2011г.
Когда стрелка после многочасового пути преодолела, наконец, верхнюю отметку и начала клониться к цифре 1, а полуденное солнце, пробив плотные занавески, бросило на стену слепящую полосу, пыльную тишину разорвал резкий звук. Лариса с усилием разлепила веки и в который раз напомнила себе, что надо бы перерезать артерию этому бесполезному аппарату.
Телефон звонил.
Кто вообще выдумал эту коробку, которая дребезжит в самый неподходящий момент, грузит владельца через трубку чужими голосами, болтовней, проблемами? Проблемы, проблемы... Изобретателю явно не хватало своих.
Телефон звонил. Телефон надрывался, требовал, чтобы на него обратили внимание.
Приподнявшись на диване, Лариса дотянулась до телефона, легла ухом на трубку и снова закрыла глаза.
- А-але? - зевнула она.
- Ларису можно? - спросил бодрый женский голос.
- Слушаю.
- Не узнаешь?
Так. Вот лучше бы без этого. Сейчас начнется этот отвратительный розыгрыш по типу "угадай с трех раз".
- Не узнаю, - мрачно отрезала Лара, бросила трубку и мгновенно провалилась в сон.
Телефон зазвонил. Лариса дернулась на диване и сорвала трубку.
- Алле?
- Ларису можно? - снова спросил тот же бодрый голос.
- Кто это?! - свирепо заорала Лара.
- Это Аня.
- Какая Аня? Иваненко, Карташева, Бондарева, Маркова?! Нужное подчеркнуть, - язвительно предложила Лариса.
- Васильева.
- Мимо.
- Как? - в голосе зазвучало искреннее удивление.
- Вам кого надо вообще?
- Ларису.
Твою ж.
- Какую Ларису? Фамилия?
- Трофимову.
- Я вас не помню.
Пауза. На том конце провода, кажется, сильно расстроились.
- Совсем?
Блин, ну сказано же.
- Совсем. Найдите меня в "Одноклассниках" и добавьте в друзья. Может, вспомню. До свидания.
- А можно мне прийти? - внезапно попросили из трубки. Очень грустным тоном.
Лариса помолчала. От этого печального голоса ей даже стало немного не по себе, как будто она в чем-то провинилась, но никак не может понять, в чем. Вдруг у этой Ани что-то важное? Лариса, видите ли, не выспалась, и теперь ее посылает собственная память. А эта самая Аня сидит сейчас, с телефонной трубкой в руке, пялится на солнечные пятна и грустит, грустит...по ее, Ларисы, вине.
- Записывайте адрес, - вздохнула Лариса.
- Сейчас, - приободрились на том конце провода и зашуршали бумагой, - пишу.
Максимально отчетливо выговаривая слова, Лариса продиктовала адрес.
- Жди! - радостно крикнул голос, и раздался странный треск. Видимо, Васильева с размаху швырнула трубку на базу и помчалась одеваться.
"Интересно, сколько у меня времени, чтобы привести это в порядок?", - думала Лариса, разглядывая в зеркало опухшее от алкоголизма и дневного сна лицо.
***
- Может, еще какие-нибудь подсказки? - в который раз спрашивает Лариса и махом допивает третью чашку кофе. Все нормальные люди от нервов пьют валерьянку, а она глушит литрами растворимый "нескафе". "Через полчаса это выливается естественным путем вместе со всеми нервами и расстройствами", - так объясняет самой себе эту странную привычку Лариса. И помогает ведь.
- Лето. 2009 год. Лагерь, река, - упрямо отвечает Аня в сотый раз и водит пальцем по скатерти, рисуя одной ей понятные символы.
Это идиотское молчание, повисшее где-то под кухонным потолком, как паук в паутине, прерывается только периодическими короткими и простыми конструкциями "вопрос - ответ". Где живешь, где учишься, с кем встречаешься - эти и многие другие вопросы уже давно заданы, и ни один из ответов не навел на потерянную полочку в памяти с надписью "Аня Васильева".
Напротив, за столом, обхватив загорелые коленки, сидит совершенно незнакомая Аня и смотрит в упор серыми грустными глазами. Волосы выгорели на беспощадном июльском солнце до абсолютного платинового оттенка, кожа словно покрыта ровным шоколадным слоем. Чтобы так загореть, надо целыми днями находиться на улице. От вида этой Ани Ларисе стало даже слегка совестно, что она тратит бесценные летние каникулы и торчит дома, перемещаясь по траектории "диван - холодильник - компьютер". И завидно - по той же причине.
