабость, скорее всего, из-за какого-нибудь доброго слова в ее адрес. Она
и открыла мне, что Елена сейчас с полковником Хенксом, И объяснила, как обстояло дело.
--Ага! Какое действие оказали на вас ее слова?
--Мне показалось ... мне захотелось убить.
--Следите за словами, милорд!
--Но только полковника Хенкса, клянусь! И теперь я прошу ваше Королевское высочество, я прошу вас всех заметить, что произошло потом!
Гарри держа в руке нетронутый кубок, напряженно наклонился вперед--так далеко, как позволили больные ноги. Тора, чей пустой кубок давно валялся на ковре, вцепилась ему в предплечье.
«Он это сделает!--подумала она, испуганная сумраком и призрачными фигурами.--Он сделает! Он как-то оправдается ... Он ... ».
--Чтобы скрыть волнение,--звонко продолжал Гарри,--я взял со столика под окном, невдалеке от кровати, бутылку. Рядом с бутылкой стоял стакан. Я налил себе вина--вкус оказался ужасным. Я отпил совсем немного, а остальное вылил на ковер. Однако, вспомнив о вежливости, я налил вина Аннет. Она выпила все до дна. Запомните это, сэр: она выпила до дна. Минуточку!--Гарри вскинул руку вверх, призывая всех к тишине.--Все или почти все,--продолжал он,--могут засвидетельствовать, что бутылка с вином простояла на столике двадцать четыре часа. Сейчас она находится в кармане плаща мистера Черстерсона. Пусть побудет там еще некоторое время.
Снова звякнул половник в чаше--струя пунша выплеснулась на стол.
--Свидетели уп--поминают о б--бутылке,--отвечал все более добродушным голосом принц.--Но на что нам она?
--Немного терпения, сэр. Вскоре после двух ночи я ушел от Аннет ....
--А вы с ней не? А?
--Нет, сэр. Я пошел к себе в спальню. Я сел подумать, и вдруг у меня так закружилась голова, что я ударился о стол. Смутно помню, что кое-как доковылял до кровати и свалился в нее, даже не скинув халат, не задув свечу и не открыв окно. Даже тогда мне пришло в голову, что меня, возможно,
отравили.
--Отравили?!
--Вот именно. На следующее утро у меня так болела голова, что я за целый день не смог избавиться от боли. В бренди никакого яда не было--я ведь пил его за добрый час до того, как меня сморил сон. Значит, яд находился в вине, у которого был такой странный вкус! Затем я узнал, что в вино подсыпали изрядную дозу порошка опиума.
Мистер Черстерсон выругался. Струна арфы издала гнусавый звук Его королевское высочество сидел неподвижно. А Гарри, поставив кубок, схватился за набалдашники своих тростей, как будто собирался встать.
--Если вино,--продолжал он,--оказало такое действие на меня, то что же должно было произойти с Аннет? Она выпила втрое больше моего. Конечно, она успела запереть на засов дверь потайной лестницы, чтобы помешать моей жене войти,--она поступила так из ненависти к хозяйке. Успела задуть обе свечи, а потом упала на постель и провалилась в глубокий сон.

Позвольте рассказать, что было дальше! Я лишь предваряю рассказ тех, кто многое видел. Окна спальни долго оставались темными. Однако около трех часов ночи обе свечи снова зажгли--это факт. Двое свидетелей клянутся, что видели это. Все сошлись на том, что убийство произошло в три часа. Значит, незадолго до трех кто-то снова зажег свечи. Мои свидетели утверждают, что сама Аннет чуть приподняла штору, высунулась наружу, обернулась, как будто разговаривала с кем-то, а потом снова опустила штору.--Гарри попытался различить в полумраке лица слушателей.--Так вот,--продол-
жал он,--тут мои свидетели заблуждаются. Потребуйте, чтобы произвели вскрытие Аннет! Вскрытие производится уже сотню лет, однако сейчас наших медицинских познаний достаточно, чтобы ... простите! Я оговорился. Врачи обнаружат, что она приняла большую дозу опиума. Каковы же последствия
отравления? Я вам скажу. Ни одна женщина на свете не смогла бы встать с постели и пройти через всю комнату, приняв такую дозу яда!
