История эта приключилась накануне новогодних праздников, самых чтимых в Дурканске дней. Известно, что каждый дурканец ещё с лета начинает готовиться ко времени, когда городок погружается в блаженное состояние весёлого забытья. В каждом дурканском погребке для новогодних угощений отведена отдельная полочка с самыми вкусными запасами, приготовленными по тщательно скрываемым от посторонних глаз рецептам. И все для минутного удовольствия хозяйки, узревшей завистливые искорки в глазах подруг. Ещё с осени в гардеробах на самом почётном месте красуются специально сшитые праздничные наряды, а записные книжки хозяек разбухают от кулинарных серетов.
Наконец наступало то волшебное утро, когда припорошённый первым снегом городок неожиданно стихал, замирая от любования чистотой обновлённых улиц. Лишь редкие шаги выдавали нетерпение: «Скоро! Скоро! Скоро!», да распевались калитки. Ворота Захаровны, например, всегда выводили: «Ой, мороз, мороз!», а дверка Фроловны пела о замёрзшем ямщике. К вечеру на городок опускалась вьюга. Она царственно прогуливалась по дворам, нагораживала свои заборы, укутывала притихшие сады, заново вязала новые тропки, соединяя одиноких жителей. Известно, что после её разгула в Дурканске волшебным образом зарождались новые семьи.
Но в тот год снежная благодать заблудилась где-то на подступах. До конца декабря слегка подмёрзшие лужи битыми осколками устилали дурканские дороги, а стылые ветки выбивали барабанную дробь о мутные оконца. А накануне новогодней ночи на город опустился туман. Он вязкой пеленой опутал, спрятал в молочном киселе хмурые улицы. Затих городок. Даже калитки лишь коротко всхлипывали. Тогда-то в Дурканске и произошла загадочная история, о которой долго ещё судачили местные сплетницы. В самую волшебную ночь года все самые сокровенные фантазии и пристрастия горожан внезапно перепутались.
Аккурат перед боем курантов Петрович внезапно почувствовал неудержимое влечение к супруге своего друга Митрича. Это было тем удивительнее, что высокая угловатая жена Митрича до этого момента Петровичу совсем не нравилась. В воображении мужичка стали возникать столь фривольные картины, что он внезапно покраснел. В это время жена Петровича, известная на весь Дурканск своими скандальными ораториями, почувствовав лирическо-левое отступление настроения своей половинки, начала свою знаменитую распевку: «Ну-у-у-у…» Но внезапно её голос оборвался, не дотянув до привычной фа третьей октавы. Глаза подёрнулись мечтательной дымкой, а высокое блюдо, которое хозяйка несла к праздничному столу, выскользнуло из рук. Но женщина этого не заметила. Она в оцепенении опустилась на диван и застыла, устремив взгляд в стену, главным украшением которой было жирное пятно на полуоторванных обоях. Даже в абрисе этого пятна женщине чудился желанный с этого момента образ Тимофеича. Всё, что ранее вызывало отторжение, стало вдруг безумно милым. Даже слегка лиловый нос нового избранника просто кричал о его одиночестве. В порыве отлюбить и отогреть на своей пламенеющей груди, женщина бросилась к дому известного холостяка. Петрович поспешил воспользоваться внезапным уходом супруги и покинул опостылевший дом в надежде хоть краем глаза узрить жену Митрича.
В это время Тимофеич шёл к своему другу Степанычу в надежде провести новогоднее застолье за щедрым угощением женатого приятеля. За пазухой позвякивали дары, купленные накануне у Кирьянихи, известной на всю округу крепостью своего самогона. Но на полпути мужчина вдруг остановился. «А ведь Кирьяниха женщина одинокая, - внезапно осенило Тимофеича, - что за беда, что она и сама не помнит, сколько ей лет. Ежели немного экономить на освещении, да не скупиться на зелье, выходящее из-под её рук, весьма привлекательная женщина».
Калитка к дому Митрича лишь простуженно чихнула от толчка Петровича. Мужчина не решился постучать в дом своего приятеля, а расположился под окном, выжидая момент, когда можно будет незаметно пробраться к даме сердца. Между тем в доме явно назревал скандал. Долговязая супруга Митрича бросала на пол всю свою праздничную посуду, которой так гордилась в другие дни. Её муж отчаянно жестикулировал в попытке утихомирить свою половину. Он даже попытался в качестве главного аргумента залезть под Ёлку за подарком, что приготовил накануне, но эта хитрость не удалась. Какие подарки смогли бы остановить стихийную страстность бушующей дурчанки? Ёлка с грохотом упала, погребая Митрича под разноцветными искрящимися осколками. Петрович, наблюдавший эту сцену, всё больше распалялся желанием заключить этот тайфун в женской юбке в свои объятия.
Жена Петровича проходила мимо дома Кирьянихи как раз в тот момент, когда Тимофеич пел серенаду:
«Славная вакханка
Выйди на крыльцо.
Мне милей стакана
Дивное лицо…»
Жена Петровича, будучи уверена, что в свободном сердце Тимофеича ей уготовано место царицы, от неожиданности остановилась. Она не могла поверить, что Кирьяновна, которая по слухам разменяла вторую сотню лет, могла стать её соперницей. С криком отчаяния, прозвучавшим на рекордном Си третьей октавы, разгневанная женщина бросилась к дому пожилой дурчанки.
Неизвестно, чем бы закончилась эта новогодняя история, если бы в этот момент прорвавшаяся сквозь туман вьюга, не накрыла город. И с первым, долгожданным снегом, пелена наваждения спала с глаз горожан. «Домой! Домой! Домой!» - заскрипели шаги. Слегка виноватыми глазами дурканцы с нежностью смотрели на своих избранников, недоумевая по поводу странной метаморфозы, которую пережили совсем недавно. И первый тост в том году во всех домах звучал одинаково: «За любовь!».