О ней. Хотя, это, скорее, обо мне. О чем-то большом и маленьком одновременно.
В ее глаза невозможно смотреть – ими можно только любоваться: утром, когда они еле заметно проступают сквозь ненависть к будильнику; днем, когда они еле заметны на фоне макияжа; на бегу, на светофоре, на красный – мы опаздываем; вечером, когда их так трудно поймать те самые пару метров от прихожей до кровати. Но если успеть, если заметить…
Ее нельзя назвать красивой, если поставить рядом с телевизором и начать сравнивать изображения. Ее нельзя назвать умной, если запереть с доктором философских наук в одной комнате, и тихонько подслушивать через замочную скважину. Ее нельзя назвать хорошей домохозяйкой, если столько лет прожил с мамой, которая в декретном отпуске, а в телевизоре – четыре канала.
Ее вообще нельзя сравнивать. Для того, чтоб сравнивать, нужен критерий: ну, длина, ширина, рост, вес, время жизненного цикла мужских носков в ее доме… Зачем себя утомлять? Ты же не доказываешь себе, что «Докторская» калорийнее «Московской» при меньшей цене в это время года. Нет. Она вкусная. И этого хватает, чтобы купить и сделать бутерброд.
Вот и не стоит включать мозг, когда ты с ней. Когда ты – к ней, а она – к тебе. Она – другая.
И пусть мамин борщ был вкуснее, но мама перестала сердиться, что ты не кушаешь, еще в далеком пятом классе, а она сердится. Если тогда – ты злился, то теперь – просто млеешь и ешь.
Ее ни с кем не спутаешь. Она не закидывает смсками, не засыпает вопросами, временами кажется, ее вообще нет! И только тебе это показалось, берешь в руки телефон, и начинаешь названивать. Дозваниваешься: «Алло! Ты – как? Почему трубку не брала?» и уже не слышишь ответов… Просто голос. И сразу становится так спокойно, как будто поехал отдыхать на все лето на море за чужой счет с безлимитными командировочными.
Легкая, как бриз. Ласковая, как прибой. Она говорит, когда тебе хочется помолчать. Она молчит, когда тебе нужно сказать. И губы у нее мягкие, и волосы, и запах, и она вся… Ну как это описать? Никак. Ты сам все поймешь.
Она такая, что злиться на нее становиться стыдно и ты, как маленький, хочешь ей об этом рассказать, ну, чтоб она простила.
Если она не готовит, ты сам не хочешь есть. Мозг говорит, что не ел с утра, а учиться готовить ты отказался давным-давно, посылает сигнал, а желудок в ответ: «А че ты ворчишь? Любуйся!»
Она никогда не делает ошибок, потому что ты ей давным-давно все простил, еще до встречи. Она засыпает на твоем плече, а ты чувствуешь себя так, как будто это ты заснул на ее плече. И это она зорко наблюдает, на какой остановке вам выходить, и чтоб этот стремный персонаж рядом не упер сумки.
Ты спокоен. Как удав. Может у них, удавов, все такие?..
Она смеется над твоими шутками, только тогда, когда они действительно смешные. Это радует. Но они всегда смешные. Теперь. Ты остришь, зарабатываешь деньги, опрятно одеваешься, бреешься два раза в день, выносишь мусор… Мозг говорит: «А че ты напрягаешься?», и посылает сигнал, а что-то в груди ему в ответ: «А че ты ворчишь? Любуйся!»
И она выше всех остальных, и стройнее, и понимает тебя лучше. Мозг опять спрашивает: «А где остальные? Дайте убедиться!», и что-то в груди ему опять: «Вот заладил, гад! Все, отключаем! Он только энергию жрет! Она нам пригодиться.» - «Постойте, как отключаем? За что? Я же вам нужен для процесса отбора!», и кто-то ему хором: «А мы уже выбрали! Ты, видимо, выходил.»
Руки отказываются брать в себя другую талию. Уши остальные голоса приравнивают к мужским или шумам проезжей части. Нос объявил гайморит на побочные запахи. Ноги ходят в след. Голова повернута в ее сторону. На произнесенное вслух ее имя, организм немедленно реагирует и ищет в радиусе полуметра.
С ней невозможно заниматься увиденным и подсмотренным. Только нежностями, даже если оба разгорячились. И друзьям невозможно потом все это рассказывать и хвастать подробностями. «Я был занят!» И все всё понимают. Язык приравнивает слушающих к фашистам, подробности – к государственной тайне и отказывается говорить.
И гвоздь ты забьешь, чтоб перед ней похвастать, пряча потом перебинтованные пальцы за спиной. Ты теперь все умеешь, все можешь. Сказал – сделал. И столько говоришь… Но и столько же делаешь!
Ты при ней даже не можешь сказать глупость, чтоб не покраснеть. И, посылая ей «Спокойной ночи.», на миг замираешь, смотришь на часы, и говоришь себе: «Постой, уже полпервого! Ну пускай выспится! – Не буду тревожить, завтра пораньше отправлю.»
И в магазинах начал покупать: женские стельки для обуви, носовые платочки красивые, мандарины, потому что весна – авитаминоз. И цветы выбираешь дольше, чем мобильный телефон.
И в ипотеку влезешь, и машину купишь, и жизнь построишь. И сам – твердый, как камень, прочный, как скала, быстрый, как гепард, веселый, находчивый, смелый, самый лучший! Это все – она. В общем, ты сам все поймешь.