-Дымо-о-ов , вста-а-в-а-а-ай! Завтрак стынет!
Вклинивается в сон, словно колун в полено голос Глаши.
-Какого болта в такую рань?
Герман злится. Он не любит когда его будят в выходные. Но убедившаяся в пробуждении супруга жена напоминает, удаляясь на кухню:
-Сегодня у ребёнка конкурс.
-Да .
Соглашается Герман:
-Забыл совсем.
-Пить меньше надо .
диктует Глаша из кухни знакомый рецепт от беспамятства.
- Боян, рватый причём.
ворчит Герман натягивая джинсы. И на ходу влезая в футболку входит на кухню:
-Доброе утро
-Привет.
Не отрываясь от телевизора, бормочет сын. В телевизоре искромётно шутит про гомосеков юморист Павел Доля.
-Любит наш народ всякое говно.
Вспоминает Герман фразу из песни Летова ,глядя, на идиотский пиджак комика. Супруга заваривает чай, а Герман, садясь за стол, чмокает сына в макушку и педагогично угрожает:
-Не будешь есть - выключу к псам.
Малой вяло изображает интенсивность поглощения завтрака, по-прежнему вперившись в телевизор. Дымов берёт пульт от телевизора и так же вяло изображает, что хочет его выключить.
-Не на –а-д-о-о-о
Канючит сын.
-Ешь тогда.
Наставляет Герман и, отложив пульт, берёт вилку. Вообще-то он понимает сына- самому с утра кусок в глотку не запихнуть, но педагогика предписывает воспитание личным примером и Дымов нехотя съедает яичницу . Ранний подъём в воскресение по-прежнему злит. Герман берёт сигарету и идёт в туалет курить. Герман думает о том, что из-за каких-то идиотов решивших проводить конкурс детских хоров в воскресение, а не в субботу , выходной бездарно испорчен. Он не спеша докуривает, додумывая унылую мысль , и идёт в душ.
Не смотря на то, что школа детского творчества располагалась в жутких ****ях, добрались на удивление быстро. Супруга повела ребёнка на распевку, а Дымов пошёл в буфет. Пива в буфете не было ,зато было много детей с родителями и без, поэтому и мест за столиками не было тоже. Ещё был растворимый кофе и чай в пакетиках. Герман купил кофе , вышел на примыкающую к буфету веранду, поставил пластиковый стаканчик с поднимающимся от кофе парком на парапет веранды, достал сигарету и чиркнув зажигалкой закурил . Его сын уже шестой год учился в музыкальной школе и там помимо изучения самого инструмента в коем малой преуспел, и сольфеджио в котором он несмотря на дополнительные занятия он не блистал, мальчик пел в школьном хоре. Так что от вот таких вот мероприятий связанных с хоровой деятельностью, малому было не отвертеться. Традиционно в хоре пели почти одни девчонки. Герман подозревал, что троих мальчиков привлекают к хору скорей для экстерьера, но сын особенно не возражал против пения в хоре. А самому Герману было вроде, как и всё равно. Герман допил кофе, и рассеяно глянув на часы, вытащил из кармана мобильник и набрал номер супруги:
-Алё, ты где? Я в буфете. Хорошо иду.
Герман спрятал телефон в карман и направился в зрительный зал. По дороге он выкинул в урну пластиковый стаканчик из под кофе и, отыскав в зале супругу, опустился рядом с ней в откидное кресло:
-Ну чо, наши когда будут?
-Сейчас эти допоют, потом ещё одна школа, а потом наши.
