Автомобиль тронулся с места. Провожатый промолчал, но мне показалось, что чувствует он удовлетворение. Да и мне самому стало очень спокойно на душе, и новое внутреннее чувство подсказало, что все случилось так, как должно было случиться.
Проехав около получаса по знакомым улицам, мы остановились у какого-то громадного спорткомплекса. Спутник пригласил меня пройти с ним.
— Нормы сдавать буду? — попытался пошутить, но шутку не поддержали, и я уже собранно пошел за провожатым. Войдя в огромный холл, наполненный людьми самых разных возрастов, мы сразу свернули в боковой проход, и, пропетляв немного, оказались у неприметной двери лифта. Возле нее сидел одинокий охранник, но по нему сразу было видно, что находится он здесь не формально, дело свое знает и случайностей допустить не склонен. С моим спутником охранник обменялся взглядами, они кивнули друг другу, и двери лифта отворились. Вдвоем вошли внутрь, и я увидел простенькую панель с одной кнопкой, на которую и нажал “напарник”. Долго опускались, пока, наконец, лифт не остановился, створки двери разъехались в стороны, и мы вышли в длинный, выложенный сверкающим белым кафелем коридор. Пройдя по нему с десяток шагов, остановились у двери. Прямо перед нами она открылась, и я очутился в комнате, в которой свет был во всем объеме. Это не было ярким сиянием, так что даже глаза прикрывать не пришлось, но свет струился отовсюду; казалось, сами стены, пол и потолок излучают свет. Ко мне сразу же подошел довольно внушительного вида человек в белом комбинезоне, взял меня под руку и мягко подвел к какой-то камере, освещенной дополнительными источниками света. То, что предстало моим глазам, не могло не ошеломить. Посреди камеры, на каких-то световых жгутах, был зафиксирован тот, кого в свое время за безобразную внешность я назвал Квазимодо. Сам Тень был передо мною, и парадокс заключался в том, что вокруг не было ни одной тени.
— Вижу, что узнали, — пророкотал мужчина. — По некоторым причинам, знать каковые вам совершенно необязательно, судьба этого злодея находится в ваших руках. Вы можете избавить мир от Тени. У вас есть три минуты. Подумайте, и скажите о своем решении. Каковым бы оно ни было — будет исполнено.
Сказать, что такой оборот был неожиданным — значит, ничего не сказать. Я ни секунды не сомневался в серьезности происходящего, но к роли судьи совершенно не был готов. Что делать? От меня ожидали конкретного решения, и отказаться невозможно. Вдруг перед моими глазами всплыли лица погибших товарищей, мудрый прищур Зосима, и мной овладело странное спокойствие. Тем же новым для меня самого голосом я сказал: — Мир без теней бессмыслен — даже от Солнца отдохнуть будет негде. А каковы будут тени, зависит от нас самих — они лишь отражение. Поэтому не уничтожать Тень необходимо, а самим становиться чище. Отпустите его.
В тот же миг помещение наполнилось тенями, световые жгуты в камере потускнели, и Квазимодо, бросив мне напоследок жуткую улыбку, растворился…
Тем же путем мы вышли на улицу. Светило солнце, но свет его был уже совершенно новым для меня. Снова молчаливая поездка, по виду спутника ничего не скажешь, а с вопросами после таких событий даже в голову не приходило приставать. Я чувствовал, что происходящее — моя персональная ответственность, и это тоже было новым для меня.
Следующим пунктом оказалось что-то медицинское, скорее всего, обычная поликлиника. Пройдя через забитые больными коридоры с удушливым запахом медикаментов и побеждающих их болезней, мы оказались у двери. Это была видавшая виды дверь, и за ней могло скрываться все, что угодно.
Словно угадав мои мысли, спутник произнес:
— В этой комнате — два стула и один человек. Он тяжело, смертельно болен, но операция стоимостью десять тысяч евро ему помогла бы. Человек интересен тем, что, останься он жив, может изобрести новый вид смертоносного оружия. Вместе с тем, у него трое прекрасных детей, верная и любящая жена. Входи и решай.
