Так всегда... Я подхожу к этим людям и спрашиваю, кто из них мог бы пойти ко мне в качестве проводника через тот высокий перевал. Этот перевал – завершающий этап моей жизни, черта, отделяющая меня от всего на свете...
Я знаю, что старик убьёт меня, но когда он выступает вперёд и говорит, что может послужить мне проводником и ничего с меня не возьмёт, я начинаю его благодарить... Ещё в самый первый раз, увидев этого старика, в чёрной чалме, надвинутой на глаза, и старом халате, похожем на крылья большой птицы, питающейся не падалью, но душами живых, ещё в самый первый раз я подумал, что в его глазах кроется недоброе, ещё тогда я подумал, что это он убьёт меня. Может быть, вон тем большим кинжалом, заткнутым за его широкий, красный пояс, а может быть какой-нибудь отравой, например, спрятанной в этом же самом поясе... Судьба человеческая – сложна, никогда не угадать человеку, что будет там, за тем поворотом, или вон за тем перевалом... Раньше я думал, что человек живёт жизнью, теперь я знаю, что он живёт днём, одним днём, и всякий раз, когда сознание покидает меня, когда я падаю вниз с высокой скалы куда-нибудь в бездонное ущелье, или когда я засыпаю у костра и в последние секунды жизни не могу пошевелить ни рукой, ни ногой, не могу крикнуть в последний раз в пустоту, окружающую меня, я всякий раз ловлю себя на мысли, что мне совсем не жаль, абсолютно ничего не жаль... Раньше, когда я ненавидел и когда меня ненавидели, я ещё не понимал причину этой ненависти, потом понял и стал ненавидеть вдвойне и любил, когда меня ненавидели, сам напрашивался на ненависть...
Водянистые глаза старика смотрят внимательно, изучая меня, горбатый орлиный нос его напоминает мне железный клюв. Тонкие, белые волоски из бороды серебрятся в тусклом свете заходящего солнца. Сколько я ни думаю об его душе, никак не могу разобраться в ней... с чего ему меня убивать!?. Я всё думаю и думаю, и мне кажется, что он тут и ни причём, а всё дело во мне самом... Может быть и так, хотя опять же, зачем мне-то самому всё это, этот перевал и этот чудовищный старик?.. Впрочем, такое ли уж он чудовище, как я думаю о нём?.. Он просто дал себе клятву, что убьёт всякого, кто пойдёт с ним в эти горы, в которые никто не ходит. Там, дальше – там ничего нет, дальше пустыня. Старик знает, что если не он, так что-нибудь другое убьёт меня, например, зной и жажда... Этот старик, он правильно прочёл в моих глазах, он верно угадал моё стремление, стремление уснуть – и больше никогда не просыпаться!..
Значит, я сам повинен?.. Я не знаю, голова идёт кругом, тут сплошная путаница, нагромождение всякого безобразия и... греха!.. Старик, наверное, свят, только святым дано право убивать, вонзить по рукоятку кинжал в тело своей жертвы и смотреть, что с ней происходит... Я не могу сказать о себе, что я свят, поэтому я и не решился бы вот так же, на перевале, у костра, убить человека... И к тому же я не считаю себя трусом, а на убийство идут трусы, они не могут заснуть, забыться, если кто-то рядом, а перерезав глотку, спят сладко, долго, словно выполнив большую и важную работу, чуть ли не дело всей своей жизни...
– Как пойдём, прямо или в обход?.. – слышу я сухой, чуть хрипловатый голос старика. – Если пойдём в обход, как раз заночуем на перевале...
О чём он сейчас думает, этот старец с коричневыми, ставшими отполированными от времени руками?.. Кому он вообще молится, кто его бог?.. Аллах?.. Или, может быть, Время?!. Сколько ему лет?.. Я бы спросил, но почему-то когда я начинаю об этом думать, мне кажется, что старик читает мои мысли, и мне уже не хочется его спрашивать...
– Конечно, в обход! – отвечаю я. – Ведь я не спешу свернуть себе шею на той, узкой тропинке, где в прошлый раз...
