Однажды он проснулся утром и понял, что именно сегодня надо предпринять путешествие к Границе Видимого Мира. Наскоро одевшись, Аскольд подошел к окну. Стояла поздняя осень. Ветер сдувал последние листья с мокрых черных ветвей. В небе громоздились суровые, налитые влагой тучи и моросил мелкий, уже несколько дней, дождь. Стая ворон уныло кружила в небе, путаясь в порывах мокрого ветра. Вдали вздымались едва заметные в тумане снежные вершины Печальных Гор.
Он высунулся из окна и посмотрел вниз, туда, где громыхала, перекатывая камни по извилистому руслу, бурная река. Там почти ничего не было видно, только густые облака, проплывающие над ущельем, сквозь которые, с трудом удавалось рассмотреть мост, фонарь и уходящую вдаль дорогу.
Аскольд начал собирать в дорогу свой рюкзак. Он взял с собой только самое необходимое: компас, нож, походный котелок, складной набор ложек, двухстороннюю палатку, спальный мешок, приспособление для разведения и поддержания огня в любых погодных условиях и белый шарик для движения по «прямому потоку». Рюкзак получился не тяжелый и Аскольд, набросив белый, видавший виды непромокаемый плащ с капюшоном и нахлобучив свою фетровую шляпу, вышел на дорогу.
Нанка достала из печи последнюю лепешку и с облегчением уселась в плетеное кресло на террасе.
- Час назад говорила с Аскольдом, он ушел в путешествие на Край Света, - сказала Нанка своему мужу, которого звали автократор Фока.
- С удовольствием пошел бы вместе с ним, - сказал Фока, - давай пойдем тоже, а?
- А как же дети, кто проследит за ними, как же дом, собаки, хрустальный фонтан? Кто будет кормить павлинов, кто будет зажигать огонь на Башне? Кто, кухарка что ли, или артельщики, или Мина с Крапивой? Нанка почти уже кричала. Она поняла, что Фока тоже задумал пуститься в очередное путешествие с Аскольдом, а может, они давно уже договорились.
- Или вы уже давно договорились с ним? Ну, говори!
- Крапива и Мина проследят за детьми, а дети за всем остальным, да не переживай ты, такое приключение, такой шанс увидеть наконец Край Света, давай Нанка, собирайся!
Спорить было бесполезно, она поняла, что на этот раз Фока может пойти и без нее. Собрав лепешки в корзину, Нанка последний раз бросила усталый взгляд с обрыва в сторону Вересковых пастбищ.
А на холме, посреди Верескового поля, сидел сын Кузнеца Облик и смотрел в сторону террасы автократора Фоки. И именно в этот момент он поймал печальный, но уже горящий взгляд Нанки. Облик все понял. Он подобрал длинную прочную палку и зашагал прямо через поле туда, где в самом начале Ущелья Поворотов высился силуэт Прозрачной Скалы.
Аскольд прошел уже довольно большое расстояние, как вдруг заметил впереди странную процессию, медленно движущуюся по Вересковому полю в сторону леса. Над полем возвышалась огромная голова в причудливой остроконечной шапке и покачиваясь, двигалась вперед. Аскольд ускорил шаг и через несколько минут был уже рядом. Теперь он понял – это Вещая Башка. О ней рассказывали во всех тавернах и кабаках, окружающих замок, во всех лавках и рынках, улицах и площадях. Аскольд решил понаблюдать за дальнейшими событиями и забрался на высокий камень, торчащий посреди облепиховых кустов.
Кроме огромной головы в очках у Вещей Башки были короткие маленькие ножки, которые не могли ее держать. Поэтому ее постоянно возил на тележке некий человек, со странным именем Уксус. Наверху шапки была устроена специальная площадка, на которой, удобно устроившись, стояли три маленьких человека Аба, Баба и Гога. Эти, подобные карликам, человечки обычно комментировали слова и пророчества, изрекаемые Вещей Башкой, и по очереди объясняли ее замысловатые речи всем, кто задавал вопросы и хотел узнать свое будущее. А таких было очень много; люди шли отовсюду, желая узнать что-нибудь необычное о себе и о своих ближних. Они плотным кольцом обступали Вещую Башку и наперебой выкрикивали свои вопросы. И вот как раз сейчас раздался густой, нечеловеческий бас Вещей Башки.
