Из случайно услышанного разговора:
«… – Пап, почему трава растёт под ногами, а деревья выше людей? Почему собаки бегают на четырёх ногах? Когда ты был маленьким, тоже так было?
– Да, конечно. Когда я был маленький и, ещё за много лет до этого всё было именно так.
– И люди были такими же?
– Верно, сынок. Все были точно такими, какими ты их видишь сейчас.
– И что всегда так и будет? И ничего не поменяется?
– Конечно. Можешь мне верить. Всегда всё будет только так. И ничего не поменяется…»
Секретарь коллегии:
«– Судебное заседание объявляется открытым. Суд идет.
Прошу всех встать…»
ПРОЛОГ
– Который час?
– Очередной.
– Ой, я умоляю! Может, хватит этих дурацких шуток? Просто посмотри на свои чёртовы часы и ответь на простой вопрос!
– Да что ж это опять? Снова этот тон, да?! В чем загвоздка, твою мать? Может, объяснимся наконец? Какая муха на этот раз в глаз залетела?
– Ты должен понимать многое и без слов!
– Ага! Постой угадаю… Проблемы на работе? Несварение желудка? Прости, пмс?
– Идиот!
– Ну, всё! Довольно с меня! Я попробовал поговорить. Как обычно в чём-то приложил усилие разобраться. Но тебе ж всё по хрену, верно?! А казалось бы ситуация проста: мы всего-навсего идем рядом, и я шучу тогда, когда мне того хочется. Не обижаю и не провоцирую. Но тебе ж хочется другого. Чтоб я облобызал тебя, вник в проблемы, о которых ты и не скажешь. Ну, так… наитием уловил.
– Заткнись уже.
Мужчина лет сорока остановился и резко одернул женщину за рукав модного кожаного плаща. Она попыталась отмахнуться, но мужчина перехватил запястье спутницы и сжал его в кулак до побелевшей на костяшках коже.
– Эй, ты! Переступаешь черту! Твоё настроение не моя проблема, ясно? Меня самого мутит уже от тебя. Хвала терпению, еще держу себя в руках. Но пора тебе преподать урок! – он притянул её к себе, – выбить из твоей башки дурь, наконец. Может, тогда прекратишь вертеть головой и поглядишь честно на себя. Кто ты есть на самом деле. Ты… Мегера. Может тогда в тебе что-то изменится. Стоит только начать. Весь мир к чертям может измениться за доли секунды…
Могучей тенью он надвигался на неё до тех пор, пока испуганная привлекательная женщина не прижалась к стене, выставив вперёд, чуть заметно, острие сложенного зонтика.
Он замахнулся рукой: – Иногда мне кажется, что у тебя просто чешется между…
Неожиданно сквозь напитанные злобой слова в рот мужчины обрушился страшный холод, сковав будто льдом недосказанное. С головы соскользнула твидовая кепка, и упала на землю. Волосы неестественным образом вздыбились. Руки за какое-то мгновение покрылись маленькими трещинками, разбежавшимися причудливым узором вдоль линий судьбы.
Женщина вздрогнула от пронзившего мороза и, дернувшись вперед, нанесла нечаянный удар зонтом в голень мужчины (как впоследствии выяснится смертельный). Охнув, она осела на асфальт, раскинув ноги. Юбка задралась, открыв исподнее. Широко раскрытые глаза её спутника бесстыдно уставились на укромное местечко. Изо рта мужчины раздался гортанный хрип.
Прошло меньше минуты. Их тела расслабились, погрузившись в вернувшееся тепло. Лёд, так же неожиданно как появился, пропал. В переулке взвыл ветер. Под ногами прошелестел газетный листок. Парочка не двигалась с места. Мужчина перевёл взгляд на окровавленную брючину: – Арх–х–х,… – выдохнул он. Затем нашёл в себе силы поднять женщину на ноги.
Пару минут спустя силуэт обнявшейся парочки был еле различим в темноте, поглотившей их шаги.
Деревья вновь расправляли свернувшиеся от холодного шока листья, попутно стряхивая мёртвых мух, принявших жуткую участь во сне. Ртуть на термометрах в окнах квартир медленно ползла вверх, к звёздам.
Шла середина августа – бархатный сезон, сезон отпусков.
1.
Начало
Для меня привычный мирской уклад полетел в тар-тарары тем утром. Вероятно, будь я внимательнее, заметил бы признаки начала конца и раньше, но сложилось так.
– Да, твою то мать!
Вопль взорвал аудиторию будто выстрел. Мы все мгновенно повернулись на голос. Застонало рассохшееся дерево скамей под телами студентов. Изумлённые лица застыли объединённые чертами общего вопроса: «– Кто посмел?» Немыслимо было и представить себе подобную выходку в присутствии доцента Семирядинова.
Доцент икнул от неожиданности, и выронил мелок на брюки.
– Да что это за херня?! – через несколько парт от меня, опираясь на стол, привстал Исаков и, очевидно не веря своим глазам, поднёс к носу окровавленную руку.
Переполненная аудитория ахнула. Сидевший рядом с Колей Исаковым Ярков, отодвинулся на край, что-то бормоча себе под нос и махая ладонью. Девушка справа вскочила и метнулась к окну.
Исаков медленно вышел из-за стола и, продолжая таращиться на руку, побрёл в сторону растерянного Семирядинова. Аудитория застыла на месте и лишь провожала ссутулившуюся фигуру товарища, аккомпанируя шелестом вопросов.
Не прошёл Коля и полпути до трибуны, как вдруг резко осел на ногу и мешком свалился на сокурсников – Диму и Диму К. Те двое брезгливо спихнули беднягу на пол.
Тем временем доцент справился с лицом, зачем-то поднял с пола мелок и потрусил к Исакову: – Не волнуемся! Все в порядке, – кого-то успокаивал он, сам отстукивая мелком по чёрным брюкам. За спиной доцента на пол с сочным звуком шлёпнулся увесистый учебник по теории вероятности. Семирядинов, вздрогнув, резким движением обозначил широкий лампас по левой ноге собственных штанов: – Вот ведь… – пробормотал он конфузясь.
Толпа с гулом попёрла к телу Коли. Мне вместе с другом Сашкой посчастливилось попасть в партер.
Перепуганный Коля, лёжа на боку, причитал: – Не понимаю. Боже упаси… Что за херня, твою мать.
– Смотрите! Ах–х! – девушка Ольга закусила руку и красноречиво уставилась на левую ногу Исакова. Матерчатый ботинок потемнел, и с его носка по капле падала на пол кровь.
– Что это с ним? – Сашка обернулся ко мне. Я лишь пожал плечами.
Семирядинов склонился на колено, поднял Колину голову за подбородок и заглянул ему в глаза. Губы доцента беззвучно зашевелились. Выпустив, наконец, мелок из пальцев, он осторожно осмотрел рану на руке Исакова.
– Дай платок. Гринберг, дай платок! – Семирядинов, не оборачиваясь, протянул перепачканную ладонь к Юле Гринберг, стоявшей ближе всего к нему. Она извлекла из кармана кофты голубой платочек с вышивкой.
– Боюсь, что…
– Давай сюда! – Доцент грубо выхватил его из Юлиных рук и кое-как наложил жгут на Колькину ладонь.
Мы все, молча, наблюдали за происходящим. За неуклюжими манипуляциями с Колиной раной доцента, за падавшей капля за каплей тёмной кровью в пыль паркета, друг за другом. Оглядываясь на товарищей и подмечая интерес, страх, либо отвращение на знакомых лицах. Никто не решался вымолвить слова, внимая стонам хорошо знакомого всем паренька, а также натужному пыхтению преподавателя.
Семирядинов поднялся. Орлиный профиль доцента возвысился над головами учеников. Жестким взглядом, обошедшим наши лбы, впору было отправлять в атаку римские легионы. – Кто-нибудь поможет мне, или здесь все боятся крови? – он ещё раз медленно оглядел собравшихся студентов и неожиданно остановил свой взгляд на Сашке. – Снимай ботинок. И аккуратнее, я прошу.
Мой друг, не колеблясь, сел в ногах Исакова. Я, было, бросился ему на помощь, но затем остановился. Они смогут и без меня. Конечно смогут.
Доцент поддерживал плечи Коли, пока Саша крайне медленно и осторожно освобождал ногу. Как только он снял ботинок, со ступни полилась густым потоком бурая кровь. За моей спиной пошатнулась и упала на стол одна из девчонок.
– Вот как! Японский бог… – Сашка одной рукой держал ногу Исакова, а в другой его вымокший от крови ботинок. Он повернулся ко мне и многозначительно повертел ботинком в воздухе. Подошва на манной каше была толстой, прочной и, клянусь богом, абсолютно целой.
В ответ я опять лишь развёл руками. Что сказать? Чертовски странно!
Мой друг двумя пальцами стянул бурый от крови носок с Колиной ноги. Раздались изумлённые крики и сокурсники подались назад. Начиная от внутренней части ступни, и затем вдоль всей пятки шёл глубокий порез, из которого, не останавливаясь, струилась кровь.
– Астафьев, давай! Работай, – Семирядинов кивнул Сашке и тот, не медля, стянул через голову свою кофту. Руки моего друга уже по локоть обагрились Колькиной кровью. Он сидел на коленях, словно практикующий с мертвецами агхори, внушающий ужас и отвращение. Плотно обмотав кофту вокруг ступни, Саша и доцент помогли Коле привстать на здоровую ногу.
До того относительно державший себя в руках Исаков заплакал.
– Потом Коля, потом. Надо потерпеть, – Семирядинов вновь бросил вызов. – Снесём его на первый этаж. Кто-нибудь поможет?
Я подхватил Исакова под ногу. С другой стороны взялись ещё двое ребят, и мы осторожно понесли его вниз по лестнице к медпункту.
За все время нашего пути доцент несколько раз повторял «Все будет хорошо», в чём я впервые сильно засомневался после того, как Коля завопил: – Ребята посмотрите на лицо, а! Умоляю, скорей. По-моему чего-то там плохо!
Мы уставились на его лицо. Под носом открылась небольшая, но препротивнейшая ранка, из которой дьявольской росой выступило несколько капель крови. На подбородке наливался бардовый синяк, в центре которого отчетливо выделялись кромки некогда почти незаметного шрама. Но самое неприятное зрелище являла собой кожа на шее. Она вся была в мелких царапинах и точечных ранках. Будто Исакова хлестали ветками крыжовника по ней. Взирая на всё это, я мог дать руку на отсечение, что всего несколько минут назад ничего подобного на Колькином лице и шее не было и в помине!
Семирядинов толкнул меня коленом под зад: – Пошли.
Мы двинулись дальше чуть ли не бегом. Давно знакомая краска на стенах ВУЗа, кафель бордюра, истертое дерево полов – все мельтешило у меня перед глазами, и должно, казалось, успокаивать привычкой, близкой к ощущению уюта дома. Но сегодня в этот дом, как мне показалось, уже не вернётся спокойствие. И не ошибусь, если скажу, что каждый из нас уже осознал, что происходит нечто из ряда вон выходящее, и от этого неприятно холодило в паху.
За оставшееся время пути я лишь усилием воли удерживал себя от желания вновь посмотреть на лицо вопящего Исакова. Вокруг мелькали люди. Вопрошающие взгляды провожали несущуюся окровавленную кавалькаду на всём пути до медпункта. Увы, и там ещё одно открытие, похлеще метаморфоз с лицом Исакова, поджидало нас у дверей.
Чуть не столкнувшись лбами с Семирядиновым, навстречу из них выскочила дежурный врач: – Ещё? – Взвизгнув, она выбросила вперёд полную руку с перебинтованным пальцем, словно распятие перед лицом нечистой силы.
– Что значит ЕЩЁ? – По-моему истекающий кровью Исаков заслуживал нечто большего. Хотя бы из жалости, в конце концов. Сложно было представить, что врачи в институтском медпункте регулярно принимают эшелоны с фронта. Но, оказалось, что для всего самого худшего то было лишь начало.
– Только не надо вопросов. Не сейчас, – врач сдавила свои виски ладонями, отчего белая шапочка сползла на затылок. – Заносите его. Давайте, давайте, и,… – не найдя подходящего продолжения, она просто распахнула перед нами двери.
С порога я увидел две дюжины лежащих и сидящих на полу людей. Среди них преподаватели, студенты, сотрудники кафедр и знакомый сотрудник КПП института. На полу повсюду кровь – яркая и бурая, свежая и подсохшая, размазанная подошвами туфель и нетронутые аккуратные лужицы. На стене огромный плакат о профилактике гриппа: «ЗАЙМИСЬ СВОИМ ЗДОРОВЬЕМ СЕЙЧАС».
Стоял гул стонов. Меж больных сновали медсёстры и неизвестные добровольные помощники.
Врач быстро осмотрела Исакова, покачала головой, буркнула что–то подошедшей медсестре и выскочила из дверей.
– Кто-нибудь из вас водит машину? – сестра окинула всю компанию взглядом и уставилась на доцента.
– Вообще-то у меня есть машина, – с трудом далось Семирядинову. – А собственно,… а почему? Может, мне объяснят, что здесь происходит?
– А самим вам не заметно? – она обвела рукой изуродованных людей. – Их здесь слишком много. Не так ли? Чего-то определённого я вам точно не скажу. Простите, но… такова реальность.
– А… – Сашка хотел что-то спросить, но не нашёл слов.
– Послушайте меня, давайте без вопросов. Это уже с самого утра, – медсестра упала спиной на стену. Она выковыряла сигарету из пачки, смятой в заляпанном кармане, и, ничтоже сумняшеся в уместности, закурила. Выпустив сизое облако в шевелюру доцента, она прикрыла ладонью глаза. – Не хочу всё это видеть. Я же тоже человек! Понимаете вы или нет?
– Да мы собственно… – Семирядинов шагнул к ней совсем близко, но не решился взять за руку, хоть и потянулся.
Медсестра выпрямилась: – У нас всех проблема. Большая проблема. Что-то происходит нехорошее. Верьте мне, ваш парень в очень тяжёлом состоянии. Здесь ему никто не поможет. Хотите спасти – везите в ближайшую больницу. Если там не возьмут – ищите другую, – позади неё завизжал пожилой мужчина с огромным кровавым пятном на животе. Сестра на миг застыла. Окурок обломился у фильтра в её пальцах. Но, показалось, она даже не заметила ожога и пошла к больному.
– Но ради бога, почему?! Почему вы не отправите его в больницу сами? Я хочу знать! – доцент последовал за сестрой.
Мы же не решались опустить Исакова на пол, хотя стремительно теряющий силы, он обмяк на наших и без того уставших руках.
– Слушайте меня, – медсестра решительно приблизилась вплотную к Семирядинову. – Сегодня через меня лично прошло не менее тридцати человек с такими увечьями, которые вам и не снились. Истекающие кровью, вопящие на чём свет стоит. Всем нужна помощь и у всех один вопрос: «Почему?». Все хотят знать. Также как и я сама хочу. Но не знаю! – на последнем слове она вскрикнула и развела руками. – И никто из нас, находящихся здесь, не знает. И, верите, меньше всего мне сейчас нужны ваши вопросы. Мое место рядом с больными. Надеюсь, это понятно? – повисла пауза. – Так. С этим мы разобрались, – медсестра потёрла лоб и решительно взглянула вновь на доцента. – Теперь дальше. Ситуация тяжелейшая. Врачи не могут остановить кровь. У больных раны появляются по всему телу! Глубокие, поверхностные, широкие, маленькие – на любой вкус, если угодно. Появляются и всё тут. Больше и больше, прямо на глазах. Мы не можем помочь всем им так, как это действительно нужно. Не здесь. «Скорая» не приезжает уже часов шесть. И её не будет, я даже не сомневаюсь в этом. Так что, – она всё же приблизилась и нагнулась к Исакову. – Я перетяну ему раны, а потом быстро везите спасать парня. Иначе он помрёт у вас на руках от потери крови. Я вас предупредила.
Семирядинов захлопал ртом будто рыба. Затем опустил глаза в пол и тихо выругался матом.
Мы, наконец, положили Колю на паркет, пока медсестра пошла за бинтами. На лице нашего сокурсника открылась рана под шрамом, из которой безудержно струилась кровь. С уголков приоткрытого рта также закапало.
Исаков весь был в красном. От сошедшихся на переносице морщин до пальцев ног. Алая, алая кровь. И я поймал себя на мысли, что уже не чувствую отвращения к этому зрелищу. И даже счёл, что, пожалуй, такое привыкание можно считать удачным в сложившихся обстоятельствах.
Тем временем, в стенах института стоял невообразимый шум, гулом доносящийся до нас из-за закрытых дверей медпункта. Я прислонился плечом к плакату на стене и опустил глаза. Рядом, у ног хрипела буфетчица. То ли Зина, то ли Нина (всегда плохо помнил имена). Я посмотрел в её глаза, а она на меня. И я не смог отвести взгляд, будто сцепившись с ней. Минута шла за минутой, а я всё смотрел зачарованный и словно видел, как заряд её жизненных сил подходил к концу, а уходящая энергия ещё блестела на поверхности зрачков женщины, но совсем не так, как должна была. Женщина цеплялась за меня скорбным взглядом и по незримой протянувшейся меж нами нити вопрошала глазами: «За что? Почему я?». В голове откликнулся воспоминанием её прежний облик: обаятельной хохотушки за барьером прилавка буфета института. Неужели это её конец? Вот так оно и происходит? Разорвав связь, я закрыл глаза и отвернулся.
Тем временем, мой друг подскочил к Семирядинову с мольбами взять его с собой, чтобы отвезти Колю. Они размахивали руками, что-то обсуждая на повышенных тонах, хотя обоим сразу стало понятно, что доцент мгновенно согласился. Я же находился в неком оцепенении, пока Сашка не вцепился в рукав: – Поехали с ним. Давай!
Очнувшись, я не сразу понял друга.
– Куда? Зачем Саш?
– Поехали, дурень! Разве ты не видишь, что происходит? Мы должны знать почему!
Сашка вцепился в Исакова и, с силой, буквально потащил нас за собой на улицу. Медсестра пожелала удачи и захлопнула за спиной дверь.
У подъезда института мы с трудом прорвались сквозь толпу возбуждённых студентов. Семирядинов протискивался бочком к автостоянке, пока Саша свистом и окриками разгонял пристающих с вопросами.
Загрузив теряющего сознание Исакова на заднее сиденье Жигулей доцента, мы наспех попрощались с товарищами, что помогали нести тело и втиснулись в машину.
Я сел рядом с Колей и придерживал его голову на коленях. Исаков дышал часто и неровно, упершись взглядом в потолок машины. Мне показалось, он впал в забытье, что было совсем неплохо. Весь в крови. И я с ним такой же. Мы перепачкали доценту сиденье, но я надеялся, что химчистка справится с этой оказией. Даже аккуратно вытер рядом с ногой собственным платком красное пятно.
Саша стал штурманом рядом с доцентом. Оба под воздействием адреналина, они энергично обсуждали маршрут до больницы. А я молчал. Обнял Исакова и смотрел в окно. Сашка время от времени, что-то спрашивал и меня, но скоро махнул рукой и перестал.
Мелькающие объекты за стеклом сработали усыпляюще. Очевидно, защищаясь от эмоционального фона, разум счёл наилучшим отрешиться от реальности.
Мне привиделись чайки на безлюдном берегу океана. Раздирающие клювами нечто, напоминающее человеческое тело, завёрнутое в лохмотья. Подул ветер, нагоняя барханы на брошенном пляже. Холодный ветер. По мокрому песку пробежала маленькая девочка, держа в руке алый воздушный шарик. Шарик будто пел. Пел о том, что скоро все почувствуют силу пришествия нового духа. Мелодию нарушил грубый звук клаксона, и шарик обиженно замолчал. Вместо него зашептала девочка: «Некуда бежать. Круг замкнулся». Она повернулась ко мне, и ее детский рот обезобразил жуткий оскал. На сцене появилась буфетчица, то ли Зина, то ли Нина. Она бежала задом наперёд и кричала: «Всё возвращается. Мы помним! Всё вернется…»
Жигули доцента скакнули в яме, и я с криком очнулся.
– Ну, ты даешь! – Саша и не скрывал своего раздражения. – Как так получается то у тебя спать в такие моменты?
– Да пошёл ты, – я потёр виски пальцами, забыв, что они все в крови Коли. Заглянул в салонное зеркальце и сплюнул от досады под ноги.
Мы проезжали по двухполосной дороге, разделяющей незнакомые дворы. За окном автомобиля пронеслась пара, шествующая по тротуару. Мужчина с портфелем в руке и молодая девушка, прижимающая к груди букет цветов. Совершенно обыденная картина. Я отметил их про себя и вдруг испытал озарение. По телу пошла дрожь. Сквозь мешанину внутреннего диалога неожиданно выкристаллизовалась чёткая мысль.
Я прижался к Исакову. Сперва шёпотом я позвал его: – Исаков. Коля… слышишь меня? – он чуть повёл глазами в мою сторону, но затем веки под тяжестью опустились.
– Исаков очнись! Ну же! – я поднял его голову за подбородок и повысил голос.
Сашка повернулся к нам и уставился на Исакова. Тот с выдохом надул губами розовый пузырь: – Да.
– Коль, потерпи, немного осталось, только скажи – ты же порезал свою пятку раньше? Было такое? Может и с рукой, и с лицом тоже? Когда это было Коля? Когда?
– Давно была пятка. В детстве. Я с гаража прыгнул. Стекло. Босые ноги и… привет. Глубоко резануло. Месяц, как тушкан, на одной ноге прыгал, – его рот растянулся в ужасной улыбке, открыв взгляду зубы, покрытые красной плёнкой слюны. – Зажило. И… Что происходит Филин? Руку резал года три назад. Какого чёрта сегодня случилось? Ты послушай меня, я крепкий вообще-то человек. Но тут… сижу, боль прямо пронзила. Вот ведь, нажил вам… Где мы, а? Мне плохо очень. Выворачивает всё внутри, холодно, брат. Лицо болит, по спине, чувствую, течет. Филин помоги, – он попытался обнять меня, но потерял сознание.
Я посмотрел на Сашку. Казалось, что-то стало проясняться.
– Павел Николаевич, прибавьте. Очень надо, – Саша уже не кричал. Он задумчиво смотрел вперёд, изредка поторапливая Семирядинова. Похоже на то, что время сейчас для нас без преувеличения является вопросом жизни и смерти.
– Здесь, – доцент вырулил на бордюрный камень тротуара перед серым зданием. Кругом была уйма народу. Сотни людей. По периметру больницы шла настоящая осада. Жители города кричали и набрасывались на каждую прибывающую и пытающуюся выехать машину с красным крестом. На крыше больницы издевательски мерцала неоновая реклама противозачаточных таблеток. Я зажмурился и вновь открыл глаза. Всё осталось, как и было. Всё же верно заметила сестра: это не кино, будь оно неладно.
После минутного замешательства, мы схватились за Колю и выволокли его из Жигулей. Доцент был с нами, но…
– Филиппов, тащи его скорей! – доцент хлопнул меня по плечу. Мы с другом подхватили Исакова на руки и понеслись к дверям больницы. Пробежав метров тридцать, я остановился и оглянулся назад. Ни Жигулей, ни доцента Семирядинова Павла Николаевича не было на горизонте.
– Проститутка учёная! – Сашка плюнул в сторону испарившейся машины.
– Давай вперед, может, удастся прорваться.
Пыхтя из последних сил, мы тащили тело товарища, без лишних обсуждений понимая, что нужно делать. Исаков в эту минуту был наш реальный шанс попасть в жерло информационного потока. Прямо к первоисточнику. Где, вероятно, подтвердятся наихудшие наши домыслы, либо заблестит надежда. Глядишь, Семирядинов прав: «Всё будет хорошо».
На пути к дверям больницы царил невиданный мной доселе хаос и столпотворение. Здоровые люди держали раненных и кровоточащих. Тут же их теснили другие вновь прибывающие. И всё это с криком, матом, истеричными возгласами. Единицы, не приближаясь к толпе, садились и ложились на грязный асфальт. Я чуть не задел ногой плачущего мальчика лет десяти. Он тёр дрожащей пятернёй глаза, другой рукой прижимая к худому тельцу игрушку робота. И рыдал навзрыд, один. Может быть, потерянный, может быть, оставленный родителями. Эта иллюстрация потрясла меня до глубины души, и лишь на силу я не бросил Исакова тотчас жё. Плачущий беззащитный ребенок или собственная шкура? И решать не пришлось, мой друг тащил меня дальше.
Сблизившись с первым кольцом плотного окружения больницы, Сашка завопил: – Санитара несём, дорогу!
Я поддержал его истошным вторящим воплем.
С фантастической ловкостью и невероятным везением нам удалось прорваться ко входу в здание. В спину сыпались тычки и гневные выкрики из толпы. Кто-то запустил в мою голову пластиковой бутылкой. Иные, наверняка, не прочь были бы приложиться и значительнее. Рвали за воротник. Сашке выдрали клок волос из головы. Но мы всё равно это сделали. Исаков был у порога.
Продираясь сквозь людей, я видел обезображенные ранами лица и тела несчастных сограждан. Спрятанный за гримасами гнева страх. Неподдельные страдания и боль. Это землятресение, ураган, война – стучало в моей голове. Иного просто нельзя и представить себе.
Саша ударил по двери ногой. Я закричал: – У нас врач! Помогите! Немедленно!
Времени мало. Очевидно, что обратного хода с Исаковым на руках для нас нет. Одно из двух: либо толпа нас раздавит и жестоко затопчет, либо чудодейственный источник нашей силы иссякнет, и тогда Коле конец. Я и сейчас-то не был до конца уверен, что он сможет протянуть ещё хоть несколько минут.
Сашка молотил ногой по двери, я орал как резанный, и нам снова повезло. Двери неожиданно приоткрылись, и сильные руки, ухватившие тело Исакова, втянули нас за собой в щель с полметра шириной. Также стремительно как открыли, дверь захлопнули перед ринувшими к ней людьми.
Мы очутились на грязном кафельном полу больницы. Я упал навзничь, прикоснувшись лицом к плитке, и вдохнул пыль частым дыханием, отчего зашелся кашлем, сплевывая под нос. Сашка распластался рядом и таращился на меня, прижав щеку к полу.
– Этот что ли врач? Что за херня?! – два рослых санитара держали за руки повисшего, и по-моему уже не дышащего, Исакова. Один из них с какой-то животной ненавистью посмотрел мне прямо в глаза.
– Врач, врач. Самый лучший врач. Он гений, мать вашу! Спасайте его. Что вы встали, олухи? – Сашка с трудом поднялся на ноги, схватил меня за шиворот и потащил за собой. Из последних сил мы рванули по коридору подальше от санитаров. Минуя первый поворот, и запутывая следы, мы, загребая руками, пронеслись по галерее смотровых. За другим поворотом вскочили в первую попавшуюся дверь и рухнули на пол. Дверь закрылась.
Я прижался затылком к стене, раскинул руки и стал глубоко дышать. В груди кололо, и пересохшее горло пропускало воздух с болезненными хрипами. На глазах предательски выступили слезинки, то ли отчаянья, то ли физического надрыва. Сказывалось длительное отсутствие физических нагрузок. И впору было клясть себя за то, что уже сколько лет я давал обещание начать делать зарядку по утрам и каждый раз слал все это в известном направлении, открывая глаза.
Саша скрючился в позе зародыша в метре от меня. Непривычно резала слух тишина, в которой мы могли различать собственное дыхание. И ещё темнота. Бледный свет падал от закрашенного белой краской окна, но, на контрасте последних часов, наше убежище казалось настоящей чёрной дырой.
Спустя несколько минут сумасшедшее биение сердца поумерило свой темп. Мы кое-как оправились и сели плечо к плечу.
– Хорошая работа Филин, – друг ткнул мне кулаком и улыбнулся.
– Ты прав Саня. Мы сделали, что могли. – В голове всплыл образ маленького плачущего мальчика. – Почти всё… Надеюсь Исакову представится случай отблагодарить. Я ему ещё счёт предъявлю. За новую рубашку и за джинсы тоже.
Я оглядел свой непотребный гардероб, что не осталось незамеченным другом.
– Ну, ты и чучело. Ты б себя видел! – Сашка прыснул под нос.
– Э–э… на сэбя пасматри!
Наши глаза встретились и тут мы загоготали в голос, разносящийся эхом под потолком.
Из комнаты мы вышли, когда сочли, что кампания по нашему поиску завершилась. Саша нашел мятый белый халат и накинул на себя. Мне же отдал свою рубашку, выглядящую куда более презентабельно, нежели моё кровавое рубище. Если не приглядываться, мы вполне могли бы сойти за застрявших здесь практикантов.
Я выглянул наружу. Впереди был длиннющий коридор с многочисленными дверьми. Мы направились по нему, стараясь всем видом демонстрировать, что оказались здесь не случайно.
Удручающий внешний вид больницы, сам собою свидетельствовал о справедливости выражения «дома и стены лечат». Потому как эти стены скорее усугубляли болезненное состояние пациента. Серый в подтёках потолок. Бежевая краска стен, заляпанная грязными оттисками тысяч тел. Будто тиражируемая по всем подобным учреждениям брошенная каталка без колес. Годами подпирающая, какой-нибудь особо важный угол. Немытые окна.
По всему этому великолепию сейчас проносились люди в халатах и без. Тут же рядом стояли, сидели и лежали больные. Всё те же симптомы кровоизлияния повсюду. Мы шли и слушали, доносящиеся из громкоговорителей под потолком объявления о вызовах врачей.
Саша нагнулся: – Слушай сюда. Берём первого пожилого засранца в белом халате и припираем к стенке.
– Почему именно пожилого?
– Если я все правильно понимаю, то старики не жильцы. Улавливаешь? Им нечего терять. Они первые просекут ситуацию. Это жизненный опыт, как не крути. Плюс профессиональная смекалка. Врач всегда начеку. Удивить болезнью врача со стажем надо постараться. Тут, может, Филин, всё только начинается. Сколько у тебя ранений было?... У меня вообще все ноги избиты футболом на асфальтовой площадке. При падении как рубанком кожу снимает. Понимаешь? А родители? Да что говорить… – он махнул рукой. – То-то и оно. Знаю, что думаешь о том же, о чём и я. А в прогнозах, старик, опыт незаменимая вещь.
– Как скажешь. Пожилые так пожилые. Я вообще в полной прострации. Это всё бред какой-то…
– Кончай причитать, Филин. Разуй глаза. Пятка Исакова была в моих руках, и мы с тобой до сих пор по уши в его крови. Захочешь пожалеть себя, скажи заранее, чтоб я подготовился к тому, что скоро также потащу лучшего друга сюда на собственных плечах. Дотащу, не беспокойся! Дело не в… Смотри вон наш клиент! – Сашка неожиданно потянул меня в сторону курящего у окна врача преклонного возраста.
Мы подошли к статной фигуре в белом халате.
– Профессор, умоляю вас уделить нам внимание. Решается вопрос нашей жизни и… Да, только жизни. Всё чрезвычайно важно и всё такое… Поговорите с нами, потому что мы всё равно не уйдем отсюда, не прояснив для себя что, чёрт побери, происходит! – Саша решительно взял врача за руку.
Доктор повернулся анфас, и я невольно ахнул. На испещрённом морщинами лице беспорядочно были наклеены пластыри с марлей, окрасившейся в красный цвет. Под скулой набухала нехорошая шишка. На руках мужчины скрипели перепачканные резиновые перчатки, из-под которых торчали узелки бинта. В зубах он зажал фильтр сигареты с более чем сантиметровым столбиком пепла. Через спущенные на кончик носа очки он посмотрел сверху на Сашу.
– Я не профессор, – пожилой врач улыбнулся, и с края одного из пластырей выступила свежая капля крови. Мужчина подобрал ее перчаткой. Затем вынул сигарету изо рта и бросил ее на пол. – Извините.
– Доктор, мы привезли сюда друга. Он истёк кровью из ран, полученных им в детстве. Молодой, крепкий парень. Может, он уже мертв. В институте медкабинет переполнен израненными людьми, так что кровь ведрами выносят. Здесь толпы калек. Что за чехарда? Словно эпидемия какая-то! Это вирус? Мы тут с другом приметили некую последовательность, но нам непременно надо знать мнение специалиста. Вы же врач? Да?! Вижу, что врач. Он, то есть Исаков, то есть друг наш, в детстве ногу порезал, понимаете. Порезал десять лет назад, а сейчас аукнулось. Странно, не находите? Не говорите ничего! Дайте закончить, – Саша поднял руки, предупредив желание врача ответить. – А потом на лице у него на наших глазах синяк за синяком и каждый кровить начал. Под одеждой еще. Да везде! Это куда годится? Что ж теперь, если я боксом в юности занимался или в футбол играл, конечно были травмы. Тут и говорить нечего. Джеб, джеб, кросс. И вот тебе на! Нокаут от выбитого зуба десятилетней давности! Здорово, но… Нам просто страшно, доктор, – он понизил голос, – скажите – почему?
Я порывался и сам что-нибудь добавить, но мой друг не оставил шанса. Главный вопрос был задан.
– Молодые люди, – врач положил ладонь на Сашино плечо, – не горячитесь. Что от этого проку? Мне ваши чувства объяснимы и вне всяких сомнений близки. Ищите ответа? Пожалуйста. Скажу как есть. Я и сам задался подобными вопросами с началом сегодняшней ночи. Несколько десятков раз до настоящей минуты я слышал их от других. И вот что я вам скажу – никакого ответа у меня нет. – Он развел руками в стороны. – Вот так. Нет и всё тут! Может, кто-то… но не я. Хоть и являюсь врачом, и вы обратились по адресу. Но впустую тратите время со мной. Скажу лишь, что все мы здесь столкнулись с исключительно невообразимой ситуацией. Такого не бывает, потому что просто не может быть. То, что произошло с вашим другом, вовсе не домысел. На этот час это привычный уже синдром. Нелепый и страшный. СТРАШНЫЙ, слышите? Сродни катастрофе в её самом прямом смысле. Хоть и нонсенс с точки зрения науки. Катастрофический нонсенс! Вот как… Поверьте, я сожалею, но не могу ничем вам помочь. Повторюсь, может кто-то знает. Может… Ищите ответа у них. Хотя вряд ли здесь кто-нибудь понимает в чём, собственно, дело. Но вы ищите, ищите! Мы ещё живы и это главное. Именно это и есть та правда, которую вы хотите найти. И возможно, что всё только начинается. Да упасет нас Господь! – он перекрестился раздутой рукой, отвернулся и на негнущихся ногах зашагал по коридору.
Мы застыли у окна и провожали его спину взглядами, полными отчаянья.
– Послушайте, – на полушаге доктор обернулся, – поезжайте к своим близким. Если не сейчас, то очень скоро им потребуется ваша помощь. Или… их вам. Нужны резиновые жгуты и плотные бинты, слышите? Если повезёт, найдете что-нибудь в городе. Но не здесь. Хотя лучше было бы просто лечь отдохнуть. Просто лечь… Да. Да упасет нас всех Господь. Го-о-осподи спаси нас грешных! – мужчина воздел руки к потолку и громко заголосил.
– Пойдем отсюда, – я взял разинувшего рот друга под локоть и потащил подальше от тронувшегося умом врача.
Мы брели сквозь проносящихся мимо людей, как в тумане. Спотыкаясь и презрев осторожность. Совсем некстати. Страх. Страх перед необъяснимым охватил нас. И далеко не только за себя.
2.
Понимание происходящего. Реакция. Дневник: 01.
Больницу мы покинули через окно. Выйти через главные двери не представлялось возможным. Оставаться здесь было столь же бесполезно, сколь и опасно. Навестив снова недавнее убежище – тёмную комнату, я открыл створку окна, порвав сохранившуюся ещё с зимы клейкую ленту утепления. Затем, неторопливо, мы перекинули собственные тела через подоконник наружу. Адреналин уже не кипел в крови, поэтому движения сделались медленными и натруженными.
Мы с другом жили на противоположных концах города, поэтому, миновав сквер больницы, разошлись в разные стороны. Расставаясь, мы условились, что бы то ни было созвониться вечером.
Саша проживал с мамой и папой, за здоровье которых, конечно, волновался. Превозмогая усталость, он скоро потрусил к ближайшей дороге ловить попутку. Я же был одинок. Мои родители уже без малого, как шесть лет назад погибли в нелепой автомобильной катастрофе, оставив мне в наследство двухкомнатную квартиру на окраине города и полный ворох совсем недетских проблем.
До сих пор я так и не сумел смириться с их утратой. И хоть давно уже и спрятал фотографии родителей с глаз долой, время так и не залечило раны. В тиши одинокого вечера я, как и прежде, утирал слёзы отчаянья на лице. Они по-прежнему стояли перед моими глазами как живые. Такие улыбчивые и влюблённые в жизнь. Один Бог знал, как мне их сейчас не хватало.
Большую часть пути домой я прошёл пешком. Любил так гулять и раньше. Мерной поступью пробуждая в себе идеи, которые, казалось бы, могли когда-нибудь стать достоянием мира. Но неизменно большинство из них никогда не доживали и до порога дома. Возможно, я был задуман создателем творческой личностью. Почему бы и нет? Однако, следовало признать, что не оправдал и самых скромных его надежд. В актив всего жизненного пути можно было бы занести только с десяток глупых стихотворений, псевдо авангардные рисунки на последних страницах учебных тетрадей и, как мне казалось, гениальную идею создания интернет-сайта продажи хорошего настроения. Которая, собственно, не нашла своего отражения ни в единой записи или схеме. Я признавался себе в том, что являюсь никчёмной личностью, с чем благополучно продолжал, однако, жить дальше.
Я шёл по тротуару вдоль широкой улицы и всматривался в окружающий меня город. Зондировал его, прикидывая новые события на прежние пейзажи.
Я глядел на лица, проносящихся мимо меня людей. Наблюдал за движением автомобилей. Старался приметить нечто в порывах ветра, гонявшего под ногами мусор. Прислушивался к какофонии звуков. Пытался отыскать что-то из ряда вон выходящее. Но в привычном броуновском движении Москвы обратить на себя внимание могла, пожалуй, только остановка этого движения. Всему остальному всегда найдется объяснение, которое большинство сочтет незначительным поводом присмотреться. Однако, не почудилось же мне всё происшедшее? Конечно нет. Достаточно взглянуть на собственные джинсы, пропитанные кровью Исакова.
На улицах же рекламные щиты, как и прежде, зазывали «окунуться в мир бескрайних удовольствий с…». В палитре светофоров не оказалось новых цветов. Деревья не упали на землю. А люди не побежали на четырех конечностях. Все как прежде и всё же… Не покидало ощущение, что настало время больших перемен. Настолько больших, что без исключения всем придётся ощутить их на собственной шкуре. Перемен страшных. Безвозвратно изменивших ход эволюции.
Войдя в квартиру, первым делом я включил телевизор. Бегущая строка субтитров поверх картинки мыльной оперы призывала телезрителей дождаться начала экстренного выпуска новостей. Строка исчезла, жгучий мексиканец брякнулся на колени перед красоткой с феерической прической, и вновь внизу экрана под их любовь подостлали белые буквы: Внимание. Программа передач будет прервана экстренным выпуском новостей. Вот оно! Все же Спецвыпуск!
Наскоро умыв лицо и сняв наконец грязную одежду, я сел у экрана.
Привычная графика заставки сменилась изображением обеспокоенного лица диктора.
– Добрый день… Бла-бла-бла… Канал такой-то… Бла-бла-бла… и: – Необычная ситуация сложилась за прошедшие сутки на территории нашей страны и не только (Вот тебе на!). Участившиеся обращения граждан в медицинские учреждения по всей территории России свидетельствуют э-э-э… (волнуется) о невиданном всплеске травм различного характера, возникающих, казалось бы, в простых бытовых ситуациях. В настоящий момент зафиксировано,… только официально, свыше ста тысяч обращений с тяжелыми повреждениями органов тела. Во многих случаях подтверждается летальный исход (нервно зашуршал бумагами на столе). К сожалению, отсутствуют пока цифры погибших. Но, разумеется, наш канал ознакомит вас со списками жертв катастрофы и…, их родные и близкие будут владеть всей необходимой информацией.
– Итак, как нам стало известно, медицинские учреждения страны не справляются с увеличившимся потоком пострадавших. В текущее время Президент России проводит экстренное заседание Правительства, на котором будут выработаны необходимые меры по предупреждению масштабного варианта развития сложившейся ситуации. Нельзя исключать и принятия решения о введении режима чрезвычайного положения на всей территории страны ввиду массовости явления и его исключительного характера.
Экран подернулся рябью. Лицо диктора на мгновение исказило чудовищной гримасой. Брови оторвались от глазных яблок на добрые пять сантиметров, нос сплющило в бутылочную пробку, а в огромный рот легко поместился бы зрелый ананас. Динамики заскрипели помехами, но уже через несколько секунд всё пришло в норму.
– Наш собственный корреспондент взял интервью у заместителя министра здравоохранения Геннадия Озлобина, в целях оценки ведомством сложившейся ситуации:
– … Да, сложившаяся ситуация вызывает обеспокоенность, в связи с чем приняты экстренные меры по мобилизации военных медицинских подразделений, призванных оказывать оперативную помощь населению. (А неплохо держится замминистра, только вот глаза припухли, и постоянно теребит нос). Вместе с тем, хочу подчеркнуть, что ситуация находится под контролем. Президент в курсе и, на мой взгляд, нет оснований для паники. Более того, призываю россиян воздержаться от любых противоправных действий, что в настоящее время будет особо расценено в отягчающем контексте. Мы все должны в первую очередь стать сострадательными и внимательными к своим соседям и ни в коей мере не переоценивать сложившееся положение.
– Проведен ли к настоящему времени анализ возможных причин, которые могли спровоцировать происходящее?
– Давайте не будем забегать вперед. Пока ситуация в целом не оценена и нет оснований считать ее особенной, либо награждать какими-нибудь иными ярлыками. На все нужно время. Как человек… как гражданин с неким жизненным опытом. Могу сказать, что необычность, в кавычках, положения могла быть вызвана реакцией некоторых людей на сейсмическую обстановку. От дальнейших комментариев я воздержусь до окончания заседания Правительства и объективной оценки ситуации специалистами… Предостерегаю провокаторов разного толка от необдуманных публичных выступлений о терроризме и так далее. И обращаю внимание на то, что разжигание подобного рода страстей является уголовно наказуемым деянием. Повторюсь, в настоящее время с отягчающими обстоятельствами… Ещё раз: оснований для паники нет! Ситуация находится под контролем (моргая, первый раз прямо смотрит в объектив, но быстро отводит глаза). На этом всё (он кивнул).
Диктор продолжил: – Несмотря на сложившуюся непростую ситуацию в медстационарах Москвы, нашей съёмочной группе удалось проникнуть во вторую городскую больницу и на месте выяснить детали происходящего. Об этом в репортаже Сергея Фёдорова:
На экране телевизора возникло рябое лицо корреспондента на салатовом фоне стен больницы. За его спиной в углу экрана уместилось кресло-каталка с человеком внутри. Не чётко видно, но тот, как показалось, держал на коленях молитвенник. Он то и дело, поднимал голову от него и произносил слова, направляя их куда-то в потолок. Покуда, корреспондент начал вещать, потряхивая у рта чёрной головой микрофона, я уже увлекся наблюдением за человеком в кресле. За искренностью его мимики и жестов. Так и виделось, что он вёл диалог, с тем, пред кем излишне лицедействовать. С тем, кто услышит только правду, а ложь пропустит мимо ушей. Подобное видишь настолько редко, что меня поглотило наблюдение за этим человеком. В искренности происходящего изливалась сила, воздействовавшая на меня так, что мурашки по коже пошли.
Кончилось всё тем, что человек в кресле бросил собственные руки на колени и уронил голову. Скорее обреченно, чем от бессилия. И будто бы совпало – камера немедленно взяла крен влево ещё ближе на корреспондента, спрятав от телезрителей кресло и его седока.
Я встал, сходил в ванную комнату и умылся холодной водой. Подействовало отрезвляюще. Захотелось наполнить водой свою чугунную купальню и погрузиться туда с головой. Но любопытство брало верх. Я посмотрел на собственное отражение в зеркале и попытался улыбнуться. В уголках рта будто вросли гвозди, и ничего не вышло. Тогда я вернулся в комнату и снова сел у телевизора.
– … неприметно. Да, так могло бы нам всем показаться, – всё тот же рябой корреспондент кивнул в камеру, закончив с предыдущим умозаключением. – Как бы то ни было, сегодня, без всякого сомнения, самый сложный день в истории этой больницы. Но профессионализм врачей обращает невозможное в привычную работу. Начисто переписывая график. И никто не уходит со своего поста. Ведь за прошедшие сутки с момента поступления во вторую городскую больницу первого пострадавшего с диагнозом новой болезни, учреждение приняло не менее пяти тысяч человек! Огромная по своей значимости цифра. Из них (сглотнул), по полученным сведениям, значительная часть уже скончалась к этой минуте. У принятых больных был различный характер наружных повреждений и повреждений внутренних органов, однако, уже сейчас мы можем говорить о факторе, объединяющем их всех. Это беспрецедентный до сегодняшнего дня случай повального, высшей категории сложности, кровотечения, а именно: кровотечения, при котором кровь пострадавших утратила свою способность к свёртыванию. Тысячи людей сейчас истекают кровью, и ничто не в силах остановить этот процесс.
– Рядом со мной находится одна из врачей больницы, которая согласилась поделиться с нами своими наблюдениями.
На телеэкране появилось измождённое лицо женщины в скомканном белом чепце на голове. Врач, не мигая, смотрела в камеру воспаленными глазами:
– Можно говорить? – она обернулась к интервьюеру.
– Да. Спокойнее пожалуйста, – сказал тот тихо, когда передавал женщине микрофон. Но мы всё слышали.
– Э-э… за сегодняшние ночь и день в больницу поступило огромное количество пострадавших с ранами и повреждениями различной степени тяжести. По графику приёма больных, пока мы ещё были в состоянии его вести, могу сказать, что основной всплеск прибытия в больницу людей пришелся на утреннее время. Где-то с семи часов утра. С тех пор количество поступающих больных катастрофически росло и на данный момент больница не в состоянии не то что бы оказать помощь, но даже осмотреть ВСЕХ прибывающих. Поймите правильно, мы стараемся делать это… не могу подобрать слова. Частями, наверное, – женщина вопрошающе и с участием обернулась в сторону корреспондента. Тот, видимо, одобрительно кивнул, потому что она продолжила.
– За стенами нашего учреждения собрались люди, которых мы, к сожалению, не можем сейчас обслужить. От лица своих коллег я прошу прощения у всех, кому мы пока отказали.
– Кошмарная ситуация, – корреспондент вернулся в кадр и фамильярно взял женщину под локоть. Судя по всему, таким образом он хотел её поддержать и, тем самым, довести беседу до только ему известного конца. – Нина Владимировна, объясните, можно ли говорить о начале какой-то эпидемии? В чём особенность и, что самое главное, причина сложившейся ситуации?
– Скорее это действительно похоже на эпидемию, – она отодвинулась от репортера и отцепила его ладонь. – Однако я не взялась бы утверждать, что это может быть связано с какими-то объяснимыми причинами (женщина преимущественно говорила всё-таки с корреспондентом, нежели в камеру). Мы имеем дело с поистине уникальным проявлением патологического дефекта крови. Можно сказать, что медицине известны подобные случаи. Но, уверяю, схожесть эта весьма и весьма относительна. Пожалуй, это можно сравнить с гемофилией, когда в крови отсутствует фактор, необходимый для её свертывания. В то же время, я не могу сказать, что это гемофилия в привычном её понимании. На практике это достаточно редкое заболевание наследственного характера. Сейчас, если угодно, налицо его жуткая модификация. Чтобы делать какие-то выводы вот так, сразу, необходим научный анализ происходящего. Осмелюсь предположить, что для этого потребуется серьезное исследование крови каждого из больных. Причины же заболевания… У меня нет ответа. К слову, с определённостью могу констатировать, что ни один из больных, ранее наблюдавшихся у нас и сегодня вновь к нам попавших с потерей крови, не стоял на учёте с гемофилией. При оказании помощи таким пострадавшим практически невозможно остановить кровотечение. И, как следствие, большая часть поступивших в больницу на данный момент уже скончалась либо от шока, либо от фатальной кровопотери. Среди этих людей немало и моих коллег, – её голос дрогнул, но на лице будто ничего не отразилось. Она хорошо держалась.
– Весьма странно, – продолжала женщина, – что с одной и той же проблемой люди в огромном количестве попадают сегодня в беду. Повторяю: заболевания крови такого характера не были до сих пор распространённым явлением. Это редкая патологическая форма. Ещё более странным выглядят причины возникновения у больных наружных и внутренних кровотечений. Насколько нам удалось выяснить, среди раненных людей практически нет тех, кто получил травму в этот же день. Как ни невероятно это звучит, но мы наблюдаем некий обратный процесс вскрытия ран, уже заживших до сегодняшнего дня. Весь ужас ситуации состоит в том, что человек, попавший под влияние этого процесса, без очевидной на то причины переживает последствия травм годичной, десятилетней, и значительно большей давности. На деле выходит так, что любой порез, ссадина, укол, не знаю,… (подняла глаза к потолку) любая травма тела когда-либо в прошлом связанная с кровотечением сейчас провоцирует организм на «вспоминание». Переживание телом заново имевшихся травматических последствий. Простите, если я путано изъясняюсь, но до сегодняшнего дня такое невозможно было себе и представить…. В тканях и сосудах тела происходит процесс с абсолютной точность повторяющий, некогда имевший место процесс заживления раны, только в обратном порядке. Это звучит также нелепо, как и выглядит, но вместе с тем остается фактом, с которым мы имеем дело.
– Вы хотите сказать, что эти травмы дело прошедших дней, а не э-э-э… каких-то…, я не знаю, обрушившихся несчастных случаев? – микрофон в руке корреспондента заметно подрагивал.
– Именно так. На этом фоне неразрешимая для всех нас загадка отсутствия свёртываемости крови делает, чуть ли не бессмысленными все усилия врачей. Малейшая травма, царапина на пальце – это прямая угроза жизни пациента.
– Просто не верится, что это происходит.… Не могу не спросить вас о том, что волнует, уверен, каждого из смотрящих нас сейчас. Нина Владимировна, что бы вы могли порекомендовать людям? Как вести себя, в случае э-э-э… попадания в такую ситуацию?
– Необходимо остановить кровь. Любым доступным способом. Не лишним было бы заранее заготовить жгуты – в качестве них сгодятся широкие ремни и бинты. Элементарно избегать травмоопасных ситуаций и держаться рядом с людьми. Учитывая страшную динамику развития катастрофы, я посоветовала бы каждому обзвонить своих близких, друзей и соседей, и не отказывать в помощи никому. – Обращаясь уже к корреспонденту, – пользуясь имеющимися возможностями нужно довести до сведения людей наглядные примеры обращения с подручными средствами. Надеюсь, разрастания масштабов этой беды удастся избежать. Каким образом?… Я пока не знаю.
Она отвернулась, на мгновение замялась и затем вновь повернулась к объективу: – Денис, я прошу тебя, объявись. Срочно приезжай ко мне. Пожалуйста, – бросив в камеру, врач широкими шагами пошла прочь по коридору.
– Ме-е-е, – промычал вконец растерявшийся корреспондент. – Это был прямой эфир.
Репортаж окончен. На экране снова появился диктор из студии:
– Мы, не переставая, получаем сведения и из других стран мира, в которых происходят такие же случаи повсеместно распространяющейся трагедии…
Один за другим последовали репортажи из разных точек нашей планеты, неопровержимо свидетельствующие о возникновении глобальной проблемы, всю серьёзность которой подтверждало невероятное число пострадавших к этому часу. Спешно формировались правительственные комитеты, образовывались специальные комиссии, объединяющие в себя представителей сопредельных государств. Предпринимались первые попытки осмыслить происходящее и найти причину.
Выпуск новостей длится беспрецедентно долго, но при этом неизменно закончился прогнозом погоды на следующий день. Это несколько обнадежило постоянством. Хоть и не настолько, чтобы заглушить, доносящийся уже как полчаса, женский вой в какой-то из соседних квартир. Горестный и пронизанный болью.
Я переключал телевизор на другие каналы. По каждому из них то и дело показывали обширные выпуски новостей, освещающие основное событие дня. Но как бы то ни было, было очевидно, что телезрителям требовалось нечто большее, чем статистика. Полагаю, все без исключения ждали инструкций компетентных лиц страны, выводов и прогнозов, плана мероприятий по нормализации жизни. Однако, информационный поток оставался всего лишь потоком страшных и любопытных свидетельств. Констатацией обнаруженных фактов. И, я не сомневался в том, что касалось нашей родины – явно в преуменьшенном ракурсе.
Преимущественно источниками оперативной информации оставались больницы. На смену рекламным роликам в опрятном антураже, на телевидение явились реальные съёмки людской боли в казённых стенах. Заляпанные кровью интерьеры в тех местах, где их уже не спрячешь при всём желании. Усталость и страх в глазах медицинских работников, не прикрытые тёмными стеклами. Нынешняя реальность. И повсюду кровь.
Давным-давно, казалось, я познал терра инкогнито собственного воображения. Навеянное писателями-фантастами, мастерами хоррора, преумножалось во мне среди тёмной ночи и оскала зловещих теней на стенах. Порой такое надумаешь, что, кажется, не превзошел бы ни один философ бытности. Совершенно несбыточное. И я искренне полагал, что никогда мне не представится повода узнать нечто похожее в реальности. Увы, я ошибался. Впрочем, несмотря на историю с Искаковым, не покидало ощущение, что всё это вымысел, фантазия, сон. Даже заставил по старинке ущипнуть себя за щеку, чтобы, к сожалению, удостовериться в обратном…
Я продолжал смотреть телевизор. Перекусил чем было прямо в комнате. Никак не мог оторваться. Время от времени только подумывал, не позвонить ли Саше, либо кому ещё из знакомых. Но откладывал. Наверное, из-за страха услышать плохие новости.
Суждения лиц, появляющихся на экране телевизора, сводились к следующим заключениям: фантастическое происхождение травм, возникающих на местах первого их приобретения в прошлом; патологическое изменение свойств крови; неумолимый рост числа жертв новой эпидемии. Сводки подтверждали, что с каждой минутой во всём мире увеличивается количество людей, попавших под воздействие загадочного процесса, и стремительно росли случаи летального исхода среди них. Слава богу, ещё не настолько, чтобы потерять счёт смертям (хотелось бы верить). Становилось очевидным, что никто не был застрахован от того, что в следующую минуту сам не станет жертвой болезни. Это был не единичный всплеск заболевания. Оно продолжало развитие.
Наконец, в одной из программ показали первый готовый материал об обращении с наружным кровотечением. Это был продолжительный и наглядный ролик, в котором фельдшер «скорой» демонстрировал технику накладывания тугих повязок и жгута на открытые раны и различные места тела. С тем, чтобы правильно пережать вены, либо артерии и приостановить кровотечение. Ловкие пальцы медицинского работника застывали в стоп-кадре важных участков демонстрации. Врач обозначил наиболее распространённые точки сжатия кровеносных сосудов руками для приостановки утечки крови до наложения повязок.
Профессионализм подачи материала, тем не менее, соседствовал с неприглядным и циничным обращением с объектом приложения знаний. Как ещё говорят, это не для слабонервных. Хотя и общечеловеческая мораль была затронута не менее нервов. Всё дело в том, что в лимите времени, да и для пущей наглядности видео снимали на «живом материале». Обезличенный больной мужчина средних лет был расположен на белой простыне операционного стола. Врач медленно ставил палец внизу живота несчастного и затем вращательным движением делал нажатие. Толчками вырывавшийся, ток крови прекращался. Помимо прочего, присутствовал некий интерактив в виде всплывающих в моменты кульминаций последовательностей обработки печатных комментариев и стрелочек на экране. Затем медик перемещал внимание оператора на повреждение другого участка тела больного и там скручивал жгут поверх кровотечения. После Исакова я не удивился такому обилию у больного поражённых участков. Другим, быть может, напротив такая информация была новой и даже полезной, если только они не пропустили её, сблевав от отвращения, во время просмотра.
Невзирая на неприязнь к крови, я внимательно просмотрел ролик до самого конца. В сложившихся обстоятельствах любопытство было совсем не праздным. Хотя фибрами душа моя негодующе трепетала от одной только мысли снова принять на руки истекающего, будто на мясобойне человека. Получив лишь первый опыт общения с израненным человеком, я был ещё слишком далёк от привыкания к зрелищу. Удивляло, как к этому вообще можно привыкнуть.
В завершении видео крайне важной для меня оказалась информация о вариантах оказания первой помощи самому себе. Я не стал тренироваться, но задрал футболку и в очередной раз оглядел своё тело. Признаков повреждений не было, что не могло не радовать.
Спустя некоторое время, почувствовав усталость в глазах, я выключил телевизор. На часах было без четверти шесть вечера. В животе что-то протяжно взвыло. Надо было бы подкрепиться основательней, да вот куда-то подевался аппетит.
Откинувшись на спинку дивана, я запрокинул голову и закрыл глаза. Вспомнил о своих родителях. Снова представил их, как и прежде, такими яркими и жизнерадостными. Такими любящими меня. А ведь я так и не успел дать им своей любви, которой они, несомненно, желали. Ведь это можно искренне делать только в малом возрасте, да зрелом. Когда ещё слишком зависим от родительской руки, или когда сам уже становишься родителем. Мне же всё казалось, что впереди целая жизнь. И именно сейчас мне не до них. Ведь всего того, что по важнее – мешок на плечах. А родители вечны. До них ещё дойдёт очередь.
Мы редко замечаем и ценим то, что рядом. Казалось бы чего проще, не размениваться по мелочам и ценить искренность чувств близких тебе людей. Однако, на это никогда не остается времени. А может, я попросту был не способен выразить чувства, задремавшие с младенчества при быстром беге времени? Или не хотел? Глупец! Вот теперь все было бы по-другому. Теперь бы я не отпустил их от себя ни на минуту! Впрочем… А что бы с ними стало в это «теперь»? В эти страшные дни?...
Затем, за закрытыми глазами, мой мозг стали переполнять впечатления уходящего дня. Исаков красной рукой притягивающий меня за голову к своим губам. Брошенный мальчик рядом с больницей. Семирядинов. Красные глаза у врача из телеинтервью. Сашка. Другие знакомые и незнакомые лица. Калейдоскоп мыслей то и дело складывался в разные картины. Яркие и до тошноты неприятные. Будто осмысленность всякая пропала, и меня понёс за собой водоворот паники. Сделалось очень нехорошо и начало трясти нервной дрожью. Руки сцепились на груди в замок до появления боли.
Я открыл поскорее глаза и поднялся на ноги. Пошатнулся словно пьяный. Дрожь била внутри меня, и к горлу подкатил комок. Подошёл к окну. Распахнул фрамугу и выглянул наружу. В лицо ударил сонмом пик прохлады. Я опустил взгляд. У подъезда припарковалась ярко зеленая иномарка, из двери которой не торопясь появилась грива рыжих женских волос. Женщина достала из соседней двери два пакета и, эффектно покачивая бедрами, прошествовала под крыльцо. Обыденная картина. Не без эротики. Господи, о чём я думаю! – осёк я себя.
Я задержался в окне ещё на несколько минут, пока тошнота не прошла. За всё это время не увидев ничего особенного. Затем вернулся в комнату. Огляделся вокруг. За что браться? Из-за шифоньера выглядывала головка электрогитары с торчавшими с колков как усы концами струн. Любимый инструмент всегда приходил на выручку от скуки. Но для нынешнего времени, увы, не годился. Клавиатура с наклеенным на ней трилистником конопли, тоже не возбудила желания. Но к чему-то просто необходимо было приложить руки, чтобы не сходить с ума от одиночества в этот страшный час.
На очередном вираже по свободным квадратным метрам перед диваном я вдруг отчётливо понял, что стоило бы сделать. Открыл свой пыльный, заваленный книгами и личным хламом, секретер и стал копаться в ворохе бумаг и вещей в поисках того, что мне было нужно. Под руку попадались давно забытые артефакты: пачка белых Марлборо с автографом музыканта Сукачева, значок парашютиста за первый прыжок, презервативы две штуки, курительная трубка! Почти каждая из вещей носила на себе явный отпечаток значимых событий в жизни, готовых воскреснуть только задержись на минуту на них. Но всё-таки требовалось совсем другое.
На удачу – не пришлось вываливать на пол содержимое всего шкафа (а только половину), и на одной из полок, наконец, обнаружился полиэтиленовый пакет с завёрнутым в него ежедневником. Сдув накопившуюся пыль с пакета, я, не спеша, почти торжественно, извлёк на свет книжицу. На её светло-коричневой обложке крупными буквами с вензелями было написано: Филиппов Андрей Викторович и чуть ниже – «Дневник».
Не ошибусь, если предположу, что большинство людей ведут свои дневники. Разного формата и объёма. Разного цвета, в конце концов. У кого-то ведение дневника напоминает эротический отчёт. Словно памятка на период импотенции. Мол, вспомни: когда-то я был ого-го! У кого-то он был псевдо школьным дневником с динамикой личных достижений. Не удивлюсь, если в таких и отметки самому себе выставленные найдутся. Кому-то фетишем служит рабочий ежедневник, листая который человек воскрешает из памяти физиономии лиц, приумноживших его состояние, или наоборот уничтоживших. У таких жажда мщения не выходит наружу, а остается на всю жизнь и гложет, как червь яблоко, душу. Бывает, дневник служит накопителем всякой глупости, имеющей сомнительное практическое значение. Например, один из моих приятелей собирал в нём разные ругательства и скабрезности. В том числе, на разных языках мира. Вписывал их в потрёпанный блокнот со снегирём на обложке и заучивал, декламируя к месту и не к месту. Как выдаст, бывало: «Кончил мимо – гуляй смело» или: «Как ни крутись, а задница сзади» и так далее. Даже на французском и итальянском бывали афоризмы.
Свою же, некогда затерянную в глубине шкафа книжицу, я бы мог, пожалуй, отнести к мейнстриму. Как летопись всего и вся. О себе и своём, разумеется. Значимые и не очень события нашли отражение в ней посредством моего сбивчивого изложения. Порой немного нервозного и истеричного. Немногочисленные секреты минувших дней.
Сев за журнальный столик, я открыл первую страницу дневника. Наверху дата – 14 января 1996 года. Начал с самого начала и зачитался. Будто скорорастущие грибы события стали заселять покинутую пустыню прошлого. Холмами повыскакивали приятности разного засола, вроде позабытой любовной связи. И, напротив, просел грунт ямами, да оврагами под тяжестью вспомненных обид. Там же, в дневнике своём, нашёл упоминания о былых мечтах. Чудно', но немногое изменилось в моём мировоззрении за десяток лет. Либо я тогда уже таким разумным был, либо не развился за прошедшее время. Воспоминания о прошлом полностью завладели моими мыслями. Сея осенними листьями под ногами, присыпая их снегом прошедших лет и растапливая его потом жарким солнцем на пляжном песке. Я молодел и взрослел заново.
Отметил в лишний раз, что являюсь сентиментальной личностью. Не флегматичной, как самому казалось, а скорей меланхоличной. Я начал вести дневник ещё в то время, когда родители были живы. Упоминаний о них было немного, но и этого было достаточно, чтобы вновь почувствовать на своих плечах нежные руки матери и ощутить одурманивающий табачный запах отца. По щеке скатилась одинокая слеза.
Тут же закралось сомнение, а не потому ли и отыскал нынче этот дневник, чтобы использовать его как плечо опоры? Ведь не подумал даже о чём писать. А порыв открыть его перед глазами оказался так настойчив. Но, коли он лёг на колени, надо писать. Хотя есть, наверное, дела и поважнее. Собрать медикаменты по аптекам, запастись пластырем, ватой, прочими необходимыми средствами. Но… не идут ноги из дома. Сил почти нет. Может тому виной страх.
Так с чего начать? Неожиданно пришёл ответ. Хронология событий. Свой собственный отчёт. И, вдруг, по мере того, как я буду писать об этом, мне посчастливится нащупать нечто важное.
Прежде чем взяться за ручку, набрал телефонный номер Саши:
– Слушаю, – раздался голос друга.
– Сашка, это Филин. Как ты?
Небольшая пауза: – Филин,… привет. С матерью плохо. Отец с соседом сейчас отвезут её в какой-то там центр. Обещали принять.
– Да ты что? – в горле ни с того, ни с сего запершило, – слушай, держись друг. Это должно закончиться.
– Филин, ты же знаешь, что это не так, чёрт бы тебя побрал! Мы с тобой видели эту убитую больницу. Чего там может закончиться?... Как раз всё и кончится. Телик включал?
– Да.
– Ну, тогда ты понял что происходит. С матерью такая же штука. Ладони все как будто асфальт укатывала. Плечо течёт. Между ног там ещё какая-то хренотень, – он громко всхлипнул, – послушай, Андрюха, плохо мне. Я тебе наберу, договорились. Сам то как?
– Нормально, пока цел. Держись, дружище. Помни я с тобой. Нужна будет помощь – сразу звони. В любое время.
Положив трубку, я застыл, не в силах пошевелиться. Вот и оно. Накатило чёрным облаком прям над головой. Охладило и окутало мрачным туманом теплившиеся надежды. Ох, Светлана Александровна. Тетя Света. Которая всегда была так добра ко мне. Мать лучшего друга. Ведь только сам поминал собственных родителей… Невозможно представить, что этой жизнерадостной и отзывчивой женщине приходится теперь испытывать страшные боли и её жизнь находится в опасности. В смертельной опасности. Дай бог ей справится с этой напастью. Дай бог всем нам уцелеть.
Я открыл чистую страницу дневника и медленно с нажимом вывел:
«17 сентября. Я вернулся. Надеюсь надолго…»
Покрутил ручку меж пальцев. Как то сразу потерялся с мыслями. Но потом пошло само собой.
«Сегодня началось нечто невероятное. Может быть, это и есть «конец света»? В институте я первый раз столкнулся с проявлениями нагрянувшей катастрофы. Говорю катастрофы, потому что сейчас почувствовал – случившееся это только начало. Начало дьявольской болезни, от которой невозможно скрыться. Шаг за шагом, человек, за человеком.
Многие уже ушли умерли. И их всё больше и больше. В телевизионном репортаже врач говорила о проблемах с остановкой кровотечения. Люди истекают кровью, словно туши на крюку – до последней капли. Так и есть. Все мы называем это болезнью. Новой и неизлечимой. Началось движение мира вспять. Пишу, чтобы помнить об этом: на моих руках лежал молодой человек истекавший кровью от ран, полученных за много лет до настоящего дня. Это ли не ирония судьбы? Сколько их, этих ран, у каждого? К ним добавятся и раны души.
Человека звали Колей. Или правильней писать – зовут Колей? Если он жив, то каким образом уцелел? И как ему жить, если в теле человека не может быть столько крови. Не меньше литра вытекло. И это только на моих глазах. Даже кажется больше. Как здесь учтёшь? Не взвешивать же до и после?!
Да. Наверняка он уже умер. Кровь – основной ток нашей жизни. А живой организм создание почти совершенное. Защищённое от потери важных функций. Наверное, и школьник этому обучен. Только исключительные случаи могут привести к катастрофе. Разве не так? И среди них появился тот, который теперь стал известен всем. О чём и говорили врачи. Гемофилия».
Я отложил дневник и подошел к книжному стеллажу. Достал оттуда толстый фолиант популярной медицинской энциклопедии, изданной еще при СССР. Вернулся к столу и открыл на букву «Г». Найдя «гемофилию», я подробно изучил её описание. Затем «кровотечение», «кровь» и, спустя полчаса, вычитал всю имевшуюся в книге информацию по интересующему вопросу. Захватив с собой энциклопедию, я вернулся к дневнику и написал:
«Выдержки из медицинской энциклопедии:
Гемофилия – наследственное заболевание, характеризующееся повышенной кровоточивостью. Связано с недостатком в плазме крови фактора, необходимого для её свёртывания.
Свёртывание – образование, при повреждении кровеносного сосуда, кровяного сгустка, препятствующего дальнейшему кровотечению.
Порезы, удаления зубов, незначительные раны у больных гемофилией сопровождаются опасными для жизни кровотечениями.
Кровотечение – излияние крови из кровеносных сосудов при нарушении целости их стенки. Опасность кровотечения, прежде всего, заключается в том, что с уменьшением количества циркулирующей крови ухудшается деятельность сердца, нарушается снабжение кислородом жизненно важных органов – мозга, печени, почек. Это приводит к резкому нарушению обменных процессов в организме, а при тяжелой кровопотере – и к смерти больного. Тяжесть кровопотери определяется скоростью и продолжительностью излития крови. Включение защитных сил организма (сужение просвета кровоточащего сосуда, образование тромба) способствует тому, что кровотечение из мелких сосудов, как правило, останавливается самостоятельно. Кровотечение из крупных кровеносных сосудов, особенно артериальных, может привести к смертельной кровопотере через несколько минут. Поэтому всякое кровотечение должно быть остановлено (!).
При наружном кровотечении различают временную и постоянную (окончательную) остановку кровотечения. К способам временной остановки наружного кровотечения относятся: наложение давящей повязки, пальцевое прижатие артерии, наложение кровоостанавливающего жгута, форсированное сгибание конечности. Наложенный жгут может оставаться на конечности не более двух часов (а зимой вне помещения – час или полтора), так как при длительном сдавлении может наступить омертвение конечности ниже жгута.
Окончательная остановка наружного кровотечения, при которой требуется применение особых мер его прекращения, осуществляется хирургом, к которому необходимо немедленно доставить пострадавшего (!).
Кровь – жидкая ткань организма, непрерывно движущаяся по сосудам, проникающая во все органы и ткани и как бы связывающая их. Кровь участвует в поддержании постоянства внутренней среды организма (осмотического давления, количества воды, минеральных солей), постоянной температуры тела. Количество крови в норме составляет в среднем у мужчин 5200 мл, у женщин 3900 мл.»
Это основное. В этих формулировках как в статье закона, как в Евангелие, всё содержится внутри. По сути своей сведения исчерпывающие. Очевидно, что если дело обстояло действительно так – люди столкнулись с проблемой остановки кровотечения – то борьба выглядела, чуть ли не безнадежной. Все пострадавшие могли утешить себя лишь возможностью оттянуть конец на время. Гемофилия необратима. Если диагностировано верно – больного следует заклеить по периметру как худой водный матрас и поместить в капсулу! И то без гарантий.
Однако почему всё-таки именно Исаков, а не Саша или я?
Позже я снова включил телевизор, обнаружив, что на многих каналах дикторы поменялись. Уж не потому ли, что в детстве прыгали по стёклам?
Я достал из трюмо домашнюю аптечку и принялся изучать её содержимое. Большая часть осталась со времён жизни родителей, и я не был уверен в том, что эти лекарства еще годились для употребления. В основном там были средства от кашля и насморка. Только сейчас я про себя подметил, что крайне редко болел, и уж давным-давно у меня не было каких-либо серьёзных травм. Это определённо порадовало. Впрочем, судя по происходящему, десяток бытовых ссадин могут запросто свести в могилу и сверх здорового человека. Стоит только обратить внимание на собственные ладони, сколько их там? Этих еле приметных чёрточек порезов кухонным ножом, отвёрткой, бумагой, да ещё бог весть чем. А за год жизни, а за два? Никому не под силу подсчитать итог нерадивости к дарованному телу.
Рассортировав медикаменты по группам, я выложил на кровать самое необходимое теперь: пару свёртков с ватой, два стерильных бинта, один эластичный бинт (изрядно потрёпанный), какую-то резиновую трубку и маленький флакончик с подсохшей по краям зелёнкой. К этому я добавил несколько лоскутков материи, с хрустом разодрав старые рубашки и майки. Отошел на метр от кровати и окинул сгруппированное хозяйство взглядом. Выглядело неплохо, но всё-таки не настолько хорошо, чтобы меня это успокоило.
Тем временем, появившийся на экране Президент страны призывал сплотиться перед лицом нагрянувшей опасности и оказать посильную помощь согражданам. Надо отметить, что это было неожиданно скорое появление первого лица государства на экране. И показательно, что им публично признана опасность для общества от всего происходящего.
Внешне глава государства был в полном порядке. На зависть умиравшим в больницах, его вены даже с чрезмерным давлением вздувались на висках, а щёки отливали здоровым румянцем. Президент отстукивал по столу напряжённой ладонью, демонстрируя стране натянутые сухожилия, и не отводил взгляда от объектива камеры. Он внушал оптимизм. Даже, я бы сказал, навязывал его зрителю. Впрочем, и не вполне убедительно произносил уже ставшие коронными слова: «Ситуация держится под контролем» и «Оснований для паники нет». Никаких. Ещё бы. Действительно, откуда им взяться то?
Как бы между делом, Президентом было объявлено о введении чрезвычайного положения на всей территории России. В продолжении министр внутренних дел пояснил, что в связи с особым положением аэропорты и железные дороги «частично» приостановили свою работу в целях обеспечения государственных нужд по «предупреждению последствий» чего-то там. Мобилизационный резерв поступил в распоряжение председателя правительства страны. Президент взял личный контроль за развитием ситуации. Путешествие граждан на общественных видах коммуникаций введено в режим предварительной записи (как хочешь, так и понимай). В вечернее и ночное время введён запрет на передвижение личного автомобильного транспорта без исключительной на то необходимости. К таковой необходимости к счастью была отнесена доставка пострадавших до стен лечебных организаций страны. Без правоприменительной практики в нашей стране номинированное «право» по сути является не применяемым. Посему озвученные с экрана тезисы меня очень насторожили. Впрочем…
В зданиях муниципальных управ и сельсоветов были организованы экстренные пункты по оказанию оперативной помощи больным. Приветствовалось появление добровольцев на таких участках, о чем в управах должна была быть сделана особая отметка в домовых журналах (наверное, квартплату снизят – я иронизировал). Президент проинформировал также население о назначенной на завтрашний полдень в Берлине встречи глав европейских государств для решения вопроса о консолидации усилий в борьбе с катастрофой.
После его выступления и цитирования статей режима чрезвычайного положения, повторили ролик о способах оказания первой помощи пострадавшим.
После нескольких минут рекламы (а она хоть и в урезанном объёме, но присутствовала) начался показ заседания ученых, политиков и прочих публичных людей страны. В ходе него создалось такое впечатление, что собравшиеся намереваются попросту заколдовать новую болезнь. Настолько яркими и, одновременно, пустыми были их речи. Никаких практических комментариев. Никаких выводов. Сто процентный дефицит этого. Зато буря эмоций, самолюбование, даже взаимные обвинения. Ко всему этому наш зритель уже давно привык. К несчастью, и я в их числе, который оказался у экрана, созерцая упомянутое заседание.
Время было за полночь. Помывшись, я долго стоял голышом перед зеркалом, разглядывая тело. Как это ни было сложно, я старался припомнить любую свою незначительную рану, начиная с самого раннего детства. Когда мне это удавалось, я ставил чёрным маркером крестик на месте её зажившего следа. Включая пупок, и не считая кистей рук и, разумеется, зубов, у меня получилось восемнадцать крестиков. Не так уж и плохо, подумал я. Успокоившись на том, я пошёл к кровати.
Взяв с собой в постель старый мамин серебряный крестик в качестве оберега, я поджал колени и свернулся клубком у стены. А потом заплакал от одиночества.
3.
Смерть приходит в дом. Обсуждения и первые выводы.
Проснулся я, когда солнце уже стояло в зените, и яркий свет назойливо бил в глаза.
Сладко потянувшись в кровати, я медленно перекатился на бок и с удивлением уставился на лекарства, сложенные на столе. Затем взглянул на будильник, который безжалостно свидетельствовал о том, что занятия в институте пропущены. В тот же миг вернувшаяся память всё расставила по местам.
Я скинул одеяло и пристально осмотрел тело. Цел, господи благослови! За это не грех было бы выпить даже спросонья.
Наспех одевшись, я подскочил к окну. Тёплый ветерок потеребил прядь волос на лбу. Я забрал их пятерней на затылок и облокотился на подоконник. С высоты моего седьмого этажа открывался вид на уныло пустующие улицы города, блестящие в зелени налившихся солнцем листьев деревьев. Редкие прохожие шагали по дороге, и только где-то вдалеке виднелось небольшое скопление людей. По непривычно опустевшей улице время от времени проезжали легковые автомобили и армейские грузовики, с наглухо закрытыми брезентом кузовами.
Я пошёл к телефону и набрал Сашкин номер:
– Алло, – ответил незнакомый мужской голос.
– Будьте добры Сашу.
– А кто его спрашивает?
– Это его друг, Филиппов Андрей.
– Подождите минутку, – на другом конце провода послышалось шуршание и глухой звук голосов. Затем мужчина снова ответил: – Подождите на трубке, он сейчас подойдёт.
Боясь что-либо вообразить себе, я стиснул телефонную трубку и замер в ожидании.
– Филин, привет, – наконец раздался хриплый голос друга.
– Саня, ты живой! Как ты? Слушай, я проспал всё на свете. У тебя всё нормально? Как тётя Света?
– Андрюха, мамы больше нет, – он заикался и после паузы продолжил. – Я и плакать то уже не могу. Всё как во сне происходит. Самом поганом сне, Филин.
Моя рука ослабла, и в горло будто вогнали бутылочное горлышко. Так всё сжалось внутри. На силу я выдавил: – Могу к тебе приехать?
– Да… Приезжай. Мы тут вдвоём с дядей Женей,… – он передумал продолжать, – приезжай. Я жду.
