Цветной код. Продолжение. Начало:
http://proza.ru/2014/01/10/143
* * *
2. Комиссия из Рейха.
Задача учёных – приспособить войну для науки.
Вернер Карл Гейзенберг
«Не зря этот месяц по-украински называется листопадом. Но конец месяца, помнится, здесь самый скверный, не то, что у нас, в Нижней Саксонии».
Фриц улыбнулся внезапной мысли: а может быть «у нас» – это как раз здесь, вот на этой земле, где пронеслись несколько самых счастливых и несколько самых ужасных лет его жизни?
Поезд стоял у закрытого семафора перед въездом на станцию Ромодан. Вид заслонялся остовом сгоревшего вагона, сквозь который просвечивали серые облака, снизу подкрашенные багрянцем то ли от заходящего солнца, то ли от какого-то обширного пожара, сразу не разобрать.
Фриц вышел из купе.
С этой стороны глаз резало зрелище воистину фантастическое: целое поле скелетов, которые лежали, сидели и стояли, покачивая большими круглыми головами; тут были и безрукие экземпляры, а то с одной рукой, изломанные, иногда выставляя неестественно вывернутые суставы. Присмотревшись, Фриц понял: это подсолнухи. Видимо, отступающим русским было уже не до них, а новым хозяевам руки не дошли.
Обратно в купе Фрица вернул подошедший Густав – неизменная «тень», приставленная к нему год тому назад. Гестаповец был интеллектуалом, много и беспорядочно читал, но ядерной физикой не интересовался, хотя знал многих немецких и зарубежных учёных, по-видимому, в силу своих служебных обязанностей.
- Ну, что там случилось? – спросил Фриц.
- Разбомбили полотно. Простоим часов шесть.
Фриц улыбнулся:
- Геббельс утверждал, что у русских самолётов не осталось.
Густав слегка поморщился: эти умники болтают что ни попадя, а ты потом размышляй, что включать в донесение. Да и Фрицу вредить не хотелось. Несмотря на разность в возрасте – Фрицу под сорок, а Густаву нет и тридцати, – они почти сдружились. Но дружба дружбой, а служба службой.
- Может быть и не осталось. Говорят, бомбы выпали из немецкого Юнкерса.
Фриц резюмировал примирительно:
- На войне бывают случайности. Выйду, разомнусь.
Густав придержал его за рукав:
- Только недолго. С тобой хочет посекретничать Нойкирх.
- Яволь! – коротко кивнул Фриц и направился к тамбуру.
Он догадывался, что Эрвин Нойкирх – шеф группы гестаповцев, прикреплённой к комиссии, выбранной из команды Гейзенберга. В отличие от доброжелательного Густава Эрвин был крайне неприятным типом, постоянно что-то помечавшим в своём шварцбухе. Его принадлежность к гестапо была тайной Полишинеля: они с Густавом постоянно шептались в тамбуре вагона, а тот своей принадлежности к ведомству не скрывал.
Неприязнь между Эрвином и Фридрихом была взаимной. В Берлине, пока они сидели в приёмной министра вооружений в ожидании напутственного инструктажа, Эрвин поведал Фрицу:
- В начальники комиссии тебя рекомендовал сам Доктор.
Это было приятно, хотя Гейзенберг проводил свои эксперименты в конкурирующей ядерной лаборатории, но он возглавлял весь атомный проект Германии, распределив весь наличный уран между тремя лабораториями. Это было странно, учитывая нехватку чистого урана для получения управляемой реакции в атомном котле.
Но Эрвин не без злорадства добавил:
- Доктор сказал: может быть, этого клоуна пристрелят сами русские.
Хоутерманс просто слегка улыбнулся: он знал, что за глаза многие физики называют его клоуном, как в силу неприемлемости ими его гипотезы о плутонии, так и за его неуёмные шутки и розыгрыши.
Эрвин, говоря о Гейзенберге, всегда называл того не иначе, как доктором. Впрочем, и к самому Фридриху Хоутермансу в присутствии посторонних он обращался «герр доктор».
