Рассказ
– Да вы живого фрица в глаза не видывали, похвальбуши! – Простодушно обронила мать, устанавливая блюдо рядом с поллитровкой. Отец в сердцах ладонью уцелевшей руки врезал по столу. Бутылка завалилась на салат, недоуменно булькнув.
Вышли на крыльцо. Майский ветерок овевал разгоряченные лица. Отец в одну затяжку сжег треть папиросы.
– В чем-то Ниночка права. – Произнес он. – Стреляешь, и часто не видишь в кого. Но первую свою встречу с врагом лицом к лицу я запомнил на всю жизнь!
Мне не исполнилось и семнадцати, как я напросился добровольцем на фронт. Окончил школу офицеров. Ускоренную, однако. А какой из меня командир? Пацан! Восемнадцать стукнуло, и айда на передовую. Приказывает мне раз комбат:
– Младший лейтенант Щепкин! Осмотреть траншеи на предмет отставших бойцов!
– Передисло-кация! – Злился я, обегая извилистые ходы сообщения. – Не врали бы, сказали прямо – отступление. Сколько можно пятиться?
Отец жадно прикурил новую папироску от окурка.
- И что же дальше? - Нетерпеливо поинтересовался Тихон.
- Слухай сюды, сынок! - Продолжил отец. - В окопах никого. Кинулся догонять своих. Близкая канонада подстегивала. В ложбине туман, как у бабушки в деревне. Она рано утром обычно пред иконой вставала на колени, а в тот момент молилась, наверно, за меня. Словно кто толкнул меня в спину. Не знаю: почему насторожился. Встал за одиноко стоящую березу. Вдруг из клубящийся дымки возник немец. Не человек, а глыбища, с тяжелым станковым пулеметом на плече. На черной пилотке поблескивала эмблема. Попадись такому в чистом поле – одни погоны по ветру летали бы! Немец торопко шёл к моей березе, собираясь, видимо, «пульнуть» вслед нашим. Я, пристроив автомат в развилке дерева, как завороженный вел врага дулом, а нажать на курок не смел. Правду говорят – трудно первый раз убивать. На щеках пулеметчика пылал румянец. Немец обогнул крону. Отец замолчал, желваки играли на скулах.
– Ты его всё-таки застрелил ? – Опять прервал Тихон затянувшуюся паузу.
– Нет, сынок! Немец отслонил ветки.
– Стой! – заорал я, отскочив. – Руки вверх! То есть хенде хох!
Лихорадочно вспоминаю, чему еще учили нас на ускоренных курсах?
А! Вспомнил! Шмон одному не производить! Отступил еще на шаг.
Верзила неестественно ласково улыбнулся. У меня аж мурашки по коже. До сих пор. Он медленно поднял руки с пулеметом над головой и аккуратно положил оружие в траву. Реакция боксера спасла меня: инстинктивно прыгнул в сторону от резкого взмаха фашиста. Словно ветерок прошелестел мимо уха, царапнув его. Полуметровые ножны маятником качались на поясе оккупанта. Со злости дал очередь поверх его головы. Пилотку с оловянным черепом как ветром сдуло. Не ожидал от себя подобной меткости. Лицо немца слилось с туманом.
– Бегом! – Скомандовал я. – Шнель, шнель! – Дав очередь ему под ноги.
В быстром темпе достигли пылящей колонны. На обочине – штабная машина. Комбат с полковником склонились над картой….
Пленный что-то резко им отвечал, полковник безнадежно махнул рукой:
– Расстрелять!
Я отвел пленного на опушку. Тот, сообразив в чём дело, рухнул на колени, хватаясь за полы моей шинели, забазлал напористо:
– Них шиссен, фюнф киндер! – Я подумал: врёт от страха - пять детей для немца много. Но он выхватил фото из внутреннего кармана, затряс перед моим лицом, рванул пук травы, словно рак клешней, и со слезным ревом начал жевать землю с корней. Казалось, чего проще нажать на курок, а я не мог.
Из леса показался сержант. Он двигался свободным маршрутом, вне основной колонны. Разведчик – решил я!
– Дяденька, убей эсэсовца! – Бросился к нему, протягивая ППШ, и не узнал своего голоса. Воин с загрубевшим лицом привычным движением сдернул с плеча карабин, прикладом с металлической набойкой с маху ударил пленного в висок. Тот завалился на бок, словно куль с соломой, булькнув, как сейчас наша бутылка.
Сержант, разделяя слова на слоги, выговорил, глянув на мои погоны. Лишь позже до меня дошел смысл фразы: «Пул-лю на нег-го ещё тр-ратить, лей-те-нант!».
– Почему без выстрелов? – осведомился полковник, не отрывая глаз от карты.
– Я его прикладом! – Слукавил я. – Патроны на него еще расходовать!
Полковник внимательно посмотрел на меня. Я выдержал взгляд. Лицо моё пылало.
– Молодец! А с виду не скажешь! – Наконец произнес полковник. – Можешь идти.
– Мерзкое это дело – война, сынок! – изрек отец, швырнув окурок в кадку с водой аж искры веером.
Да, сынок, запомнилась странная деталь. Перед поворотом дороги, догоняя своих, я оглянулся. Переваливаясь на ухабах, носатый автобус с красным крестом, видел, наверно, в кинохрониках,остановился возле поверженного пленного. Мёртвых не должна забирать санитарная машина!? В автобус сел и разведчик-заика. И «санитарка» почему-то попылила в сторону вражеской линии фронта!