Не помню, как я положил трубку и оказался на кухне. Сидя на табурете с горбушкой хлеба в руке я разревелся как девчонка. Слёзы неумолимым потоком заструились по моему лицу. Я уронил голову на руки и от отчаянья сотрясался в рыданиях. Я был один, и мне незачем было сдерживать неумолимый поток горечи отчаянья. От нас уходят родные и близкие, когда, кажется, уж они-то заслужили себе жизнь среди нас вечную. Не они должны умирать. Кто угодно, но только не они.
Слезы принесли облегчение. Как будто вместе с ними с глаз сползла пелена тревоги и внутреннего мандража последних часов. Настало время действовать.
Перед тем как выйти из квартиры я, на всякий случай, сунул в карман штанов бинт и пластырь. Дорога до дома друга была неблизкая, и ввиду вероятного отсутствия какого-либо наземного транспорта, пришлось тащиться к метро пешком.
Жилые районы Москвы это прямоугольники и трапеции кварталов многоэтажных домов, именуемых иногда микрорайонами. Не сказать чтобы похожие друг на друга, но состоящие на большую часть из комбинаций серийных пяти, девяти, двенадцати, шестнадцати, семнадцати этажных домов. Существует целый ряд нетиповых серий, но для окраин города (спальных районов) это скорее редкость. В каждом из микрорайонов свои школа и детский сад (не менее чем по одному). Магазины. Сфера энных услуг. При заселении районов ещё те новоселы сажали липу, черёмуху, тополь, берёзу и так далее. Надзор за домами ведётся на авось. По вечерам у крыльца подъезда то и дело шмыгнет по своему делу крыса. И год от года кажется, что они становятся все жирнее и наглее.
Я проживал в типичном для столицы районе юго-западного округа Теплый стан. В двенадцатиэтажной панельке 1972 года постройки. Уютные зелёные дворы, детские площадки с мухоморами зонтиками. Гаражи-ракушки. Всё настолько родное, что с завязанными глазами прошёл бы и не сбился с придомовых дорог. Оно и сейчас вроде также, только…
Первое, что поражало больше всего – это почти полное отсутствие людей на улице для этого времени суток. В пределах видимости у дороги я заметил с десяток человек, что обычно случалось ночью, да и то в скверную погоду. Люди, встречающиеся на пути, в большинстве случаев вглядывались мне в лицо. Не пряча глаз, не минуя безразличием прошедшего по тебе взгляда, а именно с интересом изучая друг друга. Днём ранее, это выглядело бы, по крайней мере, настораживающим. Сам, заразившись такой манерой, и позабыв про вежливость, я тоже стал пытливо рассматривать каждого встречного. Не сильно, однако преуспел в анализе при этом. Двоих отметил как явно больных новой формой заболевания. Остальные, пожалуй, выглядели, как и прежде, статистическими людьми. Только без радости жизни. Все.
Пройдя с полкилометра по главной улице района, я отметил, что все торговые киоски были закрыты. Однако из дверей местного универмага на перекрестке вышли люди. С пакетами в руках. Я ступил на пустующую магистраль и, перейдя её, направился на экскурсию.
У угла здания магазина расположился милицейский патруль из четырёх человек. Молодой капитан, не выпуская сигареты изо рта, с суровым видом внушал что-то младшим по званию. Подчинённые внимательно слушали его, переминаясь с ноги на ногу. Когда я подошел ближе, коротконогий толстый сержант окинул меня взглядом и тут же отвернулся. Я замедлил шаг. Появилось мимолетное желание задать какой-нибудь самый незначительный вопрос. Сержант тут же снова повернул вросшую в плечи голову, и насупил брови. Желание моё сразу растаяло, так и не сформировавшись.
Я подошёл ко входу в магазин, отметив, что и на другой стороне улицы расположился военный патруль из трёх человек, возглавляемый долговязым парнем в униформе.
Внутри магазина, на прилавках, наблюдался прежний ассортимент продуктов. Во всяком случае, мне так показалось. Людей внутри было немного. Я взял газировку и пошёл к кассам. Уже находясь в трех шагах от обклеенного ярлыками жвачек кассового аппарата, на моем пути встала молодая девчонка с распущенными волосами. Она смущённо улыбнулась и молча сунула в руки листок бумаги. От неожиданности я рассмеялся: – Брачный контракт?
– Нет, это не он, – без тени улыбки ответила она.
Я просмотрел на стандартный лист А4. Передо мной оказался вопросник, в котором были обозначены шесть пунктов и пустые поля для ответа напротив. Все чётко, с выдержанными интервалами в строках. Документ был исполнен по всем правилам делопроизводства. Из симпатии к девушке и чувства уважения к проявлениям общественной деятельности в такое время, я прислонился к стене и взялся собственноручно заполнять анкету.
1. Место рождения и возраст (полных лет): Москва, 22 года
2. Род занятий, место работы/учёбы: студент четвёртого курса Московского авиационного института
3. Семейное положение, количество проживающих совместно: холост, живу один (сирота)
4. Имелись ли в вашей семье наследственные заболевания, генетические особенности рода: (я задумался на минуту) аллергия, больше не помню, не знаю
5. Попадали ли вы в автомобильные аварии, имелись ли основательные травмы и повреждения тела: нет
Далее шел не вполне корректный, но, пожалуй, самый важный шестой вопрос:
6. Были ли среди ваших ближайших родственников пострадавшие за последние сутки (исход): нет
В конце вопросника я проставил время заполнения и сегодняшнее число: 13:40, 18 сентября.
Отдав листок, я расплатился за воду и, заметив ещё двух милиционеров позади кассовых аппаратов, вышел наружу. Стояла прекрасная солнечная погода. Настоящее бабье лето в середине сентября. Такие чудные деньки.
Невольно я отметил, что ещё не встретил на улице ни одного человека преклонных лет. Лишь однажды мимо меня протопал мужчина лет шестидесяти. Причем настолько бодро, что, берусь судить, он то себя к пожилым явно не отнёс бы. Да и действительно – все относительно весьма и весьма. Но как же, чёрт побери, Сашка вчера угадал такой поворот событий?! Теперь то и я уж уверовал в математику этого естественного отбора в противоестественном событии в целом. Хоть людская склонность к ошибке до появления неопровержимых доказательств оставляет всегда место вероятности. Но всё же определенные тенденции уже на лицо. Отрицать этого было нельзя.
Впереди проскочили трое людей, несущих на руках человека в окровавленной простыне, и сели в машину. Еще дальше по улице я заметил людей столпившихся над телом мёртвой женщины и рыдающего на коленях мужчину подле неё. Бедняга целовал её руки, размазывая кровь по лицу и умолял не оставлять его одного. «Не спешите вы, – пробормотал я под нос. – Боюсь, повидаетесь с ней вновь еще скорее, чем рассчитываете».
Уже минуя их, я обернулся на звук мотора и увидел, как из кабины подъехавшего грузовика вышли двое военных и погрузили в фургон тело женщины, насилу угомонив обезумевшего мужа. Катафалки. Вот это что. В оперативности не откажешь. Следим за чистотой улиц или собираем трупы в целях общественной безопасности?
Я остановился поглядеть, чем кончится процесс. Крепкие парни занесли тело под брезент кузова. Но рвущегося за ним мужчину легко оттеснили в сторону и закрыли полог. Затем проследовали в кабину, не взяв его с собой и туда. Я не приметил никаких бумаг в их руках. Всё чётко. Без слов. В глазах собирателей даже какая-то злость и решимость к применению силы. Если что. Но этого «если что» и не последовало. Свои же удержали скорбящего, но не сильно сопротивлявшегося такому повороту дела мужчину. Фургон тронулся с места и исчез за поворотом. Куда отправились? Удивила скорее покорность близких увезённой женщины, нежели безапелляционная работа военных и отсутствие оформления. Как однако ж быстро к такому обороту мы все приблизились. Действительно, всё под контролем.
«Итак, – размышлял я на ходу, – чем отметилась минувшая ночь? Сколькими смертями? Каков процент их к оставшимся в живых?» Практичный взгляд на жизнь разбудил во мне тягу к статистике. Сухой, лишенной эмоций, статистике, годящейся для страниц моего дневника. Имели ли место события, определяющие поведение таких счастливчиков как я? Простых, по сути, обывателей. Очевидно, что источник информации здесь же – на улице. Доверять телевидению я, как и большинство сограждан, так и не научился. Это в России уже традиция. И с глубокими ветвистыми корнями. Поэтому, только привычный дедуктивный метод познания и остается.
Тем временем, я дошёл до ближайшей станции метрополитена. Рядом с её входом находилось значительно большее количество людей, чем ранее отмеченных мной. Стояли по одному и в группах. Кто-то надрывал глотку в алкогольном забытьи, кто-то рыдал компаниями, поминая усопших. На столбике, поддерживающем литеру «М», трепетала заботливой рукой повязанная чёрная лента. Нос пощекотала витающая смесь запаха спиртных испарений и табака. Под ногами валялись пустые бутылки.
Пьяный парень, только что открывший об угол ларька бутылку пива, молча протянул её мне. Я отказался. Задев меня плечом, он подошёл к витрине магазина и помочился на неё. Тут же рядом расположился патруль охраны порядка, смешанный из сотрудников милиции и военных. Всего семь человек. Они пока просто наблюдали. Но трезвым напряжённым взглядом, держа в поле зрения все перемещения людей. Похоже, эти тоже только пока изучали ситуацию, как и я. Примечали тенденции. Чтобы лучше контролировать. Пока ещё довольно либерально. А потом? Уже скоро, подумалось мне, их поведение может измениться. И не в сторону гуманизма. Всё под контролем.
Выяснив, что метрополитен работал, я быстро сбежал вниз. Вход остался платным. На платформе сотня людей ожидала прибытия поезда. Оказалось, интервалы в движении составов сильно увеличились. Я прислонился к колонне и вместе со всеми стал ждать.
– Оставьте меня в покое, кретины! – обернувшись на крик, я заметил, как двое людей в камуфляжной форме, протискиваясь сквозь толпу, тащат на руках женщину с выделявшимся на груди кофты кровоподтёком.
– Я должна уехать,… к подруге. Да в чём дело? – она визжала, плюясь красной слюной.
– Объясните, что происходит, – из всех собравшихся встрял лишь один мужчина. – Почему вы забираете её?
Солдат повернул в сторону мужчины измученное лицо: – Отойдите ради Христа, или я за себя не ручаюсь. – Выдержав паузу и обращаясь уже ко всем, он сквозь зубы добавил: – У нас приказ.
На миг заткнувшаяся женщина в их руках, снова стала брыкаться, но мне показалось, что как-то уже обречённо. Вступившийся мужчина пожал плечами. Лишь после того, как патруль поднялся наверх, им вдогонку раздались робкие возгласы возмущения.
Я стал невольным свидетелем разговора стоявшей рядом пары. Они возбужденно обсуждали имевший только что место «вопиющий случай нарушения свободы и конституционных прав». Похоже, эти оптимисты всерьёз рассматривали возможность обращения в суд для оспаривания преступных приказов военных. Вместе с тем, из их уст я услышал о том, что это, увы, не единичный случай. Мужчина свидетельствовал своей подруге, что уже видел, как сегодня на улице в армейский грузовик забрали пожилого человека с кровоточащими ранами.
Переваривая собственный опыт увиденного ранее, я подумал: «Что ж, люди судачат о странностях в поведении правоохранительных органов. Совсем не единичных, а напротив, системных и описанных в каких-то, не известных нам, приказах. Значит за этими, казалось бы, нелепыми действиями военных скрывается некая программа государства? Программа обширная и, наверняка, применяемая повсеместно. Не только в столице. Из чего следует, что моя собственная стратегия жизни может базироваться лишь на знании такой вот программы. Да где ж я её возьму? А ведь прошло так мало времени… Значит дело действительно дрянь. Всё только начинается».
Гудок привычно предвестил появление из тоннеля поезда. Тот остановился. Судорогой встряхнул себя и раскрыл двери. Подумав о машинисте, без бинтов ли он, я зашёл с толпой внутрь…
Подходя к Сашкиной квартире, посмотрел на часы – 15:52.
Я позвонил в дверь и, спустя минуту, друг открыл её. В дверях, я обнял его, и Сашка, прижавшись к моему плечу, заплакал. За прошедшие с последней нашей встречи сутки, он сильно сдал. Синяки под глазами, бледное щетинистое лицо, дрожащие руки. В одетой наизнанку футболке он дрожал и был похож на забытого ребёнка. Страшно и больно было на это смотреть.
Мы простояли несколько минут там же, в дверях. Из квартиры не доносилось ни звука. Оттого плач Саши, перешедший в всхлипывания на плече, достигал непосредственно моей души. Наконец, я почувствовал, что он освободился, и тогда повёл его в комнату. Посередине стоял заваленный книгами стол. На краю его, с корешка фолианта «Анатомии человека» приготовилась к нырку на пол сковорода с остатками яичницы. На ковре валялись газеты. Я обратил внимание, что одна из них была раскрыта на разделах объявлений бытовых услуг. Работал телевизор без звука. Саша махнул в сторону дивана. Я, не церемонясь, сел на скомканное постельное бельё.
– Дядя уехал?
– Да. У него своя семья, – мой друг вытряхнул из пачки сигарету. Она упала на пол и закатилась под диван. Сашка запустил пачкой по серванту.
– Слушай, дружище, ты хоть ел? Давай чего-нибудь сварганю по-быстрому? – я привстал, собираясь пойти на кухню.
– Сиди ты…. Посидим немного, потом поедим. Куда спешить? Не куда уже… Видишь как всё, – он наклонился к моему лицу, пристально всматриваясь красными воспалёнными глазами, – всё остановилось, брат. И время и дела. Всему конец. Сидишь и ждёшь своего часа. И он пробьет, Филин, – Сашка откинулся обратно на спинку стула.
– Слушай, я понимаю…
– Понимаешь? – мой друг неожиданно выпрямился, – понимаешь, говоришь? Ты наверно умнее всех тогда! Понимает он.
– Я не о том, ты неправильно…
– Да чёрта лысого кто чего понимает! – Саша вскочил, и стул с грохотом упал на пол. – За один день половина населения всей… ВСЕЙ планеты подыхает! Каково, а?! – он вскинул руку вверх, запрещая мне отвечать. – Филин,… ну о каком понятии нам говорить? Всё встало с ног на голову… Я теперь один остался. Ты же знаешь,… как это бывает, – он опустил глаза, – Андрюха, мне жить не хочется.
Его голос вновь задрожал. И, уткнувшись в ладони лицом, Саша затряс плечами. Я не знал что делать. Смотрел на него, разрываясь от соболезнования горю. Пожалуй, когда я шёл сюда, то не был готов к такому. Представлял, конечно, что будет не просто. Но оказаться один на один… Я не нажил ещё достаточно опыта для таких ситуаций в своей короткой жизни.
Просто заставил себя встать и подойти к нему. Аккуратно положил руки на плечи: – Прости, что так говорю, но хочешь ты того или нет, ты должен продолжать жить. Ты обязательно поймешь для чего. Но сейчас сделай это хоть ради меня. Ведь ты сам у меня один остался.
Мой друг рассказал, что после того, как его отец отвёз маму в больницу, он остался дома один. Отец был категорически против, чтобы Саша ехал с ними. И тот признался, что даже испытал облегчение от этого. Испугался.
Прошло более трёх часов, как среди ночи раздался звонок. Сашин папа сообщил, что мамы больше нет. Плакал. Но, как Саше показалось, то скорее был стон, а не плач. Отец велел оставаться дома на телефоне. Сказал, что сам задерживается в больнице на какое-то время, чтобы уладить все дела. Предупредил, что приедет его брат – дядя Женя. Незадолго до моего звонка дядя действительно появился у Саши. С дурной вестью. Оказалось отцу стало плохо ещё по пути в больницу. Мой друг подтвердил, что уже тогда его сердце сковало льдом неизбежного предчувствия. Он же видел, как ЭТО происходит. Вместе с дядей они стали ждать сведений из лечебницы. Продолжали надеяться на чудо. Несмотря на тяжелейшие условия для работы больницы, с его отцом все-таки постоянно кто-то находился рядом, оказывая посильную помощь. Но, о чём они узнали позднее, сложный характер его травм и общая ослабленность организма оставляли лишь призрачные шансы на удачный исход. Чуть позже полудня, Сашкин отец скончался.
Сказать, что мой друг был подавлен, значит не сказать ничего. Рухнувшая за считанные часы жизнь. Он жил сам, но никак не мог понять где. Во сне или наяву? Двигался, но боялся сделать лишний шаг, от которого вернётся чуть затихшая боль. Мне самому не понаслышке было знакомо это состояние.
– Где у тебя лекарства? – я спросил, не особо надеясь на прямой ответ. Но Саша молча ткнул пальцем на ящик в гарнитуре, а сам перебрался на диван.
Порывшись в аптечке, я нашел тазепам. Достал две таблетки и заставил его запить их водой. После чего отправил в другую комнату на кровать.
– Ты должен бороться за жизнь сейчас, потому что это в первую очередь твой долг перед родителями. Поверь мне, они хотят этого, пускай их уже и нет рядом…. Они всё равно всегда будут с тобой. Это не банальщина. Просто слушай сейчас. Потом поймешь. Ты сможешь почувствовать их присутствие. До удивительного это порой реально, – я сел рядом на край кровати, на которой мой друг вытянул ноги. – Мне казалось порой, что мамина рука гладит мои волосы. Натуральным образом, проводит по ним. Это… не только вера. Они действительно рядом. Мне кажется, как в нарезанном слоями мире живут невидимыми для нас. Но протянешь руку – и вдруг поймаешь что-то ладонью. Я конечно не оригинален в представлении этих образов, – усмехнулся сам себе, – но оттого не стану их отрицать. Куда проще согласиться, что так и есть… Саня, я прошёл через всё это уже давно. Признаюсь, боялся тишины ночи, потому что совсем не просто укрыться тогда от льющегося по венам одиночества. Совсем не просто. И выход зачастую видится один – самоубийство. Такое легкое на первый взгляд решение. Однажды даже влез на подоконник. Думал, всё! Сам знаешь, мысль, становящаяся навязчивой, сама собой не уходит. Но глянул вниз и струхнул. Ноги то снаружи, и тело туда уже клонит. Тут вцепился в раму со всей силы. Влез назад, еле отдышался. Господи, как же рад, что ты меня уберег. И, знаешь что? Внутрь квартиры завалился с ощущением, что будто руки меня туда толкают. Тогда поверил уж окончательно в присутствие родителей рядом. Такие дела, друг… Теперь тебе испытание. Но я искренне надеюсь, что нам повезёт. Ради них, наших родителей, может быть. Потому я сам не сдамся этим грёбанным обстоятельствам. И тебе не дам. Клянусь, мы будем бороться за жизнь вместе. Всегда. Мы должны сохранить жизни в благодарность родным за всё сделанное ради нас. Они нас породили в этот мир. Они с нами пожертвовали молодостью. Чтоб мы жили. Так как мы можем их теперь предать? Понимаешь? Все ради любви к ним, к себе.
Я поднялся на ноги: – Ты поспи, брат. Отдохни, а я всё время буду рядом. Только позови, слышишь. И я сделаю всё, что ты хочешь. А завтра,… будет завтра.
Мой друг лежал лицом к стене. И только по его мокрому сопению и вздрагиваниям плеч я понимал, что он меня слышит. Он понимает.
Мне показалось, что Саше стало легче. Не так быстро отляжет от сердца, конечно. Но шаг за шагом. Слово за словом. Вместе мы справимся.
Вернувшись в большую комнату, за дверью я нашел початую бутылку водки. Полез в сервант за рюмкой и уставился на своё отражение в зеркале. Уши расплывались лопухами по салатницам. Нос краснел уродливым отростком. Рот сквозь призму хрусталя сверкал звериным оскалом. Кто мы? Живые, или уже только отражение жизни?... Я всё хорошо сказал ему. Мог признаться себе, что был доволен. И я верил, что так оно и есть на самом деле. Вот буду пить здесь, а на диване тетя Света с Сашкиным отцом сидят рядом. Брр! Даже жутковато стало.
Закрыв шкаф, я сорвал пробку на бутылке и присосался к горлышку. Проглотил и вздрогнул от неприязни: – Ну и дрянь же! – Затем повторил трюк. И ещё раз уже на диване. Сквозь прежний туман в голове забрезжил свет. Невыносимая тоска отступала. И, как водится при этом, мысли обрели лёгкость и этакую невесомость в голове, начав беспорядочное движение и толкая друг дружку. Я поднёс к глазам бутылку. О борт сосуда плеснулась водка. Жаль, пены нет, подумал я и опрокинул остатки стихии в глотку. Фррр! Мотнул головой: – Дрянь! Какая ж она дрянь. – Я бросил бутылку в угол. Раздался грохот, но было всё равно. Голова поймала диванную подушку, и свет погас…
Проснулся я часа два спустя. Просто открыл глаза и с легкостью привел туловище в вертикальное положение. Голова не болела. Только уши чуть заложило. Зато ныла рука. Уснул я, подмяв её под себя. Оттого та затекла до невозможности. Потому, похоже, и проснулся. Пока кровь расходилась по распрямившимся мышцам, я массировал руку и бродил по комнате. Состояние удивительное. Не трезвый еще, но уже и не пьян.
Сходил умылся. Проведал Сашку. Тот спал. Дышал спокойно. Одежда не мокрая. Крови, слава богу, нет. Я вернулся в гостиную, включил телевизор и откинулся на диване.
20-18. Прайм-тайм. Телевидение продолжало жить. Жить, показалось, для того, чтобы каждый из нас знал, что ежеминутно за дверьми дома умирают люди, и ты можешь стать следующим.
Развлекательным программам и художественным фильмам больше не было места. Наверняка, они исчезли навсегда из жизни телевиденья. Даже не верилось, что ещё каких-то два дня назад люди могли получать радость от результата футбольного матча, наслаждаться оперой или вожделеть с экрана массивные груди новой телезвезды. Теперь осталась лишь одна тема для разговоров: почему, когда, чем и насколько этого хватит. Последовательность можно менять. Как известно, от перемены мест слагаемых, все одно – сумма не меняется.
Гипертрофированные выпуски новостей основных каналов представляли собой слабо режиссируемый поток правды с регулярным возвратом к реперной точке: без паники, всё под контролем, все будет хо-ро-шо. Знакомые публичные лица встречались ещё реже прежнего. Возникли новые персоны. Респонденты с неизвестными фамилиями. Прежние уходили туда, откуда, похоже, не возвращаются,
Исчезли официальные заявления первых лиц государства. Только комментарии ведущих, без указания источников информации. Преимущественно: «Как нам стало известно, Президент … бла-бла-бла …» или «По нашим сведениям из достоверного источника, министр обороны … бла-бла-бла …» и всё в таком же духе.
Россиян успокаивали тем, что «глобальные изменения в мире заставили объединиться все государства и национальные образования в борьбе с трагедией». Со слов журналистов главы государств обсудили и продолжают обсуждать по каналам связи решения о «введении срочных мер по организации защиты населения от воздействия эпидемии». Скандинавские страны провели телемост. При этом упоминании показали лишь короля Норвегии в своём кабинете. Что вовсе не отбило у меня желания посмотреть собственно и сам телемост. Решения скандинавов могли бы быть полезными. Но, так отнюдь не считал продюсер новостей.
Было упомянуто, что для разрешения ситуации «будут использованы все финансовые и стратегические ресурсы стран мира; консолидирован весь научно-технический потенциал и применены все самые последние разработки, в том числе с грифом ограниченного пользования; привлечены и объединены усилия всех специалистов в этой области». Впрочем, я в этом и не сомневался. ТАМ всё будет. Интересно было узнать, как обстояли дела в России.
Наконец, несколько слов прозвучало о государственной политике нашей страны, проводимой исполнительной властью. Введены особые условия правопорядка в стране (документ не оглашён). Вырабатывались комплексные меры по предотвращению развития эпидемии (меры не указаны). И ещё ряд расхожих клише.
По мне всё это было чепухой. И не только потому, что я не верил начинаниям наших благодетелей (это уже с молоком матери приходит, наследие поколений). Просто социальная машина и в здоровой обстановке была не на ходу. Куда ж её сейчас то насиловать? Да еще на сухую.
Характер нового заболевания был где-то далеко от вирусологии. И оградить живых от заболевания, нацепив каждому противогаз на голову, очевидно, было невозможно. Принимая во внимание масштабы России, следовало бы подумать о централизации здоровых людей. Ресурсы жизнеобеспечения напрямую зависят от рабочих рук. Крупные города должны позиционировать себя как объединяющие центры. Об этом нужно сказать и создать людям условия для переезда. Такие мысли мне приходили в голову и казались верными.
Независимые от правительства телеканалы более подробно освещали детали происходящего. Оглашались результаты уже проведённых исследований. Приводились выступления и интервью с компетентными специалистами, начавшими работу над проблемой чуть ли не с первых минут её возникновения. Безусловно, и я это понимал, скорые выводы – лишь пристрелка по мишени, но тем не менее.
Тем не менее, квинтэссенция базовых тематик выглядела следующим образом:
1. В крови всех (!) живущих на Земле людей произошли необратимые изменения, связанные с утратой кровью таких основных её функций, как свёртываемость. Происходит это вследствие исчезновения из крови, так называемых, факторов, благодаря которым в ней образуются тромбы, препятствующие вытеканию из кровеносных сосудов жидкости. Речь идет не только об уже пострадавших от болезни, но (несколько раз повторялось) обо всех! Данные получены со всего мира. Это первое, что стали исследовать медики, и вот какой страшный результат получили. Тем не менее, (напоминают) исследования проводились непродолжительное время и носят лишь предварительный характер, поэтому возможно, что существуют и исключения. Пока о них нет данных, но если такие исключения будут обнаружены, это, безусловно, станет отправной точкой для серьёзной работы по получению эффективной вакцины для борьбы с болезнью.
2. Человечество имеет дело с феноменом «вспоминания» живым организмом подавляющего большинства изменений, имевших место на протяжении жизни и связанных с нарушением целостности кровеносных сосудов. При этом обязательно проявляются все изменения, происходившие вследствие насильственного вмешательства в жизнь организма (а именно травмы). Во многих случаях, но не во всех (!) «вспоминаются» и мгновенно возобновляются процессы, связанные с кровотечением в процессе (например) роста организма и естественных процессов (самое распространенное – менструация). Редки (но есть) случаи возобновления внутренних явных и внутритканевых кровотечений. На первый взгляд, разное время проявления у людей этого феномена связано с генетическими особенностями. В настоящее время генетики не готовы комментировать такие явления, упоминая лишь о последствиях мутационных процессов в организме, произошедших за последние годы. Но очень скоро должны быть готовы заключения, которые будут незамедлительно обнародованы.
3. Велика вероятность, что по истечении пары дней на Земле не останется ни одного человека пенсионного возраста, если, конечно, неведомый процесс изменений защитных функций организма не повернёт вспять. Статистика показывает, что на сегодня самый малый процент среди пострадавших – люди до тридцати лет. Однако ежеминутно возникают случаи поражения тела, в том числе, и среди этой категории.
4. Произошли повсеместные изменения в структуре плазмы крови всех животных организмов на Земле. Оказывается, не только люди столкнулись с новой проблемой. По полученным данным, почти все представители животного мира умирают сегодня подобно людям вследствие кровопотери из открывшихся сосудов, осложнённой изменением свойств крови. В расчет не брали насекомых, некоторых водоплавающих и пресмыкающихся. Рассматривается возможность исследования животных, не затронутых воздействием нового феномена.
Я задумался над тем, скольких кошек и собак мне посчастливилось встретить сегодня на улице. Ничего не получилось (я никогда не обращал на них внимания, покуда какая-нибудь сявка не облает меня) и пришлось согласиться, что их, пожалуй, стало меньше.
5. В сложившейся ситуации привычное хирургическое вмешательство в клинических условиях, как правило, не приносит результата по ряду объективных причин. В случаях единичных повреждений у одного человека, за время операции можно восстановить целостность повреждённого кровеносного сосуда. Однако, кровопотеря в течение проводимой операции (длящейся зачастую не один час) очень велика, что крайне опасно для жизни. Такие операции могут проводиться лишь в исключительных случаях. И сейчас нельзя говорить об их повсеместном применении. Медицинским работникам не выпал лотерейный билет, поэтому в их среде, как и везде, велик процент смертности.
6. Практически на каждый квадратный метр площади медучреждений приходится по пять больных, требующих постоянного ухода. Персонала и средств не хватает. Мы оказались не готовы к такому повороту событий. «Дефолт», «импотенция» – это всё о наших возможностях эффективно противостоять эпидемии. При этом смельчаки допускают, что политики и приближённые к ним влиятельные люди имеют более выигрышные условия для продления своих дней на Земле. Одним из символов названа Центральная клиническая больница (ЦКБ) в Москве, оцепленная военными. Туда, со слов журналиста, «прорваться можно только на танке с ядерной боеголовкой на борту».
7. (Если обобщенно) Смерть у пострадавших от новой напасти наступает вследствие кровопотери свыше тридцати процентов крови. Во многих случаях смерть наступает от болевого шока, связанного с возникающей травмой. В результате значительной потери крови, происходит централизация кровообращения (снабжаются только основные органы: мозг, сердце, лёгкие, печень, почки), при которой второстепенные органы оказываются «на голодном пайке». На этой стадии можно каким-то чудом остановить утечку, но из-за начавшихся необратимых изменений клеток организма, любые мероприятия в конечном итоге приведут к смерти. Просто чуть позднее.
Для предотвращения последствий, связанных с отсутствием свёртываемости существуют и успешно применяются на протяжении последних лет способы искусственного насыщения крови необходимыми факторами. Это персональная работа с каждым пациентом, требующая специальной подготовки. Представляется, что ключ к победе над эпидемией в изготовлении универсальной вакцины, благодаря которой крови можно будет искусственно вернуть её свойства. По самым скромным оценкам – это масштабная работа не одного месяца. Пока же, борясь с болезнью, наряду с насыщением организма витаминами, необходимо осуществлять переливание крови для продления жизни. Вопросы совместимости крови донора и реципиента отходят на второй план в силу того, что право выбора не велико. Из истории средних веков известно, что, чтобы выиграть минуты жизни люди переливали себе даже кровь животных (!).
8. Важнейший вопрос возникает в связи с отсутствием у населения и лечебных учреждений достаточных медикаментозных средств. Элементарные стерильные бинты, вата, обезболивающие средства – всё это становится большой редкостью. Существуют и запасы, но, учитывая огромную потребность в средствах лечения, представляется важным запустить процесс конверсии производственных мощностей для налаживания их дополнительного выпуска. Тем временем, прогнозы вообще продолжения нормальной работы промышленности, увы, неутешительные. Пора уже серьёзно задуматься о дальнейшей судьбе страны и поддержании условий существования в ней.
Перечисленное – лишь основное из ряда вопросов, которые обсуждались постоянно. Но, по крайней мере, главное было известно. Теперь понятно с чем мы имеем дело. Неясно почему, но всё же… Чертовски верным мне показалось упомянутое кем-то определение процесса. Оно отдавало каким-то мифическим привкусом, но, я чувствовал, было очень правильным: ВСПОМИНАНИЕ ЖИВЫМ ОРГАНИЗМОМ. Насколько это определение было многозначительным, настолько же и абстрактным. Память. Наследие. Месть. Оплата по долгам. Любая тема годилась к разбору. Жаль нельзя фантазировать отвлечённо.
Данная реальность (без права выбора): все мы уже охвачены болезнью крови; все люди, у кого начался процесс «вспоминания», в нынешних условиях были обречены на смерть; путь до разгадки человечеством тайны страшного феномена и поиска способов лечения болезни долог. И резюме: сегодня мы все рискуем подохнуть от случайной царапины!
Радовало лишь то, что я, как и мой друг, молоды. Структурированы в группу «генетически готовых» к переменам. Полярны пожилым и «не готовым».
Телевизор вскоре надоел. Я снова уткнулся лицом в подушку. Потянуло к фантазиям на тему: как бы этак прожить оставшиеся дни. Представилось собственное тело, распластанное под палящим солнцем на палубе яхты. Шум океана, солёные брызги, чайки. Девушка в бикини.
Образ девушки отразился определенно лишь одним человеком. Ею. Прежней голубоглазою любовью. Именно любовью, а не влечением. То было всерьёз. И тогда так казалось, а теперь и тем более. Хватит ли мне смелости набрать её номер?... Повод существенный.
К черту гордость! Хватило. На часах было больше полуночи. Плевать. В данных обстоятельствах это не имело большого значения. Я набрал номер, и после третьего гудка услышал сонный голос:
– Да. Слушаю.
– Ольга, привет. Это Андрей.
– Андрей?! – она подавила зевок. – Ты откуда? Ой, прости…, – Что-то там громыхнуло по полу у нее.
– Я в Москве. У Стафа. Астафьева. Ты знаешь его. Оля, как ты? Алло, – в трубке молчание, – слушаешь? Ты в моих мыслях, Оля. Время не лечит. Прости, что говорю тебе об этом. Но твоя магия выше. Ты не уходишь из моей памяти. И я боюсь никогда не уйдешь… Такое происходит. Ты ведь знаешь. Не можешь не знать. Мы скоро все умрём, Оленька. Похоже, самое время просто жить. Оставить всякие глупости и домыслы. И если сохранились чувства – дать им свободу. У меня они есть. Они остались. Оля? Почему ты молчишь? Я говорю лишн…
– Извини, – в трубке стукнуло, и раздался её голос, – упала кружка, а в ней чай оставался. Убрала. Ты что-то говорил?
– Я… ничего особенного. Ничего. Как ты?
– Я в порядке. Спасибо.
– Как мама? – вопрос был задан только из вежливости. И тяжело вышел. Подумал даже, как бы она не уловила это. Ведь я мог без внутреннего упрёка признаться самому себе, что не испытал бы никакого сожаления, узнав о кончине Ольгиной матери! Эта сумасбродная женщина с дурной памятью, сделавшая ставку в жизни на свою красивую дочь, не вызывала в моём сердце никаких чувств, кроме отвращения. От неё когда-то еле унёс ноги муж, и с тех пор её рабой и средством в борьбе за место под солнцем стала Ольга.
– Ничего. Мы испугались, когда с ней началось… это. Но она справляется. Я верю, что она победит.
«Правильно. Говно не тонет, – подумал про себя».
– Это хорошо… Оля, мне тоскливо и одиноко. Наконец-то, хоть решился позвонить. Когда уже и деваться, по сути, некуда. Ведь кроме тебя и друга Астафьева у меня никого не осталось. Послушай, мне кажется,… я уверен, мы должны встретиться. Можно тебя увидеть?
– Андрей, я не знаю. Неожиданно так всё… Увидится, конечно, проблем нет. Я не против. Давай так, если мама завтра никуда не уйдет, я сама тебе позвоню.
– Как скажешь. Я буду ждать звонка. Очень сильно. Я сейчас не дома. У Сашки. Запиши номер, – я продиктовал номер и пожелал ей доброй ночи.
Упав на диван, я вновь начал грезить. Фантазии о любви в ночь смертей. Направленные лунным светом тени выстроили на ковре город нашей мечты. Незаметно для себя я погрузился в сон.
4.
Сон: встреча.
Мне приснился очень странный сон.
Помню, что я бежал из сошедшего с ума города. Я уносил ноги от безумного хохота, гремящего за моей спиной. Беспорядочно бегавших по улицам людей. Передо мной исчезли проспекты и многоэтажные дома. Я нёсся в необычной коляске без мотора по просёлочной дороге. Остановился у начала тропинки, исчезающей далее в высокой траве. Направился по ней. Зашёл в лес. Шёл через широкие поляны, потом опять редкий лес. На встречу иногда попадались дружелюбно настроенные люди в пляжном одеянии. Они смеялись и подмигивали мне. Проходя мимо, они красовались передо мной своими здоровыми обнажёнными телами. Мужчины выпячивали грудь, задирая подбородок. Женщины покачивали бедрами и жеманно склоняли головы. Я искренне восхищался ими, улыбаясь в ответ.
Шаг за шагом растительность вокруг стала меняться. Среди среднеевропейского смешанного леса появились кипарисы и ореховые кустарники, стали встречаться виноградники среди берёзовых рощ. Сосны становились всё меньше и меньше, превращаясь в толстоствольные причудливо изогнутые кусты. Я боялся дотронуться до чего бы то ни было.
Маленькая тропинка превратилась в дорогу из ярко-жёлтого песка, которая вывела меня на берег большой реки. Стало невыносимо жарко и, решив окунуться, я скинул одежду и медленно спустился с небольшого обрыва к кромке воды. Бурлящая вода в реке была отвратительного грязно-зелёного цвета. Я аккуратно опустил в неё ногу и, почувствовав опору, пошёл прямо по мутной глади. По мере удаления от берега, я осознавал, что река становилась всё глубже, но при этом мои ноги чудесным образом не погружались в воду выше щиколотки. Увязая, я шёл по поверхности воды, а противоположный берег не приближался, а, напротив, удалялся от меня с каждым шагом. Я оглянулся назад и еле различил очертания суши, с которой спустился в воду.
Не зная, что мне делать дальше, я прибавил шаг в попытке догнать, убегающий от меня берег, но ноги ещё пуще стали увязать в воде, и мне приходилось тратить всё больше сил на то, чтобы сделать шаг. В какой-то момент, почувствовав безнадёжность своего положения, я встал. Тут же сзади что-то легло на мои плечи. От неожиданности я вздрогнул.
– Слева. Я слева, – раздался голос не то, чтобы за моей спиной, а у меня внутри, приятно резонируя в животе.
Я повернулся налево и увидел огромного урода с крокодильей мордой, стоявшего на двух ногах и положившего растущий из спины хвост на мои плечи. Руками он имитировал походку, медленно переставляя их в воздухе.
Я не испугался. Вернее его появление и отвратительный вид показались мне вполне обычным в данной ситуации.
– Что мне делать? – я произнес это, не открывая рта.
– Ты так красив…. Вы все очень красивы. Ты просто думай о том, что на том берегу, – он невероятным образом вытянул вперёд руку, и в воздухе словно ухватил крошечное, еле заметное дерево с противоположного берега.
– Я доберусь до него? – мне не нужно было открывать рот, чтобы общаться с монстром на его языке.
– Все доберутся до него и ты тоже.
– Как там?
– Там все по-другому, – тут урод отпрыгнул от меня на расстояние недосягаемости. Опустился на передние лапы и, широко раскрыв пасть, громогласно завопил…
5.
День в городе. Военные.
Я проснулся от того, что кричал как резанный, сидя на диване и вытянув вперёд руку. С вытаращенными глазами в дверь вскочил в одних трусах Сашка.
– Филин, ты чего?! – он схватил меня за голову.
– Сон…, – я пытался отдышаться и смахнул пот со лба. – Это сон. Я в порядке. – Убрав руки друга, я встал на подкашивающихся ногах.
Прошёлся по комнате. С каждым шагом ко мне возвращалась уверенность.
– Что за сон, то? – Сашка испуганно смотрел на меня.
– Да откуда мне знать?! Просто долбанный сон. Хватит об этом, – я сел на диван и, обретя контроль над собой, оглядел собственное тело. Крови не было.
– Сколько времени? – я спросил друга, и сам повернулся в сторону настенных часов.
– Полдесятого.
– Сашка, мы живы, – я обнял друга. – Это, чёрт побери, самое главное!
Окончательно раскачавшись после сна, я помог Саше немного прибраться в квартире. Больно было смотреть на то, как со стоявшими в глазах слезами, мой друг прятал подальше из виду родительские вещи и фотографии. Он уже осознал и смирился с тем, что этих людей больше не будет рядом. Никогда. Я, чем мог, старался подбодрить его. Но он справлялся неплохо и сам.
С прощанием было покончено. Пускай пыльная антресоль вместила в себя не все атрибуты прошлой жизни, но всё же душевная боль друга вскоре притупится за неимением их. Я вновь вспоминал себя. Чего хотелось в те минуты, часы и дни мне. Затем мысленно переносил собственные ощущения на Сашу. Оказалось, даже такой опыт мог быть полезен.
Настал новый день, а с ним и новые заботы. Взамен опостылевшей учебе в ВУЗе нате вам бессрочные каникулы. Гуляй – не хочу.
На поверку же оказывалось, что гулять особо некогда. Дамоклов меч неизбежности должен был предопределять каждый наш шаг, каждый поступок.
Во время завтрака раздался телефонный звонок. Мой друг пошёл к аппарату.
Он вернулся через минуту: – Дочь дяди Жени звонила. Сказала, что он не приедет. У него тоже началось,… – Саша вздохнул. – Сейчас все мои перемрут. Что же это за срань господня?! – Он врезал кулаком по столу. С края брякнулась о пол фарфоровая статуэтка японки с веером. Ее отколовшаяся голова подкатилась к моей ступне.
– Я вчера думал о происходящем, Стаф. И знаешь, что самое поганое? От этого нельзя убежать. Мы можем только свыкнуться с потерями. Это адски тяжело, но ради самих же себя мы должны сберечь силы. – Я поведал Сашке об услышанном по телевизору. Против фактов не поспоришь – мы все уже изменились без всякого на то желания. Оставалось только принять всё как есть и надеяться на благополучный исход.
– Ты думаешь, жизни на земле конец?
– Вряд ли. Это было бы вопиющим беззаконием по отношению к эволюции. Наверняка скоро ситуация стабилизируется, останутся… те, кто останутся. И начнем всё заново. Мы с тобой ещё не успели дописать историю наших жизней, и я не хочу сдаваться раньше времени. Надеюсь, мы сможем сами что-то изменить в своём отношении к произошедшему, и прожить так, чёрт возьми, чтобы не было больно за упущенное время. Пока оно ещё у нас есть, – я потрепал друга по голове. – Надежда умирает последней. Не будем хоронить себя раньше времени. Используем то, что есть. Мы не останемся одни, понимаешь!
– Наверно да. Не понимаю только, что мы-то можем сделать?
– Что можем? – я встал и заставил его подняться. – Выйти на улицу проветрить мозги и найти холодного пивка. У меня похмелье – пара свежего солода не помешает.
Прежде чем покинуть квартиру, мы обмолвились о маршруте. Решено было навестить аптеки и запастись продуктами. Когда Сашка запирал дверь, я вдруг опомнился:
– А у тебя есть автоответчик?
– Нет, – Саша замер с ключом в руке. – Точно. Могут близкие звонить.
– И это тоже. Слушай, я вчера с Ольгой разговаривал.
– С прежней что ли?
– С ней. Мы договорились встретиться, если её мамаша ничего ни учудит.
– Эта старая жопа ещё жива? Вот ведь! Другим за облака, а эта ещё нас переживет.
– Не то слово! Так вот, Ольга будет звонить тебе, а нас может не быть, понимаешь? Нам надо где-то достать автоответчик.
– Да, если только в магазине, но у нас на пару денег почти ничего.
– Ты думаешь, деньги еще чего-то значат? – я вызвал лифт, и тот отозвался металлическим скрежетом тросов.
– Деньги всегда что-то значат, Филин. Уж поверь мне на слово!
На улице солнце светило, трава зеленела, и разносились трели птиц. «У них тоже есть избранные?!» – подумал я, припоминая вчерашние сводки.
Сашка жил неподалеку от центра города, поэтому мы пешком двинулись к некогда самым оживлённым улицам. По пути мы встречали людей, в основном таких же молодых, как и сами. Невольно, я отметил, что вчера их было больше на улице. И, показалось, что значительно больше. А ведь это центр города.
Лица некоторых из тех, кто встречался нам по дороге, были украшены пластырями, и не составляло труда заметить, что под одеждой их тела стянуты повязками.
Я отметил, что исчез знакомый с детства монотонный гул автомагистралей. Стихли громкие голоса. Смесь привычных с малых лет звуков сменилась почти полной тишиной. В сравнении с прошлым – безжизненный город. И это, принимая во внимание его размер, не так далеко от истины. Саша соглашался с моими наблюдениями. Он ведь вчера вовсе не выходил. Поэтому контраст был очевиден.
Обратили мы внимание и на то, что беспорядка на улицах не было. Ни брошенных поперёк дороги машин, ни разбитых витрин. Даже урны стояли полупустыми на своих местах. В остальном наблюдались лишь следы привычного бескультурья в виде окурков и рваных упаковок под ногами. Это уже не мусор в Москве. Это её шерсть.
На каждой значимой дорожной развязке стояли военные патрули. То и дело мы встречали наряды милиции с автоматами наперевес. Некоторые из призванных под ружье были в наглухо застёгнутой форме, и только лица в кровоподтёках выдавали начавшийся у них процесс «вспоминания». Мне искренне было жаль вояк. Несчастных не отпустили по домам даже в таких обстоятельствах. А может, именно в это время в них и была необходимость? Но мои ли интересы они охраняют на улице?
По каменным лицам командиров не было заметно благожелательности к прохожим. Они на службе. Будут мочиться кровью, но выполнять приказ. Эти парни не внушали доверия. Как и те, кто рассовывали по грузовикам трупы.
Солдат мы встретили и у крупного универмага. Впятером они монтировали металлический щит на место витрины и укрепляли двери.
– Клонируют их, что ли? Мы с тобой гражданских встретили меньше, чем этих. – Сашка кивнул в сторону патруля.
– Они держат ситуацию под контролем, – я ухмыльнулся. – Думаю, у них есть чёткая задача, но это военная тайна.
Мы уже почти прошли мимо очередного патруля, когда мой друг выкинул столь привычный для него фортель.
– Да чего думать то? У них и спросим, – не успел я остановить его, как он спрыгнул с тротуара на дорогу и пошёл на другую сторону.
– Эй, мужики! – приближаясь, мой друг начал кричать четырём военным, стоящим у фонарного столба.
Тут же, сказав что-то остальным, от патруля отделился и зашагал навстречу Сашке усатый лейтенант. Я бросился вдогонку за другом, почуяв неладное.
– У меня вопрос, – Саша вальяжно подплыл к лейтенанту.
– Оставайтесь на месте, – военный вытянул вперёд руку красноречивым жестом.
– О’кей. На месте так на месте, – Сашка остановился посреди дороги. Я подскочил сзади и встал рядом.
– Я вроде как живу по конституции и потому имею полное право на информацию… Мне говорят о том, чтобы я был спокоен и не волновался за судьбу страны. Но вот в чем загвоздка: мои глаза подсказывают совершенно иное! Успокоиться, наблюдая за окружающим, как-то не получается. Меня удивляет такое количество солдат на улицах города. В чем здесь причина, хотелось бы знать? И правда ли, что ситуация держится под контролем?
– Всё верно. Ситуация под полным контролем и всё, что от вас требуется – это вести себя в рамках установившегося порядка, – показалось, что лейтенанта не смутило бы даже если бы Сашка между делом продемонстрировал ему свой голый зад. Без эмоций он чеканил слова, стоя навытяжку.
– Тогда ответьте мне вот на какой вопрос: почему по улицам разъезжают военные машины и собирают мертвецов по всему городу?
– А меня волнует: для чего вы забираете неизвестно куда больных и не даете им самим решать, что делать – сдохнуть или лечиться? – я тоже подключился к атаке.
Лейтенант не отвел взгляда: – Я не отвечаю на такие вопросы. Всё о происходящем вы можете получить из средств массовой информации. Мы не уполномочены комментировать сложившуюся ситуацию, – он невозмутимо посмотрел на моего друга. – Теперь можете идти своей дорогой. Честь имею, – военный кивнул и развернулся.
– Секундочку… У меня ещё один вопрос, уважаемый, – Сашка подскочил и хлопнул по спине офицера. – Могу я потрещать за жизнь вон с теми парнями? – Он кивнул в сторону, стоявших рядом со столбом, трёх молодых солдат из патруля.
– Нет! – лейтенант повернулся с перекошенным лицом. – Валите отсюда пока…
Тут как нарочно из-за угла выскочил зелёный грузовик и, сигналя, понёсся прямо на нас, стоявших посреди дороги. Я инстинктивно отскочил назад, но Сашка… Он, пользуясь замешательством военного, рванул вперёд и побежал к патрулю.
На мгновение пока, проносящийся мимо грузовик, закрыл обзор, я потерял из виду друга. Когда же машина проехала, я увидел, что лейтенант галопом помчался вдогонку за Сашей.
– Стоять! Стреляю, – командир выхватил из кобуры пистолет и наставил его на Сашину спину.
– Сашка, стой! – я завопил на всю улицу.
Мой друг, не добежав пары метров до ребят в военной форме, затормозил и, споткнувшись, упал. Затем медленно поднялся, держа руки над головой. Я помчался к нему, обогнав медленно шагающего лейтенанта, и повис на его плечах.
– Мы уходим. Уходим, – пытаясь успокоить взбешенного командира, я закивал ему в лицо и стал подталкивать перепуганного Сашку к другой стороне улицы.
И хоть взгляд мой приковал к себе пистолет, я обратил внимание на лица молодых солдат, молча рассматривающих нас. В их лицах не было осуждения и тем более агрессии. Подумалось, что, в сущности, они просто заложники обстоятельств. Заложники под страхом дула пистолета таких же остолопов, как этот лейтенант. Он же, не спуская с нас оружия, вернулся за оброненной на асфальт фуражкой, и, тщательно отряхнув, напялил её себе на уши.
Не спеша, мы перешли улицу. Саша тащился на ватных ногах, время от времени опираясь на мою руку. Пока угол ближайшего дома не скрыл нас от патруля, я все время оглядывался назад. Усатый Рэмбо спрятал пистолет в кобуру и, подбоченившись, провожал нас отравленным ненавистью взглядом.
У первого же сквера Саша рухнул на лавочку.
– Ты видел? – он изумлялся. – Этот наставил на меня свой пистолет. Он почти выстрелил, мать его! Просто потому, что я хотел поговорить с парнями. В чем дело, Филин? Ты что-нибудь понимаешь?
– Нечего здесь понимать. У них есть полномочия. Это представители силы, которая им делегирована свыше. Ответы не у этих. На улицах подчиненные. Помимо всей этой кутерьмы с эпидемией, что-то делается не так, как надо. Контроль над ситуацией какой-то нелепый… Ты главное сам не горячись раньше времени, понял! Лезешь на рожон, идиот. Сейчас тебя, а потом и меня за компанию прибили бы на месте, вот и погуляли! Попили пивка… Давай без самодеятельности. Пока хотя бы. Вместе сперва разберёмся, что к чему, а потом уже делай что хочешь.
Переведя дух и достигнув первого открытого магазина, мы взяли по паре пива и поблизости присели на скамейку у автобусной остановки. Первую бутылку я выдул почти залпом.
– Плохо все. Чего они вдруг испугались? Отгородиться решили? Пистолетом в лицо тыкать будут?! Думаю, вообще при таком раскладе можно рассчитывать только на себя.
– Как всегда, Саш. А ты чего хотел?
– Чего угодно, только не такого вот, Филин! Никакого единения людей перед лицом общей трагедии не будет. Понял? И я не верю, что кто-то хоть пальцем о палец ударит ради защиты таких как мы с тобой. Всё осталось как прежде, – Сашка в отчаянье сплюнул себе под ноги.
– Да, как прежде. Пока так, а потом посмотрим. К чему спешить с выводами? У тебя эмоции бьют через край,… понимаю. Но чего суетиться? Всегда так было. Скорее всего, власть имущие воспользовались собственно этой властью и отгородились от нас. Военных на улицу выгнали. А раз те пошли, значит им чего-нибудь обещано. Все ок. Государственный бизнес процесс. Ну, а ты то чего с этим сделаешь? Куда вот ты попёр на вооруженных солдат? Герой в штанах с горой. Остынь. Надо осмотреться. Мы с тобой в столице, понимаешь?… И если уже с самого начала так всё пошло, это не значит, что везде дело дрянь. Уедем из Москвы подальше, там все иначе. Все свои. Любой мент чей-то сосед. Да их все в лицо знают! Они же тоже люди, тем более, молодые все ребята то. Там можно будет разговаривать. А здесь дыши глубоко, Стаф, и не дергайся.
– Ты же знаешь, меня раздражает это погоняло – Стаф! – Саша зыркнул грозно, но наткнулся лишь на мою улыбку и морщины на его лбу разгладились. – Тоже придумали ерунду какую-то. Как собака.
Я посвистел и похлопал по колену, будто подманиваю четвероногого. Друг поддал подзатыльник мне по загривку и посмеялся.
– Власть… А может ты и прав? – Саша склонил голову и сосредоточенно изучал бутылочное горлышко. – Просто привычная реакция на чрезвычайную ситуацию. Ну, сколько это ещё продлиться? День, два…. Генералы то, небось, все уже червей кормят. Погоны с большими звёздами раньше полтинника вроде не вешают? Значит кандидаты… Стоп! А кто скажет о том, кто сейчас у руля? Президента ты вчера по телику не видел. Может, его уже и нет в живых? Другие наверняка лыжи навострили уже в теплые края доживать отпущенное. Похоже на то, а? Что ты молчишь? Зачем власти в таких условиях холодная страна с народом на улицах? Вот увидишь, Филин! Исчезнут все эти кордоны, и очень даже скоро. А народ сам разберётся что делать. Вот хоть и мы с тобой могли бы сами решать куда идти, что брать, а что нет. Вся власть народу, понимаешь?!
Я удивленно посмотрел на Сашку: – Вот ты даешь, пролетарий.
Мы рассмеялись.
– Ладно. Шутки шутками, Сашок, а если серьезно, то, думаю, уже должны быть какие-нибудь сборища взаимной поддержки, что ли. В одиночку в такое время никак не протянуть. Случись, что с тобой, так и истечёшь кровью в своей квартире. Страшно же.
– У меня есть ты, – Сашка с надеждой посмотрел на меня.
– Правильно. У тебя есть я, у меня есть ты. Нам, как бы, повезло. А у кого нет? Да и вдвоём не очень-то надежно. Давай по знакомым пройдем. И совесть не замучит потом, и себе поможем. А если объединимся… Сечешь? Может, вообще поселиться где-нибудь вместе? Жить коммуной. Как тебе? Ведь, по сути, что с тобой можно сделать, когда за спиной целая орава?! За теми друзья друзей потянутся. А это, брат, сила. Социум!
Во время протянувшейся паузы я сам задумался над сказанным. Это правильная мысль. Я был в этом уверен. Мы остались с Сашкой вдвоём. Нет больше общества, окружавшего нас ежедневно. Пожалуй, что нет и не будет уже свиданий на последнем ряду в кинотеатре, нет шумных сборищ в кабаках, не осталось ничего такого из прошлого. Вот так, в опустевшем городе, на пару, мы не протянем. И действовать нужно быстрее, пока ещё люди остались в своих домах, и их можно было бы найти.
– Я хочу встретиться с Ольгой, потому что она второй близкий человек после тебя. А ты никому не звонил из своих знакомых?
– Да когда, Андрей?! Ты о чем? – Саша открыл вторую бутылку пива и присосался к горлышку. – Позвоню, когда придём. Считаешь нужным – позвоню.
– Слушай, было бы неплохо, если б все-таки удалось где-нибудь раздобыть автоответчик, – я вернулся к утреннему разговору. – Только реально ли это? Ты заметил, что все магазины кроме продовольственных закрыты? Мы с тобой аптек пять прошли, везде глухо. Всё законопачено с пломбами, да вояки кругом. Даже не понятно кому в голову пришло всё это закрывать? Хозяевам что ли? Для чего только беречь это барахло?… Денег уже не выручить. Да и на кой они? Деньги… Эх, надо было ещё вчера порасторопней быть. Глядишь, чего-нибудь бы да урвал?! – Я посмотрел на друга: – Так что будем делать?
– Снимать трусы и бегать… – Сашка обернулся ко мне, и появившаяся улыбка сползла с его лица. – На Кузнецком есть большой магазин. Если и он закрыт, тогда только с чёрного хода. Ну, ты понимаешь.
– Конечно, понимаю! Мы бы и сейчас могли.
– Только давай без беспредела, Филин. Жить надоело? Сам мне втирает, что, мол, осмотреться надо сперва и всё такое. И тут же на скачок намылился. Видишь же сам, что кругом патрули. Думаешь, они просто так здесь ошиваются? Не успеешь и пукнуть, как словишь пулю в башку. Здесь только в ночь идти… Или, вот! Можно было бы по пустым квартирам пошарить, – мой друг мгновенно завёлся от новой идеи. – А что? Ведь, если в доме все умерли, чего добру зря пропадать? Это хорошая идея, Филин…. Поверь, это лучший выход, пока во всяком случае.
– Да нет. Это не вариант, – я покачал головой. – Откуда ты узнаешь, что там, куда лезешь, уже все умерли? А если и так, то у них могли родственники, друзья остаться. Придут за имуществом, которое им нужно не меньше, чем нам, а там пусто. Тогда надо, по крайней мере, знать о квартире. С замком проковыряешься, а попадешь в клоповник с мышью в холодильнике. Это не вариант. Может быть, позже… не знаю.
Наступило молчание.
– Ну и где мы тогда возьмем этот долбанный автоответчик?… А где достанем одежду? – Саша не выдержал, – Скоро дожди и холода. Я собирался себе ботинки тёплые купить. У меня нет их. Отцовские малы. У него нога меньше. Что делать то? Пока ты будешь зад тут мять, другие, кто посообразительней пропылесосят всё кругом и вопрос закрыт. Что за дебилизм действительно, закрыть магазины? Кому хоть в голову это пришло? Не понимаю, – Сашка рассердился, в том числе и на меня из-за моих колебаний.
– Саш, не кипятись. Товаров было произведено достаточно, а людей уменьшилось. Мне кажется, всем хватит в итоге всего. Впрочем, без гарантий конечно… Давай-ка, пойдем на Кузнецкий. Посмотрим, может всё не так уж плохо.
Допив пиво, цедя его приятную горечь сквозь зубы, мы побрели дальше. Как раз, когда тронулись с остановки, на дорогу вышел очередной патруль. Двое ребят, похоже, срочников. Где-то сверху из окна дома, у которого мы расположились, прилетел на асфальт дымящийся окурок. Я посмотрел наверх. Все закрыто. А ведь мы громко говорили. Да и чёрт с ними!
Дойдя до бульварного кольца, мы всё чаще встречали людей на улице. Всё также они изучали друг друга. Без контакта. Даже не желая его. Мне показалось, стало больше пьяных. Но без потасовок.
– Ты только посмотри, – мой друг ткнул пальцем в сторону скопления людей на месте бывшего памятника Дзержинскому. – Первый раз такую толпу встречаем.
Посреди площади собралось не менее двух сотен людей. Из центра толпы разносились громкие крики. Мы подошли ближе. По периметру, в качестве оцепления, стояли вооружённые солдаты и милиционеры на лошадях. Гнедая под грузным сержантом предупредительно фыркнула на нас.
Протолкнувшись сквозь первые ряды людей, я увидел импровизированную трибуну, на которой стояли шесть человек. Образовав полукруг, они возвышались над толпой и взирали вниз. В центре подиума размахивал рукой оратор. Это был мужчина лет сорока, одетый в просторную куртку и широкие чёрные брюки. На его голове скособочилась кепка с опущенными ушами, а под подбородком, закрывая большую часть лица, была перетянута плотная материя телесного цвета. Мужчина орал, прижав к тряпке, прикрывавшей рот, мегафон. Сквозь искажавший голос ужасный треск доносилось:
– … верю, что мы все спасемся. Но спасение не даётся легкой ценой, уж можете поверить. Мы все сегодня должны покаяться, пока не поздно. Покаяться в призрачности наших прежних побуждений. В греховности страстей. В грехах, которые вы только помышляли сотворить. Ибо грехи наши рассердили Господа Бога… И что в результате? Я отвечу. Он дарует нам мучительную смерть в избавление, а мы в ответ лишь должны принять её с благодарностью. Дарует, поймите! Ибо это дар, а не наказание. Великое испытание…. Только покаявшийся и признавшийся в своих грехах сможет уцелеть и здесь, на греховной земле. Его так помилует Господь в назидание страшным грешникам…
– Патриарх русский умер! Почему Отец небесный не защитил его? – стоявший неподалеку от нас, длинноволосый парень с бледным лицом выкрикнул в сторону трибуны. Сконфузившись, он обернулся к толпе: – Я слышал сегодня по телевизору, он мёртв. Клянусь! Истёк кровью, как и все остальные.
Толпа загудела. Прерванный оратор, сверкнув глазами, уставился в нашу сторону в попытке разглядеть наглеца.
– Неве-е-ежа! – мегафон загудел, резонируя с воплем. – Кто дал тебе право рассуждать? Патриарх с нами. Он рядом с тобой сейчас. Мучается за тебя же…. Со слезами на глазах наблюдая, как ты постыдно торгуешься с дьяволом за свою жалкую душонку! Чего ты добиваешься? Хочешь знать правду? – Он протяжно взвыл, взмахнув свободной рукой. – Господь Бог призвал его себе в помощь к вратам великого суда. Мы были и останемся лишь безмолвными свидетелями ЕГО воли. Если ОН решит, то завтра уйду и я. И ты!… Такие, как ты, в первую очередь! Но воля его такова, что на моё место придёт другой, чтобы нести правду всем грешникам. Наставить их на правильный путь, ибо он единственный, чтобы сохранить душу. Мы все вынудили Бога преподать последний урок человечеству. И я, и ещё многие после меня должны открыть вам глаза на это. Я горжусь своей миссией, ибо…
– Что делать-то? – кто-то вновь прервал речь оратора.
– Что делать?… Идите в храм! Молите Господа, чтобы он отпустил вам грехи ваши и простил вас. Простил, как прощал много раз до этого. Теперь нужно сделать гораздо большее, чтобы вам отпустили грехи. Пройти обряд очищения! Обряд свершения добра по отношению к ближнему. Вы должны принять на себя ответственность за грехи умерших и возлюбить живущего собрата. Искупить вину человечества. Останьтесь с Господом, не ищите мирских благ более. Настал день суда страшного, так встретим его с чистым сердцем и помолимся все вместе. – В пылу экстаза оратор сорвал с головы кепку, и по лбу протянулись нитки красных дорожек. Передав соседу мегафон, он воздел руки к небу и затянул неизвестную молитву. Им же, похоже, и сотворенную накануне.
– Пойдем отсюда, мне тошно, – Сашка потащил меня за рукав прочь из толпы. – Начался карнавал.
Мы удалялись от площади, а вдогонку еще долго раздавалось: «…Господи, прости нам прегрешения наши! Не лишай нас своей любви. Слава тебе! Аллилуйя…».
Пройдя мимо обветшавших особняков Кузнецкого моста, мы свернули на Неглинную и с нее добрались до закрытых дверей одного из крупнейших в городе магазинов бытовой техники. Зелёная вывеска над входом гласила: «МЫ РЕШАЕМ ПРОБЛЕМЫ». И ещё один козырный ход на бумажке, прикрепленной к стеклу: «Работаем без выходных. Принимаем в оплату валюту». Встав у порога, мы молча взирали на висячий замок.
Внезапно мне пришло в голову: – Саш, скажи ты крещённый?
– Да. А что?
– Да так, ничего. Просто захотелось узнать. – Я сел на ступеньки у входа. – Когда крестили, дитём был малым?
– Точно. В детстве. – Сашка смотрел на меня сверху вниз. – А сам-то крещённый?
– Я?… Нет. Хотя мама хотела. Все какого-то случая ждала, да вот не успела. Жалею ли об этом сейчас?… Не знаю. Рассуждаю только сам с собой, что смысла нет, в обряде этом участвовать, если не понимаешь, что происходит на самом деле. Лишь бы приобщиться к этому, как и все? Не хочу. Что движет верующими? Добродетель или страх перед Дантовыми кругами ада? Если уверовать в них, то конечно грешить перестанешь. Только грехом считаю не всё то, за что души кнут Миноса у того же Данте принимают. Мораль общества давно как обновилась, а заветы прежние. Не справедливо. Не считаешь? Уж как-то обреченно изначально судьба человека выглядит. И за все кара, кара, кара… Впрочем, сознаю, что может всё так и есть. Ведь в судьбу верю. В отсутствие случая верю. В проявления чудес верю. Значит, и в Господа верю?
– Что-то ты упростил, Филин. Хотя я и сам тоже… Крест вот ношу, а верить не знаю во что. – Саша бережно вынул из-под рубашки золотой крестик на цепочке и повертел его в руках. – Слушай, Андрюх. А нет такого ощущения после встречи с этими товарищами на площади, что скоро мы все очень даже будем подкованы в этом вопросе. Мне кажется, горлопаны сейчас повылезают из всех щелей. Ведь тема то реальная. Подумать только: наказание Богом человечества за его грехи. Может так оно и есть? И вот ведь, не скажешь, что аудитория таких сборищ протестная. Напротив даже. Весьма контролируемая. Примирись с утратой и кайся. Чего тебе ещё?
– Все может быть. Я уже ничему не удивляюсь.
Еще с полчаса мы проторчали у закрытых дверей, раздумывая о том, что делать дальше. В голову не приходило ничего путного. Улицу перебежала собака, облаяв гонимую ветром обертку из-под шоколада. Скрипела водосточная труба.
Рядом, то и дело, проходили люди. Кто что-то тащит, кто налегке, чуть ли не праздно. Это будний день. Мы догадывались, что раз есть электричество, ходит транспорт, торгуют продуктами – люди заняты на работе. И всё же их так мало на улице. Сколько же нас всего?
Я посмотрел на часы – 16:39.
– Сашка, нечего здесь сидеть. Скоро вечер. Стемнеет, а мне ещё домой надо успеть. Сделаем так: ты идешь сейчас к себе и по дороге заскочишь в магазин за жратвой, – я вытащил из кармана бумажник и, оставив себе мелочь на проезд, отдал все деньги ему. – Я сажусь в метро и еду домой. Соберу там все свои пожитки и прочее, а потом к тебе. Идёт?
– Давай. А чего купить-то? – он стоял с опущенной рукой, сжимавшей купюры. Я в очередной раз улыбнулся над ним. Мой смешной друг. И самый преданный из всех с кем мне доводилось сталкиваться по жизни. Как собака, ей богу.
– Да чего хочешь! И выпить чего-нибудь посмотри. Всё. До встречи.
Развернувшись, я пошел в сторону ближайшей станции метро. Пройдя несколько метров, вдруг опомнился: – Саня! Стой, – я развернулся и заорал в спину удаляющемуся другу.
Он обернулся: – Чего тебе?
– Если вдруг позвонит Ольга, скажи – я дома, пусть звонит мне. Если не получится, пусть приезжает к тебе. Понял? – мой крик отражался глухим эхом от стен старых зданий, и виднеющаяся вдалеке парочка обернулась.
– Хорошо. Я понял, – Саша махнул мне рукой и потопал дальше. Я провожал его взглядом. Думая о нас. О продолжавшейся жизни.
6.
Дневник: 02. Скворцов.
К моему облегчению метрополитен продолжал работать. Я уже понимал, что ещё день, может быть два, и постепенно всё здесь встанет замертво. У города назревали серьёзные проблемы с обслуживанием собственного сложного и зависимого организма. Он тоже дал течь, получив весомые пробоины. И рано или поздно пойдет ко дну.
Каким-то силовым решением центр заставлял ещё делать обороты привычный маховик быта, но анархия не за горой. Полагаю, каждый уже осознал жизненную необходимость подготовки к самому худшему. А значит, будет конкурентная борьба. Кто не успел – тот, как известно, опоздал.
Я спустился на платформу. Внутри были люди. Не так много, как вчера, но были. Идя по платформе, я время от времени ловил на себе завистливые взгляды сограждан, замотанных по уши шарфами и платками. Они стояли в просторных одеждах, скрывающих повязки на теле. «Кандидаты на вылет» – так я их назвал про себя, в душе бесконечно сочувствуя несчастным. Сегодня они, а завтра ты можешь примерить на себя папино пальто.
Интервалы в движении поездов ещё больше увеличились. Отсчёт времени с предыдущего поезда остановился на двадцати семи минутах перерыва. Стуча стальными ободами по рельсам, подъехал электровоз. Сидячих мест в вагонах полно. Удобно устроившись, я направился к дому.
По улице расхаживали вооружённые патрули. Их было меньше, чем в центре Москвы, но, вместе с тем, не покидало ощущение, что ты как на ладони у них.
По дороге мимо меня прогромыхал грузовик. Из-под колес разлетелась листва.
Листья, опавшие листья… Неожиданно пришла в голову мысль о непривычно большом их количестве, покрывшем серый асфальт мегаполиса. Ну конечно, на дворе стояла осень, но позвольте,… рановато для листопада. Я огляделся. Это не бросалось сразу в глаза, однако, высаженные вдоль дороги тополя, выглядели как-то по-другому. Какими-то разнородными что ли. Одни, густо покрытые зелёной листвой, словно излучали здоровье, играя ветками под лёгким напором ветра. Другие же поникли, роняя словно слёзы, со склонившихся к земле ветвей, мёртвые листья. И похожая картина была везде. Деревья и кусты. Кто-то засыхал, погибая, кто-то тянулся к солнцу, радуясь новому дню. Неужели в этом страшном диалоге со смертью приняли участие даже растения? Ответ напрашивался сам.
Новое открытие потрясло меня гораздо больше, чем весть о смертности среди животных. Я доплёлся до своей квартиры и ввалился внутрь.
Уже с порога нечто эфирное принялось обхаживать и успокаивать меня. На душе полегчало. Я был дома, в привычной для меня обстановке, где каждая мелочь была связана со мной и безмолвно поддерживала дух. Захотелось прилечь на диван, закрыть глаза и забыться в глубоком сне. В хорошем сне, в котором со мной рядом были бы родители; Сашка и его родители оставались бы вместе и радовались жизни. Где всё было бы как прежде, а сегодняшняя реальность – оставалась лишь телевизионной хроникой фантастического романа. Но время это ещё одно обстоятельство, которое имело свойство завершаться. До которого часа работало метро? Я не уточнил, дурья башка. Значит, следовало спешить.
Я залез на шифоньер и достал оттуда две вместительные сумки. Скинул их на пол. В воздух взметнулись облака пыли. Ногами отфутболил сумки в комнату и принялся за дело.
В первую очередь я упаковал одежду. Тёплую. С расчётом на осенние заморозки. Затем рассыпал сверху всё содержимое аптечки и сунул туалетные принадлежности. Надувшаяся пузырем первая сумка была готова. О том, чем наполнить вторую мне пришлось поломать голову.
Сперва я извлек из шкафа несколько книг, которые собирался прочесть на досуге, и положил их. Посмотрев сверху минуту, я вытряхнул все обратно и уложил любимые музыкальные диски и кассеты. Это мне показалось правильным и тогда дело пошло. В сумку друг за другом отправились: медицинская энциклопедия, англо-русский словарь, аудиоплейер с треснувшим корпусом, колода игральных карт, будильник, альбом с фотографиями и пачка презервативов. Пустоты заполнил прочей мелочью, которая могла бы сойти за полезную в будущем. Последним, что я взял, был дневник. Прежде, чем положить его в сумку, я повертел пухлую книжицу в руках. Затем сел с ним к окну и, открыв новый лист, написал:
19 сентября. Всё сильно изменилось вокруг, но я остаюсь самим собою. Я по-прежнему могу вести этот дневник и радоваться тому, что рука моя тверда.
Задумавшись на мгновение, я продолжил:
Родители моего друга детства уже умерли. Сначала мать, а за ней и отец. Вспоминаю сейчас себя шесть лет назад, когда остался один. Тогда мне не хотелось жить. Думаю, что Знаю, что я, если и очень сильно хотел тогда, не смог бы убить себя. Был ли я слишком молод в то время, чтобы понимать такие вещи, как судьба и её неотвратимость? Наверно, нет. Уже тогда я ясно представлял себе, что не могу уйти просто так. Похоже на то, что каждый из нас несёт на себе неизбежную карму и кровь из носу должен выполнить свое предназначение. Есть ли оно у меня? Безусловно. Я буду ждать момента, сам ли стараясь или будучи ведомым чем-то. Кем-то.
Новоявленный проповедник заявляет, что все грешники должны заплатить за содеянное. Мол, ради этого вся нынешняя эпидемия и была затеяна Богом. Может и так. Но тогда, кто объяснит тот факт, что огромное количество настоящих мерзавцев разгуливает по Земле. А такие добрейшие люди, как Сашкины родители, уже умерли? Уверен, что мой сокурсник Монарёв – вор и скотина, по-прежнему с румянцем на щеках греется на солнце. Как же так? Церковь объяснит мне это? Объяснит. Но, увы, не убедительно.
В тяжелые дни после смерти родителей в моей голове бесчисленное количество раз прокручивалась ситуация, в которой я находился в машине рядом с отцом. Я в самый последний момент успевал заметить, что он уснул за рулём и будил его за минуту до того, как машина улетит в кювет. Но всё это, к сожалению, оставалось только желаемым вымыслом. Может, теперь я окажусь с кем-нибудь рядом в самый нужный момент? Я очень надеюсь на это.
Я позвонил Оле. Очень хочется, чтобы именно она была сейчас со мной. А мне то казалось, что я переболел свою любовь к ней навсегда! Пути Господни неисповедимы. Как бы это не прозвучало, но я сожалею о том, что её мать ещё жива. Мне тошно и вспоминать о том, как она отняла у меня Ольгу. Эти вечные нравоучения для дочери о моей ничтожности. Сама ты ничтожество, чучело лесное! Мне «посчастливилось» один раз невзначай попасть на её «выступление». Жаль, я тогда позабыл про тебя, мой дневник. А то застенографировал бы. Вот бы сейчас с ней вместе вспомнили бы! Ну да ладно. Кто старое помянет, тому…
Я посмотрел на часы – 19:26. Время стремительно течёт.
Мы должны быть вместе. Я, Сашка, Оля, их друзья и близкие. Каждый из нас нуждается в помощи. Эпидемия не щадит никого. Колпаком накрыло всех – и старых и молодых. Молодых меньше, но позднее это происходит и с ними, а значит, и мы тоже стоим в очереди (надеюсь с конца).
Я посмотрел на исписанную страничку. И в итоге решил, что мне нечего больше добавить. Пока нечего.
Бросив дневник в сумку, я взял телефон.
– Алло, – ответил мой друг.
– Шура, это я. Готов ехать к тебе. Ольга не звонила?
– Нет. Ты чего так долго? – в его голосе прозвучали нотки обиды. – Я тут без тебя как без рук. Поторопился бы.
– Уже лечу, босс! – я хлопнул трубку на аппарат.
Лифт не работал. Началось. Взвалив на плечи две увесистые сумки, я, как пингвин, заковылял вниз по лестнице в подъезде. Шаги загромыхали в тишине лестничных пролетов. Минуя второй этаж, я услышал, как за спиной открылась дверь, и кто-то выскочил на лестницу.
– Постойте! Молодой человек, – заверещал мужской голос, обращавшийся без сомнения ко мне. – Обождите на минутку.
Я, не без труда, развернулся на узкой лестнице и увидел коротко стриженого мужчину лет сорока, живущего в нашем доме. Я узнал лицо, несмотря на его болезненную бледность. На мужчине болталась, расстегнутая на груди рубашка, обнажая тёмные волосы. Мятые, дорогого покроя брюки держались на одной пуговице. Он застыл, стоя в носках на грязном кафеле, с мольбой взирая мне в лицо.
– Здравствуйте, – я ответил, напрягшись внутри. Но, не подав, как кажется, виду.
– Юра? – он выгнул спину, с надеждой в глазах.
– Нет,… Андрей, – я протянул руку и он, мгновенно обхватив её горячими ладонями, пару раз осторожно качнул.
– Извините, Андрей. Так долго живём по соседству, а я до сих пор не удосужился подружиться с людьми, – сосед попытался улыбнуться. – Вы же с шестого этажа?
– Опять не угадали, с седьмого, – мне очень хотелось, как можно скорее отвязаться от этого типа, но в ситуации, когда люди стали вымирающим видом, приходилось проявлять внимание к любым особям, способным с тобой разговаривать.
– Ах, с седьмого. Я снова ошибся. У вас всё в порядке?
– Ну, если можно так сказать,… я в порядке.
– А у меня, знаете ли, умерли жена и дочь. – Он моргнул. Глаза блеснули над застывшим в вымученной улыбке ртом. – Остался один. В квартире полной призраков.
– Мне очень жаль, – я искренне сочувствовал ему, но при всей своей сентиментальности не мог прижать вдовца к груди.
– Да,… и мне жаль. Жаль, что всё так происходит. Казалось, жизнь налаживается, у меня всё получалось. Я, наконец, достиг желаемого статуса, – он попытался подмигнуть, но в итоге сощурился промокшим глазом. – Вы знаете, Андрей, как страшно остаться одному? Как всё теряет смысл в один час?
– Наверное, да.
– Да… и вот теперь я многого достиг и, одновременно потерял всё. Просторная квартира, полная бесполезного хлама, деньги, которых так долго добивался. И, спрашивается, зачем это сейчас? То, что происходит, ведь это просто сумасшедший бред, в который невозможно поверить. Не сон ли это?...
Я молча смотрел себе под ноги: идея со сном не была новой.
– Послушайте, Андрей, – мужчина осторожно тронул меня за плечо. – Если вы остались один… может, будем общаться? Вы можете остаться у меня. Вдвоём будет веселее. Поймите меня правильно, ради бога. Просто, когда в живых осталось так мало людей, рядом значительно легче.
Я посмотрел на него: – Спасибо, но я навсегда уезжаю отсюда. У меня остался один мой самый близкий друг. Я нужен ему. Видите, – я кивнул на сумки, давящие мне на плечи. – Я забираю отсюда всё.
– Как жаль, – разом сникнув, мужчина будто съёжился. Показалось, что он даже уменьшился ростом. – Очень жаль.
– Послушайте,… я могу навестить вас, когда вернусь сюда ещё раз, – я попытался приободрить его.
