А. Е. Азаров ТОМ-5

Артур Азаров
               

           Р А З Д В И Г А Я

           Г О Р И З О Н Т Ы
               
         (роман – автобиография)

                Том 5


Азаров Артур Евгеньевич - военный пенсионер, подполковник. Закончив Алма-Атинское военное училище ему пришлось много лет служить в мотострелковых полках Киргизии и Казахстана. В сложные времена формирования новых республик он с должности командира танкового батальона перевёлся в Россию, сменив армию на Внутренние Войска, вместе с которыми не один раз пришлось принимать участие в первой Чеченской войне. После увольнения остался жить в Тюмени, где уже много лет работает преподавателем в автошколе. Многие выпускники города с теплотой и благодарностью вспоминают его уроки. Все книги Азарова А.Е. написанные в жанре мемуаров объединены общим замыслом и рассказывают о подробностях военной службы. В эту книгу вошли воспоминания о самом начале лейтенантской службы.               
               




                ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

О чём эта книга? – сразу поинтересуется пытливый читатель, впервые взяв её в руки и неспешно перелистывая страницы. Если постараться ответить ему кратко – о жизни. Ещё точнее – о моей жизни. Основой этого романа являются реальные биографические события моего первого лейтенантского года, происшедшие сразу после выпуска из военного училища. Однако к нему надо относиться скорее как художественному произведению, написанному в «соавторстве» с героем. Все мои книги объединены единым общим замыслом, но при этом каждая отдельная книга романа (в которую помещается несколько лет жизни) имеет самостоятельное значение и может рассматриваться как отдельное законченное произведение со счастливым концом.
 
Когда прошлый раз из типографии появилась на свет моя новая книга, друзья вместе с поздравлениями на этот раз почему-то вдруг одновременно, как сговорившись, озадачили меня одинаковыми вопросами: «Что же это мне даёт, и как я сам считаю, с выходом очередной книги – достиг ли этим счастья в жизни?» Если на первую половину вопроса ещё как-то можно подобрать более-менее понятный ответ, то вторая половина оказалась несколько неожиданной для меня, да так, что не сразу удалось ответить. До этого момента в своей жизни я почему-то над таким философским вопросом глубоко и конкретно не задумывался.

 Что же такое – счастье? Очень трудно ответить сразу, без подготовки или быстро найти ответ в мировой литературе. Многие писатели мира обращались к этой теме, и у каждого из них было своё объяснение. Все-таки больше всего, наверное, это достижение поставленной цели? Например, как для спортсмена долгожданная победа в соревнованиях, альпиниста – покорение вершины, а для солдата возвращение живым с войны? Это вполне понятные моменты, но к моей ситуации они вряд ли подходят.

Действительно интересно, написав книгу, достиг я своего счастья или нет? Заглянул в энциклопедию – в ней понятие счастья определяется как наибольшее состояние внутренней удовлетворённости человека условиями своего бытия. Из этого объяснения понятно только одно, что счастье понятие не материальное, а как творчество и красота, являются понятиями кратковременными, субъективными и не имеющих чётких границ, чтобы пытаться измерять их линейкой.
Счастье – больше состояние души, вот поэтому никто не может точно сказать, что это такое, как оно выглядит или точно знает, сколько и чего необходимо человеку для счастья? Исходя из этого, наверное, полностью счастливыми чувствуют себя только маленькие дети, живущие в сказочном мире, когда он ещё наполнен заботой родителей, яркими красками и солнечными зайчиками.

При этом я твёрдо убежден, если спросить любого взрослого – есть ли в его жизни счастье (или достиг он его), то этот вопрос каждый решает для себя персонально и только очень редкий человек сможет ответить: «Да!» Гораздо чаще приходится слышать: «Нет в жизни счастья…» И у каждого для этого найдутся свои убедительные причины и доводы… Всякому из нас всегда чего-то не хватает материального или духовного (по крайней мере как в известной песне – зимою-лета, осенью-весны). Вот интересно, а вы сами сможете на него ответить?
 
