Из автобиографических записок.
Сдаём зачёты. И радостно, – закончился год теоретической подготовки, и волнительно, – нас переводят в лётный полк, УАП сокращённо. Значит скоро полёты, – то есть то, ради чего мы и оказались в училище, вернее, в первоначалке. И погода радует: прикатила дружная степная весна, растаяли заструги серого снега, сквозь бурую траву, засохшую ещё в августе, пробиваются зелёные стебли. Старшина убеждает, что это стрелки тюльпанов. Шутит казах? Вряд ли, наш житель степей шутит несколько на иной манер.
Перевод в полк начнётся с ознакомительного парашютного прыжка. А перед ним двухнедельная парашютная подготовка. Теорию парашютизма, его историю, рекордные достижения и прочую белиберду мы прошли в специальном курсе в ТБК (теоретический батальон курсантов). Сейчас предстоит чисто практическая подготовка к прыжку. Отработка элементов этого действия на тренажёрах. Параллельно будем учиться укладывать парашют десантника ПД-47 и запасной.
Подготовке посвящён весь учебный день; разве что зарядку не отменили, да пятиминутный радиотренаж. Занятия проводит «главный диверсант» – начальник ПДС (парашютно-десантной службы) полка, майор с ромбиком ВА и знаком парашютиста-инструктора. Какое количество прыжков было обозначено на подвеске под значком, уже не помню, знаю, что счёт их перевалил за полтысячи.
Почему «главный диверсант»? А это надо выпытать у комода Лунина, это он строя отделение проглаголил: «Пойдём в класс парашютно-деверсионной подготовки». Отделение расхохоталось, но отныне парашютная служба у нас именуется диверсионной.
В классе стоит десяток обычных столов, где уж тут размещать парашюты? Их растягиваем в длинном коридоре, но тоже на «столах» – длинных брезентовых полотнищах, на которых помещается и растянутый купол и стропы с подвесной системой. Впрочем, в коридоре нам показали только один раз проверку и укладку ПД-47. Два сверхсрочника перетрясали купол, выкладывали его на брезенте, натягивали чехол с вытяжным парашютиком, равняли стропы и заталкивали их под резинки ранца. Мы стояли вдоль стен, а майор-диверсант комментировал действия диверсантов-сержантов. Те чуть не уснули на укладке: майор растянул пояснения на два часа. Естественно, академических, по 50 минут с перекуром между ними. Для справки: ПД-47 в полевых условиях укладывается специалистами за 10 минут.
Затем началось обучение укладке будущих прыгунов индивидуально. А так как штат ПДСников не резиновый, работает на столах одновременно пять курсантов с пятью сержантами. Всё это на улице под голубыми небесами и жгучим апрельским солнцем. Остальные курсанты взвода в это время занимаются на тренажёрах. Потом меняемся. Учебную укладку мы выполнили один раз, далее предстояло укладывать парашют с которым будем прыгать, но это уже накануне прыжка. Не густо, но мы и не готовимся в дивер…, извините, – в десантники! Нам бы прыгнуть этот «ознакомительный».
Отпрыгал я на «тренажёрах», а проще, – с вышек высотой полтора, два и три метра. Низкие вышки, – это так, для отработки правильного положения ступней. А вот на трёхметровой уже чувствуется удар: если приземлишься на одну ногу – получишь травму.
Под каждой вышкой яма с песком, но песок не рыхлый, он утоптан сотнями «кирзачей» прыгавших до нас курсантов. Зачем тогда и яма и песок? Хохмач Лёня Сажин высказывает претензию: «Почему не взрыхляем песок?» На это взводный отвечает: «Завтра пойдём на лётное поле, взять лопаты. Каждый взрыхлит землю на месте, где будет приземляться». Лунин под общий хохот недоумевает: «А как я найду это место?» Его ещё до прыжка, на тренажёрах «клинит».
Взводный, капитан Карпухин в последние дни не скупится на шуточки и подначки. Видимо радуется расставанию с взводом. Через неделю он передаст нас в эскадрилью, сходит в отпуск и до августа свободен. За эту зиму мы ему прилично потрепали нервы, но он не злопамятен.
Один из тренажёров предназначен для имитации работы с раскрывшимся парашютом. Висишь в подвесной системе в метре над землёй и, подтягивая те или другие стропы, учишься управлять куполом: создавать скольжение или разворачиваться. Для быстрого разворота на 180 градусов работаешь только лямками подвесной системы: скрещенными руками хватаешься за лямки на уровне лица и, разводя руки, их перекрещиваешь. Тело при этом разворачивается на 180 при неподвижном куполе. Купола на сооружении нет, его заменяет висящее под перекладиной кольцо, к которому через систему роликов привязаны стропы. Все эти приспособления – самоделки, творения сержантов ПДСников.
