До первого суда оставалось совсем немного времени - ибо он почти уже прибыл в город. Спокойный и неприглядный человек, всегда одетый лишь во всё черное. Hexencomessar или комиссар ведьм, как чаще называли таких как он в те мрачные времена. Служитель истинной веры и монах Ордена святого Франциска по имени Луи Маль. Он, как и тысячи подобных ему, был послан сюда Папой, с целью не отдать дьяволу ни клочка христианской земли и ни единой частички человеческого сердца и бессметной души. Луи был еще достаточно молод для столь ответственной и почетной службы. Но его неистовое рвение, острый и холодный ум, вера и неутолимое стремление уничтожить врага были замечены и сполна получили должное воздаяние от святой церкви. Он был невероятно жесток и беспощаден ко всем, чья вина в преступлениях Crimina exepta была очевидна для людей. Францисканец был материальным воплощением гнева христиан, решивших не терпеть более божьего попустительства в отношении ереси и колдовства.
Луи предстояло скоро судить двух дев, обвиненных людьми в сговоре с дьяволом. Это были родные сестры Мария и Арнулетта Дефран. Прежде всего, их обвинителями выступали добрые и уважаемые горожане, ведущие благочестивый образ жизни и не являвшиеся кровными врагами обвиняемых. В тех обвинениях, что попали в руки комитета ведьм, говорилось о том, что девы часто без особого дела гуляли в лесу. Старшая, Мария, в начале весны, проходя мимо достопочтенного горожанина Шпе, напевала какую-то песню, затем засмеялась и довольно странно поглядела на него. После всего этого господин Шпе заболел и почти все лето не вставал с постели. От этого все его прочие дела, разумеется, сильно ухудшились. Младшая же была замечена в поле совсем одна, смотрящая в небо, когда там неожиданно собиралась гроза. Плюс к тому многие в городе говорили, что на сестер давно смотрят с подозрением. Комитет ведьм обещал обвинителям денежную награду и прощение неба, в случае, если их обвинения документально подтвердятся на суде. Всего сказанного выше, по мнению Луи Маля, было более чем достаточно для того, чтобы начать разбирательство немедля. Преступление Crimina exepta всегда было делом исключительным и посему требовало сочетания светского и духовного суда. По прибытию Луи в город девушек немедля арестовали именем Христа и бросили их за решетку.
Допрос инквизитор решил начать с младшей. Обвиняемую внесли в зал суда на плечах, ибо Луи предупредил других судей, менее сведущих в делах темного колдовства, что ведьме никогда нельзя давать касаться ногами земли. От нее она черпает силу и, если такое случиться, может наслать болезни и проклятия на пришедших ее обвинять. Она сможет так же обмануть их, заморочить им взор и затуманить разум, что было по сути своей значительно более опасно. Ибо в таком случае она избежит заслуженной кары, и дьявол снова одержит верх над честными богобоязненными людьми. А подобного допустить было никак нельзя на земле, принадлежащей единому Богу. Луи бы опытным судьей, а Арнуалетта Дефрна была на удивление хороша собой. Инквизитор предположил после, что не иначе, как сам дьявол даровал ей подобную благость и красоту для того, чтобы той было проще обманывать других и творить зло без всяких препятсвий.
Арнуалетта была сильно напугана, но старалась держаться, как будто совсем не понимала, что происходит и почему теперь обвиняют именно ее. Хорошего судью это обмануть, разумеется, не могло. На все расспросы она отвечала сдержанно, пытаясь всем своим видом вызвать к себе милость и показать, что ко всему, о чем спрашивают, она отношения не имеет и никак не может иметь.
Вопросы, задаваемые судьями, были схемой, объединяющей собою все роды обвинения, которые теория и практика религиозного суда знали о ведьмах. Это был вопросный лист генеральной инквизиции, который в дальнейшем вместе с ответами подсудимой приобщили к протоколу судебного заседания. Именно это давало суду материал для обвинительного акта и основанного на нем приговора. При первичном допросе на все ответы, касающиеся ее вины, девушка отвечала отрицательно. Вскоре инквизитор и прочие судьи поняли, что таким образом им от Арнулетты ничего не добиться. Пришлось позвать палача. Инквизитор сразу знал, что без него не обойдется, дьявол был куда более хитер, чем любой человек, и суд над ведьмой был не чем иным, как войной с ним. Палачу была обещано часть имущества ведьм, в случае ее откровенного признания. Инквизитор надеялся, что это поможет делу в достаточной мере. Мастер принес с собой орудия своего труда, разумеется, лишь те, что можно было нести в руках. Палач был немолод и очень хорошо знал свое дело. На его опыь и умения так же можно было рассчитывать и это было очень хорошо. Суду необходимо было только чистосердечное признание, но, покуда ведьма упорствовала и не желала раскаиваться в том, что давно всем было столь очевидно, приходилось прибегать к пыткам. Старый палач показал Арнулетте все инструменты, что принес, медленно, одно за одним, поясняя ей, что это за вещи и для чего они предназначены. Некоторые он даже прикладывал к ее телу, давая понять, что будет, в случае, если он пустит их в дело.
