1.
У них были разные отцы.
И Женя понимала, что её отец был хуже, чем у сестры. Мать развелась с ним потому что он только и делал, что пил. Как-то папа повёл маленькую Женю в цирк и был так пьян, что с первого ряда свалился прямо на арену. Зрители засмеялись, захлопали, думая, что это клоун, ждавший своего номера и так искусно теперь притворяющийся пьяным, падая рядом с медведями, под возмущенные крики дрессировщика.
И Жене было неприятно, что все смеются над её папой. Потом она привыкла к тому, что над ним часто смеются.
Евгения уже не выносила отца, который дошел до того, что воровал у неё деньги (мама давала их дочери на завтраки) и покупал водку.
Каринин папа был совсем другим. Красивым, сильным (каждое утро поднимал тяжелые гантели), он постоянно покупал им с сестрой подарки, дарил маме цветы. Такой папа никогда бы не свалился на арену, он удержится и на тонком канате, протянутом над пропастью. Но они развелись с мамой. Евгения надеялась, что дядя Виктор всё равно будет приходить к ним с Кариной, ведь он когда-то сам попросил, чтобы Женя называла его папой. И если кто-то просит называть его папой, значит, он очень-очень любит тебя, разве не так?
Женя должна была пойти на день рожденья к мальчику из класса, который ей нравился. Несколько дней назад Евгения видела в магазине (куда они с мамой и Кариной ездили покупать сестре «все для школы», - сестра должна была пойти в первый класс на следующий год )очень красивое платье. И Женя думала, уверена была, что если придет к Глебу на день рожденья в этом платье, то он точно в неё влюбится. Она очень просила маму купить его, но та сказала, что у неё сейчас нет денег, ведь столько надо купить Карине в школу. Хотя сестра ещё ходила в детский сад. Тогда Евгения позвонила Виктору, - она не стеснялась попросить его, ведь когда он жил с ними, то покупал всё, что просила Женя.
- Женечка, - странно, голос в трубке был совсем другим, незнакомым, казалось, почти невозможным, что человек с таким голосом когда-то просил называть его «папа», - я тебя очень люблю, но…пойми, дорогая…у меня теперь совсем другая жизнь. Ты уже взрослая, тебе четырнадцать лет. Ты поймешь. Для меня очень много значит женщина, с которой я сейчас живу. И…Она очень ревнивая. Она не так поймет. Поэтому…Я тебя очень прошу…Не звони мне пока, ладно? Ты только не обижайся. Я тебе потом сам позвоню. Просто …она ревнует к моей прежней семье, понимаешь? А платье…Сколько ты говоришь, оно стоит? О, нет, прости, у меня сейчас таких денег нет. Ты только не обижайся, хорошо?
И когда Глеб на дне рожденья всё время танцевал с Иркой, Женя была уверена, что всё было бы по-другому, приди она в том платье.
Женя помнила, что Виктор обещал позвонить ей. И ждала, когда он позвонит. Не для того, чтобы что-то попросить, разумеется. Просто очень хотелось, чтобы был человек, которого можно называть папой. Потом она перестала ждать этого звонка, перестала верить в «папу», также, как однажды перестаешь верить в Деда Мороза.
За всё время с того дня, когда они расстались с мамой, Женя увидела его только вчера. На похоронах. Когда хоронили Карину.
2.
Там Виктор был совсем другим. Может быть, потому что пришел с новой женой, из-за которой ему нельзя было больше звонить и называть папой. Он всё время косился на неё, и, казалось, под пристально-ревнивым взглядом этой женщины, боялся даже коснуться губами лба своей мертвой дочери. Потом уже, дома, за столом, сидящая рядом Женя слышала, как Виктор шепчет, торопливо, сбивчиво (чтобы успеть, пока его женщина не вернется из туалета): «Пойми, Лиз, всё так быстро. Я же не знал, что так получится. Что этим кончится. Так быстро всё. Если б я знал, то сделал что-нибудь. Я бы приехал.
- Ты бы не приехал, - мать зло посмотрела на бывшего мужа, - ты слишком боишься, что она тебя бросит. И тогда тебя опять не будут снимать ни в одном фильме. Без её знакомств и связей. Тебе это дороже, чем дочь. Странно, что ты на похороны приехал.
- Зачем ты…Как ты можешь так думать обо мне, - начал было оправдываться Виктор, но, увидев, что его новая жена вошла в комнату, тут же замолчал и отодвинулся подальше от Лизы.