Кажется, я начинаю заговаривать зубы... Но нет, это я только подумал, это мои мысли... или старик не подал виду?.. Хитрый старик... Впрочем, так ли это важно, сказал я это или подумал, дело, видимо, в том, что всё, так или иначе, уже свершилось, в мыслях или наяву... попробуй, отдели одно от другого, тут запутаешься сразу... Иногда бывают такие мысли: «Было ли то, что помнишь, или это только мысли?!. Ведь это же могут быть и мысли, одни только мысли, вот в чём тут дело!..» Иногда читаешь книгу, неважно какую книгу, но читаешь, и вдруг ловишь себя на мысли, что книги-то, может быть, и нет, а это ты сам придумываешь для себя, а думаешь, что это книга... Постой, постой! Кажется, в этом что-то есть! Тут такое мучительное, такое непередаваемое!.. Это, наверное, со всяким происходит, со всяким, кто на самом деле живёт вот так, как я, одним днём, а не кажется живущим... Впрочем, за других я не скажу, каждый сам за себя решает. Я-то вот знаю, что я есть, а вот думает ли о себе что-нибудь этот старик?.. я этого не могу сказать... У него и взгляд какой-то загадочный и весь вид такой, как будто он хочет сказать: «Я есть!..» Но я уже давно этому не верю, давно не верю, потому что я каждый раз просыпаюсь на самом страшном месте, а потом начинается всё сначала...
Мы идём молча, солнце словно замедляет своё движение по небу, оно это делает специально, чтобы мы могли дойти до того самого места, где должно всё произойти. Я веду за собой навьюченную поклажей лошадь, старик идёт впереди, полы его полосатого, тёмного халата развеваются, сапоги его отчётливо стучат по камням, сердце моё вдруг опять начинает холодеть. Оно сковывается страхом и я не знаю, откуда этот страх, отчего и зачем... просто страх... Я думаю о смерти, о зеркальном лезвии острого, как бритва, кинжала. Я не трус, это самое поразительное, что я не трус, потому что смерти я не боюсь, но боюсь видеть и угадывать в разных мелочах приближение именно того самого момента, самого важного в жизни момента!.. Эти мелочи, они надругаются над естеством. Природа моя против этих мелочей, пожалуй, она и против самой себя. Природа недоумевает на самую себя, она удивляется, откуда она взялась и для чего она, для какой цели?.. Пожалуй, тут поразмыслишь о том, что есть создатель, которому нужно видеть противоречия твоей Природы. Но я допускаю мысль, что Природа и создатель слились в одном месте и едины... тогда, тогда, значит, совершенно безнадёжное дело хоть что-нибудь понять из происходящего с тобой... Для старика всё проще, он молится Аллаху и запрокидывает голову вверх... Я же смотрю внутрь себя и всё моё существование – молитва. Я пытаюсь что-то увидеть внутри, но вижу только мрак, мрак... но иногда что-то прорисовывается – и я ужасно рад, тогда я начинаю верить, что в пробуждении заключён очень большой смысл и что даже само чувство вины и греха – всего лишь повод к молитве и к спокойному восприятию всего, что ты видишь и что знаешь... Так уж повелось, что знание мы приписываем себе как заслугу, но сколько раз я ловил себя на ощущении о вреде знания и тщетности усилий достичь за счёт знания просветления души и ощущения счастья, которые бы ещё и длились вечно... Вот же хочет ведь человек в тайне души жить вечно, хоть и знает, что и день прожить – то же самое приблизительно, и что разум, попавший в тиски вечности, похож на птицу, заключённую в клетку, сделанную из нетленных прутьев, кои сотканы из самого Времени, которое не прекратится даже тогда, когда оно прекратится на самом деле, потому что в мире есть я, потому что есть у меня мой день и моё желание красоты и завершённости: то, что незавершенно, бесконечно, нетленно – оно некрасиво, оно противоречит рассудку, оно губит его, оно пугает меня, потому что непонятно мне, потому что законы его чужды моей Природе, и не вечность моя матерь, а миг, который я волен по своему усмотрению раздвигать хоть бы и до самой бесконечности, но в моей бесконечности предвидится конец, он идёт впереди меня и всякий свой шаг я совершаю там, где за минуту до этого меня ещё не было... я сам раздвигаю, как это мне хочется, себя... Может быть, старик, идущий впереди меня, это я сам, если я сниму с плеча ружьё и выстрелю старику в спину, если он умрёт, то он умрёт с улыбкой и проклятье застынет на его губах? Я знаю, что он мне скажет, а скажет он мне такие слова: «Ты перейдёшь перевал сам, и путь твой будет – бесконечная пустыня, в которую никто не отважится ступить, ибо ступивший в неё будет вечным изгнанником этого мира и вечным скитальцем!..»