- В зеркале живут похожие на людей существа. Запомните, - то, что вы привыкли принимать за свое отражение – это они. То, как вас видят люди, совсем не похоже на то, что вы сами наблюдаете в зеркале. Проверить это невозможно, зеркальные сущности всегда будут повторять ваши движения, жесты, мимику. Они делают это с безупречной точностью и постоянно совершенствуются. Когда вы отвернетесь, они уходят, чтобы мгновенно появиться под вашим взглядом. Они живут в двухмерном мире. Там есть города и государства, природа и космос, вроде всё, как у нас, но на самом деле – по-другому. У них имеются замысловатые приспособления, которые создают подобие перспективы. Они не видят друг друга, ибо они абсолютно плоские, видят только вас. Их зеркала бесконечно повторяют увиденное в нашем мире, если ты установишь одно зеркало против другого. Но если совместить два зеркала очень близко, существо внутри увидит подобного себе и умрет. Попробуйте проверить, совместив объективы двух фотокамер, и одновременно сделайте снимки. Фотографии будут черными – оба погибли и исчезли. Можно истребить их всех, если все зеркала на земле повернуть лицом к лицу.
И теперь я объявляю грандиозную войну всему зеркальному миру, чтобы увидеть свое истинное лицо, осязаемое только на ощупь. И всех вас призываю складывать зеркала. За мной мои верные воины! – голос Вещей Башки гулко звучал, словно в пустой бочке.
Уксус достал два квадратных зеркала и совместил их. – Смерть зеркальным сущностям! – закричал он. Его поддержали сотни голосов. Все присутствующие на поле люди принялись складывать зеркала между собой, выкрикивая воинственные лозунги. Воздух накалился от неистовых криков и звона стекла. Некоторые вскакивали и, кружась в безумной пляске, ударяли зеркала так, что осколки летели во все стороны.
- А теперь надо отомстить солнцу! – закричал Уксус и, поймав зеркалом, солнечный зайчик направил его на другое зеркало.
- Довольно ты палило нас своими безжалостными лучами, обжигало нас днем и не давало уснуть от духоты ночью. И где твои лучи зимой, именно тогда, когда надо согреться, ты светишь, но не греешь. Ты как будто издеваешься над нами, мы для тебя слишком мелкие, мы жалкие клопы, мы по-твоему, объект для насмешек и твоих бесчеловечных экспериментов. Ты устраиваешь засухи и пожары, только чтобы нам досадить. Ты жестокий тиран и мы отомстим тебе! Уксус крепко сжал два зеркала под неистовый визг и свист толпы.
Странно, но в этот самый момент солнце скрылось за тучи и раздался голос Вещей Башки: - оно испугалось вас, братья! Ты посрамил солнце, Уксус! Только что ты убил несколько лучей огромной силы, замкнул их в зеркалах, и теперь они будут вечно отражаться там, пока не потеряют мощность и не сгинут навеки. Раздался густой хохот Вещей Башки и три карликовых человека на голове ее с визгом захлопали в ладоши.
Тем временем небо потемнело и начал накрапывать дождь. Уксус достал откуда-то огромный зонт и попытался прикрыть им Башку поверх шляпы, но зонт зацепился за ветви дерева и ткань с хрустом разорвалась.
Через несколько минут дождь полил стеной. Рваный зонт был выброшен и промокший до нитки Уксус пытался закатить Вещую Башку под деревья в Ореховом Лесу. Народ разошелся, только одна девочка, ссутулившись, стояла под дождем и смотрела на небо.
- Зачем вы обижаете солнце, зачем убиваете зеркальных человечков, зачем испаряете тучи, зачем!? - неожиданно закричала она, - не трогайте бабочек, не убивайте улиток!
Аскольд узнал ее – в белом халате она каждый день приносила молоко к воротам замка. Девчонка подняла ком грязи, скатала аккуратный шар и метнула его в Уксуса, угодив ему прямо в голову. Второй шар попал в левый глаз Вещей Башки и дальше уже без промаха девчонка прицельно швыряла грязевые бомбы в, и без того промокшую и запачканную, компанию. В ответ слышалось басовитое завывание Башки, громкая брань Уксуса и визг трех карликов.