--Черт побери!--не выдержал принц.--Так вы уверяете, что ваши свидетели лгут? Вы что, даете показания против себя самого?
--Нет!--ответил Гарри.--Только один человек мог тогда подойти к окну. Только одна женщина, которую по росту, фигуре и прическе можно было спутать с Аннет.--Он оперся на обе трости, встал на ноги и набрал в грудь воздуха.--Убийца Аннет, сэр,--моя жена, Елена!
Первым не выдержал его Королевское величество.
--Свет!--заревел он.--Ради бога, свет! Мы что, должны сидеть в темноте, как дети, которые рассказывают страшные истории о привидениях? Свет!!!
Душный воздух словно заколебался. Сквозь занавеси пробился легкий ветерок, деревья закачались, закачались и серебристо-серые занавеси на полуоткрытых окнах. Где-то вдалеке загремел гром. Звонить, чтобы принесли свечи, не было нужды. Лакей, который прятался за дверями в ожидании подобного приказа, быстро вбежал в салон, неся длинную горящую восковую лучину. Повинуясь кивку принца Уэльского, он зажег свечи, прикрытые жемчужно-серыми стеклянными экранами. Осторожно закрыв окна, лакей тихо, как призрак, удалился.
Когда вся комната озарилась светом, Гарри увидел лица леди Кросби, мистера Черстерсона и его королевского высочества. Сердце у него екнуло. Все трое были пьяны. Но на каждого спиртное подейство-
вало по-разному. Леди Кросби, славившаяся своей сентиментальностью, задумчиво перебирала струны арфы и бросала на него сочувственные взгляды. Мистер Черстерсон, который подносил очередной кубок к губам, присвистнул и кивнул. Эти двое были,
очевидно, на стороне Гарри. Но принц ...
Он сидел в своем кресле прямо, и лицо его исказилось от ярости.
--Лорд Чермис!--произнес он величаво и самодовольно, как всегда, когда бывал пьян.--Это чудовищно! Обвинить собственную жену ...
--Да, сэр, чудовищно! Елена хладнокровно задушила Аннет, потому что девушка угрожала рассказать всем о ее связи с полковником Хенксом. А заодно она попыталась отправить меня на виселицу, обвинив в преступлении, которое совершила сама! Тогда Елена и Хенкс скорее получили бы мои денежки.
--Что?
--Выслушайте меня, сэр!--взмолился Гарри, по-прежнему стоя и не собираясь садиться.--Осталось совсем немного! Если вы сочтете, что мои свидетели достойны доверия, поверите ли вы в то, что я говорил до сих пор?
Выпятив нижнюю губу, его королевское высочество бросил величественный взгляд на документы, лежащие на коленях. Глаза его снова увлажнились.
--Разумеется,--пробормотал он после паузы,--ваши прежние слова внушают доверие. Но ...
--Сэр!--сказал Гарри.--Разве сегодня вы не слышали собственными ушами в церкви... или часовне,--называйте как угодно,--как полковник Хенкс проболтался: у него не будет денег, чтобы заплатить за право смотреть боксерский матч до тех пор, пока меня не арестуют и не повесят?
--Точно!--неожиданно воскликнул мистер Черстерсон.--Лопни моя печенка, именно так Хенкс и говорил! Я запомнил его слова, потому что они возбудили мое любопытство.
Судя по искорке, мелькнувшей в глазах принца, судя по тому, как он задумчиво прикусил губу, он тоже все вспомнил.
-- Далее!--продолжал Гарри.--Разве не сочтете вы черствой и даже бессердечной женщину, которая как ни в чем не бывало »садится на кровать рядом с трупом задушенной ею жертвы» и ведет светскую беседу?
Теперь Гарри рискнул бросить взгляд на Тору. Она, совершенно потрясенная, ответила ему взглядом,
исполненным ужаса. Руки у нее дрожали; она бы не смогла встать, если бы захотела. А он сравнивал ее лицо с лицом той, другой, и думал о том, как сильно он любит Тору. Ах, если бы ему удалось обелить себя и пройти вместе с ней через это испытание!