Женя знала, что когда-то давно, ещё до знакомства с мамой, он снимался в эпизоде какого-то фильма, что он был актером. Но когда она спрашивала, почему он сейчас нигде не снимается, папа (тогда он ещё был папой, а не Виктором), сразу терялся, и начинал объяснять что-то совершенно непонятное. И сейчас Женя думала, - неужели он и, правда, женился на этой некрасивой, старой женщине только для того, чтобы она помогала ему сниматься в фильмах? Неужели только поэтому он бросил маму? Но Евгении всё равно было очень интересно, где сейчас снимается Виктор, в каких фильмах, и как их можно посмотреть. Она спросила об этом, и тут, перебив начавшего было что-то рассказывать Виктора, мама закричала на неё: «Женя! Как ты можешь?! В такой день! Когда твоя сестра! О чем ты думаешь! Может быть, ты не заметила, что Карина умерла?! Что у тебя в голове?! Мальчики из класса?! Карина умерла, понимаешь?!!!».
Жена Виктора что-то шепнула ему, и они сразу стали спешно собираться. Вслед за ними скоро ушли и те немногие, кто собрался в этот день на похоронах Карины.
Когда они остались вдвоем с мамой, стало очень тяжело. Женя подошла к ней сидевшей за столом, зарывшейся в свои руки, положила голову ей на плечо, хотела попросить прощения, но мать оттолкнула её.
- Я знаю, почему ты так себя ведешь. Ты её никогда не любила. Ты, наверное, даже рада, что так получилось. Что её больше нет.
Лиза смотрела на дочь с такой злостью, что, казалось, сейчас набросится на неё с кулаками.
- Дура! – закричала Женя, - ты совсем дура! – и выбежала из комнаты, из квартиры. Она споткнулась на ступеньках лестницы, упала, но тут же поднялась, и побежала дальше, вниз, так, как будто за ней кто-то гнался. Потом, на улице, отдышавшись, Женя поняла, что никто за ней не гонится, и что мама вовсе не собиралась останавливать её. Стало совсем обидно. Девочка не знала куда идти. Только не обратно домой. Это точно.
И, конечно, Женя и представить не могла, где она проведет эту ночь.
3.
Женя подумала, что Вика, её соседка по парте, обзавидуется, когда узнает, где ночевала Евгения. Ведь Вика была влюблена в этого учителя географии. И Женя не понимала, что Вика нашла в нём. Если уж в кого и влюбляться, так в солидного директора с бородой, с крупным перстнем на пальце, приезжающем в школу на собственной машине. А не в долговязого, худого, молодого еще совсем учителя с блуждающим взглядом…Какой-то голодный студент из книжки.
Но этим вечером так не хотелось возвращаться к матери. Пусть она ищет её, пусть понервничает, побеспокоится. Может тогда поймет, что нетрудно остаться и без второй дочери.
Владислав Николаевич, увидевший сосем уже поздним вечером, заплаканную девочку, стал спасением. Он спросил её, не поздно ли гулять в такой час, а она сначала хотела просто что-то буркнуть в ответ, чтобы он поскорее ушел, но потом вспомнила злые, едва ли не ненавидящие глаза матери, её прыгающие губы, и слова сами сорвались с языка:
- А можно к вам? Мама уехала, завтра вернется только. А я ключи потеряла.
Пусть мать побесится. Пусть поищет её.
4.
- Где ты была ночью? – мать стояла совсем рядом, и в то же время как будто очень далеко, словно Женя смотрела на неё в окуляр бинокля, отодвигающего все предметы.
Всё изменилось. Если раньше Женя бросилась бы в ссору, стала защищаться, не выдержала и заплакала от ощущения своей беспомощности перед собственной матерью, то теперь нет. Можно просто не отвечать. Она имеет на это право. Взрослая. Не ребенок больше. Такая же взрослая, как и те, кто учат её жизни. Они больше не имеют права ничему учить её.
- Где ты была, я тебя спрашиваю?! – Лизу вывело из терпения спокойное молчание дочери. Что за девчонка, Господи, ни в грош свою мать не ставит!
Женя успела перехватить мамину руку, которая чуть не дала ей пощечину.
- Пусти, мне больно, - это было уже слишком. Совсем дочь от рук отбилась. Вот что значит без отца, - пусти, я сказала.
Женя сильнее сжала мамину руку.
- Мне больно.
Было какое-то упоение в этой власти над матерью, блаженное ощущение того, что бесправное, униженное детство кончилось наконец. Черт бы побрал его, это детство. Спасибо учителю географии, случайно встреченному на улице, крови на простыни, которая напугала Владислава Николаевича (теперь уже просто Славу): «Я почему-то не думал, что ты еще ни с кем».
