Цветной код. Продолжение. Начало:
http://proza.ru/2014/01/10/148
* * *
3. Бред на санскрите.
В разгаре битвы, в лесу, в горном ущелье,
Посреди огромного тёмного моря, в гуще копий и стрел,
Когда спит, когда растерян, когда полон стыда,
Добрые дела, сделанные прежде человеком,
Защитите его!
Перевод с санскрита, сделанный
«автором атомной бомбы»
Джулиусом Робертом Оппенгеймером
За годы службы в советской армии я заметил: в каждой части есть любимая игра, которой офицеры предаются по окончании рабочего дня; в одних частях – это баскетбол, в других – футбол, волейбол, на курсах усовершенствования офицеров разведки – городки.
На нашем факультете академии такой избранной игрой был ручной мяч. Каждая учебная группа выставляла свою команду. В нашей вратарями «работали» трое слушателей, я – один из них.
Гандбол, или игра в ручной мяч, привлекая зрителей своей динамичностью, скрывает от них элемент садомазохизма вратарей.
Мяч, размером меньше футбольного и весом в полкирпича, прорвавшийся игрок мечет в падении; при этом расстояние между его рукой и вратарём – какой-то метр. Вратари гандбола шутят: главная задача – увернуться от мяча.
Иногда в начале игры вратаря специально избивают бросками в голову, живот и грудь, чтобы в дальнейшем тот шарахался в сторону. Судьи, заметив такое явление, наказывают агрессивную команду.
Конечно, на моей памяти нет случая, чтобы описанный выше приём против вратарей применялся у нас на факультете. Но варварской была сама площадка игрового поля. Она была посыпана красноватым песком с мелкими круглыми камешками.
Однажды во время очередного эпизода на одном таком камешке я поскользнулся и упал, угодив копчиком на другой такой же кругляш. Ушибленное место долго болело. К тому же, играя уже не вратарём, а полевым игроком, я умудрился ещё пару раз сесть на больное место. С годами на моём копчике образовался прочный мозоль, который, впрочем, меня до сих пор никак не беспокоил.
Сейчас, спустя сорок лет, Николай Иванович – мой лечащий врач, он же начальник отделения, вместе с немолодой, но вполне даже… помощницей, длинной стальной иглой пробивались через мой копчик к четвёртому (или пятому?) позвонку.
Несмотря на обещанные пятнадцать минут, процедура заняла времени больше часа, вконец измотав и моих мучителей, и меня.
После этой процедуры я, накачанный новокаином, блаженствовал на своей койке, а Николай Иванович усталым голосом убеждал меня вылежать хотя бы часа два и при этом понимать, что отсутствие боли не праздник, а всего лишь действие новокаина.
Такая операция называется новокаиновой блокадой. С интервалом в три-четыре дня врачи проделали на моём позвоночнике семь таких блокад. В результате я начал самостоятельно ходить сначала с костылём (очень удобном, с дугообразным прихватом в районе локтя), потом – с палочкой, и, наконец, совсем без «третьей ноги».
Аркадий пришёл в нашу палату, когда я лежал после первой блокады. Высокий, с залысинами на лбу и редкими светлыми усиками под большим с горбинкой носом, он казался совсем здоровым, и было неясно, что его сюда привело.
Мой сосед, имени которого я уже не помню, проживавший рядом с госпиталем, постоянно убегал домой, боясь потерять какой-то маленький бизнес. Но в тот день он был на месте. Про себя я прозвал его «бизнесменом»
В первый же день Аркадия повели на укол. Странный такой укол, после которого наш новичок больше часа непрерывно говорил что-то непонятное. Видно было, что он не в себе, что ему очень хочется говорить, и что ему кажется, будто он говорит разборчиво. Сначала это нас веселило, но вскоре обеспокоило.
«Бизнесмен» помог мне пристроиться к моему костылю, мы оставили говорящего Аркадия одного в палате и подошли к столику дежурной сестры.
- Там с этим новеньким, Аркадием, творится что-то неладное.
Сестра нас успокоила:
- Хохлов? Он тут лечится каждый год в это самое время. А что за укол, так и врач не знает. Это особенный больной, и ампулы для инъекций он приносит с собой. Идите ребята, реакция в норме, скоро пройдёт.
Теперь в палате нас стало трое, а четвёртая койка пустовала. Это мне показалось странным, так как соседние палаты, вмещавшие человек по двенадцать, были переполнены. Но Аркадий вдруг предсказал:
- Спорим, завтра здесь окажется парень в тельняшке и с серьгой в ухе?
Я усмехнулся:
- Тут половина госпиталя моряки, и у некоторых бывают серьги.
Предсказание Аркадия сбылось. Корчившегося от боли человека в тельняшке и с огромной серьгой в ухе привели на следующий день. Это был абсолютно лысый парень среднего роста и среднего возраста. Я бы дал ему лет под сорок. Определять его национальность я бы не взялся. В чертах его лица было что-то европейское и что-то от американского индейца. В Ташкенте у меня было много знакомых узбеков с европейскими чертами лица, но этот был совсем особенным.
- Леонид Игоревич! Опять радикулит?
Вот те на! Леонид? Да ещё Игоревич? Впрочем, у наших сибирских и дальневосточных народностей часто бывают славянские имена-отчества…
- Аркадий! Давно не виделись! Он, проклятый, опять скрутил.
- Так что ты хочешь? Радикулит – это не болезнь, это образ жизни!
- Философ! Тебя уже кололи? Ребята, он уже бредил на санскрите?
Аркадий подсел к новичку, и они начали что-то обсуждать шёпотом.
Ну, раз у них тайны – мешать не буду. Я приспособил к руке свой замечательный костыль и побрёл в курилку. Странный сё-таки этот новый пациент нашей палаты. Уже в курилке мне подумалось, что лицо Леонида Игоревича не то чтобы было гладко выбритым, а что оно вообще никогда не соприкасалось с бритвой.
Продолжение http://www.proza.ru/2014/01/12/184