На случай, если он придет

Ольга Крупенье
Я проснулась посреди ночи от тишины и долго спросонья не могла понять, что случилось. Потом сообразила, что просто закончилась пурга.

Тишина была невыносимой, как будто я оглохла, от нее даже резало уши. Нужны были хоть какие-то звуки, и я негромко включила музыку, взяв с полки первый подвернувшийся под руку диск. Эрнесто Кортазар, не самый плохой вариант.

Уже почти засыпая, я машинально отметила, что к тишине и музыке добавилось еще что-то. Когда до меня дошло, что это, сон слетел моментом, я резко села и уставилась в темноту. Нет, не ошиблась. Это была машина любимого мужчины, ее мотор я узнавала всегда и издалека.

* * *

Мы не виделись почти год, с момента, как он женился. Не на мне, разумеется. Я в жены не гожусь, я гожусь в любовницы. Это он так однажды сказал.

Собственно, что когда-нибудь он женится не на мне, три года назад предсказала моя закадычная подруга.

В то время я отчаянно делила любимого мужчину с его прежней пассией. На ее стороне были десятилетняя безупречная связь (из чего следует, что в жены не гожусь не только я) и умение варить украинский борщ. На моей - новизна ощущений и (тоже его оценка) чувство юмора.

Поначалу он откровенно забавлялся ситуацией. Потом устал. Наверное, это было заметно невооруженным глазом, потому что именно тогда закадычная подруга и выдала:

- Слушай, а ведь он женится на ком-то третьем. Вы ж его задрали!

И он, действительно, женился.

Что такое его нынешняя супружница?

Представьте, что вы оказались в незнакомом городе, и вам надо спросить дорогу. А теперь представьте тетку на улице, к которой вы никогда не подойдете с вопросом, потому что на ее лице написано, что она вас с ходу обхамит. Это и будет портрет жены любимого мужчины.

То есть, ни украинского борща оказалось не надо, ни чувства юмора. Совершенно третий вариант, стервозный. Видимо, мы его, действительно, задрали…

* * *

Я встала, подошла к окну и осторожно выглянула из-за шторы. Я живу на первом этаже, и прямо под моим окном находится парковка.

Машина пропахала снежный сугроб, который намело со вчерашнего дня, и остановилась там, где останавливалась всегда. Он сидел неподвижно, положив руки на руль, и смотрел на мое окно.

Что-то повернулось во мне, я откинула штору и включила свет. Прятаться за занавеской мне показалось унизительным, вроде, как подсматривать в замочную скважину.

Теперь он меня видел. «И пускай в старой рубашке! И лохматая! Какая есть – такая есть!» - ожесточенно подумала я.

Не спуская глаз с окна, он достал мобильник. У меня в комнате зазвонило, и я протянула руку за телефоном.

- Привет! – сказал он.

- Привет, - ответила я.

– Я тебя разбудил?

- Нет, не разбудил…

Какое-то время мы переговаривались ничего не значащими словами.

- Ты нас пустишь? – наконец не выдержал он.

- Вас – это кого?

- Меня и Жульку, - он мотнул головой в сторону заднего сиденья.

- Заходите, - пригласила я.

Жулька была его собакой. Редкой породы – венгерская выжла. Он привез ее из-за границы и страшно ею гордился. И звалась она по паспорту не Жулькой, а Женевьевой и как-то там еще, длинно и пафосно. Но в Нарьян-Маре ее быстро перекрестили в нормальную Жульку.

Сначала вбежала собака, потом вошел он. С ними ворвался морозный воздух.

На щеке у любимого мужчины красовались две свежие царапины – подлиннее и покороче.

Пока он снимал куртку и меховые сапоги, я принесла старый плед. Жулька привычно крутанулась на нем и легла. Я нагнулась и потрепала ее по шоколадной голове.

- Представляешь, она пнула мою собаку, - сказал любимый мужчина. – Она. Пнула. Мою. Собаку, - жестко и раздельно повторил он.

Я выпрямилась:

- Ты голоден? Покормить тебя? И Жульку?

Обсуждать их семейный скандал мне не хотелось. В конце концов, он живет той жизнью, которую сам себе построил, и с женщиной, которую выбрал.

- Нет, не голоден, но что-нибудь выпью. Водка есть?

Я терпеть не могу водку, но в холодильнике у меня стоит непочатая бутылка. «На случай, если он когда-нибудь придет», - сказала я себе однажды. И для этой же цели - банка маринованных огурцов и маслины, которые я тоже не ем.

- У меня еще есть мандарины.

- Давай!

Мы выпили по рюмке. Я почистила ему несколько мандаринов, он их очень любит. У прежней его пассии от цитрусов была аллергия, и она их не покупала. Теперь он наверстывал упущенное.

- Можно я у тебя переночую?

- Конечно. Примешь душ?

- Утром, сейчас нету сил.

Мы выпили еще, и я пошла перестилать постель.

Потом мы легли, и я сразу вписалась во все его изгибы. Это было так, как будто я после долгого утомительного путешествия вернулась домой.

- Извини, - пробормотал он. – Сегодня я не в форме.

- Неважно, - сказала я. – Отдыхай! Спокойной ночи!

Спали мы недолго. У него в куртке ожил телефон. Он соскочил с кровати и прошлепал в коридор, притворив за собой дверь. Я не слышала слов, да и не слушала. Я прекрасно знала, что за этим последует.

Он вошел в спальню, чуть постоял, вздохнул и начал одеваться. Я не смотрела на него и ничего не говорила. Ему и так было паршиво. А мне было его ужасно жалко.

Потом я проводила его до входной двери.

- Прости меня, - сказал он. – Я последняя сволочь!

Я промолчала.

- Не стой босиком на полу, простудишься, - сказал он.

- Не простужусь. До свидания!

Любимый мужчина позвал Жульку, и они вышли.

А я хлебнула снотворного и пошла спать дальше. Меня ждал трудный день на работе, и надо было попытаться заснуть.

Уже погружаясь в сон, я подумала, что это мог бы быть классный эпизод для какого-нибудь французского фильма о любви, они это снимать умеют. Он и она стоят по разные стороны окна, смотрят друг на друга и разговаривают по телефону. Слов не слышно, только шевелятся губы. И – музыка…