Жила-была девочка.
Звали ее Тамара.
Она ходила в музыкальную школу и играла на фаготе. И все преподаватели говорили, что девочка Тамара очень талантлива.
Однажды зимой в школу приехал Великий Композитор, который на склоне лет интересовался молодыми дарованиями.
Маэстро внимательно прослушал почти всех учеников, но когда заиграла Тамара, то его лицо неожиданно побелело.
Держась рукой за сердце, мэтр хотел было встать и что-то сказать, но не смог.
Все вокруг, конечно, засуетились и забегали — у самого Великого Композитора случился сердечный приступ!
Прослушивание учеников прервали, а маэстро положили на носилки.
Когда же безвольное тело стали грузить в карету скорой помощи, то Великий Композитор очнулся и слабым голосом позвал девочку Тамару.
Она пришла и наклонилась к седовласой голове.
Пошел снег, и крупные снежинки медленно опускались на брезентовые носилки. Пахло мятой и валерианой.
— Девочка, — прошелестел потрескавшимися губами Великий Композитор, — каждый звук имеет свой цвет. И цвета эти совсем не цвета радуги, которые используют в цветомузыке. Они другие…
Маэстро глубоко вздохнул.
— И, девочка моя, для звуковых красок есть свои особые ноты. Я не знаю, сколько их всего. Точно не семь. Я долго искал, и нашел лишь три из них. Вот они. Возьми. Ты достойна.
И Великий Композитор передал Тамаре сложенный вчетверо нотный лист.
— Ты, девочка моя, сможешь найти еще настоящие цветоноты. Если, конечно, тебе не помешает Ре...
Мэтр поморщился от боли.
Вокруг его головы уже образовался маленький сугроб, а щеки покрылись прозрачными капельками, и женщина-врач настойчиво просила закончить беседу.
Маэстро заторопился.
— Бойся Ре! Она всегда была на вторых ролях в простой гамме. После До. На самом деле она черна и завистлива. И теперь Ре хочет стать первой в новой гамме цветонот…
Карета скорой помощи укатила в морозную ночь, а в памяти девочки остались кружащиеся снежинки на фоне задних красных фонарей...
Тамара выросла и вышла замуж.
Она любила своего мужа.
Очень.
Она была хорошей женой.
Даже слишком хорошей.
Отсутствие мужа дома больше оговоренного периода приводило ее в мрачное состояние.
А уж если он уезжал в командировку, то Тамара сразу становилась агрессивной и раздражительной.
И тогда она брала свой фагот, разворачивала пожелтевший листок нотной бумаги и играла три цветоноты Великого Композитора.
Это были ноты Бе, Оп и Хво.
Бе-белые цветы летне-зеленого бересклета.
Оп-опавшие кленовые листья, лежащие на дне обмелевшего осеннего пруда.
Хво-хвоя голубых елей, бисером замерзших капелек покрытая после оттепели.
Тамара играла, и появлялись крупные снежинки, и кружились, увлекая все вокруг в свой бесконечный танец, и наступало облегчение, и, пока падал белый снег, уходили гнев и обида.
Но однажды, когда опять мужа не было дома, Тамара начала играть и заметила: что-то мешает раскрыться звукам, что-то не дает заняться спасительной метели.
Очищающий танец не приходил.
В этот раз звуки фагота рождали лишь беспорядочные шлепки падающих полурастаявших снежков.
И вдруг среди бесформенного липкого снега Тамара увидела, как черным-пречерным подснежником расцвела цветонота.
Тамара быстро записала ее, а потом перечитала и поняла, что не справилась с поручением Великого Композитора и не смогла найти гармонию цветонот.
Записанная черная цветонота оказалась Ре.
Ре-ревность…
И тогда она взяла канистру, вышла на лестничную площадку, облилась бензином и чиркнула зажигалкой.
Горела она недолго, но выгорела дотла.
Почти ничего не осталось.
А среди золы и пепла стоял красивый сервиз – изящный кофейник и две чашечки на блюдечках.
Впоследствии сервиз непонятным образом исчез со склада вещественных доказательств...
И девушки-готы с тех пор стали рассказывать друг другу о том, что, если кому-нибудь удастся найти сервиз Кофейной Тамары, а потом заварить крепкий кофе и напоить юношу-гота из фарфоровой чашечки, формой похожей на Ре, то между ними будет любовь до гробовой доски…