из романа "История одного рода"
8. Украина между двух огней.
На послание гетмана Мазепы, шведский король Карл отреагировал незамедлительно. Даже для него, человека удачливого и свято верившего в свою счастливую звезду и воинский талант, стало очевидным: растянутость коммуникаций, рельеф местности, а главное: беспрерывное противостояние казацким летучим отрядам в составе московской кавалерии, может истощить самую боеспособную армию.
Никто доподлинно не знает, что окончательно повлияло на решение шведского короля. Было ли это послание Мазепы, с предложением союза с королем в обмен на создание независимого государства под рукой Станислава Лещинского, ставленника шведов, или Карл XII принял решение, из-за политики «выжженной земли» проводимой царем Петром на пути его следования по русской земле? Или, были еще скрытые пружины, влияющие на решение короля? Вопросы до сих пор остались без ответа. Вернее, ответы, конечно нашлись. За триста лет российские и европейские историки, придумали уйму версий: иногда, полностью противоположных.
Сам царь Петр, потерпев немало поражений в начале Северной войны, усвоил одну истину: необъятные просторы земель Московии, могут уничтожить и поглотить любого врага.
Добившись поворота шведских войск на Украину, Петр торжествовал. Не обладая особенным военным талантом и природной скромностью, государь в победных реляциях, не скупился на славославие московским полкам, и себя лично, как главнокомандующего. Честно говоря, слава русскому оружию пришла немного позже, и шведы изрядно били стрельцов и солдат полков иноземного строя, пока не научили их воевать. А талант царя заключался в одном, очень нужном для него человеке – Борисе Шереметьеве. Тут уж ему очень повезло. Сей полководец, принадлежавший старой военной московской школе, громил врага, скромно потупив взор, терпеливо слушая, иногда абсурдные наставления самого царя. Именно пятидесятилетний Московский воевода принес своим воинским талантом стратега пресловутую славу «русскому оружию» и… и царю Петру. И все же умение, как бы сейчас сказали, попиариться, способствовало искусственному подъему, а, точнее, нагнетанию пафосного духа, что имело исключительный положительный эффект для поднятия уже боевого духа армии.
Награды сыпались на командный состав, а в Москве и любимом «Парадизе», то бишь, в С.-Петербурге было устроено несколько пиршеств и балов. При всем этом, неглупый царь Петр понимал, что направив Карла на Украину, он должен сосредоточить значительный перевес в живой силе, вооружении, и подтянуть резервы из центральных частей России, в том числе и два новгородских полка набранных Петром Апраскиным. Видимо, давал он себе отчет и в том, что на самой Украине было все, очень даже неспокойно.
Три века русские историки рассказывают небылицы о некоем предательстве, представителями одного народа, представителей другого «братского» народа. Но в тот момент, ни о каких братских чувствах вообще не велось. Говорить обратное – значит сознательно подтасовывать факты и реальную действительность. Необходимость толкнула некогда Богдана Хмельницкого под руку Московии на условиях военного, неравного с самого начала, союза. Но разность внутреннего духа, культура, мышление свободолюбивого народа Украины (в то время в Московии уже в полной мере действовало крепостное право), частично различие веры и этнические противоречия, никак не способствовали братской искре между двумя государственными объединениями: точнее ее не было вовсе. Друг предает друга, с пафосом иногда читаем в истории Государства Российского, но, друзей-то небыло. Союзник предает союзника – этого в мире ешь полной ложкой без всякой анафемы и проклятий, причем в исторических исследованиях, непримиримых обвинителей Мазепы, это идет легким текстом-заставкой. Ну, например такая цитата:
«…В самой Польше магнаты потребовали от Августа II созвать сейм. И вот 2 июля 1701 г. в Варшаве открылся сейм. Примас Радзеевский, гетман Сапега и ряд магнатов потребовали от Августа вывести саксонские войска из Речи Посполитой и не призывать туда русские войска. Кое-кто уже готовил свержение короля Августа...
…Августу пришлось вывести саксонские войска из Польши. Петр тоже не спешил отправлять туда свои полки. Август, не мудрствуя лукаво, решил помириться с Карлом XII. Деликатную дипломатическую миссию он возложил на… свою любовницу графиню Аврору Кенигсмарк…».
Не слышно от российских историков слов предатель, изменник – все, как бы, так и должно быть. И это после того, как:
«Решение о начале Великой Северной войны Петр I, как и положено истинно русскому человеку, принял спьяну. Нет, нет, я не шучу и не ёрничаю! Июль 1698 г. царь встретил в Вене – осмотр достопримечательностей, балы, встречи с императором Священной Римской империи Леопольдом I – все это Петру уже поднадоело, и он засобирался в Венецию. Но 15 июля прибыл гонец из Москвы с вестью о стрелецком бунте. Царь спешно прощается с императором, и уже 19 июля он в дороге. Три дня царь скачет день и ночь, останавливаясь лишь для еды и смены лошадей. 22 июля он получает донесение о подавлении бунта. Теперь царь едет медленнее, но все равно спешит – ему не терпится заняться любимым делом: пытками и казнями. Но вот 31 июля Петр на целых три дня застревает в городе Рава-Русская недалеко от Львова. Причина уважительная – пьянка. Да еще с кем – с польским королем Августом II Сильным! Монархи пили вдвоем, не допускались даже толмачи. Именно в эти три дня и был заключен устный союз против Швеции. 4 августа «в знак взаимной приязни», как пишут мэтры от истории, а я думаю, еще не протрезвев, царь и король обменялись гардеробом…».
В результате столь дружеских излияний и договора, «…прибыв 8 марта в столицу, Петр Алексеевич распорядился выслать в Лифляндию 19 полков под началом князя Никиты Ивановича Репнина. Они соединились с саксонским фельдмаршалом».
