В маленькой бетонной клеточке средних размеров бетонной коробки большого бетонного муравейника пронзительно зазвенел в очередной раз будильник, разрушив своим звоном тишину холодного февральского утра.
Виктор с трудом проснулся, рядом на кровати ерзала в попытках встать его жена- Анна. Раньше, лет пятнадцать – двадцать назад Анна была очень красивой и привлекательной молодой девушкой, умеющей красиво одеваться и всегда создавать своим присутствием некую праздничность. Но шли годы и жизнь жестоко карала ее за счастливую молодость. После родов Анна ощутимо располнела, тело ее потеряло прежде манящие очертания, волосы, которые так красиво вились и блестели на солнце, потеряли свою пышность, свой каштановый цвет и начали седеть, кожа местами одрябла, грудь потеряла упругость и обвисла – вот она жертва, которую платят некоторые женщины за создание новых людей. Характер ее тоже не обошелся без изменений. Работа учителем в школе для трудных детей заметно потрепала ей нервы, из-за чего характер ее заметно испортился, к тому же двое своих собственных детей тоже разрушали своими капризами нервную систему своей любящей матери – вот она награда за благородное, необходимое и полезное дело.
Дети, два сына, родившиеся один за другим с разницей в два года, конечно, были любимы своими родителями. Виктор и Анна искренне хотели детей , и с самого их рождения старались уделять им как можно больше времени, как в воспитательных и образовательных, так и в личных и досуговых целях. Они записывали детей в лучшие коммерческие детские сады, а затем отдавали в престижные платные школы для одаренных детей, они записывали их во множество разных кружков и секций, как спортивных, таких как бокс, плавание, футбол, так и в различные интеллектуальные и культурные, например: художественная и музыкальная школы, шахматы, курсы иностранных языков и т.д. Виктор и Анна работали на двух, а временами и на трех работах сразу, чтобы оплатить поиски таланта у своих детей, но все их старания были напрасны, и каждый из родителей, порой, в тайне от супруга, осознавал, что у них родились самые обычные, заурядные дети, не имеющие никаких экстраординарных способностей и талантов, и ни в какой из предложенных заботливыми родителями области не добивались ровным счетом никаких успехов. Но еще больше картину портило то, что усидчивостью, упорством и трудолюбием их дети тоже не отличались, и в освоении школьных наук зачастую не успевали, и родителям приходилось тратиться еще и на репетиторов.
Не пощадило течение жизни и самого Виктора. Прежде здоровый, крепкого телосложения, умный и многосторонне развитый мужчина с годами располнел, приобретя в частности пивной живот, растерял былую смекалку и острый ум. Здоровье его тоже было изрядно подорвано по большей части работой на стройке, где он сорвал спину, а так-же работой на металлургическом заводе, где он не раз получал производственные травмы по вине начальников, сэкономивших на проверке безопасности оборудования. Ущерб, полученный Виктором так и не был возмещен, а он ни много не мало потерял фалангу пальца. К тому же в последние годы Виктор частенько выпивал, не так, конечно, чтобы запоями, но порой напивался изрядно, чем очень волновал Анну, которая хоть и устраивала ему скандалы, но, по прежнему, любила и старалась о нем заботиться.
Виктор поднялся с кровати и окинул взглядом комнату. Тесная комнатушка примерно три на пять метров, на стенах желтые обои с незатейливым узором, под потолком простенькая люстра, вдоль одной стены старые шифоньеры, сделанные еще в советские годы, у другой стены дешевая двуспальная кровать, по обе стороны которой простенькие тумбочки, и разрывающийся на одной из них будильник, который сообщал своим звоном о том, что пробило шесть часов утра.
Ноги, одна за одной, встали на холодный пол , Виктор поднялся и направился к двери, бросив по дороге взгляд в окно. За окном стояла темень, но фонари уже горели, ровно, как и многие окна дома напротив.
Виктор наспех принял душ, подставляя свое тело под струю то горячей, то холодной воды. Последнее время неполадки с водой стали постоянными, но жалобы в домоуправление игнорируются, а потому приходиться терпеть и привыкать.
