Замелькали последние дни каникул. Хоть мы с Димкой и жалели о них, но и в школу уже здорово тянуло.
Вот и 1-е сентября. В этот день я чуть не первым прибежал в сквер около школы. Хоть и было прохладно, но зато вовсю, радостно, по-праздничному светило солнце. Сразу же, кого я увидел, так это Миньку Лучансу. Минька белобрысый, нос луковкой, сам толстый, кругленький, ну прямо Колобок из сказки, все у нас в классе его так и зовут «Колобок». За лето он даже ни капли не изменился: как был колобком, так им и остался! Минька такой потешный в своих круглых очках, и вообще всё у него такое кругленькое: пенал кругленький, ластик на карандаше кругленький, даже треугольники тоже с кругляшком посередине. Больше всех предметов он любит математику. Наш класс он всегда выручает на всяких районных и областных олимпиадах по математике. Уже один раз он был в ФМШ в Новосибирске, так называется летняя физико-математическая школа. Он носит фмшатовский значок и никогда с ним не расстаётся. Есть ребята в нашем классе, которые ему даже завидуют, но я всегда совершенно спокойно относился к его математическим успехам. Может, поэтому Колобок часто даёт мне книжки по занимательной математике и астрономии, но почему-то мы с ним так и не подружились. Наверное, он какой-то чересчур «математический». Хотя в остальном добрый парень!
Не успел мне толком Колобок рассказать об уравнении Бернулли, как к нам подскочили Игорь Воробейчиков и Санька Большаков.
Игоря и так все зовут дылдой, а за лето он и вообще вымахал, как бы сказал мой отец, с нашу знаменитую городскую пожарную каланчу! Игорь занимается в баскетбольной секции и часто ездит на соревнования в другие города. В конце концов, надо же на что-то полезное применять свой рост! А фамилия ну явно ему не подходит. А вот Саньку многие зовут Воробейчиком, хотя он и Большаков. А всё потому, что они с Воробейчиковым – друзья, не разлить водой. Санька же рядом с Воробейчиковым ну прямо-таки воробейчик! Когда Воробейчиков уезжает на соревнование в другой город, Санька ходит, как не в себе, и даже начинает хватать двойки, хотя и многим часто помогает. Вот это дружба!
А вот и наши девчонки, и все, конечно, с букетами!
«Эх, если бы мы с Димкой уже открыли тайну медальона! – вздохнул я про себя. – Смирнова бы совсем по-другому на меня посмотрела, а то прошла, будто и не заметила!»
Таня Смирнова мне очень нравится, не знаю чем, но очень, особенно когда она сосредоточится и пишет, пишет в тетрадке. А Димка говорит, что «в ней нет ничего такого» и что я «вообще ничего не понимаю в женской красоте!»
Вдруг кто-то как саданёт меня в плечо! Я еле удержался на ногах и чуть не полетел в клумбу головой.
– Здорово, Коваль!
(Моя фамилия Ковалёв, но так иногда сокращённо зовут меня одноклассники).
Я обернулся и увидал расплывшееся в глупой улыбке рябушное лопоухое лицо Гайденко.
– Здорово, Гай! – отозвался я, потирая ушибленное плечо, и чуть не добавил «Юлий Цезарь». Хотя какой он к чёрту Цезарь! Тоже мне лопоухий Цезарь! Да ещё вдобавок весь в веснушках! Ох, как бы я сейчас звезданул ему в лоб за его шуточки!
С Лёнькой Байбаковым, тоже двоечником, они составляют прямо-таки «ударную» силу в нашем классе. Хотя Байбаков сам почти не дерётся, а только подстерегает со своей компашкой того, кто ему чем-то не угодил, но последний удар всегда остаётся за ним. Этот удар он называет «под дыхло». Его жёлтые кошачьи глаза, обещающие расправу, не раз повергали в уныние многих в нашем классе, и в эти минуты Лёнька особенно весел.
«А где Димка? – мелькнуло у меня в голове. – Опять, наверно, проспал!»
Но тут мне кто-то руками крепко-крепко зажал глаза. Я обернулся. Это был Димка!
– Коська, смотри никому ни гу-гу о медальоне! Понял? – шепнул он мне на ухо.