- Вот вам за тучи! За солнышко! Вот вам за Рыцаря и рыбу, за Облика и за Золотую Улитку! Получайте! И чтобы впредь неповадно было! Чтобы не обижали никого! Девчонка не на шутку разошлась, она бегала по поляне, сама вся в грязи, мокрая и красная от гнева.
Уксус грязно выругался и полез наверх, прямо по лицу Вещей Башки. Он добрался до огромного колпака на ее голове и достал откуда-то ручной пулемет, с висящими по краям лентами с патронами.
- Сейчас ты получишь! – прорычал Уксус, передернул затвор и начал поливать поляну пулеметными очередями.
Дело плохо, - подумал Аскольд и поднялся во весь рост на своем камне, среди зарослей облепихи.
- Ну-ка прекрати стрелять! - громко крикнул Аскольд, - брось оружие и убирайся! Уксус повернулся всем корпусом в его сторону и уставился на Аскольда испуганными глазами. Он выпустил последнюю вялую очередь, теперь уже вниз, в покрытые желтыми ягодами заросли облепихи. Внезапно оттуда выскочили два белых зайца, потом дюжина куропаток и целый выводок диких поросят с разгневанной мамашей. Одновременно, во все стороны начали вылетать птицы - жаворонки, вороны и утки. Последним выскочил всклокоченный белый волк. Наверное, он не понял, что происходит и стремглав бросился в сторону Уксуса.
- Стремглав - доброе имя для верной собаки или умного волка, - подумал Аскольд.
Уксус бросил в грязь свой дымящийся пулемет и с проворностью бывалой макаки запрыгнул на соседнее дерево. Он полез по ветвям вверх и скоро исчез из виду, затерявшись среди желтой листвы. Но волк, похоже, не собирался ни на кого нападать, а просто бежал, куда глаза глядят. Аскольд свистнул и волк, резко развернувшись, помчался к нему, затормозив у подножия скалы, стоящей в окружении облепиховых кустов.
3
Мина и Крапива пробирались сквозь колючие заросли, непрерывно ругаясь.
– Ну, ты завела меня, подруга, я уже все участки открытого тела своего исцарапала кустом колючим! Прискорбная ты Мина, не умеешь дороги выбирать!
- Да уж, категорично было бы идти по-другому! Вот и ползли бы, наверное, неделю в обход! А так напрямик. Хоть и тернистая дорога, зато прямая.
- А ты как будто знаешь, какой путь ближе, также как и Нанкин малыш, когда заблудился в комнатах, тоже пищал, что на кухню ползет, а потом его выковыривали из кучи компостной в огороде.
- Так, то же - малыш, он младенец несмышленый и бестолковый, а ты ведь Крапива – взрослая и такая на язык злая и беспомощная дура. Хотя и самоуверенная, но внутри непутёвая.
- Вот стемнеет скоро и придется спать под луной тебе, завернувшись в куст колючий с репьями в голове и предчувствием в сердце! Минка ты, ошибочная и несерьезная!
- Ничего, во мху еще и лучше, полезнее для духа и укрощения плоти твоей изнеженной. Так чтобы не узнал тебя никто, какая ты станешь духовная, да мудростью переполненная! Смелая, да поцарапками расписанная.
- Слышу, будто зверь какой-то воет вдали! Волк или еще вампир какой-то, а?
- Да-да точно воет или свистит кто-то, может это Аскольд уже собаку призывает или волка по кличке Стремглав. А ведь это пёс дикий, но благоразумный зверь печальный.
Примерно через час Мина и Крапива вышли на большую поляну и увидели Аскольда, который поливал из ведра совершенно грязную девчонку. Впрочем, потом оказалось, что она была уже далеко не девчонка, а скорее – девушка, ведь ей было двадцать лет, и звалась она Ассоль. Только была не сказать чтобы крупная, или упитанная, но и не мелкая и не худая, но в общем-то симпатичная такая девушка Ассоль. Крапива тотчас же придумала ей кличку – Чумаза. Потом только так её и звала.