- Мне жаль, но я ни разу не была в лагере, - честно говорит Лариса.
- Попробуй все-таки вспомнить, - бесцветный голос вплетается в сознание. У Ани светло-серые глаза, и на фоне радужки черные зрачки смотрятся резко и тревожно. Лариса не помнит ее лица, но с этим серым грустным взглядом что-то отдаленно ассоциируется, даже не воспоминание, а какое-то забытое ощущение. Старается уцепиться за невидимую ниточку, вспомнить, где и когда видела эти глаза, и какое событие связано с ними - а не может. Но ощущение знакомого не дает покоя. Потерянное воспоминание, как рыба, на секунду показывается на поверхности памяти, блестя на солнце гладкой чешуей, и плюхается обратно.
- Ты так смотришь, - тихо говорит Васильева и разрывает зрительный контакт, смущенно опуская взгляд в кружку. Там нет ничего интересного - только темная кофейная субстанция.
Лара следит за мухой, тупо и упрямо ползущей по солнечному пятну на стене. В комнате ровно тикают часы, секундами отмеряя время до того момента, когда солнце скроется за московскими многоэтажками и заберет с собой желтые следы, раскиданные по квартире. Одно из солнечных пятен путается в платиновых волосах, из-за чего они отливают золотом, и Анька сама становится немного похожа на солнце.
Вот только серые глаза совсем не солнечно смотрят на Ларису, словно хотят что-то сказать, а не могут. Для этого сначала надо вспомнить...хоть что-нибудь.
Тикают часы.
Лариса прячет лицо в ладони. Как такое могло произойти? Почему память, всегда идеально служившая своей хозяйке, вдруг дала такой ужасный, невероятный сбой? Неужели бывает такое. Нет, тут какая-то ошибка. Может, не в лагере они познакомились, а где-то еще, может, Васильева путает...
Ну хорошо. Допустим, и не в лагере. Но почему тогда она совершенно не помнит Аньку в лицо? Ну тут понятно - она могла измениться за два года, повзрослеть, подстричься и все такое...
Всегда и всему можно найти объяснение. Если захотеть.
"Да в чем, мать твою, дело? Почему ей так важно, чтобы я вспомнила ее? И почему у нее такие глаза, как будто я в чем-то виновата?!", - раз за разом спрашивает себя Лариса, перебирает прядки волос и стучит в закрытые двери памяти. Кто-то там, за железной дверью, ее жестоко обманывает. А стрелка подползает к шести часам ужасно медленно, как поезд к конечной станции; солнечные пятна передвигаются вправо сантиметр за сантиметром, становятся менее яркими и более насыщенно-желтыми, вечерними; давешняя муха уже пересекла всю стену и потолок, скрылась где-то в душной квартире; Аня уперлась лбом в стол, рассыпав по клеенке золотистые волосы, и тихонько вздыхает время от времени.
Большое желтое солнце отдает последний луч большому городу и скрывается за верхними этажами одинаковых домов, пятна на стенах уходят вместе с ним. Часовая стрелка отползает от шестерки и начинает свой подъем. В потемневшей кухне сразу становится пусто и холодно.
- Я пойду, пожалуй, - говорит солнечная девочка и встает, наверное, слишком резко, - спасибо за кофе.
- Не за что, - ровно отвечает Лара и провожает ее в коридор.
Аня сует ноги в босоножки и без прощаний открывает дверь.
- Подожди! - внезапно для самой себя вскрикивает Лариса. Девочка смотрит сначала на пальцы, вцепившиеся в ее плечо, а потом на саму Ларису, лихорадочно вглядывающуюся в ее лицо. В серой глубине плещется неуловимое воспоминание, которое ни за что нельзя упустить сейчас, не разгадав его сущность. Но Аня моргает, обрывая эту ниточку белесыми ресницами.
- Мне больно.
- Что? - недоумевает Лариса.
- Плечо.
- А...
Лара разжимает пальцы и беспомощно смотрит, как уплывает воспоминание вместе с платиновой девочкой. Дверь открывается.