– Димка! Марья Алексеевна! – я потянул его за рукав. Девчонки уже помчались к ней с букетами.
Всё-таки замечательная у нас классная! Ух и здорово она нам рассказывает на биологии про своих насекомых, а мы слушаем её, разинув рты. Говорят, у неё дома полное собрание Брэма! И вообще она такая, что даже о Байбакове и Гайденко говорит, что у них «золотое сердце и золотые руки». (Не знаю, как насчёт сердца, а вот руки у них точно «золотые»: в раздевалке срежут так пуговицы кому-нибудь на пальто, будто их и не бывало!) Хотя о ком-то другом Марья Алексеевна может сказать, что это и «недотёпа», и «недоразумение». Например, Димку она почему-то называет «Епиходовым» и «ненормальным».
Но от этого никому хуже не стало, потому что Марья Алексеевна тут же всегда говорит что-то и хорошее, так что и обижаться вроде как не стоит.
После торжественной линейки в сквере все, как по сигналу, ринулись в школу, но пропустили вначале первоклашек.
Мы с Димкой сели за одну парту. Раньше мы с ним всё время ссорились из-за всякой ерунды, и в том году я сам пересел от него к Лариске Васильковой.
Я сразу же настроился на серьёзный лад, достал из портфеля тетрадки и учебники, накануне я не только учебники, но даже тетрадки обернул.
Димка тоже вроде как решил исправляться. Поначалу мы с ним и правда слушали всё внимательно и записывали аккуратно.
Так начались первые дни учёбы, сильно не задавали на дом, и мы по сути дела продолжали отдыхать, настроение у нас было праздничное. И всё-таки медальон не давал мне покоя. «Ну когда же мы сами будем открывать тайну?» – спрашивал я Димку, но он всё твердил: погоди да погоди, словно что-то задумал такое, что уже было для меня прямо-таки новой тайной!
Я два раза звонил в архив, но мне каждый раз отвечали, что Александр Михайлович уехал в командировку.
Прошло ещё несколько дней. Начались всякие проверки и контрольные, короче, школьные будни. Теперь на уроках мы часто с Димкой играли в морской бой и читали под партой приключенческие книжки.
И вот Димка отчебучил такое! Хотя, в общем-то, всё получилось неожиданно и даже глупо. Шла перемена, и Димка взял и залез в шкаф для наглядных пособий. Но только он это сделал, как Лариска Василькова хлоп – и придвинула парту к дверце шкафа (наверное, мстила за то, что я пересел от неё), а тут звонок! Заходит Альбина Игнатьевна, наша учителка по английскому, а Димка сидит в шкафу и ни гу-гу, как испарился.
– Ху из эбсент? – спрашивает Альбина Игнатьевна.
А дежурный Витька Бураков, весь красный и вспотевший от беготни на перемене, отвечает, что отсутствует Воробейчиков, и, не долго думая, добавляет: «И Пучкин!», то есть Димка.
Ребята так и заливаются, только мне и Димке, наверняка, не до смеха: сидеть целых 45 минут в этой душегубке не очень-то, наверно, смешно. Вот идёт урок, а Димка сидит там, в шкафу, и никаких признаков жизни. Альбина Игнатьевна уже наверняка заметила, что в классе что-то творится, но почему-то виду не подаёт и заставляет переводить какой-то скучный текст. А Димка сидит, не шелохнувшись и совсем не из трусости, уж я-то его знаю. Просто он характер выдерживает или роль узника для себя придумал. Но к середине урока я вижу: ребята начинают беспокоиться, но все молчат. Сам я тоже не могу решиться сказать, потому что боюсь подвести Димку: а вдруг с ним всё в порядке?
– Ты что наделала?! – толкаю я Лариску в спину.– А если Димка задохнётся?! Учти! Ты мне за это ответишь!
А Лариска только ехидно улыбается и показывает мне язык.
– Ничего, ему полезно немного успокоиться! – говорит мне она.
– А если я сейчас скажу, что ты наделала? – не перестаю я донимать Василькову.
А она: «Не беспокойся, не задохнётся твой Димка. Смотри, вон какие щели!»
