Отец Михаил – настоятель церквушки, что в посёлке Татарск, Монастырщинского района Смоленщины - был в свои тридцать лет конченным алкашом. Я, руководивший в то время районной милицией, приехал в Татарск на милицейской «канарейке», решив лично познакомиться с нарушителем спокойствия в рясе, гонявшим вчера по – пьяни на мотоцикле и лупившим в воздух из ревнагана.
Сгрудившиеся возле пивнушки на грязной площади мужики, наперебой показали, где живёт святой отец. Отец Михаил обитал в убогой хатке неподалёку от церкви. Он лежал на спине в несвежей рясе, на дощатом столе посреди единственной комнаты, главным украшением которой была тёмная икона в красном углу с чадящей подле неё лампадкой. Святой отец громко храпел, иногда изрыгая проклятья и наполняя и без того прокисший воздух мертвецким перегаром в смеси с чесночно-луковым запашком. Это весёленькое амбре ставило под сомнение возможность моего сколь бы то ни было длительного пребывания здесь.
Сделав несколько нехитрых милицейских манипуляций с ушами и щеками отца Михаила, направленных на протрезвление, я стащил священнослужителя со стола и усадил на широкую лавку. подперев растекающееся восковой свечой тело потрёпанной гармошкой. Отец Михаил медленно приходил в себя, ища точку опоры в меняющем очертания пространстве. Из его телодвижений и мученического выражения лица я понял, что без заветного стакана поговорить с ним не удастся. Мы с трудом выбрались на свежий воздух и поп повлёк меня к церкви.
Со скрежетом распахнув половинку дверей, более похожих на ворота, батюшка впустил меня в храм, оказавшийся не менее убогим, чем жилище священника. Всё наиболее ценное было из него постепенно умыкнуто, поживиться нечем было даже церковной мыши… Пошарив под тряпицей, покрывавшей большую кованую шкатулку, отец Михаил извлёк большущий ключ и попытался вставить его в отверстие шкатулки. Руки дрожали и попытки были тщетными.
- Ах ты стервозник! Алкаш несчастный!- разнесся вдруг с амвона гневный старушечий голос . Бабка-ключница, размахивая веником спешила к нам.
- Всё пропил, паскудник!- бабка замахнулась на попа своим орудием труда.- Вот богохульник! Не даром в церкву люди ходить перестали…»
Бабка ворчала, но просимый трояк всё же выдала и мы с попом поспешно ретировались. Прикупив у соседки, бабки Агафьи, литр самогона ( я тут же взял этот факт себе на заметку, чтобы укорить участкового), отец Михаил отхлебнув сивухи прямо из горла, выдал мне припрятанный в сенях револьвер с горстью патронов, пояснив, что нашел оружие под застрехой и намеревался сдать в милицию. На вопрос о вчерашнем инциденте ответил, как и положено: «Лукавый попутал…»
Составив в присутствии двух подпивших мужичков, косящихся на бутылку самогона, протокол изъятия я убыл в райцентр, предупредив попа, чтобы никуда не уезжал, поскольку, вполне возможно, будет привлечён к уголовной ответственности. Вначале зашёл к первому секретарю, доложил о случившемся, показал изъятое оружие.
- Вот, Борис Михайлович, отдам следователю, пусть решает вопрос о возбуждении уголовного дела.
Первый секретарь райкома партии хитро прищурился, отчего глаза его превратились в узкие щёлочки, окружённые лучами морщин:
- Да ты что?! Я лично,- против! Да ведь мы со всей своей атеистической пропагандистской машиной – ничто по сравнению с этим попиком и его атеистической пропагандой.Наших-то горе-атеистов с партбилетами в кармане сколько на парткомах разбираем: то они детишек крестят, то венчаются, то усопших отпевают... Да я этому попу грамоту готов вручить за активную пропаганду атеизма! Насчёт нарушения общественного порядка приструнить, конечно, надо, а так,- пусть себе пьёт, гуляет, веру в бога разрушает…
Уходя из кабинета первого, я думал не столько о предстоящем нелёгком разговоре с честным, принципиальным до корявости следователем, сколько о разумности рассуждений умудрённого человеческим и партийным опытом Бориса Михайлович. И всё более склонялся к мысли, что отец Михаил – настоящий, и словом и делом доказывающий это, атеист.
13- 14.января 2014 г.