Несмотря на заключенный договор, пусть и устный: остальное, нужно думать доделали дипломаты, и столь широкий жест со стороны царя Петра, король Август после поражения попросту «забыл договор» и: «решил помириться с Карлом XII». Отчего бы и нет, если при переправе через Западную Двину Карла XII он потерял 1000 саксонцев: При этом, надо полагать, наблюдая: «Хитрый Репнин вовремя начал отход и без особых потерь провел полки через Друю и Опочку к Пскову. Там он 15 августа соединился с Шереметевым».
Отдаю должное автору, в юморе ему не откажешь: этакое безнаказанное похлопывание по попке царя-пьяницы, которому не терпится: «заняться любимым делом: пытками и казнями». «Хитрый Репнин» – всего лишь «хитрый». Нет! Не трус, не предатель, изменивший долгу и договору и оставивший саксонцев самих разбираться со шведами сам на сам, он просто «начал отход и без особых потерь провел полки через Друю и Опочку к Пскову».
Такого благодушия, конечно, нет к изменнику Мазепе. Ну, как же? То ведь «монархи на равных» – они могут и договор нарушить и послать, куда подальше друг дружку, а тут «холоп государев», который себя, как и весь народ в холопы не записывал – записали их московские цари в таковые, вероломно нарушив договор, подписанный на Переяславской Раде.
Читатель резонно может сказать: Время было такое. Да, было! Брат брата предавали, сын отца предавал, особенно, если касалось трона и наследования. Сами царедворцы продавали друг друга, наушничая и, наводя друг на дружку наветы. Руки по локоть в крови, как у самого царя Петра, так и его стольников. Жизней уничтожено, не меряно. Все старо, как мир, но раздуто, надуманно, испошлено, относительно Украины, как страны, которую Московия, то есть Россия всегда боялась. Все, насильственно устроенное в Украине в период империи – носило принудительный подневольный характер.
Надо думать московский царь Петр, хорошо понимал, что гетман, всего лишь союзник, которого он, конечно же, пытался сделать верноподданным слугой, а еще лучше генералом. Справедливости ради, отмечу: вначале Петр и не давил особо на Гетманщину, не желая спровоцировать вторую Руину, или, всеобщее восстание. Но, как уже говорилось: стояла задача увести шведа с территории Московии… так получилось – на территорию Украины.
Гетман Мазепа, верой и правдой служивший царю около 19 лет, вовсе не кривил душой, когда отписывал послания о предельно взрывоопасной ситуации на Гетманщине. В ответ на требование царя возглавить казацкие полки и бить неприятеля сзади и нападать на обозы, гетман отослал ему свое видение ситуации. Привожу ее с некоторыми сокращениями:
«Если я особой моей гетманской, оставя Украину, удалюсь, то вельми опасаюсь, дабы по сие время внутреннее между здешним непостоянным и малодушным народом не произошло возмущение…».
Мы понимаем, что сложившаяся ситуация и время диктовали Мазепе определенные условия, при которых царю подавался отзыв о всем украинском народе, такой, какой Петр мог воспринять и понять:
«Я у здешних, не только мало, но и никого так верного не имею, который бы сердцем и душой, вернее и радетельнее вашему царскому величеству по сей случай служил…».
Царь Петр и сам опасался, что прокламации Карла XII, расходясь по Украине, внесут смятение в умы украинцев.
В сентябре Карл уже подходил к пределам Украины; Шереметев и Меншиков с русским войском находились близ Стародуба, готовые встречать идущего на юг неприятеля.
Сам Петр, после победы под Лесной, готовился лично идти к своей армии. Головкин, по царскому приказанию, торопил гетмана письмами, побуждая идти к Стародубу со своими казаками на соединение с царскими силами. Мазепа вначале еще раз хотел отделаться от похода «хирагричной и головной болезнью и многодельствием», но, затем уже откровенно указал на опасность беспокойств в Украине.
«Уже теперь, – писал он к Меншикову, – по городам великими толпами ходят пьяницы, мужики по корчмам с ружьями вино насильно берут, бочки рубят и людей побивают. Из Лубен пишут, что там гуляки, напившись насильно взятым вином, убили до смерти арендатора и старшину чуть не убили. Мятеж разливается в Полтавском, Гадячском, Лубненском, Миргородском, Прилукском, Переяславльском полках... Стародубский полковник пишет, что в Стародубе сапожники и портные и весь черный народ напали на дом тамошнего войта с дубьем, отбили погреб, забрали закопанные в земле вина и в иных дворах побрали бочки с вином и, перепившись, побили до смерти пятьдесят жидов. В Мглине сотника до смерти приколотили и три дня в тюрьме держали: если бы товарищи, казаки его сотни, не освободили его, то он бы жив не остался; арендаторов хотели перебить, да они в лес ушли. В Черниговском полку сын генерального есаула насилу ушел от своевольников ночью со своим имуществом... В Гадяче гуляки и пьяницы учинили нападение на мой замок и хотели убить моего управителя и разграбить мои пожитки, но мещане не допустили. Отовсюду пишет ко мне городовая старшина и просит помощи против бунтовщиков. По берегу Днепра снуют шайки, одна в 800, другая человек в 1000, – все это русские люди, а главное, донцы. Над одной шайкой атаманом Перебий Нос, а над другой Молодец. Бродяги как вода плывут к ним отовсюду, и если я с войском удалюсь в Стародубский полк, то надобно опасаться, чтоб эти негодяи не сделали нечаянно нападения на города. Да и со стороны Сечи нельзя сказать, чтоб было безопасно. По этой-то причине полковники и старшина полковая с сотниками не желают похода к Стародубу и хоть явно мне в глаза не противятся монаршему указу, но заочно ропщут на меня, что я веду их в Стародубовщину, на крайнюю погибель их жен, детей и достояний. Если и теперь, когда я внутри Украины с войском, бродяги и чернь затевают бунты, то, что ж тогда, когда я с войском удалюсь? Начнут честных и богатых людей и пожитки их грабить. Будет ли это полезно интересам его царского величества?»
