Еще раз про рыбалку

      
    Основным способом любительской ловли рыбы, как известно, является ловля «на крючок и червячок», а также на спиннинг. В моих родных краях на реке Печоре во времена СССР разрешался также любительский лов в отведенных для этого местах сетями оговоренной : длины, высоты, размера ячеи сети и количества сетей- не более 2х.   
Основным орудием  промыслового и браконьерского  лова был и, наверное, остался невод. 
В старые добрые времена для промысла семги в низовьях  Печоры использовали ставные невода (установленные на колья, вбитые в дно реки), а в пору «развитого социализма» даже полностью перекрывали одно из русел реки сетями, заставляя семгу идущую вверх по течению реки заходить в ловушки, из которых ее и вычерпывали.
В среднем течении реки семгу и крупную белую рыбу ловили поплавями.
Белой рыбой на Печоре называли  рыбу с белым мясом  из семейства лососевых, такую как: нельма, сиг, чир, пелядь, зельдь и другие. Остальная рыба: щука, окунь, сорога, язь, карась и т.д.,  пренебрежительно называлась серой рыбой.   
Поплавью называют на Печоре крупноячеистую сеть с хоботом ( высотой) в несколько метров и длиной порядка 100 метров, которую забрасывают с лодки поперек реки, затем какое- то время плывут с нею вниз по течению и в конце рыбалки выбирают в лодку.
    Но самым распространенным и универсальным является, пожалуй, невод, состоящий из двух сетей - крыльев и матицы – мешка между ними. Размеры такого невода могут быть самыми различными: длиной  20 – 40 метров и высотой 1- 1.5 метра – у браконьеров на малых реках,   сотни метров и более - длиной, высотой 2 метра и более – у профессионалов, занятых промысловым ловом рыбы.   
  Впервые мне довелось принять участие в ловле рыбы неводом в возрасте 10 – 12 лет. В первой половине лета, до начала сенокосной поры в родном Нарьян – Маре, я гостил у тети Степаниды (сестры моей матери) в Усть – Цильме. Помимо меня в доме у тети было еще пятеро ее сыновей, самый старший из них Виктор был на пару лет младше меня.
Семья тети занимала одну половину родового дома Левкиных, а во второй половине жил родной дед Виктора и его братьев по линии отца Василия Петровича Носова - Петр Осипович. Дед, как и вся наша родня, был из староверов,  крепкого здоровья и крутого нрава.  Помимо окладистой бороды, обязательной для всех староверов его возраста, он имел густую шевелюру на голове и насупленные брови над грозно сверкающими глазами. Работал Петр Осипович ночным сторожем продовольственных складов Потребкооперации.
Однажды тетя с дядей куда-то  уехали. Дед, уходя на работу, предупредил нас, что ночью придет проверить, не набедокурили ли мы чего. Спали мы  в санях - розвальнях, служивших нам кроватью, под огромным одеялом из овчины в темных поветях их дома.
Придя ночью с проверкой, дед решил не заходить в дом, а проверить нас, поднявшись по взвозу прямо на повети. Но, мы, опасаясь цыган, которые в те годы наведывались в наши края, ворота поветей на ночь заперли.    Петр Осипович постучал и сказал громко : «Ребята, откройте». Не знаю, услышали его или нет мои двоюродные братья, но я услышал. Только в этот момент мне как раз снились цыгане, и я принял деда за цыган. И чем он громче требовал открыть ворота, тем я больше сжимался от страха и прятался под одеяло. Кончилось тем, что дед побежал на свою половину дома, оттуда проник на повети и в ярости разбросал всех нас, как щенят, за то, что мы ему не открыли дверь.
  К утру он остыл и решил нас задобрить, предложив поехать на лодке за Печору закинуть пару раз неводок.
Рыбинспекции в те годы в Усть – Цильме, наверное, еще не было. Поэтому мы не таясь, сложили небольшой невод в ушат, продернули через его уши подходящую жердинку и отправились на берег Печоры. 