Я думаю об этой пустыне, эта пустыня – моя душа... Если я убью старика – я увижу свою душу, но захочет ли моя душа, чтобы я её увидел!?. Душа, это всегда что-то непознанное, тайна, доставляющая муку и наслаждение, это последнее, что есть у меня. Умереть – не раскрыв этой тайны, умереть – не наслаждаясь и мучаясь!.. А когда вкусишь Знание Тайны?.. Парадокс... знание это будет со мной, но куда я его применю?.. Или, может быть, целесообразность этого Знания станет для меня Тайной!?. Но тогда получается замкнутый круг, из которого нет выхода... Туннель, лабиринт, существующий не для развлечения того, кто по нему идёт, а сам по себе, – бездушный лабиринт!.. Вот это я понимаю... И старик в чалме это знает... Сколько ему лет?.. Не посланец ли он Вечности?.. Посланца Вечности нельзя убить, и ему не нужна награда! Для него жить в этой минуте, прожить хотя бы один день – вот для него величайшее благо и счастье!.. А может быть, он хочет, чтобы я выстрелил ему в спину?.. Но тогда получится, что он – это я! Он будет умирать вместо меня, а я окажусь на его месте, мне не останется ничего другого, как древним стариком вернуться в деревню, к тем мудрым аксакалам, чтобы занять среди них одно из самых почётных мест... Все аксакалы – святые посланцы Вечности и все они обагрили свои руки в крови! Но мысли их чисты! Они не виновны, их нельзя судить, потому что они всё очень хорошо понимают, как вот я сейчас... Я ведь сейчас всё очень хорошо понимаю, мне даже кажется, что все мои грехи – благословенны, ибо то, что может навлечь на человека такие ощущения – благословенно!..
Старик обернулся... Он угадал мои мысли... Я давно за ним замечаю, что я для него не представляю Тайны, все мои мысли ему наперёд известны... Ах, благословен я!.. Я не выстрелю!.. Этот страх неведомо перед чем, эта горная тропинка, усеянная камнями, всё это очень дорого моему сердцу, чтобы я в один миг мог его лишиться!.. Может быть, видеть холодеющий труп, залитый кровью, приятно, и заманчиво жить иной жизнью, чем жил до сих пор, но с другой стороны?.. Тогда у меня появится право выбора между деревней, где сидят аксакалы – они там сидят от сотворения мира – и пустыней, а я не могу, всё-таки я не могу взять на себя ответственность, – выбирать из двух – одно?!. нет, уж лучше я, как всегда, заночую у костра... Одно неизбежное всегда стоит двух, между которыми надо выбирать... Да и это абсурд – отвергать то, что вдруг сразу станет желанным и завладеет всеми помыслами!.. Когда выбираешь – берёшь непосильную ношу на свой ум, это плита, это монумент проклятия Непостоянству!..
Вот он идёт впереди, спокойно, уверенно, уже наперёд зная, чем всё это кончится... Думает ли он вообще, или просто он обречён сделать своё дело бездумно?.. Он выполнит свой долг, как он считает. Больше всего на свете ему не нравится мысль, что он может и не сделать то, что ему суждено... В сущности, он орудие, слепое орудие Судьбы. Если не он – было бы что-нибудь другое, например, развратная девица, заражающая меня сифилисом в своей постели... так или иначе – всё дело рук Судьбы, все её помыслы направлены к одному – уничтожить меня, поймать врасплох, в тот момент, когда я чего-то хочу, потому что не понимаю, ведь всякое желание – от непонимания. Как только человек начинает хорошо понимать – ему не хочется! Но он всегда падок там, где загадочность, тайна, необъяснимое. Для глупца вообще решительно всякая вещь – загадка, и он всегда ко всему падок, до самозабвения, до умопомрачения...