– Спасибо. Вы очень добры…
Вдруг сосед выпрямился, и его глаза заблестели от внезапной идеи: – Может, я могу вам чем-нибудь помочь? Поверьте, мне ничего не нужно взамен. Просто, мне стало бы легче на душе, если бы я смог вам чем-то помочь. У меня есть деньги. Возьмите их. Я прошу!
– … Я не могу. Мы с вами едва знакомы. Я не могу.
– К чёрту условности, – он оживал на глазах. – Это сущий пустяк.
– Не знаю…, – я замялся. – Единственное, что нам нужно это автоответчик, но просить его у вас, простите, нелепо как-то.
Не успел я и договорить, как он с криком – «Подождите», помчался в свою квартиру. Я стоял и чувствовал себя не на своём месте. В данной ситуации, конечно, все меры хороши, но обирать отчаявшегося человека мне не хотелось. Проще было бы разбить витрину и, рискуя собственным задом, обчистить магазин. Решившись, я повернулся и пошёл вниз. Но не успел сделать и трёх шагов, как сосед вновь выскочил на лестницу.
– Куда же вы?… Стойте. Я принес вам автоответчик, – он догнал меня и развернул к себе лицом. – Берите и не вздумайте спорить. Если вы не возьмете это, то станете виновником моей смерти от потери веры во взаимопомощь.
Он с силой впихнул мне подмышку телефонный аппарат и достал из кармана брюк увесистую пачку купюр.
– Деньги я не возьму, – я шарахнулся от его руки, как от прокажённого.
– Вы же неглупый человек. Я знаю, что они вам ещё пригодятся. У меня осталось достаточно. Поверьте. Берите их и живите. Живите так, как вам хочется,… чтобы каждый день думать о спасении души, а не о том, на что её содержать. Берите и выкиньте из головы всякую чушь о достоинстве и гордости, они пригодятся вам в действительно требующих того ситуациях. – Он сунул банкноты мне в руки и, развернувшись, быстро пошёл к себе.
Я стоял и провожал его взглядом: – Я даже не знаю, как вас зовут.
– Олег Петрович. Скворцов, – он улыбнулся мне на прощанье.
– Обещаю вам, Олег Петрович, что навещу вас. Что мы с другом навестим вас, – я говорил это искренне, чувствуя теперь глубокую симпатию к этому человеку (как переменчивы мы в чувствах). Просто мне стало вдруг хорошо от того, что люди ещё остались способны на бескорыстные поступки. И не только в свете нынешних дней.
Сосед махнул на меня рукой и скрылся за дверью квартиры.
7.
Вечер. Новости.
Сашка с грустной миной на лице открыл мне дверь. Минуты одиночества негативно сказались на нём. Наивно было бы с моей стороны полагать, что он так скоро свыкнется с потерей родителей.
С порога я поведал ему историю с соседом. Друг сначала не поверил, но, когда я вытащил из сумки деньги и телефон, развёл руками.
– Вот так повезло, Филин. Ты решил все проблемы одним махом. Молодец. Даже без уголовщины обошлось, – он потрепал меня по загривку. – Жалко, конечно, мужика, но он прав – зачем это ему одному?
Мы подсоединили телефон. Я расчистил место в шкафу для вещей и устроил собственный уголок в чужой квартире. На скорую руку сварганив еды, мы уселись на диване перед телевизором.
Телепередачи шли в прежнем объёме. В первую очередь мы уделили внимание программам государственных каналов. В режиме on-line работали все уцелевшие информационные агентства. Не было ни бывших привычными перерывов на рекламу товаров, ни нудностей о переменах в курсах валют и кривых торговых индексов, ни патетических отступлений о жизни известных людей. Только сводки об эпидемии. Исчезли красочные и масштабные материалы. Остался лишь простоватый антураж к необъятной теме. Прошло всего ничего времени, а художественность подачи материала были низведены чуть ли не до первозданных. Только суть. Манипуляции с эмоциями телезрителя уже не имели значения. Это новая жизнь.
Очевидным стало также и, что прежняя когорта телепрофессионалов изрядно поредела. Ещё встречались знакомые лица и привычные голоса за кадром, но в целом пришла пора вчерашних студентов журфака. А, то может, и какого другого фака. Некоторые из ведущих появлялись с наспех загримированными, изувеченными болезнью лицами. Немного работы со светом в студии – и они не сильно отличались от здоровых.
Шуршание бумаг на столах, суфлеры, попадающие на экран, перебои с уровнем звука. Шла работа. Вопреки всему. Работа, которая была для них последним шансом чувствовать себя людьми, бросающими вызов судьбе.
Несмотря на поздний час, мы не упустили из виду ни одного значимого события, произошедшего к этому времени в мире. Сводки повторялись, дублировались каналами и позволяли нам следить за всеми событиями прошедших ночи и дня.
Мы узнали о том, что число живущих на Земле людей продолжало сокращаться в кошмарной прогрессии. Цифры менялись с каждой минутой. По данным исследований общественных организаций, собранных по сведениям из лечебных учреждений и управляющих жилфондом, примерно из каждых пятнадцати зарегистрированных россиян, в живых на сегодня числился только один.
Я сразу припомнил случай в магазине, когда заполнял анкету: – Это старые данные. Меня опрашивали уже два дня назад.
– Они могли провести ещё один опрос.
– Как они могли бы это сделать, Саш? У них людей нет на это. Хотя… займись этим военные, вполне возможно. Не совсем достоверно, но как бы рядом. – Я задумался о том, нужна ли такая ужасающая статистика вообще. Конечно, пища для ума любопытствующих колоссальная. Да ещё в таком деле, где равнодушных, пожалуй, не сыскать. Но в государственном масштабе, что это даёт? Цифра меняется ежеминутно. Появляются всё новые и новые заболевшие. С отложенным каким-то эффектом. Непонятно вообще когда это кончится. Строить прогнозы на такой зыбкой почве нерационально.
– Может быть, они решают, что-то для себя? На нас-то вряд ли рассчитывают, – я обращался скорее к самому себе.
– О чём ты? Кто решает?
– Верхушка, мой дорогой друг. Им ведь действительно выгодно держать ситуацию под контролем.
– Да зачем им это? Какой смысл? Они там уже, либо сдохли в большинстве, либо свалили в тёплые края доживать свои деньки, – Сашка со скепсисом взирал на меня.
– Да почему сдохли?! Что ты вдолбил себе? И какие на фиг тёплые края? Кому они там нужны? За границей своя элита, которая не будет делиться с другими имеющимися возможностями. Они простые люди и также как все хотят жить. Привилегии в чужой стране отвоёвывать придется. Деньги уже не в цене. Поэтому, пока здесь имеются «особые возможности», они могут использовать их, чтобы сохранить себя. В первую очередь себя. Пойми, всё остальное – декорация. Власть в России это, прежде всего, комфорт, а уж где-то на задворках ответственность и всё остальное. Не хватких ребят там нет. Ты б там точно не появился. Туго соображаешь.
– Давай без личностей, Филин! Самый умный выискался… Какие у них могут быть «особые возможности»? У них, что кровь другого цвета? Может вообще на бензине по Кремлю бегают? Это же обычные людишки, которые раньше также кувыркались с лестниц и долбали друг другу по носу. И также как все будут ТАМ. Не питай иллюзий, – Сашка заёрзал на диване.
– Согласен. И именно поэтому они будут цепляться за жизнь. Всеми возможными способами, а они есть. Именно у них они и есть. Старая привычная система ещё не отмерла. Придет время и это рухнет, но не сейчас… Сам видел сколько солдат на улице. Думаешь им в кайф стоять и париться на солнце в вонючей форме и кирзовых сапогах? Они сами хотят торчать на улице круглыми сутками вместо того, чтобы культурно отдыхать в свои, может быть, последние деньки, между прочим. Но они не могут, потому что есть при-ка-зы! Ещё до сих пор есть приказы. Мы с тобой говорим, что они держат ситуацию под контролем и, на самом деле, так оно и есть. Но контроль ради чего?
– Ради порядка! Это же очевидно.
– Правильно! Они совершают сегодня тот минимум действий ради оставшегося общества, который ещё позволяет нам не особо волноваться за свой разрушающийся быт. Обеспечивают работу транспорта, торговли. Допустим, чего они хотят, мы знаем, но вот как это скажется на нас с тобой – вопрос… И будь я проклят, если это не Президент…
Я вскинул руку, останавливая Сашкину реплику, и застыл, глядя на экран. Мой друг с удивлением развернулся туда же. На экране был Президент страны.
Он сидел в глубоком кресле, положив ногу на ногу. Мы видели Президента сидящим полубоком к камере. Свет падал на него из-за спины, сверху вниз. Дополнительно была обеспечена подсветка снизу. Благодаря искусно созданному эффекту, мы видели его чуть в тени. И этой тени, при удачно расположенной камере, было достаточно, чтобы сгладить признаки грима, лежащего у главы государства на лице. Его руки намеренно были спрятаны под листами бумаги, которые он держал на коленях.
– … мы все отдаем себе отчет в катастрофичности настоящей ситуации, – звучал ровный и уверенный голос в столь привычной для его обладателя манере. – Все силы государства мобилизованы на борьбу со страшной эпидемией. Мы получаем всестороннюю поддержку со стороны правительств других государств. В свою очередь, оказывая необходимую помощь и им. Все без исключения объединены сегодня перед лицом трагедии. В борьбе с её последствиями заинтересованы граждане всех государств на Земле. Не осталось ни одного человека, который бы не пережил ещё горечь утраты родных, близких, друзей. – Он взял паузу, вздохнул и затем продолжил. – Мы все безмерно скорбим по ним, ушедшим из жизни. Всем тем, кого нам не хватает сейчас рядом. Я выражаю самые искренние соболезнования вам. – Снова пауза. – Хотелось бы обнадёжить вас и сказать, что мы близки к решению загадки болезни; успокоить и заверить, что очень скоро мы справимся с проблемой… Увы, я не буду обманывать вас: до этого долгий путь… К сожалению, развитие ситуации непредсказуемо. Но я знаю, что, только собравшись вместе. Только веря в удачу, мы сможем противостоять этой страшной трагедии. Пока идёт безостановочная работа, пока все силы и все лучшие специалисты задействованы в решении поставленных жизнью вопросов, мы не должны впадать в отчаяние. Надежда, безусловно, есть. Решение будет. Давайте все вместе ждать и верить в успех. Я не отделяю себя от всех вас. Поэтому говорю: «МЫ». Мы должны быть предельно собраны и внимательны. Внимательными ко всем людям, кого встречаем на улице. Повторяю: не поддаваться панике и хаосу. Не верить проходимцам, спекулирующим на сложившейся ситуации и сеющим раздор в обществе. Я лично гарантирую вам, что все граждане нашей страны находятся под защитой государства. И мы держим ситуацию под контролем (!). Я верю в ваши силы и, что МЫ все вместе справимся с трагедией.
На экране появился бородатый диктор: – Это было выступление Президента Российской Федерации. Далее в нашей программе…
– Ты видел?! – торжествуя, я взирал на Сашку.
– Да ерунда всё! Это просто набор слов, – мой друг смотрел на меня, не понимая, чего я от него хочу.
– МЫ! То есть, все равны! Зачем же тогда военные? К чему ведёт это порядок? Не поддаваться панике. Всё под контролем. Это то, о чем мы с тобой говорили. Он просто усыпляет нас. Чтобы люди не дергались, чтобы ждали, молча и спокойно, пока не будет выработана государственная политика по отношению к простым гражданам. Пока чабан не вспомнит о своих баранах… Заботиться о них или нет. Поставлять воду в дом или приберечь для будущих времен. Пока же всё под рукой. Всё под контролем.
– Не знаю,… может и так. Но ты видел, как он держится? У него это началось. Это точно. Однако, выглядит-то как прежде. Румяный, здоровый, руки не трясутся…
– Это грим.
– Да брось ты! Причем здесь грим? У меня мать на руках умирала. Такой видок, мало не покажется. А если закрываешь все раны бинтами и пластырями, человек превращается в чучело. Никакой грим не поможет. Проще маску напялить на лицо, – Сашка хлопнул себя по лбу. – Слушай, а может это двойник, а?!
– Да нет, – я на мгновение задумался, а потом тряхнул головой. – Точно нет.
– А почему нет? Если кто-то держит всё в руках… Президента нет. Однозначно нужно двойника использовать, чтобы на людях показывать.
– Я много раз его до этого видел. Это точно он. Сейчас ещё не хватало им двойниками заниматься?! Этому нужно обучать, а, извините, за пару дней с такой задачей не справиться. Да и зачем? Он сам имеет возможность жить. Как-то они все держатся на плаву. Что-то пьют, наверняка, что-то особенное. Знать бы что.
– Если это так, значит, существует возможность и всем заболевшим также держаться. Если известны лекарства, значит, и мы можем справиться с этим? Надежда есть.
– Точно. Может нам повезёт.
Мы разлили по мутным стаканам водку и чокнулись «за удачу».
По телевидению продолжались репортажи из больниц города. На экране, уже как-то обыденно, корчились, агонизируя, истекающие кровью люди. К ним даже некому было подойти. Лечащих врачей оставалось всё меньше. Говорилось о том, что в связи с практическим отсутствием в больницах города медикаментозных средств, теперь нет особой нужды стремиться туда попасть.
Единственно возможным путем остановить кровотечение (для населения) было и остается перетягивание кровоточащих кровеносных сосудов и помещение пациента в состояние покоя. С определённой циничностью нам напоминали, что жгуты и повязки, наложенные на тело, перекрывают кровоснабжение органов и, спустя, в среднем, два часа, наступает некроз (омертвение тканей), что также неминуемо ведёт к мучительной смерти.
Показали сюжет о более чем практичных, но крамольных взглядах на ситуацию одного из московских врачей. По словам этого человека с наследством оспы на лице, только двум десяткам людей из почти двух тысяч прошедших через его руки, удалось выкарабкаться. Те, у кого не было серьёзных проблем с нарушением целостности артерий или вен, могли справляться с поражениями. Смерть других была почти неизбежна. И все же… можно было отсрочить конец несчастных при своевременном уходе за ранами и пополнении организма кровью. Так можно было жить! Работа по обогащению крови фактором, отвечающим за сворачиваемость, – дело будущего. Гематологические исследования, конструирование фактора в лаборатории, последующий массовый его выпуск – дело неопределённого будущего. А сегодня врач предлагал не заниматься безнадёжно искалеченными людьми. Отдать предпочтение тем, кто, по мнению лечащего персонала, имеет шансы на выживание. Создавать банки крови умирающих и переливать её тем, кто способен жизнь чуть дольше.
Мне показалось это правильным. Хотя отдавал себе отчет в том, что это взгляд здорового человека на ситуацию. От мысли стать добровольно донором людей, претендующих вновь на выход в свет, от радости в штаны не надуешь. Но всё же, пока, это один из единичных дельных взглядов на происходящее.
– А я с ним согласен, – Сашка встал и опрокинул бутылку в свой стакан. – Умирать, так умирать. Выгадывать пару дней для того, чтобы лежать прикованным к кровати, мочиться под задницу и ждать, пока кто-нибудь не забудет поменять тебе тряпки на физиономии? Ну, уж нет… Так хоть другим поможешь, а иначе – ни себе ни людям.
– Я тоже.
– Что тоже?
– Тоже «за». Хоть это и неправильно.
Мы чокнулись ещё раз.
Тем временем, на экране шли сводки из-за рубежа. О работе местных властей, о проблемах с сырьем и товарами, о смерти бомжей и руководителей банков на одной мостовой, уравнявшей всех.
Уделили внимание состоявшемуся часом ранее выступлению представителя американского НАСА. Азиат в голубом халате попытался убедить слушателей в том, что американцы первые, нашли истинную причину происходящего. Он тыкал рукой в огромный экран, находившийся у него за спиной, отражавший компьютерную графику траектории движения вокруг Солнца небольшой планеты Плутон. Которую и к планетам можно отнести с большим количествам оговорок.
По словам астронома, недавнее отклонение в движении этого далекого тела нашей солнечной системы, привело к кратковременному изменению орбит ближайших к нему Урана и Нептуна. Несмотря на то, что для непосвященных наблюдателей отклонения, имевшие место, выглядели крайне незначительными, это могло иметь немалые последствия для Земли. Более того, американцы утверждают, что сказавшееся на движении нашей планеты нарушение обращения Плутона и более близкого к Земле Урана могло привести к сегодняшним катастрофическим событиям.
Астрономы увязывают это с происшедшим месяц назад кратковременным температурным скачком в атмосфере Земли. Проведя соответствующие расчеты, учёные выявили прямую связь по времени между удивительным изменением траектории Плутона и имевшим место загадочным изменением температуры на Земле. Никто не объяснял, как это могло повлиять на странное проявление у живых организмов заболевания крови и возникновение процесса «вспоминания». Собственно, от астрономов этого и не ждали. Просто эта вероятность оказалась в числе первых гипотез причины случившегося. На таких версиях строятся огромные бюджеты, окупаемые за счёт новостных рейтингов. В прошлом времени.
Сейчас же, кроме пиара, новость не несла в себе практического эффекта. Комментариев по поводу данного репортажа со стороны российских учёных не последовало. Но идея мне понравилась. Недоказуемо и, оттого интригующе. И всё же мне почему-то ближе был идеалистический взгляд на происходящее. Наказание Богом. Хотя кто знает, может, Божьей волей и было изменение в орбите Земли? Планеты Вселенной – это ведь тоже его игрушки. Не в этом ли убеждала Галилея инквизиция?
Дым от Сашиных сигарет разделял нас с экраном телевизора пластами застывшего сизого тумана. Да и в головах давно как стоял туман, а мы пялились на сменявшие друг друга кадры. Снова шла речь об эпидемии. И так без конца. Циклами гоняли одно и то же, лишь изредка балуя новым.
Большинство небольших деревень и сел опустело полностью. Оставшиеся в живых, перебираются в города. По опросам многие не прочь перебраться в столицу с надеждами на решение всех проблем. Закономерно жители Москвы и Питера метят за границу. Везде хорошо, где нас нет.
На данную тему показали репортаж с двух пограничных застав западного рубежа родины. Следовало понимать: правила игры никто не менял, делать скворечники из пограничных столбов власть не хотела. Напротив, нам демонстрировали беспрецедентные меры, принятые военными, чтобы ловить перебежчиков. С экрана улыбался молодой пограничник, закапывая противопехотную мину в разделительной полосе.
Но формально и демократия и Конституция с правом свободного передвижения не отменялись. Все желающие покинуть территорию Российской Федерации должны были передать прошение о выезде для рассмотрения председателем Правительства лично. О порядке передачи такого заявления можно было узнать в военкомате соответствующего населенного пункта или района города. Меня заинтересовало – податель заявления из дверей военкомата как выходит: головой или ногами вперед?
– Какой им черт? Зачем вообще сейчас нужны границы? – Сашка кинул в экран телевизора подушкой с пуфика.
– Мы на крючке, – от выпитого заплетался язык, и в голове приятно шумело. – Но мы с тобой все равно останемся здесь.
– Почему?! А может, я хочу свалить? Не хочу здесь с тобой снега ждать. Да и ботинок у меня нет, говорил же.
– Ты сейчас шутить или всерьёз, Стаф? Что ты гонишь? Какие на фиг ботинки?
– Зимние. И не назыв…
– Саня, здесь твоя родина, едрёнть – я наклонился к другу и щелкнул ему по лбу. – Здесь всё родное, всё своё. Здесь с людьми хоть поговорить можно. А там кому ты на фиг нужен? Даже в новых ботинках.
– Ты уже пьян, Филин. Не хочу с тобой разговаривать! – он отвернулся.
Я не возражал.
На экране появился лысый мужчина. Картавя и, время от времени, виновато глядя себе под ноги, он рассказывал о том, что уже в ближайшие дни нас всех ждёт кризис, связанный с отключением электричества. Мощности, вырабатывающие сегодня электрическую энергию, почти не обслуживаются. Резервные запасы топлива стремительно снижаются. Выработка новых сокращена. Поэтому на заседании Правительства уже принято решение, начиная с завтрашнего дня, обеспечивать электричеством только крупные города страны в режиме экономии. В связи с чем, в жилые дома энергия будет поступать исключительно по вечерам. Производства, не связанные с выпуском продукции экстренного назначения: пищевые продукты, медикаменты, предприятия топливной индустрии и узкий ряд других жизненно важных производств, уже отключены от снабжения. Населению предлагалось подготовить свои дома к жизни без электричества, запастись свечами, гальваническими батарейками и аккумуляторами для обеспечения бытовых нужд.
Далее случился один из тех парадоксов, которые мы называем случаем. Назло, недовольно скрипящему зубами, другу я щёлкнул пультом на альтернативный телеканал. В результате вдогонку мы получили увлекательную информацию по схожему вопросу.
Здоровенный, со злобным взглядом, корреспондент канала пригласил на разговор в студию авторитетного в недалеком прошлом предпринимателя. Его физиономия была нам знакома. Бизнесмен уверенно держался перед камерой и чётко отвечал на заданные вопросы, находившегося явно не в себе корреспондента. Тот поочерёдно трепал то свои брови, то редкие клочки волос на голове, то, забывшись, залазил пальцем в нос. Злился на себя за это и моргал глазищами. Дилетант.
Похоже, бизнесмен был объективен в оценке происходящего. Не приходилось сомневаться в том, что он имел обширные познания относительно ситуации в хозяйстве страны. Сегодня он заявлял о своей независимости. Вроде как равнялся с нами. Видимо, такова месть за отлучение его от большой кормушки.
По словам бизнесмена «из рук человечества ускользает последняя соломинка, за которую можно было бы держаться на поверхности цивилизованной жизни». Оставшиеся в живых рискуют вернуться в каменный век, лишившись в считанные дни всех привилегий минувшего столетия. Молодые люди, которым, в основном, суждено продолжать жизнь, воспитаны в эру компьютеров и, так называемых, высоких технологий, что наложило отпечаток на обыденный кругозор. Каждый второй юноша восемнадцати лет не знаком с элементарными познаниями в области механики, электрики, совместимости и реакциях химических элементов. Некоторые уникумы никогда в жизни не сталкивались с пилой и топором. Они могут ломать компьютерные коды и писать вирусы для сети. Им стали родными слова гаджет и девайс. Только пригодится ли это теперь?
Кто думает о том, чтобы рационально использовать имеющийся запас сырья, необходимого для обеспечения работы важнейших на сегодняшний день производственных мощностей? Кто в спешном порядке обучает смену умершим специалистам? И как пополнять тощающие запасы? По каждому из этих вопросов должно поступить указание. Все привычно станут ждать директив, распоряжений и указов. Инициатива по-прежнему наказуема. Приказная экономика. Это тоже традиции.
Таким образом, мы подошли к рассказу о потенциале родины. Из сведений, предоставленных предпринимателем, следовало, что существуют два основных источника накопленных запасов топливного сырья. Первый это сырьё и продукты его переработки крупных энергетических корпораций и, в меньшей степени, небольших частных компаний. Второй, и самый важный, это государственный резерв. Средства госрезерва, увы, не соответствуют их номинальной величине по бумагам. На протяжении всей жизни российского государства они были источником прибыли приближённых к власти структур. Ими активно торговали и далеко не всегда пополняли вновь. Но, тем не менее, резерв был и остается самым серьёзным источником обеспечения жизни страны на период форс-мажорных обстоятельств. На эти средства, к слову, сейчас и живет российское государство. И пока будет жива государственная система, а у руля находиться влиятельные люди, запасы госрезерва будут строжайше охраняться всеми доступными средствами. Понимай – пулями и снарядами. Сложно спрогнозировать, на сколько хватит этих запасов, но со слов бизнесмена – скорее не менее трёх месяцев. Централизация людей рядом с крупными городами облегчит выполнение задачи экономии. А также и иных задач контроля и управляемости.
Обсуждая с корреспондентом потенциал корпораций и мелких компаний, бизнесмен пояснил, что их запасы, конечно, имеют приличный размер, но в масштабах страны, это небольшая величина. По слухам, разлетающимся по пока функционирующим сетям, многое уже реквизировано. Правовой режим собственности канул в лету. Universitatis преобразована силой, Alea jacta est ! Бизнес разумно не сопротивляется. Впрочем, противопоставить ружьям было нечего.
Пока ещё можно посредством военных доставить сырье в центр, даже учитывая масштаб страны и разрозненность по всей её территории хранилищ. Это делается. Есть исправная техника и рабочие руки. К каждому из прежних работодателей (пока фундаментальной области: энергетика, транспорт, связь) направлены инспекции в целях анализа сохранившейся структуры, состояния штатной организации, потенциала работоспособности самой организации. Респондент не исключает выдачи предписаний руководителям, хозяевам, их заместителям (в общем, тем, кто остался в живых) сохранить работоспособность их организаций, для чего привлечь к исполнению обязанностей тех сотрудников, кто, разумеется, цел и отлынивает от работы. Методы воздействия допускаются на усмотрение работодателя. Важен результат. За его отсутствие, не гласно, уже доведены до сведения карающие меры.
Альтернативы нет. Есть тотальное господство группы людей. Лишь впоследствии можно будет оценить плюсы и минусы таких методов. Чрезвычайная ситуация оправдывает. Но всё ли?
Отсутствие энергоснабжения более чем серьёзная угроза. Не будет воды и тепла в домах. Прекратится телефонная связь. Остановятся поезда. Когда кончатся нефтепродукты и газ – в бесполезную груду железа превратятся автомобили. Чем не закат цивилизации?
Бизнесмен завершал свой рассказ. Он устало облокотился на крохотный плексигласовый столик и обратился к камере: – Сегодня нам всем не до макроэкономики. И это можно понять… Но что станет завтра с каждым из нас? С обществом? Нависла угроза забвения не от болезни, а от голода и холода, которые придут в наши дома. Никто сейчас не мыслит себя больше частью прежнего социума. Осталось только «Я». Боюсь, мы быстро растеряем всё, что имеем. Скорее чем думаем. Учитесь правилам выживания. Не теряйте время зря, – он кивнул на прощание.
– Нам бы машину раздобыть, – сказал я.
– А ты водить умеешь?
– Я нет. Ты умеешь.
– С чего ты взял?
– Сам мне говорил, что сидел за рулем. Может, лапшу вешал, а? Я всё помню.
– Не знаю, когда я тебе это говорил,… – он нахмурился, но через мгновение его лоб разгладился, – а вообще было дело! Дядя Женя пускал меня в свой тарантас. Года три назад. Точно. Мы с ним за городом крутили по пустырю. Что-то даже получалось. Так что формально водил, не бзди!
– Выкрутился, – я веселился. – Ну, хорошо. Тогда и в городе освоишься. Сейчас никаких проблем нет. Дороги пустые, можешь рокерить, Шумахер. Разрешаю! Только машина нормальная нужна, чинить после тебя некому будет.
– Это тебя чинить некому, а с машиной разберёмся! Смотрю, веселый очень стал… Я не против, Филин. Мысль здравая и правильная по сути. Угонять будем? Если так, то я пас. Дверь сломаю, дальше ты… Блин, так ведь и мерседес под задницу вымутить можно! Всегда мечтал!
– Стоп. Уголовный кодекс пока чтим. Успеем ещё. А ты не можешь дядину взять?
Сашка задумался: – Надо позвонить им. Машина это, конечно, хорошо, но остался ли там вообще кто-нибудь? Там же сестра моя двоюродная Ира. Ей всего-то пятнадцать лет. Совсем ведь забыл о них! Не позвонил, не заехал, – мой друг пришёл в отчаянье.
– А ты позвони сейчас.
Мы посмотрели на часы. Была половина второго ночи.
– Да какая разница? – словно, отвечая на немой вопрос, Саша пошёл к телефону, –разбужу, так разбужу.
Пару раз он промахивался мимо кнопок при наборе номера и, чертыхаясь, начинал заново. Наконец приложил трубку к уху и застыл в напряжённой позе. В тишине я наблюдал за ним. Голова моя неконтролируемо покачивалась. В голове стучала разогнанная алкоголем кровь. Прошло не менее трёх минут, когда он аккуратно вернул трубку на аппарат.
– Никто не отвечает, – мой друг пятнами побледнел и сел на край дивана.
– Да брось ты, Сашка, – я встревожился не меньше, но старался не подать виду, – Они могут спать. Могли уехать... Люди строят планы.
– Надеюсь, что ты прав, Филин.
Я понял, что его лучше сейчас не трогать.
– Дружище, завтра с утра сразу же рванем к ним. Я уверен, что у них всё в порядке, – я подошёл и потрепал его плечо. – Это было бы слишком несправедливо… Пойдём спать.
– Да, пожалуй… Давай спать. – Саша встал, выключил телевизор. Растеряно огляделся. Затем опрокинул в себя остававшуюся в стакане водку и, слегка пошатываясь, пошёл к себе в комнату.
Я сходил в душ и завалился на диван в гостиной. Голова потяжелела, глаза закрылись, и по телу разлилась приятная истома.
8.
Сон: время.
Мне снился сон.
Я шёл по заброшенному старому городу. Повсюду вокруг валялись предметы утвари, использовавшейся в русских деревнях многие годы тому назад. Местами утопленные в земле, словно прошли столетия, прежде чем я их нашел. По загадочному совпадению большинство этих предметов было связанно с шитьем. Мне встречались, то рассохшееся веретено, то колесо от прялки, то обломки деревянных спиц.
Я проходил мимо остовов некогда основательных срубов. Обходил гумна и сараи, остатки заборов. Но возвращался к прямой, уходящей за горизонт. Поначалу я не отдавал себе отчета, куда иду и почему именно в этом направлении. Просто не задумывался над этим. Лишь только у меня возник подобный вопрос, в голове включился звук, влекущий к себе. Этот звук разносился не вокруг меня, а находился именно у меня внутри. И это было звучание колокола.
Я продолжал идти по звуку, не угадывая направление, а чётко следуя выбранному направлению. По мере продвижения вперёд, звук в голове усиливался. Бой колокола не был ни навязчивым, ни приятным, он просто существовал как нечто должное во мне, и я безропотно следовал к неведомой цели.
Брошенная деревня осталась за спиной, и дорога уходила вниз. Я, не колеблясь ни секунды, начал спускаться в глубокий обрыв. Сверху не было заметно, насколько он велик. Все закрывал простиравшийся под ногами густой туман, словно мягкое газовое покрывало плотного серого цвета. Сперва в тумане исчезли мои ноги, за ними живот, и вот я весь окунулся в него с головой. Звук набата стал несколько глуше. Я шёл, не обращая внимания на то, что не видел ничего впереди себя на расстоянии более полуметра. А звук становился всё громче и громче.
Что-то невидимое с тонким писком начало кружиться вокруг моей головы. Было похоже, что ко мне приклеился кортеж диковинных насекомых. Однако, вовсе не доставлявших беспокойства.
Прошла, наверно, вечность, покуда я вышел из тумана прямо к подножью странного сооружения. Передо мной стояло огромное здание. Осмотрев его, я увидел колокол, висящим у земли под аркой.
Сооружение напоминало необычный собор в мрачном готическом стиле. Стены из серого камня, местами с зеленоватым оттенком, будто покрытые мхом. Величественные пролеты окон, зиявшие чернотой, будто раскрытые рты. Деревянные, чёрные от времени, перекрытия и лестничные пролёты.
Имея пять острых верхушек, здание возвышалось метров на пятьдесят от земли. Задрав голову, я смотрел вверх. Возможно, это было просто оптическим обманом, но мне показалось, что с каждым ударом колокола, пять остроконечных верхушек вздрагивали и чуть наклонялись друг к другу. Затем они расходились и вновь сближались при ударе. Как камертон в виде лепестков тюльпана.
Я смотрел, вслушиваясь в звон колокола, покуда он не слился у меня в голове в монотонный звук, и тогда услышал его по-настоящему. Вначале неразборчиво, но постепенно всё более и более внятно я различил, что звук в моей голове не был просто монотонным гулом. Это были слова. Непрестанно повторяющиеся и от этого сливающиеся в единое целое, но всё же слова. А именно два слова: «УХОДИ ОТСЮДА».
Уходиотсюдауходиотсюдауходиотсюдауходиотсюда…. Как только я начал вслушиваться в эту речь, голову начало сдавливать в висках. Все громче и громче слова резали моё нутро. Голова пульсировала изнутри, отдавая в переносицу и глаза. Я закрыл уши руками, но это ничего не дало – звук был во мне.
Я будто то бы перешёл в другое измерение мироздания. И неведомая сила пыталась смять меня как лист бумаги. До того всё внутри съёживалось.
Не в силах этого больше терпеть, я развернулся и побежал обратно в туман. Спотыкаясь и падая, вслепую взбирался на холм. К звуку в голове добавился писк чёртовых насекомых, снующих теперь у меня перед лицом. Они впивались иглами в кожу лица и рук. Безжалостно атакуя со всех сторон. Не видя ничего впереди, я наугад стал размахивать руками в попытке отогнать их подальше, но это не давало никакого результата. Я только чаще стал падать на землю, ранясь о короткие сухие травинки.
Я карабкался вверх изо всех сил. Звук становился тише, но не настолько, чтобы стало легче. В проклятом тумане я ни черта не видел и не представлял – сколько же ещё до верха. Вскоре силы стали покидать меня. Отчаянье полностью охватило разум. Надежда когда-нибудь выбраться из этого ада стремительно растворялась в окружающем тумане. И вот, когда, сдавшись, я упал на землю и позвал в избавление от мук смерть,… я проснулся.
9.
Встречи. Сашина сестра. Ольга и её мать. Первая стычка.
Я проснулся полностью разбитым. Тело ломило. В медиальной области позвоночника возник блок, мешающий нормальному движению. Да и вовсе не было сил ни подняться, ни даже пошевелить руками. Из окна в комнату струился солнечный свет. Я застонал от обиды на своё мучительное состояние.
Мгновение назад бывшие чёткими, очертания сна расползались при свете дня, как лёд у огня. Я дал себе твёрдое обещание никогда больше не пить столько спиртного на ночь.
Провалявшись в кровати с полчаса, я смог подняться, чтобы немного походить. Ходьба традиционно помогала сосредоточиться. Я подошёл к окну и, распахнув его, высунулся наружу. Воздух показался идеальным. Исчез смог выхлопных газов и табака. В тишине, крайне редко нарушаемой каким-нибудь звуком, я наслаждался очередным днем. И реальность откликалась ощущениями, подтверждая, что я ещё жив. Я был цел, невредим и искренне полагал, что имею право смотреть в будущее с оптимизмом.
Электричество отключили уже с утра. Я взглянул на потухшую лампочку на корпусе автоответчика. Как много шума из ничего. Увы, не редкий случай. Вспомнил о соседе из своего родного подъезда. Неумело, но искренне, наскоро соорудил молитву в его здравие.
Освежившись в душе при свете найденной свечи, я растолкал друга. Подкрепившись, мы согласовали планы. Первым делом решено было отправиться к родственникам Саши. Затем, я настоял, чтобы мы вместе отвезли продуктов моему соседу. И только после всего этого я намеревался отправиться к Ольге. Сама она не выходила на контакт. Что позволяло, как я думал, задать ей воочию, волнующий меня вопрос: нужен ли я ей вообще?
Во время нашего с Сашей разговора я ни разу не упомянул о своем сне. Мне показалось, он что-то значил. Раньше я вовсе не придавал значения снам. Хотя таких как сейчас, наверное, и не снилось никогда. Но тут уже поневоле заинтересуешься. И, следует сказать, что мой друг был абсолютно не мнительным человеком. Этаким агностиком. Поэтому для него мои сны – совершенно пустая информация.
Пройдя с километр от дома, мы встретили мужчину, волочившего по земле какой-то тяжелый тюк, упакованный в целлофан.
– Ребята, помогите погрузить в машину это,… – он замялся, заглядывая мне в лицо.
– Конечно. Подождите, – я постарался избавить его от объяснений. Мы поняли и без слов, что это за мешок, поэтому, подхватив его за концы с двух сторон, понесли к машине.
Мешок был тяжел. Целлофан противно скользил в ладонях, и приходилось напрягать все мышцы, чтобы не выронить его. Доковыляв до машины, мы осторожно запихнули мешок на заднее сиденье.
– Куда вы его? – Сашка старался не смотреть в измождённые глаза мужчины.
– Отвезу на Троекуровское кладбище. Там её мать лежит. Похороню по-человечески. Иначе не смогу дальше жить, – голос незнакомца дрожал.
– Одному с этим не справиться. Вам помочь?
– Спасибо парни, но я должен сделать это сам. Так мне будет легче. Спасибо, – шершавой мозолистой ладонью он пожал нам руки и забрался в машину.
– Удачи вам, – мы попрощались с человеком и помахали вслед удаляющемуся автомобилю.
Какое-то время мы шли молча, погрузившись в размышления.
– Моих без меня похоронили, – Сашка, нахмурив лоб, говорил на ходу, – дядя Женя рассказывал. В той больнице так предложили, ну… я и согласился. Не могу я видеть их мёртвыми. Не могу, – он остановился и посмотрел на меня.
– Понимаю, мой друг, – я тронул его за руку, увлекая дальше. – Ты сделал то, что должен был сделать. Это тяжелый ритуал. И не каждый способен его пройти. Сейчас мало кто хоронит. Церкви покойников вряд ли отпевают. Поэтому, ты простился с ними так, как твоё сердце подсказало. Бог даст, мы найдём могилы, и ты навестишь их. А сейчас не вини себя ни в чём. Теперь не время посыпать голову пеплом. Потом мы примем всё должным образом и ещё сотню раз раскаемся в содеянном.
– Ты прав… как всегда прав. – Он старался подавить дрожь в голосе. – Будем жить во имя тех, кто уже не с нами.
– И во имя тех, кто ещё может быть с нами, Саша.
– Да…
До дома родственников моего друга мы прошли пешком. По пути вновь встречали многочисленные военные патрули и с тоской взирали на унылые лица молодых солдат. Некоторые из них были серьёзно больны.
Пару раз наблюдали, как в припаркованные у дверей больших магазинов грузовики, солдаты загружали коробки с товаром. Сашка по ходу разок пошутил: «А нам коробочку можно?». После чего офицер, стоявший рядом, приподнял в нашу сторону дуло «Калашникова» и шутить расхотелось.
По-прежнему двери всех магазинов, за исключением некоторых продовольственных, были закрыты и опечатаны. Теплившаяся во мне надежда законным путём разжиться батарейками для аудио-плеера стремительно таяла.
– Вечером раздолблю витрины к такой-то матери, – я злился. – Это же надо было объехать всё, опечатать. Потратить столько сил и времени, чтобы собственным гражданам оставить прелестную дулю! Да нам же и не надо ничего, правда?! Остается ведь воздух. Совершенно, причём, бесплатно!... Ты чего-нибудь понимаешь, Саш? Что за дерьмо происходит?
– Сделаем это… Разобьём и залезем, – без тени иронии конкретизировал мой друг.
– Ты авантюрист, Астафьев. Это не серьёзно… Нас пристрелят. Представь рапорт на столе Президента вечером: «В столице всё спокойно. Забрали жрачки в достатке. Собрали трупы. Мимоходом пустили в расход двух придурков, проникших в торговую сеть за пальчиковыми батарейками. Пост сдал».
Саша расхохотался.
– Давай подождем, Стаф. Может это временно. Позже откроют. Холодно станет, и откроют. Одежду и всё такое. Им в количестве уже произведённого товара слишком жирно.
– Чушь полная, но как скажешь. Без тебя всё равно не пойду на кражу. А вместо плеера меня пока слушать будешь. Пою то хорошо. Ла–ла–лааа, – он затянул ужасным голосом и побежал скорей от моего пинка.
Я, смеясь, помчался за ним следом.
Через несколько минут мой друг вернулся к оставленной теме: – А если не откроют? Филин, давай рискнем! Короткая ходка. Как приключение! Ничего страшного, уверен, не случится. Зачем им нас стрелять? Если поймают, заберут всё назад и отпустят через пять минут. Что они звери что ли?
– Вот ты присел, как прыщ! Не знаю…. Может позже.
– Да когда позже? Сейчас-то уже поздно. Мы с тобой скоро вообще без запасов останемся. А если так и продолжится? Вояки всё перетаскают со складов. С чем нам жить? Все равно придется красть. Так сейчас ещё есть что.
– О-о-о! Саша! Я тебя придушу, блин! Мёртвого достанешь… Ладно, уговорил. Чёрт с тобой! Не жалко собственной задницы, давай! Мне, кроме тебя дурака, всё равно терять нечего.
Он аж подпрыгнул: – Молодчина, Филин! Клянусь, у нас дело пройдёт как по маслу!
Мы ударили по рукам. Сашка словно расцвёл. Он напевал песню под нос, пританцовывал и постоянно хлопал меня по спине. Я не видел повода для радости. Меня, напротив, тяготила мысль о предстоящем взломе. Пороки воспитания, плюс инстинкт самосохранения. При одном только упоминании об этом портилось настроение, и охватывало неясное беспокойство.
В доме дяди моего друга, мы заскочили в угловой продуктовый магазин. Работала только одна касса. У входа сидел, покуривая сигарету, внушительных размеров милиционер. Пройдясь по торговому залу, мы обнаружили, что являемся единственными покупателями в эту минуту. В воздухе витал сладковатый запашок гниения.
Загрузив в тележку продукты, я подошёл к молодой кассирше.
– Девушка, мы батареек не нашли, – я выкладывал рядом с кассой поклажу.
– А все остальное, типа, нашёл что ли? – она усмехнулась.
– Очень смешно.
– Ага. Обхохочешься, – она стала брать наши продукты и устанавливать на неработающий конвейер. – Скажите спасибо, что хоть это есть.
– Спасибо, добрая фея, – ответил Сашка ёрничая. – И почем волшебные товары? Или в вашей сказке уже наступил долгожданный коммунизм? Почем, так сказать, у вас опиум для народа?
– Слушай, умник, знаешь сколько тут таких ходит?! Мне вообще всё равно есть деньги, нет их. Не я устанавливаю правила. – Она чуть повысила голос, и встрепенувшийся милиционер повернул физиономию, даже приподняв объёмный зад со стула. Она умиротворяюще махнула в его сторону, и тот, удовлетворённо крякнув, приземлился обратно.
– А чего ж ты тогда сидишь здесь, вместо того, чтобы собой заниматься? За зарплату наверно?
– Может, хватит хамить?! Какая ещё зарплата? Мне податься некуда, понимаешь ты? Все мои уже там, – она махнула рукой на потолок. – Предложили, я и сижу. Плохо мне одной. А еще такие, как ты, в душу лезут…. Давайте валите отсюда. Не надо мне ваших денег, – она сгребла руками продукты к концу прилавка.
Я толкнул смущённого друга и тот начал паковать товар в пакеты. Потом взял с края кассы карандаш и написал на первой попавшейся бумажке Сашкин телефон и наши имена под ним.
– Возьми это, – я протянул девушке бумажку. – Здесь наши координаты. Когда достанет всё – звони, будем рады слышать. – Незаметно я пнул Сашкину ногу под прилавком. Тот, не поднимая глаз и делая вид, что страшно озабочен процессом укладывания продуктов в пакеты, пробормотал: – Конечно, конечно…
– Спасибо. Может, и позвоню, – она расслабилась.
– Звони обязательно. Вместе будет легче. – Я подхватил несколько пакетов, остальные взял мой друг, и мы пошли на улицу.
Блюститель порядка проводил нас взглядом, не сочтя нужным проявлять излишнюю физическую активность.
– Зачем ты дал ей наш телефон?
– Жалко стало. А ты что случайных связей боишься? Напальчник оденешь.
– Не смешно… Просто мне она не понравилась. И тебе это не к чему. У тебя Ольга есть.
– Послушай, брат – не путай карты. Всё это не в этом смысле, в котором ты себе представляешь. Просто она может быть частью нашей… тусовки. Не подберу слово. Мы должны держаться вместе с другими живыми. Ты что забыл? Мы же говорили об этом. Чем больше нас будет рядом, тем реальнее шансы выжить. Со временем, чем чёрт не шутит, коммуной этакой заживем. А то и детей нарожаем! Или ты в монахи собрался?
– От кого ты себе детей насочинял не знаю, Филин, но матери своих я в ней не увидел. У нас с тобой речь шла о друзьях, ясно? О тех, с кем пообтёрся раньше. Эту барышню первый раз вижу, и надеюсь последний. С чужими риск, Андрей. Детям малым еще в детстве доводят, что чужих надо сторониться. Ты, видать, прослушал… Пока кушал.
– Ого! Без малого Лермонтов! Посмотрим много ли ты соберешь своих в доску. Я же, с твоего позволения, или без, все-таки заведу себе альтернативу.
– Как знаешь. Я тебя предупредил.
Не видя смысла продолжать дальше спор, мы погрузились в молчание. Первым его нарушил Сашка, стоя у порога квартиры родственников: – Даже не знаю с чего начать. Ни разу ещё не приходилось являться в дом к родным в такой обстановке.
– Не бойся ничего. Ты должен был прийти, и они это поймут.
Сашка кивнул и нажал на кнопку звонка. Кнопка не работала. Мой друг нажимал снова и снова, стуча по кнопке большим пальцем. Наконец дошло, что электричества нет, и звонок попросту не работает. Саша начал стучать по двери кулаком. Ответа не последовало.
– Что-то не так, сердцем чую, – мой друг испугано взглянул на меня.
Я подошел к двери и тоже начал дубасить по ней руками и ногами. Казалось, от поднятого шума милиционер в магазине рухнет со стула. Но ответа изнутри квартиры так и не последовало. Мы стучались ещё минут пять, и только потеряв надежду на то, что кто-нибудь нас услышит, перестали.
– Пойдём отсюда. Может, они вышли на улицу? Вернёмся позже. – Я взял за рукав расстроенного друга и потащил его вниз по лестнице.
Но лишь мы сделали шагов пять вниз по лестнице, послышался стук щеколды открываемого замка. Сашка стремглав бросился к двери.
Дверь медленно открылась и на пороге показалась худая девочка в болтающемся на плечах сарафане большого размера. Ещё ребенок. На груди и подоле сарафана бурели пятна высохшей крови. Из двери потянуло неприятным сладковатым душком. На мгновение мы застыли, не в силах оторвать взгляд от девочки. Она опиралась на косяк, глядя неведомо куда и сквозь нас. Под глазами ее залегли чёрные тени, выделявшиеся на обескровленном лице. На губах, вокруг рта и под подбородком девочки бледнели засохшие кровяные разводы. Худющие руки этого несчастного ребенка вздрагивали в ритм сиплому дыханию.
– Иришка! – Сашка бросился к ней и прижал к себе. – Ты жива! Слава богу. Господи, я уже не знал, что и думать, родная моя! – Он подхватил её и выдернул с порога квартиры. Девочка безвольно уронила голову на Сашкину грудь. Тонкие как веревки руки повисли плетьми с плеч друга. Ватные ноги подкосились, и она как-то вся обмякла на нём. Почти невесомая.
– Пойдём в дом…. Пойдём, родная. – Саша, осыпая поцелуями затылок сестры, переступил порог квартиры. Я последовал за ним с всё возрастающим ощущением тревоги на сердце.
Квартира Сашкиных родных была зеркальным отражением моей собственной двушки в типовом панельном доме. Из крохотной прихожей тянулся коридор на кухню и стояли две двери в комнаты: малую и большую с балконом. Мой друг поднял сестру на руки и нерешительно застыл у входа в большую комнату. Дверь в маленькую была закрыта. Мне сразу показалось, что, наверное, лучше было бы идти именно в неё. Пока лучше в неё. Но Сашка шагнул в сторону приоткрытой двери большой, пихнув её свесившимися ногами девочки.
– Ох-х-х… – он выдохнул, и я мгновенно подскочил к нему сзади, подхватив подмышки.
Оказавшись рядом с комнатой, я заглянул вовнутрь. От представшего зрелища передёрнуло, и желудок резко подпрыгнул к горлу. На тахте лицом к стене лежала мёртвая женщина. Не приходилось сомневаться в том кто она. Тело было накрыто некогда белой простыней, теперь же насквозь пропитанной красно-бурой краской. Вся тахта была бардового оттенка. С края свешивалась рука, упираясь ногтём указательного пальца в заляпанный палас. Рядом на полу лежала подушка. Мне живо нарисовалась покоящаяся на ней Сашкина сестра, прижимавшая к лицу мёртвую руку матери, отчего меня чуть не вырвало на спину другу. Я отвернулся и принялся считать до двадцати, пока не отлегло.
Дотянувшись до латунной ручки двери маленькой комнаты, я распахнул её и потащил к проему Сашу. Ира, как тряпичная кукла болталась в его руках. Мне удалось запихнуть их в комнату и усадить на разобранную кровать у окна. Над изголовьем кровати висел постер немецкой группы «Ramstein» с изображением белоснежного черепа и чуть ниже пришпиленное булавкой достоинство американских купюр: «IN GOD WE TRUST».
Я попытался вынуть из рук друга тело девочки. Это оказалось непросто, Сашка вцепился в сестру железной хваткой, и мне пришлось буквально отдирать каждый его палец от Иры. Когда это удалось, я осторожно положил девочку на кровать. Её глаза были закрыты. Она спала. Как, видимо, спала всё это время до нашего прихода. Сашка следил за каждым моим движением, покуда, я не положил сестру, и затем уставился на неё с открытым ртом.
Нужно было, как можно скорее вернуть друга из прострации. Я потянул его за руку, но он даже не повёл глазом. Тогда я попытался поднять его, обхватив за корпус, но без помощи с его стороны мне это не удалось. Я наклонился: – Саша… Саша, вставай. Ты мне нужен.
Он опустил голову на грудь и что-то пробормотал.
– Вставай, твою мать! – я не хотел повышать тон, но в данной ситуации, что ещё оставалось? – Ты должен, Стаф! Очнись! – Я минуту тряс его и затем наотмашь шлёпнул ладонью по лицу. Сработало. Мой друг вскочил и, как разъярённый бык, понёсся вперёд. Он толкнул меня в коридор. Я чудом сбалансировал и устоял на ногах. Но ненадолго. Тяжелый хук слева зазвенел в моей челюсти, рассыпав звездопад в сгустившейся черноте перед глазами.
Я очнулся, лежа на половике в прихожей. Сашка, обхватив мою гудящую голову, голосил: – Андрюшка, прости! Что я сделал?!… Прости дурака!
Я смог сфокусировать взгляд, приподнялся на локтях и посмотрел на друга: – Всё нормально… – Ухватившись за его затылок, я потрепал по нему. Как ни странно – не было и капли злости на друга. Напротив, появилось облегчение от того, что мне удалось не только вернуть его к реальности, но и разрядить натянутые нервы. И я поблагодарил провидение за то, что всё обошлось малыми жертвами.
– Филин,… я не знаю, что со мной…. Это всё вот это, – с блестящими глазами он отодвинулся от меня и указал пальцем в сторону обеих комнат. – Это же так не может, Филин! Почему так? Вот ТАК, почему?!
Мне нечего было ответить ему. Зачастую словами не выразить и понятного, а от этого мрака никакими словами было не прикрыться. Человеческой натуре свойственно подставлять плечо ближнему. Порой, правда, скорей, чтоб самого себя показать и на фоне чужого горя в некотором роде странное удовольствие получить. Но то хорошо осознается потом, а в реальном времени слова редко находятся.
Я обнял друга. У самого голова гудела. Удар пришелся что надо. Сознание даже вышиб. Но, превозмогая пульсирующую боль и тошноту, я помог Саше встать и потащил его на кухню.
Там словно прошел ураган. Осколки разбитой тарелки в голубых тюльпанах, и, наверное, не одной, разлетелись по полу. Немытая посуда в мойке, два табурета баррикадой застряли в проходе, и ещё один перевёрнутым лежал у окна. Занавеска спущенным знаменем качалась под ветром на одной прищепке карниза. К запаху начинающегося разложения примешивался тухлый запах оставленной на столе еды. Особенно от вскрытой банки консервированной сайры. Я не выдержал и метнулся к унитазу. Вырвало туда. Потом ещё раз, уже от вида самого туалета с остатками известно чего.
Саша остался на кухне. Когда я, пошатываясь, вернулся, он висел головой наружу в распахнутой форточке. Только сейчас я сообразил, что необходимо срочно отворить везде окна.
Начал с большой комнаты. Войдя в неё и прикрыв нос рукой, я заставил себя приблизиться к мёртвой женщине и накрыть её тело пледом. Затем распахнул настежь балконную дверь и створки окон на нем. Сделал круг по комнате и постарался убрать любые следы присутствующей в комнате смерти. Свернул комом грязное кровавое белье и выкинул прямо в окно на улицу. Пару раз я был близок к тому, чтобы, уже в очередной раз, сблевать прямо на ковер, но чудом удалось сдержаться.
Разделавшись на скорую руку с одной комнатой, я пошёл в маленькую, где лежала девочка. Она спала. Я просто открыл окно и не стал её трогать.
Устроенный сквозняк несколько развеял отвратительный запах, но, тем не менее, долго находиться в этой квартире было нельзя. Меня очень тревожило состояние девочки. Кровь на теле её матери уже успела основательно засохнуть. И я предполагал, что смерть наступила пару дней назад. От одной мысли о том, что бедный ребенок мог всё это время провести в компании окоченевшего трупа, у меня начинали дрожать не только руки.
Я вышел на балкон, опёрся руками на металлические перила и, зажмурив глаза, пожелал всем нам спастись. Сегодня, завтра, послезавтра, навсегда. Спастись, не потеряв при этом человеческий облик и сохранив рассудок. Чуда не произойдет. Я это знал. И дай нам Бог не рассыпаться в прах раньше положенного срока. А сейчас, как минимум, дай нам возможность унести поскорее ноги из этого страшного дома…
Глубоко вдохнув полной грудью свежего воздуха, я открыл глаза. Солнце, находившееся в зените, резануло лучами по роговице зрачков. Я шагнул обратно в квартиру.
– Саша!… Стаф, ты где?
Без ответа. Я пошёл в кухню и застал друга всё в той же позе – застывшего в окне.
– Давай, дружище. Возвращайся. Мне без тебя не справиться. Знаю, что тяжело, но надо собраться. Мы перетерпим это, а потом оно забудется, слышишь?
Я потянул его за плечо, но Саша и сам уже выпрямлялся.
– Что нужно делать?
– Найди фонарь, свечку, что угодно, и тащи сестру в ванную. Знаю, что это тяжело, но ты должен это сделать. С нее нужно смыть всю эту гр… В общем, умыть её. Может она в чувства придёт, но на многое не рассчитывай… И ещё. Если почувствуешь, что не можешь справиться – зови. Помогу. Смотри не доведи себя до ручки. Ты мне, нам нужен. Эти испытания… Они любого доконают. Но мы справимся. Веришь мне?... Веришь?
Он кивнул. При словах о том, что ему надо помыть сестру Сашка побледнел. Но я не сомневался, что у него получится.
– Это твоя работа, Саш. У тебя получится.
Он кашлянул и снова кивнул головой: – Да.
– Хорошо. Я пока найду, во что её одеть.
– Угу, – Сашка буркнул под нос и переступил порог комнаты, в которой лежала его сестра…
Все вышло не так уж и плохо. Мой друг помыл свою сестру. Та кричала. Раздавались стуки из ванной. Саша матерился от отчаянья. Я всё слышал. Слышал, но не вмешивался.
Тем временем я разворошил Ирин шкаф и отобрал на своё усмотрение подходящую одежду. Осмотрев ещё раз квартиру, я не нашел ничего стоящего, чтобы забрать с собой. Полагая, что личные вещи из родного дома будут связывать девчонку со страшными воспоминаниями, я отказался от каких бы то ни было памятных «сувениров».
Уже на пороге, обнимая чистую и одетую сестру, Сашка обернулся ко мне: – Мы так и оставим её здесь? – Он посмотрел на дверь большой комнаты.
– Да. Мне кажется, это лучшее, что мы можем сейчас сделать. Постарайся не думать об этом. В данный момент гораздо важнее она, – я кивнул на Иру.
На улице Сашина сестра прижалась к его груди и стала прятать лицо в свитер. Мы медленно двинулись к своему дому. Широким проспектом. Навстречу время от времени шли люди. Иногда проезжали автомобили. Мне показалось, всё это могло послужить началом терапии для девчонки. Её возврату в мир живых.
Сам же я, словно назло, бессознательно акцентировался на других объектах. Сущая нелепица. Обычная для городского жителя наружная реклама. Которую в обычной жизни не замечаешь, как листья деревьев. А тут заметил один баннер и пошло-поехало – навязчиво стало бросаться в глаза всё подряд. Почти издевательского содержания: «ВКЛЮЧИ СВОЮ ЭНЕРГИЮ», «УПРАВЛЯЙ ВСЕМ МИРОМ», «НАЧНИ ЖИТЬ ЗАНОВО», «МЕЧТЫ СБЫВАЮТСЯ», «ОТКРОЙСЯ НОВОМУ», «НАСЛАЖДАЙСЯ» и так далее. Кто-то должен уничтожить всё это. Пока мы все не сошли с ума окончательно.
Вскоре Ира устала настолько, что не могла больше идти самостоятельно. Нам пришлось поочередно нести её на руках.
С остановками в пути, истекающие потом, мы дотащили девочку до квартиры, положили на диван и сами рухнули рядом.
Придя в себя, я поднялся и оставил их одних. Впереди ещё оставалось полдня и не хотелось терять время.
Вновь поезд метро домчал меня до своего района. Я купил продуктов для соседа Скворцова и пошёл к дому. У дверей универмага мне улыбнулся знакомый по прошлому визиту милиционер. Узнал меня. От этого неожиданно потеплело на душе. Предвижу, что скоро нас останется так мало, что мы будем знать почти всех живых в лицо.
Я остановился на минуту, не доходя до подъезда. Повинуясь внезапно возникшему чувству, стал обводить взором родной район. В память перемещались все окружающие меня здания, машины, площадки, деревья. Я оглядел свой многоэтажный дом снизу до самой крыши. Словно крепость он возвышался надо мной, своей железобетонной твердью заверяя: моя плоть незыблема, я сохраню ваши артефакты и переварю останки, но моя жизнь стремится в вечность в отличие от тех, кто сотворил меня. В один миг я ощутил, что он перестал мне быть домом, в том понимании, которое сохранилось из прошлого. Тем, что манило теплом и уютом. Тем, где стены грели душу и сердце. Ныне он, и подобные ему, громадины нависали серой безликой массой сверху и давили какой-то безнадёжностью. Пока нас было много, эти ульи шумели, наполняя каждый метр жизнью, светом, будущим. Теперь дома – просто опустевшие памятники истории. Огромные, неприглядные, холодные. Наполненные запахами разложения своих прежних владельцев и грязью. В первый раз я задумался о том, что будет лучше, если мы уйдём из этих погребальных пирамид, пока они не превратили наш разум в труху.
Я поднялся на второй этаж и стукнул кулаком по двери соседа. Приложил ухо: тишина. Стукнул ещё раз, потом ещё. Ответа не было. Тогда я нажал на дверную ручку и, чуть скрипнув, дверь открылась.
– Олег Петрович, вы здесь? – я нарочито громко позвал с порога хозяина. – Олег Петрович?!
Сосед нашёлся в комнате. Он, похрапывая во сне, лежал на софе. Рядом стоял журнальный столик с почти пустой бутылкой коньяка и коробка шоколадных конфет. Я поставил пакеты с продуктами на пол и подошел к Скворцову.
– Эй, – мне пришлось потрясти его за плечо. – Вставайте.
Олег Петрович громогласно всхрапнул и приоткрыл один глаз. От него сильно несло перегаром. Со второй попытки соседу удалось приподнять собственное тело над скомканной подушкой. Затуманенный взгляд красноречиво свидетельствовал о бурном возлиянии намедни.
– Олег Петрович, я завёз вам продукты. Вижу, что вы в порядке,… – я кашлянул в кулак, скрыв невольную улыбку. – Хотел заехать к вам вместе с другом, но возникли обстоятельства…. Одним словом, мне нужно спешить по делам, а для вас, на всякий случай, я оставляю номер телефона нашей квартиры. – На шифоньере я нашёл карандаш и на клочке бумаги начеркал номер.
– Андрюша,… – Олег Петрович, медленно приходя в себя, захрипел и протянул руку.
– Вот, – я быстро воткнул ему в пальцы бумажку с телефоном и отошел подальше.
– Подожди, ты куда?! – он попытался подняться с софы, но чуть не грохнулся на пол. – Я, по-моему, перебрал немного. – Он сдавил голову руками и скорчился в гримасе боли. – Останься. Я приведу себя в порядок, и мы посидим вместе.
– Нет. Я не могу. У меня еще много дел. Поверьте, это очень важно.
– Что… ещё сейчас может быть важным?
– Да есть кое-что. Послушайте, мы тут с другом некой идеей озаботились. Она логична в нынешних обстоятельствах. Хотим собрать одну, как бы это сказать,… команду, чтобы держаться вместе. Хотел предложить и вам присоединиться к нам. По-моему вы этого хотели? Всё это произойдет, наверно, не сегодня и не завтра, но если вы сможете, то позвоните и услышите либо меня, либо Астафьева Александра. Там разберёмся, что делать…. А сейчас, простите меня, но я должен идти. – Я протянул ему руку для рукопожатия.
– Жаль,… – он взял мою ладонь. – Вы, Андрей, не обращайте внимания на это, – сосед кивнул на бутылку. – Это с тоски. Я не… алкоголик. Ну, вы понимаете?! Я позвоню вам. Спасибо, что зашли ко мне. Я сразу понял, что вы хороший человек. До встречи, Андрюша. – Он отпустил мою руку и откинулся обратно на софу.
Уже в дверях меня догнал его крик: – И не закрывайте дверь! Так мне будет спокойнее.
Я оставил всё как он просил.
С одним делом было покончено. Теперь предстояло добраться до дома Ольги. Предупреждать ее по телефону о визите я не собирался. Так будет проще.
На часах около пяти. Если повезет – успею обратно к Саше еще затемно. Надеюсь, что не один.
Ольгин, некогда элитный дом, встретил меня распахнутыми въездными воротами. Былой охраны и след простыл. Чёрным зёвом, вывалив часть содержимого наружу, на меня уставилась свёрнутая к земле урна. Будто охранная пушка. Карусель-колесо на детской площадке, покоясь на оси, лежало ободом в песке.
Я прошёл в подъезд и поднялся к обитой бардовой кожей знакомой двери. Постучав в дверь, я услышал голоса. Щёлкнул замок, дверь распахнулась и на пороге меня встретила Олина мама.
Она стояла, опираясь на элегантную трость из красного дерева. Волосы на затылке стянуты в тугой пучок. На лице под толстым слоем тонального крема предательски выделялись пластыри телесного цвета. На носу огромные очки с затемнёнными стеклами. Шею и плечи женщины укрывал большой шёлковый платок, а тело было облачено в брючный костюм красивого сиреневого оттенка. Несмотря на тщательный макияж, было очевидно, что она серьёзно больна. Но при всём том эта женщина осталась верна правилам хорошего тона во внешности и ценой невероятных усилий (только ли своих?) сохраняла прежний лоск. Я даже испытал мимолетный приступ восхищения таким рвением.
Увлёкшись созерцанием мамы, я не сразу заметил, как из-за её плеча выглянула Оля. Она нарушила минуту молчания изумленным возгласом: – Андрей! Как ты здесь оказался?
– Я пришел к тебе, – у меня чуть не вырвалось «за тобой». – Волновался за тебя,… и за вас, – я чуть кивнул мамаше. – Вот и пришел, не дожидаясь приглашения.
– Господи, как это здорово! – она улыбнулась, и от этой реакции у меня словно зашевелились за спиной крылья.
Захотелось прыгнуть к ней и прижать к своей груди, но между нами китайской стеной застыла её мать. Я стоял у порога, пока она рентгеном, скрытых очками, глаз просвечивала меня сантиметр за сантиметром. Крылья убрались назад. Зато ожил желудок и протяжно простонал внутри.
Прошла, по меньшей мере, целая эпоха, покуда мама не выдавила из себя: – Андрей, мы очень рады вас видеть в нашем доме.
Я послал ей мысленный толчок: – «Тогда свали с порога и дай мне подойти к своей дочери», но растянулся в услужливой улыбке: – Я очень рад вас видеть в добром здравии, Раиса Георгиевна.
Она усмехнулась: – Какое уж тут здравие в теперешние то дни. Однако, я справляюсь и, думаю, ещё не скоро сдамся. – Последние слова прозвучали скорее как предупреждение внешнему миру в моем лице.
– Конечно, конечно. Вы ещё нас всех переживете.
– Не язвите, молодой человек. Сатира – не ваше амплуа.
– Да что вы?! Как можно, – я прикусил губу, чтобы не ляпнуть сгоряча много всего того, что вряд ли позабавило бы её. – Так я могу войти?
– Пожалуйста. – Не сводя взгляда с моего лица, она нехотя отшагнула от двери.
Я впрыгнул в дверной проем и схватил Ольгу за руку. Мамашин лоб нахмурился.
– Оля, ты нигде не задета этой… болезнью?
– Нет! Пока нет. Вот маме нездоровится… Но всё не так страшно! Приезжал мамин друг, Евгений Александрович, он врач. Осмотрел её, и сказал, что это не тяжёлый случай. Научил нас, что нужно делать, и мы вместе боремся. Евгений Александрович помог с лекарствами, так что пока хватает всего…. Правда уже два дня как он не был у нас, – Ольга посмотрела на мать. – Не знаем, что с ним. Ну а так все в порядке. Как ты?
– Я, как видишь, в полном порядке. Ничего не болит. Тьфу, тьфу, тьфу, – лишь стоило мне изобразить плевки, мать Оли театральным жестом запрокинула голову и хрюкнула что-то под нос. Мы стояли в прихожей под её присмотром, и я не сомневался, что она ни на мгновение не оставит нас одних.
– Хорошо, что ты пришел, – Ольга протянула так ласково, что я был тронут до глубины души.
Для такого свидания мне не нужны были лишние свидетели. Ольгу, похоже, не смущало присутствие матери в качестве надзирателя. Но я то знал, что хотя она никогда не подаст виду, но сама уже обалдела от собственной матери за время вынужденной изоляции. Любой здравомыслящий человек соскочил бы с катушек с этой женщиной.
– Может, выйдем на улицу? Пройдемся немного?… Вам в магазин не нужно? Давай вместе сходим, я помогу? – я с надеждой смотрел на Ольгу.
– Давай. Я не против, – она повернулась к матери. – Мам, мы прогуляемся, хорошо?
– М–м–м…. Не думаю, что это уместная идея. – Раиса Георгиевна явно придерживалась других планов. – На улице сейчас опасно. Любой мерзавец может теперь свободно творить всё, что в голову взбредет.
– Можете на меня положиться. Мы с Олей просто прогуляемся. Подышим свежим воздухом, понимаете?!
– Понимаю, юноша, но моя дочь останется дома.
– Сейчас на улицах больше ментов,… – я поперхнулся. – Простите, милиционеров и военных, чем простых людей. Сейчас никому дела нет до разбоя, всех интересует только возможность жить. Обещаю вам, что через пару часов я приведу Олю обратно, целую и невредимую.
– Вы можете обещать всё, что угодно, но у меня другое мнение. Военные, вырвавшиеся в город, всегда были падки на молодых девиц. Я не хочу, чтобы моя дочь пошла по казармам. – Мамаша подбоченилась и заняла оборону, прислонившись спиной к закрытой двери. – Вы можете поручиться за них? Предоставить сто процентные гарантии безопасности моей дочери? Единственного, между прочим, существа, имеющего для меня ценность на свете. Ну что же вы молчите?
– Мама, не говори ерунды, – Ольга встряла в разговор, задетая оскорбительным предположением матери.
– С вашей дочерью буду я. И я уверяю вас, что пока буду жив, к ней не прикоснется пальцем ни один подонок.
– Так значит, вы будете сперва мёртв, а она пойдет следом! Мне от этого не легче. И вот что – мы не дискутируем с вами. Здесь нечего обсуждать.
– Я лишь…
– Послушайте, этот разговор, что бесконечно будет продолжаться? Что вы со мной пререкаетесь? Вы ещё глупее, чем кажетесь. Я не отпущу с тобой дочь, ясно?! Кто ты такой вообще? Свалился как снег на голову. Вспомнил былое…, – она повернулась к Ольге. – Оленька, проводи своего приятеля за дверь. Ты его год не видела, и ничего от этого не теряла.
– Мама! – Ольга вскипела.
– Что мама? Я всю жизнь тебе мама и хочу, чтобы ты это не забывала!... Чем этот тип занимался всё это время? Что ты так засобиралась вдруг с ним? – Она согнулась и схватила дочь за подбородок. – Может, он наркоман, ты не думала? Или хочешь тоже развлечься сполна, а? А потом изнасилуют тебя дурочку в подъезде, а ты и будешь рада. На кой чёрт он тебе нужен? Никуда не пойдешь. А ты убирайся отсюда, пока я милицию не позвала, – мамаша отвалилась от двери и распахнула её для меня. – Вон!
– Мама, что ты говоришь? – Ольга схватилась руками за голову. – Ты в своем уме? Это же Андрей!
Я взял Олю за руку: – Разве ты не видишь, что с ней бесполезно разговаривать. Ей вообще наплевать на твоё мнение. Она просто хочет замуровать здесь тебя до своей смерти, а ты её будешь обслуживать… Именно обслуживать! – я повернулся к её матери. – Вы ведь всегда думали только о себе, не так ли? Никогда не заботились о том, что волнует вашу дочь, мечтая только о том, чтобы устроить свою жизнь за её счет! – Я топнул ногой на мамашу, и та вздрогнула от неожиданности. Проявленная мной настойчивость стала для неё неприятным сюрпризом. – Пойдем отсюда вместе, – не отпуская Олину руку, я потащил её за собой наружу.
– Убивают! – Раиса Георгиевна вдруг завопила, словно её режут, и резво прыгнула в дверной проем. – Насилуют, помогите! – С её шеи съехал платок, обнажив открывшуюся рану под подбородком. Она смахнула с лица очки и тогда предстала во всей красе. Нечто дьявольское было в том, как она, расставив ноги, встряла в двери. По шее заструилась кровь. Прядь волос упала, закрыв один глаз, чтобы другой засверкал с удвоенной силой. Свободной рукой она опиралась на косяк двери, а в другой покачивала тростью. Брызжа слюной, эта стерва орала на весь дом, в надежде, что примчится помощь, и меня прикончат на её глазах.
Рисковать мне не хотелось и я, потянув за собой остолбеневшую Ольгу, прорвал оборону. Я отшвырнул мать на дверь соседней квартиры и рванул к лестнице. Оля, как была в халатике и домашних тапочках, безвольной куклой засеменила за моей спиной.
Разъярённая женщина подползла на коленях к лестничному проёму и заголосила вслед: – Оля! Не оставляй меня! Я умру. Я убью себя, Оленька! Дочка!... Ты сволочь мужская! Ты скотина! Зачем ты появился–я–я?!!!
На ходу Ольга толкнула меня в спину и, освободив руку, застыла на полпути к свободе. Я, не удержав равновесия, оступился и скатился кубарем со ступенек. Она ахнула и прижала ладони ко рту. Прилично ударившись локтём, я, презирая боль, вскочил на ноги и побежал по лестнице обратно к ней. Прижав к себе Олю, я заткнул ей уши ладонями. Сверху неслись душераздирающие вопли мамаши.
– Я не могу так! – Оля зарыдала и стала лупить меня по груди своими маленькими кулачками. – Отпусти! Я вернусь к ней! Мама! Мама! – Она стала кричать и извиваться в моих объятиях.
Услышав дочь, мать завизжала как свинья: – Убери от неё свои лапы, сволочь! Дочка, убей его!
На минуту я потерял над собой контроль и ударил Ольгу по щеке. Она отлетела к стене.
– Не слушай её! Ты должна сделать это! Если сейчас ты не уйдешь, то навсегда останешься её рабой. Эта эгоистка опасна для тебя! Сколько нам осталось ещё? – Я схватил девушку за плечи и встряхнул. – Неделя, две,… сколько?! Она убьёт тебя раньше. Умрет сама и похоронит тебя вместе с собой! Ты этого хочешь? Скажи, этого?! Или ты хочешь дышать свободой, любить, чёрт возьми, может уже в последний раз? Очнись, Оля. Сделай хоть раз, то чего ты хочешь сама, а не то, что требует она. Поверь мне мы придем к ней завтра и она, как ни в чем ни бывало, будет накручивать бигуди на своей голове. Твоя мама не тот человек, который убьёт себя раньше времени. Это просто слова,… блеф. Ты слышишь, просто слова!
Ольга смотрела на меня ошалевшими глазами и, клянусь богом, переживала один из самых ответственных моментов в своей жизни. Злобные вопли наверху на время затихли, и это было очень кстати.
– Андрей, она моя мать, – она взглядом умоляла меня сделать выбор за неё.
– Я знаю. Конечно мать… Биологическая мать. Но психология у вас разная. И жизнь оттого разная. Очень. У тебя она своя жизнь!... Умоляю Оля. Ты должна прожить её так, как хочешь ты, а не так, как она себе придумала. Ты должна уйти сейчас, пока ещё есть возможность, и я уверяю тебя, что с ней ничего не случится,… – я брал на себя огромную ответственность за эти слова, но, что оставалось делать? – Ты позвонишь ей чуть позже и удостоверишься в том, что я прав. Пойдём. Прошу тебя,… пойдём.
Она заплакала. Я обнял Ольгу и осторожно заставил сделать первый шаг вниз. Робко поддавшись, она стала медленно спускаться. Дойдя до последнего пролёта лестницы, Ольга запрокинула вверх голову и прокричала: – Мама прости меня! Я ухожу сама. Я люблю тебя, мама!
Раиса Георгиевна рычала сверху что-то нечленораздельное, растворяющееся в перестуках о пролёты лестницы и долетающее воем бессилья злобы. Но дочь её уже была свободна.
Где-то сверху послышался металлический лязг дверного замка. Не дожидаясь появления лишних свидетелей, я потянул девушку за собой.
По дороге к станции метро Оля призналась мне, что впервые за последние четыре дня вышла из дома.
– Оля, Оленька! Как же я рад, – я терзал то её плечо, то талию, прижимая к себе рукой. – Ты увидишь, это другая жизнь, но она настоящая, живая! Всякое происходит, но… Послушай! – я ударил себя по лбу, – только сегодня слышал люди говорили на улице. Сегодня будет футбольный матч! Ты представляешь, что это?! Это сейчас и футбольный матч! Постой-ка… Я взглянул на часы. Меньше чем через час уже! В Лужниках. Пойдём туда! Поедем на метро. Там будут люди. Это просто невероятно, в такое время – они рискуют всем, но выйдут биться. Скорее же!
Ольга, терзаемая внутренними противоречиями, связанными с матерью, послушной овцой готова была следовать за мной куда угодно. И вовсе не сдался ей это матч, в котором она не смыслила даже правил.
– Я и не одета, – только развела она руками.
Я скинул джинсовую куртку с плеч и одел ей: – Так лучше?
Ну, за неимением…, – она подвернула рукава. – Да наплевать!
Я обожал её!
На лужнецкой набережной мы оказались больше чем через час. Устало передвигаясь после марш-броска по парковой аллее к стадиону, мы слышали шум стадиона. Такой непривычный в царившей в пустеющем городе тишине. Но такой отрадный.
Вместо системы громкоговорителей стюарты в военной форме оповещали прибывающих по мегафонам. На стадионе, насколько мне удалось узнать работали все сектора, и я потащил Ольгу за собой в любимый «А».
Как в прежние времена, нас обстучали по карманам и пропустили через неработающую рамку металлодетектора внутрь подтрибунных помещений. Народ был. И немало! Рядом с выходом на «А8» отец, склонившись, повязывал ребенку шарф «Россия». А подле их ожидала мама, держа за руку забавную девчонку лет четырех–пяти.
– Ты посмотри, – я кивнул Оле на них. – Это же просто здорово!
Никаких билетов на матч не требовалось. Играли сборные московских клубов в нейтральных формах двух разных цветов. Без электричества. Без затрат на подготовку. Без гонораров. Просто собрались и вышли те, кто смог. Не ради спортивного азарта, а вопреки витающему фатализму. И не важно, кто победит. И не важно, за кого болеть. Это вызов и всё тут. Судейская бригада в полном составе. Тренеры и запасные в отведённых для того зонах.
Народу пришло почти полстадиона. Тысяч сорок, не меньше. Кто-то один, кто-то с друзьями или родными. Объединённые интересом клубные болельщики, отказались от традиционных поношений в адрес нелюбимых игроков других команд. Своих хвалили, пели им песни. Всё как водится. Но без войны, без провокаций. На «В» колыхались красно-белые полотна. На «D» красно-синие. И символичнее всего потухшее табло без электричества. А важен ли счёт?
Матч шёл привычные два тайма. Мы пришли чуть до перерыва, и в отведённые на него пятнадцать минут имели удовольствие пообщаться с рядом сидящими. Отраднее всего, что набившие всем оскомину темы свалившейся на головы катастрофы, отступили на время. И люди, в основном окружавшие нас молодые и среднего возраста мужчины, будто дорвались до простого человеческого общения о футболе, разгуле, былых праздниках.
Ольга от души смеялась вместе со мной над рассказом парня о потерянных им некогда трусах в Москве реке после бурного празднования с друзьями победы Спартака. О том, как милицией был разогнан с берега праздничный шабаш его компании и забрана из вредности верхняя одежда. А несчастный со своим другом, спрятавшись от побоев под каменным берегом, потом добирались домой в чём мать родила. Впрочем, у его друга, как с нескрываемым восторгом рассказывал парень, трусы на заднице имелись.