- Это Daumenstock, милая. Я одену его тебе на палец и начну крутить вот эти винты. Тебе будет очень больно, обещаю.
Палач говорил с ней нежно и с мягкостью, от которой внутри все холодело. Словно она уже не была живой. О подобную речь воля человека плавилась, как масло о раскаленные клещи. Это было еще хуже, чем, если бы он говорил с ней строго, как это делали другие.
- А это Beinschraube или испанский сапог. Я зажму твою маленькую ножку меж этих деревянных пил с такой силой, что кость, в конце концов, треснет, и из нее начнет выходить нутро.
- А это плеть. Видишь ли ты эти острые крюки на ремнях? Я буду бить тебя ей и тогда они будут вырывать плоть из твоего тела. А еще у меня есть…
При виде всех прочих вещей Арнулетте сделалось дурно. Она стала белее полотна и, словно продолжая не верить в то, что все это действительно происходит именно с ней, потеряла сознание. Подручные мигом привели ее в чувство, собираясь продолжить, ибо еще не все орудия, по мнению палача, были изучены достаточно хорошо.
Луи был превосходным Ловцом ведьм, и он хорошо знал, когда нужно было молчать, а когда необходимо было говорить те или иные слова. Застенки гулко повторили голос инквизитора, полный справедливости и желания помочь несчастной.
- Сознайся, и, клянусь Господом нашим, тебя не станут пытать! Я же клянусь причастием, что не стану отправлять тебя на костер за все содеянное тобой! Сознайся, несчастная, и, обещаю, ты будешь прощена!!! Сознайся… и спаси себя!!! Сознайся!!!
Вскоре Арнулетта, сломленная и напуганная, поверила ему и созналась в том, чего никогда не совершала. Мало кто из живых людей не сознался бы, увидев все, что показал ей тот безжалостный человек. Достаточно вам лишь на мгновение представить себе все, что он сотворил бы с ней, если бы бедняжка не оклеветала себя и свою родную сестру. Хорошо представив подобное, полагаю, сознались бы и вы. Она в присутствии свидетелей солгала именем Бога и ответила «ДА» на все, что у нее было спрошено. Девушка созналась в своих безумных полетах на метле. Она рассказала про шабаши в лесу, про суккубов и инкубов, которых ей довелось встречать, про беспрерывные и грязные сношения с нечистым и про огромную черную книгу, которую дьявол заставлял ее читать по ночам. Она выдала имена знакомых людей, которые он якобы называл ей. Поведала про золото, которое нечистый кидал ей в трубу полными горстями и про все остальное, что пожелал узнать у нее суд. Потом она кротко подписала признание, клятвенно и чистосердечно раскаявшись и желая вернуться в лоно истинной церкви, отрицая и отгоняя от себя любые лжеучения мрак и тьму всего что было проклято на веке. Все это время ей было так страшно, как не было еще никогда в жизни. Девушка надеялась, что столь сильное и откровенное раскаяние заслужит у судей прощения и милости к ее дальнейшее судьбе.
И оно, разумеется, заслужило его. Арнулетта была прощена, как и сотни тысяч людей до нее и как еще бесконечно число после… Она созналась, надеясь лишь на данную инквизитором клятву о сохранение ей жизни. Девушка готова была до конца своих дней провести в изгнании, вымаливая прощения за то, чего не совершала. Лишь бы завтра не пришлось подняться на костер.
Признание ее было чистосердечным и было должным образом оформлено и заверено. Луи Маль не обманул заблудшую душу и сдержал обещание, данное именем Бога. Сам он не стал подписывать приговор о ее сожжении. Его тут же подписал другой судья, сидевший все это время по правую руку от него.
