Каждый свой будний день миссис Кадбери начинала здесь – на остановке близ своего дома, всего в 100 метрах ходьбы буквально. Служебный автобус уже вписался в её ежедневную рутину давно – по утрам именно он отвозил пожилую женщину на пекарную фабрику. Миссис Кадбери знала, что сегодня случится снова, как знала, что случится завтра, и послезавтра, и когда она станет немощной старухой со смешной клюкой, вызывающей смех у молодёжи. Знала, что двери зелёного автобуса со смешными картинками по бокам, изображающими веселящихся детей, измазанных кондитерским кремом, снова с шумом откроются, и водитель – старый мистер Малкин, шотландский пьянчуга – улыбнётся ей, зажимая сигарету между зубов, и кивнёт на свободное место. Знала, что она улыбнётся ему в ответ и зайдёт, заняв кресло.
Однако сегодня она вышла заранее, чтобы почувствовать свежесть весеннего утра, пройтись с юношеским задором по лужам, просто прогуляться, подышать воздухом. И сейчас, сидя на остановке, она ощущала себя счастливой в своей рутине и обыденности. Открыв утреннюю газету объявлений, она пробежалась по мелкому шрифту глазами.
- Здравствуйте!
Миссис Кадбери подскочила от неожиданности – никто ещё никогда в жизни не сидел на этой остановке вместе с ней. Отодвинув газету, она увидела молодого симпатичного мужчину. Любопытными карими глазами он смотрел куда-то поверх её очков, на лице сидела симпатичная ухмылка, а голову украшала причёска с хвостиками, вьющимися сзади. Всем своим видом молодой человек вызывал симпатию.
- Здравствуйте, меня зовут Уинфрид. Уинфрид Токин. Как ваши дела? – Парень протянул руку.
- Миссис Кадбери, - Женщина недоуменно кивнула в ответ, дав дань вежливости, и легонько пожала протянутую руку, - У меня всё хорошо. А как ваши дела?
- Замечательно, - Парень опустил взгляд, словно собираясь с мыслями, потом снова поднял свои огромные карие любопытные глаза, сверкающие азартным блеском, - А вы знаете, вчера я увидел 48 закатов подряд, - Парень улыбнулся.
Что-то внутри словно ударило током миссис Кадбери. Что этот псих имеет в виду и что ему нужно от нее? Банальная воспитанность не позволяла миссис Кадбери спросить это напрямую, а потому остается надеяться, что шотландский пьяница мистер Малкин не заставит себя долго ждать и не позволит ей утомиться незваной компанией.
Она недоверчиво отвела взгляд из-под очков на свою утреннюю газету:
- Вы серьёзно?
- Да. Я совершенно серьезен. А у вас есть сомнения в моей честности? – Парень смотрел ей прямо в глаза.
- Нет, разумеется, нет, - Миссис Кадбери пыталась не показывать вида, что она была немного сбита с толку, - Но с чего вы взяли, что мне это интересно?
- Вы, наверное, посчитали меня сумасшедшим, - Махнув рукой, усмехнулся парень, - На самом деле вы не понимаете, очевидно, о чём я. Иначе не были бы так категоричны.
- С чего вы взяли, что мне вообще хочется с кем-то общаться? – Миссис Кадбери взглянула на него строгим взглядом из-под круглых очков.
Молодой человек словно бы и не заметил вопроса. Он уже смотрел не на неё, а прямо перед собой:
- Вы хоть раз встречали закат, миссис Кадбери? Вы хоть раз любовались красотой солнечного диска, заходящего за кровавый берег ясного горизонта? Наблюдали за этим, затаив дыхание от величия происходящего действия, считая себя не вправе вздохнуть, чтобы не распугать собирающуюся вокруг вас красоту?
- Ну, разумеется, наверное, - Женщина недоуменно пожала плечами, - А к чему этот вопрос?