Учитывая столпотворение в буфете, зрительный зал был ожидаемо полупуст. Слушатели концентрировались в передних рядах - в основном это были родственники и знакомые конкурсантов. Жюри сидело в отдельном ряду - ближе к центру зала. Ведущая конкурса , молодая симпатичная девушка хорошо поставленным голосом объявляла в микрофон выступающих и исполняемые произведения. Герман заскучал и принялся разглядывать окружающих. Зрители в первых рядах фотографировали и снимали выступавших на камеры. В основном это были мамаши и бабушки, реже отцы и деды. Красивых женщин было мало. Большинство составляли плохо одетые и дурно выглядящие тётки. Мужики выглядели ещё хуже. Но не они, не дети Германа не интересовали в принципе. Не интересовал его и конкурс, а уж само хоровое пение интересовало Германа лишь по синей дыне, хотя в таком состоянии ему больше нравилось орать караоке, причём даже без микрофона. Всё мероприятие, не смотря на продекларированную помпезность диктуемую рангом городского конкурса, казалось Герману серым и безвкусным, равно как и концертный зал школы детского творчества.
Он начинал украдкой позёвывать в кулак. Глашаа склонилась к мужу и негромко сказала:
-Пойдём ближе сядем. После следующей школы наши будут.
Герман кивнул и пока они пробирались в первые ряды выступающие на сцене сменились и ведущая объявляла в микрофон следующих участников:
-Хор школы имени Собчака. Аккомпаниатор Виктория Бонэр, хормейстер …
Больше Герман ничего не услышал. Он поднял взгляд на сцену , и впился глазами в хормейстера застыв, и не обращая внимания на дёргавшую его за рукав супругу:
-Дымов садись скорей ,людям смотреть мешаешь.
Герман словно очнувшись, рассеяно опустился в кресло, не сводя сосредоточенного взгляда со сцены.
Это была именно она. Герман вновь видел её спустя много лет. Женщина хормейстер уже повернулась к хору, и Герман не мог видеть её лица, да ему и не надо было его видеть. Оно и так встало перед его глазами, как только он услышал её имя. Она не видела Германа, он же потрясённо смотрел в её затылок и одновременно в её глаза, внезапно возникшие пред его внутренним взором. Память распахнула свою шкатулку Пандоры и ошеломляющим потоком выплеснуло содержимое в сознание Германа. Сейчас он в деталях видел перед собой всё то, что с таким трудом пытался забыть. Рука потянулась в карман за сигаретами.
Переждав вялые аплодисменты хормейстер легко склонила голову , приглашая аккомпаниатора .
Её глаза. Когда Герман увидел её в первый раз , он конечно же обратил на неё внимание. В тот раз она показалась ему красивой, но капризно –вздорной. Почему вдруг появилось такое ощущение, он не понимал. Но встречаясь ней случайно взглядом Герман улыбался .И встречались их взгляды отчего-то всё чаще и чаще. Позже она сказала:
-Никто никогда не смотрел на меня так.
-Как?
-Вохищённо.
Да, Герман восхищался ей. Он не мог поверить в то, что такая женщина обратила на него внимание. Не то чтобы он испытывал дефицит женского внимания, скорей наоборот- Герман не был монахом, и в отличии от своей жены не сильно- то хранил супружескую верность . Герман вообще любил женщин, но эта вдруг стала совсем особенной. Она была очень красива. Плавное лицо с большими несколько упрямыми губами мгновенно расплывающимися в обворожительную улыбку сверкающую серыми алмазами её глаз, чувственный нос с трепещущими ноздрями ,тонкие чёрточки бровей умеющих взлетать повелительно. Дурманящие своим запахом тёмные волосы скрывающие поблёскивающие алмазами серьги в точёных ушах и длинная шея .
-Разве можно тобой не восхищаться?
Недоумевал Герман.
-Можно.
Горько усмехалась она.
Можно - её муж ей не восхищался. Она рассказала ему это в первую же их встречу. Они сидели в дешёвой разливочной, после работы. Она пила мартини, Герман пил коньяк. Они много говорили тогда. Спокойно и доверительно, словно старые друзья не видевшиеся много лет. Она приехала из Мурманска поступила в консерваторию, вышла замуж ,родила ребёнка, после декрета устроилась в театр. Всё просто. У него было не всё просто: учёба, семья, ребёнок, развод, вновь семья, алименты , ещё ребёнок, карьера, подруги, карьера. А с женой ему повезло. Да. Только ей с ним нет. В тот вечер он поцеловал её при расставании и упрямые её губы мягко и сладко отвечали ему.