На задах Карлтон-Хаус поднялся сильный, порывистый ветер. Несмотря на закрытые окна, было слышно, как качаются деревья в парке. Вслед за яркой вспышкой последовал мощный раскат грома.
--Какого мнения, сэр, были бы вы о такой женщине?--спросил Гарри у принца Уэльского.--Вчера поздно ночью я тайком пробрался в поместье »Пристань», чтобы добыть из ее спальни бутылку с вином. Сначала я встретил там леди Рейли, а затем--мою жену. Жена села на кровать рядом с телом
Аннет и засмеялась. Спросите леди Рейли! Сэр, именно тогда я ... готов был сказать ей, что знаю: это она задушила Аннет--тщательно подготовившись и хладнокровно. Однако она умна--по-моему, она догадалась, что мне все известно. Не могу сказать, заметила она у меня под плащом бутылку с ви-
ном или нет, но, уверен, она обо всем догадалась.
Меня разыскивали: в доме спали трое констеблей. Чтобы развеять ее подозрения, я вынужден был солгать и сказал ей, что, по моему мнению, она не виновата в убийстве. Но когда
наша с ней беседа подходила к концу, меня словно озарило. У меня переменилось настроение, и я бросил ей вызов. Я сказал, что ухожу, и подстрекал ее позвонить в колокольчик, чтобы разбудить констеблей. Я спускался медленно--им бы без
труда удалось схватить меня. Однако она не посмела звонить, боясь, что я всем расскажу о своем открытии.
Опираясь на трости, Гарри с трудом сделал пару шагов.
--Те, кто вел следствие, несомненно, замерили длину шнура. Я же и так знаю, на какой высоте он был отрезан. Елена могла дотянуться до него рукой. Когда я уходил, ее рука лежала на шнуре. Так кто отрезал шнур для убийства? Чья рука оставила незапертой дверь спальни?
Принц поднял все свои подбородки.
--Леди Чермис--красивая женщина. Как правило, я не терплю в своем доме обвинений в адрес красивых женщин. И все же,--он прищурился,--мне показалось, что она ведет себя необычно, когда с улыбкой отправила мужа драться с Бристольским Молотом. Правда, ничего другого ей не оставалось ...
--Нет, оставалось,--возразил мистер Черстерсон.--Она могла бы поступить так же, как мисс Борх!
Нос у него пылал. Холерический темперамент взял свое: депутат от Стаффорда так хватил кубком по крышке фортепиано, что внутри звякнули струны.

--Дорогая моя,--обратился он к Торе,--благодаря
вашей самоотверженности и отваге--вы кинулись защищать своего любимого перед лицом самого принца Уэльского!--я и решился предоставить вам убежище. Истинная правда, я не шучу!
--Но я ничего не сделала!--вскричала Тора, вспы-
хивая.--Я...знала, что Гарри ...побьет его!--Она ог-лядела всех пристальным взглядом.--Ваше королевское высочество, можно ли и мне, наконец, вставить слово?
Мадам,--принц Георг-Август царственным жестом развел руки в стороны,--вы поступили благородно. Прошу вас, говорите! Даже если ваша речь будет такой же длинной и непоследовательной, как у моего достопочтенного батюшки.
--Но я вовсе не собиралась ...--выпалила потрясенная Тора.
--Не важно, мадам. Вы прощены. Продолжайте!
--Можно спросить?--вскричала леди Кросби, перебирая струны арфы.—Елена Чермис! Том Хенкс!-- Она поморщилась.--Неужели она в самом деле любит его?
-- Именно об этом я и собиралась рассказать,-- заявила Тора.
--Так рассказывайте, дорогая! Прошу вас!--оживилась леди Кросби.
--Я ... мне не было известно ни слова,--волнуясь, начала Тора,--до тех пор, пока я сейчас не услышала Гарри. И все равно, я могу вам многое поведать о ней.
Принц, закрывший глаза, когда заговорила леди Кросби, посмотрел на Тору.
