Городом Тиром Дионис восхищался, где рядом с морем скот выпасает пастух и свирель мореходец слышит на пенном бреге, где козопас невод рыболовный видит, где плуги тучную пашню взрезают на виду у судов, вздымающих вёсла над влагой; где с моряками у чащи, растущей у брега морского, дровосеки окликают друг друга, где сплетаются вместе шум морского прибоя, мычанье скота и шелест деревьев – где миром единым стали деревья и снасти, вёсла и тростники, стада, сады и оружие! Этому граду дивясь, так Бромий восклицает:
- Остров я вижу на суше! Возможно ль такое? Я чуда столь великого прежде не видел, чтоб деревья шелестели над зыбью морскою, чтобы нереиды говорили в пучине, а гамадриады внимали, чтоб над тирийским прибрежьем и вспаханными полями от отрогов ливанских веял сладостный ветер южный, своим плодоносным дыханьем столь благотворный и для души земледельца, и для парусной лодьи! Здесь с серпом земледельным в союзе трезубец пучинный, с нивой Део* цветущей встречается моря владыка, погоняющий коней над синею зыбью! Вровень едет богиня, не уступая владыке, змей бичуя хребты в своей воздушной повозке! О, прославленный город! Морской ты и сухопутный, с трех сторон перевязан перевязью зыбучей!
Так говорил он, глазами обводя этот город. Он созерцал мостовые, мощённые камнем искусно, он не мог оторваться от улиц сиянья и блеска – видит он Агенора*-предка палаты, он видит Кадма подворье и домы, входит в покои Европы, ране похищенной Дием-отцом; он дивился больше еще водомётам, бьющим сквозь лоно земное, что лишь час извергались бурно полною мерой, после струясь обильною влагой по ложу речному; видел он Абарбарейю* щедрую, видел источник, названный Каллироей, любовался влагой Дросеры*, что метала сладкие струи… всё осмотрев, неуемное сердце взором насытив, в храм Астрохитона входит и громко взывает к владыке звёзд, восклицая такие слова, полные тайны:
- О Геракл Астрохитон*, владыка огня, повелитель миропорядка, о Гелиос, пастырь людей длиннотенный, по всему небосводу скачущий огненным диском, путь двенадцатимесячный деющий, времени отпрыск, круг за кругом проходишь – и за твоею повозкой жизнь для стара и млада льется рекою единой: око всезрящее выси, ты четвероконной повозкой правишь, за ливнями – снеги, за хладом весну к нам приводишь! Мрачная ночь отступает, гонима твоими лучами, блещущими, лишь только под сверкающим игом шеи покажут кони, бичуемы дланью твоею! Только ты засияешь – и меркнут в сиянии ярком звездные луговины пестрые в поднебесье; после же омовенья в западном Океане с пенных волос стряхиваешь ты прохладную влагу ливнем животворящим и на родящую Гею росной влаги потоки утренней ты низвергаешь; тучные нивы зреют под диском твоим благосклонным, орошая колосья в бороздах плодоносных; Бэл – на Евфрате, в Ливии – Аммон, и Апис на Ниле, Крон ты отец в Аравии и Зевс в эгеидских пределах! Благоуханные ветви когтями острокривыми тысячелетняя птица на твой алтарь благовонный носит, феникс премудрый, рождаясь и умирая, ибо там она снова является, юная вечно, старость в огне меняя на молодость в солнечном свете! Будь ты Сераписом, Зевсом тученосным Египта, Кроном иль Фаэтонтом многоименным, иль Митрой вавилонским, иль Фебом, богом эллинским в Дельфах, Гамосом*, коего Эрос в сновиденьях смятенных нам являет в обманных любовных объятьях на ложе, если от спящего Дия, возбужденного грёзой страстной, влажное семя изливается в нивы тверди земной, и горы встают от небесных потоков! Будь ты Пэаном целящим или пестрым Эфиром, или как Астрохитон явись, когда звездное небо ярко ночью сияет россыпью светочей горних – внемли мне благосклонно, будь ко мне милосерден!
Слово такое промолвил радостный Бромий – внезапно образ божественный вспыхнул в Астрохитона храме над Дионисом, лучистый лик божества проявился, алыми засиявший очами и в одеянье звездном сверкая, и длань простер он над Дионисом, образ являя Вселенной, лик многозвездного неба: светом мерцали ланиты, с бороды струились созвездья! К дружеской трапезе бог пригласил Диониса…
Сердцем возрадовался Лиэй бескровному пиру, длань возложивши на нектар и амвросию… Спрашивает с любопытством Астрохитона Бромий:
- Мне, Астрохитон, поведай – кто из божеств среди моря город воздвиг, чьей дланью небесной на суше начертан замысел, кто эти скалы взрастил в соленые зыби? Кто сотворил строенья, кто дал источникам имя, кто этот остров с сушей связал чрез материнскую пену?