И вновь я почувствовал, что все всерьез. Решительно отворив дверь, я вошел. Комната была совершенно пустой, за исключением двух обшарпанных стульев, на одном из которых сидел несчастного вида человек, по виду уже мертвый, но его взгляд выражал такую тоску и немую мольбу, что у меня невольно перехватило дыхание. Присаживаясь на второй стул, я резко спросил:
— Что вам обо мне сказали? — Человек вздрогнул, шумно вдохнул воздух и дрожащим голосом произнес:
— Сказали, что можете помочь.
— А что вы от меня ждете?
— Денег, — уже почти простонал человек и заплакал.
Я видел перед собой раздавленное человеческое существо и понимал, что волею обстоятельств вовлечен в его судьбу. Решение пришло также неожиданно и твердо, как и в первых двух случаях. Я присел на второй стул и заговорил, причем меня самого поразило сочетание в моем голосе достаточной твердости и сострадания.
— Посмотрите на себя. Болезнь и отсутствие денег сломили вас, истребив все человеческое. Вы уже мертвы, потому что сдались на милость денег, а значит, попали к ним в рабство, еще ничего не имея. Откуда вы знаете, что, будучи спасены, сможете в таком состоянии души принести пользу людям, а не вред?
При этих словах собеседник совсем горько разрыдался, уже не сдерживая себя. Но я понимал, что в этот момент из него выходит какой-то внутренний яд, и слезы эти благодатны. Поэтому я продолжил:
— Вы пришли на эту Землю, потому что были нужны здесь. Вам был дан определенный потенциал. В результате разных событий вы израсходовали его, и теперь находитесь у роковой черты. Я вижу здесь три выхода. Первый — сдаться и умереть. Второй — принять от кого-то деньги, попытаться исправить тело, но душа при этом навсегда останется увечной. И третий — вспомнить о своем высоком звании “человек”, найти силы при поддержке детей, жены и укрепить душу — тогда тело неизбежно окрепнет и излечится. Но для этого необходима стопроцентная вера, на меньшее Бог не обращает внимания. Теперь выбор за вами. Я готов дать деньги прямо сейчас.
На протяжении моего монолога сидящий напротив человек менялся на глазах. У него выпрямилась спина, слезы отчаяния сменились блеском глаз, в них появилась решимость — и я вдруг отчетливо понял, что сейчас говорил не я, не Люций, но некая сила, мощная и всепобеждающая, действовала через меня. В памяти всплыл давно забытый эпизод с чудесным выздоровлением сына, и показалось, что эти два события, отстоящие очень далеко по времени, являются звеньями одной цепи.
В комнате повисла пауза, но она не была гнетущей — скорее, торжественной. Наконец, сначала слабым, затем все более крепким голосом человек произнес:
— Спасибо вам. Я не возьму денег. Вы мне дали гораздо больше — НАДЕЖДУ на самого себя. Я еще не уверен, что найду в себе силы поверить так, как вы говорите, но сделаю все для этого. Если же нет — уйду со спокойной душой. Вы перевернули все мои представления о жизни, и теперь нужно привыкнуть к новым ощущениям. До свидания, и пусть хранит вас Бог — вы истинно добрый человек.
— Кстати, Люций, а тебе известно что-нибудь о его дальнейшей судьбе?
— Да, Друг, я как-то поинтересовался и был приятно удивлен. Человек не только полностью излечился, но и поднялся над линией времени, изменив свою судьбу. Вместо оружия он изобрел довольно эффективное лекарство от той болезни, от которой чуть не умер сам. Но я ни тогда, ни тем более сейчас, не отношу это на свой счет. Да, я сделал не совсем обычный выбор, но все это было во власти Высших Сил.