Солнце стоит на одном месте, и мне кажется, оно приобретает кровавую окраску... Оно само породило все эти преступления и само хочет их изобличать, и всякий раз краснеет, не то от смущения, не то от возмущения. Солнце – оно само преступно, оно со стариком заодно... Два святых злодея!.. И он и оно – оба не хотят подарить меня самому себе, ты, говорят, отдан самому себе временно, потом отдашь, когда будешь не нужен... Однако, сам принцип!.. Принцип-то каков!.. Решили за меня, заранее всё взвесили, а я тут как будто и ни причём, как будто дело и не во мне! Я и солнцу обязан и этому демону в халате и чалме... исчадие Ада!.. Все святые потому и святые, что видят свою принадлежность Аду!.. У них в душе нечто вроде кошмарной бездонной пропасти, куда страшно смотреть! Поневоле станешь смиренным и тихим, а потом... потом ведут кого-нибудь через перевал, причём с путника, который хочет обрести Истину, не берут ничего!.. Какое благородство!.. Зато потом, на узкой тропинке, или ночью, у костра, кончают с ним... Принявшие на себя сан святого никогда не смирятся с тем, кто перешагивает через него, через этот самый сан, как через нечто отсутствующее!.. О! Они это уже не простят никогда!.. И вот уже смысл существования – удержать кого-то, кто не заметил их святости и идёт прямо, как мессия, как сам пророк Мухаммед!.. Это как с Христом было, его тоже предали и отказались от него, хотя он их учил!.. Вообще, всякий настоящий святой никому не говорит о том, что он святой, но зато его сан сам начинает бросаться в глаза...
В прошлый раз я тоже думал так же, а уж самого первого раза я и не помню... это очень издавна повелось, я и сам не знаю как, с чего это повелось... Помню только, что я один раз сорвался в пропасть, а уж как дна достиг – это не помню. У меня такое ощущение, словно я тогда дна не достиг и до сих пор лечу... и где это обещанное дно!?. Сказать, что я устал, нельзя, потому что мне интересно, мне и страшно бывает и по временам раскаяние охватывает меня, сразу припоминается тысяча несовершонных дел, которые я мог бы совершить, если бы захотел... Оказывается, всё дело было во мне, и надо мной никто не стоял!.. Я-то тешил себя сознанием того, что у меня душа, что я всесилен, что я, может быть, бог. Идея всего этого Мира!.. Я суетился, а потом оказалось, что через этот перевал перейти я не могу, дорога дальше мне заказана!.. Там, за перевалом, нет людей, там одни камни, но вот я о чём думаю – разве все люди, которых я знал и помню до сих пор, разве эти люди не были для меня теми же самыми камнями, то острыми, то гладкими?!. Путь человека вообще усеян каким-то странным веществом, ты его берёшь в руки для того, чтобы убедиться в том, что оно есть, что оно не иллюзия, не плод воображения, а оно вдруг заявляет тебе, что ты вздор, что ты сам пыль... ну разве это не смешно!?. И кто это придумал, и почему я должен подвергать сомнению своё собственное существование, которое незыблемо, потому что я уйти от него не могу и связан им?!. Старик-то посмеивается надо мной, ему только и надо того, чтобы я больше ни о чём другом не думал, ему в какой-то степени выгодно, и потом... потом он просто не понимает всей серьёзности моих поисков... Он слепое орудие, тупое ли, не знаю... Но орудие... Я ставлю себя на его место – и очень понимаю его. Ему ничего другого не остаётся, как вести меня... Но при этом, сомнения грызут его душу, может быть, это даже похуже моего!.. Я-то ещё свыкся со своей участью, а каково ему?!. Это ведь надо понять всё, объяснить, а он из какого-то чувства убивает меня, а значит в душе его... точно Ад и есть!.. Нет, не завидую я старику, а жаль мне его, откровенно жаль!.. Всякий раз убивать, убивать, строить коварные планы, лихорадочно обдумывая своё положение и боясь просчитаться, притом утешая свою совесть тем, что если не он, то что-нибудь другое убьёт меня, например, солнце и жажда!.. Точно – орудие в руках Судьбы, провидение... Я думаю, что под халатом его может и ничего не быть, пустота, а если не пустота, а живая плоть, то... всё равно пустота, даже ещё хуже, чем пустота. Солнце, жажда, сухой ветер, живая плоть – всё это одно и то же...
Ну вот, скоро и придём... Старик останавливается, смотрит на меня, во взгляде нет ничего, глаза пусты, как глазницы древнего, отполированного Временем черепа. Мне что-то хочется ему сказать, охота пошутить над ним, но язык не поворачивается во рту. Нет, не могу я открыться, это не входит в правила игры.