В ответ же промолвил Геракл дружелюбное слово:
- Внемли ответу, о Вакх, всё тебе я открою! Некогда тут обитало племя, которое видел сам Айон изначальный, ведь с ним и оно появилось, отрасль девственной тверди священная, лик и подобье коей сами собою взросли без семян или плуга это племя воздвигло на основанье скалистом город в земле изначальной незыблемой силой врожденной: ибо когда палящий жар иссушал всю землю и бегущие струи источников в пламенных руслах, спали они беспокойно под покровом Гипноса, в сердце моем желанье тогда появилось город воздвигнуть; и призрак обликом человека я ниспослал земнородным, породил в их умах сновиденье, и оракул изрек сей призрак священный: «Встаньте и сон отряхните истомный, отпрыски праха, стройте повозку, по морю пригодную ездить, рубите острой секирою чащу сосен высоких и стройных, труд искусный творите – крепите к тесному ряду балок скрепой и веревкой доски и прочие снасти, прочно скрепляйте друг с другом прочие части повозки, первого струга морского, что вас понесет над пучиной пенною, только имейте заботу о брусе исподнем, что от кормы и до носа опорою целому станет, после его поперечными брусами окружайте, а после между стволами палубу настелите поверху ровно и прочно; к мачте в средине струга парус льняной привяжите прочною снастью с каждой из сторон, полотно растянувши, чтоб ветер тот парус наполнил, двигая судно по волнам… Укрепите все щели между обшивками струга скрепами небольшими, плотно и часто набивши дощечек малых на стенки, ивовых, чтобы борта внутрь влагу не пропускали незаметно во чрево пустое прочного судна; сделайте руль, чтобы править бегом вашей повозки по путям влажнопенным, вращая оный согласно в разные стороны, если куда повернуть захотите! Килем древесным хребет разрезайте пучинный и достигнете места, назначенного судьбою, там, где скалы двойные высятся средь бурунов, коим природа имя такое дала – Амбросии. На одной в середине ее одинокой оливы ствол возрастает, такой же могучий и древний, как камень; в кроне густой и ветвистой орел исполинский гнездится подле чаши искусной. Охвачено пламенем древо, и огонь самородный лижет ствол языками, разливая сиянье – но дерево не опаляет! Высоколистный ствол змея обвивает, чудесный вид являя и зренью, и слуху одновременно; ибо сей аспид не в силах добраться до птицы, парящей в воздухе, кольцами тела обвить орла, удушая, или из пасти метнув ядовитое зелье, но и орел в поднебесье не в состоянии гада ползучего в воздух поднявши, клювом замучить змею он не может. Птицу премудрую, древней оливы ровесницу должно вам изловить и в жертву ее принести лазурнокудрявому богу… Излейте кровь над плывущими в море камнями в честь Бессмертных и Дия, и зыбью колеблемы, скалы встанут и боле не будут блуждать по бурному морю, соединятся навеки с материковою сушей! После выстройте город, простершийся подле утесов, город, морскою волной со всех сторон огражденный!»
Вот каков мой оракул… Очнулось от сновиденья земнородное племя, в их слухе слышался отзвук дивного слова бога, дошедшего в смутных виденьях; им и другое чудо явилось в дремах крылатых, духом смущенным желая города основанья словно премудрый правитель: рассекши бурные волны, понеслася по морю раковина витая словно сама собою, подобье морского моллюска, и за ним наблюдая, за поворотливым ходом судна такого, училось племя править искусно стругом, вышедшим в море открытое – как это делает сей моллюск, обитатель пучины! Так мореплаванью было начало положено. Вот наконец и достигло племя места, где бились волны о пару утесов, вольно плывущих по морю. Остановили судно у пенношумящей суши, и на утес взобрались, где древо Афины взрастало. К ним же орел добровольно спустился, судьбы ожидая. Земнородные сразу за мощные крылья схватили дивную птицу и главу орлу назад запрокинув, железом согнутым тут же перерезали горло, обряд совершая священный Дию и влажному богу в угоду. Приношение птицы хищной и дивно-премудрой кровию окропили, льющейся из отворенных жил, мореходные скалы и берег рядом с пучиной, подле Тира лежавший на нерушимых утесах, земнородные гавань-кормилицу сотворили.
О, Дионис, знаешь теперь ты о предках тирийских, что здесь поселились!