Вдруг, как пушечное ядро, над нами: «Василькова! Вотс хэппенд, что случилось?! Почему ты всё время разговариваешь с Ковалёвым?!»
– Альбина Игнатьевна, а что он ко мне лезет! – кричит Василькова.
«Ну смотри, Василькова, если Димка погибнет, я тебе не прощу!» – говорю я себе, и у меня в голове такие картины, страшнее не бывает!
Но тут меня осенил просто гениальный план действия!
– Колобок, – шепчу я сидящему ближе всех к шкафу Миньке Лучансу, – посмотри, как там Димка!..
Колобок незаметно подвигается к шкафу и заглядывает туда сверху через стекло. Все замерли и посматривают на Миньку, но делают вид, что усиленно заняты переводом.
Тут я вижу, Колобок что-то строчит на листке и потом через ребят передает мне записку. Я разворачиваю её и вижу слово «живой»! У меня сразу от сердца отлегло и даже с каким-то зверским энтузиазмом тоже принимаюсь переводить текст. Но тут звонок. И только Альбина Игнатьевна за дверь, ребята бросаются к шкафу, распахивают дверцы, и оттуда красный, как помидор, выкатывается Димка!
Но на этом Димкины приключения с умиранием и оживанием не кончились. В другой раз он был уже мёртвым, конечно, не взаправду. И вот как это случилось.
У нас должен был быть урок биологии, входит наша классная Марья Алексеевна и вместо обычного «а сегодня мы поговорим о хордовых или членистоногих» уничтожающе смотрит на Димку, даже волосы в её высокой прическе так и вскочили дыбом, а от этого её полное лицо тоже как бы вытянулось.
– Нет, ну это же надо, что Пучкин отмочил! – и Марья Алексеевна высоко взвила руку.
– А что такое?! – вихрем пронеслось на лицах, и глаза так и заблестели от любопытства.
И Димка тоже вроде как сражён неожиданностью, пожимает плечами, недоумевая.
– Нет, ну это не класс, а какой-то паноптикум! – распаляется Марья Алексеевна, показывая Димке, что у него «не все дома». – Это же надо до такого додуматься. Сейчас звонят в учительскую из библиотеки и спрашивают: у меня ли в классе умер Дима Пучкин? А я и знать не знаю, что он в покойники записался!
Я смотрю, ребята начинают переглядываться и смеяться.
– Сегодня утром мы с ним виделись, – и Марья Алексеевна опять, уничтожающе округлив глаза, глядит на Димку,– он ещё ко мне с дневником подходил, показывал роспись родителей! Недотёпа, а ведь сообразил, что сказать! Потерял книжку из библиотеки, так вместо того, чтобы прямо признаться, что... потерял, так нет же, позвонил в библиотеку и сказал, что Дима умер, поэтому не может сдать книгу, и концы в воду!
А ребята со смеху чуть под парты не закатываются.
Тут Марья Алексеевна назвала нас всех «детками-ягодками», это её любимое выражение, когда в классе кто-нибудь выкинет какую-нибудь штуку. Все, конечно, просто подыхают со смеху, только на Димке лица нет. А Смирнова глянула в нашу сторону и, презрительно махнув хвостиком пушистых волос, отвернулась.
– Ну, что, Епиходов, давай дневник, – говорит Марья Алексеевна и с сожалением смотрит на Димку. – Кашки бы таким деткам... берёзовой! – вздыхает она, совсем уже не сердясь, и открывает Димкин дневник.
А Димка, вижу, готов уже со стыда хоть в тартарары провалиться.
Пока Марья Алексеевна пишет в Димкином дневнике, я незаметно толкнул его в бок:
– Слышь, Димка, а что за книжку-то ты потерял?
– Да «Саги», – мямлит он.
Когда ребята угомонились и Марья Алексеевна начала рассказывать о членистоногих, Димка как пихнёт меня коленкой под партой:
– Коська, слышь, пойдём сегодня со мной после уроков!
Я сразу же понял, что это связано с медальоном и, обрадовавшись, кивнул Димке.
– Только заскочим в архив, вдруг что-нибудь выяснилось! Ага? – добавил Димка.
– Ага! – поддакнул я.