А вы знаете, почему наша огромная Вселенная расширяется? От одиночества. Подождите удивляться, тем более что это придумал какой-то Астроном.
Астроном жил в городе Нигдельсбурге и с детства любил только небо. Ночами он не спал, и всё время глядел в свою большую трубу, размышляя о чём-то. Днём он тоже почти не спал, а только писал какие-то отчёты наблюдений, поэтому лицо его было белее снега, кроме кенгурячих синих сумок под глазами и небольшой позеленелости в области висков.
Однажды, во времена, когда Солнце едва только начало припекать, примерно градусов десять по Цельсию назад, Астроном вышел из своей пыльной комнатёнки на прогулку в Городской парк.
Вы уж пожалуйста не обижайтесь, но я спешу и вынужден описывать только самое-самое важное в этой истории. Итак, Астроном купил мороженое и сел на лавочку. Немного подумав, он принялся за свой пломбир. День обещал быть удачным…
Ах да! Я совсем забыл один момент! Вы верно подумали, что Астроном – это профессия нашего героя? А вот и нет. Дело в том, что родители Астронома до переезда были образцово-показательными новыми советскими интеллигентами и назвали сына новомодным имечком. Поэтому филолог по образованию двадцати восьми лет от роду называется Астрономом Фёдоровичем и по ночам глядит в трубу, потому как имя его есть форма, стакан. Вот налили в этот стакан филологической воды, а он всё равно астроном! А всё потому, что в Советском Союзе делали лучшие в мире стаканы. Их даже считали в Европе хрусталём и скупали тоннами, по традиции – за копейки. Но да речь не об этом.
Прикончив мороженое, Астроном ещё немного побыл в себе и только спустя полчаса начал с любопытством озираться по сторонам. По сторонам были как минимум ещё три лавочки и несколько деревьев. И люди. Много людей. Они перетекали как кисель, одни дико и показно радуясь, другие мрачно и так же показно хмурясь, третьи – жуя жвачку.
Но была в этой толпе одна юбка. Белая юбка до колен, с небольшим зелёным узором. Она чем-то манила, тянула Астронома за собой. Астроном не выдержал и пошёл за ней. Новоиспечённый Ромео был уверен в успехе как никогда, несмотря на то, что уверенность эта вовсе не была подкреплена фактически.
Хозяйка юбки оказалась на вид не менее интересной, и по сравнению с самой юбкой, выглядела она довольно властно, всем своим видом показывая, что она суть высшая инстанция, обойти которую никак не удастся.
В сердце Астронома попал маленький уголёк. Небольшой замысел, шутейная закваска. И он заговорил с высшей инстанцией… Как сказать, заговорил… Он вполне успешно начал, уже узнал её имя и вдруг ему стало смертельно неловко, потому как говорить было решительно не о чем.
На этом они расстались, а вы могли бы подумать, что их история тоже здесь и закончилась, но это не так. На следующий же день Астроном узнал, что Настя – хозяйка белой юбки – работает там же, где и он. Они стали часто видеться. В душе Астронома, совершенно незаметно не только для стороннего наблюдателя, но и для него самого, разгорелся уже небольшой пожарчик. Пламень страстей усердно маскировался под изящество тонкого флирта, не давая до поры до времени о себе знать.
Но вот, в один, как говориться, прекрасный день, завеса пала…
Начался этот день совместной прогулкой наших героев. У Астронома был очень продуманный план: он разложил день на несколько событий, превратив его в череду свиданий с короткими «передышками». Их ждали и ресторан, и кино, и танцы, да решительно всё, чем можно заняться в маленьком городке. Однако свершиться коварному плану Астронома было не дано.
Прогуливаясь по городу после просмотра фильма (то есть в буквально самом начале реализации проекта по укрощению Белой Юбки), Астроном и Настя, мило болтая, случайно набрели на какую-то публичную лекцию у стен местной библиотеки. Поскольку образ интеллектуальной особы Насте очень шёл, как она считала, то отказать себе в удовольствии прослушать какую бы то ни было лекцию Настя не могла.
Одетый в красивый дорогой костюм, лектор отчаянно махал руками, убеждая собравшуюся публику в чём-то и был очень похож на проповедующего среди вакханалий Апостола.
– «… это всё была лишняя трата времени! Что это? Наука? Это толчение воды в ступе! Даже с любовью… Ведь что такое любовь? Это определённая химическая реакция, характеризуемая выбросом адреналина в кровь. Лишите человека надпочечника и он не будет способен любить! В этой книге говорилось о голограмме, очень много сказано красивых слов – (а лектор держал в руках какую-то книгу) –, но автор сам не понимает о чём пишет! Какая голограмма? Какая предметность? Это же просто переложение математического метода Фурье в некоторые неприличные ему частности физики. Я прошу вас! Не вдохновляйтесь вещами, которых не понимаете!...»