Послание было написано в ответ на настоятельное требование государя и Меншикова: идти навстречу Карлу XII.
Ситуация сложная, но казачество определилось: союз со шведами – единственно приемлемое решение.
Получивши письмо Мазепы, царские генералы и министры составили консилиум и решили, что б гетман назначил вместо себя наказного гетмана для оберегания внутренности Украины, а сам бы все-таки шел к главной армии. Вопрос стал ребром, более медлить нельзя.
Но совет в Гончаровке уже состоялся, и, выполняя волю казацкой старшины, гетман наряду с очередным посланием царю Петру и Меншикову о сложностях на Украине, отослал Быстрицкого к шведскому министру Пиперу с согласием на союз с королем Карлом. Принять такое решение было непросто: на то время уже 28 сентября произошло сражение возле белорусской деревни Лесной, при которой был уничтожен на две трети корпус Левенгаупта.
В ответ на послание гетмана о зреющей смуте украинцев, из царской ставки 10 октября пришло, сообщение, что Петр приказал воеводе Голицину с царскими ратными людьми, что были в Киеве и с «пристойною артиллерией» выдвинуться в середину Украины, чтобы не допустить в народе «шатости». От гетмана требовалось послать для выполнения этой же задачи казацкий отряд из разных полков своего регимента, а самому отправиться с остальным войском к Новгород-Северскому, расставить его по Десне и прибыть в ставку к фельдмаршалу на совет.
Такое рвение царя, когда-то отписавшего Мазепе, что «и десяти человек не можно дати, выкручивайся своими силами», было неприятным. Гетман попал в очень сложное положение. Во-первых: решение казацкой старшины не оставляло ему выбора – он обязан был его выполнять. Во-вторых – Быстрицкий уже в ставке Карла XII с согласием отложится от русского царя, в третьих – для некоторых колеблющихся полковников, которые участвовали на совете, но в октябре уже не очень активно отвечали на его послания, такое продвижение царских войск – было предельно вредным и влияло на них отрицательно.
Прав был гетман, когда пророчески вещал «товарыству» на совете, что многие предадут и продадут его и их помыслы.
Ну и передислокация остатков войск – нарушала его уже продуманную стратегию по присоединению к шведским войскам.
Правда, при всех этих требованиях, царь Петр успокаивал Мазепу в отношении угрозы со стороны Станислава Лещинского, опровергая слухи о готовящемся походе польского короля в Украину. «Нам доподлинно известно, что Станислав находится еще Мариенбурге и ранее конца октября не выступит из Пруссии». Но понятно, что эта «забота» московского царя уже была мало интересна.
Анализируя сложную обстановку, в которой очутилась Украина и сам гетман, мне непонятны абсолютно несправедливые слова, ученого-историка Н.И. Павленко. Он пишет:
«Иван Степанович Мазепа принадлежал к числу тех людей, для которых не было ничего святого. В нем в одном сосредотачивались едва ли не все пороки человеческой натуры: подозрительность и скрытность, надменность и алчность, крайний эгоизм и мстительность, коварство и жестокость, любострастие и трусость. В случае надобности он умел под личиной покорности скрывать злобу, ловко плести интриги, мог быть беспредельно подобострастным, внешне покладистым».
Боже, какой непримиримый портрет. Но я могу отнести его ко всем «птенцам гнезда Петрова». Меншиков, Голицын, Долгорукий, Шеин, сам Петр, имели качества более ужасные, чем указано историком.
И как вам, наконец, такой пассаж:
«Александр Данилович Меншиков принадлежал к числу тех людей, для которых не было ничего святого. В нем в одном сосредотачивались едва ли не все пороки человеческой натуры: подозрительность и скрытность, надменность и алчность, крайний эгоизм и мстительность, коварство и жестокость, любострастие и трусость. В случае надобности он умел под личиной покорности скрывать злобу, ловко плести интриги, мог быть беспредельно подобострастным, внешне покладистым».
Разве это – не портрет Меншикова, к которому нужно было бы еще добавить: казнокрад космического масштаба, жесточайшая личность и пьяница? Павленко написал шаблон портрета: нужно только подставлять имена и фамилии всей московской, а затем Российской «аристократии», начиная с Петра и заканчивая, Николаем Первым, а можно и, вовсе, Вторым.
Время, точнее эпоха выживания, не делала человека того периода сердобольным и добрым. Последние, если и были: считались слабыми людьми и становились рабами. Но, даже и в их среде велась борьба за выживание. Ну, а акулы – те цинично пожирали друг друга, используя лживых историков, обеляющих одних и очерняющих других. «Радетель» «славы российской», светлейший князь Меншиков не был предан анафеме за воровство и жестокость, а дожил до относительно глубокой старости в ссылке в Березове – это был жизненный результат мастера интриг и дворцовых заговоров. Столько, сколько присвоил, а точнее украл и награбил сей человек – не поддается разумному восприятию. Так что, как говорят юристы: «Правосудие не должно быть выборочным». Что касается гетмана Мазепы, то, здесь необходимо судить всю казацкую старшину, спровоцировавшую его на шаг ухода из-под Московии, которая, попросту захватила Украину, не соблюдая ни одного из пунктов договора Переяславской Рады 1654 года, да, и даже уже кабального договора 1659 года.