Затем возобновился матч, и я всё оставшееся время не выпускал Олю из своих объятий. А она прижалась ко мне, и ничего казалось лучше не было этих минут на свете…
Со стадиона до ближайшей станции метрополитена мы шли в толпе радостных единомышленников. Травили байки с новыми знакомыми. Кричали какие-то речёвки. Было здорово! Матч закончился прогнозируемой ничьей, но достиг своей главной цели. Он вернул людям хоть на время уверенность в завтрашнем дне. Желание достичь этого дня и прожить его не напрасно.
Когда мы остались вдвоём с Олей, я старался не умолкать ни на минуту, чтобы не отпустить её мысли к оставленной матери. Я поведал ей наши с Сашей невеселые истории. Начиная с первого дня в стенах института. Рассказал о своих планах объединения с людьми, что должно было успокоить её и внушить уверенность. Наступив на горло собственным принципам, я врал Оле о том, что буду рад, если и её мать присоединится к нам. Какой же я был глупец…
За разговорами мы, наконец, добрались до Сашиного дома. Было около девяти вечера, когда мой друг отворил нам дверь. Мне он влепил с порога упрёк за то, что долго шлялся, а Ольгу с улыбкой обнял и наговорил ей комплиментов, шевельнувших во мне ревность. Наконец, мы снова были все вместе.
Ольга, с её же желания, была отправлена на кухню знакомиться с содержимым провианта. А мы ушли в комнату. Выслушивая мой приватный рассказ о поединке с Раисой Георгиевной, Саша бессовестно хихикал, наделяя время от времени мамашу такими эпитетами, услыхав которые её дочь расчленила бы моего друга кухонным ножом похлеще инквизиции. Однако, после упоминания про посещённый нами матч, эпитеты, обращенные уже непосредственно в мой адрес, достигли такого апогея, что я чуть не выкинул его в окно. Саша разозлился, что (почему-то «как обычно») о нем никто не вспомнил, и его лишили самого долгожданного события за всю его несчастную жизнь! Мол, пренебрегая самым святым, что есть на свете, мужской дружбой, я разменял Его на «легкодоступные удовольствия» и всё такое, в этом духе. Насилу угомонив друга, я оставил его в чувстве несправедливого негодования на время. Проведал Ольгу. Убедился, что она занята делом и не впала в тоску по матери. Затем вернулся к Саше.
Угомонившись, Саша рассказал о том, как ему через сопротивление удалось накормить Иру. Потом её рвало. Она плакала, но, что самое важное – Ира приходила в себя, узнала брата и смогла односложно поговорить с ним. Сашка уложил девочку в кровать, в которой она спала и сейчас.
К нам в комнату пришла Оля и накрыла на стол сочинённый ею ужин. Оставшись, разумеется, там же с нами.
Я поведал Сашке о соседе. Сказал ему, что оставил наш номер, на что мой друг саркастически усмехнулся: – Будешь, Филин, вожаком племени лишенцев. Только смотри, не потеряйся среди жаждущих помощи.
– Я понял, что мы должны собирать вокруг себя людей, Стаф. Это единственный выход из ситуации. Нам надо решить, как дальше жить, но что-то сделать мы сможем только вместе. Толпа, пришедшая сегодня на матч – это сила. Не организованная, но потенциально разрушительная для любого диктата.
– Ну а что же ты к центральному кругу то тогда не выбежал с пламенной речью? Ты меня разочаровываешь, Филин. Может там бы и разместились в Луже все вместе?! Сколько говоришь, тысяч сорок? Очень хорошо, для начала. По вечерам играли бы в футбол, пока тепло. Днём стоили бы коммунизм.
– Может, хватит, Саш?
– Ок. Шутки в сторону. Я всё понял. Мыслишь в целом правильно. Только не надо приводить всех подряд, я прошу. Помнишь, что случилось с тем, кто змею на груди пригрел?
– А я и не привожу всех подряд. У нас будут только свои.
– Ну конечно, конечно… В доску свои. Продавщица, например, из универмага. Обгадила нас, чуть ли не матом, а мы ей и рады. Своя? Конечно же, своя. Неизвестная личность – сосед. Даже домой к себе тебя позвал. Куда как ни свой? Ещё как свой. Человеколюб! Когда он тебе в штаны полезет, потому что «глупо было бы следовать предрассудкам в такое тяжелое время. Давайте жить дружно, ребята»?! – Сашка изобразил вымышленный баритон соседа и расхохотался. – Ты конечно ответишь: «Своим вход разрешен. Пожалуй, любезный друг сосед, в мою интимную обитель!» – Саша ухахатывался сам над своими же шутками.
– Он не полезет. Ты его даже не видел, а уже поливаешь! По-твоему то что делать? Все, блин, любят рассуждать, как надо бы поступить, только никто ни черта не делает. – Я встал и прошелся по комнате.
– Андрей, тише, там же девочка спит, – Ольга одёрнула меня, когда я повысил голос.
– Извини, – я тут же перешёл на шёпот и сел рядом с ней. – Скажи ему. Пусть тогда он решает, что делать.
– Ладно. Успокойся… Просто не решай один. И хотя бы советуйся со мной, прежде чем зовешь людей в мой дом. Филин, я с тобой, но ты же понимаешь.
– Понимаю, понимаю. – Гнев сошел на нет, чему немало поспособствовало присутствие Ольги, и я пожал ему руку. – Может ещё и не позвонит никто…
Как бы то ни было, у нас появилась ещё одна забота. Ольгина мать. И если мы пока не говорили об этом, то исключительно деликатничая от непонимания что делать. Очевидно, что Оле следовало позвонить матери, невзирая на свой собственный страх перед ней.
Я встал и принёс к столику телефонный аппарат, разматывая до предела тонкий шнур. Поставил его перед Олей. Она подняла глаза и согласно кивнула. Саша встал с дивана и отправился за мной на кухню.
Прошло более десяти минут прежде, чем Ольга присоединилась к нам на кухне. Мы лишь слышали, как она сказала маме спокойной ночи напоследок.
– Ну как? – я не смотрел ей в глаза.
– Она сказала, что ждёт меня домой.
– Ясно.
– Сказала, что терпеть тебя не может и переживает за меня.
– Ну, это не новость, – Сашка, откинувшись к стене, закурил.
– Ещё она просила передать тебе, что если со мной что-нибудь случится, она тебя из-под земли достанет. – Ольга, грустно улыбнувшись, посмотрела на меня. – Она сказала, что ей без меня плохо, и она будет ждать меня в любое время.
– Оль, пойми, как бы я к ней не относился это твоя мама и мне её жаль, но…
– Да не о чем здесь говорить, Андрей, – она перебила. – Повторяю, я ни о чём не жалею. Что сделано, то сделано.
– Вот это по-нашему! – Сашка одобрительно кивнул.
– … я ведь не сказала ей, где мы. Её уже не переделаешь. Она просто такой человек. И как ты верно заметил – она моя мать. Я люблю её такой, какая она есть. В ней много всего этого,… – Оля покрутила пальцем у лба. – Я просто привыкла к тому. – Она повернулась к Сашке. – Астафьев, а ты кончай улыбаться и дай сигарету. И есть тут у вас чего-нибудь выпить?
– Сей момент, сударыня, – Сашка дал ей прикурить и умчался в комнату.
Мы остались одни. Я смотрел на Олю. На её длинные рыжие волосы. Грустные и прекрасные глаза. Милый подбородок. Она элегантно курила, медленно выпуская струйки сизого дымка. Я не смог удержаться и обнял её.
– Не сейчас, Андрей. Не сейчас. – Она тихонько отодвинулась от меня.
– Извини. Понимаю,… – вроде бы мой голос не дрогнул. – Пойду, взгляну как там Ира.
Она кивнула, и я пошёл. Ира спала. Я заглянул к Саше, тот достал со шкафа пыльный поднос и протирал его занавеской.
– Слушай, ты своим-то кому-нибудь звонил? – Я свернул голову появившейся на столике бутылке водки и встал рядом.
– Звонил, но никто не отвечает. И, знаешь,… меня это не колышит. Пока, наверно… – Он пожал плечами, и я не задавал больше вопросов.
Мы быстро прибрали грязную посуду. Саша сервировал рюмками нашу трапезную, и Олю позвали в комнату.
– Извини, но кроме водки у нас ничего больше нет, – мой друг взял бутылку в руки и выжидающе посмотрел на Ольгу.
– Ох ты, батюшки! Что ж вы не позаботились? Я то ждала бордо 1937 года, – она улыбнулась нашим вытянутым лицам. – Давай лей уже. Джентльмены.
Мы хлопнули по рюмке, потом ещё по одной. Я наблюдал за тем, как на Олиных щеках появился румянец, и глаза заблестели. У самого себя я не ощущал даже и намека на хмель в голове. Мой мозг напряжённо работал. Мысли бешено скакали с одного на другое. Сейчас мне казалось, что все окружающие мелочи имели чрезвычайное значение. И вместе с тем, я не мог сосредоточиться ни на чём конкретном. В то время как мой друг вёл с Ольгой непринужденный разговор, я возвращался снова и снова к событиям уходящего дня. В голове то и дело всплывал облик разъярённой мамаши, жадно хватающей обезображенным ртом воздух, для очередного вопля. Эта сучка ещё попреследует меня в моих снах. Сосед, тянущий узловатые руки к ширинке на моих штанах. Какой-то бред! Я тряхнул головой, и ребята, на миг умолкнув, изумлённо посмотрели на меня.
– С тобой всё в порядке, Филин? – Саша спросил, не вынимая окурка изо рта. Когда он выпивал, то бесконечно курил свои вонючие сигареты, поджигая их друг от друга.
– Да всё в порядке. Задумался о всяком. Окурили вы меня, так что туман в голове.
– Пора, Филин, и самому начать. Как уживаться будем? Ты ж долго не выдержишь, а я бросить не смогу. Чего себя последних удовольствий лишать? Правда, Оль? Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрёт! – Сашка подмигнул Ольге.
Неожиданно я поймал себя на мысли, что внимание, которое мой друг оказывает Ольге, начало меня раздражать. Я отдавал себе отчет, что Сашка никогда не позволит себе перейти известную грань. Но Оля была такая красивая…
– Ну, чем займемся? – она нечаянно коснулась Сашиного плеча, и я вздрогнул.
– На концерт Магомаева пойдем, – мой друг веселился.
– Давайте телевизор посмотрим что ли, – предложил я.
– Точно. Сидим тут и не ведаем, что за окном творится. А там произошёл поворотный момент. Мёртвым была дарована вторая жизнь! И сейчас мы увидим, как снаружи оживают разложившиеся трупы и выползают на улицы. Они идут за живыми, медленно подволакивая ногу, и скрипят гниющими зубами. – Сашка перешёл на зловещий шёпот и наклонился к Ольге. – В их разложившихся мозгах осталась одна лишь цель – где испить свежей здоровой крови. Они, наверное, уже совсем близко и скоро заскребут по двери…
– Дурак! – она испуганно отшатнулась от него и прижалась ко мне.
– Кончай, Стаф! Сам же первый обделаешься от страха, – я встал и включил телевизор.
– Ну ладно, ладно… Шутка не прошла, – Сашка поднял руки вверх. – Сдаюсь, зануды.
Я прибавил громкость, и все повернулись к экрану.
Мы по-прежнему имели возможность получать оперативные новости планеты, охваченной эпидемией.
В Европе границы меж странами потеряли для всех значение, и началась масштабная миграция уцелевших. В большинстве своем люди подтягивались к южным точкам планеты, уповая на целебные действия солнца и солёной морской воды.
В большинстве случаев государства лишились своих правительств в том виде, в котором те существовали. Пока шло неотъемлемое демократическое избрание новой власти, провокации анархистов достигали сильного разгула и начинались локальные уличные войны.
Где-то происходила «национализация» запасов. Корпорации сменяли титульных владельцев зачастую каждый день за выбытием умиравших акционеров. Некоторые не успевали вступить в наследство, как отбывали в мир иной сами. Но мы не слышали о корпоративных спорах и попрании прав собственников. Большинству из живых, по-моему, было уже всё равно…
Производственный цикл в большинстве жизненно важных областей хозяйства крупных, и только крупных, городов продолжался. Речь не шла о производстве товаров народного потребления, коих наблюдается и без того переизбыток. Исключительно ресурсоснабжающие производства, сельское хозяйство и животноводство. Как нам уже было известно, представители животного мира также стали жертвами эпидемии, сохранив в своем числе «избранных», не подвергнувшихся болезни. Потомство быстро–родящих здоровых животных исследовалось наравне с людьми и не все из них унаследовали иммунитет родителей. Что по-прежнему не позволяло выявить тенденцию здоровой иммунной системы, а вместе с ней и предпосылки для разработки вакцины.
Итак, экономическая система функционировала по всем законам, описанным еще К. Марксом в его «Капитале». В качестве оплаты за произведённый труд новый опыт современного мирового капитала предлагал рабочим и служащим топливо, еду и некие привилегии социальной защищённости. Особенно ценным из которых являлось корпоративное медицинское обслуживание. Как самих работников, так и членов их семей. Обо всём этом мы свободно узнавали из свидетельств самих таких рабочих и их работодателей, транслируемых в информационной передаче на частоте бывшего развлекательного канала.
В этом, в том числе в самом факте раскрытия подобных сведений по российскому массовому телевидению, было много демократичного, что несколько ломало тенденцию наших с Сашей умозаключений. Но не настолько, чтобы мы не начали искать подвоха и в этой свободе слова. Споря под громкоговоритель телевизора, мы не снимали обвинений с родной власти в своей игре, оправдывая словоохотливость ведущих программ и свободу в трансляции опыта других народов, просто неизбежностью попадания всего этого ищущему зрителю через всемирную компьютерную сеть. Которая, к слову, хоть и не прекрасно, но функционировала. Стоило лишь найти живого провайдера и обеспечить связь.
Около часа после начала наших бдений в обществе черного телевизора Sony, неожиданно в программе пошли помехи. Слабый сигнал какое-то время ещё пробивался, но затем вовсе пропал, и экран замерцал синевой. Я потрогал антенну и, убедившись в том, что она в порядке, стал переключать каналы настроенной сетки с одного на другой. На всех известных ранее пятнадцати каналах была пустота, за исключением первого государственного. В пику остальным тот демонстрировал отличный сигнал и, за неимением альтернативы, мы остались на первой кнопке.
Не сказать бы, что помимо телевизионных передач нам не о чем было говорить, либо мы нанялись дотошными судьями каждой минуте эфира. Нет-нет. Попросту на тот день мы ещё не могли отболеть интересом к внезапно нагрянувшей катастрофе. И в каждом входящем байте информации пытались найти веское свидетельство тому, что смертоносный шар, запущенный по сукну нашей «нормальной» жизни, заскочил-таки в лузу и игра окончилась. Болезнь прибрала, кого смогла. А нам досталось, что осталось. И главное жизнь без риска обнаружить у себя гемофилию. Однако, пока мы этого не видели и не слышали. Люди, бывшие здоровыми ещё вчера, продолжали заболевать.
Трансляция «первого» предлагала нам убийственные репортажи об арестах и судах над мародёрами и гражданами, нарушавшими общественный порядок. Введение чрезвычайного положения в стране по новой трактовке военных в полной мере оправдывало немедленную расправу над преступниками. Под коими понимались любые лица, задержанные при нарушении порядка. Порядка, грани которого строились не только из прежних норм конституции, уголовного и административного кодекса, но и новых наспех свёрстанных указов главы государства российского. Причём вступивших в силу немедленно. К слову, грани довольно любопытные. Например, вот из Положения о чрезвычайных мерах в сфере медицинского обслуживания населения, утвержденных распоряжением премьер-министра:
«… 4.3. Оказание медицинской помощи лицом, не имеющим специального оконченного медицинского образования, за исключением членов семьи такого лица, либо оказание им медикаментозной помощи вне стен лечебных учреждений, имеющих разрешение на медицинскую помощь, выданное в установленном порядке, наказываются принудительными работами на срок до 1 года, либо лишением свободы от 3 до 6 месяцев.»
«… 6.2.1. Хранение, перевозка и распространение фармацевтической продукции в количествах, превышающих норму личного потребления, наказываются лишением свободы сроком от 1 до 3 лет.»
«… 14. Медицинское учреждение, зафиксировавшее смерть пациента, вправе отказать родственникам умершего как в проведении освидетельствования причин смерти, так и в выдаче тела».
И так далее.
Указом о введении чрезвычайного положения ужесточены меры ответственности граждан, уличённых в преступлениях против личности, против общественного порядка, против основ государственного строя. Причём существенно ужесточены.
Из репортажа, транслируемого в настоящее время, мы с отвращением взирали на то, как со стороны стражей порядка подверглись избиению пятеро подростков, пойманных в универмаге «Московский». Там же, в зале обувного магазина, над ними был совершён суд. Председательствовал сухопарый майор авиации, который в течение минуты зачитал приговор и на руки преступников надели наручники. По решению майора они были приговорены к году исправительных работ в местах лишения свободы. Где нынче эти места и какова дальнейшая судьба парней, нам предлагалось домыслить самим.
На дорогах проводили проверки автомобилей. Патруль вправе был остановить любую машину на собственное усмотрение. Показали сюжет о задержании мужчины на иномарке, ехавшего вместе со своей дочерью, за то, что прибор выявил наличие в его организме алкоголя. Во-первых, проверке были подвергнуты документы управляющего лица на автомобиль. Во-вторых, был произведён его досмотр. Семья отделалась «проникновенной» беседой с командиром группы охраны порядка и была отправлена восвояси. Автомобиль был арестован.
Лишь позже, как мы все потом догадались, перешли к главному. Мы наблюдали, как были задержаны и жестоко избиты члены «преступной группы, посягнувшей на безопасность общественного строя». Эти люди были «разоблачены» на месте их заседания в спортивном зале одной из московских школ. Небритый мужчина в штатском поведал нам о том, что на таких сходках преступники планировали военный переворот в стране с целью установления собственного правления, своевольно низложив де-факто и де-юре нынешнее. Методы, которыми планировала действовать грандиозная преступная группировка, зрителю не представили.
Мы смотрели на неудачливых молодых людей вместе с их замотанным бинтами предводителем, которых, подгоняя прикладами автоматов, загоняли в кузов КРАЗа. Всего «заговорщиков» было человек двадцать. По словам командира солдат, их ожидало судебное разбирательство, результатом которого неизбежно явится «суровое наказание». Дальнейшие события остались за кадром.
Ложащиеся на стол один за другим выводы, как результат индукции, сдобренной соусом жизненного опыта, обнажали полную зависимость быта моих соотечественников от решений диктатуры узкого круга людей, обладающих бесконтрольной властью в государстве. Механизмы противовеса ей исчезли по мановению шипованного жезла, этой же властью раскрученного над головами. Того, кто не пригнулся под ним жезл сбивал наземь принудительно. Политическая жизнь в прошлом. Основы государственного строя сильно упростились, оставив в своем наборе лишь власть исполнительную, принявшую в свои объятия и законодательную и судебную. Ну а также, до пущей комплектности, и так называемую четвёртую – информационную.
Но вот ведь оказия. Не вполне адекватные решения правительства породили вполне адекватную защитную реакцию вольнодумствующих граждан. Наверняка не тех, кто ещё от родных и близких слышал личные свидетельства об Архипелаге ГУЛАГе; тем нынешняя ситуация понятна и, можно сказать, вполне ожидаема. А больше наших сверстников. Свободно выражаться нам привычно, как дышать. Оттого, кажется, что это естественно и навсегда. И, как следствие, в противовес сомнительной политике власти стали возникать политические группы, протестующие против установившегося порядка. Не обошлось и без появления умелых ораторов, стремящихся использовать начавшееся недовольство в своих целях.
Очевидно, что с таким свободомыслием мириться власти попросту не резон. Посему и дорогостоящее время эфира использовалось по назначению. Дойдя до определённой степени возмущения, и вечернее электроснабжение можно было бы объяснить необходимостью манипулирования (к чему я, собственно, не склонялся). Но пожалуйте, так или иначе: назидательный материал был прост и доступен для восприятия.
– Пугают, – Саша схватил бутылку. – На психику давят.
– Странный у них порядок какой-то… Все, Шура, теперь парой не погуляешь, – я похлопал друга по плечу. – Протест припишут, не иначе. За пивасиком строго по одному.
– Минуточку! Почему-то у меня возникает такое чувство, что вы знаете о чём-то таком, что мне неизвестно, – Оля посмотрела на меня, а потом на Сашку.
Тот усмехнулся: – Привет подруга! И так всё видно. Впрочем, извини, ты в городе давно не была. А мы тут с Филином наблюдаем за ситуацией. Даже на собственной шкуре чуть не отметились. Сейчас он тебе всё расскажет.
– Да я, собственно, тебе уже сказал почти всё. Был случай, этого болвана чуть не подстрелили, – я кивнул на Сашу. – Ну, вроде как, и не о чем больше говорить. Есть некий, заложенный методикой минувших дней процесс, который последовательно соблюдается силовым сдерживанием и противовесом.
– Ты сам понял что сказал, Филин? – Саша покосился на меня хмельным глазом.
– Хорошо. Скажу яснее: мы ресурс для жизни людей, имеющих привилегии и полномочия. Имеющих силу и власть, короче.
– И как же они планируют выживать за наш счёт?
Я, более пространственно поведал ей все наши домыслы, основанные на наблюдениях за поведением власти. Не хватало более весомых доказательств того, что они нашли какой-то способ противостоять эпидемии, но мне казалось, что очень скоро мы это узнаем.
– Мне кажется, что тем, кто держит руку на кнопке, порядок нужен для собственного спокойствия. Им не нужны ни твои, ни мои и ни Астафьева вопросы. Когда они защитят себя, вероятно и нам чего-нибудь обломится. Не исключено, что оставшихся в живых могут всерьез рассматривать как лекарственный материал. Доноров. Ничего с этим не поделаешь.
– Глупость какая-то… Наверняка есть люди, которые не работают на государство, а занимаются всякими исследованиями и всё такое? Ребята, я не хочу умирать… давайте что-то делать, – Оля промахнулась мимо пепельницы и затушила сигарету об колбасу.
– Да мы и не планировали ждать. Я уж сколько твержу, что надо искать единомышленников самим, либо примкнуть к какой-нибудь сложившейся группе. И чем она больше – тем лучше. Но ты видишь, как всё поворачивается. Несколько минут назад видела же… Кто даст гарантию, что военные не запретили вообще любые сборища? Народ то дурной у нас. Ещё с дедовых рассказов про Смерш и НКВД помню. За свои привилегии мать родную сдадут на плаценту, не то что нас. У них порох и свинец, у нас в попе огурец. Прости, что не смешно.
– Теоретик классовой борьбы! – проснулся Саша.
– Стаф, ты бесполезное существо в классовой борьбе. Предрекаю тебе роль тушёнки на столах оппонентов… Оль, очевидно же, что современной власти невыгодно иметь у себя под носом какие-то непонятные группировки, живущие по своим правилам. Ведущие тем более медицинскую деятельность. Опасная альтернатива. Ладно, когда полсотни людей вместе чего-то химичат, а когда их тысяча?! С ними не договоришься. Согласен с поведением правительства. Они всё правильно понимают – лучше придушить это сразу, ещё в зародыше.
– И?
– Поживём – увидим… Когда палку перегибают, она ломается. Надеюсь, у них хватит благоразумия поменять тактику. Ну а нам, как повезёт. Может, и познакомимся с кем-то. – Я сунул в рот соленый огурец и, как-то некстати, вдруг подумал о запахе изо рта. Все-таки водка действовала на меня растлевающим образом, и я, глядя на Олю, всё больше и больше желал её здесь и немедленно.
– Дурдом, одним словом! Лучше уж быть в неведении вместе с мамой, чем знать всё это… – Её щечки зарделись симпатичным румянцем. Скорее от водки, чем от негодования. Я её знал. Оля дурой не была. Просто таким образом она закончила с обсуждением темы.
Тем временем, девушка немногим старше нас продолжала вести передачу: «– … удалось получить запись состоявшегося заседания. Мы предлагаем ее вашему вниманию».
Камера показала обширный план центра ЕС в Брюсселе и собравшихся в нём за огромным круглым столом людей в костюмах. Комментарий корреспондента за кадром представил оных как ведущих деятелей науки мировых держав, представлявших позицию оценки возникшего феномена. Собрание учёных мужей началось с тезисов различных теорий и со временем переросло в крайне эмоциональное их обсуждение. Мы, разумеется, все это видели лишь в сжатом виде формата репортажа.
Нашедшая наибольший положительный отклик и подтверждение, канва причин катастрофы обнаруживалась учёными в поведении планет. Проведённые за прошедший короткий период наблюдения и исследования вроде бы доказывали аномалии в передвижении небесных светил в недавнем прошлом. Подтверждением происшедшего кратковременного нарушения в орбите Земли служил и температурный скачок в августе сего года. Однако бородатый датчанин астрофизик эмоционально доказывал, что такие изменения наблюдались и раньше, даже не один раз за историю цивилизации. С его слов температурный перепад был бесспорен, но в траекториях движения планет нашей галактики непоследовательность почти как норма! Микроскопические в масштабе карт, отклонения за последний десяток лет превышали, бывало, и диаметр Солнца. По рассуждениям его группы, в которую входили климатологи, определение температурного скачка, что имел место, это прямая реакция одномоментного снижения солнечной активности и, как следствие, уменьшения магнитного поля Солнца, защищающего Землю от космического излучения. Заряженные космические частицы проникли в краткий период в атмосферу Земли, создав как аэрозольные частицы, так и излучения существенно пониженной температуры.
У датчанина нашлись сторонники из числа гелиофизиков, присутствовавших на заседании, также представивших свое видение причин коллапса, связанное с солнечной активностью и образованием нового пятна на Солнце.
Я слабо смыслил в астрологии, климатологии и прочем, но, тем не менее, соглашался с большинством, хоть их доводы для меня были лесом дремучим. Докладчики переходили к частностям, обсуждая возможные изменения в атмосфере и природной воде. Где источник происходящего? Наша галактика, Солнце, сама Земля? Но все же, как бы нам этого не хотелось, загадка природы не могла быть решена окончательно за столь короткий период.
После репортажа началась вторая серия шедевра киностудии М. Горького «Семнадцать мгновений весны».
– Ого! Шпионская сага. Посмотрим? Может новая версия? Штирлиц летит на Марс и разоблачает там Бормана, распыляющего в космос вирусы, – Саша подошёл к телевизору.
– Ну конечно. Вместе с бетменом, человеком-пауком и черепашками ниндзя. Там они встретят Люка Скайвокера, который и станет потом нашим президентом. Не, Саш, с меня хватит, – я махнул рукой, и друг выключил телевизор.
Оля оставила нас и ушла на кухню. Я бы предпочел наоборот, чтоб Саша прогулялся по району часок, пока его сестра спит. Потенциал мой потяжелел в тазобедренном суставе и ставил передо мной закономерные вопросы. Но я договорился с ним стерпеть до ночи. Раньше никак не выйдет.
– Шурик, у тебя же доступ в сеть был? – я посмотрел на компьютер, стоящий у окна.
– Был.
– Давай в интернет залезем. Наверняка работает. Посмотрим, понюхаем, чем народ развлекается.
– Легко, – Сашка сел за компьютер.
Сеть работала. Появилось окошко браузера. В правом углу экрана замигал баннер «ЕСЛИ ХОЧЕШЬ ЖИТЬ, ТЫ ДОЛЖЕН ЭТО ЗНАТЬ». Сашка ткнул на нём, и мы стали ждать. Передача данных шла очень медленно, и, наконец, на мониторе появился следующий текст:
БРАТЬЯ И СЕСТРЫ!
ВСЕМ, КТО ХОЧЕТ ПРОДОЛЖАТЬ СВОЮ ЖИЗНЬ ПОСВЯЩАЕТСЯ.
ЧУМА НЕ ТОЛЬКО ЛЕТАЕТ В ВОЗДУХЕ, КОТОРЫМ МЫ ДЫШИМ, ОНА СТОИТ У ТВОЕГО ПОРОГА В ЛИЦЕ ЧЕЛОВЕКА С АВТОМАТОМ.
МЫ СЛЫШИМ ГОЛОСА В ЭФИРЕ, НО НЕ СЛЫШИМ ГЛАВНОГО. МЫ СЛЫШИМ ЛОЖЬ, НО НЕ ЗНАЕМ ПРАВДЫ.
ТЫ ХОЧЕШЬ ЗНАТЬ ПРАВДУ? ТЫ ХОЧЕШЬ ЖИТЬ ДАЛЬШЕ? ЕСЛИ ТЫ СКАЖЕШЬ ДА, ТО УЗНАЕШЬ ВСЁ НА НАШЕЙ ВОЛНЕ.
СЛУШАЙ КАЖДЫЙ ДЕНЬ С 11 ДО 12 РАДИО «ЖИЗНЬ» НА КОРОТКИХ ВОЛНАХ НА ЧАСТОТЕ 65. (На иностранных приёмниках: обозначение АМ)
СЛУШАЙ САМ И РАССКАЖИ О НАС ВСЕМ СВОИМ ЗНАКОМЫМ.
Сашка записал на бумажке координаты станции и пошёл по ссылкам дальше. Но, как только мы стали получать на экран текст, вырубили электричество. Я, краем глаза, заметил, как в доме напротив разом погасли все горевшие окна. На моих электронных часах светили круглые глаза – 00:00. На кухне вскрикнула от неожиданности Оля.
– Вот блин! – Сашка поджег фитиль свечи и встал из-за стола. – Ноутбук нужен с хорошей батареей, либо к этому ящику бесперебойник. А на сегодня отбой.
– Санек, мы спать то где будем? Нам с Олей приват нужен.
– Законно, старик! А как же ещё. Здесь и… это самое… За меня не волнуйся. Я лягу в родительской спальне.
– Спасибо.
Я поджёг высокую спираль свечи и пошёл к Оле. Она сидела на кухне, опёршись локтями на подоконник, и с грустью смотрела в окно.
– Ты хочешь ещё посидеть? – я поставил свечу в кружку на столе и обнял её за плечи.
– Не знаю. Мне не по себе из-за мамы. Человечество исчезает, но мой круг, как и прежде, узок. Быть может, тебе это покажется странным, но все эти вещи из телевизора меня заботят, конечно, но… не так как вас. Я не знаю и не хочу знать этих людей. Сильно жаль умерших. Но из тех, кто близок – сегодня все живы. А значит всё не так уж и плохо. Ведь так? – она положила щёку на мою ладонь.
– Я счастлив, что ты со мной.
Наш поцелуй протянулся на весь потерянный год разлуки, сменяя весну первого восторга на лето страсти и осень зрелости за ними. Ради такого стоило бы выжить любой ценой.
– Саша любезно предоставил нам на ночь гостиную. И если диван не пал жертвой эпидемии, мы запросто могли бы воспользоваться его номенклатурным назначением. Впрочем, если ты хочешь остаться…
Она не дала мне договорить и прикрыла рот поцелуем.
– Идем уже. Филин – ночная птица.
Через минуту мы предались любви. Ни как прежде. Совсем по-другому. По-новому. Будто в брачную ночь, опьянённые друг другом куда больше, чем вином. Я не мог заблуждаться в том, что любовь этой ночи была не только желанной для нас обоих, но и долгожданной.
Её крики проникали в меня электричеством, и мгновениями я чувствовал себя ею настолько отчётливо, что физическое наслаждение преумножалось в какую-то невероятную негу, доселе мной не испытанную. Наши горячие влажные тела соединились в жажде охватить всё, что только было доступно физической оболочке. Я скользил внутрь и сжимал неистово руками совершенное тело любимой, сожалея лишь об одном, что это не может продолжаться вечно…
Обессиленный, я лежал рядом с Олей. Глаза слипались от усталости. Я посмотрел на часы. 04:52. Скоро рассвет.
10.
Радио эфир: новый взгляд. Концерт и первый налёт.
Материальное или духовное? Дневник: 03.
Проснулся я от звуков выстрелов, разносящихся звонким эхом от стен тесно жавшихся домов. Как был, без трусов, я подскочил к настежь распахнутому окну и высунулся наружу. За угол, через дом стоявшего от нас здания теплового пункта, забежали два человека с автоматами. Раздались еще выстрелы. За стеной комнаты завизжала Сашкина сестра.
Я схватил со стула штаны и наспех натянул их на себя. Бросив мимолётный взгляд на Ольгу, заметил, как она, бурча, с головой накрылась одеялом.
В коридоре я столкнулся с другом.
– Что за утро?! – Сашка с растрёпанной головой оттолкнул меня и ворвался в комнату, где лежала Ира. Я вскочил за ним следом.
Девчонка сидела на кровати, скрестив руки на груди, и взахлёб рыдала. Мой друг обнял сестру и, чуть погодя, нам удалось её успокоить. На щеках девочки появился румянец. Это был хороший знак.
Сашка отправился в ванную, я же вернулся к Ольге. Она продолжала лежать, укрывшись полностью одеялом. Лишь глаза выглядывали из-под края, вопросительно взирая на меня.
– Ира проснулась, – я сел на диван. – Наверное, приснилось что-то. Эти звуки выстрелов… Как ты?
– Замечательно, – она улыбнулась и взяла меня за руку. – Только спать очень хочется.
Я прилёг рядом с Ольгой и поцеловал: – Стаф проснулся. Это не к добру. Помяни моё слово, через пару минут он ворвётся сюда.
На часах было начало одиннадцатого. Оля, сладко потягиваясь, встала и надела свой халатик. Я посмотрел на неё, и не смог сдержать улыбки.
– Что-то не так?
Улыбка предательски не желала сползать с лица, хоть я уже и нарочно отвернулся от Ольги: – Все хорошо. Извини. Сам не знаю, что меня вдруг пробрало. Просто вспомнил, как ты вчера через всю Москву в домашнем халате ехала. И тапки так выгодно смотрелись на твоих ножках.
– Дурачок! Вместо того чтобы веселиться, нашел бы чего-нибудь подходящее.
– Найду, а пока… – недоговорив, я метнулся в комнату Сашки: – Сашок, если тебе не в тягость, можешь дать Оле что-нибудь из женской одежды? Днём я найду в городе тряпье для неё. Но надо сейчас.
Сашка почесал затылок: – Все что здесь есть только мамино. Мне в общем-то всё равно… А… Но у мамы размер другой, она покрупнее была.
– Слушай…, забудь. Я не подумав сказал, – мне вдруг перехотелось, чтобы Ольга ходила в одежде тети Светы. Как к этому бы отнесся Саша, мне даже в голову не пришло.
Он остановил меня: – Филин, успокойся. Всё в порядке. Нет проблем. Ты не волнуйся за меня только, ок. Вот шкаф, – он подошёл к тёмному шифоньеру и распахнул дверцы. – Пускай она сама пороется. Почём тебе знать, что ей подойдёт. Нечего пропадать добру. Меня это не заденет. Скоро в городе сменим гардероб. Иди, зови её. А сам давай дуй на кухню. Сейчас я приемник отцовский найду и подойду к тебе.
Оля нехотя согласилась с моим предложением. Как ни крути, другого выхода не было. Более того, я всё еще сомневался, что наш шопинг в городе выдастся удачным.
Взявшись за хозяйство, я приготовил овсянку и стал варить в турке кофе. Сашка, тем временем, притащил портативный приёмник и, вставив в него батарейки из пульта к телевизору, принялся искать радиосигнал.
Ровно в одиннадцать мы все сидели за столиком на кухне. С нами была и Сашкина сестра. Она молчала, пряча взгляд в тарелке. Молчали и все мы. Ровно в анонсированное время, согласно рекламе, радио эфир на 65-й частоте ожил.
Сквозь треск и свист помех раздался молодой голос:
«Рад приветствовать вас дорогие сограждане. С вами, как и ранее, ваш ведущий Корней Достоевский. Приветствую тех, кто вопреки происходящему, жив и, жить продолжать намерен. Время эфира коротко по разным причинам, поэтому сразу к делу.
Немного статистики из нашего достоверного источника. По обработанным вчерашним данным число умерших на всей территории Российской Федерации составило восемьдесят пять – восемьдесят семь миллионов человек. Статистика, как вы понимаете, условная и вещь в целом капризная. Однако это данные секретки, по сведениям МВД и Минобороны, осуществляющих функции по их обработке. Погрешность, согласно представленному документу – от пяти до семи миллионов латентной смертности. То есть в домах, откуда не поступили сигналы.
По данным последней переписи населения смертность превысила три четверти жителей страны. К сожалению, это ещё не конец. Мы будем информировать вас о новых данных, которые волнуют, пожалуй, всех. В докладе отмечается продолжающуюся серьезная миграция населения в крупные города России. Вопрос о регистрации пребывающих не встает, однако круглосуточно ведётся контроль на въездных артериях таких городов как Москва и Санкт-Петербург.
Еще немного новостей. Правящей командой поручено разработать в кратчайшие сроки мобилизационный план. Согласно нему в российскую армию должны быть привлечены в принудительном порядке из состава резервистов до ста тысяч офицеров и до миллиона солдат на основании положений действующего сегодня законодательства о чрезвычайных мерах и о мерах противодействия, как преступности, так и угрозам внешнего воздействия на суверенитет государства. Ежу понятно, что служащий человек – лицо подневольное и контролируемое. Здесь логика власти ясна.
С каждым днём в России остается всё меньше источников информации. И это в то время, когда она так всем необходима. Существует государственное телевидение, освещающее избирательно далеко не все события, происходящие в стране и делающее это намеренно. Остальные средства массовой информации практически прекратили своё существование. Частотный ресурс вещания находится в руках военных.
Если в ваших квартирах отсутствует розетка проводного радио, вы лишены возможности слушать весь тот бред пропаганды спокойствия и покорности судьбе, который в дневные и вечерние часы предлагает Радио России. Однако я бы советовал вам все-таки активировать радиоприемники, поскольку проводное радио было и остается самой эффективной составляющей системы массового оповещения населения. Принимая во внимание разрушенные коммуникации между людьми в городах, вы должны иметь возможность знать об экстренных ситуациях, о которых вас известит и власть.
Я горд и счастлив, что нам удаётся делать собственные передачи. Не всем они по нутру. Да мы, пожалуй, и не стремимся снискать расположение каждого. Тем более что, организовывая трансляции, наш коллектив руководствовался лишь стремлением правдиво освещать развитие ситуации в стране и объективно анализировать её, опираясь исключительно на факты.
Как мы и ожидали, такой подход не устраивает Правительство. Руководство нашей страны придерживается иного взгляда на допустимую степень информированности населения. Сразу же после первого эфира мы получили яркое тому подтверждение. Наш коллектив сложился давно,… когда всё было иначе. Мы знакомы с тем, что такое цензура власти, но, уверяю вас, сегодня это квинтэссенция паранойи правителей страны.
Что лишь в ещё большей степени оправдывает необходимость нашего существования. Как ни странно это звучит, но возникающие трудности только придают нам сил и уверенности в правоте работы. И совсем не выглядит парадоксальным, что агрессивность поведения власти по отношению к свободе слова обеспечивает нам всё большую поддержку со стороны людей. В итоге, сегодня мы отмечаем третий день выхода в эфир.
Я знаю, что к нам присоединяются новые слушатели. Благодарю всех вас за внимание, и нашим друзьям за оказываемую помощь. Отдельное спасибо Гоге за то, что он нашёл способ дать нашу рекламу. Надеюсь, с тобой всё нормально, дорогой.
Считаем своим долгом докладывать вам о том, что руководством страны скрывается разными способами от своих граждан. Прежде, чем донести до вас, полученные сведения, мы проверяем и анализируем их. Поэтому могу ручаться за правдивость услышанной вами на нашей волне информации, и, конечно, за относительность выводов, сделанных собственно нами (Усмешка). Обязан сказать, что репрессиям будут подвергнуты не только наш коллектив в случае обнаружения, но и лица, слушающие этот эфир. Я не исключаю этого. Тем, кто опасается, лучше выключить приёмники. Я это пойму. Зачастую сон бывает крепче у того, кто меньше знает. Помните лишь о том, что, когда вы решите в следующий раз нас услышать, на этой частоте передач может уже не быть…. Подождём минуту, проводим уходящих, и я продолжу».
Послышались голоса в неизвестной студии и, после небольшой паузы, голос зазвучал вновь:
«Итак, начнём с главного. Не в том смысле, что будем говорить о здоровье Президента страны, его мы ещё коснемся, а будем говорить о теме, волнующей всех. Судя по прогрессии смертности среди населения нашей страны, во всем мире сегодня осталось людей меньше, чем в период летоисчисления до рождества Христова.
Многим из нас кажется, что развитие этого… м–м–м… феномена приостановилось, но, к сожалению, это только кажется. Смерть споткнулась о молодость, если можно так выразиться. То ли организмы шестнадцатилетних, и в правду, так сильны, то ли причина кроется в чем-то другом? Прежде, чем я начну свой рассказ, поясню, что под воздействием феномена мы будем понимать так называемый процесс «вспоминания» – открытия ран. Кровь всех людей уже подверглась изменению. Это факт, который не подлежит сомнению. И развитие эпидемии заключается как раз в том, что раны на теле начинают открываться и сопровождаются опаснейшим кровотечением.
Вот, что об этом нам удалось узнать у, в прошлом, специалиста по клинической генетике… не буду называть его имени в его же интересах. Вообще, в нашей передаче вы услышите мало имён по известным причинам.
Со слов уважаемого специалиста, генотипы молодых людей в наши дни и людей старшего возраста, отличаются друг от друга. В данном случае следует обратить внимание на мутационные процессы, то есть ошибки в воспроизведении генетического материала. «Ошибки», по-моему, звучит как-то кощунственно по отношению к полученному дару, скорее лучше сказать – изменения наследственных свойств организма.
Это может быть обусловлено переменами в окружающей нас природе. С одинаковой вероятностью к этому могли привести процессы, обусловленные влиянием друг на друга планет солнечной системы. Вдобавок, следует обратить внимание и на изменившуюся экологическую обстановку, а это уже дело рук человека. Но как бы то ни было, сегодня мы можем пользоваться только результатами исследований, проведённых до начала катастрофы. Систематизировать и делать соответствующие выводы, задача учёного сообщества.
Итак… Дабы упростить для вас, уважаемые слушатели, восприятие я опущу употребляемые специалистом термины, такие как: хромосомные карты, дезоксирибонуклеиновая кислота (ДНК), аллели, триплеты, рибосомы, и прочие связанные с этим детали. Изложу вам лишь выводы в доступных вашему восприятию терминах, которые могут быть любопытны.
Чтобы не сглазить, пока будем говорить так: временная устойчивость молодых организмов к воздействию нового феномена может быть обусловлена влиянием полигенной болезни этих организмов. Болезни с наследственным предрасположением, развившейся в организме под влиянием различных факторов окружающей среды. Генетический метод должен быть применён с учетом таких факторов. Иными словами, устойчивость тех, кто на сегодняшний день не испытал на себе начало процесса «вспоминания», может быть вызвана приобретёнными особенностями строения клеток организма. Благодаря такому особенному строению, клетки сохраняют способность воспринимать новые условия, как допустимые в норме. Со слов специалиста, это может быть отнесено к области популярной некогда евгеники. Правда, добавлю от себя, мы не имеем данных о том, что в какой-либо области земного шара наблюдались более «льготные» условия развития новой болезни. Насколько нам известно, процесс «вспоминания» одинаково распространён, как на востоке, так и на западе, и в жарких африканских странах, и в северной Скандинавии. Но это к слову.
Возможные выводы из этой теории приводят нас к необходимости тщательного исследования генной устойчивости к эпидемии, что лежит в области генетической инженерии. Достижения современной молекулярной биологии и молекулярной генетики дают возможность вводить новые гены в природный набор генов организма. Прогресс в науке позволяет конструировать в лабораторных условиях новые ДНК с желаемым составом генов, способных противостоять развитию нового феномена, и использовать плазмиды для введения новых генов в клетки организма.
Очевидно, что необходимы обширные исследования для разработки таких вакцин и последующего массового их применения. На это могут понадобится годы… Есть ли такое время у человечества? Как скоро, условная устойчивость невредимых сегодня людей начнет сдавать свои позиции? Хватит ли квалифицированных специалистов и необходимых ресурсов для проведения такой работы? И, вообще,… приведут ли исследования генетиков к решению проблемы? Хочется верить, что нам всем ещё представится возможность узнать об этом».
Протянулась пауза. Помехи в эфире сильно раздражали, но мы продолжали слушать.
«Очень интересны предположения генетиков. Вместе с тем, довольно часты сегодня случаи развития эпидемии и среди молодых людей. Как бы ни были верны теории, они всё равно действуют как бальзам на душу, не так ли? Ведь есть направления для работы, которая должна рано или поздно принести результат.
Уверен, каждый из вас готов принять непосредственное участие в работе специалистов, оказать им посильную помощь. И многие из нас уповали на то, что правительством будут приняты меры по организации работы для каждого из оставшихся в живых. Чтобы трудиться на общие цели совместно. Знаю, сегодня нет равнодушных к трагедии, нет, пожалуй, и тех, чьи семьи не столкнулись с заболеванием непосредственно. Перед лицом реальной опасности люди могли бы сплотиться в одну команду.
В этой связи очень странным выглядит решение власти проводить политику изоляции от народа. По сведениям из наших источников, в планах руководства страны предусмотрены меры по восстановлению хозяйства в крупных городах России и привлечение для этих целей оставшихся без работы граждан. Их обучение, практика и так далее. Но посмотрим вместе, что происходит в действительности.
Власть занята мобилизацией военных сил и принятием мер для централизации управления огромной территорией страны из столицы. Происходит передислокация войсковых частей, проводится масштабная работа по доставке в центральный регион материально-технических ресурсов из самых отдалённых уголков родины. В целях сохранения контроля за управлением страной, а также поддержания в некоторых случаях режима секретности, все работы выполняются силами военных, безусловно, заинтересованных в сохранении имеющихся у них сегодня привилегий.
Военное руководство – это, без преувеличения, самые влиятельные люди сейчас в стране. Получив в свои руки огромные полномочия по управлению государством, армейские чины держат в страхе подчинённых и провоцируют их на необоснованную жестокость к гражданским лицам. Создаётся впечатление, что эти люди просто упиваются доставшейся им властью, плохо соотнося всё это с реальностью. Когда же они «наиграются» и обратят свой взор к интересам всего народа, боюсь, уже будет поздно. Я не удивлюсь, если к тому времени вся страна уже будет разделена на два противоборствующих лагеря.
Согласно полученной нами из надёжных источников информации правительство России заменили люди в погонах. Они молниеносно захватили все рычаги управления и отлучили от правящей коалиции прежних высоких сановников. Заняв руководящие посты, военные проводят недальновидные решения, лишь накаляющие обстановку в стране. Виной тому – безграничная власть. И эти полномочия у военных появились с попустительства Президента и чиновников, увлечённых в первые дни начала катастрофы исключительно собственными проблемами. Теперь, полагаю, и они глубоко сожалеют о допущенных ошибках.
Как бы ситуация не сложилась в будущем, сегодня я хочу, чтобы всем нашим слушателям было понятно: мы имеем дело с прямой угрозой диктата. Не следует уповать на разум и продолжительный опыт псевдо демократии в стране. Президент сегодня – это номинальное лицо, ширма, за которой скрываются люди далекие от заботы о гражданских правах. Я надеюсь на то, что в ближайшее время среди военных возобладает разумный подход к управлению государством. Эти далеко не глупые люди вполне могут умерить свои амбиции и повернуться к гражданам страны лицом, а не тем местом, которое они нам во всей красе демонстрируют последние дни…
Мы рассказывали вам уже о пути, следуя которому люди у власти отгородились от простых граждан. Сегодня я продолжу свой рассказ о положении дел в России в настоящий момент.
Как я и говорил ранее, нами были отмечены два центра реанимации и реабилитации власть предержащих, созданных в Москве и Санкт-Петербурге. Подобные центры существуют и в других регионах страны. Однако на сегодняшний день у нас нет информации о том, чтобы в них проводилась такая же полномасштабная работа по лечению болезни и поиску лекарств. В настоящий же момент и два центра в Москве и Питере справляются с обслуживанием членов верхушки.
К тому же, опросы показывают, что возможно скоро подавляющее число населения страны сосредоточится в указанных мегаполисах. Тогда власти можно будет решать и…»
Пошли очень сильные помехи, и голос ведущего пропал из эфира. Я схватил приемник и выставил его на подоконник. Сигнал не улучшился. Тогда я начал крутить во все стороны раздвинутой антенной, но в какой-то момент связь восстановилась сама.
«… где у них казармы. В Москве часть спецподразделений дислоцируется на территории военной части, расположенной в районе Тушино. Другие подразделения размещаются по всему городу и в Подмосковье на территории иных военных и пожарных частей.
Таким образом, централизованные силы обеспечивают достаточную охрану созданных центров и, судя по сведениям, поступающим к нам, существует приказ – стрелять на поражение в случаях несанкционированного проникновения посторонних на их территорию. (Послышались отдалённые голоса в студии) Вот подсказывают, уже были случаи, когда открывалась стрельба по людям. Просто не укладывается в голове, что такое может быть…
Московская Центральная Клиническая Больница, ЦКБ, стала постоянной резиденцией Президента России, членов правительства, их ближайших подчинённых и соратников. Помимо первых лиц в центре проживают и члены их семей. Там же сосредоточены все самые современные средства для профилактики и изучения новой болезни. Собраны выдающиеся фармацевты и врачи страны, обслуживающие своих высокопоставленных подопечных. У них достаточно для этого возможностей.
Насколько нам стало известно, в центрах размещены несколько лабораторий гематологических исследований, в которых днем и ночью идёт работа по получению обогащенного раствора для введения в кровь пострадавших. К сожалению, наших возможностей не хватает для того, чтобы выяснить какие вещества используют в производстве такого раствора. Но нам достоверно известно, что его применение приносит результаты. Не столь ощутимые, как хотелось бы, но дающие надежду, если не на остановку кровотечения, то хотя бы на поддержание в крови пациентов её важнейших функций.
Всем нам полезно об этом знать, потому как, полагаю, от этого напрямую будет зависеть жизнь на Земле. Мы поговорим с вами более подробно о направлениях в работе учёных и её результатах в следующий раз, когда получим более полную информацию.
И ещё… поначалу, мы не хотели давать это в эфир, опасаясь за то, что подвергнем угрозе драгоценные жизни отдельных людей, но с их позволения решили, что этот риск оправдан… Нам известно, что в Москве стали появляться подпольные центры взаимопомощи. Организующие их люди работают негласно. Почему? Я думаю, вы понимаете. Если нет, то не выключайте приемник, мы к этому вернёмся.
Так вот, в таких местах можно получить оперативную медицинскую помощь. Если вам станет известно о местонахождении какого-либо из этих центров, вы должны знать об условиях обращения туда за помощью.
Первое: вас будут проверять, прежде чем допустят непосредственно к лечащему персоналу. Как правило, непосредственно врачи центров и медицинское оборудование находятся отдельно от мест приёма больных. При проверке используются разные методы, но уверяю вас, в нынешней обстановке они все оправданы. Второе: после получения помощи вы принимаете на себя обязательства по выполнению для центра неких услуг. О них вас поставят в известность при прохождении проверки. И, наконец, третье, и самое главное: вы принимаете на себя риск того, что в случае, если оказание вам помощи будет признано нецелесообразным, а простыми словами, если ваше состояние будет столь критичным, что помощь потеряет смысл, вашу кровь используют для других. Ф-фух-х-х…. Это сказать не легче, чем представить себе. Но таковы сегодняшние условия. Выживают более удачливые и сильные.
Теперь в продолжение темы… Предостерегаю вас от обращения в лечебные учреждения города… (какой-то шум в студии) Мне напоминают, что нас слышит и Питер, поэтому я поправлюсь: городов. Практически все больницы уже два дня, как прекратили свое существование в привычном для нас смысле. В Москве в Склифосовского, в Боткинской и в 31-ой больнице на юго-западе города ещё продолжают работать врачи. В остальных стационарах здания пустуют и охраняются военными. Как внутри работающих медучреждений, так и рядом с заброшенными зданиями установлены армейские посты, которые проверяют каждого из приходящих. От встречи с ними, если вы больны, я вас и предостерегаю. Существует большая вероятность того, что оставшиеся работать больницы для того и предназначены, чтобы пополнять донорские запасы, к примеру, того же самого ЦКБ».
В эфире раздался противный свист, и речь ведущего на время стихла. Я отвернулся от окна и посмотрел на своих друзей. Все молча сидели за столом и глядели кто под ноги, кто на стену с одинаково задумчивыми лицами.
Сашка курил и, выпуская изо рта кольца дыма, нанизывал их в воздухе на уголёк сигареты.
– Может,… – я не успел досказать свою мысль, как вновь послышался голос из приёмника.
«Не знаю, имеет ли смысл извиняться за помехи… Вы и так, наверно, всё понимаете. Сейчас нам не до выбора удобной частоты и комфортных условий для выхода в эфир.
Я продолжу… В эти дни происходит повальная миграция жителей нашей страны с насиженных мест в такие города как Москва и Питер. Люди садятся в свои машины и отправляются сюда. Не уверен, понимают ли они, что на самом деле происходит в государстве. Телевизионный рупор правительства уже продемонстрировал, что такое порядок по новым правилам.
Но с другой стороны в силу того, что централизация запасов и ресурсов страны происходит именно здесь, в двух городах и рядом с ними, не исключено, что только в этих местах будет поддерживаться обслуживание светом, теплом и водой. Поэтому, я не стану советовать, как нужно поступить в настоящих обстоятельствах. Пусть каждый решает сам для себя. В любом случае, если вы собираетесь предпринять какие-нибудь действия, тщательно взвесьте для начала все «за» и «против».
Передача снова стихла на минутную паузу. Затем утомленный голос продолжил:
«Время эфира подходит к концу. Мы свяжемся с вами через день. Пока я не могу сказать, как это будет. Мы ищем пути, а они всегда находят нас, потому что наша работа нужна. Смотрите всюду, и мы дадим о себе знать.
Расскажите о нас своим близким и знакомым. Нам требуется ваша поддержка, ну, а мы постараемся сделать все для того, чтобы вы знали правду о происходящем вокруг. Будьте внимательны и осторожны. Удачи. И да хранит вас Бог».
Приёмник щелкнул, и из динамика полилось пустое трещание.
Я выключил его и опустился на стул: – Ну что скажете?
– Я им верю. – Ольга посмотрела мне в глаза, и я ей кивнул.
Сашка развел руками: здесь и так все понятно. Ира же, молча, сидела, по-прежнему уставившись на дно своей чашки, безучастно присутствуя, кажется, где-то очень далеко отсюда.
– Военные…. Как вам это нравится? – я хлопнул по спине Сашку. – Понимаешь? Военные! Я так и чувствовал, что в этом главная причина.
– Не знаю, Филин… Только ли в военных дело? Их здесь, конечно, до черта, но откуда столько людей на всю страну? Мобилизация – интересный ход, но всё же не понимаю, неужели уже сейчас у них численный перевес над гражданскими? Ведь в случае сопротивления их сметут к такой-то матери.
– Да не только военные, конечно. Девчонки в универмагах, железнодорожники, энергетики – все эти люди тоже продолжают работать. А, потом, военные это те же комитетчики, милиция, МЧС. Там сотни тысяч людей задействовано. А насчет сопротивления… Все же очевидно. Разомкнутые, разобщенные люди. У многих всё бывшее окружение уже на том свете. Это пушечное мясо. Легкая добыча. Да многие и не знают об истинном положении дел. Верят в царя-батюшку.
– И все же их солдаты дают дуба, как и все.
– Новых наберут. Ты всё слышал.
– Ребята чего вы спорите? – Оля с тоской посмотрела на нас.
– А никто и не спорит, – я поднялся и обнял сзади Олю за плечи. – Мало им будет людей, тебя Стаф с улицы как рыбку выловят. Ты не забыл, что тоже военнообязанный? И кстати, не служил.
– Да сам такой же…
– Конечно, и я,… А пойдём служить? От-слу-жу, отслужу как надо и вернусь! – спел я. – Волноваться не о чем. Сапоги, пилотка. Упал, отжался. За тебя всё порешают. Кашей накормят халявной. Может даже с сахаром. Пойдем, а?! – я улыбнулся.
– Дурачок ты, Филин, – мой друг сладко потянулся. – Меня, кстати, больше всего заинтересовали эти подпольные центры. Если они действительно существуют, было бы неплохо узнать хотя бы один. Так,… на всякий случай.
Мы с другом вышли с кухни. Ольга попросила Иру помочь ей прибраться. Тем временем, проверив свои закрома, мы пришли к неутешительному выводу, что с оставшимся запасом вчетвером нам долго не протянуть.
Было решено отправиться в город для его пополнения. Также нам требовалась одежда для девушек. Причем, я намеревался раздобыть самую что ни на есть модную и дорогую для Оли.
Девчонки попросились с нами. Все вместе мы вышли из дома под ослепительное сияние солнца. Пора бабьего лета продолжала радовать изумительной погодой, располагающей к беззаботной жизни. Перед выходом из дома, я сунул в карман свой швейцарский многофункциональный нож, некогда верно служивший мне в затруднительных ситуациях.
Мы прошлись по Мытной и затем свернули на Шаболовку. Пройдя примерно с километр, мы встретили всего лишь трёх ребят, стучавших по стене жилого дома футбольным мячом. Ни одного военного, ни одного милиционера. Только ближе к Садовому кольцу, мы увидели двух солдат, скучавших на площади подле памятника Ленину.
– Саш, тебе не кажется странным, что их так мало?
– Людей мало?… Нет, не кажется. – Сашка нагнулся ко мне и шепнул на ухо: – Главное, патрулей нет. Лучше момента и не придумать.
В ответ я кивнул и заметил, что Ольга подозрительно посмотрела на нас.
– Слушай Сашка, что будем делать с машиной? Надо бы где-нибудь раздобыть колёса. Пешком по городу в лом шататься.
– А что ты меня спрашиваешь? Вон их сколько. Бери любую. Помни только, что могут остановить и проверить документы. Каким-то непостижимым мне путем, кто-то из нынешних законодателей решил в этом не давать послабления. Впрочем, если что гашетка в пол и смоемся. Короче, как хочешь. Я готов.
– Вскрыть сможем?
– Я нет. Вести смогу,… наверное. А угонять не умею.
– Я умею!
Мы, вытаращив глаза, уставились на Ольгу.
– Ты?
– Я, – Оля спокойно стояла и смотрела на нас. – Правда, только отечественные.
– Но откуда ты знаешь? – мое самолюбие было уязвлено.
– Была свидетелем однажды, вот и знаю. Даже знаю, как завести.
– Класс! – Сашка был в восторге. – Ольга, когда бросишь этого типа, я на тебе женюсь!
– Идёт. Сейчас лимузин тогда поищу для свадьбы.
– Эй, эй! Стаф! Женилка не выросла ещё! Вон, вам лимузин фирмы Жигули. Работайте, любовнички.
Ольга засмеялась и обняла меня. Потом мы окружили синие Жигули, припаркованные во дворе дома-колодца.
Оля внимательно осмотрела стекло с водительской стороны: – Проволока нужна. Что-нибудь твёрдое, длинное и тонкое.
– Как у Филина мозги, – Сашка был в ударе. – А может просто разбить стекло?
– Нет. Нам тачка не на один день нужна. Так только испортишь товарный вид. Давай ищи, что она говорит, – я толкнул друга, и мы стали осматриваться вокруг.
Через несколько минут мы снова встретились у машины со всяким хламом в руках. Ольга выбрала длинную спицу, мы по её просьбе отжали стекло, чтобы та пролезла в щель и вскоре кнопка замка под давлением спицы на тросик подскочила вверх. Затем, следуя указаниям своей «опытной» подруги, я расковырял и разобрал ножом замок зажигания. Отвёрткой этого же ножа же мы и запустили стартёр.
Мотор заревел, затем перешёл в низкое урчание и продукт автопрома был готов к использованию. Нам досталась вполне приличная и относительно новая машина. Двигатель работал ровно, и индикатор топлива показывал, что бак бензина полон, как минимум наполовину. Сашка сел за руль, переключил ручку на первую передачу и, дернувшись, заглох. Оля показала ему, как провернуть отвёрткой зажигание, и Жигули снова завелись. Попытки с пятой мой друг тронулся от бордюра и выкатил на проезжую часть.
– Жаль, Оль, что не иномарку. На этом дерьме я б и в прежнее время катался бы. Мне бы БМВ!
– Ты на этой-то пять раз заглох. БМВ…, – я залез на переднее сиденье, а девочки сели сзади.
– Вечно ты Филин все опошлишь. Ну что, с богом! – Мой друг сначала неуверенно, но, постепенно осваиваясь, повёл машину в сторону Полянки. Правила дорожного движения, ввиду неработающих во всём городе светофоров и отсутствия постовых, нас не сильно заботили. Но, вместе с тем, не хотелось привлекать лишнего внимания, поэтому Саша ехал аккуратно, и не торопясь.
Переехав по Каменному мосту через Москву-реку, мы заметили необычно большое количество людей у Боровицких ворот Кремля. Оставив машину у Манежа, мы отправились на Красную площадь.
Как в прежние времена, на мостовой у Васильевского спуска была сооружена огромная сцена, на которой стояли представители творческого созвездия страны. По периметру сцены размещалась подключенная к мобильному генератору аппаратура, и из динамиков раздавался голос известного актёра Театра Моссовета:
– … мы в вере найдем ответ на эти вопросы. В былые времена, постыдный коммунизм страны советов не искоренил в нас эту веру в непреходящие ценности. И к ним я отношу дар чувствовать руку Бога на своём плече. Общаться с ним, отдавать свою любовь, получая взамен высшее благо – проявления его любви к тебе. Мы редко ходили в церковь, пряча по углам иконки с ликом Христовым. Но чтили заповеди и молились в тяжёлые минуты о спасении своей души. И кто-то скажет, что мы просили лучшей доли, чем смерть сегодня. Я тоже думал так…. За что такое наказание? Может, человечество исчерпало лимит доверия со стороны Бога, разгневав его безудержностью своих пороков? Но вправе ли мы рассуждать о том, что этот замысел божий – ошибка?… В Библии написано: даже зло ОН обратит во благо…. Все мы, собравшиеся здесь, можем быть людьми разной веры. Но, уверен, чувствуем сегодня волю Бога единого. И думается мне, воспринять всё как благо, будет единственно правильным. Что угодно Господу, угодно всем нам. Примем проявления его воли с благодарностью в сердце. Простим всех за их грехи. Попросим об отпущении своих собственных. Давайте изменимся к лучшему, пока ещё есть время и будем милосердны друг к другу… Я люблю вас! – Актер вскинул руки вверх, и толпа охотно зааплодировала.
К микрофону подошел коллега по ремеслу выступавшего. Колоритный молодой человек стоял в яркой вязаной шапочке с гавайским орнаментом. Во время своего короткого выступления он постоянно поглаживал аккуратную бородку.
– Мне кажется, что мы вправе рассуждать о происходящем не только категориями, знакомыми всем вам. Случилось поразительное событие… Фантастическое. Не укладывающееся в рамки нашего представления о жизни. Мы размышляем над причинами, ищем рациональное зерно… Приученные Голливудом к тому, что все глобальные напасти приходят к нам из космоса, мы с радостью принимаем это на веру. Наверное, так и есть…. Но, я думаю, это лишь следствие. Традиционно многие обращаются к Богу. Ищут ответа в духовном. И это правильно! Первопричина всего мы сами. Мы,… которые держат в себе весь мир и весь этот мир состоит из нас. Тело, изуродованное ранами, умрёт, но дух продолжит свою жизнь. Как?… Можно по-разному себе это представлять. Кто-то знакомый с откровениями Кастанеды о шаманизме, там найдет ответ. Кто-то в Библии, другие в Коране, Торе, в Аюр Веде наконец. Все верования различны. Порой нетерпимы друг к другу и радикальны, но не об этом я хотел бы сказать… В любой из них вы найдете подтверждение тому, что жизнь продолжается. Благо ли это? Как всё будет выглядеть после смерти? Ищите ответ и делайте собственные выводы. Посмотрите на Индию… Я уверен, что сегодня там мало печали. Глубоко религиозные люди просто верят, что такова глубочайшая идея движения к свободе. К свободе от своих грехов через искупление их страданием. Индуизм преподносит реинкарнацию, как неизбежный процесс очищения от своих карм. Так, может, этот шанс нам, как дар – разом очистится от всех приобретенных карм, и переродиться в нечто более совершенное.… Я призываю вас не отчаиваться и верить в свое будущее. Знайте – жизнь продолжается!
И его толпа проводила оглушительным рёвом. Затем, к микрофону подошел человек в рясе и следом рядом встал мусульманский имам. Это были достаточно молодые люди. Они посмотрели друг на друга и на радость толпе пожали друг другу руки. Стоявшая позади меня пьяная девица завизжала мне в ухо, будто собралась родить от счастья. Ольга разочаровано посмотрела на меня.
– Давай останемся ещё, – я обнял её. – Куда нам спешить? Разве тебе не интересно? Побудем с людьми немного. Это теперь так редко бывает...
Она согласно улыбнулась.
Со сцены говорил православный священник:
– … почему сейчас? Бог призывает нас всех к себе, не взирая на чины и доблести, – отче застыл в позе со скрещенными на животе ладонями, прикрывая важнейшую чакру. – Исповедуйте Богу всю вашу прежнюю греховность. Идите к Богу в молитве и просите о прощении грехов. Дело каждого сегодня молиться за спасение своей души. Просить об омовении кровью спасителя Христа и просить Иисуса войти в ваши сердца. Мои братья работают днём и ночью. Приходите в храм божий, покайтесь в грехах ваших. Откройте душу Господу. Не предавайтесь грехам новым, живите в смирении и просите благой участи…. Живите с миром. На всё воля божья. Да хранит вас Господь. – Он перекрестил всю толпу разом и уступил место имаму.
Мусульманин проникновенным тенором начал говорить на родном языке, видимо, нечто подобное для своей паствы.
Сашка толкнул меня локтем: – Митинг-то санкционирован властями. Посмотри сколько вояк вокруг. Интересно, кто сценарий писал?
– Кончай ёрничать, Шур.
– Молчу, Филин… Внимаю и смиряюсь.
Глава мусульманской общины вскоре завершил свою речь, и на сцену вышел живой и невредимый Борис Гребенщиков. При появлении «культовой» личности толпа зашлась криком и визгом. Борис Борисович извлёк из инструмента квинту, другую. Гитара строила. Тогда он взял аккорд и запел «Серебро господа моего». Затем «Небо становится ближе» и ещё несколько своих замечательных песен.
Я, как завороженный, стоял и подпевал ему, покрываясь мурашками восторга от звука скольжения пальцев по струнам.
После на сцену вышел Юрий Шевчук со скрипачом из «ДДТ». Они также отыграли полдюжины хитов, и каждый из них вызывал шквал аплодисментов у публики. Я настолько растрогался, что заслезились глаза. Особенно ударной вышла «Мальчики мажоры».
Вслед за мэтрами на сцену попеременно выходили более молодые рок-музыканты и исполняли свои самые известные вещи радио формата. Все напоследок желали нам и себе удачи и долгой жизни. Толпа браталась, заливая эмоции горячительными напитками. Вся атмосфера сборища была пронизана духом пацифизма в лучших традициях ушедшей эпохи хиппи.
Ближе к финалу концерта, Сашка позвал меня к выходу: – Или мы сейчас уйдём, или мы упустим удобный момент.
Я взял в охапку девушек, и вместе мы стали проталкиваться к стоянке. Выбравшись из толпы, наша компания попала в ряды вооруженного оцепления. Милиционер с капитанскими погонами подозрительно осмотрел меня и стал нагло таращиться на Олины ноги. Я с трудом сдержал себя от того, чтобы вытянуть в его сторону средний палец на руке.
За время нашего отсутствия на капоте Жигулей кто-то столовался, позабыв два пластиковых стакана и пустую бутылку дешёвого московского вина.
– Вот гады! Всё к чужому тянет. Уж и оставить без присмотра ничего нельзя, – Сашка искренне возмущался, скидывая на асфальт следы попойки с машины, которую сам украл несколько часов назад.
Мы остановились у универсама на Люсиновской. По всему магазину стоял запах гниющего мяса и рыбы. Холодильники не работали. Приходилось внимательно изучать отметки о сроках годности на упаковках и обнюхивать свой выбор.
– Как они здесь сидят? – Ольга с сочувствием смотрела на двух молодых кассирш. – Будьте уверены, скоро ваша подруга из магазина обязательно даст о себе знать.
– Да пускай, – Сашка махнул рукой. – Я не против.
Мне подумалось, что еще пара ночей в пустой кровати, и Саша побежит сам к ней работать ночным сторожем.
Добравшись до дома и проводив девчонок в квартиру, мы с другом засобирались на первый налёт в своей жизни. Дамы были против. Пришлось выдать проникновенный монолог о неизбежности краж. Неожиданно для себя я настолько красноречиво превозносил воровство и его праведность в данной ситуации, что девчонки не выдержали и сломались. Наверное, по большей части для того, чтоб я поскорей заткнулся.
Уступив моей просьбе, Ольга нехотя накарябала на бумажке свой и Ирин размер одежды. Через несколько минут мы с Сашкой уже мчались на машине в сторону области.
Не доезжая до развилки Варшавского шоссе, он свернул направо, к небольшому спортивному магазину, расположенному в безлюдном переулке.
– Ну что? С богом?
– Типун тебе на язык, богохульник!
Я выскочил из машины и со всей силы запустил по небольшой витрине увесистым камнем, подобранным по дороге. С оглушительным звоном стекло разлетелось вдребезги, и тут же Сашка подлетел с папиной совковой лопатой и обрубил оставшиеся куски стекла по краям. Мы стремглав бросились за угол магазина и притаились под перекошенным знаком «Уступи дорогу». Сашка закурил.
– Раньше тебя бы по окурку нашли.
– Ага, а теперь тебя по запаху от задницы боязливой.
Я рассмеялся.
Прошло минут пять. На горизонте не появилось ни души.
– Ну что, пора! – мы вскочили и побежали к разбитой витрине.
Не выпуская из рук лопаты, Сашка неуклюже перемахнул через остатки двойной рамы. Я последовал за ним. Магазин состоял из двух залов, под завязку забитых одеждой и спортивными снарядами. Каждый взял по большой сумке, и мы разошлись по сторонам.
Первым делом я сорвал с вешалки спортивный костюм Ольгиного размера. Он был цветов российского триколора и, на мой взгляд, выглядел вполне прилично. После я собрал ворох женских и мужских маек и пару шортиков. Еще пара минут ушло на то, чтобы подобрать обувь.
Я свистнул Сашке: – Как у тебя?
– Нормально, Филин. Можем сваливать, – Сашка выскочил в проход и махнул мне свободной рукой.
– Давай! – Я подбежал к разбитой витрине и выглянул наружу. Все было тихо. – На первый раз достаточно. – Я перебросил сумку на тротуар и выбрался сам.
Мне пришлось помочь другу вылезти из магазина. Я принял лопату, какой-то продолговатый чехол и, следом, сумку. Забросив барахло на заднее сидение, мы рванули вниз по переулку и вскоре были далеко от места преступления.
Мой друг свернул на обочину в незнакомом дворе, и мы свободно откинулись на кресла. Сначала засмеялся Сашка, и я не смог удержаться следом за ним.
– Чёрт! Мне даже понравилось! – мой друг вытирал с глаз слёзы, выступившие от смеха. – Почувствовал себя настоящей шпаной. Просто кайф! Пара минут и готово! Но страшно было, пипец! Чего у тебя?
Я вывалился из машины и, достав с сиденья свою сумку, открыл её на земле.
– Хо-хо-хо! Неплохо, Филин. Неплохо… – Сашка, не скрывая радости, похлопал меня по плечу.
– А у тебя чего? – я вытащил Сашкину сумку и бросил её рядом со своей.
– Да вот… – мой друг открыл молнию и начал выкладывать на капот машины свой улов.
Там были: две осенние спортивные куртки – женская и мужская; кеды; несколько пар белых носок; кепка Nike; восемь пачек эластичного бинта; трусы для корректировки фигуры и на дне лежал эспандер.
– А эспандер-то тебе зачем? – я крутил перед носом упаковкой с продолговатой штуковиной.
– Да шут его знает?… Просто давно хотел себе эспандер, вот и всё.
Я усмехнулся: – Ну, ты даёшь.
Последним я вынул из машины длинный чехол и вопросительно посмотрел на Сашу.
– Смотри! – он отнял его у меня и вытащил на свет чёрную бейсбольную биту с желтой каймой у рукоятки. – А ну твари, мордой в пол я сказал! – он изобразил крутого парня и занёс дубинку над головой.
– Ну-ну, – я взял у него биту и повертел ею в руках. – Этой штукой только негров по Бруклину гонять. Но, ладно…. Ты всё равно лучший!
Довольные собой, мы сели в Жигули и поехали в город. У окружной я приметил указатель с торговым знаком Diesel.
– Давай направо.
Мой друг свернул без лишних вопросов. Рядом с открытым продуктовым магазином стояло здание почты, с торца которого висела вывеска Diesel.
– Заворачивай за почту.
– Ты уверен, Филин? Здесь открыто всё.
– Дверь в другую сторону. Один замок. Всё будет хорошо. Я обещал Оле модную одежду.
– Ты зарвался. Спалимся. Но чёрт с тобой! – он заглушил мотор за углом, укрывшись от дороги.
Я взял лопату, Саша биту, и мы выскочили на дверь магазина. Я замахнулся, рубанул совком лопаты по навесному замку, и лязг металла разлетелся по округе, как мне самому показалось, аж до Красной площади. Саша испугано воззрился на меня, но мгновение спустя, решительно стряхнув страх, замолотил битой вместе со мной по замку. Грохот стоял оглушающий.
Только после двух десятков ударов замок раскрылся и брякнулся на железную же решётку у входа.
– Вперёд, мать их! – я рванул дверь на себя, вторую за ней выбил ударом ноги, и мы влетели в маленький магазин casual одежды.
Окон в магазине не было. Свет падал только из проёма распахнутой двери. Вешалки в магазине были бережно накрыты полиэтиленовой плёнкой, отражающей скудное освещение с улицы. Нам бы сразу повернуть назад, но Саша уже понесся вглубь, срывая плёнку. Я бросил лопату и подскочил к нему на помощь.
Плёнка оказалась очень большой и, стягивая её с первой длинной вешалки, мы в результате повалили её на себя. Чертыхаясь, я поднялся с пола и бросился к другой. Саша пополз куда то в угол магазина.
Разбираясь с новым препятствием, я не сразу расслышал голос у входа.
– Руки за голову и к стене!
Я обернулся и разглядел в проеме массивную фигуру мужчины лет сорока в фирменной форме охранника.
– Даже не думай, парень, – он держал в руке резиновую дубинку и покачивал ею. Мой ополоумевший взгляд, видимо, предрекал разные проблемы, поэтому охранник занял боевую позицию, наклонив плечи к земле и широко расставив ноги.
– Дайте уйти, – я только и смог выдавить из себя.
– К стене парень, или я…
Но охранник не успел договорить. В магазине было темно, что и сыграло нам на руку. Саша, притаившийся в углу и не замеченный мужчиной, неожиданно с криком вылетел на него, обрушив, что есть мочи, биту на плечо охранника. Раздался противный хруст и тот с визгом вывалился наружу. Мой друг снова размахнулся и со всей дури рубанул битой по колену несчастного. Истошный вопль вновь разнесся по улице. Саша замахнулся вновь, но я успел опомниться и сбить его с ног, пока он не убил мужика.
Где-то совсем рядом раздался звук милицейской сирены.
– Дёру! – я схватил поднимающегося друга и потащил за собой к машине.
Саша распахнул дверь, забросил своё боевое оружие внутрь и схватился за руль.
– Ну! – я кричал на него.
Он растеряно стал искать мой нож, чтоб завести машину: – Зачем же я её глушил? Зачем?... – Саша рылся под ногами.
– Стаф, давай её бросим! Уйдем так.
– Подожди. Зачем же я… – наконец он сообразил и резко сунул руки в карманы штанов: – Есть!
Мой друг выхватил нож и тут же его выронил из предательски дрожащих рук. Сирена зазвучала уже, похоже, у продуктового магазина. Раздался характерный звук из рации на приборной панели.
– Ну же, Шура, давай!
Саша поднял нож, глубоко вздохнул и точно поместил жало отвёртки в замок. С полоборота машина завелась.
– Дава-а-ай! – под мой крик, друг вжал педаль газа, и Жигули рванули вниз по улице. Обернувшись, я заметил, как вышедшие из милицейской «девятки» двое сотрудников, побежали обратно к своей машине.
– Жми, Шура, жми!
Уверен, что никогда раньше мой друг не перемещался с такой скоростью. Он умело проходил повороты, удаляясь на спасительное расстояние от погони, которую мы, слава богу, пока и не видели. В районе Каширки Саша свернул в плотные дворы пятиэтажек.
Повиляв метров пятьсот, он остановил Жигули у неизвестного подъезда.
– Валим скорей! – Саша выскочил из машины. Мы забрали сумки и биту.
Пробежав еще вглубь домов, я кивнул на старую давно брошенную развалюху с прохудившимися колесами: – Прячем вещи в ней.
Я вскрыл замок багажника ножом и, выкинув из него забытое вонючее тряпьё и запаску, мы положили новенькие сумки. Туда же последовала и бита. Перед тем как закрыть багажник Саша напялил на себя новую кепку и одел фирменную олимпийку. Я скинул прежнюю куртку и заменил её новой спортивной с логотипом Адидас. Несколько сменив облик, мы закрыли багажник и спокойно двинулись пешком в направлении ближайшего метро.
У станции не наблюдалось никакого ажиотажа. Хоть мне и померещился пристальный взгляд на наши физиономии двух ребят в военной форме. Но никто нам не свистнул. Скверно начавшееся дело, похоже, благополучно разрешилось для наших шкур.