Когда стемнело, все четверо уселись у костра, посреди поляны в Ореховом Лесу. Перед этим Аскольд сходил в лес и поймал куропатку. Потом Мина с Крапивой ее обработали и обмазав толстым слоем глины закопали в костер. В котелке сварили кашу с овощами, грибами и орехами, а Ассоль вынула из своей холщевой сумки большую бутыль с ореховой настойкой.
И вот, когда запеченная куропатка была выкопана из остывающих углей, утолен первый голод и подняты кружки с огненной настойкой, Аскольд неожиданно сказал:
- Предлагаю в порядке творческого оживления этой ночи рассказать по очереди какую-нибудь историю, обязательно правдивую и обязательно таинственную. Что-нибудь завораживающее и интригующее. Например «рассказ про горячий камень». Я начинаю первым! Вперед!
Мне принес это отец. В деревянной коробке. Поставил на стол и открыл крышку. Там был горячий камень, обыкновенный с виду булыжник, размером с большое яблоко. Но горячий он был, так что долго в руках не удержишь.
Нашел, говорит во дворе, под забором. А заметил, потому, что снег вокруг растаял и пар шел даже. Понесу, говорит с рассветом на гору, поставлю на вершину и начну водой из ручья поливать. Пар будет густой и ароматный, горными травами, полынью и чебрецом. Потом солнце высоко поднимется и снег пойдет, всё занесёт, и пирамиду и ступени и крышу беседки, и сосульки вырастут у входа, и колокольчики зазвенят от мороза, и ручей замерзнет. А мне тепло от камня, буду руки греть об него. Только вот к вечеру домой возвращаться пора. Ещё три дня пути по безлюдным тропам и горным перевалам. Камень – в ящик деревянный и за спину. На привалах коротких воду на нем вскипятить, а ночью под ноги. Голову на спину пса, а коня – у входа в пещеру.
Ещё камень тот светится в темноте. Непростой камень, неземной, наверное. Желания, думаю исполняет. Гадать по нему можно и от злых охраняет. Только вот, кто не праведно его использовать станет, сразу камень остынет и висеть в воздухе перестанет и будущее предсказывать не будет. Тогда надо выбросить его. Посмотри вокруг – везде такие булыжники – бывшие талисманы лежат, валяются.
Отец тогда закрыл крышку коробки деревянной и шагнул за порог.
- Когда вернусь, говорит, заброшу камень под забор опять. Зачем он мне теперь. Там его уж точно негодяй не найдет еще лет сто или тысячу.
Аскольд замолчал. Повисла долгая пауза. Все молча сидели и сосредоточенно смотрели в огонь.
- Потом забросил под забор, наверное? - спросила Ассоль, держа в руках большой ореховый лист, на котором красовался натюрморт из лесных ягод и орехов.
- Он камень-то далеко в ущелье забросил, а через некоторое время искать его пошел. Еще неделю бродил по ущелью, искал. Вернулся голодный, злой. Не нашел конечно.
- Почему, конечно?
- Так ведь это подарок ему был, Дар Божий, а подарки выбрасывать нельзя.
- А у меня однажды веревка в доме ожила, - тихо проговорила Мина, - тогда меня еще Василиссой звали. И я в большом городе жила, и на велосипеде на работу ездила, и короткие волосы носила и котурны. Каштаны жареные ела всегда, и из грибов вино делать могла, и… Мина замолчала, глядя в огонь.
- Давай, давай, на котурнах, преподноси свой стаканчик мумиё, - сурово проговорила Крапива, не отрывая взгляда от костра.
- В первый раз отрезала веревку, свисавшую с потолка. Причем отрезала по высоте роста своего, чтобы под ней проходить спокойно. На другой день смотрю – она еще длинней свисает, а никого дома-то не было кроме меня. Я к ней бронзовую вазу привязала, китайскую. Чувствую, поднимается вместе с вазой.
Конечно, я еще раньше подумала, что шутит кто-то. На чердак ходила, на крышу, на башню лазила, всё осмотрела внимательно, - не было здесь никого, и уже давно. Замки ржавые, еле открыла, и пыль везде на полу, и птицы непуганые, людей совсем не боятся. А на башне – скелет в шкафу так и стоит, совсем древний, еще мой дедушка про него рассказывал.