"Как обидно, ужасно обидно, неправильно и жестоко. Раздразнить неуловимым воспоминанием, подергать веревочкой перед носом и уйти вот так, не дав достаточно времени, чтобы вспомнить..."
- Стой! Оставь номер! - кричит Лариса в спину девочке, уже спускающейся по лестнице, в попытке оставить хоть крохотную надежду когда-нибудь ухватить этот фрагмент памяти за хвост. Дурацкую, наивную надежду, которая, как известно, умирает последней.
Аня на мгновение остановилась, подумала о чем-то - на лице отразилась тень сомнения.
- Я позвоню, - глухо сказала она и быстро пошла вниз по лестнице.
И соврала, разумеется.
***
"Разумеется, соврала" - подумала Лара, закрывая дверь и садясь на порог. За ухом внезапно обнаружилась сигарета, в кармане - зажигалка. Пласты серого дыма таяли на зеленой краске стен подъезда. В гулком пространстве этажей время от времени проносилось эхо шагов и негромких разговоров. Город, утомленный дневной жарой, начинал оживать под вечер.
На улице уже начало смеркаться, и снаружи слышалась музыка и нетрезвый смех. Один из голосов показался знакомым. Можно выйти во двор, уронить в себя несколько стаканов и забыть этот глупый день. Можно - пару таблеток и уснуть до завтрашнего
вечера. Можно еще кофе и вообще не спать.
Лариса встала и сквозь полумрак квартиры поплыла к кухне. Душный воздух был пропитан пылью, от этого ужасно хотелось открыть окно и проветрить легкие. Только снаружи такая же пыль и духота.
Вода из крана - на лицо, вода из крана - в стакан. Вода из крана попадает не в то горло, и с кашлем выходит обратно. Внезапный приступ головокружения накрыл у раковины с двумя немытыми кружками на дне, одна - Ларки, другая - этой, белесой.
Спустившись на давно не мытый липкий пол, прислоняется к стене, глубоко вдыхает и выдыхает.
Головокружение - это часто, пройдет. Просто устала. Перенервничала.
Все в порядке вещей.
С кем не бывает.
Вот только провалы в памяти - это не в порядке вещей. Что происходит? Как можно забыть человека, с которым связан чем-то важным?
У нее такой тоскливый и пустой взгляд, что хочется лезть на стену.
Обессилевшая муха последний раз ударилась об стену и упала замертво.
В висках запульсировало так, что Лариса едва не застонала. Переизбыток кофеина - не шутки.
А под зажмуренными веками вдруг промелькнула картинка - яркая и солнечная, как в детских книжках. Ларисе хватило доли секунды, чтобы понять: картинка ускользала от нее только тогда, когда она пыталась ее поймать. Когда она перестала за ней гоняться, картинка сама приплыла в руки.
До полуденного звонка она еще все помнила.
И это была именно та картинка, которой не хватало, чтобы завершить паззл. Все сразу встало на свои места - и этот звонок по телефону, и незнакомая девочка, и умоляющий взгляд.
Поблескивающая на солнце река виднеется сквозь камыши и высокую траву, среди которой лежишь и дышишь жарким августовским воздухом. Золотистые прядки между пальцев, запах каких-то цветов, привкус малины на чужих губах...
Потерянный фрагмент вернулся на свое место, вынырнув из каких-то невероятных, жутко далеких глубин подсознания. Как он оказался так далеко?
Мысли были пусты.
Лариса не отдавала себе отчет в своих дальнейших действиях. Как ее вынесло из кухни, какие номера она набирала на "бесполезном аппарате", рыдая в трубку, сбрасывая и снова набирая наугад. Сколько улиц она обежала в поисках золотистой макушки, ища единственное лицо в многоголовой толпе. Где она оказалась уже поздно ночью, ничего не видя от отчаяния.
- Ну, ну, - прозвучал растерянный знакомый голос, и чьи-то руки подхватили ее. Просто друг, который обнаружил Ларису за несколько кварталов от дома, на скамейке на детской площадке. Ей было не до узнаваний.
- Что случилось вообще? - в десятый раз спрашивал он, заглядывая в лицо.
- Лето... 2009 год. Лагерь, река, - твердила Лариса с нездоровым румянцем на щеках.
- Какой лагерь? - в очередной раз переспрашивал парень, ничего не понимая, - Какой еще, блин, лагерь? Ты же говорила, что никогда ни в каком лагере не была...