Петр простил предателей, которые ему бормотали наивные слова, что их обманул коварный Мазепа. Апостол, Сулима, Кандыба – истинные предатели дела освобождения страны от московского гнета, предатели и трусы.
Я перечитал почти все труды российских историков – объективного мало; надуманного – море. Могу остановиться на полемике, если эти господа от науки пожелают поспорить.
Нет, и с гетманом все не так просто: здесь сплошное «…с одной стороны» и «… с другой стороны». Как не крути – он дитя своего времени, и я не ставлю целью рисовать пушистого и невинного «раба Божия Ивана…». Нет! Но стремление к независимости от московского тирана для страны и народа, повторяю, не для себя (у него все было), а для страны – суть этого человека.
Пребывая в столь двойственном положении, Мазепа, тем не менее, медлил. Его дипломатия тоже раздвоилась – Украина оказалась между двух огней, а точнее в центре боевых действий двух мощнейших армий Европы того времени. Что делать? – этот вопрос задавал себе не только гетман, но и его близкое окружение. Каждый день – приносит новости, от которых голова шла кругом.
Чтобы избавить себя от подозрений, Мазепа отправил в октябре к царю, есаула Максимовича. Кроме просьбы «утвердить и отмежевать земли, скупленные им (Мазепой) у помещиков Рыльского уезда и дозволить населить их пришлыми вольными людьми»: понятно, что после такого ходатайства: мало кто мог заподозрить гетмана в намерении отложиться от Московии, умный политик преподнес царю Петру и 2000 червонцев. Государю они пришлись более, чем кстати, так как на любое победное завершение баталии он устраивал пиршественные застолья с пушечной стрельбой и фейерверками.
После победы Петра Апраскина над шведским генералом Либекером, 20 октября царь выехал из Смоленска в Украину.
Ситуация осложнилась, но казацкая старшина определилось: «союз со шведами» – единственно приемлемое решение.
Положение для Мазепы усугублялось тем, что основные казацкие силы были рассредоточены.
– Все! Если и была дорога назад – теперь ее нет! Мы должны отложиться от царя Петра! – слова были произнесены генеральным обозным Ломиковским гетману Ивану Мазепе.
Сидевшие рядом, генеральный писарь Филипп Орлик и сердюцкий полковник Чечел (Чегел), согласно закивали. На столе лежало послание Меншикова – он направлялся в Борзну, в которую сам Мазепа еще и не выезжал.
Тут же стоял кувшин с горилкой и три серебряных кружки. На оловянном подносе хлеб, несколько кусков нарезанного сала и пучок зеленого лука.
– То знаю! – коротко бросил гетман, и за столом воцарилось молчание.
Гнетущая тишина тянулась долго, время шло медленно. Ломиковский нетерпеливо вертел головой, но прервать думы гетмана не решался.
– Мало сил! – сказал вдруг гетман и взял со стола серебряную кружку наполовину налитую горилкой. Он пил долго и не спеша.
Чечел внимательно наблюдал за гетманом, а Ломиковский тоже потянулся за кружкой, но Филипп, взглядом остановил его, сказав вслух:
– У нас три компанейских, четыре сердюцких, Миргородский, Лубненский и Прилуцкий полки – сила немалая!
– Спутала Лесная все наши планы! – не слушая его, отреагировал Мазепа. – Основные четыре полка еще в Беларуси, два – на Правобережной Украине помогают этим чертовым польским союзникам Московии. – Он потер лоб, отгоняя головную боль. – И один на Дону борется с Булавиным!
Гетман глянул на Орлика, словно тот был виновен в том, что Стародубский, Черниговский, Нежинский и Переяславльский полки: в самый сложный момент для Родины – выполняли чуждую им работу.
– Батьку, с Правого Берега нетрудно будет присоединить Гдячский и Киевский полки.
– Мало! Очень мало! – поставив недопитую кружку на стол, выдохнул Иван Степанович. – Мы обещали королю Карлу до 20 тысяч казаков, а наберем едва ли пять.
– Батурин затворим и оставим два полка – с такими силами осаду можно выдержать месяц, а запасов там на год! – Предложил полковник Чечел.
– Знаю, что ты славный воин, но когда навалится вся армия царя Петра – крепость не выдержит. Оставим тебе четыре сердюцких и три компанейских полка. – Мазепа сделал паузу и опять отпил несколько глотков из кружки. – И даже припишем часть остальных полков. Батурин – наше сердце. Королю Карлу некуда будет деваться как поспешить с нами к столице Гетманщины. Захочет добавить 7000 казаков – поможет. Вернемся к вам на помощь уже со шведскими войсками, – завершил гетман, как отрезал. Его слово было последним.
– К шведам пойдем малыми силами? – вопрос прозвучал со стороны Ломиковского.
– Пока, малыми! Филипп, пиши запорожцам срочное послание. Проси помощи против царя! – глянул на генерального писаря гетман.
Орлику дважды повторять нет надобности. Кивнув, он тут же вышел в соседнюю комнату – кабинет ясновельможного гетмана. Через несколько минут вернулся с бумагой гусиными перьями и чернильницей.
«Его милости брату и товарищу, кошевому атаману Кость Гордиенко, от Войска Запорожского ясновельможного гетмана Ивана Мазепы послание о дружбе и помощи. Брат наш, ваша милость атаман Гордиенко, сообщаем, что в битве при деревеньке Лесной, был зничтожен на три четверти корпус Левенгаупта, в результате чего, шведский король Карл был выдавлен из Ромны и повернул в Украину на Батурин. Брат наш атаман выказывал нам раньше свое решительное неприятие к московскому царю Петру. Настало время объединить с королем Карлом силы, чтобы раз и навсегда сбросить гнет Московии. Король шведский слово крепкое дал в том, что будет создана на двух берегах Черниговское княжество с вольностями для народа, казацких полков и казаков Запорожской Сечи. Настал час поддержать короля Карла и отложиться от Московии. Выступаем из Батурина и ждем тебя с полками в месте, о котором сообчим нарочным посланником».