Растворимый кофе и бутерброд с маслом, простенький и быстрый завтрак. Анна уже проснулась и принимала душ. Детям можно поспать еще минут двадцать, а потом просыпаться и собираться в школу. «Надо не забыть оставить им денег» - подумал Виктор допивая кофе.
Виктор встал из-за стола и вышел из маленькой кухни, интерьер которой тоже напоминал квартиры времен Советского Союза и направился в спальню, чтобы одеться. Натягивая штаны он услышал, как Анна вышла из душа и будит детей, которые с явной неохотой пытаются проснуться.
На часах было уже семь часов, Виктор торопливо вышел в прихожую и надев ботинки, которые носил уже третий год, достал из карманов штанов кошелек и вынул оттуда четыреста рублей, а затем положил на тумбочку в прихожей. Надев старенькую зимнюю куртку Виктор позвал Анну и попросил закрыть за ним дверь. Она прибежала, он поцеловал ее в щеку и проговорил:
-До вечера.
Она кивнула и, устало улыбнувшись, проговорила в ответ:
-До вечера, милый.
Виктор вышел из квартиры, дверь за ним захлопнулась.
Тускло освещенный подъезд многоэтажного дома вновь встретил своего обитателя своей убогостью. Грязные, изрисованные похабными словами стены, гора окурков, пустых бутылок и лужи плевков на лестницах, оставшиеся после посиделок молодежи.
Виктор подошел к лифту и нажал на прожженную зажигалкой пластиковую кнопку. Лифт приехал не сразу, а через несколько долгих минут, и встретил его все тем же тусклым освещением, той же грязью, той же затхлой вонью.
Выйдя из подъезда взгляд его в какой раз уперся в рабочий район города, в котором в основном проживали такие же семьи, как и у него.
Февральский мороз и лютый ветер заставили Виктора съежиться и спрятав лицо поглубже в шарф выдвинуться быстрым шагом к автобусной остановке, на ходу думая о том, что занятия в школах, скорее всего, отменят из за мороза.
Когда он подошел к остановке, на ней уже столпилось много народа, недалеко от остановки стояла машина скорой помощи, в которую санитары заносили тело бедно одетого мужчины, судя по всему мертвого. Виктор подумал, что это очередной бомж или алкоголик, которые засыпали пьяными на лавочке, и в такой мороз, обычно, не просыпались.
Минут через десять, когда Виктор уже изрядно замерз наконец-то приехал долгожданный автобус, уже забитый людьми. Он с трудом втиснулся в автомобиль, в котором стояла невыносимая духота. Вокруг него стояли такие же, как он рабочие, многие из которых трудились с ним на одном заводе и их усталые и замученные лица, на которых вырисовывалось нежелание, раздраженность и, отчасти, гнев, были ему смутно знакомы. Все они больше походили на подневольных, которых везут на каторгу, ежели на свободных людей, что едут трудится на благо себя и своей страны.
По дороге к заводскому комплексу люди практически не выходили из автобуса, а лишь в него вновь и вновь. С каждой минутой атмосфера в автобусе становилась все более напряженной из-за ужасной давки, духоты и всеобщей усталости, накопившейся несколько за прошедшие рабочие дни, но за всю жизнь. Проезжая мимо цехов ситуация понемногу разряжалась: на остановках люди буквально вываливались из дверей, освобождая место другим и впуская в автобус немного ледяного воздуха.
Проехав очередной цех, Виктор начал проталкиваться к дверям. За окном проносились до боли знакомые и уже ужасно надоевшие пейзажи заводского сектора города. Высокие заборы с колючей проволокой, проходные с охраной, больше похожие на армейские КПП, высокие бетонные трубы, пронзающие серое от туч небо.
Остановка. Виктор вышел из автобуса и направился к проходной, впереди его ждали девятичасовые муки ада. Ситуацию немного облегчало то, что сегодня была пятница, а значит впереди два дня выходных.