В квартире нас заждались. Девчонки оценили новую кепку Астафьева, как только тот ступил на порог. Но затем я поделился нашими приключениями, и благожелательность в тоне Ольги испарилась. Она крыла нас на чём свет стоит. И хоть, я отдавал отчет, что за дело, все-таки, отмечал некий перебор в эмоциях. В конце концов, риск был оправдан. К тому же кончилось всё не так уж и плохо. По большому счету жаль было только героически поломанного охранника, да запалённые Жигули. О чём я не преминул сказать Оле, присовокупив к тому аксиому, что опыт обогащает. Даже такой. Однако, снисхождения так и не получил.
Впрочем, досада её быстро миновала, особенно после початой водки, которой мы отметили свой успех и целость собственных задниц, бывших на волосок от гибели. Страх прошёл, и теперь казалось, что нам по плечу такие дела. Стоит лишь не дурить и уделять время банальному планированию, и тогда успех неизбежен. Тем более моей Оле требовался обширный гардероб, включая такие интимные вещи, как нижнее бельё. Я не видел причины, почему могу лишить её права иметь всё необходимое для жизни. Если по чьей-то прихоти нас ограничили в возможности оплатить товар, я его заберу без спроса. И гори прежняя мораль синим пламенем. Новые условия – новые методы их решения. И на прямой вопрос Ольги, обещаем ли мы больше не грабить магазины – я решительно ответил нет. Обещать не буду. Непокорность была, как мне показалось, оценена отрицательно, но само намерение жертвовать ради неё наверняка Оле понравилось.
Хмель вновь размыл границы оценки реальности и, каким бы это ни казалось странным в нынешних обстоятельствах, но я чувствовал себя абсолютно счастливым человеком. Мой друг и моя любимая девушка были постоянно рядом. Довлеющие над нами обстоятельства, в этот вечер остались где-то за окном. Как хорошо было бы остановить время.
После первого за прошедшую неделю настоящего домашнего ужина, мы отправились в гостиную.
Оля сблизилась с Сашкиной сестрой. Она внимательно следила за ней и всеми силами помогала справиться с последствиями испытанного шока.
Несмотря на кажущееся благополучие наших душ, невозможно было не замечать приступы боли моих друзей. Время от времени Сашка становился вдруг замкнутым и искал возможности уединиться, с тем, чтобы предаться своим переживаниям. Как Ольга ни старалась не показывать виду, что страдает от разлуки с матерью, я знал, что это не так. Весь вид Сашкиной сестры говорил за себя о пережитой ею ужасной драме. Мне оставалось только надеяться на то, что время притупит эту боль. Я сам испытал похожее. Время разбавит горечь потери, и мы примем это как должное.
Мы обсуждали состоявшийся концерт, услышанное по радио и, конечно же, наш первый налёт. Договорились и о том, чем займемся на следующий день. Решено было навестить торговый центр и обчистить его в соответствии с утверждённым списком необходимого барахла. Затем навестить Ольгину мать и моего соседа, отвезти им продуктов и, по возможности, чем-нибудь помочь. Во избежание неожиданных маневров со стороны Раисы Георгиевны, Оля согласилась не оповещать её о нашем визите заранее.
Оставаясь заинтересованными лицами, мы включили телевизор и обратили к нему свои взоры. Работал только первый канал. За очередными репортажами о наведении порядка в стране последовало интервью, героями которого стали: Отец Терентий, присутствовавший сегодня на сборище, и популярный литератор, писатель детективных романов постсоветского периода.
Священник сидел в строгом сером костюме. Приосанившись, он глядел на журналиста, совершенно игнорируя объектив камеры. С него беседа и началась:
– Признателен за приглашение. Всегда рад возможности пообщаться с большой аудиторией, особенно сегодня, – он размеренно говорил, по средне-русски растягивая букву «о». – Нам воистину выпала уникальная возможность стать свидетелями потрясающих воображение событий. Безмерно трагичных и, в равной степени, беспримерно судьбоносных для человечества.
Интервьюер: – Батюшка, вы… э-э-э… можете сегодня сказать нам… как на ваш взгляд, что происходит?
Священник: – Признаюсь, сложно дать с определённостью ответ на ваш вопрос. В оценке происходящего для меня, очевидно, обратиться к Апокалипсису. Ожидаемое из века в век преобразование жизни на Земле берёт истоки от пророчеств о конце света. Трагический конец по воле божьей. Можно ли сегодня объяснить причину?… Полагаю, да. Это наказание человечества за его грехи, за безудержность его страстей, за порочную веру в свою безнаказанность и строптивость.
Интервьюер: – Тогда, допустим… разрушения, потоп, огонь…. Но не удивляет ли вас столь странное появление этого… феномена? Все эти вскрывающиеся раны на телах людей? Изменившиеся свойства крови?
Священник: – Обратимся к истокам…. Создав мир во всем его многообразии, Бог сотворил человека по своему образу и подобию. Человек был наделён разумом и свободой выбора. И, к несчастью, он выбрал вражду и начал уничтожать мир, который был дан ему для сохранения. Как трактовать следствие этого?! Бог наделил человеческие тела всем необходимым для противления хворям. Не показалось бы странным, что теперь он убрал одну составляющую…
Писатель: – Просто убрал эту функцию, как стёр из бытия…. Ну, словно бы, лишил всех слуха, как змей?
Священник: – Можно и так сказать. На всё воля Господа. Мы не берегли тело, дарованное нам Господом Богом. Люди думали о своей вечности и отвернулись от заповедей. Невзирая на это, Бог любит людей, и сегодня он заставил их вспомнить о своём начале. Грешники воочию убедились до чего они довели тело божье, его дар. Эти войны, насилие…. Многие ли думали о самосохранении, заботе о ближнем своём – таком же человеке, заблудшем в царстве порока? Нет! Из века в век человек пренебрегал целостностью своего тела. Из-за алчности, похоти, греховных удовольствий. И, что теперь? Задумайтесь…. Настал момент для прозрения. Не осталось никого из равнодушных к жуткой трагедии. Ещё не поздно спастись. Бог не оставил нас. Он продолжает любить людей, и всё что делает сегодня, он делает тоже из любви. Будьте и вы благодарны ему за все содеянное ради человечества. Для получения спасения души необходимо лишь полное раскаяние. И Бог всегда проявит милосердие ко всем, кто придёт к нему и попросит о помиловании и прощении.
Интервьюер: – Только ли грешники, батюшка, испытали на себе гнев божий? Многие уже умерли, а многие ещё продолжают жить и могут жить долго. Однако посмотрите: Патриарх русский, глава Ватикана – Папа… все они к сегодняшнему дню скончались от нового недуга.
Священник: – Все люди грешны. На Земле нет ни одного человека, который бы никогда не согрешал. И неважно, когда ты оставишь этот мир: сегодня, завтра, через год или двадцать лет. Важно, каким ты уйдешь. Благодарность любящему Богу, что он не оставляет людей без надежды. Бог показал нам путь, следуя по которому каждый может получить спасение. Смерть не есть зло. Для многих она благо, другим наказание. В Ветхом Завете говорится о необходимости пролития крови и неизбежности смерти для искупления греха… Как вы верно говорите, сегодня Бог призвал к суду не всех, ведь мы ещё живы. Но уверяю вас, придет, безусловно, и наш черед. Возможно, скоро. Тогда, когда это будет угодно Господу. И у всех оставшихся в живых есть ещё время на то, чтобы изменить себя. Покаяться: исповедать свою прошлую греховность, признать Иисуса Христа властелином жизни кающегося и поручить ему своё будущее. Это время даровано нам на то, чтобы вспомнить свою жизнь и отказаться от всего дурного. Начать жить по законам божьим и смириться. Мы не можем изменить его замысел, многие могут лишь попытаться стать праведниками, благочестивыми людьми. Услышьте слова Иисуса: «Кто любит меня, тот будет поступать как я учу, и того будет любить мой отец, к тому мы придём и у того будем жить».
Интервьюер: – Значит ли это, Отец Терентий, что люди не должны сейчас бороться за свою жизнь? Ведь не секрет, что идёт серьёзная работа над тем, как остановить действие этого… этой болезни.
Священник: – На все воля божья… Да и подумайте сами… На протяжении последних лет люди вознамерились обмануть самих себя. Человечество посягнуло на законы мироздания, приняв на себя ответственность за изменение природы человеческой. Стали совершаться кощунственные операции по пересадке органов в теле, изменение пола, вживление всяких чужеродных имплантантов, криостаз . А клонирование?! Неужели люди вознамерились взять на себя право божье даровать жизнь по своему разумению?
Писатель: – Это рассердило небеса. Я полностью согласен – люди зарвались в своём стремлении доказать собственную значимость и независимость. Материализм – вот что победило в разумах представителей человечества. Но спасение жизни, отче?… Если это возможно, почему бы не попробовать?! Прогресс, с которым человечество перешагнуло очередной рубеж пошло ведь во благо? Вспомните, ещё каких-то триста лет назад средняя продолжительность жизни людей на Земле составляла всего тридцать-сорок лет. Теперь, благодаря достижениям науки, люди получили шанс продлить свои дни. Мы победили многие болезни, стремимся отказаться от вредных для здоровья привычек, успешные опыты в хирургии. Всё это делалось опять же во благо телу, дарованному Богом. Мне кажется, люди заслужили удовольствие задержаться в этом мире подольше?
Священник: – Вы заблуждаетесь. Человечество победило болезни восемнадцатого века, приобретя взамен болезни двадцать первого. Сколько людей в мире ежедневно умирало от СПИДа? Случайно ли появление таких эпидемий?… Да, я согласен с тем, что мы вправе лечить тело, дарованное нам, но далеко не любыми способами. Господь сам оставит нам жизнь, если сочтёт нужным. Почему люди так боятся подчиниться божьей воле?!… Иисус задавался вопросом: «Почему вы зовете меня: Господи, Господи, а не делаете того, что Я говорю?» Ведь когда у нас есть вера, мы уже знаем, что спасены. Обратитесь к многовековому опыту верующих. Это легче, чем постоянно противопоставлять себя истине, доказывать что-то…. При этом ведь никто не возражает против того, что он живёт по карте судьбы. Люди падки на всевозможные гороскопы, которые заранее предсказывают их дни и слепо верят в то, что так и будет, потому что это их СУДЬБА! Ходят к гадалкам, чтобы узнать, что уготовано им в будущем. Так почему, когда дело доходит до неудобного для них витка линии этой судьбы, они встают на дыбы и отрекаются от Бога? Не легче ли смириться, поддаться божьему замыслу и обрести счастье?… Счастье жить по Его вечным, а не преходящим законам.
Интервьюер (обращаясь к писателю): – Вы, наверное, слышали о гипотезе влияния космических тел на начало катастрофы? Если да, то, как вы прокомментируете это?
Писатель: – Как писателю, мне эта точка зрения ближе и понятнее. Наука неоднократно доказывала, что положения планет имеет прямое влияние на происходящее с Землёй, на Земле. Однако, здесь такое странное проявление…. По правде, не знаю даже как комментировать такие последствия. Скорее, это нечто из области духовных учений. Мне кажется, вряд ли сегодня имеет смысл всерьёз рассуждать на эту тему из-за того, что самое худшее уже свершилось. Мы не можем повлиять на первопричину. Надо признать, что мы не можем и утверждать что-либо относительно источника бедствия. Однозначно лишь можно сказать, что это закат эры человечества. И этот закат покрыт тайной.
Интервьюер: – Святой отец, как вы считаете, что нас всех ждёт в ближайшем будущем?
Священник: – Мне не дано этого знания. Верю, что остались провидцы, наделённые божьим даром видеть течение событий. Я знаю лишь одно,… верю, что мы должны нести свой крест, блюдя законы нравственности, покуда Бог не призовет нас к себе. Люди не должны предаваться анархии и разгулу преступности. Всем нам нужно, прежде всего, оставаться людьми и заботиться о продолжении жизни, достойном человека. Беременные женщины должны рожать детей. Мужчины работать и беречь свои семьи…
Писатель: – Минутку, батюшка… Вы говорите о том, чтобы женщины рожали детей! Но не кажется ли вам, что это прямой путь к самоубийству. Ежели сегодня женщины умирают от начавшейся менструации, неужели, роженица сможет остаться в живых после появления ребенка на свет? (Я заметил, как Ольга побледнела при упоминании о менструации)
Священник: – Это сложный вопрос…. Я же говорю об уже беременных женщинах, которые носят в себе безгрешное дитя. Оно имеет право на жизнь и, может быть, только именно эти дети останутся после всего на Земле продолжать человеческий род. Новую жизнь угодную Богу.
Интервьюер: – Спасибо Отец Терентий. И последний вопрос к вам (он повернулся к мастеру детектива): у вас не возникает идеи описать происходящее, как некую хронику событий жизни на Земле?
Писатель: – Если честно, мне сейчас не до этого. Я… остался вдвоём с маленьким сыном и вынужден, прежде всего, заботиться о нашем существовании. Быть может, позже,… когда все… м-м-м… уляжется? Не знаю.
На этом интервью кончилось. Ольга о чём-то шепталась с Ирой. Мы с Сашкой, молча, отдыхали, откинувшись на диване.
Вскоре пришла пора готовиться ко сну. Ребята ушли к себе, и мы с Ольгой остались наедине.
Натешившись любовью, я лежал в постели, незаметно погружаясь в сон, когда Оля толкнула меня локтем: – Андрюш, послушай… Это очень серьёзно.
– В чем дело, милая?
– Сегодня с экрана упомянули о менструации,… – сонливость мгновенно прошла, и я насторожился. – В общем, у меня через пять дней вроде как должны начаться месячные.
– Эх! – Я схватился за голову. – А что можно сделать, чтобы, ну,… избежать этого?
– Мне известно только два способа: это таблетки и забеременеть.
– Ты считаешь…
Она помогла мне не продолжать: – Я считаю, что второе вряд ли подойдет. Пойми, ты мне очень дорог, я даже,… наверное, я снова влюбилась в тебя по уши. Именно поэтому я не хочу рисковать. Во-первых: это может не сработать, а во-вторых, такая огромная ответственность мне сейчас не под силу. Ещё неизвестно, что будет со мной завтра, а тут ребенок…. Нет. Это просто утопия.
– Я всё понимаю. Завтра же найду любые таблетки, которые тебе нужны.
– Спасибо, – Ольга поцеловала меня и обняла. – Я поговорила с Ирой. У неё очень скоро возникнут такие же проблемы. Так что рассчитывать надо на двоих. Надеюсь, что у меня дома остались эти штуки.… Завтра мы должны съездить к маме.
– Ну конечно. Как и договорились. В полдень отправимся все вместе к ней.
Мы лежали, молча, разглядывая причудливые тени на потолке и размышляя каждый о своём. Сквозь лёгкую тюль голубоватый свет полумесяца рисовал мне знакомые образы. То из пятна тени передо мной появлялась стая ворон, и я слышал их неутешительные крики. То дракон раскрывал ужасную пасть, и потолок дрожал от его рыка. То люди клялись отомстить мне за их страдания. Несмотря на огромную усталость в теле, уснуть я так и не смог.
Я накинул рубашку на плечи и сел с дневником у окна.
«Ночь с 21–го на 22–е сентября. Итак. Я вновь радуюсь возможности раскрыть дневник и писать.
Прошло всего пять дней с начала этой катавасии, а мне кажется, что уже прожит век. Счастливое детство безвозвратно ушло. Я чувствую, как все мы изменились и сейчас сложно судить, в лучшую ли сторону. Я заматерел. Ощущаю, как во мне укоренился этот стальной жест, на который нанизаны, казалось, несвойственные мне раньше твёрдость и решимость. Способен ли я сейчас убить человека, стоящего на моём пути? Пожалуй, да. Рискнуть оторваться от всего и кинуться в неведомое? Теперь не знаю.
Я размышляю над возможными причинами охватившей всех нас болезни. Настолько странными выглядят изменения, произошедшие с нами… Моя кровь, кровь Оли, Сашки,… да всех людей, уже совсем другая. Страшно. Мы все боимся острых предметов. Я беру в руки нож, словно бомбу замедленного действия. Осторожность, и ещё сотню раз осторожность – вот что постоянно стучит в мозгу каждого из нас. Жить стало опасно как никогда. И всё же оставаться в живых это прекрасно. Я не знаю, что ждёт нас после смерти. Может, продолжение бытия в райских кущах, может второе рождение в совсем другом мире? А может и Дантовы круги Ада. Мне, судя по всему, придётся спуститься как минимум до середины, а значит, гореть и скулить от мук. Это вопрос веры… Но я ещё не закончил свои дела на этом свете. Мне хорошо, чёрт побери, жить. Я люблю жизнь даже в таких обстоятельствах. Мне лучше, чем до начала всего этого. Лучше…
С каждым днем я всё меньше остаюсь материалистом и все больше обращаю свой взор к духовному. Почему-то я более всего склонен считать, что причина происходящего кроется в некой таинственной сфере идеалистического. Должна же существовать бесконечность в этом мире. Как ещё объяснить оказываемое влияние на нас высшего разума. Точка зрения священника мне близка. Есть ли другие мнения на этот счёт у людей иной веры? Я считаю, что мне следует прислушиваться ко всему, чтобы составить свое собственное мнение. Читать и делать выводы.
А пока, я прощаюсь на этом. Абсолютно уверен, что до следующей встречи.»
Я спрятал дневник и залез под одеяло. Теперь должен прийти сон. И он был.
11.
Сон: рождение теней.
Мне снилось, как я ехал в пустой грязной электричке. Я сидел у окна и смотрел, как перед моими глазами проносятся измученные лица людей, стоявших у кромки придорожной насыпи. Каждый из них безмолвно вглядывался в моё лицо и провожал взглядом. Проезжая мимо бесконечного ряда людей, я с изумлением разглядывал их сквозь призму грязных разводов на стекле.
Они стояли у дороги: кто в дорогих костюмах, кто в оборванном тряпье, болтающемся на теле. Здесь были мужчины и женщины, старики и дети. Все они, казалось, покачивались от волны воздуха, который на них гнал поезд. Однако, несмотря на очевидное различие между всеми этими людьми, мне со временем стало казаться, что в чертах их лиц присутствует что-то общее. Скорее даже в чём-то неощутимом, в их душах, во всей их сущности. И чем дальше я смотрел на них, тем всё очевиднее для меня становился тот факт, что всё это многообразие людей просто обман. Это был один человек. В разных обличиях, но, вне всякого сомнения, один и тот же человек.
И вдруг, как молотом по наковальне, в голову стукнула догадка. Всё это Я! Все эти образы – это мой образ, размноженный до бесконечности и включающий в себя все возможное разнообразие человеческого типажа. Я отшатнулся от окна и переметнулся на другую сторону вагона. За исключением различий в природном пейзаже, по другую сторону поезда я наблюдал зеркальное отображение нескончаемого людского потока, состоящего из моих двойников. Я видел себя младенцем и, рядом стоящим, немощным стариком. Молодой женщиной и старухой. Я буквально ощутил всем нутром, что все они являются частью меня и, в равной степени, я являюсь неотъемлемой частью всех них.
Не в силах более выдерживать колоссальное напряжение, я упал на пол электрички и прижался лицом к линолеуму. У носа валялся растоптанный окурок. Куча мусора шевелилась под креслом. Я начал медленно и размеренно дышать, прикрыв нос ладонью. Вскоре удалось восстановить дыхание и успокоиться.
Через какое-то время, я почувствовал, что поезд начал подъём. Мне на голову посыпались пустые бутылки, обёртки, огрызки и прочая дрянь. Я поднялся с пола и тщательно отряхнул налипший мусор. Я делал это долго, намеренно оттягивая время для взгляда в окно. Обманывая сам себя, я надеялся выиграть минуты, в течение которых картина снаружи могла измениться.
Наконец я поднял голову. Электричка с гулом неслась по все вырастающей узкой насыпи, оставляя по бокам испещренные бороздами поля. Я выглянул в окно и посмотрел вниз. До земли было не ниже сотни метров. Мои люди у дороги остались позади. Крошечными конусообразными стайками.
Я расслабился и откинулся на спинку сиденья, вжимаемый в него тягой поезда. Откуда-то с потолка вагона раздался пронзительный звонок. Затем ещё один, и ещё один, и ещё…
12.
Снова мама. Сосед и его неожиданное предложение.
Настойчивая трель будильника под ухом разбудила меня от яркого сна. Я промахнулся мимо кнопки на корпусе и случайно скинул увесистое тело будильника на пол. Тот звякнул напоследок и затих, оскорблённый в лучших чувствах.
– Куда?... Сколько времени? – Ольга сладко потягивалась, укрывшись по нос в одеяло.
– Слишком рано для тебя. Отдыхай.
Я заставил себя подняться и натянуть штаны. Распахнув дверь в комнату друга, я увидел его сидящим на кровати с сигаретой в зубах.
Он посмотрел на меня красными припухшими с недосыпа глазами: – Ну что? Пора?
– Пора.
С вечера мы условились с Сашей выбраться не позднее пяти утра в город. Подыскать новое транспортное средство, забрать оставленное накануне барахло и присмотреть по дороге что-нибудь из новых объектов. Договорились сделать это незаметно для девушек. Преподнести сюрприз, так сказать.
Натянув на голову капюшон толстовки и закинув за плечо рюкзак с инструментом, я быстрым шагом удалялся следом за другом к юго-западу города. Минуя километра три пути, мы начали присматриваться к оставленным у домов машинам. В приоритете были покрытые пылью и грязью, а значит давно не востребованные автомобили. Более того, Саша уже не желал отечественного, а требовал иномарку. Да еще с приличными данными.
– Смотри, Стаф! Ты БМВ хотел, – я указал на БМВ Е–30 древней серии, стоявшей у крыльца. – Я слышал про них, резвые лошадки.
– Давай.
Он подскочил к водительской двери, вытаскивая на ходу вытертую старую алюминиевую линейку. Я нажал на стекло, и тут же в рассветной тишине разнесся противный звук сигнализации, короткими выстрелами режущий воздух и наши внутренности вместе с ним.
Мы стремглав понеслись подальше от этого места. Уже в соседнем микрорайоне Саша остановился рядом с Форд Эскорт универсал. Просторная тачка. Я не знал его модельный ряд, но по виду трехлетняя, не более. Неброского тёмно-синего цвета, на механике. Грязная, с заляпанными цвета асфальта номерами. Саша присмотрелся к приборной панели.
– Лампочек мигающих не вижу. Давай её!
Я отжал стекло, мой друг ловко запустил за уплотнитель линейку и через несколько секунд кнопка запора выскочила внутри.
– Ну, давай…, – Саша быстро нырнул в салон, я перебежал на другую сторону и плюхнулся с ним рядом в открытую пассажирскую дверь.
Быстро орудуя инструментом, мы сняли пластиковый кожух с привода руля. Саша вытряхнул провода и, чётко следуя инструкции изученной им вчера в интернете, замкнул голые концы на замке зажигания. Мотор заработал, и мы скорей тронулись подальше от места преступления.
Всю дорогу мы разорялись словами на тему ретроградства с действующими порядками. На кой ладан сдались мёртвым и даже их родственникам прежние вещи?! Я объяснил бы ещё это желанием не подать повода к анархии и мародерству, если бы та же власть организовала из своих рук раздачу вещей, техники, инструментов, машин, самым нуждающимся! Ведь в действительности бесхозного добра образовалось в избытке.
Но увы, за века в России так и не прижились социальные традиции. Вся её история говорит за то, что личные качества добродетели россиян, видать, настолько мизерны, либо подавляемы самим человеком, что чем выше он забирается по статусному ранжиру, тем ниже в нем становится человечность. Чем хуже у других – тем уютнее самим за их счет.
Итак, мы мчались к вчерашним местам. Саша освоился в новой машине и беспрестанно хвалил её, безжалостно унижая родные Жигули. За несколько минут мы добрались до заброшенного авто со своими вещами, забрали их и направились в сторону юга города к Марьино. На часах было начало седьмого утра. Город ещё даже не начал просыпаться.
Обнаружив двух этажное здание торгового центра, мы объехали его вокруг. Убедились в отсутствии охраны и патрулей в пределах видимости. Остановились рядом в пожарным выходом. Замок был в самой двери, за стеклом которой мы видели и железную решетку.
– Как договаривались, – Саша достал долото, приложил его к личинке замка и сильно ударил по долоту молотком. Замок выскочил внутрь магазина как пробка. Я засунул в дырку монтировку и отжал дверь от створок. Замок окончательно развалился и высыпался наружу и в полость самой двери из дешёвой нержавейки.
Затем мой друг сбил ударом долота навесной замок на железной решетке. Мы закрылись изнутри, сунув в ручку монтировку, и отправились на дело по разным сторонам магазина.
Спустя отмеченные десять минут, мы встретились у взломанной двери с полными сумками за плечами. Пригляделись через грязное стекло двери. Все чисто. Ещё спустя десять минут мы мчались по направлению к дому далеко-далеко от выставленного магазина. В прекрасном настроении, подпевая музыке из мощных динамиков краденой машины.
Не доехав пару кварталов до дома, мы заметили двух ребят в военной форме, непринужденно беседующих на скамейке у сквера. Я помахал им рукой из окна.
– Ты что делаешь?! Жить надоело? – крикнул Сашка.
– Не нервничай. Им плевать на нас и на это добро, – я кивнул на полные сумки. – И вообще, мне жаль этих ребят.
– Ну, конечно. Жаль ему …
В подъезде я обратил внимание на новый неприятный запах, распространившийся по дому. Вспомнилось сразу, что нечто подобное витало в квартире Сашкиных родственников, когда мы забирали Иру. Чем дальше мы поднимались по лестнице, тем навязчивее становился этот противный дух.
– Я ещё утром обратил внимание на это, – друг словно читал мои мысли. – Это разложение. Гниют трупы, оставшиеся в квартирах.
– Жесть!
– Ещё бы! А дальше хуже будет.
– Кончай ты, Саш. – Я на мгновение представил себе, что этот запах усилится и заполонит всё вокруг, проникнув в нашу квартиру. От отвращения меня передёрнуло. – Мы же не можем их всех вынести. Надо что-то решать.
– Однозначно.
Мы ввалились в квартиру. Скинули добычу у порога, разделись и крадучись по-тихому разошлись по своим комнатам. Ольга сладко спала. Я обнял её, та поворочалась и спала дальше.
После завтрака мы преподнесли девочкам наш сюрприз. Все остались довольны. Хоть Оля и дала дежурный нагоняй за отлучку без спроса и за, как она выразилась, неоправданную глупость. Но, так или иначе, она уже, похоже, смирилась с тем, что в ситуациях, подобных происшедшей, да и в других схожих, я решаю сам за себя. Мне казалось важным это продемонстрировать именно сейчас.
Освоив новый гардероб и пребывая в прекрасном расположении духа, все вместе мы отправились к дому Оли. В подъезде я посмотрел на Сашку: «Ты чувствуешь?». «Конечно!». Поводом для бессловесного диалога стал знакомый запах гнилого мяса. И если Ира, видимо, воспринимала его как должное, то Ольга попросту предпочла не говорить с нами об этом. Я думаю, пока.
Спустя минуту после того, как мы постучались, Раиса Георгиевна появилась в дверях. Передо мной предстал совсем другой человек, в отличие от напыщенной дамы, грациозно опиравшейся на трость в момент нашего последнего свидания. Ныне на пороге, облокотясь о косяк, стояла измождённая женщина, не успевшая прикрыть свои многочисленные морщины и страшную синеву, под слоем макияжа. На её теле, как на вешалке болтался просторный халат, увы, почти не скрывающий от посторонних глаз многочисленные повязки. Лицо осунулось, и было обезображено беспорядочно наклеенными пластырями, окрашенными в бледно-жёлтый цвет йода. Мне показалось, она скинула с десяток килограммов за прошедшие два дня.
– Мама! – Ольга бросилась к матери и стиснула её в объятиях.
– Оленька! – мамаша, превозмогая боль, растянула изувеченный рот в улыбке. – Ты пришла! Наконец-то.
– Боже!… Что же с тобой стало? – Оля заплакала.
Взгляд матери встретился с моим. Промелькнула искорка ненависти: – Я ничего. Ничего. Справляюсь, как и обещала. – Она попыталась оттолкнуться от дверного косяка и, завалившись назад, неуклюже втащила Олю в квартиру за собой.
Раиса Георгиевна, охнув, приземлилась на пуфик в прихожей и внимательно осмотрела нас, оставшихся за порогом. Её глаза не утратили привычных им скепсиса и надменности. Она просветила как рентгеном Сашу, Иру и, в особенности, меня: – Ну что же вы стоите?… Заходите, сделайте одолжение.
Мы, по очереди переступая через порог, вошли в квартиру. Ольга проводила мать до кровати, уложила её и села на край рядом. Она, не переставая, всхлипывала и кляла себя за то, что бросила мать. Я старался не смотреть на них обеих, ощущая свою вину за происходящее, и горел желанием, как можно скорее испариться из этого дома.
– Что нужно сделать? Чем тебе помочь? Что я,… что все мы можем сделать? – Оля гладила маму по голове.
– Сейчас… уже ничего. Просто посиди рядом. Не оставляй меня одну, хотя бы минуту.
– Я тебя вообще не оставлю больше. Я останусь с тобой, понимаешь?! Мы привезли продуктов для тебя. Я сделаю обед и, как прежде, мы с тобой,… мы будем вместе.
– Не давай таких обещаний. Ты очень эмоциональная девочка, – мать поцеловала Олины руки. – Я очень рада, что ты пришла. Очень…. Так сразу стало легче на душе. Я люблю тебя, Оленька. Так приятно быть с тобой рядом. Но,… тебе нужно совсем другое. Да-да, моя милая…
– О чем ты?
– … тебе надо быть рядом с ними, – она кивнула в нашу сторону. – Я думала об этом. Ты должна продолжать жить, как ты того заслужила. Он прав, – мамаша ткнула дрожащим пальцем в меня. – Я всегда думала больше о себе. Теперь мне нет нужды продолжать эту бессмысленную гонку. Я умираю.… Ты же видишь?! Прости меня за всё и иди с богом.
– Нет! Мама, ты не умрешь! – Оля упала на неё и снова зарыдала. – Нет! Нет! Нет!
– Да, моя дорогая,… – по сухой щеке матери скатилась слеза. – Ты должна. Мне трудно сказать тебе обо всём, вот так,… – она прижала к себе дочь и вновь посмотрела на меня. – Вы не могли бы, оставить нас наедине?
Сашка выжидающе обернулся в мою сторону. Я осторожно подошёл к Ольге и положил ей руку на плечо: – Мы сейчас уйдем и вернёмся через час. Чтобы ты не решила, знай, я пойму. Я люблю тебя. – Я поцеловал её, и мы ушли из квартиры, оставив их одних.
Выйдя на улицу, я прислонился спиной к стене дома и вдохнул полной грудью свежий осенний воздух.
– Ты считаешь, мы правильно сделали, что оставили её там? – Сашка привалился рядом и закурил.
– Я ещё ничего не решил.… Сейчас об этом бесполезно рассуждать. Я бы ничего не изменил. Подожду, что Оля сама решит. Чёрт! И потерять её не могу… Ну, да ладно, будь что будет. Мы ещё посмотрим чья возьмёт.
– Как знаешь, – Сашка взял за руку сестру. – Поедем?
– Конечно, поедем, – я обнял своих друзей, и мы пошли к машине.
Мы отправились дальше к моему дому, заскочив по дороге за продуктовым пайком и для соседа. На часах был почти полдень. Под колесами Форда шумел плотный слой облетевшей листвы. Я смотрел по сторонам и подмечал всё большее и большее число разбитых окон в зданиях, в том числе и жилых домов. Мусор и крысы, нагло шествующие по асфальту. С каждым днём всё более запущенным становился родной город.
За окном автомобиля проносились люди. Как казалось, их количество не убывало. По сравнению ни с вчерашним, ни с позавчерашним днем. Судя по всему, в Москву начали добираться гости из других областей страны на замену умершим. И по сравнению с положением, существовавшим до начала эпидемии, теперь меня это только радовало.
Рядом с моим подъездом дорогу перегородила тёмно-коричневая Тойота, распахнувшая двери, словно широкие ладони, и мигающая аварийными огнями. Из задней двери Тойоты торчал мужской зад, обтянутый в тёмные джинсы.
Мы остановились у тротуара и вышли наружу. Я подошел к иномарке, как раз в тот момент, когда мужчина выползал с сиденья машины. Он отряхнулся и встал в полный рост.
– Олег Петрович! – узнав своего соседа, я обрадовался неожиданной встрече на улице.
– Андрюша?! Очень рад! – он схватил меня за руку и бодро пожал её. – Как вы поживаете? Как оказались здесь?
– Я к вам приехал. И со мной мои друзья, – я представил ему подошедших Сашу и Иру.
– Очень приятно, молодые люди, – сосед всем пожал руки. – А я вот решил сменить место проживания. Признаться, звонил по телефону, оставленному вами, Андрей, и вчера и сегодня, но никто не отвечал и я, часом, заподозрил неладное,… но теперь рад видеть вас в полном здравии!
– Мы редко бываем дома. Только вечером, пожалуй. И автоответчик ваш нам так и не послужил. Как стали отключать днём электричество, мы его и не ставим. А сейчас решили вот вас навестить, везём вам продукты,… – я мельком заглянул на сиденье машины соседа и заметил несколько пакетов с едой из универмага. – А вы далеко?
– Не очень, ребята… Вы знаете, Андрюша, ваш последний визит пробудил у меня стремление к жизни. Я осмыслил своё положение и решил всё изменить. Несмотря на бесконечное одиночество, свалившееся на мои плечи, мне надо жить. Во мне проснулась тяга к чему-то новому, одухотворённому, способному притупить боль воспоминаний. И огромную роль в этом сыграли вы…
– Перестаньте, – я махнул на него рукой.
– Вы, именно вы. Я не преувеличиваю, поверьте мне, – он открыто улыбался в лицо, и я не мог не улыбнуться в ответ. Бросил взгляд на своих друзей; те тоже благодушно слушали мужчину. – Позвонил своему приятелю. Тишина. Съездил туда – он, к моему огромному сожалению, мёртв. – Улыбка с лица Скворцова исчезла. – И тогда,… я позаимствовал у него ключи от загородного дома. Хочу провести остаток своих дней на воле, без привычного окружения, тяготящего меня. И знаете что? – Олег Петрович заговорщицки наклонился ко мне. – Этот запах. Я больше не могу его переносить. Такой кошмар не для моих нервов.
– Мы как раз сегодня подумывали о том же, – я кивнул Саше, и тот утвердительно закивал сам в ответ. – Надо тоже что-нибудь делать, пока не поздно.
– Послушайте, дорогие мои, почту за честь, если вы согласитесь с моим предложением… Присоединяйтесь ко мне. Уверяю вас, это отличный вариант. Мы все будем, как у Христа за пазухой. Я часто бывал в доме товарища и смею заверить, в нём есть всё необходимое для жизни. Включая и телефон. Мы будем жить рядом с городом… В такие времена довольствоваться общением с друзьями на природе – разве это не высшее проявление благосклонности судьбы?! – сосед с нескрываемой надеждой смотрел на нас.
– М–м–м,… уважаемый Олег Петрович, такое неожиданное предложение… Я даже не знаю, что и сказать, – я снова посмотрел на лица ребят. – Это действительно решение многих проблем. Но вы же планировали уединиться?
– Уединиться в компании друзей, что может быть приятнее?! И значительно спокойней на душе.
– Однако, кроме меня вы ни с кем больше не знакомы. К тому же, помимо нас компанию составляют также моя девушка и её мама, – я заметил, как у Саши вытянулось лицо от удивления.
– Андрей, если это ваши друзья, то я ничуть не сомневаюсь, что они достойные люди. Я полностью доверяю вам и вашему выбору. Понимаю, трудно решиться на такое предложение сразу…. Оставлю вам телефонный номер моего нового жилища, и буду ждать звонка, столько, сколько того потребуется, – Олег Петрович залез в бардачок машины и начеркал на листочке цифры, а под ними адрес. Затем он вручил бумажку мне и протянул руку, – Здесь же и адрес, на всякий случай. Если не сумеете дозвониться. Ну, всего доброго вам! Я буду ждать Андрей, не забывайте.
– Обещаю вам, что я позвоню уже на днях. Мы все обдумаем, и я позвоню. Не буду скрывать, мне неожиданно приятно, что так вышло. Ваше предложение выглядит очень заманчивым. Совсем не исключаю, что мы воспользуемся им, – я искренне улыбнулся и пожал протянутую руку соседа.
– Спасибо, – он попрощался с ребятами и, закрыв в машине двери, сел за руль. – Удачи вам.
Тойота почти бесшумно двинулась с места и вскоре исчезла из виду. Мы остались на месте.
– Такой шанс один из ста бывает, Филин, – Сашка положил мне руку на плечо. – У мужика и дом наверняка серьёзный. Но объясни мне, что ты там про эту с…, про мать Ольгину? Ты уверен, что нам её нужно брать к себе? С чего ты вдруг так решил?
– Да не уверен, конечно, Саш! Это я вперед сказал, чтоб не ошарашить его потом компанией. С удовольствием, оставил бы Георгиевну на завтрак крысам, но, боюсь, всё равно придется…. Ну как этого избежать? Скажи сам! Ведь, я люблю Олю. Она любит свою мать и не оставит её второй раз, это очевидно. Тем более, в таком состоянии. Она ж как мумия уже. А расставаться из-за этого я не намерен. Теперь уже никогда! Не смогу без неё. Ради этого готов на всё. Смирюсь как смогу с мамашиными выходками. И, если мне удастся убедить Олю поехать с нами, то, будь уверен, от мамы нам не отделаться, – я положил руку Саше на плечо. – Впрочем, ты можешь сказать, что не будешь жить рядом с этой больной истеричкой, и будешь прав. Что ж,… тогда поедете с Ирой вдвоём. Без меня, – я пожал плечами. – Мы не расстанемся. Не так. Но будем жить в разных местах. Петрович славный мужик, так что это самый лучший выход и для тебя и для сестры.
– Но-но, Филин! Не гони гусей. Куда ты, туда и я. В конце концов, это, прежде всего тебе тянуть лямку с мамашей. Уши заткнуть я сумею, не беспокойся. И обойти её стороной тоже. Но не уверен, что она не создаст нам каких-нибудь проблем из порядка неразрешимых лишь нашим узким кругом. Понимаешь о чём я? Впрочем, я ее знаю только с твоих слов, так что... Может, не так страшен чёрт, как его малюют.
–Не бери в голову раньше времени. Сейчас поедем к ним, и там будет видно, что к чему.
– И мне она не нравится.
Мы уставились на Сашкину сестру. Ира настолько редко говорила, что в большинстве случаев мы просто не принимали в расчет не то, что её мнение, а само её присутствие, подразумевая согласие девочки на всё как само собой разумеющееся.
– Кто тебе не нравится, милая? – я подошёл к девчонке и стал с ней рядом.
– Олина мама. Она злая и хитрая, – Ира топнула ножкой, как рассерженный маленький ребенок.
– Ирочка, ты же её совсем не знаешь. Ну как ты можешь судить о ней? Мы тебя в любом случае не дадим в обиду. Я тебе обещаю.
Она отшагнула от меня к Саше: – Я знаю. Я не хочу с ней жить.
– Ну, зашибись! – в изумлении я развел руками. – Давайте, ребята, прикончите меня уж совсем! У кого ещё какие мнения? Я смотрю, вам хорошо и удобно рассуждать. А, может, я тоже не хочу с кем-то жить, а?
Ира заплакала и села на бордюрный камень, обхватив колени руками. Сашка налетел на меня: – Ты совсем сдурел? Мало ей досталось? Девчонке вообще-то с нами жить, и она имеет право голоса как и все, ясно. Она просто своё мнение сказала.
– Пусть научится с мнением других считаться! Я не дал повода думать, что моё слово ничего не значит. Я вам не пустое место! Я многое решаю и готов к ответственности за свои решения. Прошу их принять как есть и не обсуждать то, что связано со мной лично и моей жизнью.
– Я, я, я. Одно, я, Филин! По-моему, ты мало спишь, – Сашка сел рядом с сестрой и обнял её за плечи. – По ночам ты слишком усердно трудишься. Смотри же, член плохой советчик.
– Ага! Завидуешь? Вот в чём дело!
– Да пошёл ты! – Сашка плюнул в мою сторону и отвернулся.
Я, было, дернулся на него, но вовремя изменил направление и со всей злостью влепил ногой по переполненной мусорной урне. Металлическое ведро лишь покачнулось, в то время как сам я от пронзившей ногу боли завертелся волчком и рухнул посреди дороги на задницу.
Прошло время. Ира перестала плакать и сидела, наматывая на палец локон длинных волос. Сашка откинулся на спину и лежал на газоне, пыхтя сигаретой в небо. Боль в моей ноге утихла, но негодование всё еще не позволяло переосмыслить вспыхнувшую злость. Но всё же, я заставил себя проанализировать сложившуюся ситуацию. Представить себя на месте ребят. Постепенно, обида улеглась. Я понял, что друзья всего-навсего защищают собственные интересы, предвидя, насколько им усложнит жизнь моё решение. Ещё какое-то время спустя я и вовсе счёл себя виноватым в эгоизме по отношению к ним, и совестливо искал подходящие слова к примирению.
– Сашка. Ира… Всё не так. Я не прав. В целом не прав. По самой ситуации. Я не должен игнорировать ваше мнение, ведь… я так им дорожу на самом деле. Простите, за сказанное. Не держите зла. И сами извинитесь. Это к тебе, Стаф, относится. Жмёшь не на ту педаль. Надеюсь, понимаешь сам… Мы не можем вот так собачиться, – я поднял глаза и посмотрел на друзей.
Ира отпустила волосы и, улыбнувшись, посмотрела на меня в ответ. Сашка поднялся с травы: – Филин, ты прав. Мы все вспылили. И ты не держи зла. Я и правда от зависти ляпнул. Ты ж знаешь, что как брат мне… Забудем всё, – от подошёл и протянул руку. – Мир?
Я прижал его к себе: – Чтобы ты не завидовал, отдаю тебе Раису Георгиевну. В темноте она вполне ничего.
Друг погнался за мной, когда я, заливаясь от смеха, стал удирать от него вокруг нашего Форда.
Итак, закопав топор вражды, мы сели в автомобиль и поехали назад к Ольгиному дому. По дороге Саша обратил мое внимание на болтающуюся у красной черты стрелку на датчике топлива.
– Когда-то я проделывал такую штуку с местной шпаной в районе, – я ответил. – Противная вещь! Наглотаться можно.
– Другого выхода всё равно нет. Канистра в багажнике. Шланг подходящий сможем найти в магазине.
Так и вышло. Саша купил в большом универсаме в хозяйственном отделе длинный патрубок. А уже поблизости у Олиного дома мы выбрались вооружённые нехитрыми приспособлениями и нацелились на бак дорогостоящей иномарки с полным приводом.
– У неё бак большой. Вероятно, что не пустой.
– Как бы дизентерию не подхватить? – я принялся очищать один из концов трубки полами майки.
– Давай сюда, неженка, – Сашка забрал у меня патрубок. – Иди к Ольге. Мы здесь справимся, Филин. Иди один. Я бы предложил тебе конечно наган, чтобы пристрелить старушку, но ты скорей сам застрелишься. Гуманист ты наш!
Я показал ему средний палец на руке и пошёл в подъезд.
Ольга встретила меня на пороге: – Привет. А я уже думаю, куда вы пропали.
– Мы говорили с моим соседом. Есть интересная тема. Как ты? – я зашёл в квартиру и прикрыл за собой дверь.
– Нормально. Помогала маме привести себя в порядок. Сейчас вот обед готовлю. Ты останешься? – Ольга не смотрела мне в глаза, пристраивая взгляд попеременно на обоях, вешалке или ковролине на полу.
– Оля, кто там? – послышался голос из комнаты.
– Это Андрей.
– А-а-а,… Андрей. Мне нужна твоя помощь, Оленька. Не задерживайся с ним, – голос мамаши обрёл прежнюю уверенность.
– Хорошо. Я быстро, – Оля повернулась ко мне. На её красивые глаза набежали слезы, заблестев в отражении скудного света из комнат. – Ей очень плохо, Андрюш. Я нужна ей.
– Ты решила остаться здесь, – я на удивление для самого себя спокойно рассуждал о том, что моя любимая девушка, вся моя надежда на радость будущих дней, оставляет меня неизвестно насколько и неизвестно чем это обернется. – Я понимаю Оля. Наверное, ты должна поступить именно так.
– Я не пропаду. Я не отпущу тебя вот так! Я вернусь! – она уткнулась в моё плечо, и её обнажённые плечики задрожали от душивших слёз. – Мы остаемся вместе. Только не теперь… Я уже не смогу без тебя!
Я не выдержал и сам дрогнул сердцем. Кусал губы и молчал, боясь обнаружить охватившую меня тоску. Боялся сделать ей ещё больнее.
– Я должна жить с ней, мой родной. Это мой крест. Моя судьба и мой долг… Она нуждается в постоянной заботе. Ну что ещё сказать? Отпусти ты меня, – её слезы жгли моё плечо, разливаясь теплом намного глубже. До самого сердца.
– Оленька, не всё потеряно для нас, – я справился с собой и, отстранив Олю, чтобы видеть её лицо, продолжил. – Мой сосед… мой бывший сосед… одним словом, он зовёт нас с собой в загородный дом. Уверяет, что в нём есть всё необходимое для жизни. Он находится рядом с Москвой, там есть телефон и необходимые вещи. Пока не знаю, что точно. Мы с ребятами обсудили и согласились, что для всех это предложение очень заманчиво. В городе становится не безопасно по многим причинам. Не хотел тебе говорить, но ты вскоре и сама поймешь. В квартирах домов умирали люди. И если раньше оставались, те, кто мог позаботиться о них, то теперь умерли как раз те, кто заботился. Я думаю так… Этот запах, Оль, в домах. Это трупный запах. Знаешь ли ты о нём? Мы посмотрели с Сашей. Это чертовски опасно для нас, живых! Вещества, выделяющиеся в процессе распада органических тканей, сверх токсичны. Высокая концентрация таких веществ в замкнутом пространстве может нанести серьёзный ущерб здоровью. Это не только отравление, милая. Это… опасность заражения для людей с открытыми ранами, как у твоей матери. Когда гниение станет массовым, заведутся мухи, насекомые. Крысы. Зараза поползёт вокруг. С этим нельзя мириться. Прости, что говорю об этой гадости, но ты должна знать…
Оля прикрыла рот рукой, и только по расширенным зрачкам от страха и отвращения я видел, с какими эмоциями ей приходится справляться.
– … Поедем со мной. Возьмём с собой маму и поедем. Пожалуйста. В большой компании и ей будет спокойней. Давай, Оля. Это ли не шанс для всех нас?! Можешь не торопиться с ответом. Но, умоляю тебя, заставь её себя услышать. Даже ради неё самой.
– Оля, я тебя жду!… – Раиса Георгиевна, как заведенный таймер, вновь подала предупредительный сигнал.
– Сейчас мама, – Ольга прижалась ко мне. – Я не хочу расставаться Андрей. Мне так хорошо с тобой. То, о чём ты говоришь, это ужасные и мерзкие подробности… Но ты прав. Сто раз прав. Я-то согласна, но мама… Её придется убеждать. Она не тот человек, чтобы согласиться сразу. Ее надо подвести к этому решению. Чтобы она сама это захотела. Поверь, я сделаю всё от меня зависящее, чтобы у нас получилось. А сейчас тебе нужно уйти. Прости…
– Оля!
– Я всё знаю. Спасибо тебе за нас! Пока, – я поцеловал её и пошел из квартиры. На пороге я обернулся: – Я тебя люблю.
– Я тоже, – Оля послала воздушный поцелуй и закрыла дверь.
Сашка стоял у машины. Из динамиков звучал «Dazed and confused» Led Zeppelin.
– Филин! Ты живой? Не покусанный?
– Нет. Умаслил старушку. Посулил ей медовый месяц с молодым человеком с запахом бензина изо рта. Она долго не ломалась. Так что помчались до салона за брачной парой!
– Ну, нет! Сначала к экзорцисту её. Хочу быть уверенным в чистоте невесты.
– Да ну тебя, – я рассмеялся.
– Если ты в хорошем настроении, значит всё прошло удачно? Давай рассказывай.
– Я сказал Ольге всё как есть. Она поняла. И, главное, хочет быть со мной. Но без матушки не обойтись.
– Берём её к себе?
– Если бы. Дай им как минимум день. Впрочем, хотел тебе сказать, вам не обязательно ждать. Езжайте уже сегодня. Я останусь.
– Филин, мы же с тобой вроде бы договорились обо всём, а ты опять за старое.
– Что ты хочешь сказать?
– Я хочу сказать, что мы здесь с Иркой покумекали и согласились с тем, что тебя нельзя бросать одного: ты пропадёшь без нас. А посему, если другого выхода нет, мы будем до конца вместе, пока не прижмёт окончательно.
– Стаф, ты уверен что…
– Уверен, мой друг. Один за всех, и все за одного!
Я крепко пожал его руку и обнял.
Около двух часов дня мы, с полным баком бензина и канистрой под завязку в багажнике, мчались по улице залитой солнцем, взметая позади фонтан разноцветных листьев. Мы знали, впереди нас ждут приключения и море неожиданностей, но что важнее всего, мы по-прежнему были вместе и верили в успех наших замыслов.
12.
Всё получается. Новые решения властей. Бандиты. Дневник: 04.
Вечером я набрал Ольге.
После первого гудка в трубке раздался её голос: – Алло, Андрей. Это ты?
– Это я Оля. Как у тебя дела?
– Всё отлично, Андрюш. Мне кажется, маме стало лучше.
– Прекрасно.
– Ты не очень рад?
– Тебе показалось. Я рад, что всё хорошо. Правда.
– Что ж… отлично. Как у вас? Ты не один?
– Нет. Ребята остались. Сейчас придумаем чем заняться. Ты поговорила с мамой?
– Да, мы говорили, и она согласна. Андрей, ты понимаешь?! У нас всё получится!
– Это просто чудесно, моя дорогая! Безумно рад это слышать!
– Но не так скоро. Повторю, не торопи события. У меня в руке карандаш, я хотела бы, чтобы ты продиктовал ФИО своего соседа и адрес его дачи. Мама попросила у меня эти сведения. Я не знаю, зачем они ей, но она имеет право знать, не так ли?
– В этом нет никакого секрета, – я продиктовал ей всё, что знал о Скворцове. – Как считаешь, нам долго ждать?
– Не думаю. Андрей… я рассказала маме о том, что вы можете достать в магазине необходимые вещи. Разумеется, я не сказала каким образом. Прости, но мне нужно было найти аргументы для её согласия… И, в результате, она наверняка воспользуется этим. Я видела сама, как она писала некий список. Возможно, это и о вещах, которые она закажет с собой. Извини, что подталкиваю к тому, что сама отрицала и за что сердилась на вас.
– Не думай об этом. Если в её списке не написано, что она хочет быть владычицей морскою, всё остальное решаемо.
– Ты не обиделся?
– Не на что!... Оля, мне плохо без тебя. Эта разлука невыносима после того, что было. Поторопи её.
– Обещаю! А ты спросись у соседа готов ли дом к проживанию. Я хочу, чтобы у мамы была в нём отдельная комната. Так будет лучше для всех.
– Будет сделано! Не ложись спать, я перезвоню.
– Хорошо, я жду.
Мы попрощались на этом, и я набрал номер соседа. Трубку очень долго не брали. Я почти отчаялся, но наконец…
– Я слушаю вас, – на другом конце ответил Олег Петрович.
– Это Андрей, ваш сосед. Мы сегодня встречались с вами.
– Андрюша! Я знал, что это вы, но боялся ошибиться. Вы решились на переезд? – голос Скворцова радостной интонацией отозвался в динамике.
Мы проговорили не менее часа. Олег Петрович заверил, что ждёт нас в любом составе. Он осмотрел дом и убедился в том, что места для проживания хватит, даже на двадцать человек. Дом оборудован современной инженерией и предназначен для круглогодичного проживания. Помимо ещё пока функционирующего электропитания от соседнего поселка, дом оборудован системой автономного энергоснабжения. При пристальном осмотре нового жилья, он обнаружил некие пробелы в собственных познаниях о работе генератора и некоторых бытовых приборов. Поэтому, Скворцов настоятельно рекомендовал мне обзавестись какой-нибудь специальной литературой на этот счёт. Также он предложил свою помощь в перевозке наших вещей. Я сразу же согласился, полагая, что за один заход нам не управиться с переездом на одной машине. Мы обсудили с ним ещё ряд мелочей, сопутствующих совместным намерениям, и попрощались, условившись созвониться завтра в районе полудня.
Незамедлительно я отзвонил Ольге и передал ей всю полученную информацию. Также не забыл побеспокоиться насчёт таблеток, предупреждающих менструацию и, только услышав о том, что она уладила эту проблему, я успокоился и пожелал ей спокойной ночи.
Поужинав втроём, мы разместились в гостиной. Нашей с Олей гостиной. Едва успев свыкнуться со счастьем совместной жизни, мне теперь пришлось столкнуться с меланхолией разлуки. Сидеть и ловить отрывками разговор друзей, отвечать невпопад, пока оживший Олин образ не растаял в столь назойливой реальности.
Весьма кстати, Сашка принес бутылку водки. Последнюю. Ну и хорошо. Тем паче будет оттянуться напоследок.
Мы размышляли о предстоящем переезде. Размечтались о красивом доме непременно у берега реки и с видом на неё. Каждый, разумеется, представлял его по-своему. Предвкушение новизны брало верх над большинством сомнений и отодвигало их на задний план. Вместе с тем, мне в чём-то грустно было расставаться с Сашиной квартирой. Что так нередко бывает у человека, когда он пристраивает в новом пространстве свои вещи и приспосабливает его под себя.
Время неспешно шло к ночи. Я включил телевизор и стал смотреть на усатого парня, зачитывающего текст нового постановления правительства Российской Федерации о повышении мер безопасности населения. Ира откланялась и пошла к себе отдыхать. Сашка погрузился в Интернет в поисках новых координат Радио «ЖИЗНЬ», передача которого была обещана завтра в эфире.
Моё утомленное сознание с трудом воспринимало нагромождения номенклатурной лексики в тексте постановления. Но, тем не менее, удалось уловить ключевые моменты, которые власть адресовала народу. Такими постулатами в представлении нового законодателя явились:
1. Запрет, введённый на территории Москвы и Санкт-Петербурга, на перемещение по городу после девяти часов вечера и до шести утра. Разрешение выйти на улицу после указанного часа можно было заранее запросить в районном военкомате ежедневно: с двух до трех дня. В экстренных случаях, опять же загодя, можно было обратиться по указанному на экране телефону и обоснованно доказать значимость экстренной причины. Если ваши причины были признаны уважительными, по адресу проживания просящего навещал наряд и выписывал временное разрешение. Появление на улицах городов в часы действия запрета без специального разрешения признавалось уголовно наказуемым правонарушением и влекло за собой задержание и последующее наказание по решению экстренного суда.
Доказательственной базой для правонарушителя, судя по всему, не могли считаться как не работающий телефон, так и субъективная оценка причин, которые человек мог счесть экстренными для выхода на улицу.
2. Возврат к применению на территории нашего государства смертной казни. В силу упразднения такого законодательного органа, как палаты парламента, указом Президента внесены поправки в Уголовный кодекс государства. В соответствии с этими поправками смертная казнь вводилась в качестве наказания за совершение следующих преступлений: разбой, мошенничество, кража, мародерство, преступления против государственной власти (измена родине, шпионаж, посягательство на жизнь государственного деятеля, призывы к насильственному изменению конституционного строя, вооруженный мятеж и т. д.), преступления против порядка управления, пересечение государственной границы, оскорбление представителя власти, применение насилия в отношении представителя власти и т.д., ряд преступлений против общественного порядка.
Государственным обвинителем по таким делам могло выступить уполномоченное лицо из состава сил правопорядка, наделённое соответствующим мандатом. Процессуальный срок подготовки дела не более трёх суток. Срок рассмотрения судом – один день. Ещё пять дней на обжалование приговора.
3. Допускалась конфискация личного автотранспорта по требованию представителей органов охраны порядка. Протесты против таких решений принимались в тех же райвоенкоматах в указанные выше часы приема. Срок рассмотрения протеста – до тридцати дней. Из указанного выше свидетельствует, что с жизнью расстаться куда быстрее.
4. Поощрялось извещение правоохранительных органов добропорядочными гражданами о ставших известными им фактах незаконной деятельности и незаконных поступках других граждан. Сексотам гарантировалась анонимность и привилегии социального характера.
Остальные новеллы законодательства, сближающие обывателя с самой, безусловно, гуманной отечественной пенитенциарной системой, были не столь одиозны. Которые, особенно в свете изложенных, не стоит труда и поминать.
По окончании выступления усатого диктора, вещание прекратилось, и я выключил телевизор. Сашка торчал у монитора компьютера, прилипнув носом к экрану.
Я подошёл сзади: – Что тут хорошего?
– Тут всё! – он отпихнул клавиатуру и обернулся. – Ты не поверишь, Филин. Сеть хоть и не та, что в прежние времена, но зато сверх конкретна и радикальна. Почти ничего лишнего. Либо прогосударственная пропаганда самого человечного строя, либо оппозиционные теги и форумы. Помимо всего, много пособий всякого рода и советов. Есть информация по торговым точкам. Это нам с тобой пригодится. Хотя я бы не совался в те места, про которые пишут. А то теперь это и вовсе расстрельная статья!
– Чего народ мутит?
– Народ уже с оружием. Вот как! Лозунги в целом такие, что защищать себя никто права не отнимал. Народ хочет справедливости, что объяснимо. Каждому, как говорится, по труду. Ну а так, больше конечно на концептуальные темы: о мистике, космосе, о смерти. Хочешь потратить время – садись. Батареи ещё на полчаса хватит.
– Не. Сейчас не буду. Настроения нет. Революцией пахнет?
– Всё тебе неймется повоевать, Филин! Вон, пожалуйста, к бунту уже призывают, – мой друг ткнул пальцем на баннер: «СКОЛЬКО МОЖНО ЭТО ТЕРПЕТЬ?!». – Организаторы в наличии. Тему продавливают животрепещущую – властьимущим надо делиться. У них есть лекарства, у вас нет. У них есть свежие продукты, у вас нет. И всё такое, в таком же духе. И сторонников, судя по всему не мало. Тут революционным комитетом попахивает, Андрюх. Главное грамотно так всё построено, просто внушает уважение. Обещают людей вербовать. Неумелым – курс молодого бойца. По итогам оружие дадут. Не кисло, да? И, ты знаешь, Филин, не удивлюсь, если новая волна соберёт под знамена внушительные отряды. В чатах полно сорванцов, которые ждут, не дождутся момента, когда можно будет заняться делом. По переписке многие просто от безысходности, от безделья готовы подписаться под любую переделку. Мы бы тоже могли высказать свои претензии, верно?
– Претензии мы всегда успеем высказать. Был бы смысл. Поспешишь – людей насмешишь… Нашёл координаты Радио «ЖИЗНЬ»?
– Нашёл, нашёл, – Сашка сунул мне бумажку, на которой было написано время и частота завтрашнего эфира. – Да здесь не только эта «ЖИЗНЬ», есть и другие пузотёры. Много радикально настроенных личностей предлагают свои программы действий.
– Интересно, почему власть не прикроет весь этот цирк и не глушит Интернет?
– Да они, может, и стараются, но есть ведь лазейки. Выскакиваешь по кинутому крючку на Европу, и ты недоступен. А почему провайдеры ещё действуют? Загадка. Должно быть, аппаратура у них была отменная, если сервер после таких перебоев с питанием вновь и вновь загружается каждый вечер. Я не исключаю, что там работают люди до сих пор. Может, те же оппозиционеры. А магистральные каналы по любому работают. Ими же госдеятели пользуются. Хотя отцепить вторичного провайдера им не составляет труда… В общем, я не очень во всем этом разбираюсь. Не суть. Мой отец в своё время много работал дома, используя доступ в сеть. Думаю, что у меня канал напрямую в Европу грузит, типа «Т». Власти ведь тоже без связи нельзя. Это самый малозатратный способ для пропаганды.
– А в мире что происходит?
– Что, что… Всё по-прежнему. Мы здесь с тобой вроде уверовали в то, что с нами всё будет в порядке, а люди умирают. Кошмар этот не утихает. Живут вот так вдвоем, а ночью он просыпается от того, что она открытым шрамом аппендицита хлюпает. Такие дела, Филин… Лучше и не читать. Впрочем, я тут хотел кое-что ещё посмотреть насчет восточной религии…
Саша повернулся к экрану, но именно в этот момент кончился заряд электричества и экран потух.
– Ну вот, блин…
– Спать надо, читатель. Если всё сложится как надо – завтра будет нелегкий день. Нам с тобой ещё подготовиться надо к налету. Там Раиса петицию готовит на закупку. Я…
Снаружи, совсем поблизости от подъезда раздались четыре подряд пистолетных выстрела. Затем душераздирающий крик. Я метнулся к окну, одернул штору и высунулся в окно. Через проезжую дорогу, напротив наших окон у открытой машины лежал убитый человек. В изогнутой неестественной позе, одной рукой за спиной почти касаясь собственной пятки. Рядом с ним, прижав ладони ко рту и давя в них крик ужаса, на коленях сидела молодая девушка. Трое парней в гражданском, лет тридцати, стояли над ними. У одного из них в руке висел пистолет, смотрящий дулом в землю.
– А ну вставай, сука! – один из них ухватил за длинные волосы девушку и потащил к себе.
– Не порть её, Димон! – рявкнул владелец пистолета.
В тишине ночи их голоса были отчетливо слышны нам.
– Не ссы, сам знаю.
Он зашёл к девушке со спины и, подсунув руки под плечи, рывком поставил на ноги. Она потянулась ногтями к лицу негодяя, плюясь сквозь истерику грязными ругательствами, и похоже достала его физиономию, отчего парень оттолкнул девушку от себя.
– Ах, ты кобыла конченная! – он наотмашь влепил ей тыльной стороной ладони по лицу и та рухнула на землю.
– Ты успокойся, я сказал! – к парню подскочил его вооруженный дружок и наставил в лицо пистолет, – Слушай сюда, баран. Ещё раз ослушаешься – рядом с ним ляжешь, – он кивнул на мертвеца.
Затем все трое взялись за девушку и потащили её к стоящему поодаль минивэну с работающим двигателем.
– Эй вы! – висевший за моим плечом Сашка неожиданно крикнул в окно, – Оставьте женщину!
Я в страхе застыл, борясь с желанием спрятаться на пол пока не стало поздно. Бандит с пистолетом резко обернулся, глазами полными ярости отыскивая владельца голоса в окнах. И через пару секунд остановил их на нас. Он вскинул оружие, и раздались выстрелы. Мы опустились за подоконник. Этажом ниже зазвенели стекла разлетевшегося окна. Где-то вдалеке послышалась милицейская сирена.
– Не сейчас, Муха! Валим! Завтра, – послышался голос.
– Я вас достану членососы!
Раздался ещё один выстрел, слабо срикошетивший где-то в стену. Слава богу, стрелок из ублюдка был некудышный.
В этот момент в нашу комнату вошла Ира в пижаме, потирая заспанные глаза, – Что случилось?
Саша на карачках шустро метнулся к ней и заставил её сесть на пол.
– Всё в порядке, милая. Хулиганы… Ничего особенного, – он приобнял её. – Пойдём отсюда.
Мой друг, сам дрожа от стресса, пригибаясь, повёл сестру обратно в комнату. Я остался сидеть на полу. Ещё через минуту, уже совсем рядом, снова раздался характерный звук сирены. Сашка вернулся и погасил свечи на столе. Затем взял лишь на четверть полную бутылку водки, сигареты и сел ко мне.
С улицы послышались звуки рации. Несколько раз хлопнули двери машины. Затем мотор взревел и под уже короткое кряканье сигнала, его удаляющийся шум растворился в тишине. Мы в один присест прикончили выпивку. Мой друг закурил.
– Всё. Теперь здесь точно оставаться нельзя, – вымолвил первым Саша.
– После того как ты нас засветил точно.
– Не стерпел, Филин. Сам знаю, что дурак.
– Да ладно. Что уж теперь…
Мы снова замолчали, погрузившись в анализ происшедшего.
– Они вернутся, Андрей.
– Ты уверен?
– Я разглядел глаза этого мудака. Даже на таком расстоянии. Он вернётся.
– Что будем делать?
– Я думаю, часа три-четыре у нас есть. Надо поспать немного и собирать вещи… Без оружия я не готов вступать в битву с отморозками.
– Как думаешь, кто они такие?
– Новые революционеры.
– Я серьёзно.
– А я не уверен, что шучу…
– Почему девушка? Зачем парня убили?
– Не знаю… Мне кажется, объект был она, а чувак, по ходу не согласился. Вот его и шлёпнули.
– Её потрахаться взяли?
– Скорей всего. Для чего ещё баба таким козлам?! Вот твари… Была б у меня винтовка! Положил бы всех оптом. Ненавижу…
Я не нашелся, что ответить. Мы ещё посидели молча. Сашка курил одну за одной, пока от дыма мне уже не стало резать в глазах.
– Все, Саш. Раз решено, значит по койкам. Будильник заведу через два часа.
– Спокойной ночи, – он поднялся, шлёпнул мне по ладони и ушёл в свою комнату.
Я, не раздеваясь, завалился на диван. Мысли возвратили меня к Ольге. Я впервые порадовался, что сегодня её нет со мной. Ну зачем Стаф крикнул? А вдруг они вернутся раньше? А нам и ответить нечем. Да ещё беззащитная Ира в квартире. Новые революционеры… Вполне вероятно. В такое время неформалов повылазило немало. Мы как-то слишком идеалистично поделили мир на красных и белых, забыв про таких вот махновцев. А с ними придётся считаться. И возможно даже в первую очередь.
Проворочавшись в раздумьях почти час, я никак не мог обрести покой. И хоть мысли улетели уже далеко от последних событий, сон не шёл. Сперва я всё обдумывал как надо было бы поступить с теми бандитами. Примеривал то и дело разные ситуации, неизменно улучшая собственную роль, доведя её в результате до сказочного героизма. Все оставались в моих воспаленных грезах живыми, а враги побеждёнными. Причём окончательно и в самой унизительной для них форме. Но, переболев ситуацию и так и этак, я переместился мыслями в сферы куда более безопасные и реалистичные. Мне виделось наше будущее с Олей. Романтические вечера у камина. Ловля рыбы. Саша со своей новой девушкой. Которая выглядела, конечно, прекрасно, но все же лучше Ольги не было никого. Мне грезились наши дети. И никакой Раисы Георгиевны. Никакого больше негатива. Только приятные моменты…
Будильник у дивана отсчитывал последние минуты до трёх ночи. Уже через час вставать. Я поднялся, достал дневник и сел у окна.
Ночь с 22–го на 23–е сентября.
Ну что же,… я сижу один, вновь при свете луны обращаясь к своим мыслям. На душе неспокойно. События вечера заставили изрядно понервничать. Но не хочу об этом.
Познав радость близости с любимым человеком, мне уже трудно довольствоваться одним лишь общением с друзьями. Не представляю, как мой сосед, Олег Петрович, мог прожить все эти дни в одиночестве. От этого свихнуться можно.
Может быть, мои страхи надуманы и Олина мамаша не так страшна? Почему бы и ей не измениться в лучшую сторону? Хотя бы просто оставить меня в покое…
Почему так все устроено, что необходима постоянная борьба за своё счастье? Если смысл этого постоянного брожения в очищении души, тогда зачем из поколения в поколение люди наследуют эту борьбу? Когда мир остановится в абсолюте истины и благочестии?
Порой, задаваясь такими вопросами, подумываешь о том, что все мы, родившиеся в России, обречены на вечные мытарства и эпилогом всё те же откровения в мгновения перед смертью: зачем жил, что сделал, чего хотел добиться, шагая по жизни, зачастую презирая совесть. Рудименты прошлого остаются с нами, в той же форме полученных наставлений в незрелой юности. Но что после?… Да здравствует практицизм новой эпохи собственного сознания?
Что ж, будем приспосабливаться к новым условиям. Тем более, что у нас теперь опять всё заново. Новый дом. Новые заботы. И не жаловаться можно только в отношении одного – скучать нам не придётся…
Я сунул дневник под подушку. Откинулся на спину. Под тяжестью век глаза сомкнулись, и пришёл новый сон.
13.
Сон: откровение.
Мне снилось, что я еду в машине по сельской местности. Я вновь уезжаю из города. Убегаю прочь от его давления, которое отзывается болью в висках. Мимо пролетают улицы с деревенскими домами и плодоносящими садами во дворах. Я сижу на переднем сидении, а за рулём расположился некий субъект, укрытый с головой какой-то тёмной накидкой. Он молчаливо ведёт автомобиль, и я не испытываю никакого волнения, даже несмотря на то, что не вижу водителя. Я просто не в силах повернуться и рассмотреть его, не в силах даже поставить себе такой цели. Лишь боковым зрением мне дозволено воспринимать его нечёткий облик.
Мы удаляемся вправо от проселочной дороги и устремляемся прямо в лес. Автомобиль бесшумно врывается в насаждение низкорослых кустов и без помех углубляется в чащу. Как однажды уже случалось. Растительный мир постепенно приобретает вид, соответствующий южным частям Земли. Мы уже едем через джунгли и вдруг останавливаемся посреди леса в полуметре от толстого ствола многовекового дуба. Вернее, дерева похожего на дуб.
Я смотрю на водительское сиденье. Там уже никого нет. Таинственный шорох ветвей проникает сквозь металл обшивки машины и словно обволакивает меня. Внезапно мне становится невыносимо страшно, и я дрожащей рукой распахиваю дверь. Осторожно я вылезаю из автомобиля и встаю на землю. Тут же мои ноги погружаются по щиколотку в противную жижу, скрытую мхом. Я не представляю, что мне нужно делать и куда идти. Кругом лес и земля, таящая в себе невидимые ловушки болотной топи. Жуткое окружение пугает меня.
Моё состояние уже близко к панике. Я перепрыгиваю с места на место, боясь окончательно завязнуть в мерзкой жиже, и тут случайно опираюсь рукой на дуб. Через мою руку, голову, живот, ноги, через всё тело прошла какая-то вспышка, и окружающее озарилось вдруг ярким светом, прогнавшим страх и неприятные ощущения. Будто меня подключили к мощнейшему источнику питания, и я сам стал излучать чудесное свечение.
Я встал спиной к дереву, и на меня снизошла невиданная доселе благодать. Взгляд способен был проникнуть далеко за пределы обычной видимости и, казалось, уловить любые мельчайшие детали пейзажа, отдалённого на тысячи метров. Если бы меня теперь спросили о чем угодно, я ни на миг не сомневался в том, что знаю ответы на все вопросы. Я чувствовал себя ясновидящим, провидцем, вместилищем знаний всех окружавших меня духов леса. Этаким Вергилием, который способен провести человечество через круги ада, чтобы они отвергли дурное в себе и готовы были бы увидеть то, что уже вижу я. Этот рай. Эту красоту и силу.
Я набрал в грудь чудесных ароматов и стал подниматься всё выше и выше над лесом, землей. Я раскрыл объятия всему миру и… откуда-то неожиданный металлический звон. Назойливый. Разрывающий красоту…
Со звоном будильника я проснулся.
14.
Мы покидаем город. Снова радио.
Я открыл глаза в полной темноте. Очень непривычно. Плотно задёрнутые шторы закрывали от меня даже слабый свет луны. Я тряхнул головой. Сел. События сна остались в памяти, но, к огромному своему сожалению, я не ощущал в себе ничего необычного. Руки не лучились небесной силой. Судя по упомянутой тьме, нимб над головой тоже отсутствовал. Это всё просто сон. Очередной нелепый сон, пришедший ниоткуда и приведший меня обратно в мой мир.
Я зажёг свечу и, пошатываясь, вошёл в комнату к Саше. Тот так крепко спал, что пришлось огреть его подушкой, чтобы добиться желаемого эффекта. Сашка свесил ноги и принялся тереть лицо ладонями.
– Тебе дерево снилось?
Тот уставился на меня мутным взором.
– Что тебе снилось?
– Филин,… не пей на ночь, – Саша встал и пошёл в туалет.
Запалив все имеющиеся в доме свечи, мы, насколько это было возможно быстро, принялись запихивать вещи, имеющие ту или иную ценность для будущей жизни, по сумкам. Мой друг опустошил даже холодильник, свалив его содержимое в пакет. Ближе к пяти утра сборы были завершены. Саша разбудил сестру и, рассказав наспех сооруженную историю о том, что Сорокин изменил время нашей встречи, мы убедили её поторопиться.
Первым вышел из подъезда я. Добежал до ближайшего угла дома. Убедился, что во дворе отсутствуют вражеские элементы и быстро открыл наш автомобиль. Саша бегом принялся подносить сумки, а я стал загружать их в багажник. В нескольких метрах от нашей машины я видел так и оставленного на газоне убитого парня. И искренне сожалел, что не хватает времени хотя бы прикрыть его чем-нибудь. О похоронах не шло и речи.
Оперативно выполнив поставленную задачу, мы тронулись подальше от дома. Когда Саша поворачивал с выезда из района на Люсиновскую улицу с односторонним движением в сторону области, навстречу в ста метрах от нас двигался уже знакомый минивэн Мерседес. Мой друг дал вправо и прибавил газу. Через секунду наши глаза встретились с глазами двух личностей в Мерседесе. На пассажирском сидении я сразу узнал парня с пистолетом. Он был в той же куртке, в которой несколькими часами ранее убил человека.
Его глаза. Они преследовали меня позднее в отдалённых воспоминаниях как живые. Яркие. Горящие ненавистью, казалось ко всему живому на свете. Впившиеся в нас и будто гарпуном поймавшие мою волю. Вселяющие страх и отвращение. Они чуть ли не горели жёлтым демоническим огнём на белках.
Не думаю, что этот монстр мог узнать наши лица также как мы его. Расстояние, когда он стрелял, было, все-таки, весьма велико, и мы были большей частью за стеклом окна. Но я уверен, что он понял кто мы такие именно в тот момент, когда разглядывал меня и Сашу через лобовое стекло минивэна. Поэтому, я не удивился, увидев в заднее зеркало, как у Мерседеса зажглись стоп огни, когда мы миновали их машину.
– Шура, дави! – я закричал.
И мой друг утопил педаль почти в пол. Иру отбросило на спинку сиденья. Она испуганно смотрела на мое лицо, оборотившееся к заднему стеклу, но молчала. Мерседес медленно развернулся за нами.
– Давай, Саня! Не дай им стрелять!
Наш Форд резво рванул вперед. Шустрая коробка передач охотно отозвалась на резкие переключения моего друга. Машина быстро набирала высокую скорость. Мерседес, отправившийся в погоню был куда тяжелее и неповоротливей. Я благодарил Господа за удачный выбор, сделанный нами при угоне машины. Будь мы на Жигулях, шансы наши были бы весьма призрачны.
Когда мы выскочили на Загородное шоссе, я уже не видел Мерседеса. Тот либо отстал, либо не решился ввязываться в погоню по каким-либо другим причинам. И всё же Саша не снижал скорости. Только оказавшись в районе Каховки, мы спрятались в незнакомых дворах, припарковавшись за незнакомым серым ЦТП.
– Ушли…, – выдохнул мой друг, откинувшись на спинку кресла водителя.
– Ты молодчина! Когда он посмотрел на нас, я уже подумал всё. Песня наша спета. Сейчас начнет стрелять. Но ты умница! Не растерялся.
– Он упустил момент. А скорее сам испугался стрелять на большой улице. Патрульные машины, так или иначе, в городе. Те сейчас тоже не церемонятся, и предлагать выходить с поднятыми руками при случае не станут. Покрошили бы их в капусту из автоматов как не хер делать!
– Ребят, что происходит? – Ира подала испуганный голос, но с требовательной интонацией.
Делать нечего. Пришлось ей рассказать о причинах нашего скорого отъезда. А из повествования вытекал следующий закономерный вопрос: что нам дальше делать? Возможно, мы отметили, возможно, предполагая мстительность характера этих ублюдков, ориентировки на нашу машину будут у членов их шайки, размеры которой оставались загадкой. В таком случае передвижение по городу стоило бы ограничить во избежание даже нечаянного столкновения. Оружия у нас по-прежнему не было и когда оно появится, было сложно представить. А значит способов защиты не так уж много. У первобытных особей и то было больше, принимая во внимание их навыки метания камней и примитивных копий. Я и снежком зимой в большинстве случаев промахивался с десяти метров.
Значит, надо было срочно линять из города к Скворцову. Наплевав на ранний час, мы решили ему звонить, для чего надо было идти в ближайший подъезд и искать в квартирах телефон. Саша захватил монтировку и молоток и втроём мы покинули машину. Если нас станут искать, то найдут её пустой.
В подъезде воняло мертвецами. Причем сразу было понятно, из каких квартир, когда мы пешком поднимались по лестнице выше. На четвёртом этаже запах показался слабее. Я обнюхал каждую из дверей, расположившихся на площадке по трём сторонам прямоугольника. Вроде чисто. Мы стали стучать в дверь каждой из квартир. Ответа не последовало. Тогда Саша выбрал самую незащищенную дверь и уже по отработанной методе расколол щеколду замка ударом долота через полотно двери в месте её расположения. Затем выбил личину. От простого толчка дверь открылась вовнутрь.
Пустая однушка. Всем своим видом свидетельствующая о проживании некогда в ней пожилого человека. Вероятно старухи, судя по вешалу в прихожей и забытой посуде на столе кухни. На том же столе старый дисковый телефонный аппарат красного цвета. Борясь с застревающим в отверстиях диска пальцем, я набрал номер Сорокина.