Старшую сестру, Марию, к немалому сожалению, уговорами не удалось склонить к признанию и раскаяниям в содеянном зле. Не помогли даже угрозы и показанные ей палачом орудия пыток. Она страшилась боли, но говорила, что совесть не позволяет ей лгать и вводить тем самым себя в смертельный грех. Она не была так хороша собой, как младшая, но всегда имела добрый и благочестивый вид. Как позже предположил инквизитор, это сам дьявол даровал ей подобную внешность, дабы ей проще было обмануть и ввести в заблуждение простых христиан. «Но будем помнить, братья мои, что нечисти проще укрываться за личиной благочестивости, чем откровенно указать на себя, »- вспомнились Луи Малю чьи-то слова. Она тоже была страшно напугана и бормотала все время, что невинна и не знает ничего про то, про что ее все время спрашивают. Допрос был долгим, но не привел к требуемому результату. Все угрозы и демонстрация орудий напугали ее неимоверно, но она по-прежнему отказалась сознаваться. Обвиняемая все твердила, что не может брать на свою душу грех и клеветать на себя и других людей. Ей говорили, что ее сестра давно призналась в сношении с дьяволом и так же прямо указала на ее вину. Мария не поверила. Не поверила даже тогда, когда ей показали признание сестры, подписанное ее собственной рукой. Тогда палач и его помощники, с согласия инквизитора, начали пытку.
Первым делом Марию раздели и привязали к скамье ведьм. Палач очень долго искал печать дьявола на ее теле, коими могли быть любые метки, казавшиеся странными, но в итоге ничего найти так и не смог. Это дало основание предположить, что ведьма не владела per maleficium, дьявольским искусством, делающим ее нечувствительной к боли. Ее связали крепче.
Она шептала:
- Я ничего не знаю! Я ничего не знаю, должна ли я лгать? О горе мне!
Ей надели на пальцы жом и немного завинтили. Она начала кричать:
- О Боже, я не виновна. Прошу вас, дорогие судьи, отпустите меня! Я ни в чем не виновата! Прошу вас!!! Умоляю!!!
Признаваться между тем она все еще не хотела. Жом прикладывали к ней множество раз, девушке изувечили все пальцы, но она продолжала лишь кричать и молить пощадить ее. Поскольку крики ее не утихали, ей вложили в рот capistrum, мешающий издавать звуки. Так продолжалось примерно пятьдесят с лишним минут. Никаких результатов это не дало. Палач надел на Марию «испанский сапог» и сильно завинтил его. Результат был таким же. Обезумевшая от неимоверной боли она лишь кричала и просила простить ее и казнить невинной. Вину же свою он признавать отказалась. И на все вопросы инквизитора и судей отвечала по-прежнему отрицательно. «Сапог» надели на вторую ногу. Завинтили с невероятной силой. Все было тщетно. Она рыдала и молила о милости. И так продолжалось еще около тридцати с лишним минут.
Такая сопротивляемость боли ввела судей в некоторое смятение. Луи велел старому палачу вновь проверить ее на дьявольские метки. Либо на амулеты, которые могли быть зашиты между кожей и мясом и помогали ей терпеть подобное. На этот раз осмотр проводился еще тщательнее и дольше,, но палач вновь заявил, что найти ничего так и не смог. Он говорил чистую правду. Никаких меток дьявола у Марии не было и никогда не могло быть. Тогда инквизитор приказал перейти к пятой степени пытки, минуя остаток четвертой. Согласно этому, Марию отвязали от скамьи, связали руки за спиной и за них резко подняли над полом. Луи приказал также дать ей тридцать ударов плетью, не опуская вниз. И снова в протокол заносили лишь отрицательные ответы. Правда, сквозь крик трудно было что-либо разобрать достаточно четко. Суду, однако, было совершенно очевидно, что ведьма по-прежнему не желает сознаваться в своих преступлений против Бога и пречистой веры людей. На памяти Луи подобного не было уже довольно давно.
Когда руки Марии вывернули и вытянули прямо над головой так что, лопатки вышли из своих сочленений, а ноги уже почти касались земли, она впервые потеряла сознание от немыслимой боли. Когда девушка провела так около шести минут, Луи приказал дать ей еще тридцать ударов плетью. Мария по-прежнему не сознавалась. Она начала терять сознания все чаще. Скоро ее пришлось снять с дыбы. Подручный старого палача, осмотрев ее, сказал, что больше ей не вынести. Если продолжать дальше ведьма может умереть, так и не получив прощения и не сознавшись в том что совершила.