Итак, с легким сердцем я вышел из палаты в коридор, где меня ожидал уже ставший привычным спутник, и вместе мы проследовали в машину. По его виду ничего невозможно было понять, но внутренне я чувствовал, что все завершилось удачно, и теперь предстоит та долгожданная встреча, за которую заплачено ценой двух человеческих жизней. Станет ли она настолько важной? Это предстояло понять.
Вскоре наш автомобиль затормозил у громадных ворот. И хотя они выглядели довольно современно, никаких сомнений в своей эффективности и надежности не вызывали. После невидимой, но тщательной проверки ворота открылись, но лишь для того, чтобы мы уперлись в точно такие же. Пропустив нас, первые ворота также закрылись. Я подумал, что сработает тамбурная система, и теперь откроются следующие, когда вдруг, слегка качнувшись, машина плавно ушла под землю вместе с участком дорожного покрытия. Над нами сомкнулись створки этого грандиозного лифта-платформы, пространство озарил мягкий свет, и после продолжительного спуска и остановки открылась боковая маленькая дверь. Мой провожатый жестом предложил выйти и следовать в проем. Сразу за мной дверь бесшумно закрылась, оставив меня в одиночестве коридора. Но длилось оно не долго, откуда-то сбоку вынырнул строго одетый мужчина и пригласил следовать за собой. На этот раз провожатый оказался еще более серьезным и спокойным, чем виденные мной до сих пор. Неторопливо пройдя несколько десятков шагов, он остановился у ничем не приметного участка стены, который вдруг начал расплываться прямо на глазах, образовав что-то типа дверного прохода, в который мне указано было следовать. Смело переступив импровизированный порог, я оказался в просторном помещении, широкие окна которого выходили… на приличной высоте над городом. Это привело меня в замешательство, и я не сразу разглядел Варфоломея Родионова, уже знакомого мне по телепередаче и прессе, а также по воспоминаниям собственной “прошлой жизни”. Одет он был очень просто, что и понятно — в его положении люди не нуждаются ни в каком антураже для подчеркивания своего положения. Мягким голосом он заговорил:
— Добрался, наконец. Знаю, что потратил ты довольно мало, а вот дел успел натворить много. Путь ко мне был нелегок, и теперь я с нетерпением хочу услышать о твоих ожиданиях.
Когда он начал говорить, что-то щелкнуло у меня внутри. Я вдруг увидел, как в одном кадре, все произошедшее во втором классе, заново пережил все ощущения, и ПОНЯЛ. Главное — не Варфоломей, он выступил только в качестве ориентира; основное — в том пути, по которому я шел к этому ориентиру. И путь этот дал мне настолько много, что почти преобразил того Люция, который поцеловал человека в конце первого класса. Медленным движением я достал карточку с остатком денег, протянул ее Варфоломею и спокойно произнес:
— Нельзя потратить то, что не принадлежит мне. Деньги — только средство, они не могут быть чьими-то, и, отдавая то, что принадлежит Богу, мы лишь возвращаем взятое у Него взаймы, а Он одаривает во стократ. Я пришел вернуть эти деньги, вы найдете им достойное применение.
Варфоломей с доброй улыбкой взял пластиковый прямоугольник, а я, как и в первый раз, совершенно интуитивно закричал:
— ПРОШЕЛ! — и тотчас оказался в библиотеке, за одним столом с Янусом.
— Браво, — несколько раз хлопнул в ладоши мой визави. — Заставил ты нас поволноваться. Это же надо — суметь полностью изменить программу обучения, наплевать на все стандарты и идти собственным путем. Ты во второй раз умудрился привлечь внимание Наблюдателя — в случае со смертельно больным Он дал разрешение на корректировку судьбы, а делается это, уж поверь мне, не очень часто. Да и Петер потрудился над восстановлением равновесия после вашей игры в бильярд. Готов ответить на твои вопросы, прежде чем перейти к следующему классу.