Очень простую мысль о счастье я прочитал в книге Станислава Курилова, уникального человека поражающего своими удивительными способностями, совершившего побег из СССР совершенно немыслимым способом – бесстрашно спрыгнув с борта круизного лайнера ночью в штормящий океан и три дня плывшего к земле! Он так страстно любил море и ему, чтобы быть счастливым, достаточно было просто видеть парусник на горизонте….

Из этой мысли вытекает и конкретный вопрос – много ли вы встречали в своей жизни творческих людей, полностью удовлетворённых достигнутым: славой, престижем и положением в обществе? Сколько лет живу таких не встречал… Может быть, вопрос о счастье формулируется вот таким образом: «Как жил и чего достиг?» – и опять здесь каждому человеку нужно подумать, прежде чем давать ответы на такие серьёзные и обстоятельные понятия. На сегодняшний день, перевалив отметку в пятьдесят лет, действительно – что же у меня есть в итоге?

Именно этого места и начинается сложная жизненная философия… Как оценить свою жизнь, успехи или счастье, в чём измерить? Если же судить по общепринятому стандарту – то мою программу жизни можно считать даже перевыполненной, так как все задачи для этого вроде бы формально исполнены: «построен» дом, выросли двое сыновей, да и деревьев мной посажено немало.
 
С другой стороны мою жизненную карьеру трудно посчитать очень убедительной. Но это как у всех – мы с детства всегда строим грандиозные планы и думаем, что удивим весь мир. Только намного позже понимаем, что прожив честно свою жизнь, мы никого в нём особенно не удивили. Вот и я как все мальчишки тех лет с детства тайно грезил мечтами о далёких звёздах, но так и не стал космонавтом, выбрав для учёбы мотострелковое военное училище.

Связав свою жизнь с армией, на мою долю выпало «военное счастье» отслужить больше двадцати лет, причудливым калейдоскопом меняя войска и гарнизоны. Трижды не отказываясь добровольно «принимал участие…» – в таких командировках честно выполняя свои обязанности, всегда тайно надеялся только на свою удачу и особенно не жалею, что не стал героем.
 
Твёрдо убеждён, что спокойно смог бы «дотянуть» до генеральских погон, если бы за всю службу дважды не откатывался назад, из-за складывающихся жизненных обстоятельств, обидно топчась на месте и теряя годы… Но каждый раз упорная готовность постоять за себя и доказать правду заставляла меня находить силы подниматься вновь и шагать вперёд, догоняя время – в итоге моя военная карьера получилась больше похожей на удивительно хитрым образом закрученную спираль, а вовсе не на ровную взлётную полосу.
 
И может быть, к счастью для себя я вовремя принял решение остановиться, имея на погонах только по две большие звёзды и немалый комплект наград. Но удивительный факт – находясь уже больше десяти лет на пенсии, меня до сих пор по ночам не оставляют яркие воспоминания: кажется, что я ещё вчера был мальчишкой, курсантом, лейтенантом, а потом занимаясь важным и серьёзным делом в армии менял гарнизоны, получая очередные должности и звания…
 
Конечно кому-то не по душе армейские будни, многим они кажутся серыми, не интересными и однообразными, не понимая, как может нравиться подчиняться командам? Лучше быть свободным! Вопрос только в том – многим ли такая свобода принесла счастья или материальных благ? Не знаю кому как, я даже согласен с мыслью, что в армии тоже есть куча проблем, но мне всегда нравилось служить.

Надеюсь, что и мои два сына, одевшие военную форму по семейной традиции, уже сами поняли, что военная служба считается делом настоящих мужчин и была трудной во все времена. Поэтому-то очень хочется, чтобы у них в жизни «военное счастье» получилось лучше, чем у меня. А мне же сейчас просто хочется пожить спокойно: долгие годы нелёгкой военной службы навсегда отбили у меня желание ко всякому риску и экстриму – нет большого желания испытывать себя на «тарзанке» или в прыжках с парашютом, нырять в глубину океанов с аквалангом или лишний раз рисковать на дороге управляя автомобилем.
 