Но молодой человек снова пропустил её реплику мимо ушей:
- Быть может, вы не понимаете, чего лишаетесь каждый день, променивая картину заката на мерцающий экран монитора, скажем. Когда солнце, решив, что достаточно ублажило желаниям людей, собралось отдохнуть. Вы знаете, солнцу тоже нужен отдых. Наверняка это самая сложная работа в мире – дарить свет, тепло, счастье присутствия всем людям на свете. И вот, когда солнце идёт на боковую, деформируя тени, когда ты видишь его уже не прямо перед собой, а где-то сбоку, ты можешь быть готовым к предстоящему шоу, ибо каждый новый день солнце дарит нам представление, стоящее дороже любых телевизионных представлений. Нет, скорее оно не стоит денег. Любой, кто видел это, на время забывает о деньгах, любой, кто видел это, знает, что стоит гораздо дороже. Любой отдал бы часть своей жизни, большую часть, уверяю вас, чтобы увидеть то, что я видел вчера. И был бы абсолютно прав. Ибо всё, ради чего мы живём, - это закат. Когда ты увидишь пылающий диск, окружённый каймой горящих лучей, медленно опускающийся за линию всего, что ты видишь, всего, что ты знаешь, всего, что ты когда-нибудь имел в виду, за линию последней горсти земли, куда бы ты мог ступить, за линию, разделяющую имеющее смысл и совершенно пустое и бессмысленное, за линию твоего последнего шага, ты понимаешь, что ты – это самая бессмысленная и несовершенная вещь в этом мире, ты понимаешь, насколько совершенно всё, сотворённое Богом, всё, на что ты не можешь повлиять, и молишься, чтобы ты не мог повлиять на это как можно дольше.
Парень остановился на некоторое время, перевёл дух и взглянул на миссис Кадбери, ища в её глазах хоть частичку понимания:
- Закаты могут быть совершенно разные. Вы, наверное, это тоже замечали. Для каждого времени года свой. Осенний закат, когда мир вокруг тебя, овеянный красной и жёлтой опавшей листвой, превращается из бурлящего котла событий в тихий и размеренный водоворот, который только с виду такой безобидный, а на самом деле засасывает своей постоянной обыденностью. И вот тогда осенью закат, по-моему, особенно красив. Когда солнце опускается за горизонт, представляющий собой горы, руины, сугробы опавших листьев, а небо вокруг темнеет, медленно превращается из жёлтого в багряно-красный, словно кровь, цвет и скрывает за собой этот раскалённый опалённый шар – о, что может быть прекраснее, скажите мне, ради Бога! А ещё более прелестно, когда незадолго до этого прошёл дождь и радуга расцветает на фоне уходящего солнца – это уже совсем незабываемо.
Другое дело – зимний закат. Зимой солнце садится рано, не успеваешь и заметить, как день прошёл. Вся улица в снежных сугробах, и ты, мокрый, будто во всех перебывал. Зимой солнце особенное. Оно словно бы холодное, светит в глаза и не греет вовсе. Оно лживое. Оно отражается в белизне сугробов, и каждый раз ты думаешь, что найдёшь в сугробе лужу тепла, а наступаешь – и промокаешь. Потому что солнце лжёт. И когда оно опускается за линию горизонта зимой, то озаряет всё вокруг совершенно незабываемым лучезарным светом, отражающимся от белизны снежного покрова и бьющим тебе в глаза со всех. Ты чувствуешь себя будто в бездне света, и всё, что тебе хочется – опуститься в неё всё глубже и глубже, всё глубже и глубже, чтобы вовсе утонуть. Вы когда-нибудь чувствовали что-то подобное, миссис Кадбери?
Старушка лишь молча ухмыльнулась и, нетерпеливо взглянув на проезжую часть, снова уткнулась в газету.
- Каждый закат, словно маленькая смерть, - продолжил парень, - Каждая смерть лишь начало новой жизни, которая приходит в мир, умиляя улыбкой младенца, тая на ресницах весенней росой. А каждый закат – это начало нового дня, рождение нового пласта времени, который снова и снова взваливается на нас, давя нас своими слепыми совпадениями и нелепыми обстоятельствами, но, в то же время, делая нас счастливей лишь от осознания того, что мы можем жить. Дышать и любить. Каждый новый день делает нас счастливыми снова и снова, каждый таит неожиданности. Каждый из них заканчивается закатом. Солнце, словно маленький шарик, прячется от нас. Оно боится, но боится вовсе не смерти, оно боится раздарить всё своё тепло сегодня, боится, что на завтра тепла не хватит. Что нечем будет согреть души людей, находящих в солнце единственный уголок свободы этого мира, нечто иррациональное, не подчиняющееся законам и нормам. Неужели вы всего этого не видите, миссис Кадбери?
- Я не понимаю многого из того, что вы говорите, молодой человек, - Старушка на секунду отложила газету, - Видимо, я слишком стара уже.
