Павел Шилов
Тайна инженера Ярышева
Рассказ
Жизнь Ивана Васильевича, как он высказывался среди друзей, была прекрасной, как никак, он был главный инженер льнокомбината. Конечно, все нити производства были в его руках. Директор только числился директор, а всю работу тянул он Иван Васильевич. Чего греха таить порой вздрагивало ретивое, но он вовремя мог приказать ему: ша парень - шалишь. И всё шло своим чередом. Директора менялись, уходили на повышение, он же никуда, прирос к своему месту будто влитый. Его не раз приглашали в министерство, предлагали должности, уговаривали, но всё безрезультатно. У него появилось одно изобретение, затем второе и третье. И вот его слава достигла Москвы. И на груди засверкали ордена и медали. Телевидение и радио, да и газеты вспомнили о нём. Газета (Правда) опубликовала на всю страницу очерк. Попасть в такую престижную газету, да ещё с портретом было не каждому по плечу. Он же достиг этой вершины своим многолетним трудом и смекалкой. Такое событие он хотел отметить с повышенным торжеством и пышностью, на которое был способен. Конечно, он не хотел чтобы его портрет был в газете, но надоедливый журналист убедил его в том, что это якобы не этично - очерк и вдруг без портрета. Теперь Груздев - Ярышев сожалел, что поступил опрометчиво. Уверен, что у Ярышева где-то есть знакомые и не дай Бог, что они вспомнят о его гибели и напишут в "Правду". Такой сценарий своей жизни он предугадать не мог. Слава, навалившаяся на него, ослепила его разум. И он уже ничего не мог с собой поделать. Да, по правде сказать, и не хотел, надеясь на авось, а вдруг пронесёт.
А май благоухал выпорхнувшим из земли разнотравьем, жужжанием насекомых, тёплыми дождями, которые с неисчерпаемой энергией выливались из небес, прогретые солнечными лучами.
Иван Васильевич вздыхал и думал про себя: по делам и честь, а как же иначе? Его воображение рисовало картину как он сидит среди близких и родных людей и впитывает в себя хорошие слова, сказанные за столом, а ведь не зря говорят, что у трезвого на уме, у пьяного на языке.
Он улыбался и плакал от счастья, и его не очень красивое лицо, испещрённое ямочками от угрей, светилось внутренней радостью. И когда друзья, как бы невзначай, заговаривали с ним: мол, неплохо бы и отметить награды, ведь ты так прогремел, аж, на всю страну.
- Потерпите, - говорил он, - скоро уже, не за горами, приедет сын Лёшка с женой, тогда милости прошу к моему шалашу. Уж вы приходите, не обижайте меня отказом. Я буду готовиться. А так что же? Пойдёмте ко мне и напьёмся, но это будет просто пьянка. Мне же хочется, чтобы всё было как в сказке.
Ярышев не чувствовал под собой ног. Он был среднего роста где-то метр семьдесят, но плотен. О таких говорят в народе - кремешок. В руках у него спорилось всё. Но если посмотреть в его синие глаза, можно было заметить, что в его душе есть какая-то заковыка, то есть тайна, которую он тщательно скрывает от всех, даже от жены и детей. Он носил длинные русые волосы, побитые сединой и чёрные очки за которыми прятались его чудные глаза. Женщины, заметив эти глаза, сходили с ума, но он не испытывал особого желания на флирт, и вскоре все успокоились. Жизнь вошла в спокойное русло.
