Позавчера около часу дня я шел из дома на работу через сквер сбоку от Зимнего дворца. Погода была отменная. Солнце стояло высоко. Людей нарядных и праздно шатающихся - массы. На одном из газонов, ближайшем к углу Зимнего, выходящему на Дворцовую площадь, устроили себе лежбище (или даже клуб) бомжи. Их было немного, человек 6. Но и газон компактный. Обсаженный кустами с трех сторон, кроме той, что открыта аллее и углу дворца, где туристы покупают сувениры, дети – мороженое, а ряженые, Петр с Екатериной, пристают к прохожим с платными объятиями... Пара бомжей предавались любовной прелюдии. Вероятно, они были разнополые, или это один бомж взбивал слежавшийся ватник. Приглядываться было неудобно. Трое разложили разную снедь из урн и возлегали вокруг нее, собираясь приступить к трапезе. Один мастерил профессиональный инвентарь - писал на картонке что-то крупными буквами. А один возле кустов в полуприседе (не особенно прячась и не очень низко прогибаясь, а скорее даже как-то кокетливо согнув ноги в коленях) срал. Точнее, он только-только изготовился. Тело его еще привыкало к неудобной позе, и преодолевало остаточные колебания. Он встретил меня добрым извиняющимся взглядом, слегка улыбнулся, вернее его усы и борода сделали какое-то движение навстречу друг другу, и приподнял брови, мол: «Что поделаешь? Зов природы». Потом перевел взгляд к небу и замер с этой полуулыбкой. Видимо, дело пошло. И вдруг, вот этой крючковатой доминантой словно завершилась какая-то искомая давно композиция, присущая этому месту, на правах гения, в которую вошла и пышная зелень травы, и сень листвы могучих вязов, и лепнина дворца, и все «члены клуба». И в этой картине не было ничего от утомительной гневливости «передвижников» (такова, видимо, участь бомжей у Третьяковки). Здесь же, у Эрмитажа, картина осветилась окрыляющей одухотворенностью Джорджоне, зажила лукавой и куртуазной легкостью Фрагонара, умиротворила успокаивающей идилличностью античных сюжетов Пуссена.
Все наполнилось смыслом, а лучше сказать, излучало смысл во вне, как это свойственно шедеврам.
Я удалялся и нес в себе неожиданно обретенный миропорядок. У меня было, что противопоставить хаосу и суете, чем обуздать гордыню и угасить зависть, утолить алчность, противиться похоти, ограничить чревоугодие, победить грех: я столкнулся с прекрасным там, где и ожидал его увидеть. Там, где ищут его тысячи наслышанных о нем туристов, приезжающих, прилетающих, приплывающих в мой город каждый день… Между набережной Невы и Аркой Главного штаба. Между Адмиралтейством и Зимним дворцом… Между небом и землей.