- Так значит, ты не приедешь? – Нина всхлипнула.
- Ниночка, это не серьезно. Я в самом деле занят, это важно. А ты хочешь, чтобы я все бросил и мчался к тебе, только потому, что у тебя дурное настроение! – Иван был рассержен.
- У меня не дурное настроение! Я - боюсь. Ты это способен понять?
- О господи! Не хватало только истерик. Возьми себя в руки, обдумай все хорошенько. Ты же можешь.
- Не могу.
- Я уверен...
- Нет!
- Послушай, Нина, это детский сад какой-то.
- Нет! Нет! Нет!
- Ну, хорошо, успокойся. Чего ты боишься?
- Не знаю.
- Еще не решила?
- Что, значит, не решила?! Иван, мне страшно. Страшно! Я не знаю, как объяснить, я схожу с ума.
- Ниночка, малыш, ты же находишь объяснение чужим страхам, а тут свое, родное. Подумай хорошенько, найди то, что тебе мешает, и отбрось. Ты же так меня учила, - Иван говорил нарочито спокойно, все время следя за дорогой. В наступающих сумерках силуэты встречных машин казались нечеткими, посиневший воздух мягко обнимал корпуса.
Фиолетово-серое небо стекало на заснеженные поля, словно бог рисовал акварелью.
- Почему ты не хочешь понять? Мне нужна твоя помощь!
- Нина, это каприз.
- Вот, значит, как! Ты занят?
- Да. У меня назначена встреча.
- Отложи.
- Не могу.
- Тебе важно все... все, кроме меня.
- Не надо так, ландыш, ты же знаешь, что…
- Ты ведь сейчас в машине, я знаю. Поворачивай, приезжай ко мне.
- Хорошо, Нина, я приеду. Только немного позже. Решу один вопрос и приеду.
- Нет!
- Подожди меня немного. Давай, ложись, поспи. Скоро буду.
- Нет, сейчас, немедленно.
- Мне надоел этот бессмысленный разговор, - Иван едва сдерживался. – Запри дверь и ложись в постель.
Иван положил телефон в карман. Впереди маячил бампер «шкоды». Машина шла медленно, но, как только Иван приближался и пытался обогнать, увеличивала ход, разгонялась, потом сбрасывала скорость. Мало-помалу, это начало раздражать молодого человека. Но резко набирать скорость на скользкой дороге он опасался. Глянул на часы. В запасе еще пятнадцать минут. Прибыть нужно вовремя.
Вытащил зубами из пачки сигарету, глубоко затянулся. Что там стряслось с Ниной? Никогда не бывало подобного. В последние дни он и сам замечал, что с ней неладно. Раздражительна, замкнута, бледна, как призрак. Иван выпустил дым. Девочка слишком много работает, вот и все. Нина как-то сказала ему, что уж и не помнит, когда у нее был выходной.
«Шкода» стала отрываться, расстояние увеличивалось. Иван посмотрел на часы. Надо там все быстро решить и возвращаться назад. Новый входящий.
- Але! А, это ты, да, привет. Я сейчас в дороге. Не могу... Позвоню тебе на домашний, часа через три. Димон, я же сказал, обсудим. Все. Все, давай.
Внезапно повалил снег. Мокрые сизые хлопья вмиг облепили лобовое стекло. Заработали дворники. «Шкода» снова затормозила. Зажглись красные габариты. Иван выругался. Встречная полоса была свободна. Он плавно пошел на обгон. Место было не совсем удачное. Почти сразу начинался поворот. Старые березы как мачты стояли в льдистых сумерках, склоняясь под тяжестью снега. Надоевшая «шкода» осталась позади, Иван стал выравнивать машину. Из-за поворота выскочил приземистый автомобиль, испуганно вскрикнул. Иван вывернул руль, надавил на педаль, плавно отпустил. Встречную машину занесло, стало крутить. «Шкода» проехала мимо. Иван затормозил, матерясь, вышел из машины, бешено хлопнул дверцей.
Темно-зеленая «тойота» врылась носом в снег, что холмами возвышался по обочинам. Иван стиснул кулаки и направился к автомобилю.