Тренажёром, по большому счёту, можно назвать только одно сооружение. Это десятиметровая вышка с лестницей и площадкой наверху. К площадке пристроен бутафорский кусок борта самолёта Ли-2 с дверным проёмом. Через эту дверь надо выпрыгнуть.
Напяливаю на себя подвесную систему ПД, сержант-диверсант проверяет застёжки, крепления к системе шнуров-амортизаторов, поворачивает лицом к двери: «Спрыгивай вниз, вперёд не толкайся. Пошёл!» А как пойти, если в глубине живота уже холодит от коварно подступившего страха и по спине ползут холодные струйки пота? Десять метров, это не три, это высота крыши трёхэтажного здания. По идее до земли не долетишь: сработают амортизаторы, и есть ещё сдвоенные с ними тонкие тросы, они точно остановят в полуметре над землёй. А вдруг? В общем, пот со спины потёк в кальсоны.
Соскакиваю с площадки и лечу «солдатиком». Кишки сжимаются в ожидании удара, дыхание остановилось. Но вот удар, рывок вверх, несколько затухающих качаний и я вишу над землёй в полутора метрах и недоумеваю: «А чего тут было бояться?»
А бояться было чего. Вчера один «лихач» со страху оттолкнулся что есть силы вперёд. Внизу его дёрнуло вверх-назад и ковырнуло на заднее сальто. Всё бы ничего, но рука попала между лямкой системы и шнуром амортизатора. Перелом.
Забегая вперёд, скажу, что после снятия гипса бедняга наотрез отказался от повторного прыжка и простился с авиацией. Хороший был парень, но какой-то недотёпа. Наш, смоленский, из какой-то деревушки Починковского района. Вечно распевал модные тогда песенки, типа: «Коимбро, ты город студентов». Его гнусавое: «Фадо, фадильо…» выводило из себя окружающих. Тем и запомнился. А вот его фамилия в памяти не задержалась.
Вот почему ответственный за прыжки с этого тренажёра сержант напоминал: «Вперёд не толкайся!»
Подошёл день прыжков. Прилетевший Дуглас застрял на рулении по ещё сырому полю и пару дней мы тренировались в размещении в этом «сарае», пристёгиванию карабина к тросу, выпрыгивании. Пару дней – это весь батальон, группа проделала этот внеплановый тренаж единожды: забрались по стремянке, сели по ранжиру, встали, щёлкнули карабином, добежали друг за другом до дверцы и сиганули вниз. С полуметровой высоты. Вот и весь тренаж, если не считать что пришлось ещё выгребать из «сарая» грязь и мыть его. А «сараем» окрестил это воздушное судно кто-то из записных острословов. И за вместимость и за хорошо уловимый запах, то ли испражнений скота, то ли блевотины пассажиров.
Наконец объявили: «Завтра прыжки».
В первый день прыгают два взвода, на большее не хватает парашютов. Их укладываем весь день.
Мне на укладку в качестве инструктора назначили самого хилого и самого, на мой взгляд, вредного младшего сержанта. Каких только каверз он не преподнёс во время укладки! То стропы запутает при растряске купола, то перекрутит лямки системы, то грузик – набитую песком брезентовую колбаску, зашвырнёт в скомканный купол. Всё со смехом и подначками – ему весело, а я намучился. Но зато чётко понял, что мой парашют уложен по инструкции и никаких непредвиденных ситуаций не произойдёт. А инструкциям надо доверять: все они «писаны кровью». Хорошее выражение, правда? Только лучше бы его применяли пореже.
Наш прыжок запланирован на четвёртый вылет. Получили в ПДС свои парашюты, топаем на старт. Парашюты уложены в переносную сумку, сумка по люверсам прошнурована ниткой и «скреплена печатью» – бумажка приклеена с моей фамилией и росписью. Запечатать сумку после укладки входит в обязанность каждого «прыгуна». Что уложил – на том и полетишь.
Пока размещались в кузове воздушного извозчика, прыжки приостановили. Ветер усилился, и его скорость у земли стала колебаться на грани допустимой. Наконец нам сообщили: скорость ветра 5 – 6 метров в секунду, прыжки отменяются. Хотели уже выгружаться, но поступила команда: «Сидеть, ждать!» Хуже нет этого состояния, когда находишься в напряженном ожидании какого-то действия, и оно затягивается. Нервишки-то играют!
Кто там решал и как решал? – нам не доложили, но экипаж запустил моторы и порулил на старт. Мы потом узнали, что нас выбросили при ветре 5 – 6 м/с, с порывами до 7-ми. Начальство взяло на себе ответственность – нарушило инструкцию, определяющую максимум в 4 м/с.