Назвать фамилию, имя, отчество, показать пропуск, расписаться в журнале – войти на территорию завода. Дальше: дойти до цеха, войти внутрь, пройти в раздевалку, увидеть лица таких же, как и он рабочих мужиков, поздороваться со всеми и, пока переодеваешься, невольно слушать их бранные, насыщенные матом рассказы о нехватке денег, дуре и стерве – жене, сволочной теще, детях, футболе, машинах, женщинах. Порой это кажется невыносимым и появляется чувство, будто ты уже не можешь этого терпеть, но нет – это ошибка, человек стерпит все, а бедняк за копейку – еще больше.
За ненавистной, тяжелой работой, особенно в пятницу, время идет предательски медленно, а порой кажется, что оно и вовсе застыло. Вечность, разделенная на две части обеденным перерывом. Минута за минутой, час за часом один и тот же монотонный труд за станком и мысли: «Только бы не заснуть, быстрее бы все это закончилось…». Закончиться, чтобы начаться вновь, ежедневная вечность мук принуждения.
В коротеньких ежечасных перерывах в воздух поднимался плотный сигаретный дым крепкого и дешевого табака, а вместе с ним грубая, гневная и завистливая ругань в адрес богатых, чиновников, полицейских, президентов, начальников, директоров. В воздухе висело всеобщее бессилие и слепая покорность.
Долгожданный получасовой перерыв на обед, и вновь еще более мучительное возвращение к работе и отсчет минут до конца рабочего дня.
За монотонной работой Виктор обычно старался не думать не о чем, кроме работы, полностью сосредоточиться на ней и не отвлекаться ни на что, кроме нее. Так время шло быстрее, и не казалось таким вязким и мучительным. Так сама жизнь быстрее пролетала мимо него. Но иногда Виктора все же захлестывали, будто волнами, воспоминания и мысли, и он был не в силах с ними совладать.
В этот день, стоя на рабочем месте, Виктор неосознанно начал воспроизводить в памяти всю свою жизнь, раскладывая ее по эпизодам. Он вспоминал свое советское детство в маленьком промышленном городке, похожем на тот, в котором сейчас он жил уже самостоятельно, воспитывая своих детей. Он вспоминал самодельные, уличные игры, счастливо, беззаботное и веселое детство. Затем в памяти его возникали школьные годы, школьные забавы, первая любовь и детские мечты. Он вспоминал, как хотел сначала стать архитектором, потом летчиком, а затем еще много кем, но в итоге весьма неплохо закончив школу поступить он смог только в техническое училище, пророчившее ему лишь работу на заводе, потому что денег в его семье было не много, и связей в сфере образования у его родителей не было, а потому поступить в желаемый университет он не смог. Это стало началом краха желаемой жизни, это стало первым шагом в сторону от мечты. Затем он вспоминал, как от злости на самого себя и на весь мир бросил учебу, вспоминал первые уличные драки, вспоминал свою буйную молодость с веселыми гулянками, пьянками, путешествиями и походами. Вспоминал знакомство с Анной.
Но все эти события не могли не могли затмить боль от краха мечты, хотя и привносили в жизнь множество светлых красок. В итоге Виктор перестал тосковать, и забыл про свои прежние мечты, смог поступить в университет, правда не в тот, в который хотел, но в тот момент он уже не так убивался из за этого. Но жизнь его от того не стала менее жестокой, бедность никуда не отступила.
