+18
Гомон.
Вокруг всё время какие-то голоса. В магазине, на работе, в автобусе, на улице.
Едва сдерживаю себя, чтобы тоже не включится в общий гул.
Дом.
Наконец-то!
Пустынно. Вокруг не души.
Голоса не стихают. Они перебрались внутрь головы. За день их набилось туда, как голубей под крышу мельницы. Что-то говорят, на что-то подбивают, унижают, возвышают, заговорщицки оглядываются. Стараюсь не поддаться. Заглушаю шумом душа. Потом телевизора. Потом книгой. Стоит расслабиться, они тут как тут. Но когда становится всё неважно, они затихают сами. Что взять с человека, которому на всё наплевать!? Это всё равно, что гнать волну назад в море, со временем теряешь интерес и выбиваешься из сил. Просто становиться бессмысленно.
Стемнело. Постель.
Время 23.23.
Разговоры перешли на шёпот.
Ночь. Бессонница.
Время 01.01.
В ушах гомон тишины.
За стенкой женский стон и плач одиночества.
Гвалт тишины тихо перерастает, в многокилометровую беспрерывность гудящих проводов. Сначала как писк, потом, как стон проводов, потом, как несмолкающий двигатель самолёта. Этот голос в голове такой громкий!
В постели становиться неудобно.
Женское одиночество за тонкой стенкой растёт.
Бессонница уже даже не напрягается, она расслабилась, видя свою абсолютную победу, у неё всё идёт как по маслу. Хоть кто-то добивается своего.
Гул в ушах разбегается и бьётся в перепонки, пытаясь прорваться наружу.
Я кричу. Но ему наплевать.
Ёрзанье в постели сбросило одеяло на пол.
Скрючился. Нет, не от холода, от ледяного одиночества.
Ещё немного и будет трудно его сдерживать.
Оно словно стужа расползается мгновенно, если не закрыть плотно за собой дверь, в зиму, на балконе. Приоткроешь балкон, чтобы проветрить и увлечёшься, забудешься. И тогда комната погружается в стужу. И начинаешь суетиться, не зная, как избавиться от этого, как согреться?! С кем?! Одному всё сложнее. Две лошади могут сдвинуть пятнадцать тонн, а одна только три.
Снова удар в уши. Мозг предлагает уже сдаться, но сердце почему-то просит не торопиться. Оно всегда было подвержено мазохизму. Смакует боль, словно входя в холодную воду, не окунаешься сразу, а сантиметр за сантиметром, заходишь, лишь усугубляя, оттягивая неизбежное. И уже назад выходить из воды как-то смешно и вперёд двинуться не можешь. И просто стоишь, растерянный, терзаемый сомнениями, что-то бормоча в голове, уговаривая прекратить всё это и либо уйти, либо идти вперёд.
На лбу испарина.
Удар в уши.
Свет от машины с улицы оккультный чертит круг по комнате.
Зажал уши руками.
Не в силах сдерживать тишину, выбежал голый на улицу, тяжело дыша, корчась от боли в ушах.
Все конечности, моего нагого тела, растянуты в стороны, как на дыбе. Жилы напряглись, вены, набухли, словно какой-то безумный врач вшивал мне под кожу толстые провода. Скрипящие зубы стиснуты в болезненной гримасе.
Открыл глаза. Нет, я в постели. Улица померещилась. Это было просто в голове.
Ты сегодня была щедра, как никогда, на жестокость. Ты весь день с таким упорством готовила её, а я встретил сегодня новую музыку, мне с ней так было хорошо, и отказался глотать твою злобу.
Ты слишком усердно скоблила язвительной улыбкой мою душу, пока не открылась рана.
Ты кричала.
Так вот откуда сегодня все эти голоса, эта бессонница и желание побыть в одиночестве.
На часах 02.02.
Я молчал.
Ты вновь звала.
Я не ответил.
Врач сказал, что тебе вредно кричать, и увёз тебя в операционную. Я знаю после твоего крика придётся моей одежде в гардеробной потесниться для твоих обнов.
Я думал ты всё ещё выталкиваешь из себя обиду, слеза за слезой, в соседней комнате.
Но врач вертел в руках свою силу воли, всё своё мужество. Ведь я умолял, чтобы он спас тебя….
Нас….
Мы давно стали одним целым, а ты вдруг решила, что пора меня ампутировать. Видно, как было тебе стыдно за несдержанное обещание, за что расплачиваться приходится в большей степени мне.
Жаль.
Ты ещё утром говорила что устала.
Теперь я в постели.
Один.
И эта орущая тишина всё же прорвалась наружу сквозь ноющие барабанные перепонки.
Но я слышу тебя.
Твой голос выделялся среди сочувствующих мелодий.
Я не знаю, как я буду без тебя.
В шуме тишины.
Почему ты умалчивала, что тебе не хватает меня?
Почему я молчал?
Сколько раз я должен убить тебя, а ты меня, чтобы понять, что не можем жить друг без друга?
Стена между нашими кроватями все же разбилась после молчаливого света из окна, начерченного случайной машиной. Почему-то захотелось поймать этот свет и оставить в комнате.
Я вытер твои слёзы.
Ты стерла мою печаль.
Луна очертила твоё тело, гибкое, хрупкое, вызывающее.
Я решил, что может сердцу пора сдаться? Пора окунуться в холодную воду, ведь после этого всегда становится так хорошо. От всего, что смог, что справился, что можно теперь обрести покой.
А если нет, то, что потеряю?
Твои пальцы, скользящие по моей груди и задержавшиеся внизу живота?
Может твои губы, так долго державшие моё начало, что я взорвался?
Может твоё тело, которое мои губы старались запомнить, как можно тщательнее и потому ты так долго удерживала мою голову руками и извивалась ногами и сжимая свою грудь тонкими пальцами? Обида лучше всего выходит через слияние. Инь и Янь.
Наверно поэтому я был рад твоим крикам сегодня. Ведь ты готовилась весь день. Ты глотала мои обиды, а я твои.
Мурашки бегали, скраивая мне новое тело, из новых чувств.
Мозг торопил. Он запутался. Он не знал, верить ли тебе. Как знать, может, ты будешь всё же думать о моих чувствах немного больше, а я буду терпеливее?! Но сердце просило, чтобы ты смогла стать хоть чуточку счастливее. И разум замолчал.
Ведь он видел это в твоих глазах.
Без шума. Без торопливого гомона. Глаза сказали, что ты была счастлива. Просто блеснув.
Без всяких слов. Просто коснувшись моих губ.
Сердце колотилось в бешеном ритме, пока полоска света не порвала горизонт, и мы не упали обессиленные, горячо дыша, блестя мокрой кожей.
Хорошо, что ты не стала слушать врача и не легла на операционный стол.
Просто вернулась ко мне.
В тишину спальни.