Молодой человек улыбнулся ей так тепло и дружелюбно, что сердце миссис Кадбери, казалось, дрогнуло. Она давно уже не видела, чтобы кто-то улыбался так искренне.
- Вы сейчас тоже хотите видеть закат, правда? Настоящий. Не тот, в который превращается ваша жизнь день за днём.
От этих слов волна холодных мурашек пробежалась по ее коже, они тронули какие-то нити внутри, о существовании которых старушка и не подозревала.
Молодой человек в ответ тоже одарил миссис Кадбери взглядом:
- Когда-нибудь в жизни каждого человека наступает время думать о закате. И каждый думает о своём. Кто-то боится, что его солнце сядет, а кто-то даже в закате готовится к новому рассвету. Ваше солнце будет сиять ещё долго на небосклоне вашей жизни и освещать дорогу тем, кто вам дорог и небезразличен. Но люди любят загонять себя в рамки и умирать раньше срока. Каждый сам решает, когда умирать, когда опустить своё солнце. Бездушие – страшная смерть. Разве вы можете сказать, что вы живы, ежедневно склоняясь под грузом проблем, которые по сути своей не имеют никакого значения?
- Моя работа – способ пропитаться, - неуверенно произнесла миссис Кадбери, - Я должна зарабатывать на жизнь.
Уинфрид лишь махнул рукой:
- Предсказуемость - вечная драма всех поколений. Люди не способны бросить всё. Остаются цепи, которые связывают и отправляют тебя на дно. Остаётся колючая проволока собственных угрызений совести и морального осуждения. А сердце бьётся. Миллиарды сердец вокруг нас. Только мы их не слышим, вокруг лишь шум моторов и деловые переговоры. Может мы и хотим услышать сердца, но как, если мы и сами стремимся сделать их стук всё тише?
Старая женщина лишь недоуменно пожала плечами.
- Человек поразительно рационален в своих поступках, миссис Кадбери, - продолжил парень, - Поразительно тщеславен, ибо даже в своём рационализме видит повод для гордости. Ваша жизнь, миссис Кадбери, измеряется расстоянием от вашего дома до этой остановки. Но что вам это даёт? Ежедневный доход, который позволяет вам существовать. К чему он, если жизнь настолько бедна на события и скучна, что недостойна называться жизнью? Можете ли вы сказать, что исполнили то, о чём мечтали в своей юности, безрассудной, глупой, но оттого и такой обаятельной в своей романтичности и сентиментальности? Пока сердце не очерствело и не превратилось в сушёный абрикос, мы живём той жизнью, которой должны жить всегда, изгоняя из неё обязательства, пустые обещания, ответственность. Чтобы с наступлением заката, можно было наблюдать, как садится солнце не с тревогой и разочарованием, а с гордостью и с ощущением того, что если бы тебе предложили прожить жизнь заново, ты бы отказался, объяснив это тем, что так здорово уже больше не получится. И когда солнце коснётся линии горизонта, ты улыбнёшься и насладишься всей красотой сполна, готовый отдавать всё, что у тебя уже есть, потому что в очаровании этой красотой ты осознаешь, что всё это тебе не нужно; улыбнёшься и скажешь своим любимым слова, которые слышишь так редко, что уже забыл, насколько сильно они могут радовать; почувствуешь разочарование от того, что больше никогда не сможешь разочароваться, возможно, почувствуешь боль, но настолько приятную и заставляющую твоё сердце выскакивать из груди, что почувствуешь себя живым среди мёртвых, которые давно чувствуют лишь боль своих кошельков. Но ты не будешь желать им всем зла, потому что внезапно поймешь, что они недостойны того, чтобы ради них ты очернял свою душу ненавистью и злобой. Ты простишь им их консерватизм и равнодушие и в душе пожелаешь не денег и шикарных автомобилей, а