Перебирая в мыслях все эти эпизоды, как фотокарточки в альбоме, просматривая то воспоминания молодости, по которой он тосковал, то вспоминая ситуации, о которых он жалел и хотел исправить, Виктор понял одну вещь: он не хотел жить той жизнью, которой он живет, а так же он понял то, что ему не изменить существующий порядок вещей. Он уже слишком глубоко утоп в этой трясине обыденной жизни, что уже просто не видел ни единой возможности выбраться, и ему оставалось лишь утопать и дальше в этом болоте. Виктор уже давно потерял свою свободу и независимость, которой обладал в молодости, сейчас же он был зависим в первую очередь от своей жены, детей, за которых он несет ответственность, он связан этими узами и попросту не может их нарушить. Нет, он не винил свою семью в своих бедах, нет. В своих бедах он винил лишь себя, а семья и время, ушедшее сквозь пальцы, это лишь факторы, которые в определенный момент не позволили ему начать все с начала, попробовать все исправить. «Хотя и эти причины не совсем правдивы»,-думал в этот момент Виктор,-«Мне страшно менять свою жизнь, вдруг то, что я получу окажется еще хуже?». Мысли эти подчеркивали всю безвыходность, безысходность жизни. Мысли об этом приводили Виктора в отчаяние вот уже какой год подряд, и вот уже какой год подряд он упорно к ним возвращался…
Смотря на работающих с ним вместе людей, Виктор приходил к мысли, что они находятся в точно такой-же ситуации, как и он сам. И все они здесь, на этом заводе- одинаковы. Да и во всем мире все они – простые бедные рабочие тоже одинаковы. Они словно муравьи, а весь мир это множество городов-муравейников. И все эти муравьи из года в год покорно работают на благо своего муравейник, обделенные плодами своего труда.
Раздался гудок, оповещающий о конце рабочей смены, все муравьи оживленно убрали свои рабочие места и ринулись переодеваться.
В этот день Виктор вышел с завода особенно разбитый и грустный. Его немного радовало, что впереди следует два дня входных. Но радость эта была столь мелочной, по сравнению с массовым отчаянием, что тонула в нем, как мед в бочке дегтя.
Виктор медленно брел к проходной о холодной, заснеженной улице. Снег крупными хлопьями падал с неба на лица людей, ветра уже не было. Виктор прошел к проходной и долго стоял в очереди, чтобы пройти процедуру обыска, на случай кражи, и расписаться в журнале.
После всех этих операций Виктор наконец-то покинул территорию завода и вышел к автобусной остановке, на которой, как и утром, стояла толпа людей, только теперь толпа была на порядок больше. Автобусы отправлялись в город битком набитые людьми, как консервная банка – шпротами. Виктор пропустил несколько своих автобусов, ему не очень то хотелось опять ехать в этой духоте и давке, но он уже изрядно замерз, а потому все же пробился в следующую машину.
Люди ехали домой, и лица их были усталые, но немного радостные. Утренняя давка повторилась точь-в-точь как и утром, и довольные лица к концу пути были уже помятыми и раздраженными.
Виктор вышел на своей остановке и устало побрел домой по все тем же серым улицам, которые, как ему казалось, останутся такими вечно.
Виктору, после всех его мыслей, не очень то хотелось возвращаться домой, но кроме дома идти ему было некуда. Оставаться на улице в такой мороз было если и не самоубийством, то самоистязанием точно. Не то, чтобы Виктор не хотел видеть жену и детей, но он не хотел повторять один и тот же приевшийся сюжет, он не хотел, чтобы его видели дома таким печальным и разбитым, он не хотел отвечать на их вопросы, но деваться было некуда и он открыл подъездную дверь, вызвал лифт и поднялся на свой этаж.
Ключ трижды повернулся в замочной скважине, и Виктор отказался в квартире. Судя по тишине дома никого не было, и он с облегчением вздохнул: не надо будет изображать радость. Виктор разделся и прошел на кухню, где увидел оставленную Анной записку, где она сказала, что повезла детей на выходные к бабушке в деревню, и что приедет только завтра утром. Так же она написала, что еда в холодильнике, ее надо лишь разогреть в микроволновке, а еще, что она его любит и целует. Виктор улыбнулся, все сложилось хорошо, ему не придется ничего изображать. Совсем ничего. Виктор открыл холодильник и достал оттуда бутылку водки и дешевую колбасу, чтобы хоть как то спастись от этих мыслей и отчаяния.
В этот момент миллионы муравьев сделали тоже самое, или то, что Виктор делал две недели назад, или вчера, не важно. С понедельника цикл начнется сначала. Муравейник живет своей размеренной, обыденной жизнью. Система работает без перебоев.