Помимо меня дед взял на рыбалку двух старших внуков Витьку и Кольку. День был солнечный и безветренный. Мы, где бечевой, где на веслах, поднялись вверх по Печоре на несколько километров и затем переехали  через реку. Конечной точкой нашего плавания оказалась мелкая курья, в которую  Петр Осипович и решил забросить невод. Расчет его оказался верным.  Мелкота из Печоры от ершей и окушков до сорожек и подлещиков весом  100 – 500 граммов, видно, зашла в курью погреться на мелководье и попала в наши сети. В результате  двух заметов невода наш ушат был наполнен этой мелкотой.
Дед довольный количеством, но не очень довольный качеством улова (отсутствием белой рыбы), сначала с иронией приговаривал: «Окушки, сорожки - все бела рыбка», а затем стал хмуриться и с опаской поглядывать на темень, появившуюся,  на до того безоблачном небе.
Не дав нам выкупаться в теплой воде курьи, он приказал трогаться в обратный путь. Мы с Витей уселись за передние весла, а дед на корму за руль и заднее весло. Сначала для сокращения пути до дома Петр Осипович направил лодку не поперек, а  наискосок по реке. Но, увидев, что темень стремительно приближается и стали налетать первые порывы ветра, крикнул нам, гребите шибче, и направил лодку поперек Печоры, чтобы как можно скорей добраться до противоположного берега.  Гребцы мы с Витей были малосильные, поэтому до прихода темени и сопровождающей ее бури наша лодка достичь родного берега не успела. Витя пару раз не сумел в конце гребка поднять лопасть весла из набегавшей на лодку волны. В результате чего лодку развернуло и стало захлестывать волнами. Деду  пришлось срочно пересесть за передние весла,  мне  - на корму. А Виктору -  начать ведром вычерпывать воду из лодки.
Когда мы,  приложив героические усилия для своего спасения, добрались в конце концов, до берега, то наша одежда была мокрая насквозь от пота и сильного дождя, а ладони и задняя часть моего тела оказались покрыты  кровавыми мозолями от соприкосновения с намокшими   вальками весел (ладоней) и сидением лодки (пятой точки).
    
      Через много лет, в начале августа1969 года, совершая плавание по Печоре с женой и литовскими друзьями, приглашёнными мной в  поездку, мы остановились на несколько дней в Усть – Цильме у тети Степаниды и дяди Василия Петровича. Встретив нас, он стал сокрушаться, что кроме картошки ему гостей и попотчевать больше нечем.  Ни у него, ни в магазинах  села печорской рыбкой даже не пахнет.
  В тот же день он предложил мне, пойдем, племяш, на берег, может что – нибудь скумекаем. В то время на берегу Печоры стоял домик рыбинспекции и возле него пара  катеров, принадлежащих ей. Дядя был уже на пенсии, но как к бывшему руководящему работнику района  жители Усть – Цильмы и инспектора, в том числе, относились к нему уважительно.
Дядя подошел к одному из работников рыбнадзора и посетовал на свою беду. Дескать, приехали  к нему такие гости из Литвы, а ему даже нечем их угостить. Затем спросил инспектора, вы ночью- то куда поедете дежурить, вверх или вниз по реке? Если вниз, то может быть мне съездить  вверх, забросить  пару раз неводок, чтобы показать гостям какая рыба водится еще в матушке Печоре.
Судя по всему, страж порядка на реке  особо возражать не стал, потому  вечером мы: дядя, я и два гостя из Литвы на моторке отправились вверх по реке, чтобы продемонстрировать гостям процесс ловли неводом и заодно - испытать свое рыбацкое счастье. Достигнув тони в укромном месте (за островом от основного русла Печоры), Василий Петрович провел с нами вводный инструктаж и распределил роли. Одного из гостей Римаса высадили на берег и дали ему в руки конец бечевы (веревки), которая привязана была к первому  концу невода, приготовленного в лодке для забрасывания в реку. Я сел за весла и стал грести в реку. А дядя со вторым гостем – Петром стали  осторожно (чтобы не запутались поплавки, привязанные к верхней тетиве,  и грузила, привязанные к нижней тетиве) выметывать невод в реку.  После того, как забросили невод в форме полукруга, я стал грести к берегу, а дядя - стравливать  бечеву, привязанную ко второму концу невода. Высадив пассажиров на берег, я отвел лодку в сторону, чтоб не мешала выбору из воды невода и пошел помогать Римасу вытягивать  невод за первый конец, а дядя с Петром – за второй конец.  Когда вытянули весь невод на берег, поняли, что труды наши были не напрасны. В неводе было, как говорится в пословице : «Каждой твари по паре». Кроме семги весом около 3 кг и пары сявок ( так  называли в те годы  в низовьях Печоры нельму весом до 2 кг),  не менее десятка белых рыбин типа пеляди, еще щуки, окуни и сороги. А также с десяток зельдей, неизвестно как попавших в невод с достаточно крупной ячеей.
