Барсук
С нашим дедом не соскучишься. То одно приключение, то другое. Вот и в этот раз. Решили срезать лесок, чтобы носить траву поближе к табору. А тут на опушку выпугнули зверя. Роста небольшого, с маленькую собаку, но жирную, прямо круглую. Черный с белым. А морда, как у свиньи. Пятак впереди. Такое чудо видели мы впервые.
Дед как глянул: «Барсук! Гоните его на меня! Я его подкосю». Про барсука мы знали. Его жир очень полезный.
Мы стали кричать. Барсук здорово трухнул и помчался прямо на деда. Мы успокоились. Дед старый охотник и травокос, два дара не должны подвести. Но барсук промахнулся и помчался мимо. Дед косу на перевес, как в первую империалистическую войну, и за зверем. Видим, охотник-то халявит. Бежит, как мы на физкультуре, – лишь бы добежать. Барсук, конечно, понял и не стал торопиться. Деду надо было просто сообразить, что бежит медленно, а он ни в какую. Так трусцой и семенит. Спрашивается, чего тогда пугать бы зверя, если в тебе никакого инстинкта охотничьего уже и нет?
А дальше – со смеху помрешь. Дед остановился передохнуть, а барсук тоже – наверное, пенсионер. Начал корешки копать. Дед плюнул с досады, и к нам. Мы, конечно, промолчали. Жеребца запаленного и то нельзя нервировать, а просто нужно с ним пройтись.
За ужином дед отошел, выпив стопарик. Мы к нему и пристали. Чего он перед зверем опозорился? У нашего старого кавалериста аж усы подскочили.
- Да я вас и видеть не желаю. Мокроносые. Я мчался – ветер свистел в ушах.
Мы и подумали – какой у деда слух, слышит даже шелест от ушей. Но догонять-то надо, несмотря хоть и на бурю.
- Память изменила, – говорит нам, – забыл, как приказать ногам бежать быстрее, а они, подлецы, и не торопятся. Команды же не было. Да я сам чуть не умер от охотничьей тоски. А вы что подумали на деда? Стыдно в ваши годы.
Отвернулся и обиделся окончательно.
Действительно, мы остолопы. Дед промахнулся с памятью. А мы стояли и не побежали наперерез, чтобы завернуть эту лесную свинью. Линь достал дедов шкалик и налил в стаканчик остатки. Я толкнул деда, чтобы он повернулся. И мы молча попросили прощения, а дед молча выпил. Залил горе, и нас простил.