Он ведь был сильно пьян, этот учитель. Женя привыкла к тому, что пьяным бывает только её папа, и было странно, что еще кто-то другой может так много пить.
- Только ты никому не говори, хорошо?
Женя смотрела на него, и видела, как меняется его лицо, как выступает на его лбу пот, ширятся глаза, дергается подбородок. Видела, как он прямо на глазах трезвеет, очевидно, соображая, что произошло и чем это может закончиться. Вот он, взрослый мир.
- Никому, хорошо? Пожалуйста, - неприятный, униженный, визгливый шепот, - я тебе денег дам, хочешь?
- А вы…, -смешно, сначала Евгения все равно не могла называть его на «ты», но продолжать говорить «вы» было глупо, - у тебя есть кто-то? Ну, женщина? Есть?
- Нет.
- А хочешь, я буду твоей женщиной?
- Ты? Но ..ты ведь маленькая ещё совсем.
- Я? Маленькая? – и тут Женя усмехнулась так, что у него мороз прошел по коже.
- Да…да, конечно. Конечно, хочу, - испуганно залепетал он.
И такой же точно усмешки испугалась Лиза. Такая усмешка может быть только у взрослого человека, способного по-настоящему свысока смотреть на людей, совсем не веря им, презирая их. Надо же, Лиза и не заметила, как её дочь успела стать взрослой. Дети теперь так быстро взрослеют.
5.
Теперь Евгения одна их них, она с ними на равных, с этими взрослыми. Вот он, их мир. Вечно пьяный отец, отчим, бросивший маму, чтобы получить роль в каком-то фильме, мама, с которой никогда не получается о чем-то по-настоящему поговорить, учитель географии, конечно, в чьей постели закончилось её детство, и еще врач. Врач, который сделал вечером Карине укол(инъекцию супрастина), а утром Карина умерла. Мама говорила, что у Карины высокая температура, что боится за неё. А он сказал, что волноваться нечего. «Девочка хорошая, крепенькая (он так и сказал: «крепенькая»), и скоро будет бегать. «А сыпь, - не бойтесь. Это просто ветряная оспа. Не так страшно»
Карина лежала рядом с Женей, - на соседней кровати, когда в другой комнате уже уснула успокоенная врачом, мать. Женя рассказывала сестре сказку, про Белоснежку и семь гномов, хоть девочка и была большая, шесть с половиной лет, но она сама попросила, чтобы Женя рассказала ей что-нибудь. Сказку, - «чтобы не было страшно».
Женя боялась того, как тяжело дышит сестра. Потом дыхание стало частым, частым…Евгения встала с кровати, и пока она вставала, все звуки остановились, всё остановилось. Тишина, как змея, вползла в комнату.
- Мама…, - Женя будила мать, но та не просыпалась, - мама..Там Карина….Она не дышит.
Лиза смотрела на дочь, как на что-то совершенно чужое, незнакомое, ненужное.
- Там…Карина…не дышит.
А потом, расталкивая мертвую Карину, Лиза кричала так сильно, так больно, что крик этот навсегда остался внутри Жени.
Карине поставили сложный диагноз. Менигкокковая инфекция. Так, кажется. Мать сказала, что найдет врача, перепутавшего смертельную болезнь с ветряной оспой, подаст в суд, посадит его в тюрьму.
Когда определили, отчего наступила смерть, было сказано, что нужно срочно проверить детский сад. Группу Карины, может быть, придется ввести карантин.
- Да, да, - понимающе кивнула мама. Неужели она ещё думает об этих детях?! Ей ведь в голову не пришло, что Женя лежала рядом с Кариной, и если уж говорить об инфекциях…Нет, мама не боится за неё. Хуже того, обиднее, - она смотрела на Женю так, как будто та была виновата в том, что произошло.
Дальше еще хуже. Раньше она была мамой (теплое слово «мама». От неё пахло мамой). Теперь Лиза стала просто женщиной, живущей в одной квартире с Женей.
6.
Всё, чего мы хотим, сбывается. Только не так, и не с теми.
Платье, в котором Женя мечтала появиться на дне рожденья Глеба, и в котором ей отказала мама, Евгении купил Слава. Он бы купил ей всё, что угодно, чтобы Женя никому ничего не рассказала. Слава очень просил её об этом. «Особенно родителям». О, вот за это он точно мог бы не беспокоиться. Уж кому-кому а им…Отца как бы и вовсе давно не было, слава Богу, квартиру разменяли, и он жил отдельно. А мама..Мама…
Женя никак не могла понять, - неужели мать пошла на это, потому что ей не хватало того, что делал с самой Женей учитель географии? Евгения когда-то украдкой от мамы прочла несколько купленных ею эротических романов, и написанное в них было настолько непохоже на то, что делал с ней учитель. Всё по-другому, неинтересно, быстро, больно. И ещё эти слюни, которые выступали у Славы от возбуждения. Он входил в её тело, как чужой человек, как грабитель, и Женя жалась спиной к кровати, как к стене, отступать было некуда.