Когда мы уставшие, но довольные, добрались до дома, дядя Василий за полчаса сообразил из пары  крупных пелядок  достойную к водочке закуску - скоросолку и мужики сели за стол отметить удачную рыбалку. А  наши жены ( Белла и Нина), чтобы рыба за ночь не испортилась, отправились с тетей Степанидой осваивать  печорские секреты по разделке и засолке  семги и нельмы выловленных нами.   
   В третий  раз принять участие в ловле рыбы неводом мне довелось в начале 70х годов во время очередного отпуска в Нарьян - Маре.  Дядя Исай Васильевич, родной брат моей матери, выйдя на пенсию, еще около десятка лет организовывал рыболовецкие бригады из пенсионеров, чтобы помочь рыбакколхозсоюзу Ненецкого округа выполнить план по рыбодобыче. В то лето его бригада ловила зельдей в районе деревни Сопка, в 20 км от Нарьян – Мара. Я в компании с Ниной (женой) отправился на моторной лодке  брата Ивана (в те годы права на управление моторками еще не были введены)  навестить дядю, заодно пару дней порыбачить в его бригаде и, конечно, разговеться свежей Печорской рыбкой.
Зельдь –  одна из промысловых рыб Печоры, которую ловят во время ее захода в реку на нерест во второй половине лета. Это одна из мелких рыб ( ее длина  около 15 см) семейства лососевых, но очень вкусная. Она хороша в любом виде. От свежеотварной, до сырой малосоленой. Но,  особенно у гурманов ценятся зельди холодного копчения.
Ловят их неводом с мелкой ячеей (периметр ячеи около 5-10 см), который называется зельдевкой. Длина промыслового невода около 100 метров. Закидывают его с карбаса от берега в реку и затем вытягивают невод с добычей на берег. В неводе может оказаться от десятка рыбешек (иногда ершей вместо хорошей рыбы ) до нескольких сотен килограмм сверкающих на солнце серебром мелкой чешуи  зельдей.
  В одно время с зельдями на нерест в верховья реки идет и царь – рыба Печоры семга. Но, если зельдь идет преимущественно вдоль берега, то семга, как говаривали у нас в старину , по самому субою, т.е. придерживаясь  глубоких мест на середины реки. Тем не менее, некоторые из не самых крупных рыбин семги подходили к берегу и иногда попадали в зельдевку. Если рыба была достаточно сильная, а сеть не очень прочная, то рыбина  проходила сквозь нее, оставляя  дыру солидных размеров. Менее сильные семги иногда перепрыгивали через верхнюю тетиву невода. Но некоторые, на радость рыбаков, запутывались в нем. Запутавшиеся  начинали дергать верхнюю тетиву невода в попытках вырваться из него. Один из рыбаков с металлическим крюком в руках,  как только замечал дергания тетивы, тут же устремлялся на лодке к тому месту, чтобы   крюком поддеть семгу за жабры и втащить  ее из сети в лодку.
Меня больше всего привлекала эта часть процесса ловли зельдей. А Нину больше всего интересовал процесс приготовления пообещанной дядей Исаем на обед трехрядной рыбацкой ухи.
 Уха и рыба из нее у рыбаков были, не считая соли и хлеба с маслом, единственными продуктами на первое и второе. Готовить ее надо было на десять голодных едоков: шестерых членов бригады, нас с Ниной и двух собак. Поэтому  специалист по ухе взял котел объемом литров на 15 – 20. Выбрал из утреннего улова и почистил несколько крупных окуней и щуку, отрезал от двух рыбин семги головы и хвосты. Заполнил котел на половину водой и повесил его на таган над костром. А Нина в это время чистила от клеска (чешуи) и потрошила  несколько крупных рыбин из породы белых рыб и большое блюдо зельдей. Хотя сами рыбаки зельдей  для ухи никогда не потрошили.