Так вот Геракл, небесный владыка, Вакху поведал любопытному всё, и в сердце бог насладился, и подарил Гераклу отлитый с дивным искусством златоблестящий кратер узорчатый. А Диониса бог Геракл одевает в расшитый звездами пеплос. Вот, расставшись с владыкой Тира, богом созвездным, Вакх в другие пределы обширной Ассирии выступает.
Снова бог насаждает на отрогах ливанских корни лозы яркоплодной с неизбывным усердьем, дабы в этих пределах цвели виноградные грозди. Брачный покой посетил он, и лозовые побеги ветви рощи священной оплели повсеместно – так даровал он грозди Адонису и Афродите. Там и Хариты плясали, из чащоб плодоносных, переплетаясь со светлой лозой, поднимался обильно плющ, к стволам кипарисов плотно и тесно прильнувший. Город стоит Бероя*, центр жизни, гавань эротов, с островами у моря, зеленый, чью тучную землю узкую с двух сторон окаймляют соленые зыби, бьющие бурным прибоем с обеих сторон в перешеек; простираются стены его до ливанских отрогов, лесом поросших, где ветер жаркий дует с востока – там проложен для граждан путь жизненосный, где чащи волнуются кипарисов под ветром благоуханным… Там мореходец издревле живет, выпасает и пастырь стадо, там дом земледельца, где близ чащобы нередко серпоносной Део встречается Пан сладкопевный; пахарь там ходит нередко по пашне, склоненный над плугом, в борозды семя бросая за спину мерно и ладно; там на опушке леса с быкопасом-соседом, опершись на загривок вола, беседует пахарь… А на прибрежье город Бероя простерся – владыка моря, раскинувшись вольно. Но у южных пределов путь проходит песчаный к теплым отрогам пологим, в землю сидонскую прямо, где многоразличье деревьев и виноградников блещет, где все дороги осенены сводом ветвей и прохладой своею странников привлекают… В берег бьет там теченье, направленье меняя, устремляясь на запад темный, Зефир там веет над вечернею нивой, влагой дыша и прохладой, по-над взморьем ливийским облак неся дожденосный, где луговины пестреют цветами, где прямо на бреге всё растет в изобилье, где благоуханные рощи шелестят и рокочут, колеблемы ветра дыханьем.
Люди там обитают, ровесники Эригенейи*, коих природа сама без мук и трудов породила – безматерних, безотчих, без брачного ложа. Неделимые части четырежды в этих людях смешаны, и от слиянья пламени, воздуха, влаги вышли из праха люди разумные сами собою, одушевленное племя из чреватого ила, коим природа облик дала совершенный. И на богов походили люди, что вышли из праха в те времена, золотым подобные в поле колосьям! Жили во граде Берое те люди, в месте извечном, где бывал и сам Крон, когда уступая премудрой Рее, он позднее яство вкушая прожорливой глоткой, с камнем наружу сразу извергнул всех проглоченных прежде детей из тяжкого чрева. Выпил для этого Крон реки огромной потоки; освобождаясь от бремени, Крона раздутая глотка изрыгнула в потоках несчастное это потомство одного за другим, используя влагу как помощь. Вышли наружу они, дважды рожденные дети.
Град же Бероя прежде был сотворен, и он видел, как возник сам собою и Айон соприродный! Тарсоса* не было, смертных услады, Фив семивратных, Сарды* не существовали, где златоструйного воды бьются Пактола, где в иле песчинки блистают! Племени смертных не было, и ахейских селений не существовало, и Аркадии также, что родились пред Селеной* - только Бероя цвела, старше тверди земной… На лоне своем плодоносном первой Бероя прияла солнечное сиянье, первой отбросила темный покров первородного мрака, первою жизнь явила в хаосе первоначальном! Первой прияла Киприду, врата открыв пред богиней, только родившейся в пене морской. И древле те зыби были чреваты тогда кровию уранийской*, вместе с семенем бога влагу оплодотворили, повитухой природа стала… И с Афродитой пояс явился расшитый на чреслах лежащей богини, словно венок обвивший богиню сам собою! Дланями рассекая богородную воду, вдаль Афродита плыла, перси во гладь погружая, воду спокойную бурно она взбивала стопами, лик подняв над водою, выныривала на поверхность, и бурлила пучина вспененная вслед за нею…
Встретила первой Бероя Киприду, и на прибрежье стали травы тянуться и заросли на луговинах сами собою повсюду, на побережье песчаном распустилися розы, венчиками алея, в пене соленой утесы винною влагой излились из каменистого лона, как из-под давильного камня, брызнул сок пурпуровый ливнем, на солнце блистая… благовонным дыханьем ветерок вдруг повеял, сладостнейшим бальзамом и маслом воздух наполнив, и всемогущий Эрос, начало всего мирозданья, жизнеподатель, возница, связь и крепитель вселенной, тут у богини родился при появленье на бреге…
Но есть сказанье древнее, по коему матерью града Киферейя была, дарящая жизнь мирозданью; ассирийцу Адонису родила она дочерь, и перед самым рожденьем, грядущее зная, бог Гермес пришел возвестить Афродите о рожденье Берои. Дочерь разумная миру явилась – лаконские жены* так сыновей рожают на щит из кожи воловьей! Вот и пришла малютка в сей мир из цветущего лона – Майи сын* повитухою был, хранитель закона! Дочерью лишь разрешилась Афродита-богиня, песнью четыре Хоры хвалебной тут же взгремели; о разрешенье от родов Киприды только проведав, возликовали звери, слышен был радостный шепот дубрав, и с умиленьем сердечным Афродита на это взирает, радуясь в сердце, что звери рожденью малышки ликуют; всё она озирает в округе взором счастливым, только от дикого вепря взгляд богиня отводит радостный, ибо знает пророчица: в облике вепря, брызжущего с острых клыков слюною, Адонис будет Аресом низвергнут в ревности яробезумной!
