Когда Саниваныч пришёл к нам на зону, мне было сидеть – не пересидеть. Барак наш был самый обычный – каждый сам за себя, иногда общались нашей группой (соседние нары), мы в отличие от всех не были зверями, тянули свою лямку и ни к кому не лезли. Барак относился к нам также.
Иваныч поразил всех с первого появления, маленький, какой-то квадратный, лицом приятно скуластый. Мы сразу поняли, что человек-то серьёзный, и шконку предоставили без разговоров. Поинтересовались, понятно, по какой статье пошёл. Иваныч поиграл желваками и бросил скупо:
- Я по экономическим преступлениям…
Мы рассмеялись:
- А мы все – убийцы!
Это потом, позже он поделился, как ему спалось первую ночь на зоне среди убийц.
Женька играл за областную футбольную команду, и среди других призов досталась ему в жёны дочь первого секретаря обкома. Он вернулся со сборов, а у жены кто-то в постели, и Женька в пылу скандала пнул её левой ногой в бок. Разрыв печени, опять же сто грамм, отягчающие вину. Папаша дал установку закатать зятя по полной.
Фара всю жизнь был рыбаком, рыбу любил и чистил чешую всегда сам. Жена ему изменяла, он это знал. При этом изводила его сварами, и однажды, в процессе чистки рыбы, нависла над Фарой и проедала ему мозги. Он отмахнулся рукой не глядя, а в руке был разделочный нож. Попал по горлу.
Про себя говорить не хочу, очередная нелепая история ставит меня в ряд с другими бедолагами.
Такая у нас была общность в бараке, и Иваныч занял четвёртое место на наших нарах.
В стране гулял студёный ветер андроповских перемен, а СанВаныч был первой весточкой этой широкой метлы. Он был начальником сдаточного цеха на передовом заводе, и, как положено, всю систему завода пронизывали приписки, гуляли списки «мёртвых душ», под них выписывались зарплаты, премии. Не секрет, что руководство завода зарвалось и швыряло деньги направо-налево на свои пьянки. Иванычу было не до того, он чуть ли не ночевал на заводе, и официальной зарплаты едва хватало на воспитание двух дочек.
Когда на завод явилась группа андроповских следователей, Иваныч был привлечён в качестве свидетеля. Следователи рвались к звёздам на погонах, следовательно, требовалось групповое дело. К Иванычу обратился известный адвокат, затребовал, привычно, пять тысяч рублей, у Иваныча глаза вылезли на лоб (это же машина!)
Адвокат через пять минут понял, с кем имеет дело, покачал головой:
- Я Вас прошу, найдите деньги, иначе Вас посадят. Я много этого видел, при всём уважении,но исход дела предрешён.
У Иваныча денег не было, а как коммунист он верил в правосудие.
На суде он защищал себя сам, давал пространные свидетельские показания,а у девочки-секретаря суда сохранялось по две-три строчки.
Проходя на процессе свидетелем, после оглашения приговора Иваныч вышел из зала суда в наручниках на пять лет общего режима.
У нас на зоне СанВаныч быстро сделался мастером, а потом и старостой барака. Начальникам было проще иметь дело с человеком, которому заключенные верят и начинают где-то работать. Закоренелых зеков Иваныч не трогал, ждал, что они втянутся, а зеки молча приняли авторитет основной массы барака.
Будни на зоне бывают не просто изнурительны, они не оставляют ничего человеческого. А праздников на зоне не бывает. Когда нелюди из зеков сосуществуют с нелюдями из охраны, нормальным людям невозможно приспособиться.
Иваныч этого не хотел.
Дни текли, тем не менее, и однажды к нам прибыл на несколько лет девственный юноша. Мы с удивлением воззрились на румянец во всю щёку, нетронутый бритвой пушок на юном лице – красна девица, да и только.
Был в нашем бараке Гуча, двухметровый жирный зек, абсолютное животное, увидев новичка, он устроил танец посреди барака:
- Прибыла моя невеста!
Он размахивал клешнями, мычал и бесновался:
- Вот это будет ночка! Всем ночкам ночка!
Новичок забился на свою шконку и трясся весь белый день.
Иваныч ни слова не проронил, занимался своими делами. Когда приблизилась ночь, Гуча всё танцевал в проходе между нарами.
Иваныч выступил в проход, низенький, по пояс Гуче, и ,медленно произнёс Гуче в живот, глядя прямо перед собой:
- Пока я жив, в моём бараке ЭТОГО НЕ БУДЕТ!
Гуча осёкся:
- Он же мой, по праву.
Иваныч повторил тихо, подглазья забагровели симметричными пятнами:
-Пока я жив, В МОЁМ БАРАКЕ этого не будет!
Гуча глянул на свою шконку, там была припрятана заточка, пожевал жирными губами поражённо, дышал шумно, пытался думать.
Иваныч развернулся и ушёл на своё место.
Весь барак слушал в эту ночь рыдания Гучи. Паренька никто и не тронул.
Паренёк подошёл к Иванычу на следующий день:
- СанИваныч, Вы скажите мне свой адрес, я, как откинусь, клянусь, что проставлюсь.