- Дебил, твою мать, мразь! Куда прешь! – заорал он издали.
Дверца раскрылась, и из машины выглянула перепуганная женщина. Иван осекся.
- Прошу прощения, - пробормотал он.
***
Нина отключила мобильник. Некоторое время сидела, уставившись в одну точку. На площадке остановился лифт. С неприятным чмоканьем и гулом раскрылись створки, кто-то вышел. Шаркающие шаги направились к ее двери, замерли. Нина затаила дыхание. Сердце колотилось. Послышалось невнятное бормотание, глухой удар в дверь. Звон ключей. Она с ужасом вспомнила, что замок не стоит на предохранителе, и открыть его можно даже гвоздем.
За окном быстро темнело. Впечатление было такое, будто она просто слепнет. Густо повалил снег. Нина точно окаменела. На площадке продолжалась возня. Внезапно распахнулась дверь соседней квартиры, и лестничные клетки заполнились визгливой бабьей бранью. Заметалось испуганное эхо. Послышался мужской голос, степенный, обстоятельный мат. А Нину это успокоило. Все как обычно. Сосед вернулся домой. Да и вообще, это глупо. Глупо звонить Ивану, требовать немедленной встречи, упрекать, глупо вздрагивать от любого стука, сидеть вот так в сумраке, боясь шевельнуться. Она краем глаза глянула на окно. Тьма, еще жидкая, буквально свалилась на землю. Окно зияло фиолетовым провалом, было слышно, как злобно шуршит снег о стекло, и над крышами высоток воет ветер. Вот, значит как, весь ужас бытия в обнаженном прямоугольнике. И зачем надо было стирать эти проклятые шторы!
Внезапно она почувствовала за стеклом чье-то присутствие. Этого не могло быть, и все же, снаружи кто-то находился. Ощущение пришло издалека, проделав трудный путь из подсознания, и теперь каждая клетка ее мозга кричала об опасности.
На лестнице развернулась настоящая баталия. Муж и жена, не смущаясь, награждали друг друга красочными эпитетами. Захлопали соседские двери. Народ во все времена жаждал зрелищ и обладал здоровым цинизмом.
Нина зажгла светильник. Раздался негромкий хлопок. Комната, освещенная на миг, вновь нырнула в сумрак. Нина закусила губу. Глупо, глупо, невероятно глупо. Нужно встать, зажечь верхний свет. Заварить чай, принять душ. На самом деле, сегодня воскресный вечер, можно расслабиться, что-нибудь почитать. Кстати, вчера Громов засунул в ее сумку какой-то роман в мягкой обложке. Иронический детектив, кажется, модное чтиво, мусор от литературы. Уверял, что, благодаря подобным книжицам, ест за двоих, а спит, как младенец. Или как убитый, это кому как нравится.
Но Нина продолжала неподвижно сидеть. Снег валил стеной. Показалось, будто то, что находится снаружи, шевелится и не выпускает ее из поля зрения. Девушка вытерла о свитер взмокшие ладони, руки дрожали, в комнате было почти темно, она нажала на мобильном кнопку вызова. Абонент временно недоступен.
- Иван, ну почему именно теперь, почему? – пробормотала Нина. Она не плакала уже очень давно, но теперь почувствовала, что подступают слезы.
На лестнице все еще шумели, Нина заметила, что каким-то образом привязывает себя к этим голосам. Она может встать. Она даже может выйти на лестницу, где уже будет не одна. Осязаемая и грубая реальность… Отключенный телефон друга, пьяная драка на лестнице. Какие там еще сны, иллюзии? Мир похож на булыжник. Булыжник, со свистом несущийся сквозь время. Она пыталась объяснить свое состояние, навязчивые фобии, пришедшие из ниоткуда. Пересмотрела массу литературы, искала. Она – современный человек, продвинутый в психологии. Она объяснит себе все, и избавится от страхов. Так она думала поначалу.
Время шло. Нина чувствовала себя все хуже. Но понять свое состояние не сумела. И это было тяжелее всего.
То, что с ней творилось, было необъяснимо.