Выросла дева Бероя в обществе Лучницы-девы, сети отца расставляя в дремучих чащобах. Обликом дева подобна родительнице Пафийке. Ассирийскую деву невинную вдруг завидя, Зевс загорается, снова лик изменить свой желая, Эросом снова томимый, желает в облике тура с новым бременем волну рассекать в Океане – только воспоминание о деве сидонской владыку удержало! Зевс оставил Берою, из-за смертной юницы спорить не стал он с братом, Энносигеем пучинным, коему рок предназначил пылать к ней любовью! Вот какова Бероя – отрасль Харит! И лишь говорить начинала – медом текли ее речи, убеждая любого мужа премудрого, речи такой не слыхавшего прежде! Затмевала она подруг ассирийских сияньем улыбчивых глаз, чистых, будящих стрелы желанья – так в поднебесье все звезды затмевает собою светло-лучистым сияньем Селена полная, только вошедшая в силу… Девы нежно-румяное тело даже сквозь пеплос с хитоном разливало сиянье! Так что вовсе не чудо, что дева подруг красотою превосходила, сияя очарованьем любовным – всей красоты наследством родителей девы являлась! Видя ее, Киприда, пророческим обладая даром, замысел в сердце взлелеяла – красота подвигала на основание градов! Ибо по имени девы ясноглазой Микены назван город преславный Микены, коего стены древле киклопы сложили; ибо у отмелей Нила именем нимфы Фивы египетской названы Фивы… вот и решила богиня град основать Берою, дабы и град был прекрасен, внушая любовь, как и дева!
Эрос вселил в Диониса стремление страстное к деве, дабы он предложил ей и сердце, и винные грозди! И божество винограда взгляд устремляет к Берое, воспламеняется страстью… и проникает желанье сладостное через очи – с ней сочетаться на ложе! Стал бродить по чаще Лиэй, терзаемый негой, тайно он на Берою смотрит пристальным взором, следует незаметно за ней в нежной истоме. Но уж ему недовольно взглядов! Чем боле взирает Бромий на деву, тем боле хочет он ей любоваться! Вот постепенно к Берое, идя за нею вплотную, бог приближается будто случайно… Тогда же с ливанских гор Эносихтон, скрываясь, сходит в эти же чащи, бродит-блуждает по лесу, ни на что не решаясь. Ненасытный от страсти, в чаще ливанских лесов Дионис остается подле отроковицы – остается один! Уж покрывает он тайно поцелуями землю там, где Бероя ступала, и прах под стволами, где касалась стопою белою отроковица! Смотрит на нежную шею Вакх, на лодыжки Берои, смотрит на красоту, что сотворила природа – ведь дева румян благовонных и масел в кожу свою не втирала и лика не украшала, перед блестящею медью собою не любовалась, драгоценной тесьмою кудри не перевивала! Но и в простом уборе она поражала сильнее страстью несчастных влюбленных, блистая красою природной – волосы вились вольно по ветру без лент и повязок, прелестью яркой пленяли, не заплетенные в косы! Время от времени дева, истомленная зноем, воду пила из истока ближнего, наклоняясь главою к токам прохладным, ладонью черпала из глубоких струй прозрачную влагу; и, утолив свою жажду, источник она оставляла.