– Надо поторопиться, – слышу я шелестящий голос, низкий, как эхо, возникнувшее из Прошлого, с которым Настоящее не хочет примириться. – Скоро настанет ночь, солнце уже вон как низко опустилось!..
«Так же низко, как и твои помыслы!» – хочу сказать я, но не могу. У меня появляется желание уйти из этого места назад, в цветущую долину, к ручью, и напиться, и больше в эту минуту мне ничего не хочется... Я устал думать о предстоящем и ещё – мне снова становится страшно, мне всегда становится страшно в этом месте, мне делается больно оттого, что уже ничего нельзя изменить и, хотя я очень хочу спуститься вниз, в долину, я уже не могу это сделать, мною словно кто-то руководит и запрещает это сделать. Моя воля несколько мгновений борется с чем-то потусторонним, слабеет, упирается – и вот покоряется! И мне жаль, что я не принадлежу себе, может быть, не принадлежу себе окончательно с этого самого места...
– И вот он поставил перед собой цель – провести через этот перевал человека, жаждущего удалиться в пустыню!.. Долго он ждал и однажды дождался. Повёл он его через перевал и ночь их застала на вершине...
Лицо старика казалось красным в свете огня, языки которого облизывали сухие ветки кустарника, как умирающий от жажды примыкает ртом к благословенной воде, источнику Жизни... Колеблющийся от жары воздух шевелил тёмный его силуэт, пытающийся, казалось, оторваться от земли и унестись вместе с лёгким дымом ввысь, под облака.
– На вершине их застала ночь...
– И старик, когда молодой путник заснул, вонзил в него свой кинжал?..
– Ему ничего другого не оставалось! – вздохнул старик, поглаживая редкую растительность на лице. – Он должен был это сделать?!.
– А тот, другой?.. – спросил чужестранец.
– А тот знал, что всё так и кончится...
– Знал, и ничего не предпринимал?..
– Ничего...
– Но разве это возможно?!.
– Это закон для Мира!.. До времени от человека скрыта сущность вещей, но однажды он прозревает... Старик и тот, молодой – они встретились не случайно... Они готовились к этой встрече всю жизнь...
Чужестранец не отрывал от старца немигающих глаз, в которых Мечта была неотделима от Растерянности, а работа мысли напоминала собой бесконечную нить с многочисленными узелками, необъяснимыми, не поддающимися освобождению и мучительными, как и всякая неразрешимая загадка...
– Они были созданы друг для друга...
– А когда это было?..
– Очень давно... это было очень давно, – сказал старик.
– В чём тут дело?..
– Это они пытались понять вместе, они целую ночь не спускали глаз друг с друга... Молодой чужестранец знал, что пробил его час, знал – и не мог с этим согласиться!..
– Но как же так, где же тут логика?.. В чём же тут смысл!?. – спросил молодой чужестранец. – Я не понимаю этой истории!..
– Тот чужестранец тоже не понимал...
– Но ведь он же умер!?.
– В том-то и дело, что нет...
– Он не умер?.. Но ведь старик вонзил в него свой кинжал!?.
– Он только думал об этом, но это одно и то же...
– Значит, убийства всё же не было?!.
– Было... Они переставили смысл вещей и понятий... Но убийство было... Оно было заключено в глубокой вере в бренность всего живого, оно состояло уже в том, что они знали всё заранее...
– Но может быть, они всё придумали!?. – воскликнул молодой. – Это бред, я не хочу верить!?.
– Ночь так будет длинна... – обронил старик. – Во всё поверишь...
Наступило молчание...
Чужестранец думал о том, что не сможет уснуть, но сон уже наваливался на него тяжёлым камнем. Но он решил твёрдо, что не будет спать эту ночь. «Там, за перевалом, там будет время поспать! – сказал он себе. – А теперь время не для сна!..»
– Он был заранее обречён, – раздался тихий голос старика. – Он не верил в то, что там, дальше, что-то будет!.. В жизни каждого наступает такой миг...
– Скажи, старик, о чём я сейчас думаю?.. Если ты угадаешь, я поверю, что ты не лжешь!..
Старик ответил не сразу, он взял хворостину и покопался ею в углях костра, и сноп искр поднялся кверху – все эти летучие звёзды тут же растаяли, и появилось медное лицо старика с нахмуренными бровями.