Она покосилась на окно. Было четкое ощущение зла, исходящего из темноты, внезапно сгустившейся и клейкой, черной, как мазут. Нина безотчетно подумала, а что она станет делать, если на стекло с той стороны ляжет ладонь?
Внезапно зазвонил городской телефон. Сердце упало. Потянуться, и снять трубку было совершенно немыслимо. Звонки прекратились так же внезапно, как и начались. Наступившую тишину заполнял только прибой горячей крови. Скандал на лестнице прекратился. Ощущение было такое, словно Нина зависла в пространстве, где нет звуков, света, времени, чувств. Где нельзя даже испытать одиночества. Ноги ее заледенели. Тело, как пленкой, покрылось липким потом. Она растерла лицо.
- Ерунда какая, - пробормотала она. – Я нормальный человек. Я – дома. Сейчас я зажгу свет и займусь делами.
Она осторожно спустила ноги на пол, поднялась. До стенного выключателя метра три. Она достигнет его в два прыжка. Потом – ночник и верхний свет в прихожей, кухне, ванной, всюду, всюду. Во рту пересохло. Она облизнула губы. Пробежала, хлопнула ладонью по плоскому выключателю. Свет не зажегся. Она ринулась в прихожую, истерично жала на кнопку ночника. Откуда-то из глубины сознания пришло понимание. Слишком черная мгла снаружи…
Стены пришли в движение, заваливаясь на ее вытянутые руки. Нина почувствовала, что ударилась спиной обо что-то твердое, и стала медленно погружаться в губчатую мякоть, где было почти тепло. Это походило на пену для купания, что недавно подарил ей Иван. Только не было аромата китайской корицы. По оконному стеклу снизу доверху прошла трещина. Снаружи что-то рвалось в дом, сотрясалась рама. Со звоном посыпались осколки, бились о батарею, мебель, вонзались в ковер. Хлынул поток холодного воздуха, закружили в темноте снежинки. Нина мягко оттолкнулась ногами от выступа, навстречу поплыла тьма, тело погрузилось в пузыристый гель.
Открытая дорога.
Вход.
Вспышка света была ослепительна. Нина прикрыла ладонью глаза. Было тепло. Незнакомый аромат окрашивал местность, которую она не могла как следует рассмотреть.
Потом свет померк. Лучи светила приобрели золотистый оттенок. Нина подняла глаза. Над головой растянулся голубой велюр неба, лишь слегка бледный у горизонта. Над рваным краем леса полотнище небес слегка подрагивало, колыхалось, собиралось нежными складками.
Она стояла на широком плоском камне. Громадная скала нависала над головой. Высились другие скалы, белые, с гладкими, словно срезанными вершинами. Острые выступы поблескивали на солнце. Тянулась гряда холмов, сужаясь в перспективе, постепенно меняя оттенки, уходила за горизонт. Над самой кромкой вибрировал солнечный свет.
Взгляд Нины направился в иную сторону, туда, где тянулась полоса леса. Темно-зеленый массив притягивал. Не просто любопытство возбуждала эта даль. Совсем иное, темное, смутное, что перевернет ее сознание. Она оглядела себя. Широкие черные брюки, облегающий свитер. Босая. Все правильно. Так она выглядела дома, в своей квартире. Мысль сама по себе показалась нелепой. Неужто существует что-то, кроме леса, которому нет конца? Необъяснимый обман таился во всем. Не хотелось думать. Ясно же, что с ней самой произошли изменения, о которых нельзя было и подумать в той, иной жизни. Быть может, это и есть безумие, или сама смерть? Грань пересекается безболезненно, почти незаметно.
Что она знает о клинической смерти и вернувшихся назад? Многие свидетельствовали, что был яркий свет, незнакомая местность. Да какая, к черту, разница! Какое ей дело до того, что видели другие? Разве она утратила что-то? Нина прислушалась к себе. Горького ощущения утраты не было. Не было даже грусти. Оказалось, что все, чем она жила столько времени, здесь теряет силу и значение. Она пожала плечами и стала спускаться вниз.