Громко вскричал Дионис, взывая к деве Берое:
- Дева! Нектару отведай! Оставь любострастную воду! Струй опасайся истока, как бы Лазоревокудрый* не похитил во влаге девичьего достоянья: от молодиц он в безумье впадает, хитрец! Ах, опасайся коварных струй! О, как бы желал я потоком быть, как бог Эносихтон, дабы, журча, в объятья сгорающую от жажды принимать невозбранно мою ливанийку…
Видя его, от страсти сгорающего любовной, босоногая нимфа над ним лишь смеялась; прыгнула в воду, сходную цветом с телом ее и смеялась притом над Лиэем, нагая! Часто близ мирта Киприды дремой Вакх забывался, но снов любовных не видел, мучился сладостной мукой, желаньем неутоленным Вакх, сей мук разрешитель, не мог разрешиться от муки… С сыном Мирры*, с Берои родителем на охоту ходил он, тирс забросив, увитый лозою, тайно бросал на Берою взгляды… Но юная дева пряталась от Диониса взоров влюбленных и пылких, запахнув в покрывало ланиты и очи. Вакх же воспламенялся сильнее: страсть лишь жарче пылает, не видя предмета желанья. Вот застал он однажды Адониса вольную дочерь одинокой, без свиты; как бог, предстал он пред девой, имя назвал и поведал ей об индийском походе, как отыскал он грозди, вино сотворил из гроздовья для утешения смертных… Томимый страстной любовью, молвил отроковице лукавострастные речи:
- Дева, в тебя я влюбился, небесные выси оставил, неба милей мне пещеры, где предки твои обитали, землю родную твою предпочитаю Олимпу, скиптра Отца не желаю, как стражду страсти Берои! Дева, слыхал я о диве, что матерь твоя – Афродита… Больше дивлюся, что дочерь так холодна, неприступна! Кровь Киприды в тебе – а ты отвергаешь Киприду? Бойся гнева эротов, лишающих милостей страсти! Эроса тяжко-разящего пылкого – пояс для Вакха разреши ты девичий, стань соложницей бога! Энносигей какие дары тебе предлагает? Влага соленая моря будет выкупом брачным, шкуры тюленей расстелет, смердящих пеной и кровью, для сладострастного ложа сей бог! Шкур тюленьих не надо Бромию! Девы-вакханки станут служанками в спальне, сатиры слугами станут, выкупом брачным будет лоза виноградная Вакха; коль пожелаешь оружья, о Адониса дочерь, дам тебе тирс вместо дрота! Я, красотою твоею насмерть сраженный, тебе подарил бы всё, что ты хочешь – только дитя золотой Афродиты не нуждается в злате! Мрамора ты светлее! Светоча мне не надо – взор твой лучится и блещет! Что тебе розы, о дева, пустившие только бутоны – ярко алеют ланиты, роз всех прекрасней и чище!
Так говорил он, но дева уши руками замкнула, дабы не слышать ни слова любовных признаний, чтоб не внимать реченьям, напоминавшим о страсти, - столь ей брак ненавистен… И пылкого бога Лиэя стала мука сильнее. Да, ведь сильнее страсть, коль милая дева влюбленного отвергает! Вот, терзаемый пастью неутоленных желаний, Вакх уходит от девы, сердце его язвимо сладостно-острою болью…
Тем временем зыбь поднялася, тяжким ступает шагом сквозь горы сухие, страстью томясь по Берое, Посейдон-женолюбец: спешно пересекает он лесистые пики, и содрогаются в страхе под тяжкою поступью выси. Смотрит он на Берою, окидывая взором влюбленным и свежую юность, и прелесть отроковицы, смотрит не отрываясь, словно она обнаженной явилась вдруг перед богом: видит он сквозь одежду блистание тела младого, груди упругие видит, скрытые легким хитоном, алчным взглядом обводит ее непрестанно, упорно, сквозь струящийся пеплос плоть ее созерцает…
И на морском побережье деву прельщает речью такой, ища снисхожденья:
- Милая, землю оставить должна ты – разве не пена матерь твою породила, морскую дщерь, Афродиту? Беспредельное море – тебе мой свадебный выкуп! Тверди прекрасней оно! Нет, не дам в услуженье тебе бассарид полоумных, сатиров пляшущих толпы или стаи силенов; станут прислуживать в брачном покое невесте Берое сам Протей или даже Главк пойдет в услуженье, можешь взять и Нерея, и Меликерта, если захочешь! Сам поток круговратный, омывающий землю, Океан многошумный, станет прислужником девы! В брачный подарок, Бероя, получишь ручьи ты и реки; коль пожелаешь служанок для поручений, то станут ими дщери Нерея, кормилицу Диониса, богиню Ино, я также отдам тебе в услуженье!