--Елена Чермис,--страстно продолжала та,-- неспо-
собна любить кого-либо, кроме самой себя, о чем нетрудно догадаться. Однако она по-своему любит хвастуна и задиру Хенкса. Пожалуйста, не смейтесь надо мной, но он в некотором смысле ее дитя, которое она защищает. Кроме того, она искренне и от всей души восхищалась им--его алым мундиром, его надменным видом, его великолепной осанкой, кото-
рую он держит до тех пор, пока его не ударят как следует--как Гарри ...--Она заторопилась.--Три раза Гарри выставил его на посмешище. Перестала ли она любить своего полковника? Нет! Она еще больше возненавидела Гарри и еще больше ласкала своего великовозрастного любовника. Ох, неужели вы ничего не понимаете?
--Я понимаю,--задумчиво прошептала леди Кросби.
--Дамы!--Принц поднял пачку бумаг.--Все это прекрасно для великосветской беседы. Но леди Чермис не могла убить горничную! У нас есть показания, говорящие о том, что в три часа ночи она была с...--Принц осекся и посмотрел на
документы. Потом он перевел растерянный взгляд на Гарри.
--Да, сэр,--сухо заявил тот.--Она была, или предполагалось, что была, с самим полковником Хенксом. Мне продолжать?
--Да! Да! Да!
--Моя теперешняя жена,-- ожесточенно продолжал Гарри,--иногда проявляет странную порядочность. Ее покой и удобства, как она полагает, всецело зависят от ее положения в обществе, ей выгодно изображать из себя добродетельную жену и верную служанку полуинвалида, то есть меня. Своим поведением она обманывала весь так назьmаемый бомонд ...
-- Ей-богу, верно!--вскричал мистер Черстерсон.
--... до тех пор, пока Аннети, которая почему-то питала ко мне добрые чувства, не превратилась в тигрицу и не пригроэила выдать ее. Я все узнал, сэр, от человека по фамилии Попкинс, которого вы очень скоро увидите. После нескольких туманных и уклончивых замечаний относительно чувств Аннет
Аннет добавил: «Она даже обещала рассказать ...» - и вдруг заговорил о другом. И все же по здравом размышлении я догадался, о чем он хотел мне поведать. Моя добродетельная женушка искренне полагала, что о ее интрижке с Хенксом известно только Аннет. Она была слишком умна, слишком
осторожна. Даже я, червь, мог восстать, если бы Аннет заговорила. Я думаю, хотя ничего не могу доказать, что она давно замыслила убить Аннет, только все не могла решиться и рискнуть. Возможно, она надеялась подкупить Аннет, а может, полагала, что я проявлю трусость и предпочту ничего не заметить. В любом случае я скоро умру от сердечного приступа!
Тем не менее в ночь на двадцатое апреля моей добродетельной жене был нанесен смертельный удар. Я объявил ей, что сердце у меня здоровое; я доказал это в доме леди Рейли. Надо сказать, ее заинтриговала неожиданная «перемена» во мне, и ей очень хотелось, скажем так, выяснить, почему я
вдруг стал другим. Вот именно--я стал другим человеком! Если Аннет проболтается и весть дойдет до моих ушей, вся ее уютная, налаженная жизнь разлетится на кусочки. Значит, Аннет нужно убрать, и как можно скорее! Этой же ночью! Полковник Хенкс, конечно, не стал бы сообщником. Его благородная натура восставала против убийства, хотя он был
не прочь тратить мои денежки после того, как меня повесят. Обо всем остальном он предпочитал не знать.
Тут Тора тихо вставила--так тихо, что ее едва было еле слышно:
«О, нерешительный! Дай мне кинжал!».
В комнате словно повеяло холодом. За окном сверкнула молния, загремел гром.
--Нет, Тора. Леди Макбет произносит эти слова после убийства Дункана. Впрочем, смысл тот же самый. Мужчина колеблется, а женщина непреклонна --как Елена... Она сама проделала всю подготовительную работу. Покинула «Пристань», оставив на столике бутылку отравленного вина: она
сама признала, что Аннет не в силах была устоять против мадеры. В «Дубах». поместье полковника Хенкса, наша парочка изобразила громкий, поистине королевский скандал--прошу прощения, ваше высочество! Они кричали, чтобы их могли слышать слуги. Потом моя ненаглядная женушка по-
спешила назад, а Хенкс, скорее всего, орал в пустоту. Ему наверняка понравилось наносить оскорбления.