понимания и единомыслия. А ещё ты им пожелаешь поскорее самим осознать, что второе всегда будет важнее первого. И пусть ты будешь знать, что все твои терзания лишь попытка червяка съесть целое яблоко, но ты скажешь то, что считаешь нужным и не останешься равнодушным, будешь непоколебим в своих попытках напоследок сделать мир немного лучше. Искупить свою вину перед солнцем за то, что всегда находил что-то более важным. А потом, возможно, наденешь наушники, включишь Follow the cops back home и ляжешь наслаждаться солнечными лучами, медленно превращаясь в них самих. А когда на рассвете они найдут тебя, ты будешь улыбаться, как ребёнок новой игрушке, улыбаться тому, что ты теперь частичка солнца и будешь дарить тепло всем вокруг. И не будешь понимать, почему вокруг все плачут, как не понимал ранее, почему вокруг никто не смеётся. В этом и есть счастье, миссис Кадбери – именно в осознании того, что твоя жизнь не никчёмна, в желании закончить свою жизнь частицей солнца. Счастье – это когда, умирая, ты не будешь никого желать забрать с собой, а будешь желать им не повторять тех ошибок, что ты совершил когда-то. Ты будешь гордиться, что ошибался так часто, потому что веришь, что потомки будут учиться на твоих промахах, и вариантов ошибиться у них будет меньше. Умирая, ты возрадуешься каждому оскорблению в свой адрес, ибо ты поймёшь, что забираешь с собой частичку зла, впитанную в себя, и для себя будешь верить, что это зло когда-нибудь закончится. В свои последние секунды ты поймёшь, что умираешь не потому, что больше никому не нужен, а для того, чтобы сделать этот мир совершеннее. Ты поймешь, что желание вечной молодости и жизни - не более чем акт беспросветного эгоизма по отношению ко всем, кто тебе дорог. И видя слёзы на глазах своих близких, ты будешь чувствовать себя самым счастливым человеком на свете, ведь они плачут по тебе, именно по тебе. И они любят тебя, а их слёзы – это самое дорогое, что они могут дать тебе напоследок, ведь каждая из их слёз чище и дороже самого чистого бриллианта. Умирая телом, ты продолжаешь жить в их сердцах беззаветной и чистой любовью, не давая им очерстветь, словно кускам ржаного хлеба. В этом счастье, миссис Кадбери, я думаю…
Парень прервался и посмотрел на женщину, но она не почувствовала взгляда. Она чувствовала лишь доброту и нежность, струящуюся из его сердца. Парень вновь отвёл взгляд:
- Я любуюсь каждым закатом, миссис Кадбери. Не каждый способен именно понять эту завораживающую красоту, но я могу. Я пытаюсь. Да, я иногда чувствую себя виноватым, но так надо, я понимаю. С каждым разом мне сложнее видеть прелесть и неповторимость в этом. Я увеличиваю дозу, я постоянно увеличиваю дозу в последнее время. Вчера я встретил 48 закатов. Уже 48. Раньше мне хватало и одного, - Парень отвернулся, но позже, чем миссис Кадбери успела увидеть на его глазах едва проступившие слёзы. Пальцы его начали неожиданные дикие танцы на коленях в нервном тике.
Для женщины, наконец, всё сложилось в единую картину, которая всё объясняла:
- Дозу? Уинфрид, вы наркоман?
Парень, молча, сидел, отвернувшись.
- Уинфрид, если вы наркоман, то вам могут сейчас помочь. Современная медицина творит чудеса. Я даже могу посоветовать вам…
- Я не наркоман, миссис Кадбери, - произнёс парень без злобы и раздражения, - Мои вены чисты от героина, мозг не затуманен действием медикаментов. Я даже не курил никогда. Всё, что мне нужно – это закат. И красота, которой можно любоваться, которую можно пропускать через себя, словно солнечные лучи через лупу, чтобы для других она стала очевиднее и доступнее.