Молвил, но гневалась только, не слушала посулов дева. И оставил ее он, грозные речи бросая:
- Отпрыск блаженной Мирры, дочерь твоя прекрасна, ныне почесть двойная единому выпала мужу – ты и Берои отец, и Пеннорожденной прислужник!
Так вот и Энносигея жало любви уязвило! Много даров предлагал он Адонису и Киферейе, выкупов брачных за деву. Горящий такой же любовью, и Дионис богатства принес – все слитки златые, что близ соседнего Ганга добываются в копях… И взволновалась Киприда, беспокоясь за деву, ибо страшилась обоих она женихов, что горели равною страстью любовной! Знала, что ревность и пламя страсти к Берое невестной могли закончиться распрей, битвою за невесту, боем за брачное ложе! Вот осторожно уводит отроковицу с собою матерь и помещает в укрытии горном, надежном, и говорит обоим соперникам речи такие:
- Как бы родить я хотела двух дочерей прекрасных, старшую для Эносихтона, младшую для Диониса! Только я не имею двух дочерей, и такого нет закона земного, такое для нас невозможно, дабы единая дева двух супругов имела! Вот и должны побороться два жениха за невесту! Пусть соискателя оба устроят одно состязанье: кто одержит победу, без выкупа дочерь получит! Оба мне поклянитесь, ибо страшусь я за город, где владычицей дочь, хранительницей законов я назначила – как бы не сгибнул он из-за Берои! Дайте мне клятву, что после спора вы примиритесь оба, пылая любовью ревностной к деве прекрасной, после ж украсите город к вящему процветанью!
Сразу же оба дали клятву такую, поклявшись Кронидом, Эфиром, матерью Геей и влагой стигийской. Тут явилось знаменье великое Дионису: сокол быстрый, как ветер, преследовал в высях эфирных кроткую голубицу, но тут появилась внезапно в небе скопа и, крылья расправив, в морские глубины унесла голубку, схватив невредимо когтями! И Дионис, увидав сие знаменье, на победу оставил надежду – но распри грядущей не испугался…
Небосвод затрубил призывно и звонко, прозрачный. Клич издавая ужасный из мощной и яростной глотки, бог лазурнокудрявый воздел свой могучий трезубец, даль колебля морскую, и вперед устремился в схватку бог Дионис, подъемля тирс лозоносный, восседая в повозке Рейи, горной богини. Вкруг колесницы мигдонской сплетаются сами собою виноградные ветви, Вакха собою скрывая; гроздья и плющ, свиваясь, единый покров образуют! И под упряжью, гривой косматой потрясая, лев своей лапой когтистой роет мягкую землю, рев испуская при этом ужасный из пасти разверстой. В это же время ко влаге источника слон продвигался неумолимо, ноги негнущиеся воздымая, алчною весь он пастью опустошает источник, дно одно оставляя. Вот уж в сраженье пучинный вступает бог, нереиды крик поднимают великий! И морские чудовища вдруг поднимаются строем – Посейдонова дома кровлю, влагу морскую, бьют виноградные ветви! Но пещеры в отрогах Ливана высоких трезубца ударом разрушены вмиг, корни вырваны лоз виноградных! Вот на скот черношкурный, пасущийся мирно близ моря, на Посейдоново стадо, свирепо на них устремившись, бурно напали менады – вот одна с хребтовины выдирает огромный мяса кусок, вот другая, выломав оба рога изострые, топчет их яро! Третья пронзает чрево броском изострого тирса, эта ударом метким рёбра ему разрубает – падает бык полумертвый и катится в прахе бессильно; кровью пока он исходит, корчась в муке предсмертной, подбегает вакханка другая, за задние ноги рвёт и в едином порыве бросает в воздух копыта, словно мячи, их швыряя, крутящиеся в полете!
Вот Дионис свое войско выстраивает по порядку в пять отрядов и в битву ведет его с влажной стихией. Рать, готовую к бою, речью Лиэй ободряет:
- Бейтесь, о Бассариды! С вами Лиэй ополчился! Битвенный клич да испустит авлос роговый, заглушая раковин трубные звуки противника нашего в битве! Бьюсь я не за Берою только, за край я родимый нашей невесты сражаюсь, чтобы сей Эносихтон города не порушил, стоящего нерушимо на морском побережье! Вот за это я бьюся, ибо сей град двуединый соединяет и море и Вакховых лоз мириады, нашей победы знаменье, выросшее у прибрежья. В битву ступайте скорее, о мималлоны! Победу славную мы добудем, ибо еще трепещет весь восток перед нами, на поле шею склоняет индов Арес, перед Вакхом в ужасе слезы струятся старца почтенного бога Гидаспа!
