Поэтические искушения
В это время я продолжал увлекаться совсем другого рода поэзией: опять меня стал увлекать импрессионизм в стихах.
И дымка рощ березовых вдали,
И между рощ душистые поляны.
Зеленый подмосковный Тюильри,
Укутанный в вечерние туманы.
И прихотливый веер на лугах
Из свежих троп, и в талию осины.
И отцветают ландыши в лесах,
Волшебно розовых, волшебно синих.
Вместе с тем, я вновь начал чувствовать, что во многих из них стала проявляться, как и ранее искусственность, напряженность и экзальтация, нагнетание экспрессии и излишних цветовых эффектов.
Пылай кристаллами огня,
Вечерний, древний город.
Цветы волшебные пьянят.
Мерцают тайной моря.
И вся – горенье высоты,
Просквожена духами,
Ты сходишь городом цветным,
Распутная, как пламя.
О, эти древние моря,
В глазах твоих, без края.
Цветы пунцовые горят,
Горят не умирая.
Твоя любовь – забытый край
И муза с древней лирой.
Пьяни, кристаллами пылай,
Верши все судьбы мира.
Меня все больше привлекали поэтические картины–утопии, фантазии, пасторали. В чем была причина этого я тогда не сознавал, Скорее всего, в расхождении между окружающей реальностью и моими представлениями о гармоническом мире, которые выражались в таких вот смутных утопических мечтаниях, в которых я бессознательно хотел укрыться от действительности.
Мне снятся города земные
Под золотою лодкою луны,
Где бесшабашные гитары улицами бродят
И бьют на площадях фонтаны,
И аромат цветов восходит к небу.
Где юноши влюбленные, в садах
Ласкают стройных, темнооких женщин.
И музыка любви их опьяняет город,
И в воздухе рождаются сонеты,
И облака плывут в трущобах улиц.
* * *
Брызжет хохот фонтаном на площади.
В поцелуе смеется женщина
И гром среди ясного неба
Грохочет над собственной глупостью,
Так, что морщится желтое солнце.
А карнавальные маски в парке
В сумерках строят рожицы.
И корчатся звезды в смехе
И приседают на корточки.
О мир смеющейся радуги
Споткнись и застынь в разбеге.
Я делаю слепок смеха.
Особенно это проявлялось в стихах, навеянных ярким световым оформлением станций метрополитена, особым мироощущением фантастического подземного мира, как бы совершенно нереального по отношению к дневной будничной реальности и заботам жителей города на поверхности земли.
Сегодня, в бесконечных залах метро,
Залитых зеркальным светом
Старинных замков,
Я встретил Золотоволосую
В голубой пылающей шубке.
В ней все пылало: глаза и губы…
Я знаю, будет ждать ее высокий человек
В длинном черном пальто.
И когда они встретятся –
Будут громко смеяться,
Рассказывая, что-то очень забавное.
И хохот их будет отдаваться
В переходах и на эскалаторах.
А те, у кого заботы,
Мучительно вздрогнут, согнутся,
Опустят глаза и куда-то
Незаметно исчезнут.
И в бесконечных зеркальных залах,
В опустевших переходах и на лестницах
Будет всю ночь раздаваться
Хищный хохот Золотоволосой.
Более того, мною начали овладевать какие-то полумистические настроения, связанные с теософией и историософией. Во время одного из отпусков на юге, в квартире, которую мы снимали, я обнаружил полное собрание сочинений Блаватской, и те из них, которые я прочитал, произвели на меня громадное впечатление. Я начал увлекаться и астрологией, предсказаниями.
Астролябия
Я, как астролог корплю над миром,
Всех отпустив в этот вечер слуг.
Птицы над городом, как над Римом,
Все совершают прощальный круг.
Здесь, на границе земли и неба,
Там, где последние этажи,
Вечность раскинула звездный невод
Для потрясенной моей души.
Я вызываю далекое время
И посылаю ответную мысль,
Через связавшую нас, как клеммы,
Неба незримую, чистую высь.
И город открылся в звездной вселенной,
Словно предания древних эпох.
Брезжат моря… государства… царевны…
И со зрачками звериными бог.
Отдал дань я и цыганским мотивам и утопиям-фантазиям.
Из цикла стихов: Любовь – цыганка
1.
Мне привиделось: мир – это греза, Пляшет там озорная цыганка -
Это море с землею вдали. Вся горение, страсть и стон.
Эскалаторы-волны выносят И внизу кружат мира останки
Меня на поверхность земли. И поставлена жизнь на кон.
На поверхности мира весенней И земную судьбу возвышая,
Все в цветении берегов. Век от века, все вновь и вновь,
Пирамиды земли, как ступени, Разрушая и обновляя,
И на самой вершине – любовь. Правит миром цыганка–любовь.
2.
Любовь меня преследует волшебница
По улицам и площадям столицы.
Любовь–самопожертвованье, смертница,
С безумием в глазах, любовь–царица.
Она и госпожа моя и пленница,
Беспечная богиня–куртизанка,
Любовь–блудница, и любовь–изменница,
Неукротимая любовь–цыганка.
3.
Вся скука будничных движений, Но вот, как вихрь, любовь–цыганка.
Кивков, улыбок, разговоров. И в миг разорваны все сети.
Без выраженья выраженье Она – дикарка, таитянка.
Лица угасшего так скоро. Она – свободна, она – как ветер.
4.
Про женщин, мерцающих Парчой проливающихся.
Тайной молвы, Слагали про них
Хищных, играющих Цветной, переливающийся,
Женщин любви. Загадочный стих.
Те женщины – ящерицы
С игрой чешуи.
Они только падчерицы,
Цыганки в любви.
5.
В сиреневой старинной гамме, Прекрасней всех ночей Парижа
Цыганкою, в столице вечер. В глазах людей ее свеченье.
Весь город пожирает пламя И шепот женщины все ближе,
Любви – распутницы беспечной. И все безумней увлеченье.
И выше всех начал над нами
Любви сгорающий светильник.
Всех очищает это пламя.
Все в этом пламени всесильны.
6.
Весь город опьянен Весной, И будут улицы полны
Наглейшей из распутниц. Лишь скукою усталой,
В нем счастье жизни продувной И будут лица сожжены,
И пламя легких улиц. Пресыщены и вялы.
Он весь ликует озорно, Исчезнет боль и глубина,
Весь в грезах, перемене. И напряженность счастья…
Но день придет – он все равно Но новая придет Весна
Своей Весне изменит. И вновь в ее мы власти.