Евгения больше не носила с собой ключи от квартиры. Не хотела, чтобы повторилось то, что произошло. Она, вернувшись из школы раньше, чем была должна (отменили три последних урока), услышала громкие стоны, мамины стоны, её: «да, да хороший мой, да». Лиза захлебывалась собственным голосом. Они там, двое, даже не слышали, как открылась дверь, шагов не слышали.
И всё ничего, Женя поняла бы. Она и сама была теперь женщиной, всё понимала. Если бы только…Тот человек, с мамой, был просто человек, кто угодно, самый любой. Но это был врач. Тот самый врач, который приходил к ним, когда температура Карины поднялась до тридцати девяти. Врач, сказавший, что у её сестры ветряная оспа. «Не бойтесь. Её не надо везти в больницу». Врач, которого мама искала, чтобы повести в суд, добиться, чтобы его посадили. И – теперь он у них дома. «Мой хороший».
- И ты что, его любишь? – спросила уже потом, на следующий день, Женя.
- Да. Он очень хороший, ты не представляешь. Он не виноват в том, что произошло. Вы подружитесь. Ты поймешь.
- Но ты хотела, чтоб его посадили.
- Женя! Хватит. Он очень хороший. Я не думала. Если бы это был любой другой человек, я бы добилась, чтобы …суда, тюрьмы…Но…Женя, ты знаешь, Карина для меня…Это…Это жизнь моя. Но Антон, он не виноват.
Самое страшное, что когда появился Антон, мать изменилась. Стала другой, - нарядной, праздничной, улыбающейся, веселой…А как же Карина…
Женя знала, что мама любила Карину гораздо больше, чем первую дочь. Может быть, дело было в отцах. Первого она презирала, вторым дорожила. И если она может вот так предавать Карину, то если умрет она сама, Женя, мать забудет её еще быстрей…Как бы сильно они не ругались, Женя всё-таки всегда надеялась на мамину любовь, верила ей. А теперь эта надежда кончилась, как кончается день, или мороженое, которое нельзя есть бесконечно…Значит, если умрет она, Женя, мать просто забудет её…
- Я в этом платье на день рожденья хотела к Глебу Круглову пойти.
- Почему к Глебу?
- Ну, я говорю – день рожденья. А, вообще, он мне нравился.
- Да? Я как-то не очень замечал. Но тебе в этом платье нельзя никуда, будут спрашивать, оно дорогое.
- Ты боишься? Не бойся. Мама добрая. Она врача хотела посадить, из-за которого Карина умерла. А теперь спит с ним. Слава…А ты можешь мне сказать, - ты вот меня к себе привел и со мной, - просто потому что выпил, или я тебе нравлюсь?
- Нравишься. Нравишься, конечно, - суетливо стал заверять он.
- И если б ты кого-нибудь другого из нашего класса встретил, то так не было бы?
- Нет. Нет, конечно.
- И еще я спросить хотела. У тебя руки все исколоты. Это что?
Он ответил не сразу. Сначала отводил глаза, нервничал всё сильнее, а потом взял и сказал:
- Это я колюсь.
- Что?
- Колюсь.
- В смысле?
- Героин.
- Ты, что, наркоман? А я думала, чего ты такой странный бываешь. Даже на уроках. И давно?
- Да.
- Слушай, так ты, что, когда меня встретил, не пьяный был, а под этим своим…героином?
- Нет. Неважно, слушай.
- Но мне казалось как-то, что – наркоманы – они смелые. Чтобы руки себе колоть самим…трус не будет колоть. А ты так боишься, что узнают про нас.
- Тебе четырнадцать. Я не хочу, чтоб меня посадили. Обвинят, что я тебя изнасиловал, и ничего не докажешь. У меня друг был, его вот за это посадили. Хотя он не насиловал никого. Родители добились. Я не хочу, знаешь. Я загнусь в тюрьме.
- Не бойся ты. Не скажу я никому. Вике хотела только рассказать сначала. Да не бойся ты так. Она влюблена в тебя, а ты не видишь. Не скажу я ей ничего. Не узнает никто. Слушай, а давно ты?
- Ну…, - он был какой-то особенный сейчас, совсем запуганный, беспомощный, растерянный, как потерявшийся ребенок, - у меня девушка…когда-то..И мы вместе…попробовали.