Да, нужно признать, что на скромный вопрос: «А бывали ли вы в Париже?» не могу ответить «Да», так как никогда своими глазами не видел египетские пирамиды, развалины Колизея и Стоунхенджа, Эйфелеву башню и небоскрёб Бурж Халифа, гондолы Венеции и склоны Куршавеля, пляжи Мальдивских или Канарских островов… да и многое другое – что ещё там далее идёт по списку? С другой стороны, конечно, мне довелось много поездить по свету и у меня за спиной для гордости и счастья тоже кое-что есть! Не так много, как бы хотелось, но всё-таки… Конечно кое-кто имеет гораздо больше – но мы сейчас рассуждаем о духовном, не материальном...
 
Вообще, что можно было бы считать успехом для человека в творчестве? Признание меня коллегами «по цеху»? К сожалению, пока я не могу достать из кармана и взмахнуть красивой корочкой союза писателей или журналистов России, так как ещё не состою ни в одном из них, особо туда не стремясь и совсем не переживаю по этому поводу. Наверняка там даже и не знают о моём существовании. Мои книги не переведены на многие языки мира, не издаются тысячными экземплярами, вот поэтому их не найдёшь в магазинах.
 
К тому же я не являюсь дипломантом или лауреатом, даже не имею приличной стопки дипломов за победы в каких-нибудь международных (эх, как я высоко замахнул!) литературных конкурсах... так как не участвую в них. Удивительно, но этот факт абсолютно не мешает мне спокойно жить и работать. Тем более, у некоторых людей которых я знаю лично такое наличие дипломов (так же как наград, степеней и высоких званий!) частенько вызывает у меня большие сомнения в их героизме и талантливости.

Одобрение редакторов, цензоров и критиков? Эх, да чтобы они понимали… да и нет у меня с ними никаких отношений. Приятно, что в этом плане я совершенно свободный и независимый человек – у меня нет никаких сроков заданных творчеством и временных рамок. Пусть меня не узнают на улице и не просят автографы, пишу так, как умею и считаю нужным, полагая что в литературе, как и в искусстве нет однозначных взглядов и оценок, поэтому просто смешно мне грозить чем-то… При этом я хорошо помню примеры истории когда одни литературные произведения становились известными только спустя многие годы, а другие сразу же забылись вместе с ушедшей эпохой соцреализма.

Добрые слова читателей, однокашников и друзей из детства, которым понравились мои книги? Конечно! Вот именно для них стараемся, тратим своё время на творчество, которое «греет душу» и может быть, читая их кто-то вспомнит старых друзей или изменит отношение к военным в лучшую сторону. В своих предыдущих книгах о временах военного училища я не искал истин или доказательств, просто стремился с позиции курсанта передать «живые» воспоминания и впечатления: чем я жил, о чём думал, что больше всего запомнилось и поразило.
 
При этом стараюсь подбирать слова, чтобы и другие люди могли вместе со мной совершить путешествие в прошлое и пережить все события. Но и здесь всё не так однозначно – в том литературном жанре, который я выбрал для себя мои мысли и оценки нравятся не всем...


К сожалению, не могу сказать про себя, что я пишу литературные шедевры – признаю честно, есть произведения современников куда лучше моих собственных: по изложению, языку и яркости образов. Писать романы долго и хлопотно, требуется много терпения – это не «миниатюрные брызги» на пару страниц. Удивительный факт, задумывая писать свой роман только для очень узкого круга людей (моих однокашников, знакомых, родственников) быстро выяснилось, что он оказался интересен многим людям даже лично не знающим меня.

Правильность выбора такого курса только подкрепляет большое количество добрых отзывов и рецензий. Однако одним людям мои книги нравятся, другим – нет. Поэтому нужно честно признаться, в связи с этим (как и у всех писателей) нарисовался небольшой круг из моих критиканов и недоброжелателей которым не нравится моя мера откровенности и считающих, что я пишу плохие книги, не совсем правильно и не так как им хотелось бы. Ничего, надеюсь, время всё расставит на свои места.

Никогда я не считал себя героем (в этом смысле я главный герой только своей книги, но что поделаешь – таков литературный жанр) и вроде бы ничего выдающегося в своей жизни не совершил, поэтому мои книги кому-то могут показаться скучными или необъективными. Но это мой взгляд на жизнь, а я дорожу своей памятью и стараюсь говорить правду, которая может быть не каждому нравиться.
 
