Начало http://www.proza.ru/2014/01/01/987
Войдя в лифт, Маруся глянула в зеркало на своё заплаканное лицо, и ей сразу стало так себя жалко, что она, уже не сдерживаясь, чуть ли не в голос разрыдалась. И когда лифт опустился, а ехать было всего ничего, она предстала перед ожидавшими кабину, как говорят, в растрёпанных чувствах. Шагнула, не видя, куда ступает – благо люди расступились и пол был ровный, стала шарить в сумке, ища бумажный носовой платочек, – да разве ж в этой сумке что-нибудь найдёшь?
- Вот, возьмите, - протянула ей салфетку отзывчивая посетительница.
Маруся в знак благодарности кивнула, говорить не могла – комок жалости к себе и обиды в горле застрял. Стала оглядываться в поисках туалета, где хотела привести себя в порядок.
- Пойдёмте, я Вас провожу, - взяла её за локоток понятливая женщина, догадавшись, что нужно Марусе, сама такая, и проводила до туалетной комнаты.
Маруся умылась холодной водой, чтобы охладить распухшее, в красных пятнах лицо, и прохрипела:
- Спасибо…
- Знаете, я тут ненадолго, только мужа навещу, кое-что передам. Если хотите, подождите меня в фойе, и я вас провожу. Вам нельзя в таком состоянии оставаться одной.
Маруся кивнула. И они вышли из туалета и направились к креслу под зелёной пальмой – искусственной, что ли, такая яркая среди зимы. Маруся села, глаза сами собой закрылись – только бы никого не видеть. И тут её вдруг захлестнула волна воспоминаний. Она просто оцепенела от яркой картинки: она, маленькая, сидит на маминых коленях, а мама, укрыв её пуховым платком и поглаживая по спинке, рассказывает тихонько сказку:
"Выдь в чистое поле и крикни:
- Сивка-бурка, вещая каурка,
стань передо мной,
как лист перед травой!
Конь к тебе и прибежит, ты залезь ему в правое ухо, а вылезь в левое…"
Вот тут-то Маруся уже не на шутку разрыдалась: да как же она могла матери писем не писать, допустить, чтобы мать на чужих руках умирала, сама не похоронила, на могиле не побывала… «Что же я за дочь такая!» – упрекала она себя и не уже находила, как раньше, никаких для себя оправданий.
Вскочила с кресла, взяла в раздевалке шубу – на воздух хотелось, чуть охолонуть и отдышаться, спазмы её душили, волком хотелось выть от того, что сама же и натворила. Выбежала на улицу и видит: идёт ей навстречу священник, в рясе, с большим серебряным крестом на груди – куртка распахнута была, в чёрной бархатной шапочке на голове. Не раздумывая, Маруся шагнула к нему:
- Батюшка! Я мать свою не похоронила, что мне делать?
Батюшка остановился, глянул в её заплаканное лицо, вздохнул:
- Давно это было?
- Больше трёх лет уже. Я поздно узнала. Писем не писала. Не знаю, о чём думала…
- А сама-то православная?
- Не знаю, батюшка, спросить не успела, как-то было ни к чему…
- А матушка твоя крещёная?
- Тоже не знаю.
- В храм тебе надо на исповедь. Поговори со священником, он и подскажет, что делать…
- А к вам можно?
- И ко мне можно. Только я сейчас тут подвизаюсь. А на вечернюю службу приду.
- А куда, батюшка?
- На Софийской набережной, храм иконы Божией Матери «Взыскание погибших», колокольня, сам храм во имя Софии Премудрости Божией в лесах ещё, реставрируется. Надумаешь – приходи, - перекрестил её и пошёл в клинику.
А Маруся осталась стоять столбом, благодарно глядя вслед, и думала, что она его тут подождёт, раз уж всё так случилось, а то вдруг потеряет Божью руку помощи.
Неожиданно откуда-то из глубины выплеснулись в душу строки:
Здесь дали, золочённые закатом,
Прозрачностью струилися небес,
Душе даруя восхищенье свята -
Преддверия Божественных чудес…
Маруся понятия не имела, чьё это и откуда, но именно они пришли на смену жалости к себе, обиде на сына, и только раскаяние омывало душу предчувствием благих перемен в её жизни и, как в детстве, радовал забытыми запахами сияющий, хрустящий и нарядный зимний день.
Продолжение http://www.proza.ru/2014/01/12/2211