- Ну, думаю, - никак ожила веревка. Я ее давай тянуть, на локоть наматывать и на пол складывать. А веревка не кончается, уже и ступить негде от нее. И шевелится. Ужас! Тогда я взяла ножницы, порезала всё на куски и спать ушла. А утром смотрю - сверху со сводов, уже много концов свисает, и шевелятся все эти нити, веревки и канаты. Причем разные, по толщине, по цвету и фактуре. Я ко всем тяжелые предметы привязала – вазы, утюги, мельничные жернова, мраморные скульптуры, диван и кресла за ножки привязала. Так они все поднялись и повисли на разной высоте. Красиво вообще-то, необычно и зал сразу преобразился. Мне даже очень понравился такой новый интерьер.
Мина достала из костра горящую палку и начала писать огнем в черном небе.
- Что ты пишешь, милая Минка, продолжай, что дальше-то было?
- А потом я ушла из дома, и не знаю, что там теперь. Неизвестно это никому. Заперла все двери, ворота, ключи выбросила, а мост поднятым оставила. Может веревки наружу выползут и по тропинкам разбредутся. Или зачахнут без меня, засохнут и опадут все. Не знаю я, не знаю! - Мина дописала свою фразу в небе и поставила точку.
- Точка! – громко сказала она.
- Опять, слышите? – испуганно сказала Крапива, - кто-то воет в лесу печально. Наверное, это волки или лоси дикие страшно поют.
Аскольд молча встал и ушел в темноту леса.
- Волк это, которого Аскольд приручил, когда Вещую Башку прогоняли, – сказала Ассоль. Это белый волк и всегда в одиночку ходит. Охотник хищный и свирепый, но если его приручить, всегда человеку служит и на помощь приходит сразу. Днем спит, а по ночам на тропу выходит. На белую звезду воет печально и питается только мясом свежим.
Из леса послышался свист, и все увидели Аскольда с огромной охапкой дров. Рядом с ним был тот самый белый волк.
- Это Стремглав, наш волк, помощник и следопыт, - весело сказал Аскольд и присел у костра. Волк улегся рядом. - Я думаю, он помогать будет в нашем путешествии на Край Света. Охранять по ночам и защищать по мере сил. Так что, люби его и уважай природу дикую, а если надо - свистни и он прибежит всегда.
- Дядя Аскольд, а где эта граница, ну край земли, а? – тихо спросила Мина
- Ойкумена простирается до границы Видимого Мира, - начал Аскольд, - а потом начинается Мир Невидимый. Никто не знает, что там дальше, никто из смертных не был там и не видел чудес Тайного Мира. Слышал я от своего деда, а он от своего, что надо пройти через четыре пояса: лес, равнину, море и горы, и дойти до края - границы, за которой ничего нет, ни-че-го, только Пустота. Ну а я должен дойти туда. Самое интересное путешествие в жизни, самое важное, значительное приключение с самыми лучшими людьми, которые присоединятся по дороге.
- Да, я тоже хочу пойти с вами! Можно? Я буду носить грузы и мыть посуду, – жалобно попросила Крапива, - я даже буду молчать, когда надо кого-нибудь приколоть, и обещаю не ругаться вообще.
- Тогда ты будешь не Крапива, а Малина или Клубника, - усмехнулась Мина.
- А я хочу рассказать про надежду собак, - сказала Ассоль.
Это было в маленькой деревушке, затерянной в неприступных, высоких и скалистых горах. Там жила моя бабушка и каждое лето я приезжала погостить к ней.