Писать и говорить правду во все времена было очень неблагодарно, поэтому правдолюбов не любят и всегда бьют первыми. Для меня же очень важно написать в них всё так, как я хотел и только с приходом зрелости начинаешь понимать простую жизненную истину – Да! Не очень-то люди любят тех, кто слишком не такой как все: «высовывается», «рубит правду-матку в лицо», проявляется как личность или заглядывает за грань обыденной общепринятой серости...

Меня удивляет только одно – находятся однокашники «с нашей улицы и одной песочницы», которые после опубликования книг упрекают меня за свои разные суждения и комментарии по поводу событий и поступков. Отношусь к этому спокойно, зная известную поговорку про караван и собачий лай, так как от всяческих обид и розовых жизненных иллюзий меня избавили командировки на войну, долгая военная служба «по полной мере» и я так считаю, что имею на это право. Таков мой стиль – по ходу изложения вести прямой разговор с читателями, имея свой взгляд и собственное мнение.
 
Вот поэтому и всё изложенное в них – это моё собственное мнение, которое иногда не совпадает с мнением других читателей. Но что делать? У нас свобода слова. Каждый имеет право писать книгу и каждый имеет право её не читать – ну и что с того, что мы вместе учились, жили в одном дворе, да и хотя бы служили вместе?
 
 Вот так обстоят мои литературные дела. Тогда что же мне можно было бы засчитать как творческий успех? Подводя итог своих размышлений, получается, что для меня в этом деле дорог и приятен просто конечный результат своей работы. Заканчивая работу над очередной книгой, ставя последнюю точку и подводя черту, некоторое время счастливо радуешься этому событию, удовлетворив литературный голод, на какое-то время ты становишься довольным и счастливым, а потом в голове настойчиво возникают мысли: «Ну что? Идём дальше? Берёмся за следующую?» и рука сама ищет ручку, наскоро накидывая на листке воспоминания… Эх, сложная штука – жизнь! Она никогда тебя не удовлетворяет, чтобы ты не делал!

 
Вообще-то жизнь каждого отдельного человека – уже есть роман. Правда, у каждого он получается разным, и для этого не обязательно быть знаменитым на всю страну человеком. В моих книгах нет архивных документов – всё основано только на воспоминаниях: моих и тех, кто помнит последние годы построения коммунизма. При этом книги написаны особым стилем, когда все происходящие события пропускаются через себя, поэтому они совсем не похожи на мемуары (которыми заполнены полки библиотек!) известных военноначальников, с их героическими историями полков и перечислением славных событий.
 
Именно этот факт и позволяет мне, как автору прибегать к художественному вымыслу и своему видению тех уже далёких восьмидесятых годов. Правда сейчас, спустя годы, почему-то так кажется, что моя жизнь в лейтенантском прошлом была до отказа наполнена романтикой и разными увлекательными историями. Да ещё такими, что какие-нибудь писатели-домоседы обрыдались бы от зависти.
 
Многие люди в книгах имеют своих реальных прототипов, но встречаются и собирательные образы с разными характерами и поступками. Работая над четырьмя томами, где поместилось детство и несколько лет обучения в военном училище, всё тайно мечтал про себя – когда придёт время, напишу и об офицерской службе... И вот оно пришло – время, ради которого всё мной и задумывалось, – тихо радуюсь в душе, продумывая план очередного тома. Настоящая книга охватывает период протяжённостью почти в один год: с августа 1981 года и по май 1982… Сколько же воды утекло с тех пор?
 
После этого уже прожита большая жизнь, сделано много полезных, нужных дел и сколько разных людей было встречено на этом пути, много событий произошло и сохранилось в памяти, но воспоминания молодости нельзя стереть из памяти, от них не улететь, не убежать. У каждого человека есть моменты в жизни, которые почему-то остались в его сознании, оставили яркие воспоминания и запомнились в мельчайших подробностях. Именно таким светлым моментом для меня является служба в маленьком военном городке – Кой-Таш.
 