В назначенный день, когда должно было случиться великое торжество, на улице его небольшого городка, где он проживал, появилась женщина с двумя молодыми мужчинами. Увидев их, Ивана Васильевича будто током ударило: она! Сердце захолонуло и упало до пят. Он схватился за него обеими руками, но оно ещё больше уходило куда-то в неизвестность. Ему казалось, что сейчас произойдёт для него самое страшное, то есть разорвётся его ретивое сердце, но этого не происходило. А трое, появившиеся на его улице, подходили всё ближе и ближе к его дому. Они шли очень медленно, разговаривая между собой. Сердце Ивана Васильевича захолонуло так, что ни о чём не хотел думать, а жуткая мысль сверлила и сверлила его мозг: "Неужели она - моя бывшая жена Верка, а это мои сыновья. Видать бухнула тогда двойню, но как она тогда выжила, ведь я сам в неё стрелял, промахнуться я не мог - расстояние было мизерное. Я всё рассказал немцам, даже о том, что это моя жена. И тогда один из фашистов, вытащив из кобуры пистолет, на чисто русском языке сказал мне: "Вот сам её и пристрелишь за великую любовь к тебе. Убьёшь её и её выпоротка. Понял русская свинья." Я онемел и не знал, что сказать на это кощунственное предложение, а сам подумал: "Может и действительно пристрелить её, чтоб не мучилась. Она примет смерть от любимого человека с радостью. Не помню, как нажал на спуск, и как грохнул злополучный выстрел, видел только, как моя Верка, схватившись за грудь, упала на груду тел, а этот фашист, улыбаясь и хлопая меня по плечу, твердил: "Гут" Было это на краю белорусской деревни. Видел я своими глазами, как, выгнанные из деревни бабы с плачем закопали ров, где успокоилась и моя Верка, а было ей тогда девятнадцать лет. Конечно, была она красавицей. Её толстая, русая коса спускалась ниже пояса. А что это были за глаза, губы. Немцы, увидев во всем обличье русскую красавицу, прямо сказать, обомлели, но я в это время ничего не понимал, что говорили мне немцы и полицаи, то и делал, видимо чем-то они меня накачали. Давно это было. Ох, как давно. Я уже успокоился, ведь с того света никто ещё не возвратился. Документы же у меня надёжные. Я взял их у убитого солдата, зная о том, что у него нет родителей и даже близких людей. Он детдомовец, и этим всё сказано. Я приехал в этот городишко сразу, как только сумел сбежать от немцев, ведь фактически война уже была закончена. И я надеялся, что меня никто не хватится, и никто не будет проверять. Так оно и вышло. Документы Ивана Ярышева помогли мне очень здорово. Я окончил институт и быстро пошёл по служебной лестнице. И вот достиг таких блестящих результатов, от которых голова идёт кругом. И всё было хорошо, если не душевная травма. Я думал, что со временем это пройдёт. Я искуплю свою вину перед Родиной и теми людьми, которые были расстреляны немцами. А это не много не мало - больше сотни. Они постоянно стоят перед моими глазами. Боже, почему я не умер в тот день!? Не нужно бы было всю жизнь мучиться".
Вскоре Иван Васильевич успокоился, сел в свою машину и поехал на станцию встречать сына. Дорога петляла по сосновому лесу. Было тепло и уютно. Светило ласковое, майское солнце. Птицы заливались на все голоса. Земля оттаяла от снежного покроя, готовая родить новую жизнь. Перед глазами стоял молодой журналист, который утверждал, что очерк должен быть только с портретом, хотя Ярышев сопротивлялся, предчувствуя беду, но в конце концов всё же согласился, и вот результат: кажется его бывшая жена Верка догадалась, что под фамилией Ярышев скрывается её бывший муж Егор Груздев, который предал её и партизанский отряд немцам. Правда, он уже не тот, но черты лица не сглазишь, не сотрёшь из памяти. Она и её двое сыновей крутились около его дома, боясь ошибиться в своих догадках. Ярышев, немного отвернув лицо в сторону, прошёл мимо, забыв о том, что с этой стороны на его шее находится шрам от ожога, полученного ещё в детстве, когда они баловались поджигами. Загоревшийся порох со спичками разорвал медную трубку, и огонь ударил ему по шее. Увидев этот шрам, Вера уже не сомневалась, что перед ней ей бывший муж Егор. Она стояла не в силах чего-то предпринять и осмыслить. Двери в дом закрылись, и из окон полилась весёлая музыка - знак великого торжества. Женщина не могла сдвинуться с места, её трясло и лихорадило. Сыновья в один голос спросили:
- Это он?
