- А вот ещё была история! Любовь я крутил с прокуроршей. Почти год.
- Ух-ты! Прямо с прокуроршей?
- Ну, не прокурорша, а следователь прокуратуры. Какая разница! Мундир того же цвета.
- Тех же щей, да пожиже влей,- отметили мы, приготавливаясь слушать.
- Так всё глупо, нелепо началось! Стыдно вспоминать.
- Не томи, Павлович, рассказывай.
- Ну, ладно, слушайте. Было это в пятидесятых годах. Во второй половине. Сталина уже не было. А то бы точно плохо мне пришлось.
- Да что такое?- стали мы терять терпение.
- Случилось так, что у нас на складе металлов кончился тонкий лист, миллиметровка. На планёрке ругают меня на все корки. План горит. Я тогда только что начальником отдела снабжения назначен был. Переживал. А какая моя вина? Заявки мы вовремя подали. Фонды защитили. Вагон с Урала по графику отгрузили в наш адрес, да где-то задержка у железнодорожников вышла. Короче, пока вагон подойдёт, придумал я у соседей обменять машину металла. У нас был лист – ноль-восемь десятых миллиметра.. Позвонил на ТЭЦ-3, они тогда строились, снабжали их по первому списку. Договорились мы поменяться. Тонну на тонну. Дело обычное у нашего брата снабженца.
Загрузили три тонны на машину. Поехали мы. По улице Большой, среди домишек, бестолково лепившихся. Там ведь самостройщики были в основном. Заплутали мы, в какой-то переулок заехали, а это тупик. Ругаю водителя, кричу:- «Разворачивайся!»
А как там развернёшься?! Бегали-бегали. Попросили мужика, у чьего дома мы застряли, открыть ворота, чтоб можно было сдать задом в его двор и потом вывернуть. Вот, впятились мы, машина была – старый ЗИЛ - неповоротливая. А тут на наше горе участковый милиционер идёт.
- Ах, вы, такие - растакие, среди белого дня государственное добро воруете!
Мы давай оправдываться, дескать, везём металл менять, тонна на тонну.
- Да, рассказывайте сказки!- орёт участковый.- А во двор заехали чего? Три тонны дефицитного кровельного железа похитили.
Люди набежали. Он стал составлять протокол, понятых назначил, подписи собирает.
Влипли мы.
Дело наше вела молодая следовательша. Звали Мариной. Вцепилась в нас. Дело понятное: ей карьеру делать надо. Каждую неделю два раза на допрос вызывает. Схему нашего преступления чертит мне. Так всё складно у неё получается. Я – главный вор, организатор преступного сообщества. Водитель - ни при чём, выполнял мои команды. Мужик, который нам ворота открыл, показания признательные дал, что чёрт попутал, чуть не соблазнился, спасибо участковому, предотвратил. За эти признания мужика того больше не таскают на допросы. Один я хожу. Допрашиваюсь красоткой. Первый страх прошёл. Думаю, разберутся. Марине комплименты говорю.
Стал замечать, что и она поглядывает на меня с интересом. Был я тогда мужчина видный, женился недавно. А до того погулял вволю. Мужиков-то с войны немного вернулось. Так и шло: десять лет минуло, а мужчины в дефиците. А я тогда и деньги стал приличные получать, как начальником назначили, и связи появились.
С допроса идём вместе, провожаю её до дома. Район бандитский, а темнеет рано. Идём как влюблённая парочка, разговоры разговариваем. О том, о сём, о погоде, о кино. Все мои попытки поговорить о деле пресекает.
Спросил её, какой размер обуви носит.
- А вам зачем?- спрашивает.
- Да вот в обувьторге знакомство есть. Могу помочь.
- Тридцать седьмой размер у меня. Деньги отдам. С получки.
- А тогда всё было в недохватках, всё дефицит, помнишь, Георгий?
- Да, были времена.
- Вот, клюнула, значит, девчонка. Заинтересовалась. Просила только на работу не привозить, чтоб разговоров не было. Понял я намёк. Принёс обновку ей как-то в назначенный вечерок на дом.
Конечно, на столе чай, пирог, винцо. Красивая молодая женщина. Без мундира ещё симпатичнее.
- Примерь туфельки, - говорю.
- Ах, да,- спохватилась. Засуетилась:- Надо на чулки. Где же они?
Ящиками комода грохочет. Достала чулки, натягивает. Чуть выше колен. Меня и не стесняется почти. У халатика нижняя пуговка отлетает. Примеряет туфельки - впору. Как влитые сидят. И ножки точёные. Халатик приподнимает, перед зеркалом крутится. Счастливая. Благодарит.
- Ну, а ты?