Дни, постепенно складываясь в месяцы и годы, всё дальше уносят меня от прошлого: но с тёплой ностальгией вспоминаю сегодня тот небольшой гарнизон, затерянный в киргизских горах, который я хорошо запомнил – свой первый полк, первого командира роты и в моей памяти навсегда остались его командиры: Шкелёв и Рыбин, поочерёдно сменившие друг друга, штаб, плац, автопарк, офицерские дома, командировки, учения и все яркие события молодости, так врезавшиеся в память…
 
В течение трёх лет я вдоль и поперёк исколесил все окрестности города Фрунзе, успев полюбить тот край. Для меня он был хорош всегда – летом и весной, когда зелень предгорий и свежий аромат кружат голову и сводят с ума. И прекрасной  мягкой зимой – со снежными вершинами гор, чистым воздухом и бескрайними полями предгорий, уходящими за горизонт.

Оглядываясь назад хорошо понимаешь как быстротечно время. В молодости кажется, что время бесконечно, но прожитые годы кроме приобретённых морщин, ночных головных болей, бессонницы и седых волос неумолимо стирают в памяти воспоминания: порою лица тех, с кем сводила служба – проплывают тихо мимо тебя как на эскалаторе метро, абсолютно не запоминаясь… Теперь разложив на столе перед собой листочки с разными историями тех лет, перед началом работы над очередной своей книгой я с сожаленьем признаю, что мне приходится мучительно вспоминать фамилии друзей и сослуживцев, годы и даты некоторых событий.
 
Да и сами воспоминания вместе с событиями тридцатилетней давности никак не складываются во что-то единое, целое, вроде киноплёнки – они возникают какими-то яркими кусками, периодами жизни, а между ними пропадают дни и даже целые месяцы, вот поэтому и приходится что-то по ходу изложения домысливать самому.
 
Иногда память возвращается ко мне парочкой случайных фраз, старой песней или чем-то необычным вроде забытой копеечной вещицы… и чувствуешь, как в памяти всплывают сюжеты из прошлой жизни и сердце внутри тебя начинает набирать обороты. При этом бывает, вдруг внезапно всплывут в голове совершенно мелкие, незначительные жизненные события или эпизоды – тогда закрывая глаза и вспоминая, начинаешь ярко ощущать родной запах полей и солярки, слышать голоса сослуживцев. Кажется, что всё это было совсем недавно, ещё вчера…
Мы были молоды и беззаботны, мечтали быстрее повзрослеть, и казалось, жизни не будет конца. Что интересно, когда я служил почему-то во снах всегда видел дом, а сейчас частенько нет-нет да и всплывают армейские будни… Очень точно сказал кто-то из великих людей: «Человеческая память обладает серьёзным дефектом: мы быстро забываем плохое и долго вспоминаем хорошее…»
 
Бурная, непрерывная круговерть лейтенантской службы в развёрнутом мотострелковом полку, состоящая из всевозможных караулов и командировок, построений, разводов, занятий, проверок, различных больших и малых учений в разных местах уже спрессовалась у меня в голове в единое целое, поэтому порой бывает сложно это всё разложить правильно и последовательно. Только перелистывая страницы сохранившихся фотоальбомов, которых у меня накопилось немало и, разглядывая молчаливые подсказки из тех времён – вспоминаешь людей и некоторые подзабытые моменты.
 
Единственным и радостным утешением для меня в этой ситуации является только то, что жанр книги-автобиографии построен главным образом в виде внутреннего монолога и собственного взгляда со стороны на происходящие вокруг события – это и даёт определённую свободу в изложении всех событий.
 
Нужно честно признать, писать о годах в военном училище мне было намного легче – я не был одинок, так как друзья-однокашники активно помогали мне описывать нашу жизнь наполненную яркими событиями. В этой же книге, о начале своей офицерской жизни, таких помощников оказалось намного меньше. От всей души хочется выразить искреннюю благодарность и поблагодарить замечательных людей – всех, кто причастен к созданию этой книги, но больше всех бескорыстно помогли своими воспоминаниями и уточнениями мои «однополчане» – Анатолий Кириченко, Валентин Шеин и Стефан Натуркач.
 