- Любил её, да?
- Да.
- И расстались?
- Да.
- А хочешь, я теперь буду твоей девушкой?
- Ты? Да, да, конечно. Конечно, хочу. Только ты не говори никому ничего, ладно?
- Да обещала уже. А вы расстались…почему?
- Она…Она умерла. Передозировка. Без меня. Обычно мы вместе. А тут она одна попробовала, и…
- Ну тогда я тем более хочу быть твоей девушкой, - улыбнулась Женя.
И эта была такая улыбка, что Слава испугался того, что она всё-таки обязательно всё всем расскажет, ему назло.
7.
Когда Женя узнала, что мама пригласила на её день рожденья этого врача, Антона Борисовича, то заявила, что тогда лучше ничего не праздновать.
- Но как это…, - мама сначала растерялась, но растерянность быстро сменилась возмущением, - Женя, ты странная. Он уже практически член семьи. Ты злая. Тебе не нравится, когда у меня всё хорошо. Меня ещё никто так не любил, как он. Никому другому я бы не простила Карину. Но он…Он – особенный. Его самого всё время мучает то, что произошло. И потом, Женя, ты так себя ведешь…Ты знаешь, что для меня была Карина. Но ты никогда её не любила. Ты, что, не помнишь, не помнишь, как она жаловалась, что ты её ударила? А ты её потом чуть не убила? Не помнишь?
Женя всё помнила. Она и, правда, никогда особенно не любила сестру, хуже того, ревновала её к матери, к отчиму (всё-таки, Виктор был её родным папой, а не Жениным).
Они с сестрой спали в одной комнате, и иногда эта малявка начинала плакать по ночам, будила Евгению своими дурацкими слезами. А иногда и вовсе ложилась к ней в кровать, обнимала, и Женя просыпалась оттого, что натыкалась на тело сестры.
- Женя, я боюсь.
- Чего ты боишься?
- Мне приснилось, что меня убили. Можно я с тобой рядом, ладно? Пожалуйста.
- Давай к себе в кровать. Хватит, большая уже. И не бойся ничего. Я рядом. Что за трусиха!
- Женя, мне страшно. Можно, мне свет включить?
- Какой свет?! С зажженным светом спать? Мне в школу уже вставать скоро.
Но одно дело – хныкающая, мешающая спать девчонка, и совсем другое – маленькая сестрёнка, которой больше нет на свете. И которую предает собственная мать. Это предательство сближало Женю с сестрой уже после её смерти, давало новое, по-настоящему кровное родство общей беды. И Женя чувствовала, что все эти взрослые люди, которыми она теперь тоже стала, убили, дали умереть внутри неё самой такой же маленькой девочке, как сестренка.
Карина стала сниться ей по ночам. Она подходила близко-близко, так, что становилось больно глазам, и плакала.
- Здесь совсем нет никаких игрушек. Ни одной. Пожалуйста..Привези мне моего Максика. Я скучаю без него.
Максик был плюшевый мишка, с которым ложилась спать сестренка. Максик – это потому что она увидела в каком-то мультфильме веселого, плюшевого мишку с таким именем, и решила, что если назовет так своего, то он тоже будет очень веселым.
- Я не приду на это день рожденья. Празднуйте без меня.
- Ты куда?
- Никуда. К подруге. Я у неё переночую.
- К подруге? Ты что—то часто стала ходить по подругам. А теперь ещё и на ночь. Женя, смотри! Ты попробуй только у меня забеременеть!
А ведь самое обидное было то, что мама рада была тому, что Женя всё реже бывает дома. При дочери ей неуютно было со своим врачом, дочь мешала. Если б не он, то мать достала бы её расспросами о том, где она пропадает. А так – матери было удобно.
Забавно, на полке, среди других книг, Евгения увидела у Славы и мамину. Когда-то она очень гордилась тем, что её мать – писательница. А потом они пошли на экскурсию всем классом, и возле дороги стояла машина, из кузова которой распродавали за бесценок книжки, которые никто не покупает. Женя увидела на обложке мамино лицо. «Как найти своё счастье», «Как построить счастливую семью», мама писала их когда-то, эти книжки. И Женя давно знала, что они никому не нужны. Как-то она услышала из своей комнаты, как мама говорит с подругой, жалуется ей: «И деньги до конца не заплатили мне. Они говорят, что мне шанс дали, что я сама обещала, что смогу. Совсем не покупают. Не понимаю, почему. Ведь хорошо же вроде написано. Они там вообще такую ерунду издают, и ничего, покупают. А мне так не везёт. Теперь опять придется корректором работать, не получилась из меня писательница».
