ИСПАНСКАЯ КАПРИЗИЯ
Дон Жуан и Дон Иван
сели как-то на диван.
Говорит Жуан Ивану:
«Я б домогся Донну Анну,
так ведь ейный мужик
ей башку размозжит!
Ты ступай-ка, Ваня, к дону,
вымань-ка его из дому
и под Анькиным окном
старца шпагой протыкнём!»
Дон Иван об ту же пору
заскочил до Командору:
так и так, мол, Командор,
на два слова в колидор…
Дескать, Ваше Благородье!
Во саду ли в огороде,
аль ещё где Бог подаст,
приглашаем драться Вас
с благородным Дон Жуаном.
Шлёт поклоны тоже Вам он.
А пошто евоный пыл –
повод был, да я забыл!»
Да седому ль старичине
сумлеваться о причине?
Заорал он ровно зверь,
приоткрымши в спальню дверь:
«Гей, моя супруга Анна!
Вы себя ведёте странно!
Сколь у Вас сверх всяких мер
энтих самых кабальер?
То вчерась не вылезала
от бродяги Дон Сезара,
а теперча Дон Жуан
подсуперчил в том же Вам?!»
Выла Анна перед мужем:
«На фиг мне Жуанка нужен?
Душу бес мотай его!
Мне и Вас хватает – во!»
Но ответил муж сурово:
«О, прекрасная сеньора!
Каб не стервою была,
то себя бы поблюла!»
Через гордость командорску,
с ей полаявшися в доску,
тут побёг чинить он месть
за поруганную честь.
Стал Иван, мигнув желанно,
секундантом у Жуана.
А другой идальго,
по имени Виталька,
так себе, секельда, -
командоров секундант.
Лязг
шпаг:
шпок –
шпак.
Р-раз -
кровь:
в глаз,
в бровь,
в грудь,
в пуп –
будь
труп!
Оба ранетые сдуру.
Треск на всю Эстремадуру.
Бьются из последних сил…
Вот уж дон приткнулся к дону.
Но никто из них пардону
друг у дружки не просил.
А зевак тут привалило!
Скрозь чугунные перила
провздевают ноги, рыла,
жрут зефир и пьют кефир
и под треск дуэльной прыти
рассуждают об корриде,
вспоминают об Мадриде,
об инфанте Маргарите,
об реке Гвадалквивир.
Командор, боец достойный,
скрозь болезненные стоны
головою пошатал,
испустил маленько духа
и сопернику на ухо
благородно прошептал:
«Чую, паря, нам обоим,
увлечась смертельным боем,
предстоит сейчас хана.
Мне-то ладно: я уж старый,
от жены своей усталый.
Измотала страх она!
Как схоронют на погосте,
стану Каменным я Гостем,
стану дамочек пужать.
За тебя же мне обидно:
а тебе пошто обрыдло
свежим воздухом дышать?
Я в твои шальные годы
тож прошёл огни и воды,
плёл такие коверкоты -
только мать твою едрит!
От любовных похождений,
куртуазных услаждений,
тьмы бастардовых рождений
до сих пор трясёт Мадрид!
Всё же до тебя – куда нам!
По твоим могучим данным
тут не Аннам – круче дамам
захотится впась во грех!
Ты, соблазное явленье,
создан доннам на сумленье,
нам, донам, во иступленье
и дуэньям на сугрев.
Чем их Аннушка любезней?
Плюнь ты на неё и бес с ней!
От твоих любовных песней
жинке не уйти ничей.
Прёшь на шпагу на хрена ты?
От Севильи до Гренады
лучше пой ты серенады
в тихом сумраке ночей!
На мою ж седую старость
только Анка и осталась.
Вскорости я сам преставлюсь,
так на кой нам энтот бой?
Станем мы как прежде други,
вместо ног протянем руки
и никто во всей округе
не охает нас с тобой!»
Дон Жуан, парнишка дружный,
понял старика как нужно,
покабенился наружно,
растянул улыбкой рот,
сплюнул под каблук цигарку,
за подол схватил цыганку
и с душою наизнанку
припустился в хоровод.
И от хабанеры шалой
прошибает пот! Пожалуй,
не поддаст такого жару
даже лучшая из бань!
Под призывный звон гитары
и зеваки строют пары,
вспоминают танец старый -
благородный падеспань!