- Что же я, живой ведь человек. Мужик молодой, который месяц без бабы: жена то беременная, то роды сложные были, заживает.
Подхватил я следовательшу свою, к кровати несу. Она молча оплетает мне шею руками заголившимися, чуть не задушила, яростно впивается в губы.
Только и успела туфельки скинуть.
Остальные пуговки халата- чуть не «с мясом» отскакивают. Я одной рукой её раздеваю, другой рукой с себя брюки, рубашку стаскиваю.
Марина стонет, рычит. Страстная такая оказалась.
Думаю, соседи сейчас придут жаловаться на шумную нашу любовь. Хорошо, за окном вьюга разыгралась, гудит и воет. Кажется, стены качаются. Стёкла дребезжат.
Побуйствовали ещё. Наговорили друг другу таких приятных слов.
- Ну, что теперь?
- Домой пойду.
- Оставайся, куда ты в такую погоду?
- Нет. Надо идти. Печку топить. Ребёнка купать.
- А-а.
Поцеловались на прощанье.
- Началась у меня жизнь - вспомнить совестно. На два фронта любовь. И жена поправилась, своего законного требует. И Марина повестки на допрос выписывает. Для алиби перед женой.
Чувствую, что долго не выдержу. Надо историю заканчивать.
Тут меня свели добрые люди с Марининым начальством. Райпрокурор да начальник райотдела милиции. Хорошие мужики, простые. Как узнали, что я при должности, так и пошло: просят то охоту устроить, то просто на природу вывезти водки попить.
Несколько месяцев поил-кормил, возил на охоту - на рыбалку. Уже на ты с прокурором. Ох, и крепок на выпивку был!
Пришёл я как-то к нему в кабинет. Говорю: - Егор Сергеевич, выручай!
- А что такое?- спрашивает.
- Сколько можно! Безвинно страдаю: дело из пальца высосано.
- Из пальца, говоришь, ну-ну. Не клевещи на прокуратуру! Поди, не при Сталине живём. Разберёмся.
- Сколько можно? Разберись, пожалуйста.
Он поднимает трубку телефона:
- Марина! Здравствуй. Ты дело Никишина ведёшь? Всё, закрывай. Как-как? Закрывай, да и всё! Ничего там нет. Считай, что я в порядке надзора рассмотрел обстоятельства дела и даю тебе команду.
Повернулся ко мне:
- Вот, расстроил женщину, а, небось, думал, спишь со следователем, так дело в шляпе. Нет, у нас служба прежде всего. Мы слуги закона.
- Да, уж, я убедился. Строго у вас. Ничего не скажешь.
- Как тебе Маришка?
- А что?
- Она же ко мне девчонкой пришла, стажёркой. Ответственность за неё чувствую. Любовь была у нас. Почти три года. С женой чуть не развёлся. Она, благоверная моя, в партком жаловалась.
- И как?
- Пропесочили товарищи. Чуть партбилет не выложил. А без билета и с должности слетишь. Одумался.
- Вернулся в лоно?- съязвил я, помню.
- Что поделаешь. Семья- ячейка общества. Да уже и годы подошли: никто не нужен. Ни жена, ни Маришка.
Никишин задумался на минуту, почесал левое ухо, и продолжил рассказ:
- Пожал он мне руку, велел зайти к Марине, расписаться в бумагах о прекращении следственного дела. Пошёл я по длинному коридору в знакомый угловой кабинетик. Сидит голуба моя, глаза красные. Всплакнула видно. С бумагами разобрались. Сидим, молчим. Смотрим друг на друга.
- Проводишь меня?- спрашивает.
- Конечно,- отвечаю.
Идём по летним вечерним улочкам, мороженое едим. О прокуроре говорим. Она его старым козлом обзывает. Жизнь он ей испоганил. А я о своём думаю. Думаю, скорее бы развязаться. Не знал я, дубина, что полжизни буду, как самую волшебную, вспоминать ту свою любовь подневольную.
Пришли к ней. Вечерок тот ещё друг другу подарили. На добрую память.
- Не забывай!- шепнула напоследок.
Потом, уж в дверях, поцеловала:- Всё, прощай!
Иду я домой, душа и сердце не на месте. Хоть возвращайся!
- Ну, и вернулся бы, раз так. Любовь такая…
- Да ведь дома семья, сын, жена. Они-то чем провинились. Пришёл домой и стали мы жить-поживать.
- Не пожалел потом?
- Ни разу!
- Честно?
- Честно! Мужики, честно! Душа в душу прожили с женой. Серебряная свадьба скоро.
- А про неё слыхал что? Про следовательшу свою.
- В облисполком забрали её. Замуж хорошо вышла. Потом супруга перевели в Москву. Он у неё - большая птица.