Взревели моторы, самолёт с нарастающим ускорением побежал по полю, постучал колёсами на отрыве и мы в воздухе. Щёлкнули замки убранного шасси и наступила тишина. Если тишиной можно назвать мерный гул моторов.
Я впервые в воздухе, для меня всё ново: и дрожь самолёта и мелкие броски вверх-вниз и закладывание ушей в наборе высоты. Хочется посмотреть в иллюминатор, но он за спиной, а в окошечки напротив горизонт и земля видны только при развороте.
Сидим молча, даже штатные острословы не раскрывают рот. Только сержант – рыжий дюжий «диверсант» травит какие-то свои десантские анекдоты. Видимо, в его обязанность входит держаться бодрячком, не дать нам скиснуть.
«Прыжок, – вещает сержант, – состоит из четырёх элементов: прыг, хлоп, топ, шлёп. Прыг – понятно, покидание отсека. Хлоп – это раскрылся купол, топ – встреча земли ногами, шлёп – то же, но уже мордой лица. Шлёп следует за топ, не перепутайте последовательности».
Как будто предсказал моё приземление. Вот только упустил главное: восторг при парении между небом и землёй.
Звучит сирена. По команде встаём и защёлкиваем карабины вытяжного фала на проходящий над головами трос. Поворачиваемся лицом к хвосту и ждём команды. Посветлело, – это сержант открыл выходную дверцу.
По вздрагиванию пола понимаю, что первый уже выпрыгнул. Это наш лётчик-инструктор, только вчера мы с ним познакомились. Белесый, шепелявящий невысокий старший лейтенант. Уточняю: мы со вчерашнего дня уже не отделение второго взвода 2-й роты, мы учебная группа 2-го звена 2-й эскадрильи учебного авиационного полка (УАП). Летуны, стало быть.
Звучит команда: «Пошёл!» и мелкими шажками начинаем движение друг за другом. Но я тут же упираюсь носом в ранец Сажина. Движение остановилось.
Оказывается на выходе тормознулся Лунин. Развернувшись к двери, он упёрся ногами и рукой в её окоём и встал в ступоре. Сержант снял его правую руку с проёма, положил на запасный парашют, где она и должна была находиться, но Лунин уперся левой рукой. Сержант приладил и эту руку, но Лунин снова упёрся правой. Эта игра могла продолжаться до бесконечности, но ушлый «диверсант» ударом сбил обе руки, подсёк одну из ног и буквально вытолкнул нашего комода в дверь. Выброска продолжилась.
Шаркающими шажками я двигаюсь за Сажиным, вижу, как он проваливается в дверь, и пытаюсь выпрыгнуть с хода вслед за ним. Но натыкаюсь на руку сержанта. Он продвигает мой карабин по тросу, поворачивает лицом к двери и только тогда со словом «пошёл» хлопает меня ладонью по шее.
Наклоняюсь вперёд и отталкиваюсь двумя ногами одновременно, как спрыгивал с вышек. И тут же попадаю в тугую струю воздуха. Ощущение такое будто я нырнул в воду. Даже почудился шелест воздушных пузырьков вокруг лица. Меня кувыркает, но каким-то образом запомнился проносящийся рядом хвост самолёта с пучком фалов, тянущихся от двери под стабилизатор. А потом удар. Руки и ноги «разбежались» в разные стороны, хотя я и группировался.
Смотрю вверх: квадратный купол заслонил половину неба, стропы закручиваются, – я вращаюсь. Тут же вращение прекратилось, началась раскрутка строп и вращение в другую сторону. Ещё пару колебаний туда-сюда и я вишу под куполом и вижу вверху удаляющийся самолёт и раскрытый парашют последнего прыгуна – моего дружка Лёни. В другой стороне и ниже виден строй куполов ребят, выпрыгнувших до меня. И дальше, за ними на сером поле аэродрома белый крест. Туда надо снижаться. Там суетится народ, тянутся по земле жгутики оранжевых дымков. Это зажгли дымовые шашки для подсказки парящим направления ветра.
В воздухе настоящий гвалт: восторженные крики, перекличка, кто-то уже и поёт, хотя любителей пения в нашей группе нет. Нам строевые песни осточертели так, что на лирические не тянет. С другом я тоже установил контакт: обменялись, не помню какими, но восторженными фразами.
Как положено по науке, крайними от киля стропами пытаюсь развернуть купол в сторону посадочного креста. Получается. Получается и скольжение. Но я им не увлекаюсь: побаиваюсь, да и зачем сокращать это сказочное ощущение парения. А ощущение такое, будто застрял между небом и землёй, висишь в воздухе неподвижно, и это чудо будет продолжаться долго.