Когда вода в котле закипела, в него заложили первый ряд – серую рыбу( окуней и щуку) -для навара ухи. Минут через 15 всю серую рыбу из котла вычерпали на большое блюдо и поставили на стол остывать. В котел заложили второй ряд рыбы –  семужьи головы и хвосты. После того, как они сварились, их вычерпали на второе блюдо и в котел загрузили третий ряд рыбы – белую и зельдей.   Ничего, кроме соли и лаврового листа в котел больше не бросали.
  Готовую рыбу выложили на третье блюдо, котел сняли с костра и стали уху разливать по кружкам. Остывшую серую рыбу отдали на обед собакам, а вся остальная компания уселась за стол рядом с костром пить уху и заедать ее рыбой. Любители обгладывать и обсасывать рыбные косточки для начала принялись за головы и хвосты семги, а остальные   сразу взялись за белую рыбу и зельдей.
Студень, образовавшийся  из остывшей в котле  ухи, оставили на ужин.
      
      Первым мои воспоминания о рыбалке прочел уроженец с. Усть – Цильма, мой троюродный брат Григорий Васильевич Чупров, и прислал следующий любопытный комментарий:
«Добрый вечер, братан Игорь Иосифович!
Вряд ли я " более опытный товарищ" по части рыбалки, но что знаю, тем поделюсь с удовольствием. У меня есть книга  Леонида Павловича Сабанеева   "Рыбы России", кое -что можно посмотреть в ней. Первое издание этой книги вышло в 1892 году.   
Л.П. Сабанеев в те давние времена написал о нашей Печорской рыбке, что нельма это северная и сибирская разновидность белорыбицы, которая относится к сигам и составляет самый крупный и вместе самый вкусный и ценный вид их.
       Зельдь  - аналог Обской ряпушки, только нежнее и вкуснее. Старики говорили,  и сам я убеждался, что зельдей можно не взвешивать: 20 штук на килограмм.  Лет двадцать назад в Усть-Цильме в магазине купил 4 кг, взвешивали на электронных весах. Пришел домой, ради интереса пересчитал- 80 рыбешек.
 Ячея сетки невода (зельдевки) 18 -20 мм.   
   При ловле семги и  крупной белой рыбы использовали поплави трёх видов. Общим было то, что из лодки, на заранее проверенном и вычищенном участке реки (тоне) выкидывалась сеть с таким ходом лодки, чтобы получился полукруг. Вначале из лодки опускался на воду мотофан. Мотофаном называют небольшое бревно, корягу или даже наполовину наполненную водой канистру. Что означает слово мотофан, не знаю.  В 20 -х годах прошлого века (мне рассказывал отец) мотофаном служил деревянный крест из толстой еловой доски с небольшой стойкой в центре  для керосинового фонаря, чтобы в темную, ненастную ночь видеть положение конца длинной ( более 100 метров) сети.
Если рыбаки выезжали на сёмгу, брали сеть - "редчач", сторона ячеи 60-70 мм, из крепкой нити. На омуля использовали " омулёвку". Омуль верховая рыба, поэтому сеть не должна опускаться ко дну. В лунные ночи омуль видел сеть и попадал хуже.
 Самой распространенной была и остается сеть с ячеёй 40-50 мм, которая во время "сплавки", грузилами (железными кольцами) касается дна реки и в неё при удаче попадёт  семга, нельма, чир, сиг, омуль, язь и даже налим. А в наше время  горбуша и стерлядь.
На правильно  "работающей" сети после многократных сплавок железные кольца речным песком отмываются от зимней ржавчины и начинают блестеть. Раньше на плавных ( и ставных) сетях в качестве грузил использовали кибасы ( сшитый из бересты мешочек с небольшим камнем). Берестяные кибасы об камни на дне реки не стучали и рыбу не отпугивали. Ходят байки, что некоторые рыбаки обматывают железные кольца изолентой. Григорий.»
