Ошибся многоопытный хирург в определении сроков лечения привезенной дождливой осенней ночью больной. Прошло полгода, прежде чем Ирина впервые встала с постели. Погожим апрельским деньком, одев в теплый фланелевый халат, её вывели в чистенький госпитальный скверик. Уставшую до изнеможения женщину медсестра аккуратно усадила на свежевыкрашенную голубую скамейку и не спеша удалилась в лечебный корпус. Вскоре к ней подошел Вагин и участливо поинтересовался кружится ли голова.
- Кружится, доктор. Так приятно всё кружится. Как в юности, в счастливом медленном танце.
- Вот сиди и танцуй - сёрничал беззлобно Александр Михайлович и, улыбнувшись, поспешил в клинику. Месяц назад мэрия С-П выделила гранд в размере миллиона рублей и Вагин приступил к модернизации действующего образца кровати, принял очередного больного и заключил ряд весьма выгодных контрактов. В общем основательно увяз в приятной рутине новых забот. Ирина не знала подробностей врачебной эпопеи Вагина и поэтому широко и глупо улыбалась вслед уходившему доктору.
- Сиди и танцуй - повторила леди и прикрыла от избытка чувств заболевшие от яркого солнца глаза. Прошедшие шесть месяцев Демакова вспоминала с двояким чувством тяжелейшей борьбы с ослабевшим от неподвижности искалеченным телом и нежданно-радостным знакомством с Шатровым. Первое время изнуряющая методика функционального воздействия на организм отнимала у Ирины все физические и душевные силы. Разбитая и опустошённая, она тупо и безвольно взирала по вечерам в зашторенное грубым зеленым твидом окно опостылевшей палаты. Зачастую слезы боли и отчаяния медленно стекали по её впалым щекам. Именно в такой момент вошел тогда Шатров. Выложил на тумбочку крупные красные яблоки и осторожно придвинул к изголовью больной стул.
- Здравствуй... - скомкал Виктор привычное приветствие, взглянул на перекошенное шоком бледное лицо молодой женщины и напрочь забыл, что хотел сказать. Ему вдруг показалось, что боль полностью овладела сим неподвижным телом. Мелкая дрожь охватила атрофированные конечности невидимыми нитями судорожной агонии. Непроизвольно (и потому особенно страшно) тряслись почерневшие от укусов губы. Сквозь пузырящиеся слюни изо рта вырывалось сиплое дыхание и пугающие нечленораздельные звуки. Шатров непроизвольно приблизился к трепещущим губам и отпрянул от страшного шёпота:
- Уходи - по-видимому, кричала Демакова, не с силах стереть стекающие по серым щекам слезы боли и отчаяния. Ирина вспомнила, как резко отпрянул Шатров. Как глубину серо-голубых глаз наполнило витавшее в воздухе страдание и мужчина, вскочив, надсадно прохрипел: "Прости" и бросился вон из палаты. Ирина без сожаления прикрыла затуманенные болью глаза. В той боли она винила всех: врача, медсестру, Шатрова, весь белый свет. Во время сеансов больная периодически теряла сознание и вполне серьезно предупреждала жестоко сердечного врача, что однажды не выдержит сей пытки и умрет в прокрустовом ложе. Вагин внезапно обрывал садистский смех и авторитетно заявлял:
- Не умрешь, милочка. Не умрешь. Сердце у тебя крепкое. Выдержишь. Если болит – значит - живое. Как у рожениц - только с болью приходит жизнь.
Отрезвляюще спокойный голос Вагина зачастую глушил дикий звериный крик больной. Шатров (устроившийся в госпиталь охранником) во время дежурства приходил на очередной сеанс, останавливался в нерешительности под дверью, но долго слушать крики Ирины не мог. "Жива" - отмечал удовлетворенно мужчина и сбегал спешно в сквер. Там садился на отдаленную скамью, обхватывал голову руками и, пугая нечастых прохожих, долго и монотонно стонал. Стонал от жалости, горя, бессилия. Именно тогда он понял, что Ирина ему не безразлична. Понял, что боится её потерять. Понял, что завтра он вновь пойдет к серой двери, чтобы услышать страшный гортанный крик, прошептать ссохшимися губами "Жива" и броситься в сквер к уединенной и спасительной скамейке.
Лишь спустя два месяца Ирина ощутила первые признаки притупления боли. Боль не прошла, но стала какой-то "привычной", какой-то "дразнящей". она уже не пугала до омертвления организм. Она будила в нем едва приметные сигналы к борьбе. Призывала к "героическому" сопротивлению, нежели к позорной капитуляции. Ирина все чаще сдерживала готовый вырваться крик, а однажды удивила АМ дерзкой просьбой о повторной нагрузке на бедро. "Садист" Вагин резко среагировал на улучшение состояния пациентки, введя помимо горизонтальных, вертикальные нагрузки. Тогда вновь вернулась ужасная боль. Но Ирина внутренне подготовилась к садомазохизму. Она дала зарок - больше не кричать. Выпросила у медсестры круглый экспандер и до стона сжимала твердый каучук побелевшими от напряжения челюстями. Порой женщина подвывала раненной волчицей, подвизгивала свирепой росомахой, рычала обезумевшей тигрицей, но... больше не кричала. Сражалась! Возвращалась к жизни.
Тогда Вагин разрешил навестить его протеже. Наступил новый 2010 год. В новогоднюю ночь Виктор находился на дежурстве в госпитале. Поздравив сотрудников, руководство довольно рано покинуло стены медучреждения. Оценив "капитуляцию" начальства, работавшие с Шатровым дядя Артем и неунывающий Васильич, в предвкушении скорого праздника потирали руки, о чем-то перешёптывались.
Выпуская машину Вагина, Шатров по-мужски крепко пожал руку хирурга и протянул коробку старого, доброго "Наполеона".
- Спасибо - без жеманства поблагодарил АМ и заглушил двигатель. - Вот что, Дмитрич. Можешь навестить Демакову. Купи что-нибудь вкусненькое. Торт или пирожное. Пожалуй, немного грузинского вина тоже не повредит. Вообще заходи. Она хотела тебя видеть.
Однако ночью зайти не удалось. Проныра Василич раздобыл шкалик спирта и, отметившие праздник напарники, дружно похрапывали под бой кремлевских курантов. Пришлось раздосадованному Виктору в одиночестве влачить участь примерного охранника. Пристегнув "Осу" и нацепив наручники на пояс, он, как подводная лодка, каждые два час курсировал вдоль безлюдных лечебных корпусов. Заходил в стационары, узнавал у дремлющих медсестер обстановку и шел дальше под взрывы пекард и вспышки причудливых фейерверков, под веселые крики подвыпивших прохожих, под громкую музыку автомобильных магнитол. Утром пришла смена. Шатров растолкал бедовых напарников, сдал оружие и дежурство и поспешил в ближайший супермаркет. Купил свежей клубники, банку сливок, вафельный торт, бутылку терпкой "Изабеллы" и две плитки шоколада. Заметно волнуясь, вернулся в госпиталь.