Парень нервно сглотнул и продолжил с дрожью в голосе:
- Я долго не мог понять, какого же цвета закат? Когда садящееся солнце одевает всё вокруг в тёмно-красное, почти багровое полотно, и ты понимаешь, что в жизни не видел столь сильных, столь ярких красок, куда бы ни смотрел. Когда оно садится, ты понимаешь, что постепенно теряешь. Теряешь всё, но главное - теряешь это безумно дорогое удовольствие наслаждаться закатом, ведь, вместе с тем, ты теряешь время своей жизни. Каждая секунда проходит, и ты не дорожишь ею и не думаешь, сколько секунд ещё тебе осталось прожить. Ведь каждое мгновение становится на одну меньше. Я долго думал, какого же цвета закат? И понял – цвета крови. Вы, наверняка, резались когда-нибудь, миссис Кадбери? Быстро вытирали самый яркий и красивый оттенок на свете, верно? Столь похожий на истинный цвет неба, когда солнце уже почти зашло за горизонт. А цвет венозной крови – это вообще нечто. Этот цвет похож на время, когда солнце выглядывает из-за горизонта уже одним глазком. Едва-едва. Когда ты видишь эту кровь, ты практически видишь солнце, исходящее, вытекающее из тебя. Это прекрасно, поверьте. На самом деле, нет ничего более похожего на закат, чем человеческая смерть. Последние судороги тела, кровь, опустошающая вены, словно напоминающая, что всё вокруг окрашено солнцем в кровавые краски, глаза, закатывающиеся за веки в последний раз – словно солнце, последним лучиком скрывающееся за горизонтом. Маленькая трагедия – каждая смерть. Каждый закат ты провожаешь, словно он последний в твоей жизни, словно ты с ним сроднился, словно он стал частью тебя. С каждым закатом я чувствую, что и сам умираю. Не сразу. Постепенно. Но умираю. Посмотрите, сколько раз я встречал его, - Парень закатил рукав, и старушка с ужасом увидела бесчисленное количество порезов на его запястье:
- Уинфрид, Господи…
- Жажда красоты делает меня слабее. Почему? Я награждён даром видеть то, что остальные не могут видеть. Почему это лишь раз в сутки? Я виноват лишь в том, что способен видеть то, что остальные просто не замечают. Я виноват лишь в том, что сохранил СЕБЯ…
Шум гудящего мотора перебил парня. Автобус, который так ждала миссис Кадбери, появился, словно из ниоткуда. Тот самый зелёный с картинками, изображающими детей, измазанных кондитерским кремом. Длинный, словно бесконечность. Одна из тех вещей, что давно вписались в рутину миссис Кадбери, что стали ей за годы настолько близко знакомы, что она могла с закрытыми глазами нащупать каждую трещинку в обивке салона. Неожиданное отвращение к самой себе наполнило сердце миссис Кадбери. Как она могла себя похоронить так рано? О чём она подумает перед смертью, в последние секунды своей жизни? Выключила ли воду в ванной? От осознания собственной никчёмности перехватило дыхание.
И когда автобус, наконец, приблизился, миссис Кадбери заметила единственный новый штрих – на бок автобуса прикреплено объявление. Одно из тех многих – с надписью «Разыскивается» сверху. А под надписью лицо – очень знакомое. Уже…
(Разыскивается мужчина, подозреваемый в серии убийств, совершённых с особой жестокостью. Особых примет нет. Глаза карие. Волосы тёмные, длинные, вьющиеся. Рост средний. Видевших этого человека просьба перезвонить по данному номеру или обратиться в ближайший участок полиции.)
Старый мистер Малкин, шотландский пьянчуга, зажимая в зубах сигарету, кивнул миссис Кадбери на свободное место, но женщина отрицательно покачала головой. Водитель лишь пожал плечами и закрыл дверь автобуса.
Миссис Кадбери и Уинфрид ещё некоторое время лишь молча смотрели на фото, пока автобус не тронулся в путь.
- Что ж было приятно пообщаться с вами, - Парень поднялся, - Думаю, мне пора идти. Я надеюсь, я не сильно побеспокоил вас, миссис Кадбери.
- Ничего. Вы очень интересный собеседник, Уинфрид.
- Спасибо, что уделили мне время.
Ещё несколько секунд она наблюдала, как этот парень уходит, пока он не скрылся за поворотом. Он словно бы забрал её молодость с собой; миссис Кадбери в этот миг чувствовала себя немощной жалкой старухой, похоронившей себя заранее, одной из тех, кому нечем более заняться, чем распускать глупые сплетни о соседях. Ещё утром она чувствовала себя сильной и уверенной женщиной, ещё утром она думала, что у её жизни есть смысл. Каждое утро, опуская пакетик чая в чашку, она думала, что так будет всегда, не замечая, что её руки начали дрожать, а зубы - противно скрипеть. Не в силах принять собственное увядание, как факт. Ибо это значило – признать свою жизнь никчёмной и бесполезной.
Разумеется, она не будет никуда звонить. Они не поймут. Они ничего не понимают. А такие, как Уинфрид… Почему их так мало? Тех, кто мог бы помочь осознать, что жизнь, которой они живут, пуста и бессмысленна. Тех, кто открыл бы им глаза на многие вещи, которых они в упор не замечают. На красоту. На добро. На нежность и любовь. На всё, что действительно имеет значение в этом мире. Тех, кто мог бы помочь понять, чего люди хотят на самом деле…
Миссис Кадбери сейчас больше всего хотела увидеть закат…