--Погодите!--перебил его принц.--Напоминаю, лорд Чермис, что дверь потайной лестницы оказалась запертой изнутри.
--Поверьте,--криво улыбнувшись, сказал Гарри-- засов не помешал ей войти. Если бы вашему высочеству удалось взглянуть на дверную раму, вы с вашей проницательностью тотчас разглядели бы истину. Между рамой и дверью такая большая щель, что не составляет труда просунуть в нее нож и
отодвинуть засов ... Нож у Елены, разумеется, был--им она отрезала шнур звонка. Более того! Ей много раз, по небрежности или случайно, приходилось оказываться перед запертой дверью. Уверен, она все время носила в своем ридикюле нож. Итак, она крадется в темную спальню, слышит, как ее жертва
тяжело дышит во сне, и готовится к своему черному делу ...
--Стойте!--перебила его леди Кросби. Струны арфы задрожали.—Скандал--это пикантно, но подробности убийства ...
--Я должен рассказать, леди Кросби, иначе вы не поймете, как все тут сходится. Моя женушка зажигает обе свечи, чтобы убедиться, что все кончено. Она поднимает штору и высовывается в окно--проверить, не шпионят ли за нею. Поскольку окна жилья над конюшней темные, она думает, что никто ее не видит ...Она не боится, что случайным звонком разбудит слуг,--для того чтобы позвонить, нужно очень сильно дернуть шнур. Я...--Гарри сглотнул подсту-
пивший к горлу ком и продолжал.--Когда я впервые увидел труп Аннет, то решил, что убийце потребовалась недюжинная сила; и особенно странно было, что жертва не сопротивлялась и не кричала. Теперь тайна раскрыта. Аннет не могла сопротивляться. А моя женушка, встав на колени на постели--к тому времени она была уже вне себя от
ненависти,--изливает на Аннет все свое презрение, оборачивая красный шнур вокруг ее шеи и ...
--Пере станьте, я сказала!
--Прошу прощения, леди Кросби. С ужасами почти покончено. Все же без борьбы и криков не обошлось: когда человека душат, он всегда сопротивляется. Однако никто в доме не проснулся. Елена тушит обе свечи. Она оставляет дверь запертой изнутри, повторив свои действия в обратном порядке: вы-
ходит за дверь на потайную лестницу и, просунув нож в щель между дверью и рамой, задвигает засов... Интересно, о чем думала Елена, глядя на мертвое лицо Аннет? О чем она думала, спеша назад, в «Дубы», чтобы обеспечить себе то, что вы, сэр, в юридических кругах называете алиби? Интересно, сладко ли ей спалось и что она видела во сне? Нет! Так не пойдет.
Даже в тот день, по-моему, спала она крепко и безмятежно ...
Гарри заковылял вперед, опираясь на трости. Стиснув зубы, чтобы не закричать от боли, он попытался поклониться принцу Уэльскому.
--Таково мое дело, сэр. Поскольку мои свидетели вот-вот будут здесь и подтвердят мои показания о горевшем свете, вы можете осмотреть бутылку с отравленным вином. Мистер Черстерсон, позвольте ...
Порывшись в полах плаща, мистер Черстерсон извлек из кармана бутылку и передал ее Гарри. Тот подошел к хозяину дома и торжественно вручил ему ее.
--Вот, сэр. Понюхайте и попробуйте. Но, ради бога, не пейте слишком много!
Повернувшись, он с трудом подошел к своему стулу. Тора, сияя, протянула ему обе руки.
--Сядь, Гарри!--вскричала она.--Прошу тебя, сядь! Милый, это было уже излишне!
Но он пока еще не мог сесть. Внутри у него все пело, пело и ликовало ...
--Чермис!!!