Чтобы слова  Г.В. Чупрова: « при удаче попадёт  семга, нельма, чир, сиг, омуль, язь и даже налим»  не были превратно истолкованы Уважаемым читателем. Поясню. Григорий Васильевич  подразумевал под большой удачей попадание в поплавь семги,  и далее…удачу по убывающей. Вплоть до неудачи – попадания налима, т.к. мясо налима жесткое и сильно уступает по вкусовым качеством белой рыбе. К тому же, среди рыбаков Нарьян – Мара в 40 -50 годы ходила молва что эта донная рыба питается всякой падалью, в том числе и утопленниками. В подтверждение чего приводилась байка о том, как рыбак обнаружил в потрохах налима человеческий палец. 
  Однажды неудача  - обнаружить в сети вместо белой рыбы одних налимов постигла нас с братом Иваном во время осеней охоты на уток и гусей.  Прибыв вечером на катере «Прогресс» на место охоты, мы забросили  в реку  сеть и легли спать.  На утренней заре отправились  на охоту.  Первая половина дня по части  добычи уток и  гусей оказался не очень удачной.  Поэтому мы решили сварить уху из пары пелядок, т.к. были уверены, что найдем их в свой сетке, а затем переехать на другое место. Но, в сети оказались одни налимы, варить уху из которых у нас желания не возникло. Пустой желудок напомнил мне, чем я его наполнял в студенческие годы в дни, когда кончалась стипендия: заранее припасенной банкой трески печени в масле.  Я предложил Ивану давай вместо ухи, поджарим печень налимов, которой, вынув потроха из налимов, мы заполнили крышку от котелка туристского примуса «Шмель».  Иван усмехнулся в ответ и сказал, давай переедем на новое место. Пока я буду управлять «Прогрессом», ты будешь на примусе жарить печень. Из печени будет выделяться жир. Чтобы он не выплескивался из крышки котелка на ходу катера, ты печень перевали в котелок и закрой его крышкой. Я так и сделал, поставив котелок на разожженный примус. Где то мину через 20 Иван снова усмехнулся, открой крышку и посмотри свою печень. Когда я  открыл крышку, то печени в котелке не обнаружил. Вместо печени  плескался рыбий жир, и в нем плавало несколько жалких ошметков от печени. Оказалось, что печень налимов процентов на 80 состояла из рыбьего жира.   Пить жир вместо ухи мы не стали, тем более, что в переднем люке катера у Ивана была заначка из пары банок консервированной оленины, одна из которых и послужила нам обедом.               
    На мое, не очень лестное воспоминание о налимах, отреагировал мой  друг, окончивший среднюю школу №1 г. Нарьян – Мара на три года раньше меня ( в 1955 г.), нынешний житель г.  Екатеринбурга  Рудольф Филиппов. Вот его письмо:
«Игорь. Прочитал про рыбалку. Мне понравилось, написано с полным  знанием предмета. Для меня много нового, так как у меня не было такого опыта рыбалки со стариками. Во время войны и несколько лет после её на берегу Качгортинской курьи,  в Захребетной и других местах на вешалах сушились невода. Иногда старики, не бывшие  на фронте, собирали нас помочь неводить, там же около этих неводов на берегу. Как правило, ловилась мелочь, в основном ерши. Порой и мне перепадало на ушицу. Удочки были плохие - самодельные с большими поплавками. Поэтому поклевок, как правило, мы не видели. Ловили с плотов, и похвастать хорошими уловами не могли, но все равно бегали на рыбалку.
   Уху из налима вам с Иваном нужно было готовить таким способом. В уху идет голова, хвост и нарезанная кусочками макса (печень), тогда уха получается отличная. Можно добавить и куски налима. Уху пить с максой отдельно. Присоленную немного охлажденную рыбу и оставшуюся максу отдельно. Налим хорошая рыба, в январе у неё будет нерест, а в феврале он будет клевать. Подледно он ловится очень просто. Для этого нужно иметь хороший и крепкий крючок. Чем больше, тем лучше. Грузило и крепкую леску. Чем хуже погода, тем лучше он ловится. Насаживай любую дохлую рыбу, хорошо идет килька, навага и он обязательно клюнет, не пройдет мимо. Налим любит  небольшие курейки или места возле русла. Поедешь в Н-Мар обязательно попробуй половить налимов, очень интересная рыбалка, можно снасти оставлять на ночь, но обязательно утеплить лунку. Кроме этого нужно иметь при себе багорик.»