– Алло-о-о, – подавляя зевок, ответил бывший сосед.
– Олег Петрович, прошу прощения за ранний звонок. Обстоятельства вынудили. Олег Петрович, если всё в силе – не могли бы вы приехать по адресу моей подруги? – я продиктовал адрес по просьбе Сорокина. – Через сколько вы могли бы быть?
– Теперь пробок нет… Думаю, через час буду.
– Отлично! Спасибо вам огромное. Я в долгу не останусь!
На часах было около шести утра. Электричества не было. Саша попробовал газ на плите. Тоже тишина. В холодильнике кроме древнего уксуса и головки чеснока тоже ничего не обнаружилось. А есть хотелось.
Ира нашла старый альбом с фотографиями и сидела, листала его. Мы с Сашей пока вскрыли соседнюю квартиру. С замком провозились дольше, чем с предыдущим. Оказался крепким и никак не удавалось расколоть щеколду. Я уже хотел перейти к другой, когда мой друг плечом высадил дверь вместе с наличником.
В этой квартире царил бедлам, словно на скорую руку владельцы выгребали, что есть ценного для них, не заботясь о том, что и как останется после. Холодильник и вовсе стоял распахнутым, источая вонь протухшего мяса в стеклянной плошке, пожелтевшего салата из огурцов и прочей забытой снеди. Я захлопнул его, чтоб не видеть плодов гастрономической эволюции. Впрочем, неожиданно избавившей нас от чувства голода.
Мы наскоро продолжили начатое прежними визитёрами, исследуя содержимое шкафов, ящиков и полок. Через несколько минут мы вернулись к Ире. Саша с набором неплохих ножей из нержавейки, термосом, коробкой дорожных шахмат и собранием сочинений Достоевского в пакете. Я прихватил проигрыватель, качественную репродукцию Дали в металлической рамке, газовый баллончик для заправки зажигалок и также пакет с книгами, в который легли романы Агаты Кристи, История Даосизма и несколько детективов Р. Стаута.
– Ну что ж, пора, – я подошел к телефону и набрал Олин номер.
После доброго десятка гудков она взяла трубку: – Алло.
– Милая, извини, что рано. Обстоятельства против нас. Мы должны покинуть город. Через полчаса к вашему дому подъедет Скворцов. Мы будем примерно также…
Оля что-то начала возражать, но я перебил: – Пожалуйста, дай договорить. Нам угрожает серьёзная опасность. Медлить нельзя. Не стоит искушать судьбу. В Сашкину квартиру обратной дороги нет. Мы забрали оттуда всё… Мы едем к тебе. Буди маму.
На другом конце протянулось напряжённое молчание.
– Андрей, я не знаю, как она к этому отнесётся. Как бы, не вышло хуже.
– Увы, других вариантов нет. Прости… Мы выезжаем.
Я закончил разговор, и вскоре мы мчались в нашем Форде к Олиному дому.
У Ольгиного подъезда мы дождались Скворцова, перекинулись парой слов, а потом все вместе поднялись к квартире.
Дверь открыла мама: – О!… Полный табор. – Она была в розовом костюме, оттеняющем в какой-то степени, неважный вид её лица. Нельзя было не признать, что за такой короткий промежуток времени, которым они располагали, Оля славно потрудилась над маминой физиономией. Если бы ещё не вчерашние впечатления, то можно было бы с уверенностью сказать, что она находится в неплохой форме. На носу мамы сидели знакомые мне очки на пол лица, а в руке покоилась красивая трость.
Мы зашли в квартиру, и я представил Олега Петровича. Раиса Георгиевна по виду с доверием отнеслась к нему, как к привлекательному мужчине, коим мой сосед без сомнения являлся. Пока она любезничала с ним, выказывая изрядную долю хороших манер, я бросился в комнату к Ольге. Прижав её к груди, я ощутил блаженство сродни тому, что обретает заблудившийся путник, обнаруживая в лесу людей.
– Я так соскучился по тебе!
– Боже, Андрей, я не могла уснуть всю ночь, – Оля целовала меня и гладила по щеке. – Мне уже казалось, что это никогда не кончится. Больше мы не расстанемся, правда? Нам ничто не помешает?...
– Ничто и никто. Я тебя никому не отдам. Что бы, не произошло.
Мне пришлось вкратце поведать, больше для Раисы Георгиевны, историю, вынудившую так скоро отправиться в дорогу. Минуя опасные подробности, я вложил в повествование все доводы к случившемуся бегству, и всё же они не были сочтены матушкой особо убедительными. Она подытожила рассказ, повергнувший её дочь в ужас, утверждением, что я «эгоистично» принудил их, и её в частности, раньше времени покинуть родной дом, преследуя, судя по всему лишь свои цели и интересы. Я не счёл нужным комментировать мамины слова. Не сегодня.
Ввиду незапланированного раннего приезда, всем нам, за исключением Скворцова и Олиной матери, но под её чутким руководством, пришлось участвовать в сборах вещей для переезда. Их было не мало. Даже более чем. Мама попросила упаковать помимо предметов обихода еще и фамильные ценности, дорогостоящие сувениры и прочие безделицы, число которых оказалось непомерно велико. Одни реликвии такого рода в результате заняли половину багажника Тойоты. Гардероб – остальную половину. Ещё сумками с разной всячиной мы додавили свободное пространство в большом багажном отделении Форда. Тот заметно присел на задней оси от обрушившегося счастья.
Перед тем как тронуться в путь, мы разделились по машинам, оставив Олега Петровича в его Тойоте вдвоём с Раисой Георгиевной. Тот по неведению не возражал.
Мы с Олей тискались на заднем сидении Форда, создав свой микромир, но не в пику друзьям. Шурик вдали от Олиной матушки более красочно преподнес обстрел соседних окон бандитами и короткую погоню. Ира подпевала A-HА, играющему с диска в магнитоле.
Мы катились в хвосте у машины Петровича, двигаясь к Калужскому шоссе. Памятуя о предстоящем начале трансляции Радио «ЖИЗНЬ», я попросил настроить приёмник магнитолы на нужную частоту.
Через некоторое время в эфире раздался свист, и затем мы услышали знакомый молодой голос:
«Добрый день, уважаемые сограждане! Рад приветствовать тех, кто снова сегодня с нами и тех, кто присоединился впервые. Уже который день мы продолжаем пристально следить за ситуацией в нашей стране и, частично, за её пределами. Мы рассказываем вам о том, о чём вы не услышите из уст должностных лиц государства и лиц, примкнувших к ним в надежде извлечь из этого выгоду. Вместе с тем, я знаю, что сейчас нас внимательно слушают упомянутые мною люди. Пользуясь случаем, передаю им пламенный привет. Будьте снисходительны к звучащей здесь правде. Быть может, самосозерцание позволит найти путь у ваших чёрствых душ к гуманизму.
Сегодня мы поговорим о темах волнующих всех. О здоровье и лечении новой болезни. Обсудим сложившуюся ситуацию. Мы представим вам факты, свидетельствующие о том циничном пренебрежении человеческими интересами, которое проявляют люди, всецело захватившие власть в свои руки в нашей стране. О реакции некоторых из россиян на это. И, конечно, о наших собственных выводах из получаемой информации.
Мы намеренно остаёмся над событиями и не вправе рекомендовать вам придерживаться какой-либо из точек зрения, освещаемых в наших передачах. Делайте собственные заключения и принимайте соответствующие решения, если на то вам будет угодно.
Итак, в очередной раз напоминаю о том, что передачи наши запрещены и по новому нормативному акту власти мы находимся вне закона. А посему… все, кто не желает иметь ничего общего с противозаконными речами, могут отключиться, и тогда мы продолжим».
Возникла пауза длиной в несколько секунд, и вещание возобновилось.
«Признателен всем оставшимся. Знаю, сегодня наша аудитория стала ещё шире, по сравнению с прошлым разом. Почему бы не начать с самых скандальных новостей?
Нам стало известно, что взяли старт массовые выступления соотечественников против представителей власти во многих областях страны. На Урале, непосредственно в Екатеринбурге, во Владивостоке, в Рязани и еще в некоторых городах России имели место факты насильственного разоружения военных подразделений с целью доступа к государственным складам и хранилищам. Заметьте, речь идет только о крупных городах прошлого. Там, где сосредоточилась жизнь.
Почти во всех случаях люди выступают планомерно и организованно. Отнюдь не является преувеличением информация о влиянии на подобные настроения диаспор на территории России. По имеющимся у нас сведениям во Владивостоке вооруженный мятеж был инициирован гражданами Китая, проживающими самостийно на нашей земле. Почти во всех областях, где ещё теплится жизнь, объединёнными и организованными являются диаспоры выходцев с Кавказа. Они же оказывают наибольшее влияние на формирование агрессивной среды, если интересы их значительных групп не соблюдаются властью в городе.
И всё же целый ряд наших экспертов не исключает версии о существовании некого центра, руководящего подобными действиями в масштабах всей страны или её центральной части.
В Московском округе, и это уже подтверждённый факт, создано движение, поставившее своей целью противодействие власти в вопросах управления страной. Методы, которыми пользуются участники указанного движения, весьма радикальны. Вплоть до захвата товарных поездов и автомобильных колонн. Одним словом, начата настоящая партизанская война. Но, позволю здесь выразить своё собственное мнение, применение вооруженной силы в нынешних условиях не лучший способ заявить о своих правах. Популяция и так на грани выживания…
Но продолжим. Так называемое движение на наш взгляд довольно условное, как понятие, так и величина. Разрозненные группы, вне всякого сомнения, уже существуют. Особое влияние на их возникновение и само появление оказывают преступные элементы. Я сейчас веду речь о действительно преступниках, определяемых ещё по прежним понятиям о правонарушителях. Наверняка все из вас знакомы с последним законотворческим процессом государственного аппарата, согласно которому в существующих реалиях запретов легче найти единицы, которые не могут быть отнесены по закону к нарушителям, нежели наоборот. Итак, возникающие группы имеют возможность коммуникации с им подобными посредством, как радиосвязи, так и сети Интернет. Отсюда и крупные совместные акции, о которых я уже упомянул. К таким группам охотно примыкают люди, оставшиеся сегодня в одиночестве. И их, как вам известно, большинство. Люди, которым по сути нечего больше терять… Остаётся только удивляться недальновидной и попросту глупой политике власти, ещё больше дистанцироваться от населения и оборотить его нейтральные доселе элементы против себя. Причём в сравнительно короткий срок. Если так пойдет и дальше, свержение действующего режима лишь вопрос времени. И здесь я процитирую классика: «Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!»
Тем не менее, в Москве и Питере до войны ещё далеко. На лицо больше грабёж и мародерство. Но можно ли только объективно рассматривать грабежи? Ведь консервация военными залежей промышленных и бытовых товаров в бывших торговых точках – это не что иное, как провокация рядовых граждан. Ну, скажите мне – на кой это стоило делать? Человек обречён на незавидное существование и предоставлен самому себе. У него есть право на пенсию такого рода, даже если он и не имел трудового стажа. Назовите это наследством, в конце концов! И если товарооборот, кроме продуктов питания для поддержания биологической активности организма, прекращён, то каким ещё образом человеку формировать свой быт, коли, он лишён возможности пополнить предметы обихода? Неужели речь идёт о вещных правах покойников на них? В силу, каких причин произошла национализация и реквизиция брошенного собственниками товара? Не здесь ли зарыт корень противоречия и не это ли основная причина для конфронтации обывателя с властью?
Посмотрите, что происходит: в городах отмечаются массовые случаи проявления со стороны военных подразделений силовых акций против воров (а по-другому и не назовешь), в результате которых были убитые и раненные. Человек, отправившийся за новыми носками, имеет все шансы и основания, по мнению власти, получить пулю меж лопаток. Считаю, это неприемлемым в любых обстоятельствах. Порядок нужно поддерживать другими методами. Это очевидно! Неповоротливость государственной машины, её закрытость и пропасть, лежащая между человеком и властью, не позволяют принять быстрые взвешенные решения, исключающие унизительное положение человека. И не просто человека, а человека лишённого за несколько дней всего в этом мире! Семьи, намерений, будущего…
Может быть, радикальные действия указанных мною движений подтолкнут власть к диалогу с народом? Хотелось бы надеяться на благоразумие…»
За лобовым окном нашего автомобиля покачивала стальными боками Тойота Скворцова. Подмывало включить и им радиоэфир. Мне всегда казалось важным делиться получаемой информацией. Особенно той, которая цепляла самого.
«Теперь о том, с чем всем нам когда-то всё же грозило столкнуться, и с чем мы ожидаемо имеем дело. Ни для кого не секрет, что огромное число людей, проживавших по соседству, сегодня завершили свой жизненный путь. Большинство из них умерли, находясь в это время у себя в квартирах. Их мёртвые тела находятся там и поныне. Понятно о чём идёт речь…
Процесс разложения тканей, начавшийся в мёртвом теле, сопровождается жутким запахом, проникающим в соседние сопряжённые помещения. Не приведи господь не подготовленных людей видеть труп на стадии гниения. Смею вас уверить, что утилизация останков – была и остается делом специально обученных людей с соответствующим оборудованием. Предостерегаю вас самостоятельно ликвидировать трупы. Тем более, что запах гниения с большой долей вероятности уже пронизал помещение и обстановку квартиры, где находится покойник. Очистка помещений после этого занимает как время, так и требует особых средств. Иным словом, захоронение останков не избавит вас от запаха совсем и не ликвидирует заразу в помещении, если не выполнить его очистку.
На сегодняшний день нет служб, которые могли бы проводить работы по зачистке квартир. И я констатирую: дом с покойниками – это опасное место для проживания. Причём на длительный срок. Такое место следует оставить и заняться поиском «чистого» дома. С большой долей вероятности, частного жилья или дачи. Возможно, что в одноподъездных многоэтажках сохранилось положение, при котором инфицированных квартир нет, либо их одна или две. Тогда целесообразность в проведении очистки есть. Как говорят: овчинка стоит выделки. Придерживайтесь простых правил гигиены и защищайте собственное тело в местах соприкосновения с трупами. Не закапывайте трупы рядом с жилыми домами.
Пока в городе поддерживается, пусть и неполноценный, режим функционирования ресурсоснабжения, он находится в более выгодном положении, чем загородные дачи. И, что ни говори, в городе сдерживающим фактором преступности являются военные патрули. За его пределами – остаётся уповать только на самозащиту.
Далее… Насколько нам стало известно, появилась информация, исходящая,… никто не знает точно откуда, о том, что всех нас ожидает некая очередная волна развития эпидемии. Я призываю вас не придавать этому большого значения, поскольку все вопросы, связанные с развитием феномена настолько покрыты тайной, что делать какие-то прогнозы, не зная сути болезни, вообще дело неблагодарное.
Однако имеет смысл сказать о следующем. Все обратили внимание на то, что далеко не только люди стали жертвами эпидемии, но и весь животный и растительный мир на планете. Следствием этого явилось массовое усыхание деревьев, кустов, повреждённых, когда бы, то ни было ранее. И, что самое страшное, мелкие растения, в том числе и плодовые культуры, также потеряли жизненную силу, словно почва перестала давать им необходимые соки. Не являясь специалистами в данной области, мы не можем дать точную оценку происходящему. Мы лишь констатируем факты, а они совсем неутешительны. Не исключено, что урожаи зерновых культур, овощей и фруктов уйдут в прошлое. Знаю, что селекцией здоровых культур уже озабочены во всех странах мира и, в том числе, в России. В истринском, можайском, каширском, чеховском районах московской области огорожены и охраняются военными подразделениями земельные участки, на которых не только сохранились посадки, но и планируются земледельческие работы. Полагаю, излишним упоминать о том, в чьих интересах они будут вестись.
Рядовым гражданам в свою очередь рекомендую присмотреться к огородам у домов, которые вы облюбуете, если решитесь покинуть город. Для вас поддержание в них жизни может явиться решающим фактором в борьбе за жизнь. Читайте специальную литературу по агрономии. И это не только снабдит вас информацией по уходу за растительным миром, но, может быть, позволит спасти от болезни плодоносящие деревья и кусты.
Заранее прошу прощения, что не могу останавливаться на этих важнейших вопросах подробнее, исключительно по причине ограниченности эфирного времени. Кстати, упомянутые мной замечания относительно деревьев и растений актуальны, в первую очередь для людей, уже столкнувшихся сегодня с проблемой наружного кровотечения. Напоминаю, этим людям в нынешних условиях необходим обязательный ежедневный рацион из высококалорийной пищи богатой в первую очередь витаминами А, Е и Д. А также обильное питье. И если с последним пока проблем не возникает, то требующееся разнообразие фруктов и овощей это уже проблема. В работающих торговых точках сегодня вы не встретите ни яблок, ни апельсинов, ни, тем более такой экзотики, как, к примеру, богатые йодом киви. Рекомендуем: используйте все возможности для того, чтобы обеспечить себя запасом таких продуктов питания. Оккупируйте сады и пригородные огороды, собирая там всё, что ещё можно собрать. Если вы не сделаете это в ближайшее время, последние дары природы сгниют и пропадут впустую…»
– Он прав, нам надо этим заняться, – Сашка не смог удержаться от комментария.
– Значит, мы вовремя делаем ноги, – я посмотрел на Олю. Та согласно кивнула.
«…мы даём о себе знать. К сожалению, эти возможности, я имею в виду Интернет, напрямую зависят от подачи электричества. Организованы рейды практически по всем известным точкам, в которых расположены серверы, отправляющие нас к местам, недоступным российским органам. Оставшиеся островки свободы власти планируют погасить в принудительном порядке. Боюсь, что у них это получится.
Также, нам стало известно, что принято решение ограничить электроснабжение городов и пригородных территорий одним часом с двадцати тридцати до двадцати одного тридцати вечера. В этот час будут продолжены телевизионные трансляции заказных новостей и прочей чепухи, усыпляющей вашу волю, друзья. По истечении означенного времени правительством предлагается общегосударственный отбой. Как в армии. Армейские порядки это вообще новый российский тренд.
В этой связи, прошу вас, заинтересованных в получении объективной информации, внимательно следить на улицах городов за нашими сообщениями. Это могут быть листовки, надписи и прочие сигналы, секрет которых мы не будем выдавать сейчас, исключительно ради душевных терзаний, проникновенно слушающих нас органов правопорядка. Полностью полагаюсь на ваше чутье, мои преданные слушатели.
Далее я перехожу к тому с чего начал – выступлений людей против власти. Как выяснилось, значительная часть населения нашей страны, мягко говоря, не довольна проводимой политикой руководства. Допущенные ошибки по отношению к гражданам не были исправлены. Во время прошлого эфира я выражал надежду на благоразумие высокопоставленных чиновников и, думаю, многие из нас верили, что в ближайшие дни ситуация изменится в лучшую сторону. Власть начнёт работу с населением, обозначит поддержку стремления людей найти своё место в новых условиях. Жить не в раздробленном, чужом обществе, а примкнуть к коллективу, создаваемому в рамках единой стратегии государства. Аппарату управления страной это под силу. Только руководство могло бы объединить людей во имя единых целей, коими, безусловно, сегодня являются сохранение общества и вместе с ним государства. У них есть для этого все средства. И, я уверен, люди с радостью откликнулись бы на возможность почувствовать себя личностью, работающей и созидающей что-то для общества и, в конечном итоге, для себя лично. Однако по непонятным для многих причинам чиновники, находящиеся сегодня у власти, выбрали путь отмежевания от народа. Представители власти не то чтобы, отгородились от людей, пассивно наблюдая за ситуацией, они с каждым днем всё больше и больше накаляют обстановку, принимая решения, не отвечающие интересам населения. Порядок порядком, но есть же разумные рамки….
В этих условиях, я повторяюсь, протестующие люди, вполне обоснованно могут рассчитывать на широкую поддержку среди сограждан.
Необходимо добавить, что протестные движения умело организованы. Что в отдельных случаях порождает подозрения в истинных мотивах их лидеров. Не являются ли они, как говорят, засланными казачками в народ. И когда под их началом соберётся общность достойная внимания – не будет ли она разом прихлопнута на очередном мероприятии? Вопросов возникает не мало. Но идёт работа. Проверки на независимость лидеров будут. Уверяю вас, я знаю лично нескольких людей, кто занимается этим. Также не приходится сомневаться и в истинности намерений многих из руководителей нынешнего центра. В нем всё подчинено четкой дисциплине, и, вне всяких сомнений, оно возглавляется умными и опытными во многих отношениях людьми. Не исключено, что центр движения был создан такими же бывшими представителями власти, не понаслышке знающими основы организации общественных объединений. Попав в нужное место, уверен, вы не будете кинуты на произвол судьбы. Поэтому, решайте для себя сами – идти или не идти в так называемое сопротивление. Риск есть всегда.
Я не хочу поднимать сейчас вопрос о поддержке вами той или иной стороны в стычках. Полагаю, не лишним будет задуматься о собственной безопасности в таких условиях. Как это не раз случалось во время вооружённых противостояний людей, в руки нейтрально настроенных граждан может попасть оружие. Призываю вас использовать его в целях самообороны. Я намеренно подчеркнул это слово… Расскажу о некоторых особенностях доступного в нашей стране оружия.
Итак, сразу обращаю внимание на довольно большой спектр огнестрельного оружия, которое в нынешние времена обращается в России. Из пистолетов это: пистолет Макарова, ижевские Багира, Грач, Варяг, снятые с производства в СССР: пистолет ТТ, Стечкин, ТК, и так далее. Также, помимо упомянутых, не редко встречаются: итальянская Беретта, бельгийский браунинг, немецкий Вальтер, австрийский Глок, турецкая Зигана и прочее и прочее. Пистолет – это оружие ближнего боя. Эффективность действия в среднем до 15 метров. И ещё надо умудриться попасть и с такого расстояния. Направленность дула низкая. Но оно просто в обиходе. Его легко прятать. Стрельбе из пистолета не трудно обучиться. Большинством из пистолетов можно управлять одной рукой.
Есть марки зарекомендовавшие себя, но каждая из них несёт в себе угрозу как в связи с устареванием, так и вследствие конструктивных недочетов. Случаи «самострела» являются обыденными. Знайте, что отечественные пистолеты, вопреки патриотическим воплям, не являются эталоном надежности и эффективности.
Если бы у вас был выбор, я бы лично рекомендовал полуавтомат типа Сайги, сделанный на базе легендарного Калашникова. Это оружие компактно, сбалансировано и удобно при темповой стрельбе на практические дистанции – максимум 20–30 метров. Далее…
Далее ведущий углубился в теорию об огнестрельном оружии, что было конечно познавательно, но, малоприменимо, на практике для нас, которые пороха, как говорится, не нюхали.
В это время мы уже были на окружной автодороге и вскоре должны были достичь места назначения. Солнце во всём своём великолепии явило на небосклоне огненный лик. Ветер шевелил уцелевшую зелень на ветвях деревьев. Редкие птицы оживляли голубое небо своим движением. Ещё более редкие машины проносились нам навстречу. Я так до сих пор и не привык к пустоте нового мира.
Перед съездом на калужское шоссе тойота Скворцова заморгала правым глазом. Мы последовали за ним на разворот.
Радиопередача скоро закончилась. Поведав о военной мощи государственного аппарата с их танками, авиацией и прочим, ведущий призвал слушателей оставаться, прежде всего, людьми. И помнить, что на Земле нет ничего дороже человеческой жизни…
Саша что-то невразумительное насвистывал под нос. Наши машины двигались по Калужскому шоссе. Минуя, примерно десять километров после пересечения с окружной, Тойота свернула направо. Мой друг неотступно следовал за иномаркой. Машины съехали на проселочную дорогу, идущую сквозь бревенчатые постройки и далее левее вдоль берега реки. Сосед остановился у одного из домов, окружённого глухим высоким забором.
Припарковавшись за ним, мы вышли из машины.
– Вот и он, – Олег Петрович махнул на большой кирпичный дом с мансардой.
– Весомо!… – Сашка присвистнул, оглядев трехэтажные хоромы.
– Красота-то какая! – Ольга сладко потянулась, обратившись лицом к узкой реке.
Дом стоял на сельской улице, выходящей на реку с названием, от которого неприятно потягивало зубы – «Десна». Речка, шириной не более тридцати метров, отправлялась течением к городу, легко набегая на траву у берега. Напротив ворот дома от земли вытянулся в реку дощатый мостик. На таких раньше бельё полоскали. Чем сейчас занимаются, принимая во внимание изобилие подобных нашему домов, я предположить затруднился. Рядом с мостком с берега свешивалась к воде большая ива.
Я выдернул мохнатую травинку у ног, сунул её в рот и прогулялся чуть дальше по улице. На всем её протяжении, насколько позволяла видимость, стояли жилые дома на небольших – соток по шесть или десять – участках земли. По другую сторону Десны также тянулись дома, частично скрытые от нас растущими вдоль прибрежной полосы деревьями. Большинство домов были новыми, либо перестроенными старыми с обновлёнными фасадами.
Все участки разделялись заборами. Преимущественно сплошными из бетона или камня. У тех, что победнее торчал и разноуровневый горбыль со щелями. Отстроенные массивные дворцы из кирпича и толстого стекла вгоняли в мрак падающей с них тенью ветхие дачные домики, скромно ютившиеся бок о бок. Живописуя собой символ русского капитализма, разношёрстного и тем несколько нелепого. Где две крайности сходятся настолько часто, что каждый из нас живёт с предчувствием неминуемой гражданской войны.
Вот и к нашему солидному дому присоседилась покосившаяся щитовая дача в яблоневых деревьях. Судя по открытой в заборе двери, брошенная. Я толкнул пальцем клин вертушки на гвозде, которой запирали забор изнутри. Она прокрутилась пропеллером несколько раз и вернулась в изначальное унылое положение.
Судя по многочисленному мусору, разбросанному вдоль дороги, ещё совсем недавно здесь кипела жизнь. Теперь чуть ли не все дома выглядели пустыми и безжизненными. Стало как-то неуютно на душе и грустно.
Неожиданно где-то на нашей стороне раздался плотный стук, похожий на удар топора о дерево.
– Это, наверное, единственные соседи, – Олег Петрович подошёл ко мне со спины и кивнул в сторону видневшегося бледно-жёлтого домика с эркером. – Я вчера ходил к ним. Милые люди. Супружеская чета, уже дней пять, как перебравшаяся из города на свою дачу.
– И больше никого нет? – Оля посмотрела на соседа.
– Видимо, так. Во всяком случае, я никого больше не встречал. – Сосед снова обратился ко мне: – Вы не возражаете, Андрей, если мы поставим машины во двор и занесём вещи в дом?
– Разумеется, да, – Сашка помог соседу открыть ворота, и обе машины заехали на заасфальтированную площадку перед подвалом особняка.
Вблизи мы смогли по достоинству оценить количество труда и денег, вложенных в наше новое угодье. Участок занимал не менее десяти соток, однако, из-за величины самого дома прилегающая территория смотрелась скромно.
Слева от дома располагался колодец в небольшой конусообразной пристройке. Справа зеленел газон с выложенным камнем декоративным прудиком по центру. За домом находились будка с генератором и пара сотен квадратных метров поляны для отдыха.
По асфальтовым дорожкам мы прогулялись к эффектной беседке, украшенной резным орнаментом, и чуть дальше до камина из камня, ещё сохранившего в себе остатки древесного угля. На засеянном травой пятачке у забора, со слов соседа, хозяева любили «резаться в бадминтон».
Саша забрался на карниз крыльца беседки и осмотрел через забор соседние территории.
– Хоббитов не видать? – я пошутил.
– Глухомань! Ты попробуй через такой забор сбеги отсюда! Только через парадные ворота.
– Жить захочешь – перепрыгнешь не хуже Бубки. Пошли в дом!
На первом этаже располагались прихожая, просторная кухня, оборудованная по последнему слову техники и гостиная в зелёных обоях.
На восточной стене гостиной добрососедски скалились друг другу мёртвая голова кабана и высохшая морда оленя с ветвистыми рогами, нацеленными в потолок. Под ними разинул кирпичный рот камин с изразцами на орнаментной плитке. В углу стоял большой телевизор и стойка с аудио аппаратурой. По стене напротив расположились небольшая кушетка и два кресла с деревянными подлокотниками. Рядом с окном врос большой обеденный стол и шесть деревянных стульев с высокими спинками вокруг него. Довершала гармонию цельная шкура тигра на полу. Глаза декоративного хищника жадно, но, к счастью, также декоративно блестели над белоснежными клыками. И всё равно ступать на шкуру не хотелось.
Из гостиной мы поднялись по винтовой лестнице на второй этаж. Рядом с пролётом, у витражного окна во двор, был разбит небольшой зимний сад. По правую руку шёл изогнутый коридор, из которого вели двери в три жилые комнаты и большую ванную.
Мы осмотрели все их. В одной из комнат когда-то жил ребенок. В ней стояли яркая детская кровать-машина (совсем не детского размера) и красно-синяя лёгкая мебель. Рядом с кроватью на стульчике, уронив голову на грудь, сидел бурый мишка.
Две другие комнаты на этаже служили спальнями. Одна, судя по всему, хозяйская. Другая гостевая. Обе светлые и просторные. В хозяйской спальне во встроенном шкафу осталось бельё и халаты домовладельцев. На прикроватной тумбочке фоторамка улыбающихся членов семьи и банки с кремами.
Из противоположного цветущим фикусам конца коридора мы попали на третий этаж дома. Широкий холл вёл в бардовую залу, по центру которой обосновался бильярдный стол. У стены игровой была смонтирована барная стойка и стеллажи с дорогими бутылками. Кстати смотрелся и покерный столик с дюралевыми стульями вокруг.
По бокам залы находились ещё две гостевые комнаты со скошенными под уклон крыши потолками. Балконы гостевых покоев выходили с одной стороны во двор за домом, а с другой на дорогу. Ощутив необъяснимую симпатию к комнате с видом на реку, я скинул с плеч кофту на кровать и плюхнулся рядом: – Ничего не говорите. Кто первым встал, того и тапки! Олег Петрович, запишите в журнал этот номер за нами. Как тебе, Оль?
– А вы, я посмотрю, шустрый малый, Андрей, – Раиса Георгиевна припала локтем к дверному косяку. – Впрочем, наглости вам не занимать, я знаю.
Тут же Сашка подошёл ко мне и хлопнул по плечу: – Правильно, Филин! Оставайтесь здесь, – он обернулся и пристально посмотрел в глаза мамаши. – Аукциона не будет. – Мой друг обратился уже к соседу: – Вы же не против, Олег Петрович, чтоб они здесь остались?
– Конечно нет, ребята. Этот дом наш общий, поэтому определяйтесь, как вам будет удобно.
Мама злобно фыркнула на Сашку. «Вот и тебя посчитали» – посетила меня невесёлая мысль.
Олег Петрович деликатно умолчал о том, где сам остановился в доме и оставшиеся апартаменты были сообща поделены на собрании у бильярдного стола как с чистого листа. На верхнем этаже, помимо нас с Ольгой, остался Саша; две спальни на втором заняли мамаша и Скворцов; детская досталась Ире.
Пара часов у нас ушло на то, чтобы навести в своих комнатах, устраивающий каждого порядок и разложить вещи. Мне пришлось хозяйствовать одному, так как Оля ушла помогать матери. К несчастью её покои находились с нашей стороны, и, стоя на балконе, я слышал фрагменты гневного монолога Раисы Георгиевны в адрес дочери. Та устроила ей выволочку по поводу принятого решения остаться вместе со мной. С трудом удерживаясь от того, чтобы спуститься и выкинуть мамашу в спокойные воды Десны, я пошёл в гости к другу.
Сашка валялся на кровати и дымил сигаретой, мечтательно глядя в потолок. Заметив меня, он встрепенулся: – Заходи, друг Филин! Рад видеть тебя.
– Как тебе, Шура, наша обитель?
– Высший класс, старик! Всегда мечтал пожить в таком доме. Развести впоследствии курей и кроликов, предаться размеренному образу жизни. Образовать творческий союз с какой-нибудь красоткой, – он встал с кровати. – Ты знаешь, что бы ни происходило вокруг, какие бы успехи не сыпались на мою голову в прошлом, стольких удачных совпадений кряду в моей жизни никогда выпадало. Кругом случайности, и все прямо в точку. Если можно так сказать, конечно, в наших-то условиях, мы просто вытянули счастливый лотерейный билет. Петрович достойный мужик. Думаю, всё у нас должно быть хорошо.
– Да… за исключением этой суки, – я рефлекторно до боли сжал кулаки.
– Здесь правда твоя, Филин. Она попьёт ещё нашей кровушки. Тебя то уж точно попробует высосать до…
– Мальчики… – из моей комнаты послышался Ольгин голос.
– Мы здесь! – я позвал её и дал Сашке знак, что обсуждаемая тема не для ушей преданной дочери.
Вместе с Олей мы ещё раз воздали должное фортуне и спустились в гостиную к нынешнему хозяину дома Скворцову. Осмотрев кухонное хозяйство, мы оставили девушек готовить трапезу, а сами пошли вслед за соседом на ознакомительную экскурсию по жизненным органам и артериям дома.
В деревянной будке Петрович показал нам убранный в металлический кожух здоровенный дизельный генератор, предназначенный для резервного электроснабжения дома. В наше время – для основного.
– Это настоящая электростанция, а не генератор! – воскликнул Саша.
– Дизельный двигатель с жидким охлаждением. Тридцать киловатт. Довольно новый. Использовался, насколько понимаю, редко. Вместительный встроенный бак. Демпферные подушки от вибрации. Автоматический регулятор напряжения. Время непрерывной работы до десяти часов. На одном баке проработает и двадцать часов с выключениями. Так написано в паспорте, – Скворцов взял с полки книжечку и показал нам. – Нашёл здесь же. Достаточно информативно. В том числе об ограничениях. Если его не надсаждать и хорошо следить, машина исправная и прослужит долго.
– А есть запас солярки?
– Я заливал вчера доверху. Работал телевизор, плюс холодильник и насос на воду. Расход был небольшим. Осталась ещё канистра с пятью литрами. На долго, как понимаете, не хватит.
Сделав надлежащие выводы, мы отправились дальше и спустились в подвал дома. В нём располагался гараж и просторная мастерская. Усопший приятель Скворцова, несмотря на то, что был вполне обеспеченным человеком, любил мастерить. И благодаря его хобби, в нашем распоряжении оказалось, пожалуй, всё необходимое для ремонта в непредвиденных ситуациях.
Среди актуальных полезных запасов, оставленных в доме, мы нашли несколько бумажных мешков угля, и целую коробку маленьких тепловых свечей.
Плита в доме работала на баллоне газа, который был почти полным. Вода подавалась насосом из колодца.
К тому времени, как мы вернулись с экскурсии, девочки приготовили на стол. Раиса Георгиевна спустилась к обеду последней и, молча, вручила мне список своих материальных пожеланий, убористым почерком втиснутых на маленьком листке бумаги. Ознакомившись со списком, включившим в себя на две трети невозможного и лишь в оставшейся части одежду и косметику, я без комментариев сунул его в нагрудный карман. Оля прятала глаза в собственной тарелке, к чему я также отнесся с пониманием.
Покончив с едой, я вызвал Сашу и Скворцова на улицу. Я продемонстрировал им письмо фактической тещи. Отчего Сашка обронил несколько неполиткорректных выражений в её адрес. Мы обсудили дополнительные потребности, в результате чего список пополнился курткой и сапогами для Петровича, а также надписью солярка с тремя восклицательными знаками.
После краткого совещания Скворцов был оставлен дома, а мы с другом, выехав из ворот, отправились в сторону города.
– Я обещал, Саш.
– А я тебе никаких претензий и не предъявляю. Спать только хочется. До завтра потерпело бы.
– Не тот случай. Я приструню её, но не сегодня.
– Не обабься только.
– Не беспокойся…
Не доезжая до города, у поселка Газопровод Саша свернул направо. На территорию газового концерна, обосновавшегося мини-городом рядом, мы заезжать не рискнули. Наверняка там можно было бы поживиться многим, принимая во внимание расположенность на огороженной территории трёх гостиниц, детского сада, бассейна, своей котельной, и большого гаража для машин. Но закрытые везде по периметру металлические ворота могли таить за собой опасность.
Заехав в поселок многоэтажек подальше, мы прокатились по всем его основным улицам. Кто-то в нём определенно жил. И я был уверен, что вскоре будут жить большее число людей, сбегающих из большого города на экологически благоприятную окраину. У одного из выделявшихся на общем фоне качественных высотных домов Саша приметил дизельный Митсубиси Паджеро. Через десять минут мы сдоили из него всё что удалось.
Затем мы опустошили ещё один импортный дизель и две бензиновые машины, заполнив почти все емкости, прихваченные из дома. Из бака уже не приходилось сосать жидкость ртом, благодаря Петровичу, снабдившему нас помпой.
Первая часть плана была выполнена. И хоть в город ехать не хотелось, пришлось отправиться в ближайший район Тёплый Стан за товарами из списка. На въездном КПП рядом с кольцевой дорогой дежурили военные, проводив наш Форд пристальным взглядом.
Я немного знал этот район, поэтому быстро сориентировал друга по второстепенным дорогам к отдаленным проммагазинам. Первый из намеченных взламывать не пришлось. Кто-то это уже сделал до нас. Сашка остался с битой дежурить внизу у двери, пока я на втором этаже набивал сумки подходящей обувью и одеждой, ещё оставшейся после прежних налетов, а также прочей разностью, которая могла пригодиться.
Отвалив с добычей без происшествий, мы отправились на поиск косметики. Но тут возникли трудности. У большого универмага на дороге, ведущей к Ленинскому проспекту, дежурили военные. Ещё один торговый центр с отделом косметики и средств по уходу стоял у проезжей части прямо на самом виду. Хоть у него и была разбита витрина спортивного отдела, лезть я не рискнул.
Зато отправившись к выезду на Ленинский проспект, чтобы по нему потом выскочить из города, Сашка приметил и обратил мое внимание на парикмахерскую. Она была скрыта домами с двух сторон. Это был салон-парикмахерская, в котором, как водится, располагались кабинеты и маникюра и массажа и солярия, как минимум. Мы свернули к салону и, не колеблясь, сорвали замок на его двери. Я вычистил почти все ящики столиков, полки и даже неработающий холодильник для хранения кремов и сывороток.
Еще через полчаса мы уже подъезжали к загородному дому.
– Бензин летит в Форде только в путь! – Сашка кивнул на датчик.
– Давай поменяем на что-нибудь более экономичное?
– Думал об этом… Нельзя. На мелкой машине много не утащишь раз. А во-вторых, сядет кто на хвост как утром, от погони не уйти. Эта ласточка летает что надо, – он погладил ладонью руль. – Придётся кормить.
– Ну как знаешь.
Дома нас встретили как героев. Оля настолько ждала удачного исхода, что кинулась мне на шею, не взирая на присутствие своей мамаши за спиной. Та, к слову, осталась недовольна добычей, о чём не преминула тут же громогласно поворчать. Ей не впору оказались резиновые сапоги, что я сунул в сумку на глазок. Да и в целом одежка была отечественная или китайская довольно паршивого качества, хоть и новая. Я, было, стал объяснять, что, мол, тут не до выбора. Но был уличен в хамском тоне и прочей несостоятельности. На что не ответил, а лишь проводил спину возмущённой Георгиевны, надеюсь, более равнодушным, нежели ненавидящим взглядом.
Скворцов напротив не скрывал своего восторга. Сапоги ему подошли. Носки и новую футболку тоже обещал непременно сносить. Прихваченную мною одноразовую посуду он определил для барбекю на улице. Да и остальное тоже одобрил.
Потом был ужин.
Договорившись отбросить условности, все перешли с соседом на ты, и «Олег Петрович» был единодушно сокращен до «Олега». К слову, весь вечер с его лица не сходила счастливая улыбка, и сам он признавался нам, что безумно рад находиться в доброй компании. Грех было не отвечать ему взаимностью.
Олег немного рассказал о своем бывшем приятеле – законном собственнике этого дома. Мы с сожалением узнали о том, что не только сам хозяин, но его молодая жена, и восьмилетняя дочь скончались в первые дни начала страшной эпидемии. В ответ и я, и каждый из моих друзей рассказал Скворцову немного о себе.
Ровно в половину девятого дали электричество. Ольга ушла к матери. Сашка, пользуясь случаем, повёл Иру в ванную комнату и научил обращению с электронагревателем воды. Мы с Олегом остались в комнате наедине.
Первым молчание нарушил Петрович: – Ты доволен, что переехал сюда?
– Конечно! Это превосходное место для того, чтобы с удовольствием провести время. К тому же здесь мы в большей безопасности, чем в городе.
– О чём ты?
Я рассказал своему бывшему соседу об отсутствии свобод в целом по стране, о сведениях, полученных нами из радиопередач, о своём отношении к этому. Олег сидел напротив и задумчиво смотрел себе под ноги, изредка прерывая мое повествование вопросами. В гостиную вошел Сашка и, закурив, сел у окна.
– Это простая логика ситуации. «Summum jus, summa injuria» – высшее право – высшая несправедливость, – Олег стал мерить комнату шагами. – Думаю, все попытки изменить что-нибудь в данной ситуации тщетны. Машина власти работает хитро и безопасно для себя. Временные сложности, которые они испытывают в связи со скоропалительными решениями, утрясутся. В большинстве своём люди просто забудут об этом, когда ситуация изменится к лучшему. Сегодня скорее последователи будут у этой власти, чем у её противников. Слабых притягивает сила. Не определившихся от протеста отпугнет наказание. Ведь вот взять вас – вижу, что в вас зажегся гнев, но вы не идёте в подрывники. А всё оттого, что цените свою жизнь и жизни близких. А время своё станете посвящать насущным делам. Сейчас у мужчин иные ценности, чем в средневековье.
– Ну, по-своему мы тоже расшатываем порядок, – ответил я. – Мы ломаем замки на дверях. Мы воруем вещи. Мы те же анархисты, если так подумать.
– Да что ты, Андрей! Как ты легко манкируешь понятиями, – Скворцов засмеялся. – Вы против эксплуатации человека человеком?.. Нет, ты, конечно, близок к определению роли. Но, как ты себе это представляешь? Анархия – это отмена и уничтожение всех законов и любой власти. А если брать наших анархистов–коммунистов, какого-нибудь Бакунина или Кропоткина, так это и отмена частной собственности. Как вы бы хотели видеть настоящее?
– Я за отмену власти, – вмешался Саша. – Накопленного человечеством богатства в виде товара должно хватить надолго, учитывая сильно сократившееся число претендентов. Сейчас нас просто лишили этого, даже не спросив.
– Ну, пускай. А дальше что?
– Дальше живые станут заботиться о себе сами. Выращивать еду, обустраивать жилище. Рожать детей, наконец.
– Прекрасно. Но где общество? А что делать тем, кто не может выращивать? Уважаемая Раиса Георгиевна не наколет сама себе дров к зиме. Как быть с ними?
– А разве оно сейчас есть, общество? – уже я взял слово. – А оно было? В нашей стране царит и царил принцип «чечевы». Человек человеку волк! Что дало это общество? Что это вообще такое? И если в эти дни оно вдруг существует, то как этому способствует власть?
– Общество слишком ёмкое понятие, чтобы его обосновать. Но философия вкратце трактует его как созидающую форму объединения людей. Согласно Спинозе, это действие всякого человека в порядке и связи вещей. Понимаете? Это социум. Это когда один за всех и все за одного, если угодно. Твой благородный поступок по отношению ко мне лично, проявленная тобой забота – это уже общество… Это когда приходит беда, и ты идешь в своём доме к незнакомым людям за помощью. Даже когда ты защищен, это уже общество, которое эволюционировало к той форме, что требует жандарма с ружьём. Защищающего не только общие ценности, но и твоё же добро. Но вот появляется так называемая свобода, о которой ты ведешь речь. Веди себя как ты хочешь… А теперь, на минутку, представь себя с пистолетом в кармане. Вот ты его изначально взял как средство подавления и индивидуализации. И ты не один такой. У некоторых они тоже лежат по карманам. Ты в какой-то момент распорядитель судеб. Господь Бог, если угодно. Ты можешь отнять жизнь у другого и не будешь волноваться о земном наказании. Противодействия нет. Захочешь ли ты строить общество, и каким оно будет? В нём появятся люди, которые также имеют право на то, чтобы запретить тебе использовать оружие? Или и вовсе равные тебе, которым ты, приняв их в свой круг, также позволяешь стрелять? В том числе и в тебя!.. Нет-нет. Ты будешь строить общество подчинённых. И ни как иначе. А вот теперь обратимся к модели, существующей в мире столетия. Есть суд, и есть палачи. Они сами по себе. Но это противовес. Причем серьёзный аргумент против того, чтобы пистолет так свободно путешествовал с тобой в кармане. Ведь выстрели он не по адресу – уже твоя голова ляжет на плаху. И предназначение власти – содержать машину противовеса именно такой анархии. Анархии, отрицающей право других и признающей только твоё право. Поэтому, даже сейчас у нас ОБЩЕСТВО! Обладающее всеми атрибутами современности. Слишком монополизированная власть. Излишне тоталитарная. Но это общество.
– Тогда это всё равно дерьмовое общество!
– Андрей, все изменится. Люди не хотят воевать. Им нужны мир и спокойствие. Пройдёт время и те люди, что сегодня правят страной, пересмотрят свои методы.
– У кого-то нет времени ждать. Я за то, чтобы ускорить их размышления.
– Что ж… это ваше право. И всё же, весь ход истории подтверждает, что далеко не всегда новые победители становятся великодушнее и миролюбивее побеждённых. Надеюсь, вы понимаете, о чём я.
– Тогда мы должны рискнуть изменить историю, – вмешался Саша.
– То есть вы уже ассимилируете себя с этими людьми, которые протестуют? Как скоро… а почему ты не думаешь, что твоё участие в этом движении необязательно? Почему вы должны воспринимать происходящее, как нечто личное? Посмотрите на меня…. Я старше вас, опытней, если хотите…. Мои амбиции сегодня лежат вне сферы социальной борьбы. Я не стремлюсь принять чью-либо сторону. Я просто живу так, как меня это устраивает. Сегодня меня устраивает то, что мы все вместе сидим в большом доме на берегу реки, в окружающей нас тишине и покое. Мне никто не мешает есть, спать, гулять…. Вы подумайте, произошла страшная катастрофа. После неё естественно произошли перемены. Но всё это временное напряжение. Ошибки.
– Олег, а тебе самому ждать не страшно? Все взываешь к истории. Тогда самое время вспомнить и гитлеровскую Германию, и наш СССР с ГУЛАГом. Тогда, уверен, люди тоже списывали многое на временные трудности. Только то, что пришло после оказалось намного страшнее.
– Сегодня не та ситуация.
– Да почём нам знать?! Та или не та. Когда-то давным-давно, мама учила меня прислушиваться к внутреннему голосу. Верить ему. Лишь время рассудит кто прав. Я не имею права агитировать кого-либо за то, во что поверил сам, но говорю тебе, Олег: в данной ситуации, как бы мы того не хотели, боюсь, мы просто не сможем остаться в стороне. И я всё больше понимаю, что карман, о котором ты говорил, даром пустует без пистолета.
Олег, как-то с грустью, посмотрел на меня: – Поверьте мне, Андрей. Вы ещё слишком молоды, чтобы принимать ответственность за свою жизнь, ещё толком не осознав всей её ценности. Я – против. Знайте это.
Во время протянувшейся паузы никто из нас не смотрел друг на друга. Тема далеко как не была исчерпана, но и сказанного хватало на то, чтобы подумать в тишине. Я и сам себе признавался, что не имел уверенности даже в том, что говорил. Не говоря уже об уверенности в позиции протестующих, которые что-то там начали делать, и которых я и в глаза то не видал. Объединять себя с кем-то, ассимилировать, как сказал Петрович, было слишком рано. Все это пока пустые разговоры. А мысли подобны юной траве, взошедшей на чернозёме, которую выполоть умелой рукой не составит труда. Впрочем, вероятно там взойдёт и новая…
– Прошу меня извинить, дорогие друзья, – Петрович поднялся на ноги. – Думаю уже пора отдыхать. И вам советую. Завтра будет новый день, и мы ему порадуемся.
Он ушёл, оставив нас двоих. Просидев в гостиной до тех пор, пока не погас электрический свет, мы поднялись наверх и разошлись по своим комнатам. Через несколько минут ко мне присоединилась Оля.
Ещё примерно через час я поднялся с постели и подошёл к окну. Легкий ветерок приятно освежал разгорячённое любовью тело. Оля закуталась коконом в одеяло и сразу уснула. Я уставился в тишину, подсвеченную лунным сиянием. На поверхности реки играла бликами вода. Где-то вдалеке несколько раз пролаяла собака. Значит там люди, отметил я про себя.
Остыв, вернулся на кровать к любимой и закончил этот день.
15.
Собака. Встреча с соседями.
Первая ночь на новом месте выдалась беспокойной. Я часто просыпался от малейшего шороха, вскакивал и, только находя подле себя Ольгу, засыпал снова. Несколько раз среди ночи раздавались вскрики Раисы Георгиевны. Видимо, она нашла во снах приключения на свою голову и в ужасе просыпалась, одолеваемая добрыми духами.
Мы накрылись одним одеялом и вышли с Ольгой на балкон. В небе светило солнце, но было заметно, что погода меняется и бабье лето прощается с нами до следующего года. Воздух стал холоднее, и по небу медленно тянулись хлопья ватных облаков.
– Скоро начнется пора дождей, – Оля вздохнула и положила мне голову на плечо.
– Значит, заведём детей и не будет скучно.
– Дурачок! – она щёлкнула мне по лбу. – Ты оптимист, Андрюша. Знаешь, до начала этих событий, я тоже часто смотрела на всё сквозь розовые очки, но теперь…. Прошло ведь так немного, а кажется, будто минула вечность с последнего беззаботного дня моей юности. Где-то теперь весёлые деньки, шумные компании, праздники? Люди исчезли, унеся с собой всё это в никуда. Посмотришь вокруг, ни души. Тоска гложет….
– А я часто думаю о том, что только в этом вакууме я снова нашёл тебя.
Она поцеловала меня: – А я тебя.
– Ты знаешь, мне кажется, что нас не так уж и мало. Мы вчера с Олегом немного подискутировали. Насчёт общества, будущего… Я думаю, что всё ещё возможно. Возможно, жить по-новому! Люди объединятся на каком-то меньшем пространстве. Образуются новые города. Теперь осталось только устранить несправедливость, и то общество, что останется – будет чище и светлее. Пережив такое, оно обрело опыт ценить жизнь как таковую. Жить как буддисты, радуясь солнцу, ветру, самой возможности просто жить!
– Было бы здорово! Человечество заслужило теперь и белую полосу. Те, кто остались.
– Клянусь, что никогда тебя не покину. Сделаю всё, чтобы мы смогли иметь мечту.
– У нас всё будет. Тем более, если ты прекратишь рисковать собой… Ах, как же здесь хорошо, – она потянулась и часть одеяла, прикрывавшее её тело, повисла на мне. Я тут же понял, что мы ещё задержимся в комнате на какое-то время.
Вниз мы спустились значительно позже остальных. Завтракали также отдельно. После, уже всей компанией, вышли на улицу подышать воздухом. Специально для Раисы Георгиевны поставили шезлонг во дворе, и она вальяжно развалилась в нём, подставив тело под лучи осеннего солнца. Олег занял Иру игрой в бадминтон. Мы же втроем пошли по окрестностям осмотреться.
Погожий день благоволил хорошему расположению духа, в коем мы и пребывали. Сперва я даже напевал что-то из самобытного русского рока. Потом Шурик навязал мне перепасовку пустой пластиковой бутылкой из-под Колы, пока сам же не зафутболил её за незнакомый забор. Оля потягивала Кадарку из одноразового стакана.
Мы прошли мимо жёлтой дачи, в которой, по словам Олега, жили двое. По дороге под уклон, спустились до автомобильного моста через реку и перебрались по нему на другой берег. Задержавшись в яблоневом саду, мы набрали зелёной мелочи и ссыпали её в мой свитер. Получившийся мешок Сашка взвалил на свои плечи.
Затем мы вошли в посёлок, расположенный на берегу реки, противоположном нашему дому. На этой стороне построек было значительно больше. Преобладали старые щитовые домишки, похожие друг на друга и отличавшиеся лишь окраской. С одинаковыми наличниками. Под металлическими крышами. В таких домах встретить зиму – нажить больших проблем. Стройность наследства советской эпохи нарушали индивидуальные проекты новоделов Российской Федерации. Основательные, с дизайном, с продуманной системой коммуникаций. Из разряда нашего нового жилища.
Нарочито громко разговаривая, я шёл со своими друзьями по проселочной дороге в надежде, что на нас откликнутся люди. За каждым из тёмных окон мне мерещилось движение. От каждой из запертых дверей я ждал приглашения. Однако, прогулявшись вдоль всего поселка насквозь, нам так и не удалось заметить признаков людской активности. Тишину этой наполовину мёртвой земли нарушали только наши шаги.
Вернувшись уже по другому небольшому мосту на свою сторону, мы нашли Олега, мирно беседующим во дворе с молодым мужчиной лет сорока и его более молодой спутницей.
– Ребята! – Петрович махнул рукой. – Знакомьтесь. Это наши соседи.
Мужчина протянул сухую руку: – Галямин Анатолий.
Вслед за ним, мило улыбаясь, представилась девушка: – Светлана.
В ответ мы также назвались по именам и присоединились к беседе.
Анатолий был невысокого роста мужчиной с собранными на затылке длинными волосами. Тонкие губы и безвольный подбородок, вкупе с постоянно бегающими глазами – всё, что отложилось мне о нём от первого впечатления. Сознаюсь, не совсем приятного. Напротив, жена Анатолия – Светлана была симпатичной полненькой блондинкой с открытым лицом и заразительным смехом. Она сразу привлекала к себе внимание за счёт, казалось, неисчерпаемой энергии. Без сомнения, она могла быть душой любой компании. И снова, я отметил про себя, что это лишь первые впечатления.
Из разговора с соседями мы узнали, что они живут здесь уже без малого неделю. Поначалу супруги еще встречали людей в округе, но вот три дня, как никого не было видно. У четы Галяминых была машина, и Анатолий периодически ездил за продуктами и слухами в город. Светлана продемонстрировала собственную эрудированность в отношении развития ситуации, как в мире, так и в России особенно. Пояснив, что усвоила информацию преимущественно из телепередач. На мой вопрос о радио, она отрицательно помотала густыми распущенными волосами и дала понять, что ей не интересно альтернативное мнение.
Со слов соседей они уже давно справились с ужасом и сейчас ощущали даже некое безразличие к происходящему. Они «договорились жить только сегодняшним днем, наслаждаться им в полной мере и обрести, наконец, счастье от общения друг с другом».
Сложив ладошки на груди, будто католик на молебне, Светлана откровенничала: – Это действительно счастье, что мы сюда перебрались. Толя и я,… мы так давно не были наедине. По-настоящему…. В своём доме, в тишине.
– Ну, тишину то мы вам разбавим! – Олег захохотал. Но наигранно. Глаза его не смеялись.
– Перестаньте, – она махнула на него рукой. – Вы не нарушите наш покой. Будет даже спокойней на душе от того, что кто-то рядом. Нарушить идиллию этого сказочного места непросто. Вы сами почувствуете скоро, насколько умиротворяюще действует вся эта обстановка. Полная тишина. Только шелест деревьев и плеск воды, – Светлана мечтательно посмотрела на реку. – Если бы я могла, то обязательно нарисовала бы это. Деревня, романтика, наши корни… а вечера! Как же они здесь красивы. Под крышей виден горизонт, за который опускается красное солнце.
– Тишина, это хорошо, – сказал я. – Хотя, если честно, она меня всегда чем-то пугает. В ней легко нафантазировать разного… жуткого. Моей душе ближе шум города. Там безопаснее.
– Ну, про полную тишину Света переборщила, конечно, – встрял Анатолий. – И птицы кричат, и людей бывает слышно. Последние несколько ночей и дней собака не знаю где лает.
– Собака?! – я встрепенулся.
– Именно. Собака, – Светлана изумилась моей реакции. – Что-то не так?
Ольга засмеялась: – Не обращайте внимания. Андрей последнее время стал очень мнительным.
Я улыбнулся и извинился. Опять собака. Почему мы не встретили её на том берегу? Если это одинокий пёс, то он должен был прийти к людям за пищей? Имеет ли это какое-нибудь значение? Почему вдруг я об этом так взволновался?
К нам подошла Раиса Георгиевна. При знакомстве с новыми людьми она дежурно проявила всю благожелательность, которой только её наградил господь. Затем мама увела за собой дочь, и мы вслед тоже попрощались с соседями. Олег пригласил их на ужин. Те обещали прийти, и не с пустыми руками.
После все разошлись по своим делам.
Ира нашла бумагу, и села на берегу рисовать грифелем пейзажи. По её признанию, она уже долгое время готовилась к поступлению в художественное училище. И судя по наброскам, у неё были все на то основания. Неожиданно, я открыл в ней самобытного художника, вкрапляющего в реализм совсем не детские фантазии. Пройдёт немного времени и у меня останется целый альбом Ириных зарисовок к тому, что произошло с планетой. Когда-нибудь впечатление от них передаст больше эмоций, чем, к примеру, мой несчастный дневник.
Я, Саша и Олег пошли в беседку изучать описание генератора. Оля с матерью ушли в дом.
За делом время пролетело незаметно. Около семи начало смеркаться. Всей компанией, за исключением, разумеется, Раисы Георгиевны, мы готовили гостиную к приёму гостей. Из бара позаимствовали пару бутылок с хересом и бренди. На стол пошли почти все деликатесы, имевшиеся в доме, а специально на десерт Оля готовила шарлотку из собранных нами днём яблок.
Как и договаривались, соседи пришли около восьми, и, встретив их при свечах, мы сели за стол. Светлана надела голубое платье из шёлка. Анатолий увенчал нарядный джемпер повязанным вокруг шеи узорчатым платком. Наши дамы тоже не оплошали и придали эффектной внешности выходное обрамление. Званый ужин обрёл претензию на торжество.
Беседа началась с краткого представления о себе. Облегчало знакомство и обильно разливаемое вино.
Раиса Георгиевна время от времени выказывала повышенное внимание к Анатолию, строя ему глазки и растягивая рот в хищной улыбке. Что это вдруг? Со стороны тёщи я не замечал бескорыстных поступков. Мама,… ах эта милая мама!
– … Когда всё начало рушиться, я в ужасе металась по городу, шарахаясь от несчастных, истекающих кровью, – Светлана слегка покраснела от выпитого. – Толя ещё продолжал ходить на работу. Он у меня программист. Просто не верилось, что в одночасье всё может стать с ног на голову. Наши друзья умирали, казалось, без причины. Эти постоянные крики боли в доме, на улице. И вот,… в тот день, когда муж пришел домой и сказал, что всё кончено и эту беду не победить, мы решили убраться из города.
– До сих пор не понимаю, что происходит, – Анатолий покачал головой. – Люди пропадали из поля зрения. Почти все мои коллеги исчезли уже на следующий день. С оставшимися живыми всё чаще случалась истерика. Кто-то рыдал, кто-то смеялся как сумасшедший. Так не могло продолжаться больше. Я не выдержал…. Я понял, что сам начинаю сходить с ума и пора убираться из города.
– Но чем-то это всё же должно объясняться?! – Раиса Георгиевна, потягивала из бокала херес. Игра бликов свечей, отражавшихся от кривых граней бокала, покрывала её лицо необычной маской тени и света.
– Чем-то и объясняется, – я сидел напротив неё.
Одарив меня презрительным взглядом, она крякнула: – Потрудитесь излагать свои мысли яснее,… если способны, конечно.
Я отвернулся от неё и продолжил для остальных: – Насколько нам известно, на сегодня есть две версии. Первая материалистическая: это следствие изменений на Земле, произошедших под воздействием движения других планет и под влиянием Солнца. И вторая сюрреалистическая: наказание Богом за грехи человечества.
– Первая выглядит более понятной, – сказал Анатолий. – По сути, такие казусы рассматривались астрономами уже тысячи раз. Хоть до такого, конечно, не доходило… Что же касается Бога, то здесь я не только дилетант, но и атеист. Более того, считаю это абсурдом, поскольку попросту недоказуемо. С таким же успехом взрыв в Чернобыле может быть приписан божьей персти. Мы, как вы правильно сказали, материалисты. И может здесь нечем кичиться, но таково мировоззрение, привитое в России октябрьской революцией. Надо отдать должное, не будь людей таких же материалистических взглядов, нам бы и электричества не видать! Наука ответственна за развитие человечества. Она обратила кайло в буровую машину, а не религия.
– Да, но не за моральное развитие, – вмешался Олег.
– Перестаньте, Олег! Мораль в религии от страха наказания, не более. Сдерживающий фактор верующего – ужас от ожидания вечного страдания за грехи. У общества выработалась такая же мораль, сформированная на базе страха земного наказания в тюрьме. Чем она хуже?
– Она не родилась бы без религии. В этом весь и вопрос. В первоисточнике. Значит, он идеален, раз формирует мирские законы.
– Я не спорю об этом. Повторюсь – я не обучен мистическому. Но дайте мне доказательства его присутствия! Мы не знаем даже лика этого Бога, который всеведущ. В том числе, о мыслях каждого из нас. Ну не надумано ли это?! И если рассматривать всерьёз гипотезу о каре небесной всего человечества, логично задаться вопросом: а за что? За то, что подняли в небо машины? За то, что научились излечиваться от чумы и проказы?.. Окей, а почему сейчас? В мирное время, а не, скажем, во время мировой войны?
– А вы не допускаете, что и мировая война была Его мерой? Его знаком.
– Олег, вы же взрослый человек! Ну, нельзя же во всем искать оправдания людским порокам: алчности, тщеславию, глупости, наконец? Мы так никогда не научимся принимать несовершенство созданного, именно нами, мира. Во всем будем искать либо злость, либо иронию эфирного Бога.
– Хорошо. Тогда объясните причину висящего на груди у вашей супруги крестика.
– Меня крестила тетя ещё маленькой, – ответила сама Светлана. – Да я и не разделяю неверия мужа. Я просто знаю, что нам суждено пройти тот путь, что уже избран.
– Ага! – вскрикнул Анатолий. – Уже избран! Вы только вдумайтесь! Богом и наперёд всё предусмотрено. Так рассуждая, нам и делать то ничего не стоит. О какой борьбе за выживание идёт речь? О какой альтернативе поведения вы говорили, Андрей, сегодня днём? К чему это? Так, даже по этим меркам мысли, наша пассивность здесь и есть идеальный вариант поведения. Изменить вряд ли что можно. Уже всё предначертано.
– Может и так, – ответил я. – Но сидя, сложа руки, своей собственной доли и вовсе не улучшишь. На Бога надейся и сам не плошай!
– То есть вы лично, Андрей, на Бога надеетесь?
– Я… молился ему.
– Здесь нечего стыдится, Андрюша, – Олег участливо положил руку на моё плечо, видя, что я склонил голову.
– Да я не от стыда… Вернее, от стыда за то, что обращаюсь к Нему, а сам вроде Анатолия неверующий. Сам не знаю, во что и верить. Но знаю, что путь постижения истины каждым из поколений занял долгие и долгие годы. Люди проверяли её собственной кровью и тысячи раз получали как подтверждение, так и противоречия. Миллионы и миллиарды людей служили богу, а затем его же и проклинали после смерти близких. Крестоносцы жгли на костре изобретателей, а сами пользовались их трудами. И главное знаете что?.. Мы ничего не можем с этими нашими событиями поделать. Будем сидеть здесь и битый час спорить, но все равно не приблизимся к истине. Ничего уже нельзя изменить в нашей общей беде. Опять же, если только не произойдёт очередная «случайность» и кто-то найдёт лекарство. Это, полагаю, может случиться. Через год, к примеру…. Или сто лет. А пока мы будем только мучиться, задаваясь вопросами, и получать варианты ответов на них. Варианты! Проверить которые сегодня удастся только после смерти.
– Так, чего же ты и твои друзья хотите? – Олег посмотрел на меня. – Я не чувствую определённости взглядов. Вы все-таки хотите ждать высшей воли, или как-то действовать?
– Как-то действовать.
– Но как? В чём ты видишь смысл? Улучшить собственное положение вряд ли удастся. Вылечить болезнь мы все равно не сможем. За что тогда бороться? Ведь, если следовать твоим прежним рассуждениям, вы готовы чуть ли не с оружием в руках отвоёвывать себе права. Права на что?
– На уважение к себе. Мы говорили с тобой, Олег, об этом. Хочу, чтобы услышали и другие. Мы должны прожить отпущенное время в обществе, которое представляет собой одно целое, а не разделённое на клан власть имущих и толпу бесправных людей, предоставленных самим себе. Если получится обойтись без вражды, будет прекрасно. Если нет – я не исключаю возможности борьбы. И чем быстрее всё разрешится, тем лучше будет для всех. А что касается будущего человечества?… Ясно, что без чуда здесь не обойтись. Однако, деяния той высшей силы, от которой всё это зависит, не случаются на пустом месте. Мы все должны дать посыл к тому, что готовы измениться к лучшему сами. Без божьего в том наставления. Тем более, в такой сугубо земной ипостаси как естественные свободы человека. И уж потом… Я считаю, нам дадут шанс, либо прикончат всех разом.
– А вы рэволюцьёнер, – нарочито коверкая слово, Раиса Георгиевна усмехнулась надо мной. – Оленька, проводишь меня? А то сон навеяла философия твоего сожителя.
Я хотел было сказать ей о том, что она заносчивый кусок дерьма, но в очередной раз сдержался: – А и правда, не пора ли сменить тему?
Уже через несколько минут за столом зазвучали забавные истории из прошлого и смех. Бар опустел ещё на пару бутылок вина. Потом все поднялись наверх к бильярду и к моему удовольствию мешали спать Раисе Георгиевне громким хохотом и стуком костей шаров. И лишь в поздней ночи соседи в сопровождении изрядно набравшегося Олега отчалили в сторону собственных пенатов. Следом рухнули по кроватям и мы.
Ночь пришла, а с ней пришла и настоящая осень.
16.
Незнакомцы. Дневник: 05.
Я проснулся от того, что ужасно замёрз. По крыше дробью выбивал дождь. Мрачное небо накрыло серой пеленой створ окна, от взгляда на которое ещё глубже пробрала сырость, до самых костей. Проявив чудеса воли, стуча зубами, я выскочил из кровати, захлопнул окно и мигом запрыгнул под одеяло. Проснулась Ольга.
– Как резко похолодало!
– Ты чего? – тёплая Оля обняла меня и стала отогревать.
Я оттаял. В голове шумели отзвуки выпитого накануне спиртного.
– Давай проваляемся в кровати весь день! – сказал я ей, прижимаясь всем телом к её бархатистой коже, и обвивая ногами Олины ноги.
– Давай, – она улыбалась так обворожительно, как только она одна умела на всём свете делать.
Но не тут-то было. Видимо стук деревянных ставней запустил процесс реанимации от сна Раисы (будь ей пусто) Георгиевны, которая завопила на весь дом, призывая дочь к себе.
– Петушок, золотой ты наш гребешок, – я проводил взглядом до двери недовольную Олю.
Ничего не оставалось, как подняться самому. Внизу Олег с Сашей уже растапливали камин. Вскоре в гостиной стало теплее.
Олег пошёл к генератору, запустил его и повёл нас в кладовку. Оттуда мы извлекли несколько электрических обогревателей и разнесли их по комнатам. Заранее условились о том, чтобы включать столь мощные приборы только на ночь, либо в периоды, когда находимся непосредственно в комнатах. Олег посчитал максимальную нагрузку в доме и сообщил, что при экономном пользовании электричеством, имеющегося топлива должно хватить почти на неделю.
Когда я заносил в Ирину комнату обогреватель, то застал её разбирающейся на полу с детскими вещами из комода. Среди игрушек, карандашей, книжек и прочих предметов бывшей маленькой хозяйки блеснуло нечто интересное. С позволения Иры я запустил руку в ящик и достал бинокль. Разноцветный и небольшого размера, он был предназначен для игр ребёнка. Прихватив находку с собой, я поднялся в свою комнату и встал к окну. Вооружив глаза, я внимательно посмотрел на дома с противоположного берега реки. Они лежали почти как на ладони. Увеличение не менее двадцати раз.
– Отлично! – обрадовался я, засовывая нужную находку в тумбочку.
После небольшого совещания нашей тесной компашки, все пришли к неутешительному выводу – запасы продуктов подходили к концу. Ничего не оставалось, как нам с Сашкой отправляться в город. Олег же и девчонки пошли с пакетами по окрестным огородам в поисках уцелевших даров природы.
С того времени как мы перебрались в Подмосковье, в столице не произошло кардинальных перемен. Всё те же патрули военных, редкие прохожие и мусор на улицах вперемешку с толстым слоем отпавшей листвы. Добавилось количество разбитых окон в витринах бывших торговых точек. На проезжей части вылетали из-под колес пластиковые бутылки и трещало стекло. Люди, праздно шатающиеся прямо посреди проспектов, которые раньше невозможно было перейти из-за потока машин.
Отыскать открытый продуктовый магазин удалось не сразу. Отзывчивый парень послал нас в сторону Воронцовских прудов, и только там обнаружился большой универмаг, распахнутые двери которого подпирали кирпичи, мешающие им закрыться. Ещё не войдя в них, изнутри дохнуло тухлятиной.
Упитанный милиционер у входа смерил нас оценивающим взглядом. Мы зашли внутрь, пряча носы за отворот курток. Несмотря на то, что мясные прилавки опустели и из магазина выкинули почти всё сгнившее, казалось, запах источали уже стены, впитавшие в себя всю эту мерзость.
Мы галопом понеслись по рядам. Брали без разбора всё с почти пустых полок: консервы, крупы, каши быстрого приготовления, порошковое молоко, сухари, приправы. С двумя доверху полными телегами мы встали к кассе. Из подсобки к нам подбежала девушка.
– Деньги есть?
Такого вопроса мы не ожидали.
– Есть, – Сашка протянул в её сторону руку полную мятых купюр.
Девушка склонилась над тележками и быстро покопалась в них: – Тысяча рублей устроит? Это на глаз.
– Вполне, – мой друг отсчитал ей деньги и сунул в ладонь. – И это всё?
– Ты что чек хочешь? – она недоверчиво посмотрела на нас.
– Нет. Но…
– Ну и всё, – девушка отвернулась, кивнула милиционеру и побежала обратно в свою конуру.
Служитель порядка отошёл от двери, чтобы пропустить нас наружу. Закинув пакеты на заднее сиденье, Сашка дал по газам прочь от провонявшего здания.
– Неплохо, да? – он подмигнул мне.
– Странно, что она ещё деньги взяла, – я полностью открыл окно и с удовольствием вдыхал сырой воздух, бьющий в лицо. – Теперь мы уже в шаге от коммунизма, за который мой дед сражался. Жаль ему не рассказывали, что и при коммунизме жрать нечего.
Время у нас было, и мы решили прокатиться до центра на разведку. В районе Октябрьской площади я заметил большую толпу народа, внимавшего голосу человека в рясе. Периметр площади у памятника Ленину охраняли военные. Проехав дальше по Якиманке до Каменного моста, мы стали свидетелями избиения солдатами двух ребят с синими повязками на голове. Служивые лупили сапогами парней, как показалось с удовольствием. Рядом со сценой урчал большой пятнистый фургон. Почему-то мне не хотелось знать, что в кузове этого фургона находится.
– По-моему дальше нам лучше не соваться… Не сейчас, – я стукнул Сашку по плечу.
Он развернулся прямо на мосту, и поехал в обратную сторону к дому. За нашими спинами на Москву-реку потухшими глазами взирал мёртвый Кремль…
По прибытии мы рассказали друзьям об увиденном. Выгрузили провизию и перелили в бак только что слитый из незнакомой легковушки в канистру бензин. В свою очередь, Олег с девушками продемонстрировали две картонные коробки, заполненные картошкой, морковью, свёклой и яблоками, собранными по окрестностям. Не густо, но и не пусто. Олег сказал, что хоть грядок на участках и не мало, но больше чем наполовину под землей лежит гнильё.
Отобедав, мы уже все вместе отправились по соседним угодьям, беззастенчиво раскапывая брошенные огороды.
Ближе к вечеру мы были дома. В бойлере душевой нагрелась вода, что позволило ополоснуться. Раиса Георгиевна блеснула великодушием и запекла картофеля с кабачком.
Затем все вместе мы расположились на мягких подушках у телевизора и посмотрели «Служебный роман» Рязанова по видео. Было здорово. Такой тёплый и по настроению и по воздуху в прогретом деревянном доме вечер.
День близился к концу. Покинув гостиную, мы разошлись по своим комнатам. Погружаясь в сон, убаюкиваемый мерным дыханием Оли, я вдруг отчётливо услышал возобновившийся лай собаки.
Я выбрался из кровати и, схватив бинокль, высунулся в окно. Пес ещё раз тявкнул. Я посмотрел в направлении звука. Мой взгляд был устремлён на часть кирпичного дома, выступающую из-за невысокой дачи, расположенной прямо у реки. Быстро оглядел весь берег и опять вернулся к тому дому. Можно было не сомневаться, что лай собаки раздавался именно оттуда. Вдруг мне показалось, что за углом промелькнул силуэт человека. Воодушевлённый, я продолжал держать бинокль, не сводя взгляда с дома. Прошло несколько минут. Глаза начали слезиться, и в напряжённых руках возникла дрожь. Примерно полчаса я терпеливо дожидался подтверждения своих догадок, не рискуя отвести взгляд даже на секунду. И в результате был награждён за терпение.
В момент, когда потяжелевший до тонны бинокль, уже плясал в ладонях, я отчетливо увидел, как из-за угла дома вышел мужчина и, сделав пару шагов, остановился. За ним проследовала молодая женщина и, подойдя к нему ближе, что-то проговорила на ухо. Через мгновение они поцеловались, и он скрылся за забором, а женщина, махнув напоследок рукой, ушла обратно к дому.
Я откинул измучивший меня бинокль на одеяло, а сам опустился в плетёное кресло, погрузившись в мысли. Догадки подтвердились. Здесь прячутся люди. Весьма вероятно, что относящиеся к какому-нибудь новоявленному освободительному движению. Но не исключено, что и просто бандиты. В любом случае они могли представлять для нас угрозу. Скрытность не подразумевала доверие. А совсем наоборот.
Так как же к появлению этих людей отнестись? Мне дико захотелось поделиться с кем-нибудь из друзей новостью и обсудить положение дел. Но будить их даже ради этого я не решился. Подождёт до утра.
Немного поразмыслив, я достал дневник и стал писать.
Ночь с 25–го на 26–е сентября.
Я обнаружил находящихся с нашим новым домом людей. Прячущихся людей. Не знаю, как к этому отнестись. Почему они прячутся от нас, ведь мы постоянно на виду? Так могут вести себя преступники, но о каких преступлениях может идти речь?
Кражи, грабежи и разбой, в привычном представлении их из прошлого, ныне потеряли всякий смысл. Ведь, если рассудить, что сегодня могут представлять собой ценности жизни? Кровь, приспособления для её переливания, медикаменты, свежие продукты, топливо и, конечно, оружие. За всем остальным можно наведаться в один из многочисленных магазинов в городе. Взять вещи оттуда не составляет большого труда, что мы проверили на собственном опыте.
С другой стороны, даже за перечисленными выше ценностями идёт охота. Выживают сильнейшие. И если облечённые властью используют неприкрытые методы изъятия продукции из оборота, то бандит заберёт оставшееся в привычном стиле гоп-стоп. Они также вооружены. И также чувствуют себя свободными и безнаказанными. Кому война, а кому мать родна…
Признаюсь, это неприятно. Ощущать теперь, что ты сам под чьим-то прицелом не по себе. Жить по-прежнему после того, как узнал о соседстве «тёмных» личностей не получится. Я не эксбиционист.
И всё же, думаю, что скрываться здесь могут только те, кто противопоставил себя власти. Учитывая отдалённость этого места от города, бандиты давно бы постругали нас в компот, если бы на то была их воля. Очевидно, что волю определённого характера моя Ольга пробудила бы сразу. А Светлана с Толей. Те вообще здесь одни на виду болтались. Нет-нет… Это не урки. У тех в малине шумят, а не шкерятся.
Похоже я засёк очаг сопротивления.
Я спрятал дневник и отправился спать.
17.
Неудачный визит. Приступ Раисы Георгиевны.
Наутро вновь поливал дождь. Бесконечный его поток размыл грунт в вязкую жижу, прихватывающую подошвы сапог при ходьбе, и отпускающую их с громким чавканьем. Оставшиеся в живых деревья провисли под гнётом напитавшей их воды к земле. Небо будто опустилось на крыши домов безнадёжной серостью. Сильный ветер заталкивал в тебя со всех сторон тысячи капель дождя в минуту. А говорят ещё, что у природы нет плохой погоды. Клянусь, что есть. И нередко случается самая, что ни на есть дрянь.
За завтраком я рассказал всем о том, что видел людей за рекой. Ира испугалась. Ольга тоже, хоть и старалась не подавать виду. Олег нахмурился, но оставил новость без прилюдного суждения. Впрочем, он согласился с моим предположением, что за рекой прячутся люди, затевающие что-то против власти, но не против обывателя.
После стола я уединился с Сашей и Олей и предложил им сходить к тому дому как утихнет дождь. Сашка сразу согласился, а Ольга сочла мою идею безрассудной.
– Не буди лихо, пока оно тихо, Андрей, – ответила она мне.
– Вот именно пока оно тихо и стоит сойтись с ним! А то чего доброго останемся не на той стороне, что нужно.