То, что она поначалу приняла за камень, оказалось уступом скалы. Множество наростов горной породы образовывало подобие ступеней. Нина ощущала приятное тепло нагретой солнцем породы. Под ноги ложилась охристо-сиреневая изломанная тень. Ветра не было совершенно. Отчетливо было слышно, как на отдаленных скалах осыпается песок и с хрустом падает щебень. Велюр неба разрезала птичья стая, которую преследовал шахин. У подножия скалистого хребта начиналась песчаная полоса, шириной не более тридцати локтей. Сразу за неровным краем песка росли кусты неестественно яркого окраса. Дальше – неохватная равнина с редкими курганами, зелено-коричневая плоскость. Ломкие травы, белые человечьи и звериные черепа. И так – до самого леса. Нина всматривалась в тревожную синь. Лес манил прохладой, немыми обещаниями. Она пошла на зов.
Внезапно над головой раздался шорох. Запрыгали мелкие камешки. Нина обернулась. На краю выступа сидела гигантская птица. Крылья сложены, оперение отливает на солнце глубокой синевой, живот покрыт белоснежным пухом, лапы вооружены когтями, не уступающими по мощности львиным. Зато лицо и грудь вполне женские, разрисованные странным орнаментом, состоящим из повторяющихся волнистых линий и завитков. Грязные рыжие волосы падают на грудь и скошенные плечи. Длинный крючковатый нос делает лицо уродливым. В зеркальных глазах прыгают солнечные блики. Где-то вне поля зрения слышен шум множества крыльев.
- Гарпии, - в ужасе выдохнула Нина и дернула плечом, точно сбрасывая арбалет. Переселение в иной мир дает новые знания. Гарпия смотрела прямо на девушку, не делая попыток напасть. Отвела глаза. Рот ее раскрылся, наружу вырвался приглушенный хриплый смех. Сердце Нины екнуло. Гарпии не живут в одиночестве. И если там, за выступом, целая семья - ей конец.
Демоническое существо повернуло голову назад, где слышались шум и гортанные голоса, что-то прокричала и исчезла. Мелькнули перья хвоста и спутанные космы.
Солнце явилось океаном пепла и слепящего света. После северного ветра зимних тусклых дней девушка воспринимала это как благодать. Она вытянула вперед руки с растопыренными пальцами. Солнечные лучи окружили их золотым ореолом. Носились стаи птиц. Вдалеке плыла пара красных драконов. Они прошли сквозь руки, как сквозь мутное стекло. Нина отдернула ладони, облизнула губы. Небо, лес, камни… Семья гарпий с шумом поднялась в воздух, на мгновение закрыв солнце широкими крыльями. Закружился воздух, искусственный ветер разметал их длинные волосы. В круглых глазах сверкали искры. Поднялась пыль, сыпался песок, щелкали о скалы мелкие камешки. Это была страшная и притягательная картина, Нина стояла, замерев. Чудовищные создания полетели на запад, а из голубой глубины еще долго сыпался белый пух, подобный теплому снегу, как улыбка природы, как привет из другой жизни.
***
Иван торопился. Было без четверти девять. Снег валил, не переставая, уже несколько часов. Дорогу буквально заносило. Свет фар скользил по громадным сугробам. Деревья походили на колонны, подпирающие мрак. А еще эти частые повороты! Рассеянный свет соскальзывал, и поворот походил на провал, откуда неожиданно мог появиться автомобиль.
Дважды Ивана ослепило дальним светом: водитель встречного то ли не успевал, то ли попросту не хотел переключаться.
Машина пошла под уклон. Слева проплыл массив кладбища в заснеженных кущах. Иван не любил это место. От него исходила смутная угроза, веяло холодом даже в самые жаркие дни. Молодой человек отдавал себе отчет в том, что это мистический страх перед неведомым. Где теперь все те, чей прах покоится в этой черной, промерзшей земле, намертво сцепленной корнями? Куда ушли? Многим бы хотелось знать, и ему, Ивану, тоже, но ушедшие не скажут. Только когда ты сам... Только сам. И будешь нести тайну в своем сердце.