Женя очень боялась, что кто-нибудь из класса, проходя мимо этой машины, заметит мамины книги, увидит, что её маму продают совсем за бесценок, да и то никто не покупает.
Оказалось, Слава не знал, что на полке у него дома, стоит книга Жениной мамы. Её ещё очень давно купила его девушка.
- Так это твоя мама написала?
- Да. Слушай, я спрашивала у неё, она сказала, что я на ночь могу у тебя остаться.
- На ночь? Что? Ты что, рассказала всё-таки? Про меня? Рассказала?
- Если б рассказала, она вряд ли бы разрешила у тебя переночевать. Сказала, что у подруги.
- Но если она будет тебе звонить, искать…
- Не будет она никуда звонить. Ей не до меня.
- Будет. Я говорю, что будет. Зачем нам нужно, чтобы она тебя искала?
- Хорошо, я переночую дома. Но если хочешь, чтобы я ничего не рассказала никому, то сделай мне это…
- Что сделай?
- Ну, это. То, что ты себе делаешь. У меня день рожденья завтра. Пусть это будет подарок мне.
- Ты о чем? Слушай, ты что, совсем обалдела, что ли?!
- Или я расскажу всё. И не только маме.
- Ты обалдела, что ли?
- Скажу, что ты меня изнасиловал.
Они сильно поругались тогда, но закончилось всё тем, что он согласился.
- А это зачем? - спросила она, видя, как Слава свертывает бумагу.
- Курить чтобы.
- Зачем курить? При чем тут сигареты?
- Да не сигареты. Это то же самое, что у меня. Зачем нам надо, чтобы вены твои мать увидела, рано тебе колоть ещё. Покуришь пока.
Женя помнила, как у неё дома два дня подряд зимой не было горячей воды. А потом её пустили. И какое было счастье окунуться в эту воду, просто подставить руки открытому крану в ванной. Сейчас было похоже, только ещё теплей, как будто Женино тело снимали с неё как одежду, и под этой одеждой оставалось одно тепло. Так тепло ей не было даже тогда, очень-очень давно, до Карины, когда Женю ещё, кажется, любила мама.
8.
- Ты так боишься, что про нас узнают, и при этом тебе не страшно…Как это…
- Это другое. Когда нужно, ничего уже не страшно. Где мне еще денег найти? Тем более, теперь нас двое.
- Но кто-нибудь увидит. Если я заметила, как ты там, в коридоре, отдавал, и деньги у него брал, то…как ты не боишься.
- Не знаю. Он у кого-нибудь другого бы купил. Это Паша, из десятого «б». Знаешь, какие у него родители богатые? Мама год назад замуж вышла, парень в обносках ходил, а теперь всему классу подарки покупает.
- Так ты, что, сам его посадил?
- Нет, ты что. Я видел, как он из туалета учительского выходил. Вошел после него, а там шприц. Он забыл. Ну, поговорил с ним. Он надежный, я уверен. Он не скажет.
- И многим ты продаешь в школе?
- Нет, не в школе. Так, да, продаю.
- А учителем тогда зачем работаешь?
- Просто. Географию люблю. Ещё с детства. Одни пятерки были. У меня дома скандалы, родители дерутся там, а я – про Америку читаю, или про джунгли, «Вокруг света», мечтаю вырасти и съездить. Ты знаешь, когда я первый раз заплакал? Когда мать с отцом дрались, и глобус мой мать схватила, стала отца по голове бить. Они так дрались, что глобус раскололся. А я так и не был нигде. Ни в Америке, ни в джунглях. Ни в Финляндии даже, хотя мы с Дашкой хотели. Но…
На уроках географии Женя не могла слушать, как он рассказывает про этническое разделение народов Российской федерации или что-нибудь ещё. Да и сам Владислав Николаевич старался, чтобы его взгляд случайно не наткнулся на третью парту, за которой сидела Евгения. Теперь она вспомнила, что раньше, ещё до всего, что произошло, он смотрел на неё как-то особенно, может быть, не так, как на одноклассниц. И Женя думала – неужели он и правда что-то чувствовал к ней, до той случайной встречи? Она спросила его об этом. Он сказал, что да, только не думал, чем всё закончится.
- У нас ничего ещё не закончилось, - сказала Женя.
Может, он и врет. Владислав Николаевич больше ни разу не вызвал её к доске. Всё-таки он трус, хоть и не боится продавать.
