Я не сплю эту ночь...

Сергей Буханцев
Передо мной лежит спящий человек с наброшенным на плечи тонким розовым одеялом со светло-синими полосами по краям. Лампа, стоящая на низеньком столике, бросает на лицо, уткнувшееся в подушку, неяркий свет, позволяющий мне писать эти строки...
Эта ночь пролетит, но останется от неё этот лист бумаги...
Гена спит, я вижу лицо его в профиль, оно напоминает мне лицо индейца, вот только волосы рыжевато-грязного цвета. Я прочитал ему рассказ «Кофе и чертовщина», а он уже спал. Сказав мне несколько общих фраз, он погрузился в сон, и я решил, что эту ночь должен провести наедине с собой...
Вот он пошевелился и снова замер... Половина третьего на будильнике, стоящем ря-дом со мной на стопке книг... Эти часы мерно идут, издавая характерные звуки, они как бы говорят: «Спеши, ведь время пролетит так быстро, так незаметно время пролетит, что как-нибудь покажется вам поздно хоть что-нибудь исправить...» Но это строчки из моего собственного стихотворения, начинающегося словами:

Когда придут и спросят,
Что сделали и как живёте,
Вам будет стыдно,
Если совесть в вас осталась...

Из ванной доносится плеск падающей водяной струи, а на улице полная тишина. Толь-ко что был слышен шум проезжающей машины – и вот смолкло, только воспоминание... Опять слышен далёкий шум мотора, смолк... Долго будет длиться эта ночь...
Комнатка эта маленькая, за спиною моей книжный шкаф. И ещё в этой комнатке два шкафа, на которых навешаны репродукции с картин старых художников. Передо мной на стене – портрет Сергея Есенина с трубкой в зубах. И чего он удостоился такой почести и, был ведь он человек довольно легкомысленный, а теперь о нём иные говорят, что он Великий Поэт... Странная судьба всех людей. При жизни человек никто, а не станет его – раздувают его значимость!..
Вот Гена встал и, как в полусне, перешёл на другую сторону кровати, подальше от лампы и окна. Теперь получается, что они с Вовой спят как бы «вальтом». Вова уснул ещё раньше, до того, как я начал читать свои рассказы, до этого он сам читал стихи Евгения Евтушенко, потом отложил книгу и больше не подавал признаков жизни...
Теперь на том месте, где я видел у Гены лицо, вижу я две его ноги с розовыми пальцами, на которые ниспадает одеяло. Очень картинное зрелище, жаль, что сам Гена его не может лицезреть. Спит он с часами на руках, – это кажется мне дурной привычкой, спит со сложенными под мышками руками... Вот помотал головой, вот подёргались пальцы ног. Во сне Гена часто резко дёргается, я это заметил... Вова спит, над ним возвышается левый локоть и левое колено. Вместо того, чтобы поехать домой, к жене и детям, он зашёл к Гене, что-бы выпить чаю и, конечно же, остался тут на ночь...
Быть наедине с самим собой – дело не из приятных, но не всегда, иногда хочется ни-кого не видеть, мечтаешь уединиться...
На двери шкафа, стоящего дальше Гениной головы, висят боксёрские перчатки, напоминая собою двух мистических существ...
Пол тут холодный и я то и дело чихаю, заработал себе насморк. Вместо того, чтобы поехать домой, сижу тут – ночью-то автобусы не ходят – и пишу вот это, первое, что приходит в голову...
Между прочим, «Записки у изголовья» Сэй Сёногои – замечательная книга, даже спустя тысячу лет после её написания, воспринимается очень свежо и непосредственно... Там где описываются цветы и деревья или просто упоминаются горы или ущелья – читаю спокойно, не торопясь... Книга наводит на раздумья о мимолётной радости человеческого бытия. Она говорит: «Учись видеть множество замечательных, прекрасных вещей, находящихся во-круг тебя!..» Она говорит: «Учись ценить те немногие радости, которые выпадают на твою долю!..»
Вчера перебрал я старые свои рукописи и пришла мне в голову мысль – бросить их в огонь. Но я этого никогда не сделаю... Жизнь наша несовершенна и труды наши не совершенны, но надо научиться смотреть правде в глаза, и бессмысленно предавать огню то, что нас не удовлетворяет. То, что кажется нам теперь хорошо, завтра может оказаться никуда не годным... И не надо бояться видеть то, что кажется сделано плохо...
Кажется, я не на шутку схватил насморк, но это пройдёт, стоит поесть горячей пищи, а потом хорошенько выспаться...
Десять минут четвёртого... Ещё почти три часа одиночества!..
Я привык к одиночеству, ночами я часто бываю один, но всё-таки иногда бывает жутко, какое-то грустное чувство посещает меня, как будто я остался навеки один – и нет больше в целом свете никого... Такова уж моя судьба – жить по ночам... Но ведь многие писатели и поэты трудились по ночам. Лорд Байрон писал свои книги по ночам в своём замке... А когда же писать детективы, если не по ночам, ведь именно в ночные часы на ум приходят страшные истории преступлений?..
Заговорил во сне Вова, он часто во сне разговаривает. Я разобрал слова: «Вставим рублёвку... двухсот... столько-то...» Что он видит во сне, чем живёт в той жизни, которая рядом, но и очень-очень далеко?..
На улице сейчас похолодало, воздух очень свеж, им хорошо дышать, но долгое пребывание под открытым небом не покажется заманчивым... Всё-таки человек – какое теплолюбивое существо, без надобности может целыми днями не выходить из дому... Сейчас люди стали физически слабее, чем были раньше, а уж люди грамотные, образованные целый день могут палец о палец не ударить...
Чем бы заняться?.. Писать надоело. Ну о чём можно писать сейчас, когда пусто в желудке, то и дело шмыгаешь носом, рядом на постели, развалившись весьма картинно (у Вовы одна нога положена даже на другую!), спят два моих ближайших друга-приятеля? Они спят, не ведая забот, а я должен чем-то занимать себя, вот и пишу то об одном, то о другом... Писать – дело довольно нудное временами, особенно когда заставляешь себя писать силком, а вот когда пишешь с охотой, непринуждённо – это совсем другое дело! Пишешь с какой-то радостью, и похож на охотника, преследующего дичь!
Что это я за басни такие пишу?.. Вряд ли это будет кому-нибудь интересно, но лучше это занятие, чем ничего...
Пойти на кухню, что ли, поставить чайник... Тут уцелело на тарелке несколько печений. Коли они спят, я хоть проведу время за чаем, пробежит ещё минут двадцать, потом книгу по-читаю «Записки у изголовья», она здесь, в моей сумке. Итак, за дело...
8 ноября 1980 г.