При звуках властного голоса он круто повернулся. Принц выпрямился в кресле, сжимая в руке бутылку. Гарри, казалось,  никогда не забудет этого зрелища: в темно-фиолетовом бархатном сюртуке поверх канареечно-желтого жилета, в белых чулках и бриджах, в туфлях с пряжками, фасон которых он сам изобрел... Коричневый парик слегка съехал набок На лице, раскрасневшемся от выпитого пунша, сверкали злые, хитрые глаза.
--Кого вы пытаетесь обмануть?--спросил принц, чуть понизив голос.--В вине нет никакого опиума!
--Простите, сэр?
--Мне прекрасно знаком вкус порошка опиума. В бутылке действительно мадера, однако в ней нет яда. Попробуйте сами!
Все вдруг закружилось у Гарри перед глазами, он приковылял к принцу и взял у него из рук бутылку. Не успел он поднести ее ко рту, как вдруг его осенило.
--Ховард!--вскричал он.
--Что такое?
--Рон Ховард, эсквайр! Так вот почему он не поме- шал мне унести вино с собой! Он нарочно вскрыл два моих письма, подменил бутылку, долив столько же вина, чтобы погубить меня и уничтожить мои улики. Он знал, что я упомянул о бутылке в письме к лорду верховному судье ... Ховард! Ховард! Ховард!
Гроза разразилась без предупреждения. Струи дождя хлестали в оба окна музыкального салона, ветер завывал все сильнее. Мистер Черстерсон, слегка пошатываясь, подошел к принцу.
--Сэр!--начал он самым вежливым, «парламентским» тоном.--Клянусь, так оно и есть! Вы, ваше королевское высочество, сами видели, что Рон Ховард терпеть не может нашего друга. Черт побери, Чермис, я ведь вас предупреждал! Наверняка он подменил бутылки утром, пока Чермис спал!
--Лорд Чермис!--сказал принц.--Имеете ли вы ка-
кие-либо доказательства, подтверждающие ваше обвинение против мистера Ховарда?
Вначале Гарри даже не расслышал, о чем его спрашивают. Ему стало холодно--ужас схватил его липкими щупальцами ...
--Лорд Чермис! Должен ли я повторить свой вопрос? У вас есть доказательства, подтверждающие ваше обвинение против мистера Ховарда?
Гарри попятился.
--Боюсь, что нет, сэр,--отрывисто произнес он.--Ховард, видимо, давным-давно разбил настоящую бутылку.
Дверь у них за спиной не просто открылась Она распахнулась настежь, ударившись о стену, и снова захлопнулась. В салон ворвался не кто иной, как сам герцог ЙоркскиЙ. Дождь почти не успел замочить его шляпу с перьями и военный плащ. Лицо герцога было сердитым и вместе с тем смущенным.
--Послушай, Джордж!--начал было он, но, заметив, что брат не один, замолчал и смешался.
--Какого черта ты здесь делаешь?--осведомился его брат, не выказывая радости.--Я думал, ты скачешь к себе домой!
--Я и ехал домой.--Герцог помрачнел.--Но пришлось вернуться. Сегодня я потерял сто фунтов! Слышишь--сто фунтов! Но ... ладно! Чертовски хороший бой. Пришлось вернуться. Я узнал новости.--Не глядя на Гарри, он кивнул в =его сторону.--О нем.
--Что за новости?
--Направляясь в Суррей, я проезжал по мосту Блэкфрайарз. Со стороны Ламбета, навстречу мне, двигалась громадная повозка, нагруженная до небес огромными бочками солода. На вид каждая из них весила целую тонну. Прямо за повозкой ехала открытая карета с твоим гербом, Джордж. Я узнал ее еще издали. Форейторов не было, я увидел кучера и трех пассажиров. Вот проклятая повозка! Передняя ось обломилась, и бочки попадали прямо на карету ...
Тора медленно поднялась на ноги. Она почувствовала приближение волны страха даже острее Гарри и поняла, что сейчас скажет герцог.