Послание было отправлено без промедления. Место, о котором указывал гетман, он пока и сам не знал, так как не знал, как будут разворачиваться события.
Уже на завтра, вместе с генеральным писарем и обозным он переехал в Борзну. Каждый день приносил все новые и новые известия и сообразно с ними, он и Орлик отсылали множество посланий и распоряжений полковникам, участникам совета в Гончаровке.
Быстрицкий вернулся из шведского обоза 21 октября и известил, что послание принято, и шведское войско должно подойти к Десне уже через день.
Племянник Войнаровский, отосланный к светлейшему 20 октября, вернулся от Меншикова 23-го, вернее, было бы сказать, что, передав послание гетмана, он ночью попросту сбежал: оставаться у Меншикова стало смертельно опасным. Он сообщил: тот с кавалерией расположился в местечке Горске на речке Снова и выражает озабоченность болезнью гетмана.
– Светлейший не очень доволен казаками! – продолжил племянник, уже сидя за столом, вместе с дядей и Орликом.
– Причина? – спросил Мазепа, подождав, пока Филипп разлил по кружкам медовуху.
– Казаки Прилуцкого, Миргородского и других полков волнуются – не хотят идти за Десну.
Гетман уже знал о недовольстве этих полков, ему пришло несколько депеш от полковников, поддержавших его на совете.
– Ну, не обижали б наших братив москали, то возможно небыло б и недовольства? – вопросительно глянул на Мазепу Орлик!
– То, правда! Московиты дерут носы и относятся к казакам с презрением, хотя именно казаки обескровили армию шведа, – кивнул племянник гетмана.
– Плохо, что обескровили, то нам зараз не наруку, но хорошо, что волнуются! Царь и его генералы не могут удержаться, чтобы не показать свое истинное лицо гнобителей! Пусть браты понимают, что несет Украине государь Петр, а нам легче будет найти союзников.
– Так, ясновельможный, – опять закивал Войнаровский.
– Ты чего бежал от светлейшего? – спросил вдруг гетман. – И обоз бросил и прислугу?
– Опасно стало! Слышал я, как один из офицеров другому сказывал: «Помилуй, Господи, этих людей, завтра они будут в кандалах!».
– Ладно, нечего засиживаться! Пылып, предупреди старшину – едем в Батурин.
– Когда?
– Немедля! Дожидаться в Борзне Александра Данилыча с кавалерией: нам, то не с руки.
Уже перед выездом, Анастас настоял, чтобы гетман выпил его настойку на травах.
– До нее ли сейчас? – уже в сенях вопросительно глянул Мазепа на грека.
– У вас, пане ясновельможный, на себя никогда нет времени! Я могу лечить ваши болести, если вы будете выполнят все мои… – он сделала паузу поднимая значение своих слов: – будете мне подчиняться!
– Ладно, давай! – чтобы сократить очередной поток речи словоохотливого лекаря, кивнул Мазепа. – Отчего горькая такая? – осушив чарку, скривился гетман.
– Хороший состав трав! – удовлетворенно хихикнул Анастас и потер руки.
– Чего это ты радуешься? – не понял гетман.
– Врач всегда смеется, когда больной правильно лечится!
Эта полузагадочная фраза так и осталась в эфире истории, и лишь со временем, историки-исследователи Украины смогли понять суть врача – грека Анастаса Галатианоса.
В Батурин прибыли к ночи этого же дня. Первым делом, Иван Степанович отправил царского полковника Анненкова с письмом к Меншикову с просьбой о прощении племянника Войнаровского, за то, что тот отбыл без ведома светлейшего, а его поступок назвал оплошностью. Понятно, что царский полковник, был отправлен под благовидным предлогом, чтобы не мешать гетману в его действиях.
Ночь была бурная. Гетман отдал массу приказов, а главный заключался в том, что Батурин он доверил полковнику Дмитрию Чечелу, есаулу немцу Кенигсену, знатоку пушечного дела, и сотнику Димитрию. С ними оставил четыре сердюцких полка: Чечела, Покотыло, Денисова и Максимовича и часть городских полков – Лубненского, Миргородского и Прилуцкого. Гетман не кривил душой перед оставленными в городе защитниками: они знали о замысле Мазепы и поддерживали его. Задача их: не сдавать город и дожидаться гетмана со шведским войском и королем Карлом, как он сам надеялся – через несколько дней.
– Тебе и Герцику доверяю казну и свое имущество! – отозвал в сторону гетман Орлика. – Знаешь, где находится. Вывезем ту часть, что не в схованке. Бери Герцика, Ломиковского и сотню лубненских казаков. Может статься, что будем покупать свою свободу, – не то пошутил, не то серьезно сказал Иван Степанович.
Филипп кивнул и отправился выполнять приказ. Генеральный писарь хорошо понимал, что часть «скарбныци» предназначена королю Карлу, постоянно нуждающемуся в деньгах. Он вспомнил послание гетмана, в котором тот писал шведскому королю, что если он выделит талляры, казацкое войско справит амуницию.
– Да-да! Даст король талляры! – пробормотал Орлик. – Хорошо, что часть берем, король способен и все съесть! – но, тут же выбросил эту мысль из головы: гетману виднее.