Мать качнула головой и горько заплакала. Грудь, где когда-то была рана, вдруг заныла, да так, что ей стало очень больно. Ей вспомнилось лицо мужа и наведённый ей в грудь пистолет, потом удар, грохот выстрела, и всё померкло. Очнулась она в землянке. Горела коптилка с фитилём, и около неё крутились медики. Пуля, выпущенная её разлюбезным Егором, прошла, не задев жизненно важных органов организма. И когда ночью пришли женщины послушать не раздаётся ли голос изо рва, засыпанного ими не совсем тщательно, услышали стон Веры. Быстро откопали её и перенесли в лес, где опытный хирург сделал женщине операцию, и она осталась жива. Конечно, Егор Груздев об этом не знал, да и мог ли он предугадать развитие таких событий. И, проезжая мимо их на своей машине, он не совсем был уверен, что это его Верка с сыновьями. Правда, интуитивно он чувствовал её, но потом отбросил все предчувствия и ударился в весёлый транс. "Быть такого не может, - решил он, - выстрел был надёжный. Это не Верка, я бы узнал её сразу, гуляй Иван, ты заслужил на это право. Ты такой, ты такой!". Он захлёбывался от волнения и счастья, охватившего его. Ему казалось, что его душа сейчас выскочит и полетит в поднебесье, где так хорошо птицам. Он забыл, что он Егор, да и не хотел об этом помнить, чтобы где-нибудь не сболтнуть свое настоящее имя и фамилию. Сколько лет прошло с тех грозных дней? И не Груздев он уже, а Ярышев. Груздев - это в прошлом. Он так сжился с этой фамилией, что и забыл о своей настоящей. Да и родителей давно уже нет. Отец погиб на фронте, мать умерла от голода. Была ещё сестра, но и та куда-то пропала. Так что главный инженер льнокомбината не особо-то и волновался, что его кто-то опознает, а если кто и опознает, он скажет, что взял фамилию убитого друга, который вынес его раненого с поля боя, а сам погиб.
Правда, и сын, за которым он съездил на станцию был Ярышев и жена его тоже была Ярышева. Ну, а как же иначе?
Уазик по песчаной дороге бежал быстро. Скоро и станция. Иван Васильевич слышал не только гудки поездов, но и грохот вагонов при сцепке. А время было уже далеко за полдень. И солнце, касаясь верхушек деревьев, золотило их. Причудливый и убаюкивающий лес дремал под действием тепла и света. Но Иван Васильевич или просто Егорка прелестей этого дня не видел. Перед ним почему-то воочию встал тот день сорок второго года. Огромный, выкопанный ров на краю сгоревшей деревни и кучка израненных партизан среди которых была и его Верка - первая любовь, по которой он сходил с ума и носившая под своим сердцем его ребёнка, он должен был вот-вот появиться на свет. Её несколько раз пытались отправить на большую землю, но всё как-то не получалось, то самолёт не прилетел, то был сбит немецкими истребителями.
Он нажал на тормоз, и машина встала, так как до прибытия поезда было ещё время, а ему ну никак не хотелось быть среди народа, потому что его многие знали. Воспоминания явившиеся, как бы спонтанно захлестнули душу, и сердце забилось учащённо. В голову ударила кровь.