– Вот что я тебе скажу, – медленно произнёс старик. – Я тоже об этом думал, я много думал... Ты мечтаешь о бесконечной пустыне, где ничего нет, и для этого покидаешь людей, а я среди людей живу, как в пустыне... Я хочу поверить, что есть ты... Если бы тебя не было, зачем мне нужен был бы этот кинжал?..
– Смысл твоих объяснений тёмен, старик...
– А ты вникай, голова есть на плечах!?. И ночь ещё впереди!..
– Ты лжёшь, старик! Вот я возьму ружьё и заставлю тебя трепетать!.. – угрожающе произнёс молодой, замечая дрожь в пальцах.
– Бери ружьё, стреляй в меня!.. Я не боюсь! – тихо засмеялся старик. – Но ты мне ничего не сделаешь, я это знаю... Хочешь проверить?.. Бери ружьё, стреляй!.. А?.. Что, боишься?!. Не хочешь искушать Судьбу?!. Произойдёт осечка – тут ты и поймёшь, что тебе некуда деваться!..
– А если я уйду вниз, ночью, сейчас?..
– Ты сорвёшься в пропасть... Так или иначе, ты не попадёшь туда, куда хотел бы попасть...
Молодой чужестранец почувствовал себя страшно усталым и разбитым... Зачем он тут сидел, почему очутился тут ночью, на этой скале, напротив своего искусителя, этого таинственного старика, знающего что-то такое, чего он не знает?.. Хотелось забыть про всё, лечь и уснуть, ни о чём не беспокоясь... Сон был для него теперь так заманчив, так сладок, но и так страшен, как пучина бездны, где пропадает сознание и кончается Время... «Плохо жить на этом свете, – думал чужестранец, – все блага непостоянны и нет точки опоры, на которой можно было бы остановиться и знать точно, что всё тебе подвластно и ты принадлежишь себе. За всё надо платить вдвое дороже... Сначала человек берёт всё, что попадается ему под руки, он верит, что всё создано для него, а потом... потом он видит, что сам создан для чего-то... Но понять, для чего – ему не дано... Разве вещь понимает, для чего она?.. Вещь не мыслит!.. Так же и я, я не мыслю!..»
Он вздрогнул, ему показалось, что он на мгновение погрузился в сон. Размежившиеся, стремящиеся к соединению веки, разлетелись и глаза молодого чужестранца увидели напротив всё так же сидящего старика в чёрной чалме и халате, похожем сейчас на плащ звездочёта. Лицо старика казалось бесстрастным, высеченным из камня, которого тут было столько, что можно было построить башню до самого неба... О чём он думал сейчас?..
– Старик! – окликнул его молодой чужестранец. – Скажи что-нибудь?.. Только не молчи!.. Раз уж эта ночь связала нас, давай раскроем наши мысли друг другу до конца!..
Старик сидел неподвижно, похожий на изваяние, можно было подумать, что он мёртв. И было бы неудивительно, если он в самом деле оказался бы мёртв... Молодой хотел встать, но тело не повиновалось ему, вся его сила подевалась куда-то, точно превратив его в немощного старца.
– Старик?.. Ты жив?.. Ты мёртв или спишь?.. Может быть, ты совершил преступление в мыслях и умер, посчитав, что дело твоей жизни выполнено?..
– Я думаю, – вдруг отозвался старик. – Ты мне помешал...
– О чём же ты думаешь? – вздрогнув, спросил молодой.
– Что надо тебе там, в пустыне?.. Ты там ничего не найдёшь и сердце твоё очерствеет, но не будет назад пути!..
– Ты же знаешь, что туда не ступала нога человека?..
– Там не может быть человека... вот почему я здесь... Я сейчас думал об этом...
– Но зачем здесь я? – воскликнул молодой, удивляясь своему вопросу.
Старик поднял глаза кверху и посмотрел туда, где во мраке неба были вкраплены светящиеся точки далёких, несуществующих миров:
– Я смотрю на эти звёздочки и спрашиваю себя: «Зачем они, если я не могу до них добраться?..» Так же и ты, чужестранец, спроси себя: «Зачем я здесь, если никогда не суждено мне быть в пустыне, лежащей там, где заходит солнце?..»
– Душою я постоянно там...
