Лишь мерой
взглядов измерима…
( Элегия первой любви)
Когда мы опять встретились с Наташкой (а случилось это на берегу Азовского моря, где мы отдыхали), как-то однажды она неожиданно спросила: - Тань, скажи, а ты любила? Ну, когда-нибудь? - Её глаза вопросительно остановились на мне. «Любила ли? Не знаю. Ну, нравились ребята, а любить…» – подумала я, и сказала: - Нет, не любила. А ты? – спросила, догадываясь, что за её вопросом, возможно, кроется желание поведать мне какую-то личную историю.
Наташка вопросительно взглянула на меня, словно оценивая, заслуживаю ли я её откровений? Затем закинула руки за голову, потянулась на носках и протяжно проговорила: - А я любила… По-настоящему. Понимаешь? – Она опять посмотрела на меня, её глаза горели странным блеском и она, как-то счастливо – задумчиво, будто погрузившись в воспоминания, повторила: - Да, любила. – Я поняла, что ей хотелось что-то рассказать, поэтому осмелилась попросить: - Расскажи.
- Рассказать? Ну, это очень длинно, да и неинтересно, должно быть, постороннему человеку. Это моё, понимаешь? Только моё… Как бальзам на раны… - Она присела рядом со мной на песок, обхватила руками колени – тоненькая, смешная а своей широкополой белой панаме, совсем девочка–школьница на первый взгляд, хотя было ей почти двадцать. – А, может, и рассказать? Подобно кошке, буду зализывать их… - засмеялась она. Я и понимала, и не понимала её настроение, поэтому сказала: - Как хочешь. Если больно вспоминать – не рассказывай…
- Ну, почему же? Наоборот. Время, кажется, почти излечило меня… Итак, - начала она, - это случилось четыре года назад. Я была совсем ещё девчонкой, когда вдруг появился он… Не знаю, чем покорил меня, только после первой нашей встречи, единого взгляда, я вдруг поняла, что это именно Он! Раньше никогда не видела его в нашей школе, а однажды… Смешно сказать – мы столкнулись с ним… в проеме входной двери. Да, представь себе, всё было очень прозаично.
Мы с девчонками опаздывали в спортзал, тогда как все остальные после звонка, спешным потоком неслись навстречу нам, торопясь в классы. И вот тут-то некто, высокий и стройный, столкнувшись со мною в двери, неожиданно сделал галантный шажок в сторону, пропуская меня… Батюшки, как это было непривычно в нашей школьной сутолоке! Я не удержалась, и даже в
этой спешке с любопытством подняла глаза вверх, чтобы взглянуть – кто же столь галантен и любезен?
В какое-то мгновение мы встретились взглядами. Чистые, голубые глаза холодно, но любопытно–вежливо смотрели на меня, как бы выжидая, пока я пройду, освобожу дорогу. Наверное, не без улыбки поблагодарив его взглядом за учтивость, я быстренько проскользнула в дверь, а за мною и стайка моих одноклассниц, весёлых пересмешниц–хохотушек.
Казалось, ничто не говорило о том, что я запомнила этого юношу, его взгляд. Так, пронзил мгновением синевы, - и всё. День–другой я даже вовсе и не вспоминала о нём.
И вдруг, неожиданно, как–будто что-то «включилось» во мне. В какой-то момент я поймала себя на мысли, что во мне – автоматически, что ли? – запечатлелся холодный и, одновременно, вежливый взгляд незнакомца.
- Странно! – промелькнуло что-то подобное в подсознании, и я опять вроде бы забыла его. Однако же что-то произошло со мной. Время от времени эти глаза, его лицо ни с того ни с сего вдруг выплывали из памяти, и каким-то приятным, новым трепетом волновали мою душу.
Надо же! Казалось, и во сне не приснится такое, а тут – наяву, в реальности – что-то удивительным образом оживляло мои душевные струны…
Прошло ещё несколько дней. Однажды, когда мы с девчонками, по привычке, щебетали в коридоре у нашего окошка, мимо нас прошла группа ребят–десятиклассников. Среди них я заметила его, таинственного незнакомца, о котором невольно думала в последнее время. Сердце затрепетало от радости встречи. Почему? – Здесь Наташка прервала свой рассказ, спросила: - Тань, тебе хоть интересно? Может быть, это очень скучно для других, и только мне кажется значительным, важным?
- Конечно, интересно, - поспешно ответила я, зачарованная её рассказом, как сказкой… для взрослых.