Кроме них дружеское участие и неоценимую помощь оказал Вячеслав Воропаев, внимательно подмечающий в моих текстах даже самые мелкие детали и своими советами частенько заставляющий меня переосмысливать разные исторические моменты. Всем им – Огромное спасибо за активное участие и неоценимую поддержку, очень надеюсь, что читательское признание станет для них лучшей наградой!
 


         АЛМА-АТА – ФРУНЗЕ. 1981г. АВГУСТ. ПОЛУЧЕНИЕ
            НАЗНАЧЕНИЯ. ПЕРВЫЕ ЛЕЙТЕНАНТСКИЕ ДНИ.
               
…Сквозь тонкие занавески на окне ранним летним утром яркий луч всходящего и уже начинающего жарить солнца настойчиво ворвался в комнату, попав прямо мне в лицо, разгоняя остатки сна и возвращая в реальность жизни. Жмурясь от него, поочерёдно открывая глаза и стараясь при этом не шевелиться, я медленно огляделся вокруг – сознание после сна медленно возвращалось ко мне.
Какое же это тихое и долгожданное счастье (для того, кто понимает меня!) просыпаться самому, а не по команде дежурного по роте «Подъём!» Свежая прохлада через приоткрытую форточку проникала в комнату, наполняя её бодростью. На груди у меня лежит голова Люды, и она ещё беззаботно спит, крепко обнимая своей рукой. Утро нового долгожданного для меня дня казалось чудесным и прекрасным.

 Курсантская привычка рано просыпаться глубоко въевшаяся в моё сознание за четыре года обучения требовала активных действий, мешая спокойно наслаждаться этим тихим человеческим счастьем. Но я ещё долго лежу не шевелясь, вспоминая в голове все яркие события прошедшего месяца и смотря на спящую Люду, вновь привыкаю к такой необычной мысли – я уже почти три недели как семейный человек и теперь у меня есть жена. Всё-таки она не такая как все, сразу согласившись вместе со мной ехать в новую ещё неизвестную жизнь. У неё короткие русые волосы, правильные черты лица – и чем-то неуловимым она мне напоминает русскую красавицу с картин российских художников.

 Для всех людей нашей страны начинался обычный летний рабочий день второй половины августа 1981 года. На первый взгляд казалось, что это был обычный, ничем не примечательный день как день – в нашей стране не происходило ничего такого, особо исторически знаменательного: не открывался очередной съезд КПСС, показывающий всем достижения нашей страны в построении коммунизма, планомерно тянулся сквозь тайгу БАМ и все наши люди дружно строили социализм. Да и с Байконура не запускали новых космонавтов или очередной спутник, тем самым подтверждая статус нашей великой державы и правильность выбранного курса на освоение космического пространства...

Но для меня он был особенным – это был тот самый «исторический» день, которого я ожидал целый месяц с тайным нетерпением после окончания военного училища. Эта дата напечатана у меня в сероватой бумажке-предписании лежащей сейчас в кармане новенькой офицерской рубашки вместе с удостоверением лейтенанта. Там в строгие и сухие казённые строчки типового типографского бланка: «…прибыть в штаб САВО для получения назначения к месту службы, – были вписаны от руки, – такого-то числа… и лейтенанту Азарову А.Е.». Как всё оказывается просто – за этими несколькими скупыми строчками для меня целый месяц отпуска скрывалась таинственная и манящая неизвестность.

 Лейтенант Азаров А.Е. – это я, выпускник Алма-Атинского общевойскового училища (с присвоенным личным номером Н-298853, который выбит на именном жетоне и запомнился на всю жизнь!) Вот именно поэтому я сейчас ранним утром в одиночку неторопливо шагаю в лейтенантской форме по тихим и пустынным улочкам частного сектора Алма-Аты. Сверкая при этом начищенными до зеркального блеска ботинками и ловя на себе удивлённые взгляды редких прохожих.
 