Выйдя из машины, Иван Васильевич осмотрелся, что это именно то место, где был расстрел партизан. Вот и сгоревшая деревня, а там невдалеке виднеется обелиск партизанам, отдавшим жизнь за родину в годы Великой Отечественной войны. Конечно, Ярышев знал всех кого расстреляли, так как был не последним лицом в отряде, а командиром разведки. На обелиске красуется и его фамилия: командир разведки Егор Иванович Груздев и дата его рождения. Он, уходя от наседавших на него немцев, расстрелял весь боезапас, оставив гранату для себя, но воспользоваться ею не сумел. Немецкий снайпер перебил ему сначала правую руку, потом и левую, и он, истекая кровью, упал, так и не вытянув чеку гранаты. Немцы его немного подлечили, а потом совершили с ним остальное. И так он стал изменником Родины. Подойдя ближе, он заплакал и упал на то место, где когда-то был ров. Ему показалось, что слышит голоса партизан. Вот только свою жену Верку он не слышал, хотя и призывал и направлял свой слух, но всё было напрасно. Он так увлёкся, что позабыл зачем приехал. Приезд поезда отрезвил его. Егор Иванович Груздев (перейдём к его настоящей фамилии) поднял голову и увидел прибывающий на станцию пассажирский поезд. Он завёл мотор машины и вышел встречать сына. Вскоре они были уже у себя дома. И сразу начался пир. У него был свой дом, правда не очень большой, но и не маленький, где-то около ста квадратных метров чистой жилой площади, плюс вспомогательные пристройки. Груздев распорядился вытащить столы на улицу под яблони и там, не задыхаясь от жары: гулять, так гулять.
В это время его первая жена Вера с сыновьями стояли и наблюдали через бинокль за всеми, что происходит в доме Егора Груздева. Он, конечно, не знал, что за оградой его дома за ним наблюдают очень уж заинтересованно.
- Мама, это батя наш? - обратился старший сын Владимир к своей матери, - хорош гусь. Ну, да ладно разберёмся.
- Володя, а может не стоит, пусть он живёт. Тех людей уже не вернуть, - грустно сказала Вера Ивановна. - Он всё же твой отец.
-Нет, мама, таких, не прощают, - ответил Владимир. Он был капитан госбезопасности СССР. - Я пойду и заявлю об этом. А вы оставайтесь здесь.
Он ушёл и вскоре появился, но уже с двумя сотрудниками госбезопасности, которые были уверены, что это ошибка, Ярышев не может быть Груздевым, ведь о нём идёт такая слава по всей стране.
Люди в гражданской одежде подходили, и Егор Груздев понял - это за ним. Он выскочил из-за стола и побежал домой. Залез на чердак и вытащил из тайника пистолет "Вальтер". Они начали подниматься к нему на чердак. Егор передёрнул затвор. Патрон мягко вошёл в патронник. "Верка, Верка, ты всё же жива, я так рад за тебя. Ну, прощай и уже навсегда, - пронеслась мысль, - а ведь я почти не виноват в той трагедии, что произошла там, на краю сожжённой немцами деревни. Я был невменяем и не понимал, что я делаю. Но это уже не так важно. Мне никто не поверит, ведь я изменник Родины."
На чердаке появилась голова. Он понял, что это его сын от первого брака, а с ним видимо и госбезопасность. Медлить было нельзя, и он нажал на спуск. Грохот выстрела отрезвил гуляющих. Они встали и в недоумении вытянули шеи.
- Егор Груздев покончил с собой, - сказал представитель госбезопасности по району подполковник Владимир Тихомиров. - Я сожалею, что так произошло. Его нужно было судить как изменника, который предал свой партизанский отряд во время войны в сорок втором году. Сто двадцать партизан были расстреляны немцами.
В углу большой комнаты на втором этаже стоял большой сейф. Тихомиров приказал открыть его. И когда его открыли, из сейфа посыпались письма, адресованные ей, своей первой жене:
«Верочка, Верунчик, здравствуй. Я так тебя люблю. Годы летят, а в моей груди не утихает боль, что я натворил. Я своими руками убил свою жену и будущего ребёнка. Если б не было войны, ты понимаешь, как бы мы зажили с тобой, Верка! Ты же у меня, не женщина, а прелесть. Вот уж сколько лет прошло, но забыть тебя я не могу. У меня другая жена и другие дети, но ты - мой ангел, и забыть тебя, нет у меня сил. Боже, что же мне делать? Скоро я уйду в иной мир. Простишь ли ты меня, вот главный у меня к тебе вопрос.»
Прочитав первое письмо, Вера уткнулась лицом в ворох писем и горько заплакала.