А на других уроках и вовсе было тошно. Куда Женю тянуло, так это на Каринину могилку. Она была уже там, три раза была. Ей казалось, что там, под землей, лежит не только тело умершей сестры, но и её собственное, мертвое детство. И Женя разговаривала с сестрой, как с живой, и ей даже казалось, что она слышит как та отвечает ей. Может быть, конечно, дело было в выпитом вине, Женя теперь выпивала.
Но она как будто и впрямь слышала, что девочка, сестренка её, Карина, спрашивает почему не пришла мама. И что ей сказать? Что мама спит с этим врачом?
Евгения привезла сестре подарок. Диск с фильмом, где снялся её папа. Женя увидела этот диск случайно, и купила два – один себе, другой – сестренке. Она ещё сама не успела посмотреть, но уже положила на могилку Карине. Ведь это был её папа. Каринин.
- Твой папа – актер, наш папа. Настоящий актер. Он снимается в настоящих фильмах.
А потом Женя посмотрела этот фильм дома у Славы, и расплакалась. Ей стало обидно. Это был какой-то семейный фильм, где папа играл про счастливую семью, вместе с этой женщиной, к которой ушел. И он целовал, гладил, носил на руках её маленького ребенка. А их с Кариной никто не знал, о них никто ни разу не вспомнил. Это был какой-то странный фильм, без сюжета, просто семейная жизнь, как будто его снимали для самих себя, и ещё для того, чтобы показать – какая у них счастливая семья. И как у них всё хорошо. Пусть завидуют все.
Женя поехала на кладбище, чтобы взять диск обратно, ей стало неприятно, что она положила его на могилу Карины, этим она как будто участвовала во всеобщем предательстве маленького, беззащитного существа.
Там, на кладбище, рядом с могилой Карины, была какая-то старая женщина.
- Вставай, - громко сказала она, - ты уже большая. Помоги мне. Мне тяжело наклоняться. Тут ещё убрать надо.
Женя подумала, что эта женщина обращается к ней.
- Что, девочка? А…Нет, ты что…Это я дочке. Она у меня уже большая. Ты знаешь, 34 года назад, врачи сказали, что она не выживет, а ей три годика всего. Теперь она уже большая. Взрослая совсем. Она живёт, я знаю. Там, но живет. А теперь большая выросла, дочка моя. Будет теперь хоть мне помогать.
Живёт…Карина тоже живет. «Нет, они нас с тобой так просто не убьют», - пообещала Женя сестре.
9.
Евгении было страшно. Эта девочка на коляске, с трясущейся головой, с пеной на губах. Её мать вытирала ей слюни, когда девочка хотела что-то сказать, но вместо слов вылетали слюни, и всё её тело начинало дергаться, как на электрическом стуле.
И потом, когда она ушла (мать специально пригласила их, чтобы Женя увидела всё это), Лиза зло объясняла дочери: «У тебя будет такой же ребенок. На коляске. Ты этого хочешь? Что может родиться от наркомана? Тем более, ты сама…Чтоб он из тюрьмы не вышел, тварь эта!».
Слава зря надеялся на Пашу и на его молчание. Родители у этого десятиклассника и, правда, были очень богатые. Но именно это и помогло им добиться для учителя географии срока в шесть лет. Как будто это именно он сделал из их сына наркомана.
А ещё Женя не понимала зачем она сказала матери правду. Наверное, это был вызов, - признаться, что отец её будущего ребенка – учитель, наркоман, замешанный в скандале, о котором писали газеты, и уже сидящий в тюрьме. Ей приятно было видеть, как расширились от ужаса мамины глаза. Да, Женя теперь взрослая, и она будет делать что хочет, спать с кем хочет, и лучше с тем, от кого трясет мать.
О том, что дочь беременна, Лиза догадалась сама. Обычные симптомы. Но когда Лиза узнала, от кого будет ребенок…
Женя ни за что не соглашалась делать аборт, и тогда мать пошла на подлый трюк, пригласила свою знакомую с этой девочкой на коляске.
- Она родила её от наркомана. Любила. Ну, и что, нравится? Хочешь мне такую внучку, да?!
В конце концов, Женя всё-таки согласилась на аборт. Мать прижала её к себе, свою дочь, и Женя подумала, как давно этого не было. Неужели надо было пройти через всё это, чтобы мама опять, как очень-очень давно, в детстве, вот так прижала её к себе, крепко, крепко, погладила по голове, приласкала…И уткнувшаяся в теплое мамино тело взрослая девочка боялась даже пошевелиться, хотелось, чтобы никогда не кончалось это тепло, чтобы мамины руки вечно гладили её, и никуда бы никогда не отпустили от себя.
- Я знаю, ты у меня умная девочка.