-Дымов, ты батарейки проверил?
-Что?
-Батарейки в фотоаппарате проверил?
Супруга озабоченным шёпотом вытягивала Германа из омута воспоминаний словно тяжёлым багром из топкой жижи лесного болота .
-Угу.
Рассеянно отмахнулся Герман и вновь потянулся в карман за сигаретами. Хормейстер на сцене взмахнула руками и хор запел повинуясь мановению её тонких рук.
Её руки. Ласковые тёплые руки ломали ватрушку с творогом и по кусочку отправляли в рот Германа:
-Ешь. Наверняка ведь не ел ничего сегодня.
-Завтракал.
млел он как кот пригретый солнышком.
-А обед?
-Некогда было.
-Вот и ешь.
-Я вообще-то творог не ем.
-Почему же тогда ешь?
-Из твоих рук и яд съем –не поморщусь.
Герман не врал. Тогда он отдал бы за неё жизнь, не задумываясь ни на мгновение. Ей бы даже не пришлось повелительно вскидывать тонкую бровь. Хватило бы и мягкого сверкания серых глаз .У неё сегодня репетиция, у Германа нет. Они сидели в кафе дома культуры имени Цурюпы где находился репетиционный зал. Оба приехали пораньше- специально чтобы подольше побыть вдвоём. Вчера он провожал её домой. В метро на синей ветке перед выходом из вагона она взглянула ему в глаза и улыбнувшись проговорила :
-Знаешь, а я, кажется ,тебя люблю…
Герман обнял её крепко, с сожалением отрываясь от обожаемых глаз и склонившись к её ушку шепнул горячо под мех шапки:
-А мне не кажется. Я люблю тебя.
И сегодня расправившись с ватрушкой, они курят на чёрной лестнице возле репзала. Она всё не уходит на репетицию. Её губы сладко отвечают губам и языку Германа, а их руки уже давно преодолели рубежи стыдливых условностей.
-Сожми сосок, сильнее, пожалуйста. ..
У Германа голова идёт кругом от её шёпота. Не лестнице темно. Он ласкает её языком опустившись на колени , она сжимает его голову и шепчет чуть постанывая:
-Ге-ра…
На репетицию она так и не пошла.
-Дымов, ты бы похлопал для приличия, дети всё-таки.
Взмеивает супруга Герману в ухо. Герман спохватившись хлопает. Ведущая объявляет следующую песню. Вступает аккомпанемент. Хормейстер взмахивает рукой . Хор вступает. Со взмахом её руки приподнимается пола короткого пиджака .На мгновение становится видно матовое поблёскиванье кожаного ремешка на талии женщины. Стройные ноги в туфлях на довольно высоком каблуке чуть переступают из стороны в сторону . Сильные бёдра натягивают ткань серой юбки с разрезом чуть выше колена.
Она тогда почти всё время носила юбки. Юбки ,плотные колготки и трикотажные гетры.
-Обними меня крепко, пожалуйста.
Герман возится с презервативами. Они оба ещё осторожны. Он не спеша раздевает её, покрывая мелкими поцелуями каждый освобождающийся кусочек её тела. Она прижимается к нему:
-Не молчи только Ге-ра, говори что-нибудь.
-Что говорить?
-Говори мне какая я, что ты со мной делаешь, как ты меня любишь ,говори что угодно.
И Герман говорит не умолкая подтверждая горячий полушёпот сильными ,нежными толчками в её лоно. Она стонет и почти кричит, когда поднимается на колени поворачиваясь к нему спиной Кончая она стонет:
-Что ты делаешь со мной негодяя-я-я-я-ай?!