--Естественно,--проворчал он,--я соскочил с лошади и помог откатить бочки. Поздно! И кучер, и высокий старик, и маленькая старушка уже скончались. Мне удалось вытащить из-под обвала чудного старикашку. Он прожил совсем недолго и успел сказать ... Черт меня побери!--Герцог при-
нялся разглядывать свой мундир под плащом.--Он принял мой мундир за ливрею лакея! Фамилия его Поп... не помню, как дальше. Он сказал, что он--слуга Чермиса, везет свидетелей, которые должны что-то доказать, и попросил кое-что передать Чермису. Потом он ...
--Что он просил передать?--вскричала Тора.
--Чудной старикашка,--продолжал герцог, глядя на своего брата,--просил передать: «Скажите ему, я сделал все, что мог».
Гарри с трудом попятился к своему стулу и сел. Обе трости со стуком упали на ковер.
--Гарри!--страстно воскликнула Тора, прижима- ясь к нему.--Не отчаивайся! Даже если твои свидетели погибли ...
--Я думаю о Попкинсе,--отвечал Гарри.--Бедный старый Попкинс!--И он закрыл лицо руками.
Герцог Йоркекий потопал ногами, расправил плащ пробормотал что-то неразборчивое и заявил, что должен идти. За ним захлопнулась дверь. Несмотря на завывания ветра и шум дождя, в салоне еще
долго было тихо. Наконец, Гарри услышал, как принц позвал его, и поднял голову.
Принц, не без помощи мистера Черстерсона, поднялся на ноги. Он стоял уперев кулаки в бедра, широко расставив толстые ноги--как тогда, за обеденным столом. Однако в его выпученных глазах теперь читалась не ненависть, а жалость.
--Милорд! Отдаете ли вы себе отчет в своем положении?
--Да. Попкинс мертв.
--Нет, нет! В вашем собственном положении!
--Ах, это. Да ...
--Даже если бы я вам поверил--а я, несмотря ни на что, склонен верить вам,--сейчас я не в силах спасти вас. Если бы я созвал в Карлтон-Хаус высших представителей правосудия, как доказал бы я вашу невиновность? Бутылку с вином подменили. Ваши свидетели мертвы. У меня есть только ваше слово. Но даже моей власти недостаточно, чтобы даровать. вам свободу!
Гарри заставил себя встряхнуться.
--Благодарю вас за то, что вы беспристрастно выслушали меня, а также за услугу, какую вы мне оказали. Никто не мог бы сделать для меня большего. Однако я вполне понимаю вас. Я должен снова бежать!
--Ты не можешь бежать!--вскричала Тора.--Ты
даже ходить не можешь!
--Значит, как-нибудь доковыляю.--Гарри повернулся к принцу.--Сэр, я понимаю, что и так злоупотребил вашей добротой, но дело касается присутствующей здесь мисс Борх. Она не должна идти со мной дальше, как я в безумии своем предло-
жил ей вчера. Ее никто не преследует, однако ей придется нелегко, если скандал разгорится. Если бы она могла на время поехать, скажем, к леди Кросби...
--Разумеется!--воскликнула леди Кросби, вскакивая и поворачивая к ним лицо, залитое пьяными слезами. --Я укрою ее, доверьтесь мне!
--И ты думаешь, я брошу тебя сейчас?!-- воскликнула Тора.
--Тора, ты должна. Я никогда в жизни ничего тебе не приказывал, но сейчас приказываю: останься!
--Нет! Нет! Не останусь! Я ...
--Придержи язык!--рявкнул Гарри так свирепо, что она отпрянула. Тон его тут же изменился.--А теперь, ваше королевское высочество и мой добрый друг Черстерсон ...
--Стойте!--воскликнул принц, кусая губу.
Он был мрачнее тучи. Сейчас в душе его эгоизм и нелюбовь к каким-либо осложнениям и неприятностям спорили с инстинктивным сочувствием. Наконец, он принял решение.
--Не будьте идиотом!--проворчал он.--Я... позволяю вам прятаться здесь до тех пор, пока вы не выздоровеете. Никогда, честное слово,--добавил он с ноткой зависти,--я еще не видел человека, который пользуется такой любовью слуг! Бог
знает почему, но они вас не выдадут. Однако вам нельзя оставаться здесь долго ...--Принц закатил глаза.