К утру все были готовы оставить Батурин. Казна заняла пять крытых возов и несколько телег, тщательно накрытых толстым войлоком. Монета золотая и серебряная, хранилась в бочонках, золотая и серебряная посуда, дорогое в каменьях оружие и множество золотых предметов с вправленными в них драгоценными и полудрагоценными камнями – бережно сложены в сундуки. Здесь же были мощи Св. Владимира, дорогие иконы в золотых и серебряных окладах, ну, а главная святыня… впрочем, о ней мы узнаем несколько позже.
Утром 24 октября Мазепа отправился из Батурина в Короп и. переночевав там, 25 октября переправился через речку Десну близ Оболони.
Вместе с гетманом к шведам перешли: генеральный обозный Ломиковский, генеральный судья Чуйкевич, генеральный писарь Орлик, генеральные есаулы Гамалея и Максимович, генеральный хорунжий Сулима, генеральный бунчужный Мирович, полковники: Миргородский – Апостол, прилуцкий – Горленко, Лубенский – Зеленский, Корсунский – Кандыба, Киевский – Мокиевский, компанейские – Андрияш, Балаган, Кожуховский, полковник сердюцкий Покотыло, бунчуковые товарищи, гетманские дворяне, канцеляристы. С гетманом были части Миргородского, Прилуцкого, Лубненского полков, три полка компанейские, один сердюцкий, хоругвь запорожцев. Это было очень мало – от всей Украины.
Ситуация с казаками была непростая. Старшина знала, что происходит: рядовое казачество – нет. Они считали, что гетман ведет их против неприятеля. С Мазепой переправилось от четырех до пяти тысяч человек. Другая часть, от 5000 до 6000, была оставлена на левом берегу Десны. В Батурине осталось примерно от 6000 до 8000 казаков: по некоторым данным 10000. Анализ Батуринской осады Меншиковым, дает право предположить, что защитников было от 4000 до 6000 человек.
Поскольку, многие казацкие полки заранее были разосланы на царскую службу в разные места, то получилось, что вместо 20000 готовых и вооруженных воинов, как надеялся Карл по обещаниям Мазепы, его новый союзник едва мог привести четверть обещанного.
Гетман рассчитывал на большую сознательность казаков, но он просчитался. Речь его была прострастна:
– «Мое мнение такое: когда король Шведский, всегда непобедимый, которого вся Европа уважает и боится, победит царя Российского и разрушит царство его, то мы по воле победителя, неминуемо будем причислены к Польше, и уже тут нет и не будет места договорам о наших правах и привилегиях. А если допустить царя московского выйти победителем, то уже лиха година придет к нам от самого того царя. Так что, остается нам, братья, из видных зол, которые нас окружают, выбрать меньшее, чтобы потомки наши, брошенные в рабство, проклятиями своими нас не вспоминали. Виделся я с обоими воюющими королями, Шведским и Польским, и все мастерство свое использовал перед ними, чтобы убедить первого о протекции и милости для Отчизны нашей от военных напастей и разрушений в будущей войне».
Да! Речь гетмана была продумана, но, наверное, не достаточно убедительна. В первую же ночь, часть казаков сбежало. Во вторую и третью – их количество увеличилось. Полковники, на которых лежала обязанность подготовить своих казаков к переходу к королю Карлу, отнеслись к этому легкомысленно: каждый был занят более важными, скорее всего, личными делами. Неуспех дела гетмана Мазепы заключался, прежде всего, в плохой информированности не только казаков, но и «посполитства» о целях отсоединения от Московии, и в этом основную отрицательную роль сыграли полковники, вынудившие его пойти на этот шаг, а, затем, предавшие и повинившиеся перед царем.
Переправившись через Десну, гетман послал обозного Ломиковского и Филиппа Орлика к передовому шведскому посту из двух драгунских полков. Они квартировали в деревне Орловка. Именно здесь, произошло то, что спутало не только планы гетмана Мазепы и оставило Батурин без обещанной помощи, но повлияло и на ход войны.
Командиры шведских драгунских полков Гильем и Гилленкрок, не знали о переговорах короля с казаками и, заподозрив тех в уловке, задержали на долгих три дня. Шведский король имел одну, отрицательно сказывающуюся на всем ходе военной кампании, особенность: он никогда не делился своими планами с генералами. К этой его особенности я еще вернусь, а пока… А, пока шло выяснение ситуации и обмен депешами с Карлом XII – было потеряно очень дорогое время.
Гильем задержал Мазепу до 28 октября. Это негативно сказалось и на личном составе полков гетмана. Непонятное отношение шведов было расценено казаками, как «недружественное»: и, все чаще звучали слова «зрада». Когда Мазепа решил привести к присяге свое войско на союз со шведами с целью освобождения Украины, он увидел, что многие просто сбежали. Спасли положение, подошедшие казаки от Константина Гордиенко: по одним данным 4000 человек, по другим – 3000. Это было весьма существенно, потому, что у самого гетмана оказалось, опять-таки, по одним данным 1500 казаков, по другим 4000. Здесь сделаю оговорку! Некоторые российские историки пишут, что запорожцы почти в одно время с Мазепой, количеством 3000 человек, влились в шведское войско, другие (Сергей Павленко), что только в апреле 1709 года была достигнута договоренность с наказным атаманом Гордиенко и Сечь, фактически поддержала Мазепу против царя Петра. Вырисовывается следующая картина: часть запорожцев: примерно два полка, перешли вместе с гетманом; остальная, большая часть от трех, до четырех полков – присоединилась позднее. Поскольку в это время не происходило сколько-нибудь серьезных сражений, я не буду досконально изучать эту тему: роман это позволяет.