Город начался сразу, надвинулся огнями. На въезде девятку Ивана тормознул гаишник. Чертыхнувшись, Иван вышел в снегопад и, хлопнув дверцей, направился к патрульному. Светоотражающая накидка, надетая поверх бушлата, делала его похожим на Каспера. Рука в перчатке коротко взлетела к голове:
- Инспектор дорожно-постовой службы сержант Терехов, - представился он. – А, это ты, Вань. Здорово, - кивнул гаишник, рассмотрев подошедшего.
Терехов снял перчатку. Молодые люди обменялись рукопожатием.
- Привет.
- Сто лет тебя не видел. Ну, как оно?
- Да пока нормально. Не жалуюсь. Ты-то как?
Сержант развел руками:
- Как видишь.
- Понял. Охота тебе здесь мерзнуть, Санек?
- Неохота, веришь, нет? Жизнь заставляет.
- Документы-то хоть глянешь?
- Да че документы? Езжай.
- Ну, как хочешь. Ладно, Сань, давай, удачи.
- Счастливо, Иван, будь здоров.
В микрорайоне царила тьма. Как светляки, по дорогам бегали автомобильные фары.
- Чертовщина, - прошипел Иван, раздраженно морщась. – Не могут людям не испортить выходной день.
Затормозил у дома Нины. Лифт не работал. Неприятное предчувствие укололо его. Надо было приехать раньше. В кромешной темноте Иван поднялся на седьмой этаж, спотыкаясь, боясь спутать двери. От волнения дышал тяжело. Постучал. Ответа не последовало. Снова постучал, прислушиваясь. Наверное, спит, подумал Иван. Вытащил из внутреннего кармана ключи. Связка звонко задребезжала в тиши лестничной клетки. Как в склепе, пронеслась неприятная мысль.
Если все-таки Нина послушала его и поставила замок на предохранитель, ему нипочем не войти. Странно было то, что пока Иван ехал из Дорогобужа, он дважды звонил Нине на городской номер и на мобильный. Ответа не было. Неужели она так обиделась? Это тогда разозлил Ивана, но теперь, стоя перед закрытой дверью, он думал о другом. Она чего-то боялась и хотела рассказать ему. А он отмахнулся. Дурак! Дрожащей рукой он вставил ключ в замочную скважину. Дверь поддалась легко. В квартире было оглушительно тихо. Густо пахло тропическим гибискусом. На кухне мерно капала из крана вода.
- Нина! – позвал он. – Ты дома? Ниночка!
Он достал из кармана джинсов зажигалку. Огонек только слегка сдвинул мрак, стены прихожей расступились. На полу возле туалетного столика лежало что-то темное. Иван наклонился. Это была Нина. Он коснулся двумя пальцами ее шеи. Кожа была холодна, так же холодна, как поверхность столика, зеркало, дверная ручка.
- Нина, - прошептал он. – Ты что, Ниночка? Даже не смей, слышишь? Сейчас вызовем скорую. Ты слышишь меня?
Он поднял девушку, отнес в комнату. Здесь было все как всегда, никакого беспорядка, разве что разбросанные диванные подушки. Нина лежала, вытянувшись, безмолвная, ко всему равнодушная. Иван потрогал ее кисть, пульс не прощупывался. Он заторопился. Схватил телефон. Указательным пальцем набрал две цифры: 0 и 3. Зачастили короткие гудки.
- Что же это творится, - бормотал он. – Девочка моя, очнись, слышишь, посмотри на меня.
Свет зажегся внезапно, ослепив Ивана. Он часто заморгал, вытер вспотевший лоб. Возле дивана на столике лежало зеркало. Иван поднес его к бледным губам Нины, поверхность сделалась матовой. Он слетал в кухню, набрал в стакан воды. Под подошвой захрустели какие-то осколки. Он обернулся. Разбилась склянка с парфюмерной водой, по полу растеклась ароматная лужица.
Иван побрызгал в лицо Нины водой, похлопал по щекам. Она вздохнула, лицо стало приобретать розоватый оттенок. Он приподнял ее голову.
- Нина, это я, - сказал он. – Посмотри на меня. Все хорошо. Я с тобой.