      А вот воспоминание о необычной рыбалке моей бывшей одноклассницы, а ныне жены Нины Евстафьевны:  « Было  мне 12 лет, когда я в составе бригады сенокосчиков  совхоза заготавливала сено на лугах в 20 км от Нарьян – Мара,  около деревни Малая Сопка. Жили мы в деревянном бараке, стоявшем на берегу большого озера. Каждое утро  уходили на покос в луга. Дорога проходила по водоразделу, слева от которого располагалась низинка , залитая водой. Однажды, возвращаясь с работы домой,  мы обратили внимание на необычное состояние воды в ней. Она словно кипела. Подойдя поближе, мы увидели, что все  водное пространство заполнено рыбой. Это были щучки примерно 30 см длиной. Вероятно, весной вместе с водой зашли в низину щуки, выметали икру, а затем скатились в реку. На мелководье в прогретой воде из икринок выросли маленькие хищницы. Со временем вода из низины почти вся  ушла, жизненное пространство уменьшилось, и щуки забили тревогу. Они носились по воде вперед и назад, выпрыгивали из нее. Наш бригадир отправил двух человек в барак за ведрами. Когда их принесли, вся бригада, а было нас 12 человек, разулись до колена и полезли в воду. Вот это была рыбалка! Смех, крики, шум! Мы ловили щук голыми руками! Хищницы носились вокруг ног, иногда щекоча, а иногда и кусая их, выскальзывали из рук. Наконец-то все они оказались в наших ведрах!  Мокрые, грязные, веселые возвращались мы с рыбалки домой. А улов- 4 ведра стал хорошим подспорьем к нашей еде.
    Завершу воспоминания о рыбалке  тем, с чего начал – про ловлю семги.   
 Если в низовьях  и в среднем течении Печоры семгу ловили в основном неводами, то в верховьях ее, а также на  реках Карелии и Кольского полуострова главным орудием добычи семги являлся спиннинг с блесной. Наверное, по той причине, что ловить семгу рыболовам - любителям во времена СССР было запрещено, а поймать браконьера со спиннингом гораздо трудней, чем браконьера с сетью.  В те годы заядлым любителем до ловли семги был мой бывший однокурсник по университету Павел. В начале 80х годов я приехал в Ленинград в командировку и остановился у него. Вечером Павел угостил меня семгой, как он с гордостью заявил, собственного улова. На мой вопрос, где  ее поймал,  ответил следующей байкой:
« Я почти каждый год в конце августа езжу ловить семгу на одну из речек Карелии, впадающую в Белое море. Обычно еду один, но в этот год упросил  меня взять его с собой один знакомый доцент из Московского ВУЗа, никогда ранее семгу не ловивший. Высадившись с каботажного суденышка в устье речки, мы с рюкзаками за спиной и спиннингами в руках поднялись по руслу реки на десяток километров вверх в необитаемое место. Проведя с напарником инструктаж, как ловить рыбу на спиннинг и что делать, если вдруг появится рыбинспектор, я оставил его на том месте, а сам поднялся вверх по течению еще на пару верст.
После моего ухода, доцент сделал не менее десятка забросов блесны в реку, но все неудачно. Попробовал сменить место и блесну, но все с тем же результатом. Когда он   пошел к своему рюкзаку, чтобы еще раз сменить блесну, то заметил сидящего на пригорке мужичка.  Тот  подошел к нему и попросил, ну- ка покажи, какие еще у тебя есть блесны. После чего посоветовал, на какую из них попытать счастья.  На второй или третий заброс с новой блесной доценту, наконец- то, повезло. Он подтащил к берегу бурно сопротивляющуюся рыбину.   После чего бросился снимать ее с крючка. От волнения и привалившего  счастья руки у него дрожали, он не знал, как по надежней ухватить скользкую рыбину, чтобы из ее пасти вытащить якорек блесны. Дело кончилось тем, что освобожденная от крючка семга ушла в реку.