Слово молвил такое, в ответ же речи угрозы бросил Лазурнокудрый, смеяся над Дионисом:
- Вакх! С тобою мне биться позорно! Как мне трезубцем сражаться, коль бежал ты секиры Ликурга? Вот, взгляни же, Фетида: за гостеприимство и кров платит как Вакх великодушной пучине! Тритоны-други, восстаньте! Заставьте этих вакханок вдоволь по морю поплавать! Пусть горные эти бродяги – сатиры, силены средь пены кипящей колотят в кимвалы, в соли барахтаясь моря! И в черной влаге кипучей будут со мною менады на ложе резвиться, не с Вакхом! Вместо сладкого хмеля солью пускай насладятся! Пусть в водометах могучих, поднятых богом Протеем, сгинут все бассариды, влекомы в пучину водою, в честь погибели Вакха ведя свои хороводы! Ты же, о Вакх лидийский, тирс свой ничтожный оставь – бейся перуном и громом против владыки-трезубца, дланью подъемли зарницы, взметни эгидой отцовой! Небо трепещет пред мощью моею – знает, что значит биться с пенною бездною нашей!
Так изрекал – и трезубцем потряс и бездны, и недра моря, поток вызывая великий, шумящий и бурный, в небо взметнувшийся влажно-вспененным вихрем! Вот густобрадый Тритон к битве трубой призывает, тварь сия многоразлична обликом чудным и странным: смертного человека образ обычный имеет от головы и до чресел, хоть зеленью отливает тело, а дальше рыбий хвост раздвоенный бьется! Вот взмахнул уже влажным бичом близ яслей глубинных, запрягая повозку с конями бурными быстро, Главк и нахлестывая упряжку несущихся коней, сатиров гонит, и в битве среди глубокого моря Пан роголобый, идущий легко по непроходимым гребням, топчет копытом козлиным зыбучие струи; дальше он бурно мчится над потоками влаги – бог, привыкший по скалам скакать, и хочет источник звука найти и мчится, ища его в водоворотах. Вот некий воин скалой замахнулся и бросил в гидриад ее мощно, но глыбу сию отразили нереиды – и дрогнул дом Палемона* подводный! Вот, собрав ополченье дочернее, в битву вступает старец Нерей и дрот влажно-пенный вздымая, через море летящим слонов поражает трезубцем, грозный, а нереиды толпою плотной стремятся к берегу вслед за пикой грозного бога морского! Вот уж Нереево племя, битвенный клич испуская, мчится за ним, нагое, тела их сверкают средь пены, бьются они среди глуби, словно менады морские! Вот над водою скачет, оседлавши акулу, дева Эйдо* - и волны нимфы не задевают… Как на ристаньях конных, правит возничий умело, на повороте направив левую пристяжную, правую придержавши лошадь короткою уздою – так вот и дщери Нерея, словно на конном ристанье, правят пучинным зверьем, как будто упряжками коней! Вот по-иному другая мчится по тропам соленым, зверя дельфина взнуздав, наклонилась над зыбью, скачет над гладью всклокоченной, на хребтовине звериной волны взрезая; как странник, по пенным бурунам несется зверь-дельфин, вполовину виден средь стаи дельфинов! Вот уж теченья взревели, сражаясь против Лиэя, мощь велика владыки, разверзлись самые недра, рев исторгая ужасный плещущего Океана, и труба Посейдона битвенный клич возглашает – вспучилось мощное море и вслед полетело трезубцу! Эгеиды потоки яростно устремились к ионийским в объятья, обрушиваясь водопадом, сикелийские воды вздыбились, обнажая бездны, встали до неба, с адриатической влагой с шумом столкнувшись…
Бьются друг с другом рати – и не страшатся вакханки, мечут тирсы, как копья, против трезубцев пучинных! Девы они – и менады! Вот, защищая морскую гладь, вступает на суше Нерей в сражение с Паном, любящем горы. Вот ветвью плюща, обагренного кровью, гонит горная дева вакханка палленского бога – но низвергнуть не в силах! Вот и сатиры в схватку ринулись пляшущей ратью, роголобые, бьются бесстрашно рогами, и в прахе волочатся хвосты, растущие от поясницы! Вот ополченье силенов ринулось: самый же смелый вскакивает на бычий крестец и, упершись покрепче, дует в двойные авлосы, клич боевой испуская! Вот леопард свирепый, дикий, на задние лапы вздыблен жалящим тирсом; вот одна бассарида, безумием обуянна, по-над гребнями волн устремилась, словно пляшет – и топчет Посейдоново темя будто, бьет пятками волны, грозит безмолвному морю, бессловесные зыби хлещет тирсом изострым, в волны не погружаясь! Вкруг кудрей неистовой нимфы жаркое пламя блистает, не опаляя вакханки, - чудо дивное!
