Детство.
Валька помнил себя с того момента, как он, задыхаясь и падая, бежит за,
медленно набирающим скорость, поездом, изо всех сил стараясь не упустить
из вида отца, который, держась за поручень, свесился из вагона и что-то
кричит и кричит Вальке, и машет ему рукой. Валька понимает, что отец
велит ему вернуться к мамке, но ещё он знает точно, что если он упустит
отца из вида, то больше никогда не увидит его, никогда-никогда.
Но слёзы застилают глаза, дыхание сбивается, в бессилии он очередной раз падает, и в этот момент его догоняет старшая сестра Нинка, хватает за
шкирку и тащит его назад к рыдающей толпе провожатых, среди которых
затерялась, так же рыдающая, мать и насупившиеся старшие Сашка и Колька. Валька самый младший в семье, ему 7 лет. 1941 год.
Конечно Валька должен был помнить, что они всей семьёй ехали в отпуск в тёплые края. Туда, где по рассказам отца, на деревьях росли яблоки, как в сказке «Гуси-лебеди» про яблоню с яблоками, про печку с пирожками и про молочную речку с кисельными берегами. Но яблони так и остались сказкой, и, то ли разлука с отцом отбила всю детскую память, то ли наступившие невзгоды и лишения вытеснили из жизни Вальки всё хорошее, в том числе и детство. Он запомнил только, что в Иркутске их поезд остановился, и их всех ссадили с поезда, и они спали на вокзале два дня, и все вокруг говорили о войне, а поезда шли на Ленинградское направление, и на одном из них и уехал папка.
Валька был самым младшим и любимым. Отец учил его плавать в холодном Охотском море, учил добывать угря во время отлива, взяв за руку учил его нырять с открытыми глазами и собирать со дна морских звёзд, крабов, ежей и ракушки. Потом они лежали рядом на песке и ловили скупое тепло северо-сахалинского солнца, и отец рассказывал сказки, балагуря и приукрашивая их от себя, как он говорил «по своему разумению» Но детство кончилось, и сказки тоже.
Валька не помнил как и сколько они добирались из Иркутска домой в Александровск-Сахалинский, а когда наконец добрались, уже был сентябрь. На следующее утро Валька вместе с Сашкой, Колькой и Нинкой пошли в школу.
Школу Валька невзлюбил, как и войну. Он и учился столько же, сколько шла война. Его мать, моя баба Катя, часто рассказывала мне, как придя в школу, она узнавала, что отец мой и не появлялся на уроках, и она шла в клуб, где крутили кино и, схватив сына за ухо и вытащив его на улицу, допрашивала, где его ранец. Валька, с перехваченным от боли горлом, пальцем показывал на дощатый тротуар, и мать заставляла лезть за ранцем. Как только ухо было отпущено, Валька нырял под дощатый настил, нащупывал ранец, выкидывал его, склонившейся над лазом матери, а сам по-пластунски молниеносно отползал к противоположному лазу и, держась за саднящее ухо, сверкая пятками, улепётывал к морю. А мать раздосадованно кричала своё извечное: «Утонешь — домой не приходи!»
В декабре пришло письмо, в котором было что-то написано об отце непонятными словами «пропал безвести»
Школа, война, голод закончились летом 1945 года.
Остались в прошлом драники из мороженой картофельной кожуры наполовину с лебедой. Выживали на рыбе, которую солили бочками, спасались сушёными грибами и морской капустой и корюшкой, лакомились клоповкой, черникой, моховкой и варёными кедровыми шишками молочной спелости. На всю жизнь у отца осталась страсть к свежезамороженной рыбе, нарезанной ломтиками и слегка присыпанной крупной солью. Картофельные драники предпочитал самому изысканному торту.
Отрочество.
В 1945-ом мать отдала Вальку в ремесленное, и голод закончился. При том, что кормили там небывало щедро — давали на обед щи и ещё миску картохи или каши, да ещё кружку необыкновенно сладкого и тёмного чая, и койка там была своя собственная, и он спал на ней один, как король, но всё равно Валька ждал субботу.
После занятий он бежал через весь город домой, «А вдруг?» - думал с замиранием сердца Валька. Ведь вот две недели назад у тётки Фроси вернулся с войны дядька Васька, который после Победы долго лежал в госпитале где-то так далеко, что ехал потом домой аж два месяца. Может быть и папка так же долго добирается? И вот сейчас Валька прибежит, откроет калитку, а на крыльце встретит его отец, такой же небритый с дороги и колючий, как тогда, когда уезжал на войну и колол Вальку почему-то мокрыми щеками. Так в ожидании отца и пролетело отрочество.
Моисеев Павел Васильевич октябрь 1903г.р.,
Красноярской обл, Канский р-н, с.Мезенское.
Призван июнь 1941г. из г.Иркутск.
В декабре 1941г. получено извещение: "пропал безвести"