Комиссии предстояло изучить, что осталось от лаборатории ядерной физики в Харькове, в которой Хоутерманс вместе с Курчатовым трудились до ареста Фридриха в тридцать восьмом. Попутно следовало разыскать оставшихся сотрудников лаборатории для переправки последних в Рейх.
Фриц спрыгнул с подножки вагона, и сразу почувствовал боль в бедре: на допросе в харьковской тюрьме в тридцать восьмом низкий, но довольно коренастый сотрудник НКВД перестарался, двинув его в бок тяжёлым сапогом.
Но боль тут же и прошла, а Фриц улыбнулся. Тогда на одном из допросов на вопрос «с кем ты держал шпионскую связь?», он зло пошутил, что был связан с двумя офицерами Германского Генштаба: Шатнхорстом и Гнейзенау, назвав имена двух известных немецких генералов из армии Наполеона. Следователь записал имена, довольно сказал «так бы сразу», и побои прекратились.
Вспоминая свою работу в ядерной лаборатории Харьковского института, его добросовестно разработанные лекции, Фридрих не мог избавиться от чувства нелогичности в поступках советских чекистов. На допросах он понял, что им требовалось его признание в шпионаже исключительно для какого-то плана по количеству пойманных шпионов. Но потом… зачем было передавать его в гестапо, где было известно о том, что он коммунист. И чекисты знали об этой осведомленности гестапо. Если бы не вмешательство Вайцзеккера, и, конечно же – с ведома Гейзенберга, он бы погиб теперь в немецком концлагере. И тут чудеса: сначала ему запретили заниматься наукой, а потом надели форму полковника СС и отправили в такую ответственную командировку. Сейчас, вспомнив эпизод в киевской тюрьме, Фриц понял, что если бы тогда его глупая шутка до них дошла – забили до смерти, или расстреляли.
Пассажиры высыпали из вагонов и добрались до плантации подсолнухов. Фриц тоже перепрыгнул через канаву. Большинство подсолнухов были пустыми, но он присмотрел большую головку под шапкой снега на земле. Головка держалась на стебле так прочно, что пришлось раскрыть перочинный нож. Зато соты были полны семян, слегка набухших, сладковатых и вполне съедобных. Потом они с Густавом эти зёрна не столько грызли, сколько высасывали, перекидываясь шутками о русских деликатесах.
В тамбуре Фридрих, зажав подмышкой круг подсолнуха, попытался очистить сапоги от снега и грязи. Выглянувший из вагона Нойкирх втянул его в своё купе со словами:
- Здесь Россия, привыкай к грязи и снегу.
В купе он заговорил озабоченным голосом:
- Тут до Харькова меньше ста километров. Могу достать штабной автобус.
Фриц понял: Нойкирх снизошел до обсуждения на равных, вспомнив, что его подопечный работал в России в этих местах и хорошо знает обстановку.
- Вы не знаете русских дорог. К тому же, они забиты войсками. Посмотрите в окно, сколько техники барахтается в этой грязи. Потеряем сутки. К чему ходить за семь вёрст киселя хлебать?
- Что-что?
- Русская пословица.
- Тебе ли не знать, – ответил Эрвин с иронией, но придержал за колено Фрица, попытавшегося встать. – Погоди, есть ещё дело. В Харькове с вами останется оберлейтенант Кёсте, а мне возвращаться в Рейх.
Та-ак, теперь и Эрвин сообразил, что нет смысла шифроваться.
- Я весь внимание.
Эрвин продолжил:
- Поэтому подарок от Доктора, который следовало вручить по прибытию в Харьков, я передам тебе сейчас.
- Подарок от господина Гейзенберга? – удивился Фридрих.
- От него лично. У меня было строгое предписание вручить эту штуку только после прибытия на место. Но обстановка изменилась, а препоручать через третьи руки я не решаюсь. До Харькова рукой подать, так что полученую от Доктора инструкцию я почти не нарушаю.
Эрвин извлёк из кармана продолговатую коробочку, и Фрицу подумалось: сейчас достанет очки; а зачем очки человеку, который и книгу в руки не берёт?
Но в коробочке оказался браслет с разноцветным набором звеньев и круглым чёрным циферблатом. Присмотревшись, Фридрих понял, что это не часы.
Продолжение http://www.proza.ru/2014/01/10/1867