Видя морское сраженье бьющегося Диониса, Зевс всевышний принял тотчас решенье: Берою Энносигею отдал и брачную распрю соперников он разнимает… С высей взгремел перун, Энио грозная смолкла, и заблистали зарницы зловещие вкруг Диониса! Бог виноградный сначала, измученный страсти стрекалом, деву свою не оставил; родитель высокогремящий остановил грохотаньем трубу боевую сраженья, отческий ропот битву остановил посредине! Медленным шагом, пятясь, начал Лиэй отступленье, а в пене морской запела радостная сиринга… И по свершении брака в водах соленого моря стал покровителем града отчего милой подруги Энносигей и дал он насельникам этих пределов в битвах и схватках на море свадебный дар – победу! Энносигей ликовал…
К опечаленному Дионису Эрос явился и молвил такое ревнивцу:
- Что, Дионис, яришься на жало брачных желаний? Не для Бромия вовсе Бероя, но для морского бога назначена, дабы дитя морской Афродиты сочеталася браком с владыкою пенной пучины! Должен ты долы и горы Ливана ныне покинуть Фригии ради: ждет тебя Титанида Авра, из Гелиоса рода; там, в отчизне невесты, во Фракии, также Паллена призывает тебя копьеносная – ложем воительницы вознагражу за отвагу и увенчаю любовью, ибо ты выиграл битву на состязанье Киприды!
Молвил такое Вакху, скорбящему в страсти, сородич Эрос, бог всемогущий. Крылья с шумом расправил пламени треску подобно, и в выси небес устремился, в горние домы Зевса.
И вот из долин ассирийских пышноодетый Бромий двинулся в землю лидийцев, к долам песчаным Пактола, чьи темные влажные глуби золотом отливают в песках, рассыпанном щедро. Вот миновал он Меонию, предстал перед Матерью Реей, положив перед нею дары Индийского моря; после, оставив струи реки златоносной и фригийские долы, к северу путь свой направил, сажая лозу виноградную, грады Асиды* минуя, и оказался в Европе!
_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _
*Део – Деметра, богиня плодородия и земледелия;
*Агенор – легендарный царь Сидона, отец Фойникса, основателя Финикии, Киликса, основателя Киликии, и Кадма, основателя Фив в Беотии, а также отец Европы, похищенной Зевсом и увезенной им на Крит;
*Абарбарейя – нимфа источника вблизи Тира;
*Дросера – «росистая», нимфа источника близ Тира;
*Астрохитон – «тот, кто одет в звёздное платье», одно из имен финикийского бога Мелькарта, отождествляемого греками с Гераклом.
В его храме гостит Дионис, будучи в городе Тире;
*Гамос – «брак, свадьба», иногда персонифицируется и предстает в образе божества;
*Бероя – дочь Адониса и Афродиты, а также названный ее именем город на берегу Средиземного моря в Ливане. В римское время славился школой юриспруденции. Позднее именовался Берит, Бейрут;
*Эригенейя – другое имя Эос, богини Зари;
*Тарсос – древний город в Киликии;
*Сарды – главный город Лидии;
*«что родились пред Селеной» - жители Аркадии считались самыми древними жителями Эллады. Иногда их называли праселенитами (долунными), то есть жившими еще в те времена, когда на небе не было Луны;
*«те зыби были чреваты тогда кровию уранийской» - согласно древнейшему мифу, титан Крон оскопил своего отца Урана адамантовым серпом и забросил его детородный орган в море. Из капель крови Урана и морской пены родилась Афродита. Поэтому в догомеровской традиции Афродита называется дочерью Урана, а не Зевса;
*«лаконские жены» - то есть спартанки. Название области в Греции с главным городом Спартой было Лаконика или Лакедемон;
*Майи сын – Гермес;
*Лазоревокудрый – Посейдон;
*сын Мирры – Адонис. Он был сыном царя Кипра Кинира от его родной дочери Мирры. Согласно преданию, Мирра влюбилась в отца и тайно возлегла с ним на ложе во время праздника Деметры. Когда Кинир узнал об этом, он бросился на дочь с мечом. Спасаясь от отцовского гнева, Мирра обратилась в бегство, и боги обратили ее в мирровое дерево. Позднее богиня Илифия извлекла из-под коры этого дерева младенца Адониса;
*Палемон – морское божество, которым стал молочный брат Диониса Меликерт;
*Эйдо – Эйдофея, морская нимфа, дочь бога Протея. Помогла спартанскому царю Менелаю получить пророчество от своего отца;
*Асида – Азия.