10.
Евгения хотела устроиться на работу. Ей нужны были деньги. Мать не давала ни копейки, чтобы Женя не потратила их на дозу. Правильно, а на что же ещё…Что она, не понимает, что без дозы можно свихнуться, что всё тело превращается в ад, как будто там, внутри тебя, окунают в кипящую смолу весь мир.
Её взяли только раздавать рекламные литовки. И ещё попросили надеть юбку покороче, чтоб прохожие мимо не проходили. Какие к черту, листовки, 35 рублей за час, на что этого хватит?!
Сдохнуть можно. Но где, где, где?!
Женя попросила в школе, у Паши, того самого, из-за которого сел в тюрьму Владислав. Но Паша сказал, что нужны деньги, без денег он не достанет.
Вчера Евгения встретила своего отца, на улице, случайно. Он обнял дочь, сказал, какая она выросла большая, красивая, и попросил у неё денег, пообещав, что скоро отдаст. Женя дала ему какую-то мелочь, которая была в карманах. Он обрадовался и этому.
Нет, сдохнуть можно. Если не найти…Где, где…
А ещё часто стала сниться сестренка. После аборта Жене казалось, что у неё должна была родиться Карина, что она отчаянно хотела продолжить оборванную в самом начале жизнь, вернуться, родиться в прежней семье.. А её убили. Ей не дали родиться. Захлопнули дверь, не пустили обратно.
Снов было много. Один запомнился особенно. Они с Кариной одни в пустой квартире. Они играют в дочки-матери. Женя укладывает спать сестренку, как собственную дочь. А потом та спрашивает: «Женя, а когда мама придет?».
«Мама? – удивляется Евгения, - а разве я плохая мама тебе?».
«Нет, - улыбается девочка, - ты хорошая. Но ты не мама. Ты тоже ребенок. Это игра просто. Дочки-матери. А где моя настоящая мама?».
В других снах, многих, Карина спрашивала, где её мишка Максик, говорила, что ей там, где она сейчас, совсем не заснуть без него. «Как он? Он скучает без меня?».
Нет, сдохнуть можно. Где найти, у кого. Если для этого надо с кем-то переспать, запросто. С кем только?
Она предложила это Паше, за дозу. Тот шарахнулся от неё.
- Ты чего?! Я сам вмажусь лучше. Кайфа больше.
11.
Жене повезло. Этот врач, мамин любовник, оказался тварью.
Евгения слышала всё, что говорила эта женщина, которая пришла к ним домой в семь часов утра.
- Вы видите, у меня скоро будет ребенок. Пожалейте. Антон, он боится вас. Если в вас хоть что-то святое есть, хватит, отпустите его. Ему тяжело с вами, он просто боялся, что вы его в суд, работу боялся потерять. Я знаю, как вам тяжело, я понимаю. Но отпустите его.
Весь день Лиза не могла придти в себя. Она поняла, что тогда Антон не захотел отправлять Карину в больницу, только потому что очень торопился к своей женщине.
Жене повезло. Сильно повезло, что мама в таком состоянии. Это шанс.
-Мама…ты хочешь, не чувствовать сейчас ничего? Чтобы больно не было, плохо? Хочешь, тебе будет хорошо?
- Я жить не хочу, оставь меня, Женя, - сказала мама.
- Тебе будет хорошо. Дай мне денег, и я куплю тебе.
- Что куплю?
- Дозу. Тебе хорошо будет. Точно. Иначе ты свихнешься. Я вижу, как тебе плохо.
Всё получилось. Мама цен не знала. Тех денег, что она дала, хватит им двоим.
12.
Бесконечные комнаты…Комнаты, комнаты комнаты….двери, пустые комнаты, комнаты….
Лабиринт бесконечных пустых комнат. Когда приходит смерть, она говорит куда идти, ведет за руку. Того, кто умирает сам, не дождавшись её, никто не встречает, не ждет. Если кончаешь с собой – значит, ты там совсем чужой, и никому не нужен. И не выбраться, не выбраться, не выбраться из этих комнат.
У мамы было много знакомых, очень. И она смогла найти у кого покупать без помощи дочери. Жене она говорила, что не позволит ей, чтобы дочь продолжала. Теперь, когда Лиза уже знает, что это такое. Заботилась.
Но когда Женя стащила у матери деньги, чтобы купить очередную дозу, то она так избила дочку, что Женя поняла – никакая это не забота. Просто матери жалко денег.
Она выбросилась из девятого этажа своей квартиры, держа в руках плюшевого мишку. Максика.
Ей хотелось передать его сестренке.
Не получилось.