Гибкое тело её содрогается от внутренних спазмов, и она падает вперёд ,сглатывая рыдания. Герману это знакомо, но он всё ещё не может привыкнуть к такому эмоциональному выплеску . Он тут же опускается поцелуями на её спину .
-Ты как наркотик. Тебя чем больше, тем больше тебя хочется.
У Германа щемит в груди и он, молча, благодарно целует в ответ её ладонь.
-Ангел мой. А ты знаешь, что женщина манкирует своими материнскими обязанностями лишь когда серьёзно влюблена?
-Догадываюсь.
-Так вот, у меня там нянька уже второй час пересиживает.
-Я люблю тебя.
-Дымов перестань уже хлопать.
Одёргивает Германа супруга.
-С ума сошёл?
Видимо тогда он и вправду сходил с ума- думал лишь о ней. Говорил во сне. Герман бешено ревновал. Она как-то пришла в театр с мужем. Герман отчаянно дышал ею и никак не мог надышаться. И в один из вечеров он отправил ей смску. Он и раньше писал ей смски. Но эта была, наверное длинней всех предыдущих. В смске Герман предложил ей уйти от мужа к нему и начать жизнь вдвоём с чистого листа. Это было как-то по детски нелепо и искренне. И он получил ответ. Она не согласилась. Герман обречённо сцепил зубы. И пообещал не беспокоить её больше. Продержались в отдалении они не долго.
-Приезжай ко мне- муж в командировку уехал. Ге-ра, его два дня не будет.
-Я не могу сейчас, в паровозе сижу.
-В каком паровозе?
-В Москву. Через день буду.
В Москве Герману предложили работу. И через неделю они прощались в гримёрке театра.
-Хочешь, не поеду никуда? Хочешь?
-Из-за меня ? Нет. Я приеду к тебе скоро.
Герман всё равно поехал бы. Новая работа давала ему шанс и сулила большие перспективы. И перспективы эти он видел сквозь призму своей любви. Ехал Герман для неё. Так он решил.
-Дымов ,фотик у тебя?
-Что?
-Фотик у тебя? После этой песни наши будут.
-Нет.
-Что нет? А это что? Ты же его в руках держишь! Спишь что ли?
-Не сплю.
Он плохо спал тогда. Новая работа потребовала много усилий и обучения. Но принесла с собой выходные и ожидаемо высокую зарплату. На выходные Герман приезжал в Питер. Он сбегал из семьи под надуманными предлогами и ехал к ней. Они сидели в кафе. Покупали бутылку вина. Садились в такси и ехали на московский вокзал.
-Шестьсот до вечера. Тысяча двести за ночь.
Всю дорогу до съёмной комнаты она разговаривала с хозяйкой про уксусную диету.
В комнате они залили красным вином скатерть. Когда она сидела на лежащем, на раскладном диване Германе верхом, свет от лампы без абажура раздражал, слепя его глаза как на ночном допросе. Она была чуть пьяна. Герман же был пьян и без вина. Ненасытное его счастье пело после оргазма. Она была хорошей певицей классической оперной школы. Когда они покидали квартиру, хозяйка сказала:
-Ребята, ну давайте двести доплатите и оставайтесь на ночь. Так поёте хорошо.
-Нет, спасибо. У нас дети.
Дети решили всё.
Ведущая объявила ещё раз закончивший выступление хор, аккомпаниатора и хормейстера, на этот раз Герман смотрел и слушал внимательно. Это была не она. Имя то же, а фамилия просто созвучна той фамилии, от которой нахлынули воспоминания. Не она. Лишь похожа. Но это уже ничего не меняло.
-Дымов, давай готовься. Сейчас выдут.
-Да.
-Да кому там приспичило?
У Глаши в кармане надрывно пиликал мобильник.
