Ольга Ивановна собиралась уйти из школы после 55 каждый год - целых восемь лет. Но дети не отпускали: до сих пор ведёт их с шестого класса и до выпускного, молясь одному Богу - русскому языку и литературе. Привыкла, не может бросить своих питомцев, пока силы есть. Да и муж, Владимир Васильевич, будучи старше её на пять лет, вдруг сильно сдал: сердце и давление, ноги отказываются ходить. Определили ему пенсию: ровно на неделю проживания и на лекарство хватает. Он угасал: когда-то лучший в издательстве англо-французский переводчик, кавалер ордена "За заслуги в области культуры и литературы Франции", оказался нищим, никому ненужным человеком... Работу из частного издательства приносили 1-2 раза, как правило, под новый год: рекламные буклеты, платили копейки. "Жалкие жлобЫ", называла их Ольга Ивановна и продолжала тянуть лямку за двоих.
Дети... Что тут скажешь: замечательные дети - дочь и сын, воспитанные на старых традициях, преподают в вузах, заработки - курам на смех, немного репетиторами подрабатывают. А свои семьи, по двое детей у каждого: школа, компьютеризация, одежда, спорт? Плюс питание. Вот и выходило, что дед с бабкой нередко помогали детям, скопив да сэкономив.
В прошедшую осень Владимиру Васильевичу особенно нездоровилось, он помалкивал, но супруга видела: всё реже выходит из дома, хотя к приходу из школы "контролёра" вывешивает куртку у двери, уверяя, что вернулся с прогулки. Выдавали сапоги: они так и оставались начищенными до блеска. Плохо ел, совмещая обед с ужином, когда супруга старалась оживить трапезу рассказами из суетной школьной жизни. Вечерами работал за компьютером, переводил раннего Бальзака, для себя: заказов ни откуда не поступало.
Участковый врач, Белла Аркадьевна, бывая поблизости, по собственной инициативе заходила к пенсионерам, нередко по часу засиживалась за гостеприимным столом, распивая чай с травными настоями и слушая весёлые рассказы из прошлой жизни Владимира Васильевича. Осенью же она сказала Ольге Ивановне, чтобы та чутко слушала мужа ночью и при болях в сердце, не медля ни секунды, вызывала скорую. Так вот, внимательно приглядывая друг за другом, дожили пенсионеры до западного Рождества, встретили шумное новогодье. Вдвоём. Впереди оставалось православное Рождество.
Утром третьего дня нового года Владимир Васильевич выглядел бодрым, отдохнувшим, сделал гимнастику, что бывало уже нечасто, попросил кофе. Ольга Ивановна тихо радовалась настроению мужа, поставила на стол кусочки праздничной шарлотки, спросила:
- Володенька, а не совместить ли нам прогулку с поездкой на Манежную площадь?
- Перенести на 5-6 часов? Что ж, разумно... А коньячку нальёте перед выходом, сударыня?
- Нет возражений. С одной просьбой: не пей, пожалуйста, без меня... Пока я в школе.
- Ма (как говорят внуки), я не школьник, пью, сколько надо, и только в обед...
- Ну, хорошо, всё понятно. Просто Белла категорически запретила.
- В следующий приход я совращу её на несколько рюмок. И докажу, как мы все грешны!
- Не сомневаюсь в твоих способностях. Тем более, когда речь идёт о нестарых, симпатичных женщинах, как наш доктор.
- Врач, дорогая. А не любовница! Он равносилен палачу, ибо на 99 процентов приносит плохие вести для пожилых людей.
Ольга Ивановна понимала, что поездка будет прогулочной: нет денег, чтобы зайти в кафе, погреться глинтвейном и чашкой кофе, съесть венское пирожное или зайти в кинотеатр, выставочный зал. Самые дешёвые билеты - 400 рублей. Но она свято верила, что сможет передать мужу атмосферу праздника: он обожал Новый год, а потом и открывшееся не так давно для всех православное Рождество.
Шарахнулись от мрачного, слабо освещенного здания на Лубянке, отметили взглядом аляповато разукрашенный "Детский мир", пошли к Большому и справа от памятника Марксу увидели ярко-синий заиндевелый лес. Деревья, украшенные светящимися гирляндами, завораживали, казалось, они дышат, переговариваются друг с другом. Стояли долго, думали о своём, вспоминая прожитые годы. Ольга Ивановна спросила:
- Тебе хорошо, Володенька?
- Да, милая. Я всю жизнь тебя обожаю. Мне так хорошо с тобой, всегда... Как жаль, вместе мы не были в Париже. Этот лес у московского "Метрополя" напоминает набережную Сены в Сочельник.
- Да, но я не была в Париже и отдельно...
- Ты не захотела ехать на вручение мне ордена Республики.