Инквизитор сказал, что в таком случае пытка уже выполнена надлежащим образом и на этом будет достаточно. Марию унесли в камеру и там прочие подручные старика вправили ей кости и начали лечить ее раны. Они все это время уговаривали ее сознаться и не подвергать себя таким мучениям, но девушка только тихо стонала, закусывая окровавленные губы. Как только ей стало чуть лучше, все началось сначала…
На костер сестры Дефран взошли вместе. Мария помогала своей младшей сестре идти, хотя сама была искалечена почти до неузнаваемости. Арнулетту же никто так и не тронул. Их привезли на главную площадь, в старой скрипучей телеге, одетых в грубые и грязные робы и закованных в кандалы. Роба Марии почти везде была запачкана кровью. Толпа шумела, смеялась и хрипло выкрикивала ругательства и грубые слова. Потом люди говорили, что перед тем как подожгли масло и дрова, Арнулетта успела попросить у сестры прощения за то что, оклеветала ее. Возможно, она просила прощения у кого-то еще. Эти люди уже не могли ее слышать. Их арестовали незадолго до первой казни и заточили в темницу, приковав железной цепью к стене. Основанием тому было обвинение ведьмы, вина которой уже была полностью доказана и ни у кого не вызвала сомнений. Молодой инквизитор начинал полагать, что, судя по количеству имен, указанных ему при пытках, он наткнулся тут на настоящий рассадник колдовства. Решено было попросить помощи у комитета ведьм, с тем, чтобы кто-то прибыл и помог в разбирательстве все новых и новых дел, растущих день ото дня подобно снежному кому. Разумеется, что в этом им никак не могли отказать.
Луи писал при слабом свете масляной лампы. На улице давно стояла холодная осенняя ночь.
Он пришел к нему, как и всегда, из самого темного и дальнего угла. Инквизитора немедля охватил ужас, несмотря на то, что увидеть пришедшего он не мог. Францисканец пал на колени перед столом и, закрыв глаза, начал горячо молиться. Он поступал так каждый раз, когда приходил его безликий хозяин. Правда, все это уже давно было напрасным трудом. Эти шаги, еле слышные и все же столь весомые, нельзя было спутать ни с чем другим на земле. От их звука голос инквизитора дрожал и срывался, слова молитвы отказывались слетать с губ, словно примерзая или обретая невиданную тяжесть. Незваный гость подошел совсем близко и заговорил с инквизитором, положив невесомую руку ему на плечо. Голос его был столь глубоким, словно говорила разом тысяча палачей, подобных безжалостному старику. В тоже время он всегда говорил с ним один. Голос резал непомерным могуществом и был тихим, столь тихим, что его, казалось, совсем нельзя было услышать простому человеку. Все это вызывало у него ужас такой силы, что хотелось умереть, как когда-то в детстве, когда хозяин заговорил с инквизитором в самый первый раз в его жизни.
- Луи… Луи… - звал его голос. - Вот имена тех, кто нужен мне сегодня. Запомни имена этих людей, ибо больше я не буду их повторять.
Луи запоминал. Он запоминал всех тех, кого обязан был обвинить и обречь на мучения и костер. Он очень хорошо запоминал их, ибо знал, что с ним будет, если он пропустит хоть одно единственное имя. Инквизитор покорно слушал, опустив белокурую голову.
Некоторым людям доводиться порой увидеть лицо настоящего зла. Если сразу поддаться страху, встретившись с ним лицом к лицу, можно навсегда остаться в его власти, погубив тем самым не только себя. Если же начать с ним борьбу… Впрочем он так и не узнал, что бы было с ним в этом случае…
Незваный гость ушел лишь на утро. Оставив его в одиночестве, лежащим на полу без сознания. Луи не будет помнить о его визите до тех пор, пока тот не придет к нему снова. Но то, что он требовал от ловца ведьм, тот всегда будет исполнять беспрекословно, словно трусливый и преданный пес.
Солнце медленно поднималось, для многих воруя надежду увидеть его снова. И уже ничего не могло измениться для них - ни сейчас, ни потом. С неслыханным упорством и истеричной яростью повсюду, куда хватало глаз, разгорались все новые и новые очистительные костры инквизиции. И в кровавом мерцании этого огня тьма свободно гуляла среди людей. Хватая их за руки… Говоря их голосами… Выкрикивая их имена.