- Так вот, - продолжала она, - всего лишь второй раз видя его, я всем сердцем поняла, что этот удивительный, малознакомый парень мне как-то близок, интересен, дорог… Просто наваждение какое-то. Ни с того ни с сего – моё сердце как будто бы летело ему навстречу. Да!
А он! Он, кажется, даже и не заметил меня. Стремительным, молодцеватым шагом прошествовал мимо, гордый, красивый, уверенный в себе. Мне показалось, что не нравиться кому-то он просто не может. Красив, величествен, благороден – как молодой Бог, - так взволновал мои чувства, порадовал «эстетические начала моего духа», как называю я это теперь. Помню, легкость, изящество походки придавали ему особую стильность, полы его пиджака так деловито–стремительно развивались при этом…
Замечу, что лицо его я не успела разглядеть при этой встрече, но глаза – голубые, проницательные, холодные, напоминающие взор гордой птицы, да, глаза эти поражали сразу. Хотя именно меня они, кажется, не наградили ничем, почти равнодушно скользнув по толпе наших девчонок.
И, представь себе, вроде бы и не разглядев его как следует, но отметив нечто, что отличало его от других, новизну ли его явления (я поняла, что он был новеньким в нашей школе), или так сразу предположив за этим взором, стремительностью – и ум, деловитость, красоту, но я очень скоро почувствовала и угадала, что… влюблена…
За спиною как будто выросли крылья. Словно поверила во что-то новое, доброе, высокое, «причастилась» к чему-то, и вдруг, многократно возросшей душой, распахнулась навстречу этому новому, приятному, неизведанному, желая слиться с ним, как с небесами, например…
Да, отныне моё сердце пело какую-то особенную песню. Оно диктовало мне мысли (о нём, конечно), оно всецело пленило моё воображение (надеждами встретить, видеть, любоваться!), оно дарило новую, необъяснимую радость душою растворяться в другом человеке… Я поняла, что сердце моё стало, как Бог. Оно объяло всё сразу, оно вдохнуло потаённые, мало понятные, желания, очень отличавшиеся от тех, какие были во мне до сих пор: объять, осчастливить всё человечество; стать знаменитой актрисой, достичь славы, известности, мирового признания. Да, каюсь, была у меня такая блажь в юности…
Новое чувство подняло меня на какую-то более конкретную, хотя и необычайную, высоту–устремление - поклоняться прекрасному (а, Он, о, да, Он воспринимался только как прекрасное, недосягаемое, гордое! Мой Ларра! – втайне прозвала я его именем героя горьковских сказок). Любовь к нему как бы одновременно и заземляла, конкретизировав мои устремления. Что там человечество? Оно ничто без Него! Человечество – это и есть Он – Идеальный, Ангелоподобный, Аполлон, Гелиос, а всё остальное – так, фон для его фигуры.
Что только не делает с нами любовь, что только не пробуждает она в нас, чем только не вознаграждает!
…Итак, время шло, я нечасто, мельком, видела его, но все часы думала лишь о нём. Как ещё продолжала учиться и получать свои четвёрки и пятёрки, не знаю. Все мысли были только о нём. Я, кажется, стала мечтательной и задумчивой, мало похожей на себя прежнюю, беззаботную, легкомысленную. Глаза по утрам искали его, постоянно ждала мига встречи, и когда видела, хотя бы издали, сердце загоралось и билось маленькой ласточкой… Да. Так было очень долго. Знаешь, я была тогда счастлива. Тихим, грустным, незаметным внутренним счастьем. Счастьем надежды, что ли? А казалось – настоящим…
Впрочем, я ничего больше и не ожидала, и не хотела, наверное. Не делала первого шага к знакомству, не кокетничала, дабы вызвать его интерес, и тому подобное. Может быть, мне больше ничего от него и не было нужно, кроме как видеть, восхищаться? Но было так хорошо!
Позднее что-то как-будто изменилось в моей «игре» чувств. Я заметила, что он догадался о моей любви, научился читать мои взгляды, и поняла, что сумел прочесть всё, безошибочно и уверенно.