Но вопрос все же задам от имени читателя: почему приводятся столь различные цифры? Причина одна: вся история Северной войны – это сплошной апофеоз «русской доблести» и царю Петру. Перевирание фактов и откровенная подделка донесений, уже в более позднее время, ввели множество неточностей и породили массу загадок. На фоне поражений и побед: по первым фактам рождались мистификации и масса оправдательных, я бы сказал даже патриотичных причин, по вторым – бездна словоблудия, далекого от реальности. Царь Петр сам приложил к этому руку победными реляциями мало значащих стычек, превратившихся позднее в единый гениально задуманный Шереметьевым план разгрома захватчиков, принятый царем в Жолкве. В то же время царь, творя зверства и циничные непотребства в Речи Посполитой и Беларуси, себя захватчиком, конечно же не считал.
К королю Мазепа попал 29 октября. Вначале, расстроенный малым количеством казаков, Карл постепенно успокоился и благосклонно выслушал умную продуманную речь гетмана. Его окружали знатнейшие вельможи и военачальники, с уважением отнесшиеся к известному правителю Украины. Среди них были адъютант короля Станислав Понятовский и канцлер граф Пипер, руководивший переговорами со шведской стороны. По знаку Мазепы внесли два знамени и символ власти – бунчук и булаву. Разговаривали король и гетман: первый – стоя, из уважения к его возрасту, второй – сидя. Беседа длилась долгих три часа, и оставила взаимное удовлетворение обеих сторон. Карл XII, наслышанный об учености гетмана Мазепы, был покорен его шармом и умением вести беседу. Хороший латинский язык, умение с юмором подавать некоторые моменты из жизни казаков и русского окружения царя, понимание этикета: все это расположило шведского короля к правителю Украины.
Вот что пишет пастор Иоганн Вендель Бардильи, присутствовавший вместе со своим патроном принцем Вюртембергским – Максимилианом Эммануэлем, сопровождавшим в походах Карда XII:
«Он был среднего роста, худой, волосы зачесаны по польскому подобию. И хотя имел 60 лет, в нем было много огня и амбиций способных на большие дела».
Вопрос возраста гетмана Мазепы – вопрос спорный, он, видимо уже был под 77 лет (есть убедительные доказательства исследователя-ученого В. Радовского), но огонь в глазах, энергичность и деятельность, были присущи ему и в этом жизненном веке.
Ивана Степановича с частью казацкой старшины пригласили к королю на обед. Для прочих казаков было накрыто два больших стола, а часть обедали у графа Пипера и генерала Реншильда.
Обед состоялся в резиденции короля и представлял собой не столько обилие, сколько разнообразие блюд.
– Ваше величество, понимает, что разбросанность наших войск, не позволила сосредоточить обещанное количество казаков, но Батурин, поспеши мы к нему, вольет в казацкое войско 6000-7000 опытных воинов. Вместе с теми, что пришли со мной – это 12000 человек. Для успеха дела вашего величества, я готов помочь и казной.
Последние слова были сказаны негромко, только для короля. Их слышали лишь Орлик, сидевший по правую руку от гетмана и Иван Ломиковский, расположившийся сразу за ним. Со шведской стороны слова гетмана дошли не только до короля Карла, но и генерала Гилленкрока, с начальником охраны кавалером де Летри. Последний получал от генерал-квартирмейстера указание: усилить к ночи караулы и присмотреть за казаками, часть из которых, особенно запорожцы, будучи приглашенными обедать к генералу Реншильду, вели себя очень свободно.
У шведского короля при известии о казаках в Батурине, зажглись в глазах огоньки, а при словах о деньгах, он и вовсе довольно закивал. Денег ему, как всегда не хватало, и стоял вопрос о новом займе. Но Карл не только поблагодарил кивком правителя Украины. Прищурившись, так он всегда делал, когда хотел сообщить нечто, составляющее тайну, он тоже негромко произнес:
– Некто, не буду называть имени, сообщил, вернее сообщила мне, что Станислав Лещинский знает доподлинно о вашем сыне, ясновельможный гетман.
Мазепа насторожился, но промолчал, ожидая, что скажет король дальше. Но Карл был не только самоуверенным человеком, но и умным и наблюдательным. Он, молча смотрел на Мазепу, в свою очередь, ожидая его реакцию, и гетман счел за вежливое уточнить:
– Ваше величество имеет в виду слухи, которых множество, но ни один не подтвердился?
– Не знаю, что вам, ясновельможный гетман, ведомо, но думаю, вы имеете в виду сведения княгини Дольской? – поинтересовался король, беря в руки кубок с вином.
Мазепа утвердительно кивнул, и тоже, подняв кубок, ответил лаконично:
– Да, ее светлейшиство!
– Нет! Мне известно это от самого Стася! – назвал Карл уменьшительным именем короля Речи Посполитой. – Я встречался с ним после этого известия и хочу рассказать кое-что, вам, мой друг! – Положительно, этот семидесятилетний с лишним правитель Украины, ему нравился все больше. Король понимал, как непросто было принимать решение столь известному боевыми и дипломатическими достижениями, человеку-легенде. Как непросто было ему уйти из-под разрушительной опеки Московии. Он много раз слышал о нем от польских магнатов, много раз сталкивался на поле боя противниками, и сейчас с трудом верил, что убеленный сединами, гетман сидит с ним за одним столом, с ним королем Швеции. И не просто сидит, а запросто предлагает денежную помощь.
Карл внимательно, но, не нарушая этикета, разглядывал гетмана, а тот молчал, ожидая, что еще скажет король.
– Станислав и мне до конца всего не поведал, но намекнул, что у вас есть сын, о котором вы ничего не знаете!
Слова, словно гром среди ясного неба. Мазепа посмотрел на говорившего, но ум его не принял эту информацию.