- Я не могла оставить детей в школе. Начинались выпускные экзамены...
- Вот так всегда! Но ты не пошла и в посольство Франции...
- Зато я дала тебе возможность блистать на приёме. Никто не сдерживал и не одёргивал тебя. Мне рассказали, как ты был великолепен!
- Да, уж, дорогая! Кстати, министр сказал, я был лучшим переводчиком целых десять, слышишь, десять лет!
- Ну, не умрём от скромности... Это я слышу в который раз?
- Вот ты всегда так. На самом интересном...
- Ты замёрз, как ноги, чувствуешь их? - спросила Ольга Ивановна.
- Пока нормально. Жаль, мы не успели пообедать...
- Я взяла бутерброды. Сейчас найдём горячий кофе: видишь, сколько кафушек на открытом воздухе?
У Большого театра, на деревянном настиле, стоял, сверкая золотыми клёпками, чёрный паровоз. Во всю длину водяного бака тем же золотом написано: "Каштаны из Франции". Рядом - приличная очередь из любопытных, а под метровыми ёлками стояли бумажные мешки с берёзовым углем и джусовые упаковки, видимо, с каштанами. Усатый машинист шуровал кочергой в топке паровоза, что-то азартно рассказывая соседу-мальчику на непонятном для Ольги Ивановны языке. Владимир Васильевич оживился, подошёл, послушал их с минуту и вклинился в разговор. Машинист и кочегар обомлели: они слушали мужчину из очереди и не верили ушам. Это был не просто парижанин, у него явно прослеживался говор жителя Сент-ОнорЕ...
Прощаясь с Владимиром Васильевичем, усатый машинист сделал из двойной журнальной страницы увесистый кулёк и насыпал в него пахнущие ржаным хлебом неровные по форме каштаны, поджаренные в топке паровоза. При этом то и дело доносилось:
- Мэрси! Мэрси боку!! Сьпа-сьи-бо!!
Владимир Васильевич с видом триумфатора подошёл к супруге, помахал в воздухе увесистым кульком, сказал:
- Милые ребята! Они из Сент-ОнорЕ, пригорода Парижа. Приехали с миссией на Рождество и Новый год, каштанами зарабатывают на жизнь и обратную дорогу.
- Неужели французы? - не поверила Ольга Ивановна, - вот ты всегда разыгрываешь меня...
- Вовсе нет, дорогая. Пойдём к третьей палатке, там их сменщики отдыхают, напоят нас чаем.
Примерно, их ровесники по возрасту, АнтонИн и Элоиза, упивались разговором с Владимиром Васильевичем. Иногда муж переводил кое-что Ольге Ивановне, бросал две-три фразы и снова "уходил" к французам. На струганном столе из досок появились крУжки с горяченным глинтвейном, на вышитом полотенце молодые ребята, юноша и девушка, разложили наломанный кусками ярко-жёлтый сыр. Видимо, вспомнив, что русские замёрзли и что напиток может скоро остынуть, французская пара умолкла, стала пить вино, заедая сыром. Но остановить их оказалось невозможно: столько вопросов они хотели выяснить у русского парижанина. Просидели за столом с полчаса. На прощанье принесли новых каштанов, горячих, завернули в полотенце пол-ломтя уже другого, белого сыра, от глинтвейна русские отказались - хмельная оказалась настойка.
Владимир Васильевич не скрывал восторга: настоящие французы, в столице. И какие обдиральщики: пакет из 15 каштанов - двести рублей, горячее вино-того дороже. Но ведь нравится людям, видимо, атмосфера доброжелательности, весёлый нрав парижан располагали: очередь к паровозику только росла, а горячее вино текло рекой. И отовсюду - бесконечное :
- Мэрси! Мэрси боку!! Сьпа-сьи-бо!!
Присели на скамейке в Столешниковом переулке, напротив художественного салона, где маялись без работы несколько шаржистов. Владимир Васильевич растёр ноги ниже колен, облокотился на плечо супруги, сказал:
- Знаешь, сколько пенсия у французской пары? Почти три тысячи на двоих. Три тысячи евро в месяц. Они преподавали в Лицее. Это что-то вроде нашего ПТУ...
Ольга Ивановна перемножила сумму почти на семьдесят рублей, и, ничего не сказав, помогла мужу подняться со скамейки. Она ещё раз увидела весёлых французов, и вдруг ей стало так больно и обидно, что из глаз сами собой побежали слёзы. Она не вынимала платка из кармана, не крутила головой, чтобы муж не заметил слёз. Шла и слизывала языком солёные слезинки с холодных щёк.
Снег усилился, в неоновом свете пушистые звёздочки падали на раскисшую мостовую. Владимир Васильевич, пьяненький от горячего вина, размахивал подаренным бумажным пакетом, в которым шуршали и перекатывались французские каштаны...