Замечаю, что меня уносит за пределы аэродрома, хотя я и развернул купол на крест. Наверно запоздали пилоты дать команду на прыжок, или направление ветра на высоте не учли.
С земли послышались хлопки, взвились ракеты. Это подсказка: пора разворачиваться по ветру и готовиться к приземлению. Подсказка, повидимому, для оглохших и обалдевших: нормальным достаточно и голоса с земли. Слышимость сверху бесподобная, отчётливо звучат не только крики, но и обычный разговор. Вот кто-то уговаривает: «Довернись, довернись по ветру… выбери левую килевую стропу… да не правую…мать-перемать… левую за головой… тудыть тебя перетудыть!» К кому относится этот фальклор – не понять, но дёргаться начинают многие.
Я не разворачиваюсь по ветру: ещё на наземной подготовке решил, что буду идти против ветра, а развернусь, при необходимости, уже у земли на лямках. Всё меньше будет удар при приземлении. Ведь киль ПД-47 даёт поступательную скорость 2 метра в секунду, зачем же добавлять их к скорости ветра. «Изучать матчасть нужно осмыслено!» – любимая поговорка всех преподавателей.
Продолжаю снижаться с куполом развёрнутым против ветра, наблюдая, как земля выходит из-под моих ног, что говорит о моём движении вперёд спиной. Но вот земля начала быстро приближаться. Пора. Разворачиваюсь на лямках на 180 градусов и пытаюсь определить точку, в которую я снижаюсь, чтобы встретить её ступнями ног.
Последние 10-20 метров земля уже не надвигается, а просто прыгает на меня. Подтягиваюсь на лямках, взгляд через колени и носки ног в точку встречи. Удар ступнями, глаза, рот и нос забивает землёй. Какое там устоять, даже не понял, как носом ткнулся! Вскакиваю и стараюсь оббежать наполненный ветром купол, но его тянет дальше. На бегу, путаясь, всё-таки умудряюсь подтянуть нижний пучок строп – купол гаснет. Отстёгиваю подвесную систему, достаю из-под комбинезона сумку и начинаю укладывать в неё сначала щёлк купола, затем кольцами стропы и ремни системы с запасным парашютом.
Только сейчас замечаю, что усиленно топчу сапогами грязь пахоты с пробивающейся через неё порослью озимых. Тащу сумку к месту приземления и нахожу следы удара стоп на аэродромной территории в полуметре от ограничивающей её полосы свежевспаханной земли. В этой пахоте – отпечаток моего тела и головы. Приземлился всё-таки в пределах аэродрома, хотя и в километре от обозначенного белыми полотнищами креста, – точки приземления. Впрочем, и сброшен был далеко от него.
Хохот подъехавших курсантов, подсказывает, что моя физия с размазанным по ней чернозёмом очень уж напоминает негритянскую. Забрасываю сумку с парашютами в кузов, и едем прямо по пашне за Лёнькой. Его унесло в зеленя метров на триста. К тому же он пережил неприятные мгновения при отделении от самолёта. Спеша за мной к дверце, он оступился на дрогнувшем при моём отделении полу… и растянулся, свесившись на треть из двери. Поток его изрядно потрепал. Вместо того, чтобы кувырнуться дальше вниз, он пытался «по-рачьи» вползти назад. Хорошо, сержант пресёк эту попытку и, приподняв Лёньку с пола, выбросил его в дверной проём.
Вообще-то курсанты и первый прыжок должны были делать с ручным раскрытием, без фала. Так раньше и было. Но в предыдущем выпуске в одной из ВАШПОЛ было ЧП – разбился курсант. После отделения, падая вниз спиной, он рванул кольцо и сгруппировался. Вытяжной парашютик оказался прижатым рукой к туловищу. Долго падая в ожидании рывка, он, наконец, сообразил, в чём дело и стал выдёргивать парашютик из-под мышки. Вместо того чтобы рвануть кольцо запасного парашюта. Освободить то он освободил, вытяжной сработал и сдёрнул чехол с основного купола, но тот полностью раскрыться не успел. Очевидцы из ПДС рассказывали, что купол наполнился в момент удара тела о землю. Был штиль и купол своей громадной площадью накрыл беднягу. Метров 20-30 высоты не хватило. В результате этого ЧП приказом Главкома ВВС во всех школах и училищах ознакомительный и два последующих прыжка стали проводится с принудительным раскрытием. И первый свой прыжок с ручным раскрытием я совершил уже лейтенантом, лётчиком-инструктором во главе своей первой группы курсантов.