Много ещё разных слов сказал Лектор. Настя слушала его с нескрываемым восхищением, Астроном тем временем скучал изо всех сил.
После лекции оставалось ещё немного времени в астрономовском расписании. Следующим пунктом было подкрепление естества в лучшем ресторане города, куда вполне можно было добраться пешком. Настя восторженно щебетала что-то про лектора и его великолепную лекцию, про то, как она понимает некоторые проблемы из поставленных и как она со всем этим согласна.
Аккуратно зевнув в сторону, Астроном подумал, как это людей всегда удивляют самые неудивительные вещи, вроде отсутствия чудесного спасения главного героя в фильме и его гибель, или рассуждения о том, что любви нет.
– «Позволь с ним не согласиться, – наконец начал Астроном, – ведь он сам опровергает свои слова. Он просит людей не вдохновляться непонятым, однако вдохновляет всех рассуждениями о химии любви. Он говорит, что мир, как голограмма – это только красочная метафора, однако всё что он говорил – одно большое допущение. Ведь выброс адреналина в кровь – это просто описание, не дающее ровно ничего, никакого знания о сути любви. Это практика. Это основа для инженера вторгнуться в любовь, её тайну, превратить любовь в инструмент. Мы строим, изобретаем, потому что говорим такие слова, как адреналин, протоны, электроны, атомы, молекулы… Но что это? Это допущение. Мы просто предположили, что есть какая-то невидимая никому штуковина и начали расчёты и даже построили в итоге космический корабль, но невидимая штуковина от этого не стала быть. Мы даём вещам имена, но вне этих имён вещей нет. Всё, всё что ты видишь вокруг выглядит не так, или лучше сказать никак не выглядит. Ты видишь только имена, тонкие оболочки информации, разделившие мир на вещи, за которыми кроется океан чего-то. Деревья, книги, столбы – всё это есть только у тебя в голове, всё это бытует в тех именах, которые ты воспроизводишь и чем больше имён ты знаешь, тем больше вещей тебя окружает. Да и сами в себе мы – что? Мы в себе – это только мысль. Бегущая строка в океане пустоты…»
Теперь заметно скучала Настя. Мой вам совет: никогда не пытайтесь заставить женщину думать. Вы можете открыть все законы мироздания, но она выставит вас дураком. Женщину не надо учить, её надо любить.
Настя молчала. Толи её обидело пренебрежение Астронома к её же блестящим рассуждениям, толи она просто не думала ничего, ведь так скучно и тяжело думать мысли, которых никогда не думала.
Через некоторое время, Астроном допустил ещё одну ошибку, ставшую для него роковой. Он слишком рано заговорил о своих чувствах…
Этой ночью герой так и не уснул. Свидание окончилось коротким разговором в ресторане, и с того времени до самого утра следующего дня, Астроном лежал с бутылкой на лавочке возле дома и смотрел на небо. На самом деле, ему всегда не везло с женщинами, однако в этот раз было почему-то особенно больно. Он даже подумывал о том, чтобы наложить на себя руки, но вдруг явственно представил, как исчезает эта «бегущая строка», «лучик света в тёмном царстве» и остаётся только пустота. И ему стало страшно от ощущения этой пустоты. Страшно от того, что внутри себя самого он был как посреди огромной тёмной комнаты и после отказа Насти он стал уменьшаться, выгорать, а тьмы в комнате стало больше.
Незаметно наступило утро. Из-за двери подъезда показалась небольшая голова, покрытая неопрятной копной чёрных волос. Голова с копной повертелась туда-сюда некоторое время и неуверенно начала движение в сторону почившего на лавке Астронома.
– Эй! – обладатель копны чёрной соломы осторожно ткнул грустного лежебоку в бок, – Эй, проснитесь!
– Чего ещё? – возмутился Астроном, хоть и сразу узнал мальчишку: то был соседский мальчуган, из не самой благополучной, курящей и сильно выпивающей семьи.
– Сигаретки не будет?
– У своих сопри. И не лезь ко мне.
– Мои на даче… – паренёк грустно смотрел в пол – Им дела нет до нас.
– Кого это «нас»? – перевернулся на бок лицом к мальчонке Астроном.
– Мы с братом здесь. Нам продуктов малость оставили. Как-то пытаемся перекантоваться.
Хорошо это или плохо, этично или неэтично, Астроном достал пачку и протянул её подростку. Ему вдруг стало очень жаль брошенных детишек, но помочь он не мог не только им, но и самому себе. Взрослый, некогда уверенный в себе мужчина, чувствовал себя ребёнком. Одиноким, таким же брошенным. Ему страшно захотелось к маме. Но мамы у Астронома давно уже не было…
Он подвинулся и предложил парню сесть рядом. Струи дыма выводили понемногу из детских душ совесть, чувства, мысли, жизнь, оставляя за собой только пустоту. Пустота не болит. Болит что-то, что может её видеть, что-то, от чего жжёт в переносице.