– Что ты имеешь в виду?
– То, что подобные им люди уже действуют. И чаще с оружием в руках. Мы для них пока не друзья, а значит, можем стать врагами. Нечаянно брошенное слово и те сочтут нас кем угодно… Я не собираюсь спариваться с ними. Но хочу свести знакомство и отметиться в их компании честным нейтральным человеком. Также как и вы.
– А если из окна по тебе пальнут, пока рот не успеешь открыть? Они прятались, а ты их обнаружил, значит, уже владеешь ненужной информацией. Опасной информацией, Андрей! Чуешь разницу?
– Сомневаюсь.
– А заодно и нас всех под монастырь подведешь, – она пристально смотрела мне в глаза так, что приходилось время от времени опускать свои. – Ну, как знаешь, – после продолжительной паузы сказала она. – Всё равно сделаешь по своему… Но, имей в виду, я против.
– Это твоё право, – я развернулся и потащил за собой Сашу. Тот сохранял молчание, но по играющим желвакам отмечалась мысленная борьба в его светлой голове.
Когда мы вышли с ним на крыльцо, мой друг наконец разразился: – Филин, такие вопросы с наскока не решают. Ты бы сначала подготовил её. И не вмешивай женщин в наши дела. Сперва проверяй сам, а потом чеши языком. Здесь демократия не нужна.
– Не знаю. Может ты и прав… Так ты со мной?
– Спрашиваешь!
С наступлением сырой погоды состояние Раисы Георгиевны ухудшилось. Она громко кашляла и не могла подолгу находиться в сидячем положении. Вокруг глаз мамы нарисовались жуткие тёмные круги. Кожа лица стала серой под стать небу. Она постоянно ворочалась от боли, возникающей, с её слов, по всему телу.
Мы запустили остывший генератор, чтобы нагреть её покои и позволить маме лежать при свете с книгой в руках. Я даже стал жалеть эту женщину. Несмотря на весь её эгоизм и склочность, ни один человек не заслуживал этих мук.
Вдвойне тяжелей было смотреть на то, как страдает ее дочь. Оля понимала, что матери недолго осталось мучиться на этом свете, но не могла принять это и, тем более, произнести вслух. Но я будто ощущал постоянное чувство вины, которое грызло душу моей любимой. Та привязанность к матери, ею же и воспитанная в дочери, толкала Олю к мысли, что не будет мамы – не станет и её самой. Она уже два раза повторяла глупость, что лучше бы она сама заболела вместо матери. И более того, кажется, верила в то, что говорит. Я и сам уже стал мучиться от схожих заключений.
На деле мы были бессильны и безоружны перед необычной болезнью. Восстановить потерянную кровь было попросту невозможно в наших условиях и с уровнем наших познаний в медицине. Мы не имели ни капельницы, ни запасов крови и соляного раствора. Сдать мать в больницу с вероятным исходом, что её сделают саму донором, дочь не согласилась бы никогда.
После полудня дождь на время прекратился, и мы с Сашей, под вымышленным предлогом вышли на улицу. Я захватил с собой выкидной нож, а мой друг пневматическую дубинку. Мы быстро нашли тот кирпичный дом. Он был окружен с двух сторон забором из толстых металлических прутьев, а со сторон, которые примыкали к соседним участкам сплошной стеной.
Подойдя к решётчатым воротам, я громко позвал: – Хозяева! Эй! Нам нужна ваша помощь!
Сашка помог: – Мы знаем, что вы дома! Откройте!
В ответ тишина. Мы покричали ещё минут пять. Из дома никто не отвечал.
Ветер терзал наши куртки. Пальцы рук закоченели даже засунутые в карманы. Потеряв надежду на ответ, я с помощью друга перелез через забор и подошёл вплотную к дому. Дёрнул за ручку дверь. Она была заперта на замок. Я пошёл вокруг. Все окна в доме были закрыты изнутри непроницаемыми жалюзи. Я подпрыгивал у каждого из них, цепляясь за дощатый карниз, зависал, в попытках разглядеть хоть какие-нибудь признаки обитателей. Но нам не удалось найти даже щёлку, чтобы заглянуть в неприступное жилище.
Я снова и снова звал хозяев. Стучал по стенам. Но тщетно.
Ничего не оставалось, как ни солоно хлебавши возвращаться к себе. Напрашивалось два вывода: либо люди появляются в доме только ночью, либо они твёрдо решили не вступать с нами в контакт. Что ж, отрицательный результат, это тоже результат. Во всяком случае, я был уверен в том, что не мог ошибиться – в доме кто-то бывает. Рано или поздно мы выясним всё. В этом я не сомневался ни на минуту.
Лишь только мы достигли своего дома, как снова зарядил дождь. Все снова поместились под домашний арест. Впрочем, не так уж и плохо это было.
Оля выслушала мой рассказ, но оставила его без комментариев. И, главное, без негатива.
После ужина мы отдыхали в гостиной и смотрели новости по телевизору. Все сидели на стульях, а Раиса Георгиевна с бледным лицом прилегла на кушетке. Перед трапезой она пожаловалась нам, что стала хуже видеть и слышать. Плюс ко всему её стали одолевать жуткие мигрени. Глядя на маму, у нас не было сомнений, что она не преувеличивает. Раиса Георгиевна выглядела всё хуже час за часом.
С экрана нас привычно информировали о том, что власти контролируют ситуацию и поддерживают правопорядок силами достаточными для того, чтобы граждане могли спать, есть и справлять нужду в полном спокойствии души. Всеми силами государство обеспечивает нормальные бытовые условия для своих подданных, «затрачивая на это колоссальные средства и усилия специалистов».
В преддверии предсказанной второй волны развития эпидемии, ученые «с удвоенной силой» работают над созданием вакцины и обогащенного состава для переливания крови. На сегодняшний день есть все предпосылки, что в недалеком будущем «от опытов можно будет перейти к массовому производству и обеспечению населения доступными и удобными в применении средствами лечения».
Мы впервые услышали о том, что власти выражают намерение привлекать «на выгодной основе» людей для работы на промышленных предприятиях страны. О порядке приёма на работу будут даны разъяснения при обращении в военкоматы, ставшие, по сути, единственным центром коммуникации правительства с народом. Предложения о найме адресовались представителям мужского населения государства старше шестнадцати лет.
Материальную поддержку власть намерена оказывать, в первую очередь, лицам, задействованным на государственной службе, в работе по восстановлению народного хозяйства и трудящимся в сфере обслуживания. На «особую» поддержку страны по-прежнему могут рассчитывать люди, от которых поступают сигналы о готовящихся «провокациях и заговорах против общественного строя и безопасности государства».
Лица, которые «добровольно сочтут для себя возможным донести о неправомерных действиях других граждан» будут обеспечены всем необходимым для жизни, и им будет гарантирована полная защита государства от посягательств. Напротив, лица, скрывающие известную им информацию о преступниках, сами являются преступившими закон и будут, именно «будут», осуждены в рамках уголовного законодательства по всей строгости военного времени.
Диктор заверил телезрителей в том, что правительством России предусматриваются полномасштабные меры по выводу страны из кризиса. По стабилизации тех связей, которые ещё можно восстановить. В этот период реформирования он призывал не поддаваться панике и соблюдать законы. Всё делается в интересах народа. В довесок была представлена цитата председателя Правительства государства: «Даже если кому-то может показаться иначе – успокойтесь и доверьтесь выбранной стратегии. Правительство заботиться о каждом из вас. Гражданские права и свободы были и остаются главным приоритетом государственной политики».
Телевизионный выпуск ещё продолжался, когда раздался нечеловеческий вопль Ольгиной матери: – Я не хочу–у–у!… Оля! Ты где?
Ольга подпрыгнула от испуга и бросилась к маме: – Что случилось?
– Я не могу здесь больше!… Увези меня немедленно обратно к нам домой! Увези, увези, увези! – Раиса Георгиевна вцепилась в руку дочери; с глазами навыкате она захрипела ей в лицо, – Я умираю, разве тебе не жалко свою мать? Ты сучка, потаскуха! – неожиданно она влепила Оле пощёчину.
Ошарашенная Ольга упала на пол. Её щека зарделась ярким пятном, а из глаз брызнули слезы. Мама вцепилась узловатыми пальцами в край кушетки и другой рукой как граблей стала энергично рвать воздух у ног дочери. Будто хотела достать её, но не решалась покинуть безопасное место.
Я подлетел к Оле и прижал лицом к груди, пытаясь успокоить. Сашка встал к кушетке. Олег с Ирой замерли на своих местах в нерешительности.
– Ну что? Убьёте меня, сукины дети?! – мамаша зашипела и плюнула в Сашкино лицо. – Ну, дерзай, тварь! Действуй! А потом можешь трахнуть меня, прямо здесь, на этом сраном ковре.
Саша лёгким толчком вернул Раису на лопатки и занёс кулак над её головой: – Молись, если умеешь!
– Стой! – я метнулся к другу и оттолкнул его к стене. – Не надо! Ты разве не видишь, у неё припадок?! Она не в своём уме. Оставь её. Я тебя прошу.
Затем подошёл к кушетке сам: – Успокойтесь, Раиса Георгиевна. Всё будет хорошо. Вы только не волнуйтесь…
– Чего ты меня успокаиваешь, гнида? – она рявкнула и, резко выдернув из-под головы маленькую подушку, швырнула ею мне в лицо. – Ты же смерти моей хочешь. Ты ненавидишь меня, разве не так? Зачем ты приволок нас сюда, ублюдок?.. Молчишь?! Так я тебе скажу… Всем вам скажу! Ты не Олю мою трахать хочешь. Ты меня хочешь иметь во все дыры! Ты, сволочь, реваншист поганый, мне мстишь за то время. Она для тебя только орудие. Потому что ты ненавидишь нас всех! Всех, всех, всех… Всех ненавидишь в жизни… А я… я тебя… я хочу домой… У-у-у-у, – она завыла и, схватившись руками за своё лицо, начала сдирать с него пластыри. По щекам потекла кровь и гной. Куски пластырей повисли лохмотьями на щеках, скулах, шее.
Я поймал себя на мысли, что с безразличием взираю на агонию этой женщины. И этот резкий характер её поведения не пробудил в моей душе сердечного участия.
Подскочивший Олег, бесцеремонно отодвинул меня и склонился к маме.
– Рая,… давай я тебе помогу, – он взял её под руки. Ещё мгновение назад, извивающаяся мамаша, вдруг сникла и послушно поднялась на ноги. – Пойдём. Тебе нужно отдохнуть.
Он обнял слабое тело женщины и повёл в ванную. Через несколько минут, наложив на её лицо свежие повязки, Олег на руках поднял мамашу в комнату и там остался с ней. Всё это время Ольга, лежа на полу, заходилась в плаче, испуганно взирая на нас с Сашей. Ира села с ней рядом и стала гладить по голове.
Мне понадобился по меньшей мере час, чтобы отчасти успокоить Ольгу. Скоро вниз спустился Олег. Раиса Георгиевна, по его мнению, пришла в себя. Она выпила сердечных капель и затем уснула.
Олег договорился с девчонками, чтобы каждая из них попеременно дежурила в эту ночь в комнате матери Оли и берегла её сон.
Вместе мы выпили крепкой «Зубровки» и только после того, как алкоголь теплом разлился по венам, решились обсудить происшедшее вслух. Шокированная Ольга уверяла нас, что ничего подобного с матерью раньше не было. На ней самой до сих пор лица не было. Оля всё причитала: «Что же дальше будет? Как теперь?»
Все мы сошлись во мнении, что на психическое состояние матери повлияла прогрессирующая болезнь. Непрекращающиеся боли обострили все противоречивые чувства женщины до неизбежной эмоциональной разрядки. Она попросту не могла уже удерживать в себе напряжение при крайнем дефиците положительных эмоций. Даже такой взрыв эмоций можно счесть средством лечения. Иногда нужно спускать пар. Ведь весьма распространённым выходом для подобных мыслей случается и суицид.
Среди нас не было ни кардиологов, ни невропатологов, ни (как некстати) психиатров. Можно было предполагать всякое, но с уверенностью никто не мог предсказать дальнейшее состояние Раисы. Да и выхода у нас не оставалось иного, кроме как, смирившись с собственной гордостью, подчиниться атмосфере «любви» к ней, которая должна быть применяема незамедлительно и повсюду вокруг неё.
Позже мы разошлись по своим комнатам. Ольга осталась с матерью, а я в изнеможении завалился на кровать. Убаюкиваемый шумом дождя, я медленно проваливался в бездну ночи. Уставшие глаза закрылись, и ко мне вернулись мои сны.
18.
Сон: течение.
Снилось, что меня вперёд ногами несёт в бурлящем потоке вниз по реке. Берега в тропических деревьях из уже знакомого мне леса стремительно проносились мимо. Причудливые кусты и деревья шумели, покачивая густой ярко-зелёной листвой, словно провожая меня на встречу с чем-то. Я летел в мутном потоке, время от времени соскакивая вниз с небольших выступов.
Меня ничто не беспокоило. Вода нежно обволакивала тело и несла его, мерно покачивая на поверхности. Плоть моя оказалась легче самой воды и погружалась в неё лишь на поверхности. Я откинул голову и посмотрел на небо. Маленькие облака проносились перед глазами, сливаясь в серые полосы, линующие небосклон. К горлу неожиданно подступила тошнота. Желудок сжался в спазме. Я с трудом опустил глаза вниз и сблевал прямо в воду несущегося потока. Сразу же полегчало.
Я решил смотреть только вперед и немного наклонил голову. Через какое-то время берега стали расходиться вширь. Я почувствовал, что река мельчала, а скорость потока увеличивалась. Где-то впереди горизонт обрывался, и за кромкой воды сияло безграничное нежно голубое небо. Неизбежно я должен был оказаться там.
Двадцать метров, десять, пять, три, один, и меня выкинуло инерцией бурлящего потока прямо в небо. Вернулись ощущения полета. Когда-то, в реальности, я прыгал с парашютом над облаками. Но здесь было по-другому. Меня не несло к земле с бешенной скоростью. Не размазывало щек по черепу и не вдавливало ушные перепонки. Напротив, я парил будто птица, легко и непринужденно. Был весом с орла. Раскинул руки и планировал в парящих вместе со мной брызгах воды. Были бы крылья, я мог бы взмахнуть ими и подняться вверх. Обратно. Это завораживало.
Я падал вниз наравне с громогласно обрушивающейся стеной потока навстречу, поднявшемуся у подножья обрыва, облаку из брызг. Я даже кричал от восторга, но не мог слышать свой жалкий голос в грохоте лавины воды. Просто падал, падал и падал.
Наконец я ворвался в колючий туман брызг, безжалостно впившихся в лицо, и почувствовал ужасную боль. Словно в каждую клетку моего тела воткнули по игле. Словно оно разом распалось на эти клетки. Словно меня разорвало, и я умер во сне…
19.
Прелюдия.
В ужасе проснувшись, я стал жадно хватать открытым ртом воздух. Ольга спала рядом. Проклятие! Ну и видения. После своих частых снов я обзавелся сонником, включавшим в себя толкования и Фрейда, и Цветкова, и прочих, неизвестных мне, учений. Слез с кровати, нашёл и открыл его. Умереть во сне – счастливое событие. Ну, надо же! Иное толкование: вас одолевают страхи; что вы замыслили обречено; и так далее… Вот так распутье. Я захлопнул сонник. Про счастливое событие мне понравилось больше.
Спустя час, проснулись уже все. Собравшись в гостиной, мы делали вид, что вчера ничего особенного не произошло. Раиса Георгиевна с аппетитом уплетала овсяную кашу. За ней не было заметно никаких странностей. За исключением, пожалуй, того, что глаза мамаши как-то азартно блестели и, время от времени, проскальзывала хитрая улыбка на лице.
Я, Ольга и все остальные расслабились и перестали следить за каждым движением мамы. Похоже, та действительно была в порядке и лояльно настроена. Однако, не покидала мысль, что всё-таки что-то нехорошее зрело в её бессовестной голове.
День прошёл незаметно. Также как и следующий, и последующий за ним дни. Сезон дождей установил свою власть надолго, беспрестанно проливая на крыши домов и мёртвую землю тонны холодной воды.
Мы редко выходили на улицу. Лишь один раз ездили в город за уцелевшими продуктами, собрав что только можно было с почти пустых вонючих прилавков, на которых под сквозняком шевелились одинокие бумажные ценники. Мы обобрали практически все окрестные садовые участки, обеспечив себя внушительным запасом овощей. Старались экономить топливо, нашу единственную надежду на тепло в доме.
Периодически встречались с соседями: Анатолием и Светланой. Пару раз ходили к ним в гости, где веселились, пели песни за круглым столом и поглощали спиртное. Они оказались действительно хорошими людьми. Без злобы и сарказма. Хорошо принимали нас. И всё же их семья была как вещь в себе. Ни он, ни она не нуждались в допинге общения с другими особями человеческой расы. Они были самодостаточны как целое. Оба домоседы и в чём-то даже одиночки.
Не забывая про людей из кирпичного дома, каждый вечер я сидел с биноклем у окна своей комнаты и наблюдал за ним. Благодаря упомянутому процессу, я уже как собственную квартиру знал детали дома и окружавшего его участка. Знал, что под крышей расположилось гнездо ласточек, слева от окна мансарды отошёл сайдинг и доски начали гнить, жалюзи иногда открывались. Я мог бы запросто сказать, сколько листьев облетало в день со сливы у торца дома. Но я так ничего и не узнал про обитателей дома. Лишь ещё один раз мне посчастливилось заметить промелькнувший в темноте силуэт человека.
Видимо, мы своим визитом лишь спугнули их, и таинственные люди стали более тщательно маскировать своё присутствие.
Ольга увлеклась вязанием. Благодаря нашим усилиям, удалось достать в изобилие разных ниток, и вскоре Раиса Георгиевна примерила новые шерстяные носки. Далее в очереди на носки и шарф стоял я.
Ира продолжала удивлять нас искусной графикой, в которой по-прежнему отмечался след её душевной травмы. Элемент смерти необъяснимым образом присутствовал даже в натюрмортах, выходящих из-под её карандаша, угадывавшийся в лежащих тенях, либо в формах предметов. Я и не знал, как теперь это назвать: реализмом или всё-таки с приставкой «сюр–».
Мы же втроем с Сашей и Олегом вместе нередко застревали в мастерской. У нас там вызрел творческий коллектив по изобретению «чего бы то ни было» полезного. Плоды рационализаторского коллективного труда пока наблюдались лишь в усовершенствованной конструкции насоса, предназначенного для слива бензина из баков машин, и в помповой винтовке, плюющейся вязальными спицами. Единственное наше оружие на сей момент, кстати. Отдельно Сашка приладил спойлер на Форд. А я сконструировал себе подставку под бинокль из жалости к собственным рукам.
Одним словом, мы нормально жили до того дня, когда произошла трагедия, вернувшая нас к хаосу и, случаем, в очередной раз изменившая мою жизнь. Это было пятого октября, в день когда, наконец, утихли затянувшиеся дожди…
20.
Олег. Люди из дома.
– Боже,… как больно! – таким мой друг нашел Олега, бесконечно шептавшего эти слова.
Октябрьским вечером мы с другом и девчонками стояли на улице, наслаждаясь ярким зрелищем кровавого заката солнца. Потягивали сухую Диоскурию, каким-то непостижимым образом, всё не оканчивавшуюся в бездонной кладовой дома. Ира пила сцеженный берёзовый сок. У Сашки кончились сигареты и он, оставив нас, вернулся в дом. Спустя пару минут, из окна раздался его призывный вопль.
Крик доносился из комнаты Скворцова. Когда мы влетели в распахнутую дверь комнаты, то увидели Олега лежащим на полу и сжимающим рукой низ живота. Вся нижняя половина его байковой рубашки была насквозь пропитана кровью, и с пальцев прижатой руки на пол, в образовавшуюся на ковре лужу падали красные капли. Ира закричала и, отвернувшись, прижалась к стене. Оля медленно опустилась на колени рядом со стонущим Олегом и закрыла руками рот.
Тем временем наш товарищ терял сознание. Кровь отошла от лица Олега, и зрачки глаз закатились. Я схватил полупустой стакан воды с комода, плеснул ей ему в лицо. Затем шлёпнул по щекам, и он захрипел.
– Держись Олег! Дорогой, держись! – я положил его голову себе на колени.
– Это конец… – он с трудом выдавил из себя хриплым голосом.
Сашка прибежал со свежей белой простыней и начал рвать её на длинные лоскуты: – Терпи, ничего не потеряно. – Мой друг кивнул мне, и я аккуратно убрал руку Олега и поднял рубашку.
– Вот чёрт! Аппендицит! – я с отвращением смотрел на открытый разрез внизу живота, сквозь который были видны склизкие внутренности. Кровь с биением сердца толчками выплескивалась из раны.
Саша приложил плотный тампон и стал обматывать ленту простыни вокруг торса Олега. Тот дёрнулся в моих руках и снова потерял сознание. Покончив с перевязкой, мой друг выпроводил из комнаты свою сестру и, вернувшись, стал медленно стягивать с истекающего кровью Олега штаны. Я снял рубашку. Сантиметр за сантиметром мы тщательно обследовали тело в поисках других очагов кровотечения. Пока всё было чисто, за исключением образовывающейся гематомы на правом плече.
– Он потерял слишком много крови, – я продолжал держать Олега за голову. – Чтобы его спасти, нужно переливание. Скоро начнется обескровливание конечностей.
– Здесь нужна операция. Задеты внутренности. Он умрёт от шока, – Сашка отполз подальше от дышащего с присвистом Олега. – Сейчас, как у большинства по всему телу пойдёт кровь. Мы бессильны… Забудь.
Ольга застонала, жалобно глядя на нас: – Ребята, сделайте что-нибудь. Пожалуйста-а-а, – Из её глаз полились слёзы.
Я вскочил на ноги: – Оставайтесь с ним, я сбегаю к соседям.
Выбежав на улицу, я помчался к даче Анатолия и Светланы. Пробегая мимо открытой двери в спальню Раисы Георгиевны, я мог поклясться, что слышал её глухой смех.
Соседи оказались дома и без промедления откликнулись на призыв о помощи. Не задавая лишних вопросов и наспех одевшись, они вернулись со мной в дом.
Тампон, приложенный Сашкой, уже полностью пропитался вытекающей кровью. Светлана свернула новый и сама же поменяла его. Преисполненный сперва благих намерений Анатолий при виде крови определил себя в углу комнаты и готов был откликнуться, но лишь на отстоящие от больного на расстоянии выстрела поручения.
Увы, среди нас не было врачей. Никто не знал, что можно предпринять для облегчения участи Олега. Ещё час назад, выглядевший жизнерадостным и беспечным, он умирал на наших глазах, и мы терзались от бессилья. Тут в мою голову пришла шальная мысль.
– Сашка заводи машину. Толя, помоги мне спустить его вниз, – я опустился рядом с телом Олега и накрыл его пледом.
Не проронив ни слова, ребята подчинились указаниям, и только Ольга тихо спросила: – Андрюш, что ты придумал?
– Не волнуйся. Я хочу попытаться… хочу отвезти его к кирпичному дому. Всё равно другого выхода нет. Вдруг нам повезёт, и там окажутся близкие к медицине люди? Здесь мы его потеряем, не о чем и говорить, – я посмотрел ей глаза и, едва сдерживавшая слезы отчаянья, Оля одобрительно кивнула.
Мы с Анатолием подняли тело Олега на руках и понесли вниз на улицу. Сашка завёл Форд и, стоя подле машины, ждал нас.
Положив Петровича на заднее сидение, я ткнул пальцем в направлении другого берега: – Сейчас мы отвезём его за реку в дом, о котором Саша знает. Что из этого выйдет, неизвестно. Очень надеюсь, что получим помощь. Но не факт, что двери откроются. Можем даже стать сами жертвами… Мы не знаем, кто там. Поэтому, вы вправе отказаться от поездки, и я сам попытаю судьбу. Никаких обид.
Сашка сел за руль: – Ты, видимо, Филин, сам серьёзно болен, если делаешь такие предположения.
Анатолий, заколебавшись на мгновение, тоже сел рядом с моим другом: – Поехали, чего болтать!
За минуту мы домчались до дома и остановились у железной решётки. Сашка начал отчаянно жать на кнопку гудка, распугивая сонных ворон, а я выскочил из машины и полез через ворота. Дверь в дом была по-прежнему заперта. Я начал стучать по ней руками: – Открывайте! Я знаю, что вы здесь, чёрт вас возьми! Нам нужна помощь. Действительно нужна! Пришло время, слышите! У нас человек в машине умирает… Да не будьте же вы суками, мать вашу!
Дверь оставалась закрытой. Почерневший в ночи дом возвышался глухонемой крепостью, безразличной к любым просьбам.
Тогда с рёвом я бросился обратно к воротам: – Саня, давай монтировку. Быстрее!
Друг кинул мне через решётку металлическую штуковину, и я, подбежав к дому, с размаху врезал по окну. Стекло со звоном разлетелось, и мне еле удалось увернуться из-под града осколков. Показалось, будто дом ухнул от возмущения, и я нутром почуял, как внутри него нечто зашевелилось и вспыхнуло.
Я встал к двери и пару раз ударил по ней: – Если вы не откроете сейчас, я расколочу все окна в этой халупе!… Да будьте же вы людьми, наконец!
И не думая отступать, я продолжал молотить по двери, когда она внезапно навстречу мне распахнулась, и оттуда вылетел человек.
Не успел я вымолвить и слова, как на горле сомкнулись железной хваткой пальцы, и бородатый мужчина повалил меня на землю: – Ну, всё. Ты меня достал!
Я захрипел и постарался скинуть его с себя, но мужик оказался крепкий и намертво пригвоздил моё тело к холодной жиже на земле. Краем глаза я видел своих друзей, замерших у машины, и недоумевал, почему они молчат. После того как стало очевидно, что у меня не осталось сил для сопротивления, бородач чуть ослабил хватку и за волосы приподнял из лужи мою голову, чтобы я смог увидеть вход в дом. На пороге стояли двое парней с ружьями наперевес, направленными в сторону Саши и Толи.
– Теперь у вас осталась минута, чтобы помолиться богу о спасении души! Потому что, если я не услышу ничего достойного моего внимания, парни в миг превратят вас в решето, – бородатый больно выкрутил запястье так, что у меня заслезились глаза: – Начнём с тебя.
Насмерть перепуганный, я начал быстро говорить, проглатывая по ходу слова: – Мы живем здесь, напротив. Убежали из города… Слушали радио, там говорили о людях, которые против власти… Они должны… А-ай!... Мы здесь одни. А тут была собака… Я услышал её лай. Подумал, может быть здесь скрываются люди, которых мы сами ищем, чтобы познакомиться… Я следил за до-о-о-ммм-ом… Да больно же! – Всё время пока я лепетал, пленивший меня человек держал на заломе мою руку и подворачивал её все сильнее.
Бородач ещё наклонил кисть против естественного сгиба: – Это известно. Давай по существу.
Я завыл: – Я не могу так говорить!
– А мне плевать… У тебя мало времени.
– Показалось, что вы именно те люди, которые связаны с движением против власти. Знаю, что если это и так, то вы не доверяете первым попавшимся,… но мы были у вас на виду. Всё время на виду! Очевидно же, что мы простые люди. Не стукачи и не гэбэшники. Неужели не ясно?... Несколько минут назад наш друг начал «вспоминать»… одним словом, на его теле открылись раны. Он с нами… в машине. Это очень хороший человек… Никто из нас не хочет, чтобы он умер вот так… Ваш дом был нашей последней надеждой на помощь. И если вы те, о ком я думаю, помогите ради бога. Ради всего святого, помогите ему! Можете не пускать нас, клянусь, никто не вымолвит и слова о вашем доме. Но помогите… Ему очень плохо, – закончив, я прикрыл глаза, думая о том, умрём ли мы сразу или нас ещё помучат.
Неожиданно бородатый встал с меня и кивнул своим друзьям. Тот, что стоял поближе тряхнул светловолосой головой ему в ответ и пошёл к воротам.
– Эй вы! Тащите больного сюда, и поживее, – парень с ружьем отпер ворота и пропустил Сашку с Толей, бегом несущих на руках тело Олега.
Я поднялся с земли и бородач грубо подтолкнул меня ко входу в дом: – Шевели задницей!
Когда мы вошли в дом, тут же за спиной заперли металлическую дверь, спрятавшуюся за наружной деревянной. Блондин, открывавший ворота, увёл моих друзей за собой куда-то вниз. А бородач открыл дверь в комнату на первом этаже и усадил меня на стул. Я робко осмотрелся. Обстановка в комнате выглядела совершенно обыденной, без какого-либо намёка на особенное положение хозяев.
– Давай ещё раз,… кто мы такие по-твоему? – бородатый сел напротив и положил на колени ружьё, уставившееся мне в пах двумя черными дырками ствола.
Я сбивчиво, но подробно рассказал ему нашу историю с того самого дня, когда сам столкнулся с эпидемией в институте. Я рассказал ему о том, как мы следили за ходом событий по телевизору, про радиопередачи, про наши вылазки в город, про своё отношение ко всему произошедшему бардаку. Выложил всё, о чём стоило бы сказать, чтобы убедить вооруженного человека в том, что не представляю для него угрозы. Говорил и наблюдал за его реакцией.
Мужчина внимательно слушал меня. Щека его время от времени подергивалась тиком, отчего правый глаз подмигивал мне. Но далеко не дружелюбно. Скорее это придавало большей колючести его взору и хищному изгибу рта. С огромным трудом я не позволял себе отвести взгляд от этого неприятного лица. Ко всему меня пугало ружьё и лежащий подле его курка толстый палец с грязным ногтем.
Выслушав до конца мою исповедь, бородатый ещё минуту, длящуюся для меня целую вечность, сканировал мой потасканный вид взглядом, а потом ответил: – Мы срисовали тебя сразу. Именно тебя. Ещё до того, как ты первый раз подобрался к дому. Я ждал неприятностей, хоть и не верил, что наберёшься наглости ломиться сюда.
Неожиданно он встал, отшагнул к окну и поставил там ружьё к стене, правда, в пределах досягаемости. Мне несказанно полегчало.
– Предупреждаю, дернешься – я разнесу твою башку, не успеешь и маму вспомнить, – добавил он.
– Как скажете.
– А что тебе ещё сказать?! Спасибо за окно?
– Мне жаль, но посмотрел бы я, что бы вы делали на нашем месте! Вы единственные люди в округе. И я знал, что сидите в доме. А окно я вам сам поменяю. Выставить стекло у соседней лачуги труда не составит. Кому оно там нужно?
– Кому оно там нужно? – передразнил меня бородач. – Ладно. Андрей, если не ошибаюсь... Не ошибаюсь?
– Нет, – я протянул ему ладонь, до сих пор ноющую от болезненного захвата. – Андрей Филиппов.
Бородатый обхватил мои пальцы своей массивной пятернёй: – Джон Леннон. – И он коротко рассмеялся над моим вытянувшимся лицом. – Шутка. Зови просто Дима.
Затем он поднял меня на ноги: – Ваш парень вряд ли выживет. Я таких видел уже сотню раз… Пойдём за мной.
Он прошёл вперёд и, махнул рукой следовать за ним. Ружьё осталось в комнате. Проверка или доверие? Я с опаской пошёл на расстоянии минимум метра за спиной этого человека, хорошо помня силу его стремительных рук.
Мы прошли через прихожую и, повернув направо вглубь дома, приблизились к открытому проходу в подвал. Аккуратно ступая по деревянной лестнице, я спустился в просторное помещение бывшего гаража схожего с тем, который находился в нашем доме. В отличие от нашего, этот подземный бункер был очищен от технического хлама и разгорожен пластиковыми раздвижными панелями. Посреди помещения стояли два хирургических металлических стола с придвижными флуоресцентными лампами. За одной из перегородок спряталась кровать с капельницей и ряд высоких металлических шкафов. Вдоль стен выстроились подставки с различной медицинской аппаратурой и этажерки с коробками из белого пластика.
На одном из операционных столов лежал окровавленный Олег. Над ним склонились девушка в белом халате и уже знакомый мне блондин. Громко переговариваясь, они колдовали над разверзнутой брюшиной Скворцова. Рядом с входом, у стены, на стульях сидели Сашка и Анатолий, спрятавший голову на собственных коленях. Второй парень, державший под прицелом моих друзей, подошёл к бородачу. Они о чём-то пошептались, и Дмитрий кивком указал мне на свободный стул рядом с Сашей. Я обнял своего друга и сел.
– Плохо дело, Филин, – Сашка угрюмо посмотрел на меня. – Похоже, Петровича уже не спасти. Они поставили зажимы. Влили раствор. Что-то там возятся, но из того, о чем болтают, выходит, что поздно уже.
– Вот дерьмо…
Бородатый перекинулся парой слов также с девушкой в халате и вернулся к нам: – Ваш друг умрёт. Говорю как есть. Ребята позаботятся о том, чтобы не принести ему дополнительных страданий. А сейчас пойдёмте со мной наверх. Здесь уже больше не на что смотреть, – он спокойно подождал, пока мы встали, направились к лестнице, а затем пошёл вслед за нами в дом.
Известие о неотвратимости смерти Олега глубоко потрясло и меня и Сашу. На примере Раисы я был уверен, что Петрович при условии восполнения крови, выкарабкается. Он был сильным мужиком. А вот ведь как выходило… Видимо, не только этот разрез оказался слишком глубоким. В брюшине были повреждены и внутренние органы.
Упершись взглядом в спину друга, я механически поднимался по ступенькам, а в голове звучал извиняющийся и добрый голос Скворцова, сующего мне деньги в пролёте моего старого дома. И его виноватая улыбка. Улыбка ставшего близким мне человека.
Хозяева отвели нас в другую комнату на первом этаже, гораздо более вместительную, чем та, в которой я беседовал с бородатым. На пороге к нам подскочила лайка и загавкала, норовя ухватить за ногу. Товарищ бородатого оттащил её за поводок и вывел из комнаты. «Вот, значит, как ты выглядишь, мой наводчик».
Мы огляделись. На полу комнаты лежал некогда яркий и дорогой ковёр. Теперь он весь был в чёрных полосах и уделан грязными отпечатками обуви. Изящная мебель была грубо сдвинута в угол комнаты, в то время как основное пространство было занято деревянными ящиками и мешками, накрытыми сверху полотнами брезента. Наши провожатые сели за стол и предложили расположиться напротив.
– Итак, меня зовут Дмитрий, – Бородач улыбнулся и кивнул мне. – Для тебя Джон.
Сашка недоверчиво взглянул на меня. Я махнул рукой: – Он шутит.
Это мой коллега Александр, – Дмитрий продолжил и кивнул на невысокого парня лет двадцати пяти, сидящего с ним рядом. – Внизу Валера и Лена. Больше здесь никого нет. Сейчас никого. Уж коли вы ворвались в наш дом, давайте знакомиться ближе. Наверное, вас интересует, кто мы и почему прячемся здесь? Что ж, попробую разъяснить этот неоднозначный вопрос без лишних подробностей. Как вам известно, волею случая после основной волны эпидемии уцелела лишь некоторая часть людей. Очевидно, что мы одни из тех. Семьям нашим не суждено было спастись. Но не только общее несчастье объединило нашу группу здесь. Тот коллектив, который сейчас в доме, сложился при стечении более чем десятка обстоятельств, каждое из которых важно, но не для вас. И, прежде всего, та ответственность, о которой, ты Андрей, говорил мне, продолжает являться нашим профессиональным долгом. Я поясню… Все мы, за исключением Саши, в прошлом врачи из одной и той же городской больницы, ныне пустующей и охраняемой вооружёнными людьми. Дав некогда обязательство пользоваться полученными навыками на благо здоровья человека, мы нашли своей целью не отступать от него в столь сложное время. Особенно в столь сложное. Однако, в противовес большинству коллег, я и мои друзья не согласились участвовать в государственных программах здравоохранения, существующих в том извращенном виде, что сейчас. По сути изолированных от основного населения, нуждающегося в помощи… Не буду тратить ни своё, ни ваше время и занимать внимание рассказом о том, как мы оказались среди оппозиционеров. Скажу лишь, что мы никакие не идейные борцы. Мы не их тех, кто стремятся к власти, и не те, кто ищут приключения себе на голову. А всего на всего врачи. И на этом поприще именно здесь обрели возможность продолжать работу. Востребованную, хоть и не частую. С огорчением констатирую – с риском для своей безопасности. Прячась в этой дыре за семью печатями… Таков мой ответ вам. Разочаровал? – он обежал глазами наши лица. – Никаких шпионских страстей, никаких вооружённых бригад здесь вы не найдете. Так что на это скажете?
– Вы всё же могли обратиться к властям с просьбой о работе. Вряд ли бы они отказались, – Анатолий невнятно пробубнил себе под нос.
– Мы много чего могли, – бородач подошёл к окну и, приоткрыв щель в жалюзи, выглянул наружу. Затем вернулся к столу. – А знаете что? Нам нравится и такое положение дел, если выбирать из имеющихся на сегодня вариантов. Я и мои коллеги работаем для обычных, попавших в беду, людей. Мы не ищем каких-то привилегий и выгод для себя особого характера. Вот вам мой краткий ответ… Отдельные личности взяли на себя труд организовать стремительно растущее движение к свободе от глупости и заносчивости известных людей, и мы им в определённой степени помогаем. Одни из многих. А ваше право, Анатолий, судить об этом как вам придет в голову. Я не собираюсь дискутировать ни с одним из вас. И добавлю, что вижу перспективы развития уже начатой работы по лечению крови, чем мы занимаемся в основное время по обмену с коллегами, работающими в схожих условиях. Если наши руководители добьются поставленных перед собой целей, мы получим все условия для успешного завершения такой работы.
– Уже не долго осталось, – тёзка моего друга напряжённо смотрел на свои руки. – Я имею ввиду, завоевание движением доверия среди большинства в разобщённой стране. Сегодня ещё мало кто себе представляет настоящий размах организации. Пройдёт совсем немного времени, и картина прояснится для всех. Хочет кто-нибудь этого или нет. И тогда каждому придётся определяться – с кем он. Компромисс с властью мне не представляется возможным. Все зашло слишком далеко… К слову, теперь и у вас троих выбора не осталось. – Александр усмехнулся.
– Мы мало, что знаем, – сказал я.
– Этого уже достаточно, – ответил Дмитрий.
– То есть, мы вынуждены быть с вами, или… нас в расход?
– Среди нас нет убийц. Будете помогать нам, или другим способом участвовать в работе не мне решать. Информацию получите позже. Но соблюдать нейтралитет, а тем более переметнуться к военщине, уже не получится.
Я задумался.
– Жаль, что для принятия решения мы мало осведомлены о вашей организации, – сказал я чуть погодя, – и всё же мы готовы на помощь, если даёте слово, что цели того стоят.
– Движение на правильном пути, – ответил Александр. – Если с кем-то и быть – то с нами.
– В таком случае две пары рук, мои и друга, в вашем распоряжении. А Толя, – я кивнул ему, – пусть решает сам.
Тот неуверенно пожал плечами. Его глаза забегали из стороны в сторону: – Я не знаю,… Впрочем… Моя жена… мы хотели жить отдельно. Простите, но я не хочу воевать ни с кем. Оружие, тайны – это не для меня. Я не хочу даже ничего знать об этом. Вы должны понять, – почему-то Анатолий всё время смотрел на меня и мне адресовал ответ, – это лишнее. Я против, и нет никакой за мной вины, чтобы принуждать к обратному! – он поднялся на ноги. – Вы должны отпустить меня и всё. Вы не имеете права.
– Нет проблем, – неожиданно Дмитрий тоже встал из-за стола. Мне показалось, что Толю сейчас пристрелят.
Однако, Александр коротко взглянул на своего товарища: – Дима почему-то верит вам. Не могу сказать, что разделяю его уверенность,… но он принимает решения.
Из этой реплики и по взгляду Александра угадывался некий конфликт в произнесённых словах и его собственного настроения. Показалось, что Сашкин тёзка не блещет искренностью и не так прост, как хотелось бы. А его амбиции не разделяют императив о главенстве Димы в принятии решений.
– Значит, я свободен? – протянул, сам не веря своему счастью, Толя.
– Ты свободен, – Александр подошёл и рукой сжал его плечо. – Только держи язык за зубами. Никто не должен знать, о нас. Скажешь жене, как, впрочем, и все вы,… – он обратился и к нам с Сашкой. – Здесь живёт молодая пара полоумных отшельников. Друга вашего мы не спасли и похоронили в нашем подвале. С людьми не общаемся и завтра уезжаем в город. Насовсем уезжаем. Понятно?
– Конечно, конечно! – плечи Анатолия оставались в плену пальцев Александра, а ноги начали движение к двери. – Я могу идти?
– Иди, – неожиданно парень подтолкнул его к выходу, так что вертикаль Толи обрела равновесие. – И помни: уже через минуту о тебе и твоей жене будут знать все наши друзья в городе. Ляпнешь что-нибудь лишнее, и вам обоим свернут головы. Я сам позабочусь об этом.
На полусогнутых, Анатолий зашаркал к выходу.
Уже вдогонку я крикнул ему: – Скажи девчонкам, что мы задержались похоронить Олега и скоро придем.
Не оборачиваясь, Толя кивнул и вышел из дома. Мы же остались сидеть за столом.
– Ну, что обсудим? – Дима нагнулся под стол, а поднявшись катнул нам по его поверхности по банке пива. – Вы себе хотя бы представляете, с чем имеете дело?
– Вы же сами сказали, с движением, – ответил Саша.
– С движением то понятно. Узнаете об его организации, еще удивитесь насколько все всерьёз. Я имею ввиду опасность столкновения с властью.
– Военщина, как вы выразились.
– Вот именно! Вооруженные обученные люди под присягой. Современная техника, начинённая электроникой. И им есть что защищать. Свои привилегии. Здесь придётся рискнуть многим. Не исключено, что и жизнью.
– На сегодня жизнь у всех под вопросом, – ответил мой друг.
– Оружие в руках держали когда-нибудь? – Александр откинул край брезента с ящиков у стены, и мы увидели, что внутри них сложены автоматы Калашникова с заправленными магазинами.
– В школе когда-то ездили на полигон, – Сашка замялся. – Но не могу сказать, что помню, как управляться с такой штуковиной.
Я кивнул: – Аналогично.
– Что умеете?
– Да всего понемногу, – мы с другом переглянулись. – В общем, ничего особенного. Все зависит от того, что нужно.
– С медициной, как я понимаю, незнакомы?
Я отрицательно покачал головой.
Дмитрий запустил пальцы в собственную бороду: – Что ж нам с вами теперь делать?.. Ладно, поступим так. Я обучу вас кое-чему из медицины. Саша научит обращаться с оружием. Это то, с чего мы начнем, пока есть время на раскачку. Вместе с тем, у наших друзей есть задачи, которые нужно решать уже сегодня, – он нагнулся к напарнику, и они о чём-то обмолвились шёпотом. – Есть некоторые проблемы с обеспечением. К примеру, нам и нашим друзьям нужны медикаменты, некоторые химические вещества, в частности кислоты, магний и кое-что из неорганики. Всегда и в больших количествах востребовано топливо.
Мой друг радостно вскинул руками: – Это мы можем! Я имею в виду бензин и соляру. Мы можем их доставать. Нам бы еще пару канистр, и штук по пять в день могли бы сливать.
– Прекрасно. Этим и займётесь. Я дам вам канистры, и завтра начнём. Только я вас предупреждаю, – на лице Дмитрия вновь промелькнула тень. – Никто не должен знать о том, что вы делаете и для чего. Даже ваши женщины, какие бы доверительные отношения у вас с ними не были. Я доступно излагаю?
– Более чем. Можете нам доверять. Только как мы будем встречаться с вами и передавать канистры с топливом, если постоянно находимся на виду у своих?
– Когда поедете обратно, Саша проводит вас до большого моста. Он покажет нашу тайную нору, где вы будете сливать бензин в бак и, где мы будем оставлять для вас записки с указанием места и времени встречи. Дизель будете сливать отдельно. Это пока всё. Также у нас есть телефон, по которому вы сможете звонить, в случае если будете абсолютно уверены в том, что вас не слушают.
– А как вы с остальными пересекаетесь и, почему находитесь здесь, а не вместе со всей группой? – мой друг достал сигарету и закурил.
– Для первого раза вы слишком любопытны, парни, – Александр окинул нас недовольным взглядом.
– Уже не имеет значения,… – к нему подошёл Дмитрий и положил руку на плечо. – Наша организация насчитывает более десятка тысяч человек. Да ко всему ещё и растет день ото дня. Система связных и баз продумана совершенным образом. И если кто-то попадается, их цепочка связи распадается мгновенно. Ни один из предателей не остаётся безнаказанным. О приведении приговора в исполнение в отношении лиц, перешедших на другую сторону, руководителей подразделения информируют незамедлительно для их доклада об этом подчинённым. Иногда с приложением материальных свидетельств в виде частей тела… Дисциплинирует, не правда ли? – Дима усмехнулся. – Это сложная организация, во главе которой стоят очень не глупые люди. Все чётко следуют установленным правилам и не имеют права на ошибку. Наша же задача довольно узкая. Каждый день нам привозят людей, которым мы оказываем помощь. Если время потеряно, все они, как, к моему сожалению, и ваш друг, отправляются в подвал вон того дома. – Дмитрий подвёл нас к окну и, приоткрыв жалюзи, показал соседнюю заброшенную дачу. – Если нам удаётся помочь больным, они остаются на некоторое время здесь, а потом уезжают. Как видите, всё довольно четко. Жаль мы не олимпийские боги. И не можем творить чудес… Порой простого новокаина даже нет. Но скоро все изменится, и работать станет легче, – он покосился на ящик с автоматами. – И чем раньше, тем лучше…
– А эти ящики? – я кивнул на автоматы.
– Перевалка. Не думай об этом.
– К нам, бывает, солдаты переходят, – добавил Александр.
– Да и наши новобранцы не хуже регулярной армии, – Дмитрий улыбнулся нам. – Хочу, чтобы вы поняли одно, ребята: лучше не станет, пока мы не сделаем так, чтобы весь накопленный научный и технический потенциал работал на всех, а не на малую часть людей. Есть мысли, есть специалисты. Среди сторонников движения очень много молодых светлых голов, способных заставить социальный механизм работать в правильном русле и на полную мощность.
Я слушал бородатого Дмитрия и удивлялся, насколько быстро он перевоплотился из звероподобного стражника в симпатичного интеллигента с открытой улыбкой. А ведь ещё час назад я трепетал в его присутствии.
В это время в комнату вошли Валера и Лена, закончившие внизу с Олегом. Девушка с коротко стриженными тёмными волосами выглядела лет на двадцать. Сняв марлевую повязку, Лена обнажила родинку на щеке. В народе говорят, она приносит удачу. С Валерой мы уже познакомились раньше, правда, в другой атмосфере. Мы представились снова, уже для них; поговорили ещё немного о планах, ни разу не упомянув при этом об Олеге. Забота о его душе уже перешла к богу, а о том, что стало с телом, нам с Сашкой не хотелось слышать.
– Ну что, вам пора возвращаться. Как и договаривались, Саша поедет с вами и покажет тайник. А завтра начнём работать вместе, – Дмитрий пожал нам руки. – Я искренне рад знакомству. Не подводите меня, и мы станем добрыми товарищами.
Валера дал две пустые канистры и, сложив их в багажник, Сашка сел за руль.
Когда мы остановились у моста, Александр подошел к одной из несущих опор. Лишь вблизи стало заметно, что рядом стоявшее дерево было специально вкопано здесь несколько дней назад. Откинув кусок дёрна, провожатый показал вместительную дыру между бетонными плитами. От пытливых глаз с другого берега реки вход в тайник был скрыт песочной насыпью.
Александр в очередной раз попросил нас быть предельно внимательными и осторожными, когда будем спускаться сюда. В случае если заподозрим что-то неладное, он настоятельно рекомендовал немедленно уничтожать любые признаки того, что кто-нибудь из их группы пользуется тайником. В конце концов, найти другой тайник в пустующем посёлке не составляло проблемы.
Мы поехали к дому. У крыльца, завернувшись в плед, бродила потерянная Ольга: – Господи, почему так долго?
– Так получилось. Ты замёрзла совсем! – я потащил её в дом.
За столом в гостиной сидели Светлана и Анатолий.
– Вы уже всё знаете? – я обнимал Олю и не сводил глаз с лица Анатолия.
Тот густо покраснел и встал на ноги: – Я сказал им, что Олег умер.
– Это правда. Что-нибудь ещё?
– Ну… и, что вы х-х-хоронили его, – Толя стал запинаться.
– А что ещё он должен был нам сказать? – Оля недоверчиво посмотрела на меня, а потом на Сашку. – Ты весь в грязи по уши, Андрей. И почему шея красная?
– Про тех сумасшедших в доме, – ответил мой друг. – Филин с ними познакомился ближе.
– Я сказал, что они выжившие из ума молодые ребята, которые не хотели пускать нас к себе, но потом ты убедил их помочь, и они разрешили нам похоронить Олега, – Анатолий нервно дергался, но, вместе с тем, честно смотрел на меня, и я поверил в то, что он не сболтнул лишнего.
– Да так и было, – я усадил Ольгу на стул и сам сел рядом. – Эти ненормальные спиваются там каждый день и завтра собираются отваливать в город к каким-то торчкам за кайфом. Они сами предложили нам похоронить Олега в своём подвале, потому что съезжают из дома. Может им хочется напоследок острых ощущений – провести ночь в компании трупа?! Просто больные люди! Но с их помощью, мы нашли последнее пристанище для Петровича. Пусть земля ему будет пухом.
– Странно это всё… – Оля грустно вздохнула. – Сначала милый Олег внезапно умирает на наших глазах. Потом обезумевшие люди хоронят его у себя в доме…. Мне кажется, мы сами скоро сойдем с ума от всего этого. Они тебя били?
Сашка усмехнулся: – Его, пожалуй, побьёшь! Встретили не дружески, но потом доболтались до мира. Всё в порядке. Не трогай его, Оль. – Саша подошел к бару, достал оттуда водку, рюмки и стал разливать всем, кроме Иры. – Нам есть о чём погоревать… Давайте помянем нашего друга Скворцова Олега Петровича. Доброго и отзывчивого человека. И пожелаем ему самой лучшей участи на том свете и покоя, который он, без сомнения, заслужил своими земными делами. Хотя мы не так уж и долго его знали….
Мы выпили и провели остаток вечера в полумраке горящих свечей, размышляя о судьбе, уготованной каждому из нас в это смутное время. Вскоре Анатолий увёл домой Светлану. Я условился с Сашкой о завтрашнем дне и поднялся с Ольгой наверх.
Лежа в постели, я не удержался и рассказал ей обо всём, что произошло с нами в том доме. Проницательная Оля и так уже догадалась, что история про сумасшедших – неудачный вымысел, в который здравомыслящий человек не поверит никогда. Я взял с неё твёрдое обещание молчать, под угрозой того, что ценой информации могут стать не только наши жизни, но и судьбы сотен людей.
Потом мы перебрались к окну. Никак не спалось. Словно по заказу ветер бросил на стекло первые капли возвращающейся непогоды. Прочерчивая извилистые дорожки, будто наперегонки по пересеченной местности, капли двинулись вниз.
– Как наши жизни, – вымолвил я.
– Ты о чём?
– Эти дождевые капли. Вычерчивают кривые похожие на них. Так же застревают время от времени в пути, а потом торопятся к концу. Словно знают, что там лучше. И мы торопимся жить, не замечая сегодняшний день, всё думаем о завтра. Будто спешим на тот свет. И оттого пролетает жизнь незаметно не только для нас самих, но и для окружающих. Некоторым из усопших счастливцев родные надгробную речь профессионалам заказывают. Видать самим совсем нечего сказать о прожитой человеком жизни.
– И нам об Олеге сказать нечего.
– Ты права. Хоть сейчас и другие времена… Почему же так всё случилось? Что это за наказание такое?
– Одна из форм эволюции.
– Да если бы. Ты посмотри, кто остался. Ворьё, жадные до привилегий людишки, безумные социалисты – только они и на виду… А в чём собаки и кошки повинны? Коровы, рыбы, деревья? Нет-нет… Это не божья кара. Это что-то другое. Что-то неотвратимое ещё изначально. Будто Земля отряхнула с себя лишнее. Сняла будто змея кожу. Как делала это, кстати, и раньше. Я про ледниковый период, когда христианская мораль даже не существовала. Наверно, просто пришло время перерождения мира.
– Получается человечество, изучающее сегодня космос, так и не узнало ничего про законы собственной планеты?
– Похоже на то. Как сапожник без сапог. Мы ринулись за будущим, мимоходом озираясь на настоящее. Именно озираясь. Так и не побывав в нём, потому что всегда некогда. Изыскивая время на построение планов, не находили его, чтобы почистить зубы перед сном.
– Какая страшная судьба у Земли. Что же будет дальше с нами со всеми?
– Хороший вопрос… Возможно мы вступаем в новую фазу роста вместе с планетой. И будущих строителей новых воздушных замков осталось ровно столько, сколько сейчас живых существ на Земле. А может нам уготовано встретить конец очень скоро. До, так сказать, полной зачистки. Это покажет лишь время.
– Вот-вот. И ты сам о будущем.
Я улыбнулся и ещё крепче обнял её: – Моё будущее – это ты.
21.
Дневник: 06.
Ночь с 8–го на 9–е октября.
Наконец, я вновь взял дневник в руки. Суматоха дней поглотила меня полностью, не оставляя времени на диалоги с собой. Похоже, пророчащие полное фиаско жизни на Земле оказались правы: началась вторая волна поражения всего и вся загадочным вирусом «воспоминания». В городе снова раздаются крики боли и появляются лужи крови. Люди сходят с ума. Повальная волна суицида. Что, на мой взгляд, вполне объяснимо.
Вчера мы с Сашей своими глазами видели, как трое парней повесили на мосту МКАДа мёртвое тело человека с табличкой на груди: «ДЬЯВОЛ ВЗЯЛ МОЮ ДУШУ!». Наши новые друзья рассказали, что пару дней назад две молодые девчонки сожгли себя заживо перед блокпостом к ЦКБ. Прямо на глазах у солдат. Господи, когда же закончится этот кошмар? Если и суждено всё свершить именно так, пусть это будет лед или пламя, сжирающие жизнь сразу и одним махом. Но не так… Неужели, мы заслужили такие муки неизвестности, сводящей с ума?
Со дня смерти Олега и знакомства с людьми из Движения мы с Сашей по несколько часов пропадаем в городе и его окрестностях, добывая проклятый бензин, в то время как Оля остаётся дома, и я каждый раз извожусь мыслями о том, что с ней. В порядке ли она, или уже… Даже не хочу думать об этом!
Тёзка моего друга начал учить нас стрелять из АКМ и старого пистолета Макарова. Кое-что получается. Дима учит Сашку ассистировать при операциях. Сам я не могу в этом участвовать. Один раз поутру привезли женщину с порезанными ногами, так я не выдержал и десяти минут у стола. Меня рвало от этого отвратительного зрелища кровоточащего мяса. К чёрту эту медицину! Не всем дано и всё тут.
Ребята оказались хорошими людьми. Людьми дела. Обещали, что скоро к ним приедет связной, и они познакомят нас с ним. Хорошо, что нам удалось заслужить их доверие. Надеюсь, что будем полезны организации и сыграем не самую последнюю роль в готовящемся перевороте. Тревожит лишь Сизов. Александр. Когда он стреляет по мишени, то улыбается… Я его боюсь. Сашка согласен со мной, такого за спину лучше не пускать.
Ольга переживает за нас, говорит, что авантюра, в которую мы влезли, глупа и опасна. Она называет возню организации торгом за место на кладбище. Мол, и так все там скоро будем. Но я переубеждаю её. Вдруг удастся пожить, а может и дать жизнь детям. Так пусть хоть она начнётся в справедливом обществе, а не так как сейчас. Верю, всё затеянное обернётся благом для наших близких. Для всех брошенных на произвол судьбы.
С Анатолием и Светланой мы стали видеться реже. Полагаю, что он, как и я, рассказал своей о людях из дома, и теперь они попросту боятся. Что ж это их дело. Осуждать их я не в праве. Однако замечаю, что Ольгина мать, чудом поправившая своё здоровье, повадилась частенько навещать наших соседей. Может, чует что-то хромая кляча?
Недавно мне приснились мои родители. Они всё время что-то шептали, но я ничего не мог расслышать. Мама плакала. Очень дурной сон. Хоть спать не ложись после этого.
Ну, вот и всё. Пойду спать. Завтра Сашка обещал начать меня учить водить машину. Давно пора.
Что сказать напоследок? Дай бог нам всем остаться в живых!
22.
Дневник: 07.
10–е октября.
Сегодня был прекрасный солнечный день. Потеплело. Красота. Уже и не припомню, когда последний раз так радовался погоде. Деревья раскрасило жёлтым и бардовым. Нашёл брошенную лодку и покатал Олю на реке. Такие моменты хочется вспоминать и повторять снова и снова…
Опять вот взял дневник и стану писать в нём о вещах, которые должны оставаться в тайне. Пожалуй, я фиговый подпольщик и конспиратор. Но так хочется оставить после себя летопись этих дней. Я собираю к ней рисунки нашей Иры. По-прежнему страшные и живые. Интересно, увидит ли кто-нибудь эти материалы? Что он скажет после этого?…
Сегодня нам впервые доверили перевезти ценный груз с оружием. Пока мы тащили его через весь город, я чуть в штаны не наделал от страха. Вот Сашка, тот молодец. У него прямо глаза загораются от предчувствия опасности. Я ему виду не подаю, конечно, что боюсь, но зависть разбирает к его хладнокровию. К счастью, и на этот раз все прошло успешно.
Плюс ко всему, мы уже два дня расклеиваем по городу листовки с призывом не верить властям и «воспылать праведным гневом». Ха-ха-ха. И так все в этом гневе живут. Причём больше не к власти, а уже к самой жизни, текущей как испытание.
Постоянно молюсь о том, чтобы у нас всё обошлось малой кровью. Так вошёл во вкус, что уже чешутся руки начать заваруху. Но пока сигнала нет. Видимо, ещё не всё готово.
Мы прошли курс «молодого бойца» и Александр дал нам по пистолету. Метров с десяти, думаю, в человека попаду. Но пробовать не хочется. А так… С оружием я чувствую себя гораздо увереннее и, признаться, дьявольски приятно ощущать в руке тяжесть полированного металла. Мы, разумеется, прячем его от своих, и даже Ольга не знает о моем ПМ. А ведь Олег предупреждал о психологической зависимости от собственного превосходства с оружием. Хотя по нынешним меркам такое суждение преувеличено. Не исключено, что теперь каждый второй вооружён.
Будь моя воля, я с удовольствием бы поцеловал свинцом Раису Георгиевну между глаз. Последнее время она сильно беспокоит меня. При встрече прям-таки расцветает в хитрющей улыбке и отпускает двусмысленные шуточки в наш с Сашкой адрес. Мамаша, похоже, знает что-то. Этот, мать его, Толя, наверняка раскололся, и матушка вытянула из него информацию о доме. Она это умеет. В отношении дурных наклонностей её вообще трудно переоценить. К тому же, Дима не избавился от собаки, и та периодически подаёт голос на всю округу. Завтра надо будет непременно предупредить ребят о возможной опасности, исходящей от Ольгиной матери. Чем чёрт не шутит? Как вообще у такой бабы могла родиться настолько замечательная дочь? Жаль, я не знал её отца...
В нашем посёлке стали появляться люди. Над городом продолжает висеть трупный смрад, подгоняющий население валить подальше. Пока никто совсем рядом не поселился, но порой и мимо нашего дома проезжают незнакомые машины. Что ж, этого следовало ожидать. Да и ничего дурного в этом нет.
Не могу не сказать о том, что в последнее время у меня стало появляться довольно странное ощущение того, что мои безумные сны влияют на реальность. То, что это происходит в обратном порядке, и так ясно. А получается, что мои дни будто вторят предшествующему сновидению. Надеюсь, что не схожу с ума, а это лишь мнительность на фоне сумасшедшей жизни. Это не то, чтобы беспокоит меня, но всё же…
Сейчас, взирая на звёзды в чёрном небе, я прошу благословения у вас, мои дорогие родители. Отпустите меня с миром на бойню, которая всем нам предстоит. Наверное, я был не самым хорошим сыном, и уж точно, совсем другой судьбы вы желали мне. Но сейчас, когда миллионы людей умерли и ещё тысячи стоят на грани жизни и смерти, я осознанно делаю выбор в пользу действия. Не хочу и не могу иначе. Мне неприятна позиция соседей. Моя хата с краю, ничего не знаю – это про таких, как они.
Я иду на это, в том числе, и ради вас, чтоб вы знали, что я взял самое лучшее от вас и у вас научился доброте и жизнелюбию. Я люблю вас. Покойтесь с миром.
23.
Тревога.
Проснувшись рано утром, я помог Ольге и Ире приготовить завтрак. На улице было солнечно и сухо, поэтому после трапезы мы вышли из дома. Всей компанией мы разместились в беседке за игрой в «кинга». Спустя какое-то время, на крыльце появилась Раиса Георгиевна и поковыляла, опираясь на трость, к калитке.
– Мам, ты далеко? – позвала её Ольга.
– Пойду соседей навещу, надо задать Свете один вопрос, – Раиса Георгиевна развернулась и, ускорив шаг, вышла за ворота.
Я подмигнул Сашке: – Не нравится мне все это.
Он согласно кивнул.
После того, как мы раскинули ещё партию, я извинился и под вымышленным предлогом покинул беседку. Осторожно передвигаясь, добежал до моста и огородами пробрался к кирпичному дому. На условный стук дверь отворил Дима и пустил меня вовнутрь.
– Привет, – он, улыбаясь, пожал руку. – Ты не вовремя. Что-то случилось?
– Пока нет,… – в голове вдруг промелькнула предательская мысль, что, наверное, я зря приперся, поддавшись панике, и попросту раздуваю из мухи слона. – Пока нет.
– Тогда почему выглядишь таким взволнованным? Ну-ка, пойдём, расскажешь что надумал, – Дима по-отечески обнял меня за плечи и отвёл в большую комнату.
За столом сидели Валера и Лена. Александр отдыхал наверху после трудной ночи. Дмитрий усадил меня за стол и сам сел рядом.
– Что тебя привело, Андрей?
– У меня подозрения. Нет уверенности, только подозрения, но,… тем не менее. Ребята, вы знаете о моём отношении к этой … Раисе Георгиевне, которая живёт с нами под одной крышей. В последнее время я стал слишком дёрганным и боюсь ошибиться в своих выводах, – я взял стакан и налил воды из графина. Все молча внимательно наблюдали за мной. – Одним словом, я думаю, что она знает всё об этом доме и о вас.
Валера откинулся на спинку стула и спокойно спросил: – Толик сказал?
– Скорее всего.
– Почему ты так решил? – Дима положил мне руку на колено и успокоил сумасшедшую трель, которую непроизвольно начала выплясывать нога.
– Она очень часто стала ходить в дом к нашим соседям. Не было бы никакого шуму, не знай я её эгоистическую натуру. И глаза и повадки выдают, что в её голове бродят пакостные идеи. Уверен, эта … интриганка способна на все. И боюсь, что, если она знает больше, чем нам хотелось бы, то запросто может использовать эту информацию в своих целях. При этом ей будет наплевать на то, что могут пострадать люди, если будет хотя бы минимальный шанс на то, что получится с этого что-нибудь урвать. Более того,… – я стыдливо опустил голову. – Сучка ненавидит меня. Знаю, что она спит и видит, как моё тело четвертуют в казематах спецслужб. И сама бы с удовольствием при этом присутствовала, посасывая свои долбанные леденцы. Конечно, я должен был рассказать об этом раньше, но, казалось, всё не до этого. И всё же, лучше поздно, чем никогда? – с надеждой я посмотрел на своих друзей.
Протянулась небольшая пауза. Затем Валера улыбнулся: – Не волнуйся. Всё будет хорошо. Безусловно, то о чём ты говоришь, очень важно, но, мне кажется, твои опасения не настолько серьёзны.
– Не надо, Валер, – Лена вступила в разговор. – Ты не так хорошо знаешь женщин. Если здесь есть что-нибудь личное, она запросто может решиться на любые шаги. Если не ошибаюсь, ты рассказывал, что у неё практически дочь украл? – Лена посмотрела на меня, и я кивнул головой. – Плохо дело. Многие женщины мстительны и от этого становится опасными, словно гремучие змеи. Мы эмоциональные существа. Куда больше мужчин. И последствия всегда оправданы в свете россыпи наслаждения местью.
– Значит так, – слово взял Дима. – Как я понял, ваша дамочка может решиться на то, чтобы донести о нас властям? – Я снова кивнул. – Может быть, что она уже это сделала? – Я опять опустил согласно голову. Дима поднёс ладонь ко лбу и вытер с него выступивший пот. – Да-а-а-а,… всё ж таки вляпались. Ну, ничего не остается… В таком случае мы не можем рисковать. Сегодня же ночью нужно всё увозить отсюда.
– Нет! Как это так? Это же несправедливо! Переезжать с такого насиженного места, когда осталось ждать совсем ничего?! Только мы здесь освоились!… – Валера вскочил на ноги и пнул стул. Тот поверженным громыхнул об пол. – Может притащить её сюда, и, клянусь богом, я вытащу из дрянной старухи все её тайны! А если она не успела ничего сделать, то введу ей такую дозу транквилизатора, что она прямиком к праотцам упорхнёт со скоростью Челенджера.
– Остынь! – Дима привстал и повысил голос. – Соображай, что говоришь! Она всё-таки живой человек и мать его девчонки, – он посмотрел на меня. Я испуганно промычал в ответ. – Мы не звери, ясно! И убивать никого не будем, пока есть возможность этого избежать. Риск очевиден. Поэтому будем действовать по обстановке. Позвони к Римантасу, и пусть нам найдут место для эвакуации, – Дмитрий пристально посмотрел в глаза Валере. – Это всё.
Тот, недовольно ругнувшись под нос, вышел из комнаты.
Дима повернулся ко мне: – Возвращайся, и готовьтесь к поездке с нами. Только вы с Сашей вдвоем, понятно? И никаких больше разговоров, ни с кем! Нам не нужны сюрпризы. Вернёшься к своей подруге после того, как дело будет закончено. Ты уже слишком много знаешь, чтобы я позволил тебе остаться… Поверь, против тебя я ничего не имею, ты славный парень, но вынуть из тебя информацию, для военных не составит большого труда. Без обид? Ты в порядке?
Медленно выговаривая слова, я ответил: – Я всё понял. У вас не будет с нами проблем. Обещаю.
– Ну и хорошо, – он хлопнул меня по спине и проводил до двери. – Не волнуйся, всё образуется. Очень скоро, я надеюсь, мы заживем нормальной жизнью, и не будем прятаться по углам словно крысы. Вы вернётесь к своим любимым после победы. Они вас поймут. Поверь мне на слово, – подбадривая меня, Дима улыбнулся, правда, одним ртом; взгляд оставался напряжённым. – Не вешай нос и будь готов к сигналу.
Я попрощался и также осторожно, огородами вернулся в свой дом. Мои друзья всё ещё сидели в беседке. Я отозвал в сторону Сашку и рассказал ему о своём визите. Он подтвердил готовность действовать так, как решит большинство. Затем я обмолвился с Ольгой и предупредил её о том, что мы уедем вместе с людьми из дома на новое место. Не могу передать словами, как она расстроилась, услышав об этом. Никакие мои уговоры не действовали на неё. Оля со слезами на глазах убежала в дом и спряталась в комнате Иры. Я сам переживал не меньше, но мне ничего не оставалось, как обращаться к данному ранее самому себе обещанию: смириться с жертвами во имя общей цели.
Вскоре в дом вернулась Раиса Георгиевна. На её лице сияла улыбка. Мамашу не затруднило даже подняться к нам наверх, якобы, оглядеться. Операцию по сбору пришлось временно приостановить.
Ко времени обеда всем коллективом мы собрались за столом. Ольгины глаза высохли, и она изо всех сил старалась не показывать виду, что что-то произошло. В очередной раз я не переставал восхищаться здравомыслием и терпением своей любимой.
Около четырёх дня мне послышался стрекот двигателей вертолета. Выскочив на крыльцо, я заметил, что немного западнее от нас в небе барражирует военный МИ. Сделав пару кругов, вертолет полетел в сторону города. Неужели по нашу душу?
Стоявший рядом со мной друг процедил сквозь зубы: – Похоже, опоздали.
Раиса Георгиевна вышла на улицу и плюхнулась в шезлонг: – Что-то вы взволнованы, мальчики?
– Не стоит беспокоиться, Раиса Георгиевна. Отдыхайте, и дышите глубже. Запасайтесь, так сказать, кислородом. Для вас он пока бесплатно, – я цыкнул на неё, и мы побежали в дом продолжать сборы.
Заваруха началась, когда на часах было ближе к шести вечера.
24.
Схватка.
Первым военных заметил мой друг. С его балкона открывалась панорама на маленький мост неподалеку от нашего дома. Сашка ворвался ко мне и, схватив бинокль, потащил за собой. Пригнувшись за перилами, мы увидели три легковые машины, которые остановились, не доезжая моста. Двери открылись и из них высыпали люди в защитных комбинезонах с оружием в руках.
Я тут же рванул на второй этаж к телефону. В груди бешено колотилось сердце. Набрав номер, я, показалось, целую вечность прождал, пока подняли трубку. Наконец, раздался голос Валеры: – Слушаю.
– Они здесь. Как минимум человек десять. Со стороны малого моста.
– Понял! – раздались короткие гудки.
Я рванул обратно к Сашке, не выпуская трубки из руки. За спиной с грохотом упал на пол телефон. В коридор выглянула Раиса Георгиевна: – Нельзя ли потише, любезнейший? – Ее лицо вытянулось в искусно состроенной маске удивления.
Я подхватил разбитый аппарат и со всей силы запустил им в сторону мамаши. Коротко взвизгнув, она успела захлопнуть дверь, и телефон безжизненно брякнул по дереву. Я подскочил к двери: – Даже не выползай из своей норы, ты поняла меня, гнида? Прибью на месте! – Раиса Георгиевна молчала. Я пнул дверь и побежал наверх.
Сашка с сумкой через плечо выходил из своей комнаты: – Бери вещи, и валим отсюда.
Вместе мы спустились к бывшей машине Олега. Сашка, не включая габаритных огней, медленно вывел её из гаража. Я открыл ворота. На улице окончательно стемнело.
Вынув из кармана пистолет, мой друг подошёл ко мне: – Слушай, Филин. Не знаю как ты, но я чувствую, что мы сможем помочь ребятам. Без них нам всё равно каюк. Если они оторвутся, нам их уже никогда не найти. Если нет,… то вояки потом придут за нами. Это однозначно. Давай впряжемся, чего уж тут… терять.
Я посмотрел на друга: – Знаешь, старик, нас с тобой уже связывает не только дружба, но нечто большее, что не выразить словами. Поэтому, куда ты, туда и я. Пойдем, надерём задницы оккупантам, раз уж пришло время! – мы обнялись и, пожелав друг другу удачи, двинулись к кирпичному дому.
Чтобы не столкнуться с военными, мы пошли в сторону большого автомобильного моста. Пригнувшись за ограждением, перебежали на другую сторону. Каково же было наше разочарование, когда в начале подъездной дороги к просёлочной улице мы увидели ещё две пустые машины и человека с автоматом, стоящего рядом.
Вот он был шанс открыть счёт собственным трофеям. Военный смотрел в противоположную от нас сторону на разношерстные дома. И позиция позволяла приблизиться к нему на расстояние пистолетного выстрела. Но глядя на тяжелый мощный автомат, небрежно накинутый через ремень на плечо, на сильные руки мужика в камуфляже, душа моя вместе со смелостью и решимостью, ушла в пятки. Бешено застучало сердце и стало трудно дышать. Я потащил друга в обход, аккуратно ступая по твёрдому грунту.
Держа наготове пистолеты, мы осторожно пробрались до ближайшей дачи. Глаза привыкли к темноте и, замерев за углом дома, Сашка стал вглядываться вперёд. Через минуту он дёрнул меня за рукав и указал пальцем на движущиеся метрах в сорока от нас тени. Я постарался их сосчитать: раз, два, три, четыре, пять, шесть. Шесть! Плюс один у машин. Да плюс ещё те с другой стороны. Чёрт возьми, не мало! Нас, включая ребят в доме, всего шесть. И даже пять, если не считать меня с трясущимися руками.
Мы стали шепотом переговариваться, решая, что делать, когда раздался первый взрыв. Послышались крики боли. Слева затрещали автоматы. Затем прогремел ещё один взрыв. Где-то сзади послышался топот бегущих ног. Мой друг вскочил и, держа на вытянутых руках, пистолет рванул к другому краю стены дачи. Я побежал за ним. По дороге мимо пронесся солдат, стоявший ранее у машин. Сашка прицелился и два раза выстрелил ему в спину. Нелепо загребая руками воздух, служивый врезался носом в гравий. Тут же от обшивки дачи в нас отлетело несколько щепок, отбитых вонзившимися пулями.
Мы, как подкошенные, упали на землю и замерли. Еще несколько пуль просвистело над головами.
– Нас заметили! – я прокричал Сашке в ухо, перекрывая грохот нового взрыва.
– Да плевать! Ты видел, я свалил его! – глаза друга горели сумасшедшим огнем, и он захохотал. – Положил этого сукина сына, как два пальца обоссать! Йиху-у-у!
Желая прервать опасную эйфорию моего друга, я потащил его обратно за дом. Мы сели в засаде и стали озираться вокруг. Через несколько минут стрекот автоматных выстрелов стал реже. Неужели всех наших уже взяли? Я осторожно высунул нос из-за угла. Раздался крик: «– Тарусин, смотри за тем домом». Наверно о нас, – я подумал про себя.
Вдруг метрах в десяти от нас, из кустов выскочила знакомая белобрысая голова Валеры. Он вскинул на плечо ручной гранатомет ДП–64 и жахнул из него по тому месту, откуда раздался крик военного. Прогремел очередной оглушительный взрыв, от которого в щепки разлетелось полдома на другой стороне дороги. Валера упал обратно в кусты.
Со стороны нашей засады к кустам побежал человек в камуфляже. Судя по всему, это мчался мстить спецназовец Тарусин. Я упёрся локтями в поднятые колени и три раза выстрелил по фигуре. Одна из пуль угодила в голову, и несчастный рухнул между грядок.
Валера вскинул руку: – Молодцы! Оружие берите!
Я медленно пополз к мёртвому солдату и взял его Калашников. Как только вернулся в засаду, Сашка схватил меня за руку и потащил к мосту.
– Куда ты?
– К машинам! Валерка приказал взорвать их, – мой друг короткими перебежками стал спускаться за ограду. Я последовал за ним.
Сев в кустах рядом с автомобилями, Сашка взял автомат и начал короткими очередями бить по задней части машин, где находились баки с бензином. Первой взорвалась тёмно-синяя Нива, за ней с, грохотом подпрыгнув, полыхнул джип Ниссан. Теперь военным достанутся лишь велосипеды на брошенных дачах.
Мы двинулись обратно. Спиной прислонившись к стене дачи, сидел Валера. На перепачканном копотью лице блестели белки его глаз. Он часто дышал, меняя рожок в автомате. Мы подскочили к нему.
– Ну как там?
– Этих сняли, – он махнул рукой в сторону горящих автомобилей. – А с теми ребята ещё разбираются… Свиньи! Даже не соизволили спрятаться, сразу попёрли. Но, мы их ждали, – он улыбнулся мне и потрепал по голове. – Вовремя предупредил…
– Белый! Белый! – на груди Валеры сквозь треск помех раздался хриплый голос.
Он выхватил портативную рацию: – Слушаю тебя, Борода. У меня всё чисто!
– Бомба выхватил их сигнал. Сюда подкрепление ломится. Надо линять скорее… – из динамика раздавался голос Димы.
– Понял тебя. Сколько их ещё?
– Не знаю… Человек пять не меньше. Давай быстро!…
Валера отключил рацию и повернулся к нам: – Так, хлопцы, слушай сюда. Вот адрес,… – он быстро начеркал карандашом на пачке сигарет адрес. – Бегите к машине и езжайте в сторону области. Схоронитесь где-нибудь, а завтра другой дорогой приедете в эту квартиру и спросите Римантаса, – Валера сунул пачку Сашке в руку и встал на ноги. – Запомнили? – мы кивнули. – Заметите хвост, даже и не думайте приближаться. Ясно?.. А мне пора.
– Подожди, – Сашка бросился за Валерой. – Давай мы останемся и поможем. Как вы справитесь?
– Не переживай, братишка. У нас есть ещё подарки для этих свиней. Делайте, что я сказал и быстро! Остались считанные минуты, как сюда приедут десантники, тогда всем конец. Давай, двигай! – он оттолкнул Сашку и, пригнувшись, побежал к кирпичному дому.
Не испытывая судьбу, мы схватили оружие и через мост рванули к себе. Как только я появился у ворот, на мне повисла бледная Ольга: – Живой! Андрюша…
Я крепко прижал её к себе и вдруг понял, что никогда её не оставлю. Что бы ни случилось.
Сашка прыгнул за руль и завел мотор.
– Где Ира? – я с трудом оторвал от себя Олю.
– Была только что здесь, – Ольга испуганно огляделась, и вдруг мы увидели Иру, сбегавшую с порога с рюкзаком в руке. Она прыгнула в машину, не дожидаясь предложения.
– Отлично… давай садись, по дороге все объясним, – я буквально затолкнул Ольгу внутрь Тойоты и сам сел спереди.