Я стала мучиться. Пыталась скрыть свои чувства показным равнодушием, вовсе не глядеть в его сторону, не замечать, но, наверное, мне это плохо удавалось. Я переживала. Потому что привыкла уже как-то скрывать от окружающих свои мысли и чувства, это был мой, тайный, мир, и мне не хотелось, чтобы кто-то врывался в него и читал в моей душе, как в книге. Не знаю и теперь, почему я тогда так забеспокоилась? С каждым днём почему-то становилось всё труднее, и я уже не простаивала все перемены с девчонками у окна, а одиноко сидела за своей партой, углубившись в учебник или какую-то книжку. Вот тут-то я действительно предалась ученью, стараясь выбросить его из головы, забыться и забыть его лицо, холодный, надменный, не иначе как орлиный, взгляд… Хотя… заметила я, теперь всё чаще проникался он теплом и вниманием, когда останавливался на мне. Но я испугалась даже и этого! Насмешничает? Ведь так горд и независим был весь его облик, что внутренне я давно поняла: не пара мы, не пара…
Естественно, забыть его оказалось невозможным. Любовь, наивная, доверчивая, детская играла мной, как игрушкой. Не знаю, чем бы это всё закончилось, если бы однажды… вдруг… не заметила я… в его глазах… того же блеска… каким горели всё это время мои собственные глаза… Помимо некогда появившегося в них внимания и тепла, теперь мне увиделись в них и ласка, интерес, вопросительность, нежность… Я не поверила себе. Неужели всё это было? Взаимность? Во мне что-то снова пробудилось: надежда ли, вера, но я опять обрела веселье, счастье, возможность свободно жить и дышать. Смешно, да? Слова–то какие, как из книги… А ведь это было! Наверное, я обманывалась, но мне казалось, что его глаза ласкали меня и спрашивали: «Ты вправду любишь? Ты моя, со мною?» Конечно, я ожила. Помнишь, у Лермонтова: «Любовь, как огонь, без пищи гаснет». Он подбросил поленце в мой костёр. И я запылала. Господи, зачем только? – не знаю, мне думалось, что глаза не умеют обманывать. Ведь мы не перемолвились ещё и словом, а уже будто бы всё знали друг о друге. Или только я о нём?
…Тут Наташка приумолкла, вздохнула, на время задумалась. Я смотрела на её лицо, и оно казалось мне прекрасно грустным и… счастливым. Я предчувствовала, что у её повести будет печальный конец, - я немножко знала о её настоящем, знала, что она ищет себя сейчас на подмостках какого-то театрального училища, а от разговоров о замужестве отмахивается как от чего-то совершенно чуждого ей. Поэтому я с интересом ждала продолжения её маленькой исповеди о первой любви. В самом деле, не испытав до сих пор такого глубокого чувства влюблённости, я была полна любопытства, чем же закончилась её романтическая повесть о Ромео?
- Да, кажется, он ответил на мою любовь… - И тут она опять прервала сама себя: - Татьян, ты как думаешь, похоже всё это, что я рассказываю, на любовь, или нет? Похоже? Если ты думаешь, что нет, то я тебе всё равно говорю – да, потому что на это чувство у меня ушли, представь, целые годы, вот увидишь дальше… Ну, так вот, в его глазах я как будто прочла ответное чувство. В этом ведь нет ничего удивительного, что влюблённые умеют читать взгляды и понимать всё без слов. Это было неожиданно, ведь мы не знали друг друга, но мне совсем не казалось это странным. Какое прекрасное было чувство! Казалось, оно роднило и сближало нас!
Что-то нежное, светлое расцветало в моей душе. Мы были счастливы тем, наверное, детским ещё счастьем, которое ничего не даёт, кроме умозрительной радости, тайной надежды, и ничего не требует взамен. Это сказочные минуты… и дни… и месяцы… А потом…
Теперь уже Наташка замолчала надолго. Видимо, вспомнилось что-то не переболевшее ещё, и о чём говорить было трудно, а, может, не хотелось и вовсе. Я не торопила её. Словно набравшись дыхания, она продолжила: - Мы никогда не были вместе. Наша любовь не получилась. Я робела перед ним, а у него вскоре появились разные подружки… Теперь, я думаю, он давно забыл меня, а я… понимаешь, как дурочка… продолжаю любить его. Помню каждый его взгляд, улыбку, жест, - я продолжаю восхищаться им, хотя, вполне возможно, он вовсе и не заслуживает этого. Жуть какая-то!
Он сейчас уехал, далеко. Наверное, и не представляет, что я всё ещё горю чувствами к нему, ведь всё так мимолётно, мгновенно, просто на этой земле, не так ли? Но почему моё пламя так устойчиво? Почему моё сердце привязано до сих пор? И, представь, кроме него, одного–единственного, оно не желает знать, да что там знать – замечать, никого вокруг? Я уже порой думаю, это болезнь. Вирус обожания, что ли, закрался в меня? А, главное, люблю–то я не человека, а символ… Ведь мы не общались даже. Так, несколько фраз, сказанных друг другу, и то чаще шутя, не более. Да улыбки и взгляды, о которых ты уже знаешь… Разве такою бывает любовь? А вот у меня она какая-то такая…
Я всё чаще думаю о том, что самая большая роскошь у человека – это возможность общения. А у нас его не было. Ну, разве животрепещущие взгляды! Наверное, я просто обманутая дура, да? Вот как ты думаешь, Татьян?.. Нет, честно только, что можно сказать обо всём этом?