– Вот и всё! – развёл руками старик. – Что тебе ещё надо?!.
Они молчали и смотрели друг на друга, огонь между ними плясал по сухим сучьям, которые, казалось, уже горят целую Вечность и никогда не превратятся в тлен. «Кончится ли эта ночь? – пронеслось в голове чужестранца. – Ей нет конца... И я усну, я не выдержу и усну!.. Почему эта ночь так длинна?.. Что со мной происходит?!.»
Они будут сидеть так ещё долго и каждый будет думать о своём, а мир тем временем спит и в сонной песчаной пустыне глухо гудит ветер, он оповещает мёртвых о том, что настал их час... Гремя костями, мёртвые вылезают на свет изо всех щелей, собираются вместе и начинают подражать живым. «У меня есть сто рупий, – говорит один мертвец другому. – Поступай ко мне в услужение?..» «А сколько я буду получать за работу?» – спрашивает тот, который нанимается. «Одну рупию в день, – говорит первый скелет. – И будешь служить мне сто дней!..» «А есть у тебя сто рупий? – спрашивает второй мертвец. – Ну-ка покажи?..» Первый мертвец достаёт из тайника железный ларец с рупиями и показывает: «Эти деньги я копил, я недоедал, недосыпал, я мучился, приближая день своей смерти!.. Но зато теперь я могу всё!.. Я хочу, чтобы ты был у меня в услужении сто дней!.. Я буду платить тебе каждый день по одной рупии!..» «А зачем мне эти деньги? – недоумевает другой мертвец. – Что я с ними буду делать?..» «Живой не знает, что делать с деньгами, – говорит первый, – а мёртвый должен знать!..»
Мир мёртвых – это особый мир, живому не проникнуть во все его тонкости, составляющие суть прелести этой загробной жизни, где даже деньги имеют знак подземного царства. Может показаться сначала, что мир их – насмешка над человеческим миром и они издеваются над тем, что для живых людей свято... Но сами мёртвые глубоко верят в то, что мир их содержит не меньше Истины, чем любой другой. Чтобы понять до конца логику и смысл поведения этих тенеобразных существ, чтобы вобрать её в себя и сжиться с ней – надо самому стать мёртвым, а для этого надо узнать Смерть... А кто избегает её и стремится в пустыню Вечности, тот теряет связь с тем, что имел, и зарождает жажду какого-то нового, доселе невиданного подвига, в котором умирает, как прах, всё, давшее этому подвигу начало...
– Старик?.. Кто ты?!. Зачем ты существуешь?..
– Откуда ты знаешь, что я старик!?. Кто тебе сказал, что я существую?!.
Так всегда, и это насмешка, доставляющая душе горечь и внушающая мысль о тщетности определения, которое бы разграничивало явное от воображаемого. Но, может быть, и то и другое – это две стороны одного и того же предмета?..
– А всё-таки я добьюсь своего, я попаду в эту пустыню и увижу её, и я пойду по ней!..
– Куда?!. Куда ты пойдёшь, к чему?!.
– Всё, что есть, всё со мной!..
– А ты не боишься правде в глаза посмотреть?..
– Даже если эта правда будет – мои собственные глаза...
Сон покрывает всё, он уравнивает несчастных и счастливых, бедного и богатого, человека и скота, он ложится непроницаемым покрывалом на всё, что осознаёт себя... Потом, когда наступает пробуждение и это покрывало сдирает чья-то беспощадная, неумолимая рука, начинается повторение предыдущего, перечёркнутого сном и смертью непомерных желаний...
Но кто же упал в пропасть, кто стал жертвою обмана и преступления, тщательно задуманного давным-давно и воплощённого прошлой ночью, преступления, родившегося ещё тогда, когда не было даже понятия о нём?.. Пусть слипаются жизнелюбивые глаза, пусть мысль о смерти устрашает всякую минуту, когда сознание висит на волоске от гибели, и пусть никто не знает, что стоит за этим, потому что нельзя, нельзя подчинить себя до конца мысли, что всякий твой шаг – это уже предел и топтание в одной точке времени и пространства, и ещё – желания чего-то достичь, чтобы раствориться в нём, освободившись от всех взятых на себя обязательств!..
– Эту историю, чужестранец, ты никогда не поймёшь... никогда!..
11 сентября 1980 г.