-Да, мам. Мы на конкурсе . Да. Позже перезвоню.
Нет. Позвонил тогда Герман. Она три дня не отвечала на смски, а в тот вечер написала, чтобы он позвонил на городской. Он по обыкновению сидел на работе до поздна. Номер набирал Герман тревожно. Отчего-то необычно холодели руки.
-Он про нас всё знает.
-Что знает?
Глупо переспросил Герман, внутренне ликуя- холод отступал.
-Всё знает. Он требует, что бы я тебя бросила.
-А ты что?
Выдохнул Герман отчего-то вновь внутренне холодея.
-А что я? Вобщем… Лучше бы тебя не было…
Холод с шуршанием стремительно поднялся по рукам к груди, сжал сердце и сковал горло не давая дышать ,в глазах потемнело и в голове щелчком включился белый шум.
-Хорошо любимая. Меня больше не будет.
Трубка плюхнулась на рычаг. Белый шум уходил. Вместе с ним уходил куда-то далеко сам Герман.
-Дымов, всё. Хватит снимать. Батарейки посадишь
Супруга мягко пихала Германа в бок. Он нажал кнопку и объектив с лёгким жужжанием уехал в корпус фотоаппарата. Рука полезла в карман . Герман вытащил сигарету и сунул её в пот и полез за зажигалкой.
Она тогда плакала. И потом, позже прислала Герману смску:
-Всё равно ты будешь со мной! Лучше меня не найдёшь.
Получить то её Герман получил. И прочитать прочитал. Только вот не почувствовал. Ледяной морок, сковавший его сознание, уступил место тёплой воде. Всё происходило где-то извне, далеко –далеко от Германа. Равнодушие, постепенно овладевшее им, распространилось на все области его жизни, сказавшись и на работе. Поэтому когда проект внезапно свернули, Герман равнодушно собрал сумку и вернулся в Питер. Равнодушно же он устроился на работу. Да он жил-пил, ел, даже смеялся. Но смех его был полумёртвым - не было в нём радости. Лишь когда Герман напивался, то в груди – там где когда то было сердце вновь оживала ставшая уже тупой боль. Тогда Герман смеялся, и в смехе его появлялась злость. И он писал ей злые смски. Ругал, клял, умолял, звал, гнал прочь, признавался ,что всё ещё любит её. А проспавшись с трудом находил телефон. Равнодушно обнаруживая пропажу, Герман аккуратно удалял смски. А в один из дней удалил её номер. Проснувшись утром ,и обнаружив разбитый вдребезги телефон Герман равнодушно посожалел об утрате, и купил новую трубку. Так всё и закончилось.
-Дымов, всё сейчас заканчивают. Дымов ты вообще спятил!? Здесь нельзя курить Дымов!
Герман спохватившись потушил зажигалку. Кинул супруге на колени фотоаппарат и :
-Я вас на улице подожду. Курить очень хочется.
Сквозь чьи-то ноги и недовольное ворчание засуетился решительно к выходу. Супруга что-то провозмущалась ему в след. Герман вышел на улицу. Звякнула щелчком открывающаяся зажигалка. Шершаво чиркнуло колёсико-кресало о кремень, взметнувшийся на фитиле огонь поджёг сигарету. Герман затянулся. Выпустил в небо дым. Спрятав зажигалку в карман, и натянув перчатки поёжился:
-Холодно ****ецки. Когда же эта зима кончится?
Вскоре на улицу вышли Глаша с сыном :
-Дымов, так трудно подождать нас было?
-Извини, курить сильно хотелось.
-Курить, курить.
Передразнила супруга.
-Когда бросишь уже?
-Когда рак на горе свиснет.
Сбоянил Герман.
-Разве раки свистят?
Удивился малой.
-Слушай больше папу.
Ехиднула супруга.
-Ну что, пойдём?
Равнодушно поинтересовался Герман, и они втроём направились к автобусной остановке.