…Она спрашивала, а я совсем не знала, что ответить ей. Разве больше её знала об этом я сама? Ну, из книг, из рассказов подруг… Там всегда всё как-то красиво, романтично, а под конец, почему-то, банально–печально. Неужели, в самом деле, Любовь – чувство, на которое когда-то молились и воспевали в стихах, в поэмах, – неужели она источник только иллюзий, болезни, как назвала это Наташка, скорби? Да чепуха это! – думалось мне в мои двадцать четыре года, несмотря на то, что самой меня это пламя пока не коснулось. Но ведь и я жила – втайне, сокрыто, в душе, - надеждой на эту крылатую синюю птицу – Любовь. Так неужели она не созидание, а разрушение? Нет, нет, - подумалось мне, и я сказала Наташке:
- Натка! Дурочка ты влюблённая, невесточка моя печальная! Это только в наше дурацкое время почему-то не умеют и не хотят ценить эту редкую волшебную птицу Любовь. Зато когда жизнь начнёт проходить мимо того же твоего Ромео, поверь, десятки и сотни раз припомнятся ему и твои взгляды, и вздохи, и неуверенности в себе… И будут сниться по ночам, и будет ещё не раз искать тебя там, где тебя уже нет… И не раз ошибётся, принимая за тебя другую девчонку…
А то ещё, может быть, и примчится к тебе с того края света, где обитает, и утащит в свой шалаш… Кто вас знает, что ещё может быть, - совсем оптимистично закончила я свой монолог.
- Да ну тебя, - отмахнулась от меня Наташка, - не успокаивай. Я и так знаю, что теперь уже ничего не вернётся. Что я всего–навсего обманутая дурочка. Но скажи мне: почему бывают такие вот глупые сердца, которые и без надежды продолжают верить, ждать, надеяться? Нет, я ненормальная… Ведь десятки моих подруг не испытали ничего подобного, не попали ни под какой дурман, и нормально, по всем правилам жизни устраивают свои судьбы, семьи, а мне всё чего-то надо? Большого, неведомого, неземного, что ли? Просто, я из плеяды не-нор-мальных… И всё. Так что ты – счастливый человек. Ты свободна. А у меня, хотя и крылья за спиной, да тяготят, заземляют…
Правда, я кое-чему научилась у этой любви. Страдать, например. Ведь это не маловажно, не правда ли? Как в философии: страждущий – жив. И даже счастлив… Значит, жива ещё. Ну и на том спасибочки…
- Ну, вот видишь, Натка, - сказала я ей, - тебе есть, по крайней мере, о чём рассказать. Хотя бы мне. А мне не о чём. Я не влюблялась. И твоя любовь, похоже, не умрёт никогда. Даже когда ты как–будто забудешь всё. А памятью сердца она будет жить в тебе. Представляешь? Да одно это, по-моему, уже счастье. А ты вон о чём: жива – не жива… И потом: потому она и называется первой, что за ней бывает вторая, а, может, и третья. Кто его знает, какая из них будет настоящая? И, может быть, твой второй или третий принц будет умнее и добрее этого, который умотал за сотни километров, не найдя слов внимания, благодарности к тебе…
И глядя на расстроенную, взволнованную Натку, я уже высказала последние, пришедшие мне на ум аргументы: - Да и сколько тебе лет, чтобы впадать в отчаяние? Сорок, что ли? И земля не сошлась клином на нём, твоём Ромео. Неужели в твоём театральном нет ни одного парня, который вскружил бы тебе голову не меньше, чем этот Ромео?
Через минуту, я уже пожалела о сказанном… Наташка только осторожно, внимательно посмотрела на меня (но я успела прочесть написанное в её глазах. Там отражалось примерно вот что: - Дура ты, Танюха. Ничерта-то ты и не поняла…), но вслух ничего не сказала. Надев на голову резиновую шапочку, она спокойно, как ни в чём не бывало, предложила: - А не искупаться ли нам, Танюш?
И мы молча побрели к воде…
1970 г.
Валентина Лефтерова
(Опубликовано: «Эксперимент», №3/2001, с. 4)