А мужик – добровольный консультант с досадой произнес: « Твою мать…, два часа на тебя впустую потратил. Ведь я рыбинспектор!! И хотел взять тебя с поличным.»
                Вот такое коллективное воспоминание получилось у меня о рыбалке.
    Пока писал вышеизложенное, вспомнил,  как ловили в 40 -50 годы прошлого века в низовьях Печоры навагу. Не дальневосточную малосъедобную навагу, которая  месяцами валяется сегодня в витринах рыбных магазинов не только России, но и Беларуси. А более мелкую, нежную и сочную навагу с Европейского полярного побережья России.
Промысловым ловом ее в устье Печоры занимались бригады рыболовецких колхозов в  суровые зимние времена, где то с января по май месяцы. Ловили ее неводами  подледно в любую погоду, и в метели – круговерти, когда света белого не видно, и в сорокоградусные морозы.  В военные и послевоенные годы занимались этим не только мужики, но и женщины.  Процесс ловли начинался с вырубки  пешнями и топорами во льду, который к тому времени  порой достигал   метровой толщины, большой проруби прямоугольной формы. Назывались такие проруби в те годы, если не изменяет мне память, ярданами.  Как написал Р. Филиппов,  слово "ярдан" - искаженное иордань, т.е. купель.
 В ярданы  опускали сети.
Через какое то время сеть в виде большущего мешка подымали и навагу из него черпали  специальными черпаками, разбрасывая ее по одной на снег. Либо сеть вытаскивали на лед, выбирали из нее навагу.    После того, как рыба на снегу от мороза закаменеет, ее укладывали в мешки. Мешки с рыбой укладывали в штабеля до прихода  из города или родного колхоза конского обоза ( с десяток лошадей, запряженных в сани – розвальни). Обозами навагу везли почти за сто верст в Нарьян – Мар и деревни Ненецкого округа, где в послевоенные голодные годы она  становилась на время ее лова одним из основных продуктов питания населения округа. Какую- то часть выловленной в округе наваги  отправляли самолетами в Архангельск и другие города России.
Жили бригады рыбаков наваги в условиях полярной ночи  зачастую в страшной тесноте, в так называемых промысловых избах, в которых кроме печи для приготовления пищи и сушки  обледеневшей за день рабочей одежды, стола для приема пищи и нар для сна   ничего не было. Из всех достижений цивилизации у них были только керосиновая лампа и фонарь летучая мышь.
   Жители редких поселений полярного побережья при ловле наваги для себя использовали  другой, менее трудоемкий способ добычи ее. С помощью бура или пешни делали лунку во льду и опускали в лунку шпагат (тонкую прочную нить) с маленьким грузилом и узелком на конце шпагата. Узелок предварительно окунали в растопленный жир, после чего замораживали так, чтобы на конце шпагата образовался небольшой шарик. Этот шарик выполнял роль крючка с наживкой современных удочек для подледного лова. При массовом подходе наваги к побережью, одна из них тут же заглатывала шарик.
Рыбаку оставалось, даже не снимая толстых  рукавиц из овчины, обшитых брезентом,  вытащить навагу с помощью шпагата из лунки,  выдернуть из ее пасти  шпагат с шариком, снова опустить его в лунку. И,……  через несколько секунд повторить эту операцию, чтобы выдернуть из лунки следующую навагу. Скорость такого способа лова достигала до 5 и более рыбин в минуту.
P.S. Сам я на зимнем промысле наваги, из-за малых  моих лет в те года, ни разу не был. Написал о зимней путине по промыслу наваги то немногое, что сохранила моя память из рассказов моего дяди И.В. Малышева, который не менее 2х раз за зиму бывал на этих промыслах как председатель  рыболовецкого колхоза им. Кирова деревни Тельвиска, что в 5 км от Нарьян –Мара. Написал потому, что героизм этих тружеников трудового фронта, похоже,  выпал из истории Ненецкого округа. В надежде, что среди  жителей Нарьян – Мара  найдутся живые свидетели трудовых подвигов тех лет, воспоминания которых помогут уточнить и дополнить написанное мной.