Среди холмов и скал мшистых, высоким камышом заросших ущелий с текущими чистой водой прозрачными ручейками, в небольшой зеленой долине на склонах – домики. В самом центре, на вершине холма – башня, высокая древняя колокольня, высотой до неба. А тучи низкие и плывут быстро, если ветер. Метель часто и снег, если зима. Башня та из огромных камней строена. И внутри тепло, как днем на солнце, и зимой и летом и даже по ночам. Если обогнешь башню ту, и по склону пойдешь, вниз по тропинке - увидишь колодец, посмотришь вниз – вода черная, и ступеньки каменные по спирали вниз ведут в воду. Надо их считать, каждая седьмая знак имеет, а смысл тайный никто не знает, только моя бабушка. Только глубоко не ходи, вода холодная здесь очень. Если воды набрать, - на цепи кувшин, а если на звезды днем посмотреть, - у кромки воды площадка специальная и труба подзорная на полке каменной. А обратно в деревню тем же путем возвращаться нельзя, там собаки молча смотрят. Строгие собаки, седые. Видели они бога собак. Печаль огромная в их глазах и не лают они уже. Много лет молчат.
А возвращайся в обход, через ущелье по подвесному мосту, мимо фонарей древних, где огонь по вечерам горит. И темно уже, в деревне в окнах свет, люди книги вслух читают, песни поют. У некоторых животные во дворах – слоны, буйволы и леопарды, по вечерам на луну смотрят, тоже молчат.
Я когда в деревне ночевала в детстве еще, то на деревянном помосте спала, на крыше, над обрывом-пропастью. Думала, что это и есть край мира, потому что дальше – только облака и пустота. Завернешься в шкуры, накроешься с головой, и вперед – сны смотреть.
Часы песочные. Песок течет, как вода в реке, потом вверх с ветром в гору и вниз с водопадом. Потом под землю, сквозь почву, через грунты с шумом и водоворотом и где-то там, свободно по рекам подземным проплывая, выходя частичками - песчинками – пузырьками - каплями к поверхности воды колодца чудного.
Забыть невозможно, если хоть раз в ту деревню попал, башню видел и из колодца пил. К реке в ущелье ходил и в песке купался. А уж если к морю спускался по водопаду, далеко заплывал и летучих рыб кормил, то уж тем более. И горы там, кажется, из малахита состоят, а та заветная гора – на которой башня древняя высится - внутри из мрамора черного. А в низине – лес волшебный, сосны до небес и кедры в три обхвата. И дальше – в черную чащу – дубы и березы с грибами, а где река протухла – там болото непролазное. А за болотом – вулкан маленький, «Пыхтун» называется. Если еще часа два лететь, то целая долина – ущелье вулканов и гейзеров. И пещеры вокруг с хрусталем и ониксом. Ты скажешь – сказка! Да, милый Аскольд, сказка и сон мой прекрасный. Агаты в реках и изумруды в птичьих гнездах. Бери, если надо. Но назад оттуда не возвращаются, всё равно счастья уже нигде не будет. И даже собаки знают это. Молчат по ночам. Видели они бога. Бога – надежду собак.
При мне это было. В день Вечного Всадника. Лет десять назад.
Сначала Всадник по главной трассе, что красным кирпичом вымощена, проехал на коне со знаменем в руках. Жители деревни – следом, с песнями и огнями. Потом в горах и в лесу костры зажгли и по реке на плотах – в море. Китов смотреть и в фонтанах купаться. Весна тогда была и жасмин под окном. Только уже ночью, сидела я на крыльце, когда собаки залаяли. Сначала на одной улице, потом на соседней, перекличка собачьих голосов, словно эстафета по улицам, по дворам, по уютным собачьим будкам. Вскоре залаяли все псы сразу. Заунывно залаяли, печально, словно песню завыли.
И все сразу люди в деревне вышли из домов. Встали с кроватей, во дворы и на улицы с детьми сонными и женами. Смотреть, что это дворняги так поют, разрываются от печали-радости и воют с придыханием, так что кровь стынет и мурашки по коже.
И вижу я, и видят все люди – идет по главной улице, движется как по воздуху исполинская собака, огромный Пес, молча и торжественно несет себя. Где-то молчит лес впереди, позади шепчет прибоем море. А вокруг – зеленый холм деревни, на равнине посреди гор, увенчанный башней каменной.
Пропал Пес, ушел вскоре. Я видела его, все жители деревни видели, все скоты домашние и звери лесные видели его. Птицы и черепахи видели, улитки и ягуары, змеи и пауки видели. Только для них и для нас это совершенно ничего не значит.
Ровным счетом ничего, совершенно не значит.
А для собак?
- Бог – надежда собак… - задумчиво произнесла Мина.