– Много, очень много легенд ходит по Украине и Речи Посполитой! Мои агенты исколесили эти земли вдоль и поперек: ни одна из них не подтвердилась! – с горечью ответил он. – О сыне я ничего не знаю. Была дочь, был сын, да прибрал Господь их души. Я даже не могу найти уже взрослых, приемных детей, от моей покойной жены Анны, не то, что говорить о кровном дитяти! Пропали во время погрома Палием – Мазепинцев. Возможно в неволе томятся, возможно, выполняя волю Анны, схоронились навсегда и от меня.
– Понимаю! – кивнул король. – Я узнаю больше, друг мой! А когда узнаю – донесу сразу тебе!
– Буду признателен вашему величеству – вы нашли во мне преданного союзника и слугу.
Гетман Мазепа был прагматик – этому учила вся его долгая, полная опасностей и неожиданностей жизнь. Он понял, что король знает, возможно, больше, но до поры до времени не говорит об этом. – Подождем! – констатировал мысленно Мазепа, а вслух добавил к уже сказанному:
– Ради победы над московским царем, я казны не пожалею.
В свою очередь шведский король никогда не слыл скупердяем и не зарился на чужое добро, и по должному оценил готовность Мазепы предоставить ему денежную помощь. – Умный и нежадный – настоящий правитель! – отметил он в уме. – Я помогу ему найти наследника.
Гетман не знал намерений нового союзника, но очень надеялся на его порядочность и умение держать слово.
Дальнейшая беседа потекла о некоторых частностях договора. Карл был не против создания Черниговского княжества под вассалитетом Речи Посполитой. Несколько раз они возвращались к особенностям понятия вассалитет. Вассал – не раб, это четко прозвучало в словах гетмана, прозвучало твердо, как основное условие союза и это было принято королем Карлом XII.
Неприятный инцидент с запорожскими казаками, несколько омрачил обед у генерала Реншильда. Напившись, запорожцы начали бузить за столом, а на веское замечание, как указывает один из источников, попросту убили того, кто осмелился им указывать. Реакция со стороны шведов была сдержанная, они проглотили это, не потребовав наказания винновых – и правильно сделали. Распрощались новые союзники тепло. Первая холодность и разочарование количеством приведенных Мазепой казаков, были полностью восполнены возникшим взаимопониманием и тем денежным взносом, которым умный гетман, вынужден был компенсировать необязательность своих братьев-казаков. Когда гетман уезжал от короля заиграли трубы – почет и уважение были полностью соблюдены.
Король после обеда отбыл отдыхать, а еще через два часа отослал де Летри срочно найти Робинсона.
О чем они говорили: король и его шпион – знали только они, но после разговора, Густав Робинсон с верительной грамотой на дипломата графа Свена Йохана де Дотти, в сопровождении пяти драгун, отбыл ко двору Станислава Лещинского.
К сожалению, церемонии в шведском лагере, без которых обойтись было сложно, забрали время, за которое, воспользовавшись некоторой неразберихой в главной ставке, можно было нанести ряд ударов по разрозненным войскам царя Петра и казакам, оставшимся ему верными.
Помощь Батурину – это обещал Мазепа соратникам, оставшимся в крепости, так и не поступила. Не поступила не потому, что король не желал ее предоставить – были допущены ошибки, а главное упущено время, то есть те три дня, которые Мазепа с казаками потратили попусту в ожидании аудиенции.
Только 31 октября «шведское войско, немного отдохнув в Горках и окрестных селах от изнурительного продвижения по Новгород-Северщине, собралось для решительного марш-броска к гетманской столице. Ускорилось это решение и оперативным сообщением о движении корпуса Меншикова. Еще 30 октября, после неудачной попытки переправиться возле Комани, Карл ХІІ приказал вечером строить мосты вблизи Мезина, но ударил мороз. На следующее утро на месте вероятной переправы шведов против них было выставлено 8 пушек и 4 русских батальона генерала Гордона. Шведы на обрывистом берегу поставили 28 пушек в три ряда. Их огонь был настолько плотным, что на противоположном равнинном берегу, как свидетельствует тогдашний источник, «только один человек, а в четыре человека стать невозможно от неприятельской стрельбы». – пишет Сергей Павленко.
31 октября шведам с помощью казаков Мазепы на нескольких плотах удалось начать переправлять на другой берег по 15 – 20 человек. Когда россияне атаковали, на другой стороне уже было 200 вестанладцев и 400 финляндцев. Захватив участок побережья, они предприняли штыковую атаку на русских пехотинцев, но безрезультатно. Трижды пытались они сбросить противника в воду, но безуспешно. Обе стороны понесли ощутимые потери: россияне потеряли ранеными и убитыми около 1600 стрельцов, а шведы – около 2000 человек. Армия Карла ХІІ расширила захваченный плацдарм, и переправа ускорилась.
Узнав об этом, Петр срочно шлет депешу Меншикову поторопиться с захватом и уничтожением Батурина.
К сожалению, успехи шведской армии уже не могли повлиять на судьбу столицы Гетманщины. Три дня промедления, как и ряд других, казалось бы мало значимых событий – решили исход всей Северной войны.
Поступи вовремя помощь Батурину, Карл, пополнил бы свой арсенал 70 пушками и почти неограниченным количеством пороха. Продовольствие, которого у него не было, но было в изобилии в столице, смогло бы откормить отощавших шведов, ну и главное: он увеличил бы казацкое войско почти втрое, останься столица Гетманщины, по-прежнему сердцем Левобережья: казацкое войско пополнилось бы новыми силами. Была бы тогда Полтавская битва, и какой был ее исход?.. Вопрос без ответа!..
Глядя на то, что происходит, гетман, не мешкая, 30 октября отправляет послание полковнику Стародубскому с разъяснением ситуации, но этого так мало, а большего сделать, было не в его силах.
продолжение следует