– А у вас что? Я вас никогда пьющим не видел. Случилось что-то?
– Просто так. Просто я немного подумал и вдруг понял, почему вселенная расширяется. Когда-то давно, Адам с Евой гуляли по Раю и всё у всех было хорошо. И весь рай вместе с Самим Богом, да всё на свете помещалось в точку. Потому что всё на свете любило друг друга, каждая частичка, каждая пылинка не могла расстаться с остальным миром, и, как твари Богом порождённые, все в Нём и пребывали. Человек прошёл по раю и раздал всему имена. И жили себе припеваючи. Бог раздал миру законы. Без законов мира нет. И один закон вовсе непонятный – чтоб не ели инжира с дерева в дальнем углу.
– Мне бабушка рассказывала. Помню. Там плод какой-то. Ещё змей был вроде…
– Ну ага. Он и совратил людей, чтоб съели. Совратил первой женщину. А уж та – мужа. Теперь смотри: если твою просьбу не выполняют, ты сильно рад?
– Ещё чего.
– Вот и весь мир так. Всё, что было разделено именем, обиделось и скукожилось, как предчувствующий опасность ёжик. Всё разбежалось, всё обиделось, всё обрело одиночество ссоры. Но мир бы уже помирился, если бы не одно но…
– Я нихрена не понимаю. Честно. – выдохнул подросток.
– И не надо. Но вот, помнишь, что человеку жена дана была из него самого?
– Ну да. Из ребра.
– Проблемы начались, когда людей стало много. Когда люди стали делить жён, выбирать их сами. И хотя для каждого из нас есть «плоть от плоти» нашей, специально для нас Богом приготовленная женщина, почти никогда не выбирал человек ту самую. Потому что страсть. Но обойти уготованное никак нельзя, по крайней мере, лучше не пытаться если не хочешь быть вовсе несчастным. Весь мир теперь без нас самих нам не интересен, поэтому говорить о сегодняшнем состоянии Вселенной бессмысленно без опоры на состояние человечества. А человечество же пребывает в одиночестве страсти и отдаляется от себя само в себе. Мы делаем разные вещи, даже спим в одной кровати, но ближе не становимся…
– Понятно. Вам бабу нужно – деловито стряхнул пепел на пол подросток.
– Ха! И то верно!
Они сидели до обеда на лавочке и беседовали. Обоим было нечего делать. Обоим никуда не надо было идти. Обоих нигде не ждали. Так зачем им вообще покидать тогда насиженную и обжитую уютную лавочку? Хотя подождите… Точно ли обоих никто не ждал?…
В обед из дома вышел заплаканный светловолосый мальчик лет шести в шортиках и мило заправленной в них немного грязной рубашке. Это был младший брат курящего подростка. Бессовестный старший брат забыл о нём в порывах саможаления.
Астроном едва не прослезился, погладил мальчика по голове и усадил на колени, пытаясь начать какую-нибудь утешительную историю, сказку, да хоть что-нибудь, но от жалости только ком впирался в стенки горла, не давая звукам прохода…
Ещё неделю Астроном пил. За всё это время он изменился так, что даже мне, любезные читатели, не сразу было возможно отыскать его среди множества жителей Нигдельсбурга. В трубу он больше не смотрел. Там итак всё ясно. Правда рождались иногда в голове Астронома поэтические строки, которые он немедленно записывал. Там было что-то про то, что Бог однажды помирит весь мир и всё пребывающее в ссоре, а огни страстей потушит живительной влагой любви, после чего пепел страсти обратится в удобрение для земли душ человеческих. Астроном был не самый верующий человек. Даже можно сказать «слегка верующий», однако такие вот обороты очень любил использовать.
В воскресение, как обычно, случилось чудо. Гуляя по городу, Астроном набрёл на открытый танцпол. Шла какая-то агрессивная дискотека. Уши болели. Ум мертвел. Сердце стонало.
Однако, Астронома теперь не останавливало ничто. Он пробрался в самый эпицентр сумасшествия и просто стоял, глазея на конвульсирующую в едином ритме толпу. Из толпы выделилась Красная Юбка. Астроному было решительно всё равно, хоть фиолетовая: он ни о чём не думал. Красная Юбка заговорила…
Не важны больше подробности. Перенесёмся на три дня вперёд, на набережную Нигдельсбурга. По ней идут себе под руку парочки. Среди них – ничем не примечательная пара из одного парня в джинсах и чёрной кофте и девушке в таких же вещах, только девичьих. Это Астроном и Настя. Как так получилось? Не знаю. Любят ли они друг друга? Хотелось бы верить. Просто ещё одна парочка гуляет по набережной Нигдельсбурга. А Вселенная продолжает расширяться…