На сей раз дверь отворилась так тихо, что все уловили лишь намек на какое-то движение. На пороге стоял майор Мак-Грегор, щеки его над выбритым подбородком ввалились.
-- Ваше высочество,--сказал он спокойно,--нам конец. Мы горим синим пламенем!
-- Что это значит?
--Его величество король ... Его уже два дня как привезли из Виндзора, ему все известно об убийстве. Он повелел арестовать этого джентльмена и эту леди!
Принц Уэльский, который чуть ранее, глазом не моргнув, стоял лицом к лицу с полусотней ищеек с Боу-стрит, вдруг посерел.
--Его величество издал указ, в котором они, и особенно леди, обвиняются бог знает в чем,--продолжал Мак-Грегор.--Полк конных гусар уже у парадного портика. До сих пор мне удавалось их не впускать, но больше я не могу их удерживать.
Принц задыхался, ему не хватало воздуха.
--Конечно,--добавил майор Мак-Грегор, будучи ирландцем,--мы могли бы позвать гренадеров, запереть двери и задать им жару. Ей-богу, сэр! Посмотрел бы я, как кавалеристы сумеют
взять осажденную крепость!
--Ради всего святого, Мак-Грегор! Вы что, совсем выжили из ума? Чтобы гвардейцы стреляли в гусар? Тогда меня объявят мятежником, восставшим против собственного отца! О боже, помоги мне! Помоги мне!--Принц воздел унизанные перстнями руки, закрыл ими лицо, но тут же резко опустил.--Я говорил вам, лорд Чермис, что от одного человека я не сумею вас защитить. Старый черт снова выкинул дьявольский трюк--чтобы унизить меня! Боюсь, мне при-
дется выдать вас обоих.
-- Сэр!--вмешался мистер Черстерсон.
--Я ничего не могу поделать, Кевин! У меня нет выбора! Я... Нет, черт побери, погодите! Я дам вам обоим возможность бежать. Мак-Грегор! Вы говорите, они у парадного портика?
--Вот именно, сэр! Злые как черти!
-- Эй, вы!--воскликнул принц, тыча пальцем в Гарри и Тору.--Бегите! Бегите по главной лестнице на первый этаж, как будто в столовую. Но вылезайте через заднее окно и бегите через парк, к Мэлл. Скорее!
--Он не может бежать!--возразила Тора.
--Попробую!--ответил Гарри.
--Бегите! Бегите! Бегите!
В струях дождя небо за окнами побелело от очередной вспышки молнии. Торе показалось, будто лица, музыкальные инструменты, мерцающие свечи за жемчужно-серыми стеклянными экранами и сама комната медленно кружатся, словно в танце. Наверное, она опять бредит. Массивное тело принца вдруг стало прозрачным: она видела, как сквозь него ударила молния.
--Вы призраки!--закричала она.--Вы все призраки! Вы давно уже умерли ... Вас нет!!!
            БЕГИТЕ! БЕГИТЕ! БЕГИТЕ!
--Да, она снова видела тот же ужасный сон. Она шла рядом с Гарри, который совсем не мог бежать. Они оказались на площадке, где свечи мерцали и таяли, растворяясь в воздухе, как и лица лакеев. Они ринулись вниз по широкой, длинной лестнице на
первый этаж. Почему-то здесь уже не было ковра, под их ногами был каменный пол. Когда Гарри выскочил в парк из длинного окна, в мозгу у Торы как будто что-то щелкнуло--ей показалось, что он отшвырнул в сторону трости. Но «они»--ужас, ждущий у парадного портика,--не должны захватить Гарри!
Струи дождя заливали лицо. Они выбрались из дворца и, обогнув белеющую во мраке статую, пригнувшись, побежали по парку. Тора чувствовала: кто-то, кто собирается схватить Гарри, мчится за ними следом по лестнице. Они ускорили шаг. Тора начала задыхаться и споткнулась. Небо раскололось от сокрушительного громового раската. Тора закрыла глаза и, не выпуская руки Гарри, замерла на месте. В ушах ее слышался тяжелый металлический лязг и грохот, что-то шуршало и скользило по мостовой.
И она открыла глаза.