Мой друг сдал задом из ворот на дорогу. В это момент на крыльце дома показалась Раиса Георгиевна. На её голове развевались ставшие белёсыми волосы. Полы халата трепыхались, открывая взгляду опухшие ноги. Она простёрла руки в нашу сторону: – Оленька, ты куда?
Сашка притормозил, и я машинально потянулся за пистолетом.
Ольга открыла окно, высунулась наружу и дрожащим голосом крикнула матери: – Уйди от меня. Навсегда. Я тебя ненавижу! Как ты могла так поступить?
Мамаша скатилась со ступенек и схватилась руками за голову: – Что ты говоришь, Оленька?! Не верь этим подонкам!.. Они зло для нас. Самое сущее зло! – голос мамаши задрожал в истерике. – Я твоя мать! Я хотела добра. Тебе и мне! Мы должны спасать наши жизни. Нам дадут защиту и вылечат. Неужели ты не веришь мне?! Только так мы спасёмся. Не оставляй меня… не делай этого. Я всё делала только ради тебя. Ради тебя-я-я! Я жила ради тебя! – она упала на колени и стала рвать ногтями дёрн. Потом обхватила ладонями собственное лицо и размазала на нём холодную глину, превратив его в маску чудовища. Я с большим трудом подавил в себе желание пристрелить это жалкое существо.
– Поехали, – Ольга закрыла окно. Мой друг нажал на педаль, и машина выкатилась на дорогу, оставляя позади пожилую женщину, истошно вопящую и рвущую пальцами ни в чём не повинную землю.
Не зажигая огней, мы выехали к большому мосту и затем помчались подальше от этого места.
25.
Снова в городе.
Разделённые сотней километров дороги с бывшим пристанищем, мы остановились на ночлежку в одной из пустовавших дач. А с рассветом снова сели в машину и направились в сторону Киевского шоссе. Моя голова гудела, и в пустом животе раздавался протяжный вой.
– Интересно, доложила ли Раиса Георгиевна военным о наших приметах? – Сашка вёл машину и, время от времени, тёр воспаленные глаза.
Мы промолчали. Ольга прикрыла нос рукой и опустила голову.
Мой друг вывел нас на шоссе к Москве. Вскоре мы пересекли окружную и въехали в первый попавшийся двор микрорайона.
Конечное место назначения располагалось в районе Перово, таким образом, нам волей неволей приходилось тащиться через половину города на глазах у военных. Рисковать не хотелось, поэтому мы решили разделиться.
Сашка вскрыл и проверил состояние двух запаркованных у тротуара машин. Когда все было готово, он с сестрой сел в Москвич 2141, а нам с Ольгой досталась старенькая Ауди 80 с помятым крылом. С интервалом в две минуты мы покинули двор.
Я старался ехать преимущественно по второстепенным дорогам. Мы несколько раз теряли ориентиры, поэтому дорога заняла вдвое больше времени. Миновали несколько патрулей и, на удачу, ни один из них даже не предпринял попытки остановить одинокую машину.
Подъезжая к старому девятиэтажному дому с номером, указанным Валерой, я заметил серый Москвич, припаркованный у обочины. Сердце радостно ёкнуло: Саша уже здесь!
К нашему удивлению в доме вполне сносно пахло. Поднявшись к квартире на третий этаж, я постучал в дверь условным стуком, знакомым ребятам. Дверь открыл мальчик лет двенадцати: – Вам кого?
– Римантас дома?
– Нет. Что ему передать? – мальчик непринужденно играл в руке с двумя металлическими шариками.
– Передайте, что приехал Филиппов Андрей с Десны.
Дверь захлопнулась. Восприняв это как должное, мы остались в коридоре. Через пару минут где-то выше послышался скрежет, открываемого замка. По лестнице застучали шаги. Я отодвинул за спину Ольгу, достал пистолет и встал к краю стены. Человек спускался по лестнице. Я напрягся.
– Филин? – вдруг раздался Сашкин голос.
– А ты кто думал? – я спрятал оружие и вышел навстречу другу.
Отметив радостным рукопожатием скорую встречу, мы все вместе поднялись на пару этажей выше. Сашка открыл дверь, и на пороге я увидел, улыбающегося Диму. Кроме него в квартире находились сестра Ира, Елена, Валера и ещё какой-то молодой парень, с постоянно дёргающимся в нервном тике глазом.
Я выпил предложенный незнакомцем стакан воды, и внутри полыхнул огонь. Спирт! Дима рассмеялся и пригласил нас к столу.
За время пока мы уплетали за обе щёки долгожданный завтрак, ребята рассказали о вчерашней схватке. Со слов Димы мы узнали, что после того как я рассказал о Раисе Георгиевне, они начали готовиться к встрече непрошеных гостей. Используя весь арсенал, ребята начинили округу радиоуправляемыми минами и разложили в планируемых точках сменное оружие. Мой звонок не застал их врасплох. Когда началась схватка, неожиданностью для оккупированной группы стало лишь наше появление. Валера расточал в наш адрес похвалы, а парень с дергающимся глазом внимательно изучал моё и Сашкино лица.
С сожалением мы узнали о смерти Александра. Пуля застала его, когда ребята уже садились в машину. Несмотря на моё не лучшее к покойному отношение, тот больше, чем все остальные заслужил добрых слов. Из повествования Димы следовало, что именно Александр принял основной удар на себя, уводя нападавших от дома и путей отхода. Именно он положил львиную долю коммандос единолично, действуя отчаянно, но в то же время хладнокровно. Безусловно, с уходом Александра организация потеряла не только надёжного товарища, но и блестящего воина. Что каждый из нас помянул минутой молчания.
Подспудно я чувствовал вину за случившееся. Несомненно, мне следовало быть более внимательным с Ольгиной матерью, зная, на что она способна и попытаться предупредить её действия.
В результате Дима подвёл печальный итог: помимо смерти друга, в минувшую ночь организация потеряла действующую лабораторию и большой склад оружия. К несчастью виноватыми в этом были мы.
После Дима представил нам Владимира, парня с нервным тиком. Именно он был их связным всё это время. Никакого Римантаса не существовало и в помине. Условное имя использовалось лишь для связи через юношу, постоянно живущего в квартире на третьем этаже. Кроме того, члены Движения время от времени останавливались в других квартирах этого дома, вроде той, в которой мы в данный момент находились.
За разговорами ребята открыто называли имена и идентифицировали прочими словами Движение. Из чего я мог заключить, что нас не накажут за допущенный промах и не сморят ядом за столом. Ответственность списали на естественную убыль войны. Что всё равно не умерило терзаний моей совести.
– Как нам быть дальше? – Сашка посмотрел на Диму.
– Вам предоставят квартиру. Вечером Володя скажет где.
– Будут какие-нибудь задачи? Вы ещё верите нам?
– Обязательно будут.
– Так вы ещё доверяете нам? Мне? – я задал вопрос, волнующий меня, пожалуй, более всего.
– Я доверяю вам и тебе в частности, Андрей, – ответил Дима. – В допущенных ошибках виноваты все мы, но не стоит отчаиваться и клясть себя вечно. Важно, чтобы полученный нами урок пошёл впрок и в будущем никто из нас не допустил бы чего-нибудь подобного. Даже если придётся, как говорят, резать по живому… Вместе с тем, вы подтвердили собственной отвагой и делом право называть себя «своими». Право уважать вас как близких и надёжных товарищей. Это дорогого стоит. Хоть и не стоило жизни Саши. Пусть земля ему будет пухом…
– Нам с Ирой тоже, наверно, теперь придется что-то делать? – в разговор вступила Оля.
– Ещё не знаю, милая барышня. Обо всём вам скажет Володя. Теперь он будет вашим куратором, если можно так выразиться. Со мной, Валерой и Леной вы будете видеться только от случая к случаю, на общих сборах. По всем вопросам вас будет вести Владимир, – Дима снова улыбнулся. – Он хороший человек. Временами немного угрюмый, но верный соратник и настоящий профессионал в нужных для дела ситуациях. Вы сможете доверить ему все ваши проблемы и, если это будет в его силах, он обязательно поможет. Я прав? – он взглянул на молчаливого человека.
Тот, не разрушая собственного реноме, лишь кивнул.
– Когда люди собираются выступить против власти?
– Уже скоро. Счёт пошёл на недели. Осталось совсем немного.
– А в чём это будет заключаться? – Ира наивно заглянула в Димины глаза.
Тот встал и мрачно процедил сквозь зубы: – В ещё большей крови.
26.
Новый дом.
Вечером Владимир проводил нас до многоэтажного сталинского дома в начале Проспекта Мира. Он вручил моему другу ключи от квартиры и предупредил, что запасов оставленных в квартире хватит только на день. Уже завтра нам предстояло заботиться о себе самостоятельно.
Володя запретил даже рядом показываться с прежним Сашкиным жилищем, напоминая, что теперь каждому из нас властями гарантирована лишняя дырка в теле. Напоследок он попросил выучить наизусть его телефон и два условных пароля. Об остальном обещал позаботиться самому.
Мы оставили при себе оружие, взяли вещи и поднялись к квартире. В подъезде и этого дома трупного запаха практически не чувствовалось.
Новое просторное жилище состояло из трёх комнат, обставленных мебелью и готовых к проживанию. На пыльном торшере лежала отпечатанная записка с перечнем столовых приборов и белья. На обоях гостиной остались светлые пятна от некогда висевших на этих местах фотографий. В этой же комнате стояли телевизор и старинное фортепьяно.
– Когда-то я мечтала о том, что в своём собственном доме буду часто менять обстановку, чтобы радовать себя. Любила перемены,… но не до такой же степени, – Ольга обречённо вздохнула.
– А мне нравится, – мой друг плюхнулся на диван и задрал ноги. – Кочуешь по новым местам, никаких тебе привязанностей, никакого мещанства. Красота!
– Как в гостинице, – я откинул крышку с клавиш пианино и взял мажорный аккорд. – А что делать?
Через некоторое время, мы и этот дом почувствовали своим. Мягкие постели, водопроводная вода, хоть и не часто, обеденный стол – всё необходимое мы имели. А то, чего не хватало, я и мой друг старались добывать налётами на магазины, заменившими привычные из прошлого денежные отношения. К слову, не разграбленных магазинов в Москве осталось немного. Но и во взломанных висящих и лежащих товаров хватило бы на вдвое большее количество горожан. Конечно, того комфорта и уюта, который был у нас в загородном доме, пришлось лишиться, но вместе с тем мы постоянно находились в центре событий, происходивших в столице.
А в городе, как и во всей стране, с каждым днём нарастала смута. Разбитые витрины и окна, пожары, полыхающие в домах, постоянные стычки на улицах по поводу и без – всё это стало визитной карточкой новой Москвы. Назвать установившийся уклад смело можно было одним словом – беспредел. Одни умирали, другие прибывали со всей страны на их место. Город был разграблен и по большому счёту заброшен на произвол судьбы.
Принимая активное участие в деятельности Движения, мы всё больше и больше убеждались в том, что число людей, примкнувших к рядам «протестантов», значительно превышает количество представителей рабочей (преимущественно, все-таки, «рабской») силы, нашедших своё счастье в службе государственному аппарату. Несчастные, откликнувшиеся на участившиеся призывы власти идти на службу обществу, трудились денно и нощно на оборонных предприятиях, предприятиях мед– и пищепрома и электроподстанциях, обеспечивая нужды «государственных объектов» и коммунальных служб города.
Социальные отношения групп, тем временем, лишь больше обострялись. На фоне пролетевшей новой волны заболевания участились открытые стычки протестующих с властью. То в виде подготовленных провокаций, то стихийно. Мне не дано было охватить общую картину происходящего. Однако, отмечал и не раз, что все так или иначе, обратившиеся к открытому неповиновению власти, примкнули к ставшей уже единой организации – к Движению. Оно и само охватило протестную часть, всасывая будто пылесос, одного за другим. Жаль, правда, не всегда с разбором. Доносящихся слухов о засланных врагах, а также о принятых в ряды бандитах и мародерах, истребляющих и растаскивающих ресурсы организации, более чем хватало.
Впрочем, нейтральных людей, подобных Анатолию и Свете, в России оставалось подавляющее количество. Они стремились покинуть города, ибо жить в них приходилось теперь в постоянном страхе не только заболеть, но и оказаться в центре внезапной перестрелки.
Мы работали, выполняя поручения, которые передавал Владимир. По вечерам, укрываясь в подвалах брошенных домов, мы тренировались стрельбе. Читали ставшие популярными пособия по ведению партизанской войны. Мы воспитывали в себе людей способных убивать себе подобных ради собственных же жизней. Мораль, бытующая в суждениях наших наставников, это позволяла. И мало по малу прежние ценности отмирали в наших сердцах одна за другой. Совершив убийство раз, я не межевался перед будущим выбором совершить его снова. Мы делились мыслями друг с другом и не находили отголоска божьей кары для собственных душ за содеянное. Ни днем, ни ночью мне не являлся сражённый солдат, не мерещились осколки черепа с волосами, слетевшие с его головы. И всё же мысли о том дне я гнал взашей. Мне нужно было стать чёрствым к самому факту такого божьего чуда как жизнь такого же индивидуума, как я сам.
Владимир нередко давал нам с Сашей опасные задания по перевозке грузов: с оружием ли, с химией, с медикаментами. Все это было одинаково противозаконно и каралось высшей мерой в руках власти. В каждом таком случае, мы всякий раз рисковали никогда больше не вернуться к своим домочадцам. Почувствовав реальную угрозу своему положению, военные предпочитали более не церемониться с «правонарушителями», верша скорый суд прямо на месте. Отчего на улицах города стали привычным явлением автоматные очереди. И последующий рёв стосильного мотора крытого брезентом грузовика, утилизирующего «отходы».
Раз в неделю окружные отделения Движения проводили сборы представителей, на которых обсуждались решения руководства организации и составлялись ближайшие планы деятельности. В один из четвергов Владимир пригласил нас с собой на такой сбор. Там, наконец-то, после долгой разлуки, мы встретили Дмитрия. Он сбрил бороду и коротко постригся, но я всё равно сразу узнал его среди остальных.
После собрания мы с огромным удовольствием выпили пива и обмолвились парой слов за жизнь. Дима по-прежнему занимался своим делом, оказывая оперативную помощь пострадавшим от болезни. Валера и Лена были целы и невредимы и вместе с ним продолжали работать над проблемой лечения странного феномена.
Во время сбора Владимир познакомил меня и моего друга с человеком, который курировал округ. Спортивного вида мужчина сильно пожал нам руки и заявил, что он доволен нашей работой. После, он сказал, что не прочь взять нас в свою личную группу, члены которой принимают участие в разоружении военных и террористических актах против представителей генштаба страны. Это могло явиться событием, открывающим нам двери к совсем другим, более значительным делам и событиям.
Ставшая будничной активность торопила ход времени. И вот уже бегунок настенного календаря спустился к ноябрю. Дни становились короче, а ночи всё неохотнее пускали рассвет, прорывавшийся серым маревом сквозь липкую черноту ночи. Холод сковывал голосовые связки, и, пробуждаясь, мы не находили радости наступившего дня. Растапливали себя горячим чаем с газовой плитки, смывали сон с лица и готовились прожить без большой надежды. Связанные с настоящим лишь делом, но не мечтой.
Подавленные каждый своей собственной усталостью, мы охотно делились ей с ближним, сдабривая грунт ставшей уже коллективной депрессии. Мы и смеялись как-то обречённо. Только если расшевелить эндорфины водкой, либо удачной ходкой на грани ножа, я примечал улыбку собственных глаз. Изменения происходили каждую минуту: странные для моего понимания, хоть и объяснимые. Но мог ли кто-то из нас остановить это процесс распада личности, когда он шёл в унисон с целым миром?
Я оглядывался назад, чтобы подчерпнуть оптимизма, и не мог нащупать прошлого. Какое-то всё размытое и настолько далекое. Сколько мне было лет до начала этого безумия, и сколько сейчас? Прошли часы, дни, месяцы, годы? Что же будет дальше? Что останется после всего, к чему мы стремимся уже машинально? Чистый, умудренный опытом разум восстанет из пепла на волне свершившегося, или он отомрет вовсе за неимением цели? Я сам уже не отдавал себе отчета: для чего так неистово стремлюсь продолжать эту гонку. И за чем я гонюсь: за ускользающей из пальцев жизнью или за оправданной делом быстрой смертью.
27.
Дневник: 08, 09.
03 ноября. 4:38 утра.
Снится ли мне всё это, или я действительно сижу с ручкой в руке у раскрытого дневника? Вопрос дня. Вернее ночи.
Мой в прошлом весьма практичный ум ныне подвергся необратимым изменениям под воздействием всего происходящего вокруг. Я воспринимаю окружающее с мнимой ясностью и действую так, как принято выглядеть в глазах своих друзей и остальных, появившихся в последнее время, многочисленных знакомых. Моделирую самого себя. Играю самого себя прежнего. Однако какой-то непонятный туман овладел моим сознанием, и часто я как бы просматриваю параллельные события в своей голове. Может это мои сны? Или, напротив, я засыпаю, чтобы жить.
Мне кажется, что мозг не отдыхает никогда. Я словно на одном дыхании круглосуточно проживаю минуты своей жизни. Очень часто я слышу в своей голове щелчки и треск, с которым лопаются сосуды в мозгу.
Казалось, обычные явления дежа-вю обретают новый ракурс. Они распространяются на все те чудачества природы, с которыми человечество сегодня имеет дело. Словно, я это уже переживал когда-то. Уму не постижимо такое представить.
Никому не говорю об этом. Сочтут ненормальным… А кто, мать их, теперь нормальный? Боюсь, что Ольга меня заметит вот таким потерянным в самом себе, и станет задавать ненужные вопросы. Она их и так задает. И я ей могу задать такие же. Да мне не нужны ее ответы. Сам все знаю… Скоро будет светать, и начнётся новый день, полный забот и неких, в прежнем, острых ощущений. А что сегодня мне эти ощущения? Это обыденность. Скорее серая, чем яркая. Никчёмная, я бы сказал точнее… Но я должен поспать и набраться физических сил. Моральных давно как нет. Я не знаю зачем жить…
05 ноября.
Уже два дня как мы участвуем в террористических актах в городе. На сборе Володя познакомил нас с Кавериным, главным человеком среди активистов нашего районного (или окружного – не искушён в вопросах территориального деления Движения) комитета борцов. Это очень своеобразный человек! Все не решаюсь спросить об его прошлом… Не удивлюсь, если ранее он был судим. И не раз.
Поначалу показалось, что Каверин вполне приличный мужик. Говорил четко, ясно и, главное, всегда по делу. Однако его глаза… Конечно! Почему я не придал этому значение сразу? Холодные, блестящие какой-то не стихающей внутренней яростью. Сегодня мне уже всё ясно – он просто сумасшедший. Всего лишь умело маскирующийся ненормальный псих, охваченный жаждой жестокости и разрушений. Некрофил чёртов!
И в группе его такие же маньяки. Может, в прошлом нормальные люди, но теперь точно профессиональные убийцы. Сдуру мы подписались в участии совместно с группой Каверина в налётах на военных и правительственные эскорты, изредка появляющиеся в городе. При этом надо отметить, что «Босс» почти всегда знает, когда, кто и где появится. Видимо, агентурная работа приносит свои весомые плоды.
И посмотри, Господи, в чём состоит наша работа. Мы совместно должны забирать оружие у солдат, по возможности склоняя их к дезертирству. Для этого в группе есть психолог. Все работают в масках, и поэтому нет нужды убирать тех, кто не поддаётся на уговоры: вернувшимся без оружия в часть солдатам грозит суровое наказание, мы же даем им свободу. Но… всё это так красиво выглядит только на словах.
На самом же деле… Со слов членов группы и, пару раз поучаствовав самостоятельно, мы убедились, что ни о какой гуманности речи не может и быть. Первый раз мы прижали к стене четырёх солдат, которые без шума и гама самостоятельно отдали нам свои автоматы, лишь бы их не трогали. Но это был явно не их день. С нами выехал Каверин лично. Этот монстр собственноручно убил всех четверых. Причем убил с удовольствием без единого выстрела (патроны сберег, как он мне потом сказал). Господи, он глаза им выковыривал ножом! Я просто не мог на это смотреть. Зато смотрел и улыбался наш, так называемый, психолог.
Вчера мы взяли грузовик. Слава богу, уже без Каверина. И что бы вы думали? Один из его подонков расстрелял в упор водителя. Зачем?!!!… Что это личная месть, или метод устрашения, в расчете на то, что зверства дойдут до слуха остальных? Мне кажется, что ни одно, ни другое и ни третье. Просто ему очень захотелось убить. Такая вот маленькая невинная прихоть! Теперь и мы понимаем, что при выполнении каждого задания придётся убивать. Пока всего лишь наблюдать за тем, как это делают другие, а потом практиковаться самим. Доказывать свою состоятельность, будь они прокляты.
Думаю, что с такими людьми, как Каверин и поклонники его таланта, Движению по плечу любая разборка. Каждый из этих боевиков готов лезть на баррикады с голыми руками и зубами рвать глотки солдат. Только вот парадокс: мы вроде как сражаемся за жизнь и её спасение, а, вместе с тем, люди из боевых бригад рвутся убивать и проливать драгоценную ныне кровь.
Сейчас размышляю о своём отношении к этому: да всё это дико, да несправедливо и слишком жестоко, но… стреляя у реки в неизвестного мне десантника и, видя, как разрывается его голова, я тоже, чёрт возьми, получил необъяснимое удовольствие. Ведь попал! И верю, что запросто готов стрелять в людей, которые будут угрожать моей жизни или жизни моих друзей. Так к чему мы все идём? Ради чего в Движение пришли такие люди, как Каверин? И, если его держат за начальника, то, что же за чудовища стоят у самого верха?
Ну и, наконец, самое главное! Водитель Каверина. Я впервые увидел его. Это же тот ублюдок, который стрелял по нашим с Сашкой окнам квартиры в ночи. Это тот, который преследовал нас на минивэне на Люсиновской. Это убийца на закорках у своего кумира. Так не ради ли забавы Каверина они приговорили тогда парня, чтобы забрать девчонку? И этим людям мы помогаем???
Сашка говорит, что все образуется, что Каверин и его прихвостни просто случайность. Ведь есть же Дима, Валера и другие!
Не знаю, что и сказать… Хотелось бы верить другу, но на чём основывать доверие? Боже, мы не можем это прекратить, так сделай так, чтобы уже скорее всё, так или иначе, разрешилось! Я жду этого. Остаюсь в обойме всех этих людей. Хоть и нет для того причины. А всё же не могу уйти. Ты сам знаешь ответ почему. Значит это моя судьба.
28.
Сон: знаки.
Мне приснился сон.
Я шёл по пустому городу. Морозный ветер забирался под наглухо застёгнутое кашемировое пальто и больно колол в бока. Где-то протяжно завыла собака. Я шёл по обезлюдевшим улицам с домами, наклонившимися кверху над моей головой, будто закрывающими небо от меня. Либо меня от неба. Под ногами хрустели скрюченные морозом листья.
Минуя очередной квартал домов, зияющих разбитыми окнами с торчащими наружу обломками рам, я вошёл в странный парк. Не взирая на холод и царившую вокруг смерть, в парке цвели зелёные деревья и звучала приятная музыка. Я прошёл мимо изогнутых лавочек, на которых сидели застывшие фигуры людей. Словно в стоп кадре они замерли на полуслове и полудыхании в причудливых позах. Мне не нужно было трогать их для того чтоб знать, что на ощупь все эти люди холоднее льда, скованные внезапным мёртвым ветром.
Я шёл по парковой дорожке мимо сада, украшенного многочисленными скульптурами, на поверку оказавшимися фигурами умерших людей. Дорожка вилась в рисунке, навеваемом звучащей мелодией. Я прошёл чёрт знает сколько, когда перед моим взором предстала поляна. Посреди цветения этой поляны я и встретил Олега.
Передо мной возвышались три могучих ствола. Среднее дерево было несколько выше своих соседей и венчалось пышной кроной с широкими листьями–лопухами. Я подошёл ближе и увидел в крайне необычном свете Олега Петровича Скворцова.
Все части тела недавнего товарища существовали отдельно друг от друга. Голова Олега покоилась в ветвях самого большого дерева посередине. Его туловище мешком висело на метр ниже головы. Правая рука и нога покоились среди ветвей дерева, стоящего по левую сторону. А соответственно левая рука и нога висели на дереве справа. Части тела Олега не просто безжизненно болтались в листве деревьев: они будто бы росли в них. Руки и ноги шевелились и сгибались в привычных для суставов местах. Голова вздрагивала, капая зеленоватой слюной из приоткрытого рта.
Веки его глаз задрожали и, приподняв подбородок, бывший сосед уставился на меня: – Приве-е-ет, – рот растянулся в страшной улыбке, и, показалось, что голова подмигнула мне левым глазом.
Меня передёрнуло от отвращения, вызванного не столько самим видом Скворцова, сколько его гнусавым хрипящим голосом. Я не хотел смотреть на него, но не мог отвести взгляд.
– Я жи-и-ивой. Ты рад? – голова Олега медленно качнулась, и прядь слипшихся влажных волос упала на лоб.
Я хотел что-то ответить ему, но язык как назло набух во рту, и слова застряли ещё на нёбе.
– Ра-а-ад,… я вижу, – голова продолжила сама. – У тебя есть работа: ты должен отдать мне долг…
Я кивнул в ответ.
Вдруг пасть головы разверзлась во всю силу, и оттуда разнёсся душераздирающий крик: – Собери меня! Собери меня, собери меня, собери-и-и! Отдай своё!!!
В ужасе я упал на спину, закрыл глаза и… проснулся.
29.
Дневник: 10, 11.
12 ноября. 7:12 утра.
Выжил первый новорожденный ребенок, о котором я узнал. Володя принёс нам эту сногсшибательную новость. Просто не верится, что это случилось! Женщина рожала в одном из подпольных медицинских центров. Конечно, она не выжила (это первое о чём все спрашивали, узнав про новость). Да на это никто и не рассчитывал. Мать сознательно пошла на самоубийство ради ребёнка, хотя, справедливости ради, нужно отметить, что ей ничего другого и не оставалось.
Верю, что родившая счастливой покинула мир, услышав голос собственного отпрыска. Ребёнка извлекали с помощью разреза со времен Гая Цезаря известного, как кесарева. Женщина истекла кровью и скончалась, через несколько минут. А малыш остался жить в окружении многочисленных нянек. Володя упомянул о том, что кровь новорожденного также, как и у большинства, не способна к свёртыванию. Посему жизнь младенца с первых её мгновений находится под большой угрозой. И оберегать эту жизнь, похоже, почли для себя святой обязанностью все подряд. Достояние нации, открывшее новую главу в её истории.
Оценив по достоинству эту новость, я вновь поддался желанию жить. Хотя бы любопытства ради, заглянуть в будущее человечества. Быть может, будет найден некий выход? Какое-то лекарство, способное вернуть нам возможность излечивать недуг? Быть может, репродукция людей ещё вероятна?
Но, увы, негатива в моём «быту» больше. Особенно ощутимого в свете собственных мыслей о возможности и Ольге родить в будущем.
С огромным страхом наблюдаю за постепенно ухудшающимся самочувствием наших девчонок. У них обеих в чем-то схожие проблемы с кишечником и пищеварительной системой. Ольга стала жаловаться на щитовидку, придатки и резкие боли при мочеиспускании. Плюс ко всему, она почти не может заниматься сексом, потому что при этом испытывает болезненные и неприятные ощущения.
Оленька предпочитает не говорить со мной об этих проблемах и молчит о своих догадках насчёт происхождения болей. Однако, я, мне кажется, знаю причину, хотя и не могу придумать, как от этого избавиться. На мой взгляд, все эти проблемы – суть проявления изменений, вызванных задержкой менструаций. Я не врач и мне сложно судить о возможных последствиях этого, но я крайне обеспокоен и молю Бога, чтобы поскорее настал тот день, когда их можно будет нормально обследовать и дать надлежащее лечение. Без моей Оли все теряет смысл…
Чувствую, что подготовка переворота завершена. Володя намекнул, будто в ближайшие дни ОНО начнётся. Ну, значит так тому и быть.
16 ноября.
Завтра или послезавтра выступаем! Я не слышал об этом точно, но готов ручаться за прогноз головой. Уже всё в ажуре. Наши командиры каждый божий день проводят какие-то совещания и чертят планы. К тому же, в городе неожиданно появилось очень много людей. Столько много я не видел со времени начала катастрофы. Всё это о чём-то да говорит. Каверин более не появляется среди нас, видимо, был призван к главному столу Движения.
К слову о группе Каверина:… В его отсутствие руководство группой принял некий Мутко. Этот молодой хохол с лицом, обезображенным перенесённой в детстве оспой, достойный преемник Каверина. Желающий ни в чем не уступать нашему бывшему боссу в жестокости, он в дополнение упомянутым «достоинствам» наркозависимый. Многие члены группы и так до этого баловались травкой и амфитамином, а теперь с подачи Мутко в нашей среде бал вершит его величество опиум.
Судя по всему, в эти дни образовался избыток разного неизрасходованного зелья, а Мутко и сотоварищи имеют неограниченный доступ к их запасам. Давеча я сам попробовал понюшку героина. Признаюсь это довольно действующий эликсир внутреннего спокойствия и коммуникабельности. Но, очевидно представляя себе, страшные последствия возможной зависимости от порошка (на вид совершенно безобидного) я зарёкся не прикасаться к нему больше. С меня хватало взгляда на Мутко и его дружков с болезненными, будто воспалёнными, глазами. Потерянные люди, зависящие от прилива серотонина по времени приема кайфа. Разучившиеся черпать его в себе, а от того жалкие для самих же себя. Но жестокие и непримиримые по отношению к остальным. Наверно, так проявляется зависть с их стороны…
Дома пока всё нормально, уже привыкли к новым условиям. Пытаемся хоть как-то согревать своё жильё. Страшно холодно, особенно по утрам. Я выменял почти за килограмм золота у одного барыги из Движения небольшую печку-буржуйку. Отдал всё честным трудом разворованное. Зато теперь топим её каждый день на ночь и живём почти как люди. Централизованного газа и электричества давным-давно как нет. Хорошо, что ещё время от времени появляется вода в кране.
Но нас пугает такая жизнь. Мы все хотим и рассчитываем на лучшее. И, безусловно, отвоюем его.
А что нам всем ещё остается кроме как верить?
30.
Переворот.
17–е октября. Весть о начале пришла внезапно. Казалось, всего пару часов назад я отложил в сторону дневник, как среди ночи в нашу дверь раздался громкий стук. Выскочив из кровати в пижаме, я метнулся в коридор и открыл дверь.
На пороге стоял Владимир: – Внизу машина. У вас десять минут на сборы. Мы выдвигаемся. – На его напряжённом лице промелькнуло подобие улыбки, – Пора за дело, ребята.
Владимир непроизвольно подмигнул, дернувшимся в тике глазом, и спустился на улицу, а мы с Сашкой наспех оделись и, сев с девчонками за стол, стали прощаться. Ольга испуганно смотрела на нас. Несмотря на то, что я готовил её к этому дню долгое время, она всё равно оказалась застигнутой врасплох. Я сам боялся сорваться, начав испытывать ставший привычным страх за то, что никогда её больше не увижу.
Однако времени для прощания не было. Я подержал Олины ладони в своих.
– Они такие холодные, – сказал я.
– Сердце стынет… Но это пройдет, мой хороший. Обещаю, – по её щеке покатилась к уголку рта одинокая слеза.
– Я не смогу сказать ничего из того, что сейчас в моей душе. Нет таких слов, чтобы выразить мою любовь к тебе… Олюшка, я обещаю тебе, что вернусь. Чтобы ни случилось, я буду с тобой навсегда. Только ты смысл моей жизни, только твоя улыбка стоит любой мыслимой цены на свете. Так улыбнись, родная. Отпусти меня с лёгким сердцем, и я быстрее вернусь к тебе, – я обнял её крепко и, положив голову на хрупкое плечо, задрожал, с трудом сдерживая собственные слёзы.
Потом отстранил Ольгу к стене, и не глядя ей в лицо, пошёл к двери.
Перед выходом на улицу Сашка остановил меня и, развернув к себе, посмотрел в глаза: – Филин, я клянусь тебе, чтобы ни случилось с нами сегодня, я никогда не оставлю ни тебя, ни девчонок. Буду всегда рядом, с чем бы ни пришлось столкнуться. Обещай и ты мне, что сохранишь верность нашей дружбе и ту преданность, на которую мы были способны все эти дни проведённые вместе.
Я обнял друга: – Клянусь тебе Сашка, перед своими родителями, перед своей землёй, что никогда не предам и не оставлю ни тебя, ни Олю с Ирой. Клянусь, что всегда буду рядом с вами, когда будете нуждаться во мне, и никогда не променяю вашу дружбу ни на что на свете! Клянусь отдать жизнь за любого из вас, если потребуется. Также клянусь сделать всё, чтобы сберечь её для вас, если то будет в моих силах.
– Да будет так! – мой друг хлопнул меня по плечу и распахнул дверь навстречу неизвестности.
На улице нас ждал тёмно-синий микроавтобус с тонированными стёклами и наклейкой на бампере, изображавшей неприличный жест средним пальцем. Забравшись в открытую Володей дверь, мы увидели несколько человек из нашей террористической группы и щербатое лицо Мутко. Володя кинул бронежилеты и передал нам автоматы.
Затем он посмотрел на часы: – Ну что, все готовы. Через двадцать минут начало. По обстановке доложу в дороге. У кого-нибудь есть вопросы?
– Да какие вопросы? Давай, поехали, – Мутко подавил зевок и свистнул. – Жми, извозчик, пока салаги не обделались, – развязно добавил он, окинув нас с другом наглым взглядом.
Парень за рулем автобуса завёл стартер, и машина тронулась с места. По дороге мы встретили большое количество автомобилей, небывалое с давних пор. Нас обгоняли армейские грузовики, пересекали дорогу легковые автомашины, переполненные людьми. На улицы выходили вооружённые граждане, собираясь в группы и что-то обсуждая между собой. Очевидно, что такая массовая дислокация не могла остаться незаметной для власти. Где же внезапность и в чём стратегия будущей победы? Или уже всё решено?
Мы только-только выехали на Рублевское шоссе, как где-то неподалеку загромыхали один за другим бесчисленный ряд взрывов. Стёкла в микроавтобусе задрожали.
– Началось! Иехо-о-о! – Мутко вскинул автомат над головой и завизжал от радости. Двое его соседей поддержали крик командира оглушительным свистом и гоготом. Мы с Сашкой переглянулись и покрепче сжали своё оружие.
Канонада взрывов и сливавшегося в единый гул треска выстрелов нарастала. Водитель автобуса прибавил газу, и мы понеслись в направлении Молодогвардейской улицы. Не доезжая до МКАД, он повернул налево и остановился у поста, организованного бойцами Движения. Володя что-то крикнул в окно, и нас пропустили дальше. Мы миновали небольшие постройки и выехали к площадке, на которой расположились четыре боевых наряда лёгкой артиллерии. Пушки по команде ухали в сторону ЦКБ. Оглушённый выстрелами, я попытался спросить у Владимира, куда мы движемся, но он отмахнулся рукой, давая понять, что сейчас не время для разговоров.
Мутко вышел из автобуса, достал рацию и о чем-то начал договариваться со своим командиром. До нас долетели лишь отдельные слова: живым, муха, Немчиновка, быстро.
Переговорив по рации, он запрыгнул в автобус. Дал команду водителю ехать окружной дорогой в сторону Можайского шоссе.
– Планы меняются. Они не успели ещё выбраться, – Мутко повернулся к Володе, и тот кивнул в ответ.
– Когда принимаем?
Мутко посмотрел на часы: – Минут через двадцать, я думаю.
Наша машина двинулась обратно, к улице Горбунова. Там мы повернули к кольцевой и скоро были рядом с выездом на МКАД. Автобус снова остановили, и мы оказались рядом с двумя зенитными орудиями. Метрах в тридцати от них стоял танк, нацеленный пушкой на дорожную развязку. Среди бойцов я заметил несколько солдат в военной форме. Эти уже считались «нашими» людьми.
Воспользовавшись минутной заминкой, я прижался к окну и осмотрелся. В небе над городом полыхал огонь. Непрекращающийся грохот взрывов разносился со всех сторон. В районе центральной больницы наибольшим количеством вздымался в небо чёрно-серый дым и резонировал грохот. То и дело, по окружной в ту сторону проносились грузовики и легковые автомобили, заполненные людьми с синими повязками на головах.
Володя вернулся в машину, кинул каждому из нас по синей ленте и велел водителю двигать дальше. Мы повязали вокруг лба материю и, что-то действительно изменилось в настроении, будто незамысловатое действие придало заряд уверенности в необходимости происходящего и поддало даже какого-то драйва. Машина понеслась в сторону области, виляя по незнакомым улицам среди тёмных домов. Выскочив к гаражам, Володя приказал остановиться. Все вместе мы высыпали наружу.
– Значит так, – Мутко встал рядом с Владимиром и обратился к нам. – Через пять минут вон по той дороге, – он ткнул пальцем, указывая на дорожное полотно в два ряда, уходящее в сторону леса. – Проедут машины. В них будут охрана и два важных нам человека. Один из них нам нужен непременно живым, ясно? Желательно целым. Поэтому бить по машине аккуратно. Кто переборщит, лично шкуру спущу заживо, нах! – звериный оскал Мутко обежал наши лица. Потом он достал из нагрудного кармана две фотографии и пустил их по кругу. – Запоминайте и быстро. У нас мало времени!
Когда фотографии попали в мои руки, я увидел на них двух незнакомых людей. Один с бородой и лукавыми глазами, лет пятидесяти; второй лысый с высоким лбом, чуть помоложе. Выяснилось, что уберечь нужно лысого, который являлся одним из главных лечащих консультантов высших руководителей. Этот человек владел важнейшей информацией, и представлялось большим риском для будущего потерять его.
По привычке работы в боевой группе, мы натянули маски и бегом добрались до дороги. Всего нас было девять человек. Мутко и Володя поделили всю группу и каждому указали место засады. Я сел рядом с Сашкой в небольшой канаве прямо рядом с дорогой. Мутко вместе с одним из своих парней раскатали в метрах сорока до зоны обстрела шипованные ленты. Затем все заняли свои места и стали ждать.
Прошло не более трёх минут, как в поле нашего зрения появились два тёмных одинаковых джипа, на сумасшедшей скорости, несущиеся по дороге. Оба без габаритных огней. Освещаемые лишь лунным светом, они стремительно летели прочь из города, разрезая с рёвом турбин воздух. Один за другим раздались хлопки покрышек, наскочивших на растянутые нами ленты с шипами. Первый джип неуклюже заболтало по дороге и начало сносить влево, прямо на нас с Сашкой. Следующую в хвосте, вторую машину помотало, но водитель сохранил устойчивость и стал притормаживать. В этот момент из-за дерева выскочил Мутко с гранатометом на плече и с близкого расстояния прицельно выпустил заряд по второй машине. Джип разорвало мощным снарядом и отбросило с дороги в сторону угла жилого дома. Там он несколько раз перевернулся и остался гореть искорёженной грудой обломков.
Первая же машина, продолжала устойчиво балансировать на колесах, тормозя ошмётками резины об асфальт. Затем она почти доскользила до нашего укрытия и, съехав в обочину, завалилась на бок. Я выскочил из укрытия и двумя выстрелами на одиночном режиме попытался пристрелить водителя через лобовое стекло. Его армированная структура треснула, но выдержала. Сзади подскочил долговязый парень из нашей группы и дал по стеклу очередь из автомата. Мелким дождем осколки стекла повисли в воздухе, и им навстречу брызнула алая кровь убитого военного. Сашка приложил к плечу Калашников и внимательно держал под прицелом пассажиров джипа. В это время к машине со всех сторон подлетели бойцы из нашей группы и, разбив стекла, стали вытаскивать одного за другим троих человек. Никто из них и не подумывал о сопротивлении. Пленники с трясущимися ногами встали на краю дороги. Я сразу узнал среди них тех двоих с фотографий. По лицу бородатого текла кровь. А лысый держался за повреждённую руку, жалобно скуля, то ли от боли, то ли от страха. Третьим был охранник в камуфляжной форме. Он нас не интересовал, и я ничуть не сомневался в том, что вскоре с ним произойдет.
Мутко подошёл к облысевшему врачу и взял его грязной рукой за подбородок: – Ты захвачен армией освобождения и поедешь с нами. Молча и послушно, как овца. Чтобы не возникало сомнений в серьёзности наших намерений, попрошу минуту внимания, – одной рукой держа голову лысого, второй Мутко извлёк из кармана пистолет и, приставив его вплотную ко лбу охранника, нажал на курок. Брызгами мозговой жидкости оросило лица палача и наших пленников. Совершенно спокойно, не проявляя ни капли волнения, убийца вытерся обшлагом куртки и повернулся к пленному: – У вас есть какие-нибудь вопросы?
Второй бородатый пленник медленно осел на колени и зарыдал взахлёб, загребая руками мёрзлую землю. Ребята подняли его за руки, и повели к микроавтобусу. Лысого взял под свой личный конвой Володя. Сашка и я собрали шипованные ленты и оружие охранников из джипа. Загрузившись в машину, мы, молча, поехали обратно к окружной.
Я уставился в стену слившихся за окном в одно строений. Чёрт, чёрт, чёрт! – твердил молча сам с собой. Мой друг задумчиво склонился рядом. В Кунцево мы остановились у трёхэтажного дома. Всю дорогу бородатый голосил, поминая собственную мать и выпрашивая у Господа прощения за все свои грехи. Врач, напротив, казалось, впал в прострацию и уставился в окно пустым взглядом, кивая головой. Володя, Мутко и ещё один из ребят вытолкали пленников наружу и отвели в здание. Вместе с остальными мы остались в автобусе.
Я посмотрел на Сашку: – Всё идёт как надо, Стаф? Мы на своём месте?
– Да, Филин, всё идёт как надо, – мой друг вымученно улыбнулся и снова уставился на свои руки. – Не задавай мне больше этих вопросов…
Спустя минут десять, Володя вернулся в машину: – Все молодцы, отлично справились! Мы сделали большое дело. Возможно, предстоит ещё работа, поэтому сейчас остаёмся здесь. Можете выйти, покурить и расслабиться. Одна просьба – далеко не уходить.
– Как там дела на передовой? – парень с заднего сиденья приподнялся и посмотрел на Владимира.
– Всё как нельзя лучше. Удалось блокировать военные части и на въездах в город задержать технику. Нарыв ещё не вскрыт до конца, но уже есть уверенность, что мы победим, – Володя сплюнул на пол и зло процедил после. – Никто не уйдёт. Каждого достанем, будь я проклят.
Я натянул на уши вязаную шапку и вслед за другом вылез из автобуса. Мы сели на бордюрный камень рядом с машиной и, молча, огляделись вокруг. Стоящий впереди высотный дом закрывал обзор ЦКБ, но по сумасшедшей канонаде орудий я живо представлял себе, насколько там сейчас жарко.
Трёхэтажное здание временного штаба то и дело выплёвывало из себя людей и засасывало новых прибывающих. Я представил его себе, как живой организм. У входа в здание стояли четверо мужчин, проверяющих документы. Каждый с синей повязкой. С другой стороны штаба тоже был вход, но уже для персон VIP. Время от времени оттуда отъезжали машины с тонированными стёклами.
Рядом с нами сели ещё двое ребят из группы и закурили, привычно пряча огонёк сигарет в ладонь.
– Говорят, танковая дивизия расформирована. Военные примкнули к нашим, – один из парней обратился к своему товарищу.
– Хорошая новость. С танками дело гиблое, – второй парень в длинной кожаной куртке, подпоясанной магазинами с патронами, задумчиво покачал головой. – Только не думаю я, что всё так гладко и пойдёт дальше. Регулярная армия это не шутка. Сам служил в горячей точке… Сейчас запустят с Жуковского бомбардировщики, тогда всем кранты.
– Да какие бомбардировщики? – первый махнул рукой. – Здесь уже все смешались и ихние, и наши. Это бойня будет!
– А может, главные уже слиняли, как этот лысый пытался? – Сашка обернулся к разговаривающим.
Парень в кожаной куртке покачал головой: – Нет! Мутко сказал, что потому сегодня и выступили, чтобы это предотвратить. Там есть свои люди, они всю информацию сливают о движениях внутри. Задача таких, как мы перехватывать беглецов. Похожих групп достаточно. Вова косой прав. Никто не уйдёт…
К стоянке подъехал армейский УАЗ и из него вышли трое военных, о чём-то энергично продолжая разговор. Через минуту из здания выскочил Мутко и подбежал к этим людям. Они, понизив голоса, стали что-то обсуждать уже вместе с ним. Несмотря на то, что мы находились рядом, на фоне шума войны не удалось разобрать ни слова. После двое сели обратно в машину, а один из прибывших пошёл в штаб.
Мутко, заметив нас, подошёл ближе. На его лице сияла улыбка: – Ну что, хлопцы, ждём продолжения банкета?
– Да не то чтобы... А что, уже скоро? – ответил я.
– Скоро. Готовьте пелёнки между ног. Ссать будете кипятком! – Мутко заржал, словно лошадь. И в таком же приподнятом настроении пошёл прочь, видать, искать пелёнку и для себя.
Потом вышел Володя. Он рассказал, что военные действия переместились уже вплотную к границам ЦКБ. Были сбиты два вертолета и остановлена ещё одна мотодивизия на подъезде к городу. В Питере события развивались по похожему сценарию и даже быстрее. Там в блокаде Крестовский остров.
Володя поведал, что огромное количество людей примыкают к Движению уже по ходу разборки. Большинство солдат, от страха, сдаётся на милость победителей и примыкает к бойцам организации. Поэтому сейчас главная задача: прорвать оборону их основной крепости. Тогда сопротивление остальных потеряет всякий смысл, и можно будет считать дело оконченным.
Володя ушёл. Основательно замёрзнув на улице, мы забрались в тёплый автобус и стали ждать в нём. Я на минутку представил себе лужи крови на асфальте в зоне боёв и парящего над сварой Дьявола. Хохочущего голосом Мутко и бьющего себя чёрными крыльями по звериным бокам. Показалось ему там самое место. Какой тут праведный освободительный бой?
Вскоре начало светать. Грохот орудий не прекращался. На стоянке перед штабом одна машина сменяла другую, а мы продолжали сидеть на месте. Сашка задремал, уронив голову на моё плечо. Я думал об Ольге, оставленной в холодной квартире посреди свистящих пуль. Волнение, вызванное бездействием, не покидало меня от неизвестности исхода всей этой войны, в которой нам была отведена совсем незавидная роль.
Около девяти утра в машину запрыгнули Владимир и Мутко. К тому времени я уже, как и мой друг, спал, поэтому, открыв глаза, не сразу осознал, что происходит вокруг. Автобус набирал ход, проносясь по улицам города мимо разожжённых костров и групп вооружённых людей, греющихся у огня. Местами виднелись горящие дома. Рядом тлели остовы машин. Я постепенно пришёл в себя и прислонился к окну. В морозном воздухе витали запахи пороха и гари. Мы проезжали мимо трупов, в страшных позах коченеющих на земле. Быстро проносились мимо мест, откуда ещё доносилась стрельба бесконечного побоища. Настоящий Содом нового тысячелетия, отмечающего бесславные дни заката человечества.
Мутко скомандовал приготовиться к новому перехвату. На этот раз нужно было просто уничтожить кортеж, стараясь экономно расходовать боеприпасы. По городу мы добрались до Строгинского шоссе, пересекли канал Москвы и направились в сторону окружной. Переехав через неё, попали в Мякинино и там остановились у многоэтажного дома, выросшего рядом с шоссе.
Оставив машину, вся группа вновь рассредоточились у дороги. Ждать пришлось недолго. Вскоре навстречу засаде помчалась колонна из трёх автомобилей. Как и в первый раз, несущуюся кавалькаду должен был встретить барьер из шипованных лент. Однако с самого начала всё пошло не так как было задумано.
Проехавший первым Форд Таурус напоролся на шипы и, резко сбавляя ход, покатился к нам в руки. Это было кстати. Однако в следовавших за ним на расстоянии двух больших джипах люди, почуяв опасность, резко остановились, не доезжая до разложенных лент.
Я и мой друг стали обстреливать Форд. В ответ из него затрещали автоматные очереди. Пули отбивали землю вокруг нашего укрытия. Из засады с другой стороны дороги в Форд прилетела граната и, грохнув рядом с салоном, разом уничтожила сопротивление.
Тем временем, два джипа стали разворачиваться посреди дороги. Мутко вскочил на колено и выстрелил по ним из гранатомета. Снаряд попал в капот одной из машин и взорвался. Открылась задняя дверь горящего джипа, и из неё выскочили два человека в штатском, открыв ответный огонь. Второй внедорожник, не завершив разворот, на полной мощи съехал на обочину трассы и, легко преодолев бордюр, понесся в нашу сторону. Из открытого окна машины посыпались пули в сторону местонахождения Володи и Мутко.
Один из ребят, сидящий справа от меня, с криком уткнулся головой в землю. Мутко снова поднялся и пальнул из гранатомета по джипу. Машина, взревев мотором, резко подалась в сторону, и снаряд прошёл мимо. Уцелевший джип, набирая ход, проносился мимо нас.
– По колёсам стреляйте, сволочи! Быстрее! – адресуя свои вопли нам, Мутко, невзирая на пули, выскочил из укрытия и сам стал отчаянно палить по колёсам джипа.
Расположенные почти напротив нас двое членов группы вылезли и также стали поливать из автоматов удаляющуюся машину. Вдруг, ещё несколько часов назад непринужденно беседовавший с нами парень в кожаной куртке, вскинул руки и, опрокинувшись на спину, съехал в обочину. Я и Сашка, стоя во весь рост, продолжали стрелять по ускользающей из рук машине.
Наконец, совместные усилия были вознаграждены. От хаотичной стрельбы на джипе почти одновременно с хлопком разорвались два колеса по одной стороне. В небо отлетел каучуковый ошмёток шины с рваными краями. Машина завалилась на бок и на сумасшедшей скорости слетела с дороги. На гравии она бесчисленное количество раз перевернулась и, превратившись в уродливый дымящийся пузырь, застыла, лежа на крыше. Мы перебежками двинулись к ней. От кузова парило запахами бензина и масла.
– Живо, живо! – Володя погнал нас к другой стороне машины, а сам вцепился в ручку задней её двери.
На свет вытащили всех пятерых пассажиров. На их счастье, они к этому времени уже были мертвы. Разъярённый Мутко не преминул воспользоваться возможностью, и оставил каждому из наших врагов по собственной метке, продырявив головы между глаз «контрольным выстрелом». А потом пинал тела и прыгал на них с разбегу каблуками сапог.
После того как пиршество нашего вожака улеглось, вся группа бегом вернулась к автобусу. Мой друг и Володя взвалили на руки раненного товарища в кожанке. Ещё один человек из группы был убит. Его забирать Мутко не разрешил. Сказал, после разберёмся. Наспех собрав вещи, мы поехали обратно к штабу.
Несмотря на то, что задание было выполнено, все возвращались в угрюмом настроении. Один из ребят погиб, и его тело осталось на прокорм воронью и одичавшим от голода собакам. Второй хрипел на руках моего друга, раненный в горло и плечо. На его бронежилете были ещё четыре вмятины от пуль, к счастью не добравшихся до тела. Сделав экстренную перевязку, кровь удалось остановить, но несчастный потерял её уже слишком много для того, чтобы успешно бороться со смертью.
Дорога до штаба заняла чуть более двадцати минут. Автобус затормозил у входа. Сашка, Володя и Мутко, взяв на руки потерявшего сознание раненного, потащили его вовнутрь. Я вместе с остальными вышел из машины на улицу. Ребята стали горячо обсуждать происшедшее, выпуская пар. Но виновных не было обнаружено. Неудачу списали на невезение и слепой жребий фортуны. Через несколько минут из здания вышел Сашка.
– Ну что, как он? – с одним и тем же вопросом мы подлетели к нему.
– Чувак не жилец, – мой друг смахнул со лба выступивший пот. – Его, конечно, обработают, но жить вряд ли будет.
– Жаль,… хороший был человек, – вымолвил с горечью приятель раненного.
Сашка открыл тайну строго охраняемого здания и рассказал, что на его втором этаже оборудован мобильный медпункт для оказания оперативной помощи пострадавшим. Также он нашёл подтверждение тому, что существует приказ командования не собирать собственных убитых. И в этой части мой друг готов снять обвинения с Мутко, хоть такой приказ сложно счесть обоснованным. Не говоря уже об его человечности. Впрочем, мы уже все вместе отметили, что это как раз в духе нашего общенационального характера и не противоречит бытующему принципу «чечевы», упомянутому нами с Сашей ранее в рассуждениях.
В то же время мой друг заметил, что к раненным относятся очень трепетно. Стараются бороться за каждую жизнь, а если дело безнадёжное, то в медпунктах сливают их кровь. Ещё ему удалось услышать, что число погибших сторонников Движения перевалило за тысячу и продолжает увеличиваться. Число убитых с другой стороны не учитывает никто, но представляется, что там цифры куда больше. Бойня! За что боролись, на то и напоролись.
Мы снова уселись на улице и, время от времени обмениваясь короткими фразами, стали ждать дальнейших указаний. Я разговаривал крайне неохотно. Внутри всё клокотало, хоть пульс, уверен, и не превышал стандарта шестидесяти ударов в минуту. Меня мутило от не уютности, неправильности всего происходящего. Будто сам я не на своём месте. Терзали мысли об Оле. Нервозность сохранялась на пределе. И компенсировалось такое состояние лишь игрой желваков и, бесконтрольным потиранием частей собственного тела и лица. Сашка видел это и не трогал меня.
Вскоре, к нам вышел Володя и вынес большой термос с кофе и несколько пакетов сухарей. Он сел рядом и закурил.
– Ещё пару часов и всё будет кончено, – Владимир донёс до нас эту многообещающую весть, однако, на лице его мы не заметили большой радости. Только огромная усталость, о которой красноречиво свидетельствовал его участившийся нервный тик.
– А как в Питере? – спросил Саша, согревая руки о горячую чашку.
– Питер сдался. Там свои, – Володя выкинул сигаретный бычок. Кряхтя, поднялся на ноги. – Сейчас наши ребята подрывают последние заграждения, и скоро всё закончится и здесь… Сами поедем обживать ЦКБ. У нас будет доступ. Это решено. Провианта достаточно, так что отпразднуем новоселье с шиком, – он изобразил улыбку и медленно пошёл обратно в штаб.
Мы остались на улице. Над головой простиралось голубое небо. И если заткнуть уши, то о войне напоминали лишь облака дыма, поднимавшиеся в воздух над районами города. Большого и великого города. Столицы нашей непутёвой родины. Ныне разграбленного и непонятно к кому падающего в руки со всем своим достоянием истории. И этого жаль. Не меньше, чем жизней незнакомых мне людей. Ведь и город может быть мёртвым, когда души бродящих по нему людей почернели.
Я откинулся на спину и растянулся на холодной земле. Скоро будет конец сваре. Может на этом всё действительно успокоится?..
31.
Победа.
– Победа! – раздался радостный вопль из окна трёхэтажного здания штаба Движения, подле которого я с другом маялся, ставшим утомительным, бездельем.
– Мы победили, их всех! Разнесли! Ура-а-а-а!… – незнакомый нам человек выбежал из подъезда и запустил в небо сигнальную ракету. Внутри стен здания отозвался хор восторженных криков.
В нескольких кварталах от нас в синее небо взвились ещё две пылающие ракеты. Где-то вдалеке громыхнул пушечный выстрел.
Мы тоже поднялись на ноги и закричали «ура». Подбежали другие ребята из группы. Все стали обниматься. Кто-то достал фляжку с коньяком и пустил по кругу. Потом на улицу высыпали люди из штаба, и мы ринулись к ним. Где-то в толпе мелькнул Володя. Я, расталкивая локтями незнакомых мне людей, стал пробираться к нему. Володя заметил это, подскочил и, обхватив за мою шею, потащил за собой. Я, глупо улыбаясь, болтал ему, что это знаменательный день, важный для всех, что это пролог нового и светлого будущего. Он довёл меня до подъезда здания и подтолкнул к высокому человеку в тёмных очках: – Вот один из орлов, которые сегодня Троицкого взяли, а заодно и министра положили, – представил он меня и засмеялся.
Рядом с человеком стояли Мутко и наш старый знакомый господин Каверин. От души веселящийся Мутко хлопнул меня по плечу и заплетающимся языком излил из себя очередной перл: – Всё в порядке, Андрюха! Мы их умыли, ты понял?!
Высокий человек с минуту пристально смотрел на меня сквозь тёмные линзы очков и только потом протянул руку: – Антон Оскольский. Рад встрече, молодой человек. Сегодня вы все на славу потрудились. Победа заслужена, – он чуть сильнее сжал пальцами мою ладонь, потом отпустил хватку и отошёл с каким-то человеком, в руках которого была открытая бутылка шампанского.
Володя наклонился к моему уху: – Это большая честь! Антон Петрович у нас самый главный человек, входит в руководство Движением. Стоял у истоков…
Я кивнул в ответ. Оскольский мне приглянулся, но, ей богу, прибавки собственной чести от рукопожатия сам не ощутил. Да и плевать мне сейчас было на это. Будь сам Элвис Пресли на месте неизвестного мне Оскольского. Я заразился всеобщей радостью за то, что кошмар последних недель, наконец-то, закончился, и остановилось кровопролитие. Но более всего радовался тому, что уцелел и скоро увижу любимую Олю, по которой безумно соскучился. Ко мне пробрался Сашка: – Ну, ты куда пропал?! Пойдём, выпьем за победу. Там ребята наши…
Володя опять обернулся к нам: – Никуда не уходите. Все вместе скоро поедем к их логову как договаривались.
– Ты уверен, что мне там нужно обязательно быть? – я с мольбой взглянул на Владимира. – Я бы с большей радостью домой.
– Задержись, Андрей. Я тебя прошу. Давай выполним задачу до конца.
– Есть, командир, – угрюмо согласился я.
Мы условились, что будем рядом с автобусом и, оставив Володю, пошли к ребятам. Почти час мы пили и закусывали неизвестной дрянью, похожей на прессованные сухофрукты. Оскольский из окна верхнего этажа здания произнёс короткую речь и поздравил всех с победой. Ни слова при этом, не выдав ни о награде победителям, ни о стратегии будущей жизни. Если он вообще об этом задумывался.
Кто-то сразу после его речи уехал, взамен прибыли новые лица, присоединившиеся к празднику. Скоро к нашему микроавтобусу подошли Володя и Мутко. Все вместе мы сели в машину и поехали в сторону центральной клинической больницы города.
Чем ближе автобус подбирался к её территории, тем больше мы встречали на своём пути разрушенных строений и трупов, погребённых под их обломками. Водитель с трудом обогнул башню танка, лежащую посреди дороги. Повсюду встречалась покорёженная военная техника, перевёрнутые легковые и грузовые автомобили с останками бывших пассажиров. На площади у метро Молодёжная дымился упавший вертолет. Повсюду под колесами хрустел бетон со стеклом вперемешку, покрывшие траурным ковром некогда тихие улицы.
Мы проехали мимо разнесённых в пух и прах бывших блокпостов на подступах к цитадели власти. Некогда аккуратный и блестящий зеркальными стеклами контрольно–пропускной пункт ЦКБ был фактически сравнен с землей. Рядом валялись останки кованных железных ворот, и свернувшиеся кольца колючей проволоки. Отовсюду стлался над землёй ядовитый дым, будто сама почва кипела негодованием от свершившегося здесь братоубийства.
Наш автобус остановился рядом с БТРом, Володя предъявил свои документы, и путь к недолго просуществовавшей крепости власти был открыт.
Разрушений на территории самой больницы было не так уж и много. Видимо, после взлома последнего рубежа защиты, военные потеряли всякую надежду на спасение и в большинстве своём сложили оружие. Мы пробирались среди групп людей из Движения по усеянной мусором дорожке парка. По обеим сторонам оставались сохранившиеся временные постройки специального назначения; преимущественно казармы отдельной дивизии охраны ЦКБ. Встречались брошенные дорогие машины, перешедшие ныне в собственность новой народной власти. Справа виднелись сквозь ряд деревьев большие лечебные корпуса, не долгое время служившие на благо высокопоставленных чиновников и лиц высшего командования армии, захвативших управление страной. Также на большой территории больницы, которую мне доводилось видеть ещё до начала эпидемии, выросли новые современные здания из лёгких, но прочных конструкций. Очевидно, что они были оперативно возведены в период краткого тоталитарного правления падшей власти и служили её многочисленным потребностям.
Среди пленных, толпами выстроенных среди редкой рощи, я тщетно пытался разглядеть Раису Георгиевну. Да-да, именно её. Почему-то мне казалось, что она должна непременно быть здесь, между уцелевшими руководителями, ответственными за разжигание ненависти между людьми. Ведь лишь по недоразумению судьбы она была лишена долгое время своей истинной среды. Но, увы, нам не суждено было больше встретиться на этом свете.
Мы медленно продвигались к одному из корпусов, в котором ещё вчера беззаботно проживал Президент того, что только именовалось российским государством, утратившим связь с собственным народом. Автобус остановился у помпезной лестницы с гипсовой балюстрадой, ведущей к входу в корпус. Рядом с её подножьем горел огромный костёр, собравший вокруг пьяных и весёлых победителей.
Чтобы попасть в само здание пришлось оставить оружие и пройти тщательный контроль со стороны немногословной охраны. Причём дважды. Минуя все препоны, мы, наконец, попали в большой холл. К нам присоединился неизвестный человек, взявшийся сопровождать Владимира по резиденции Президента и членов правительства. Каблуки наших грязных сапог застучали по дорогой плитке, а в некоторых помещениях погружались в высокий шерстяной ворс дорогих ковров. Тени растаяли в сонме тысяч электрических ламп многоярусных люстр. Лимит на потребление электричества здесь не действовал.
Володя шёл за нашим провожатым, который рассказывал о внутреннем убранстве корпуса и о назначении его помещений. Бо’льшую часть корпуса занимали личные апартаменты высших чиновников и членов их семей. Но меня ничуть не удивляла чрезмерная роскошь их убранства. Это было лишь недоброй традицией державы. Наш гид известил, что комнаты обслуживались исключительно тщательно отобранным персоналом. Разумеется высокой квалификации. Также здесь постоянно проживали люди, возглавлявшие работу по лечению и изучению феномена смертности. Одного из этих приближенных, доктора Троицкого, мы поймали при бегстве нынешней ночью.
Вся левая часть корпуса была перестроена и оборудована под многочисленные лаборатории и кабинеты терапии. Туда нам вход был строго запрещен, чтобы не нарушить сохранившуюся стерильность «чистых зон».
Отдельно на третьем этаже организованы большие кабинеты и залы для работы представителей власти. Их стены были обшиты дорогим влагостойким деревом. В комнатах стояла изящная английская мебель викторианской эпохи. Ряд вместительных помещений на другом этаже был предназначен для персональной службы безопасности и непрерывной работы специалистов, с помощью современных средств связи, отслеживавших любые изменения в стране. На стенах этих помещений висели огромные мониторы, отображающие карты страны и отдельных крупных городов. Посредством западных лабораторных ай-ти систем можно было получать регулярно обновляющуюся информацию о главных энергетических артериях России и о перемещениях в воздушном пространстве над ней. Ещё выше был расположен главный военный штаб государства, в котором осуществлялось руководство работой по наблюдению за безопасностью страны от её «внутренних врагов».
Помимо перечисленного в корпусе размещались: кухни, игровые залы для детей, небольшой кинотеатр и прочие бытовые угодья. Сопровождающий рассказал, что в других корпусах, преимущественно проживали и лечились чиновники рангом ниже, а также сотрудники силовых ведомств государства. Отдельно он воздал славу создателю за то, что сохранились в целости научно-исследовательские гематологические лаборатории, а с ними и результаты аналитической работы. Сотрудники этих лабораторий, объединив усилия с учёными бывшей оппозиции, продолжат трудиться во благо человечества над лечением болезни. А значит, мы все обретём надежду на возрождение.
Инфраструктура ЦКБ поддерживалась за счёт тщательно охраняемых объектов энергообеспечения и связи. На территории Москвы и на её окраинах в большинстве своём сохранили потенциал военные части, в задачу которых входило поддержание условий работоспособности ресурсоснабжающих предприятий. Здесь новая власть вполне могла рассчитывать на преемственность методов контроля.
На вопросы о судьбе самих бывших руководителей страны провожатый давал уклончивые объяснения, сутью которых было то, что, несмотря на все усилия активистов Движения, некоторым людям удалось-таки уйти. В том числе и Президенту. Многие оказались убиты при сопротивлении. Но всё же большинство ключевых фигур попало в руки таких же бойцов как мы, и теперь стоит задача по получению от них всей информации о проведённой работе по лечению болезни и о материальных активах государства. Простым исполнителям и всем остальным лицам, работавшим на власть всё это время, было гарантировано сохранение жизни при условии их безоговорочного присоединения к победителям.
Володя доложил, что всем командирам подразделений поручено довести до подчиненных о скором закрытии ЦКБ для работы специалистов и установления режима ограниченного доступа.
В довершение ознакомительного похода по теперешнему сердцу страны Владимир рекомендовал нам отправляться домой к близким и хорошенько отдохнуть. О дальнейших задачах нас обещали известить в установленном порядке. Каждый из нашей группы поставил отметку в наспех сооруженном уведомлении «о неразглашении сведений конфиденциального характера», к коим отнесли все обстоятельства нашей службы и особым порядком сведения, полученные о ЦКБ. Все сведения. Создалось впечатление, что нас специально посветили в это, чтобы крепче связать теперь.
Мы с Сашкой, выйдя из корпуса, отказались от предложения Мутко докинуть нас на автобусе до ворот. Меня попросту уже тошнило от его компании, поэтому я сказал, что прогуляемся сами. Мутко подозрительно оглядел нашу пару и великодушно отвел полчаса (не более), чтобы покинуть территорию больницы.
Я откупорил прихваченную из президентской кухни бутылку сухого Мартини и сел с другом в нише под лестницей.
– Большое хозяйство им досталось, – сказал Саша, вытерев после глотка горлышко бутылки и возвращая её мне.
– Не им, а нам.
Сашка недоверчиво посмотрел на меня: – Филин, ты сам-то в это веришь?
– Нет, конечно. Я пошутил.
– То-то и оно.
Мы посидели молча. Мыслями я всё возвращался к Ольге. Как она там? Не задело ли их этой войной? Не сорвались ли они за нами?
– Не хочу пить больше, Филин. Поехали домой. Устал очень. Хочется смыть с себя вонь этого дня и снять весь этот маскарад, – с этими словами Саша сдёрнул со лба синюю ленту и швырнул её подальше.
– Идём.
В этот момент к крыльцу подъехала машина, и донеслись голоса.
– … а он пускай к матушке своей едет. Пошел он к матери!
Раздался мужской хохот.
– Не важно, где он будет. Места хватит всем. Пойдемте, покажу новые апартаменты. Предлагаю сразу определяться, кто, где будет жить, – раздался знакомый голос. Только я никак не мог сообразить, чей и решил спросить у друга. Сашка молниеносно придвинулся ко мне и прикрыл мой рот ладонью. Глаза его красноречиво умоляли не шуметь и подчиниться.
– Что ж, джентльмены, прошу за мной осваиваться. У нас ещё много дел, – продолжил знакомый голос. – Карасёв распорядился о зоне. Через несколько минут территорию зачистят от плебса, разгуливающего победителями. Всех прошу не церемониться и действовать в столь важном вопросе без излишней сентиментальности. Пора вводить ранжир…
Голоса стихли, исчезнув внутри здания. Сашка убрал руку от моего рта. Прошла ещё минута в тишине, прежде чем он заговорил.
– Это был Оскольский. Антон… Сергеевич, если не ошибаюсь.
– Петрович, что сути дела, увы, не меняет.
– Филин, нам надо валить отсюда. Они нас не видели, но если… ты понимаешь.
– Да. Хорошо понимаю. Второе рукопожатие будет с пулей.
Мы тихо выбрались из ниши и, насколько это было возможно, непринужденно вышли к крыльцу, якобы после обхода дома. Охрана у порога наверху безучастно окинула нас взглядом и продолжила разговор.
Я допил залпом Мартини и направился к подъездной дорожке. Сашка шёл следом. Перед нами не было никого. Только черный Брабус с сильно тонированными стеклами, стоял развернутый лобовым стеклом к лестнице. На нём, судя по всему, и приехало наше командование.
Я обходил его со стороны водителя, когда неожиданно с легким жужжанием водительское стекло поползло вниз. Я вздрогнул и замер на месте. Сердце бешено застучало в груди. Машина ведь казалась пустой!
Стекло опустилось за уплотнитель, и на меня в упор смотрел знакомый убийца. Тот самый из минивэна, который стрелял по нашим окнам. Холодные и колючие, как замороженная сталь, глаза, озлобленные. Наглая улыбка на тонких губах. Время застыло, и в возникшем вакууме глухой тишины в ушных перепонках отдавался набатом быстрый ритм моего сердца. Его взгляд не отпускал меня, приковав к месту. На ногах повисли стопудовые гири. Моя рука не осознанно потянулась за пояс к пистолету. Сашка легко подтолкнул сзади. Затем ещё раз, и я медленно опустив глаза, заставил себя пойти.
Человек за рулем так и не проронил ни звука. Я шёл, не оглядываясь, но чувствовал, что Саша контролирует движения убийцы. Казалось, прошла вечность, прежде чем мы скрылись за поворотом, и только тогда я прибавил шаг, словно лишившись его гипнотического влияния.
Через несколько минут мы были у разбитого КПП, где кипела работа по восстановлению ограждения. Охрана с пристрастием допросила нас о причине задержки на территории после означенного времени. Сашка что-то соврал про запор кишечника, но, похоже, не убедил начальника группы. Тот записал наши фамилии и обещал разобраться с Володей уже к вечеру.
Минуя развалины на подступах к больнице, мы вышли к дублеру главной дороги. На удачу, там разворачивался полупустой микроавтобус. За рулем сидел молодой парень в синей бандане. Сашка попросил его добросить нас до Садового кольца и тот охотно согласился.
В дороге мы оба молчали. Автобус лавировал по улицам со скоростью черепахи, то и дело, пропуская подвыпивших гуляк, выбегающих на проезжую часть. Местами средь разожжённых на асфальте костров плясали разогретые спиртом победители с песнями и матерщиной. Гремели выстрелы в невинное серое небо, терпеливо взирающее на жалкий людской праздник. Откуда-то на улицах появилось столько водки. Мародёры безнаказанно добивали оставшиеся считанными витрины магазинов и уличных офисов.
Яркие всполохи огня костров и бесшабашных выстрелов не могли раскрасить общую серость витающего в воздухе эпилога, не сулящего ничего стоящего нашему миру. Я продолжил движение вниз к своей депрессии. Начавшееся уже давно и так и не прерванное ожидаемой развязкой. Напротив обманутые надежды ещё гуще свели перед глазами пелену безнадёжности чаяний. Не хотелось уже ничего. Быть может только сна… без мыслей о последствиях пробуждения.
У пересечения Садового кольца с Проспектом мира парень остановил автобус. Мы сердечно поблагодарили его за помощь, и пошли дальше пешком. Благо оставалось недолго. У поворота с улицы в наш двор лежали перевернутые красные Жигули. Из открытого багажника торчала картонная коробка с разбитыми бутылками вина. Несколько штук, впрочем, оставались целыми. В нос ударил характерный кисловатый запах.
Сашка прибавил шагу: – Наконец-то дома.
Я поспевал за ним. Войдя в колодец двора, мой друг крикнул: – Э-гей!
У нашего окна зашевелились занавески, и створка деревянной рамы распахнулась наружу. Оттуда выглянула моя Оля. Словно солнце вмиг взорвало небосклон, обдав меня жаром и сметая все сомнения. Воздух заискрил счастьем и безоговорочной радостью. Рот мой открылся бесконтрольному крику, столь понимаемому всему живому на Земле!
И она закричала в ответ. Такая бесподобно красивая. Вся в белом будто ангел.
Ноги понесли меня вперед. Сашка распахнул дверь и прижался к стене, улыбаясь, пропуская меня от греха подальше. Я пробежал вверх несколько ступеней. Затем остановился: – Нет! Иди! Я не могу с пустыми руками. Не жди! Я минуту до Жигулей за вином и назад!
Сашка расхохотался и, шлёпнув меня по плечу, направился дальше.
Я выскочил во двор. Обернулся к окну – оно было уже пустым. «Только минуту!» – прошептал я про себя и побежал к улице. Какие-то пятьдесят метров.
Забежал в темноту арки и неожиданно упёрся в бампер высокой чёрной машины, медленно ползущей навстречу. «Да что за…?!»
Взвизгнули тормоза. Распахнулась водительская дверь. И только я сообразил, что отчего-то мне знакома эта машина, как из её двери вышел убийца.
– Значит, сам торопишься, – сказал он, неторопливо выцеживая с каким-то пошлым акцентом.
«Нет! Только не теперь! Только не сейчас!» Я не мог пошевелиться. Не мог открыть рот, чтобы просить о пощаде. Лишь Олино лицо наплывало и загораживало силуэт стоящего передо мной чёрного человека из чёрной машины. «Господи, за что?»
– Я никогда не прощаю, – тот поднял пистолет, и бездонное отверстие впадины дула расплылось у меня в глазах.
Потом что-то ярко вспыхнуло под невозможный грохот, и вырвавшаяся чёрная бездна поглотила всё.
Эпилог.
Большой проспект. Город Санкт–Петербург. 25 Февраля, 17:10 дня.
Двое молодых парней, опережая друг друга, скорым шагом торопятся к центру города. Они ведут оживленную беседу, поминутно радостно хихикая.
Рядом проезжает одинокая машина, осторожно ведомая шофером по ледяному насту. Поднятым ею движением воздуха выпрямляется висящий край плаката, насилу держащегося на стекле автобусной остановки. На нём можно прочитать:
Пятое февраля.
Праздничное мероприятие в честь месяца со дня открытия вакцины против болезни крови. Посвящается людям, спасшим человечество от исчезновения.
В программе концерта: звёзды зарубежной эстрады и лидеры рок сцены Петербурга «Колокола». При поддержке народного Правительства и РосТВ.
Автомобиль не успевает скрыться за поворотом, когда один из парней неожиданно с криком падает на землю. С его головы слетает разноцветная вязаная шапочка и приземляется в метре от распластавшегося тела.
– Больно! Как же больно… – парень сдавлено бормочет, уткнувшись носом в снег.
– Что случилось? Ходить разучился? – его приятель с застывшей на лице гримасой издевательской улыбки опускается рядом.
– Нога, мать её… надломилось что-то! Похоже, перелом, – приподняв бледное с отошедшей кровью лицо, парень еле шепчет от боли. Ему действительно худо, в чём враз перестает сомневаться товарищ.
Изумленный он смотрит на несчастного, а приоткрытый рот подёргивается от проносящихся в голове мыслей: «Какой перелом? С какой стати? На ровном месте же! Не было удара… Это розыгрыш?! Точно, розыгрыш!» Осчастливленный собственной догадкой, он хлопает парня по плечу и сильно дёргает за рукав: – Кончай придуриваться! Вставай, мы опоздаем!
От «нежностей» своего товарища из глаз бедняги брызнули слезы: – Что ты делаешь?! Баран! Мне же больно, чёрт тебя подери! Я не шучу.
С лица друга, наконец, сползла глупая улыбка: – Что, действительно перелом? – он недоверчиво заглядывает в лицо парню.
– А я тебе о чём? Зови на помощь. Двинуться не могу, – парень держится, но боль очень сильная и от напряжения белки его глаз покрываются кровавой сеткой.
– А какая нога? – его недалекий товарищ решает сперва выяснить для себя все обстоятельства происшествия.
– Которую два года назад ломал… в том же месте, понимаешь?… А я вот нет…
Не прошло и суток, как все «вспомнили» свои переломы. Все. Буквально все.
Эпилог Эпилога.
Мозг различил поначалу просто свет. Из него стали складываться разные объекты, наделённые каждый своим цветом, формой и расположением в ограниченном длящимися плоскостями пространстве. Ещё мгновение и они обрели свои характеристики, мне, прежде всего, известные. Идентифицировалась принадлежность холмов уходящего под взором торпедой вперёд одеяла, и с этим возникли тактильные ощущения собственных телес. В конце белого кокона, обернувшего ствол тела, прицелом торчал мой большой палец на ступне. Целясь прямиком на дверь. Пальцы рук обрели опору. Отразился температурный фон. Рецепторы послали сигнал о знакомых запахах. Слух уловил волны сотрясаемого трением воздуха. Скопившая во рту влага обрела свой прогорклый вкус. Пробуждение определённо состоялось.
Слева пришпиленный на треноге к дерматиновому планшету листок с синим треугольником оповещал: Филиппов Андрей Валентинович. 19.. года рождения. Д/з: расстройство личности; галлюцинации; расстройство сна. Патологии отсутствуют. Близких родственников нет.
Мир наполнился движением. От стены отделилась дверь и за женской рукой, державшей медную ручку, в обретённый мной мир втиснулась фигура увлекательных форм. Она поставила пластмассовый стаканчик на современный аппарат с сотней разных лампочек и датчиков, примкнувший к стене.
- Доброе утро, Андрей. Как себя сегодня чувствуешь? – фигура женщины продемонстрировала ровные белые зубки и ямочки на нежных щеках, открывая и закрывая прелестный рот. – Ты проспал почти тринадцать часов.
- Вы даже не поверите, что мне снилось…