К своему двадцати одному году у меня за плечами остались только детство с переездами к новым местам службы отца и юность «в сапогах военного училища», а впереди, надеюсь, меня ждёт огромный интересный мир и несколько лет выполнения воинского долга в каком-нибудь гарнизоне. С довольно понятной перспективой дальнейшей жизни: взвод, рота, штаб батальона, и дальше – академия имени Фрунзе. У меня большие амбиции, а у кого их нет в двадцать-то лет? Без амбиций – только сразу в дворники!  Конечно, могли быть вполне допустимы отклонения от этого плана – но только в скорости движения, а не в направлении! Это направление выбрал я сам, поступив в военное училище, и пока менять его не собирался.

Конечно, от дома, где нас радушно приютили родственники Люды, пару остановок можно было проехать и на автобусе, но мне очень захотелось пройтись пешком. Тем более потеряться или запутаться в этом районе Алма-Аты для меня было бы сложно, несмотря на то, что остановку «Плодоконсервный завод» автобус-экспресс №92 на котором мы часто ездили все четыре года обучения в училище, проскакивал не останавливаясь.

 Но слева от меня был слышен шум от проезжающих машин по улице Джандосова, а вдалеке на фоне неба как ориентир за низкими домами виднелись хорошо знакомые мне высотные дома по улице Правды – как раз за ними и находился штаб САВО. За штабом немного дальше был дом Сашки Миролюбова, а чуть правее – стояла высотка, в которой жила приветливая семья Каракуловых. Сколько раз я проезжая курсантом на автобусе мимо ворот штаба округа в душе надеялся, что когда-то придёт и моё время пересечь ворота этого КПП! Вот именно сегодня этот торжественный день настал!

Хотя в предписании час прибытия точно был не указан, но в армии уж так принято считать началом дня – девять ноль-ноль. Поэтому я, стараясь по жизни никуда не опаздывать, вышел заранее и сейчас мне можно идти спокойно. А ещё, вот так шагая в одиночестве, по пути можно в голове как на киноплёнке мысленно перебрать все события последнего бурного месяца. Их по кругу набиралось немало – каждый день отпуска был плотно заполнен разными событиями.
 
Всё началось и закрутилось с долгожданного выпуска из военного училища – праздничная площадь в центре Алма-Аты, блеск орденов и медалей на парадных формах у командиров, приказ Министра обороны, поздравления генералов, а какие счастливые глаза были у моей мамы! Мне так показалось, что до этого момента я ещё никогда не видел её такой радостной. Прощание с друзьями и перелёт в Чимкент – возвращение домой с победой! Победой над самим собой и заслуженно полученными у меня на погонах лейтенантскими звёздочками. Это ничего, что они пока маленькие – очень надеюсь, скоро их количество увеличится, а потом перерастёт и в качество.
 
Помню, как я поразился одному своему наблюдению, когда вернулся домой и вошёл в свою комнату с новым взглядом и мировоззрением. Вроде бы комната была та же самая – все вещи оставались стоять на своих прежних местах и запах школьного детства неумолимо витал по ней. На первый взгляд ничего не изменилось в обстановке с тех пор как я поступил в училище, покинув отчий дом: ковёр на стене, шкаф с марками и одеждой, стол с книгами и привычная с детства политическая карта мира, висевшая на другой стене... Но становилось понятным, что с учёбой покончено – теперь возврата назад уже не будет, вот здесь на пороге этой комнаты закончилась моя юношеская бесшабашность, а впереди ждёт взрослая жизнь со своими новыми проблемами: сначала свадьба, а дальше многолетняя служба офицером.
 
После прилёта в Чимкент, началась быстрая подготовка к свадьбе – получение талонов на посещение спецмагазина для новобрачных, покупка колец и других дефицитных вещей. И сама шумная и многолюдная свадьба, где я немного был удивлён обилием приобретения новых родственников, которых с трудом запоминал, хорошо ещё, что меня на ней поддерживали мои верные школьные друзья – Игорь Вишняков, взявший на себя нелёгкую роль дружки, Женя Матвеев, Сергей Агалаков и Тимур. Потом перелёт самолётами вместе с Людой и мамой на Украину к бабушке, где нас вновь ждали многочисленные встречи с родственниками и поездка в Донецк.
 
Через много лет моя сестра Лена напомнила мне, что именно тогда мы вместе с ней (ещё маленькой девочкой-школьницей) и Людой гуляли в парке города Дебальцево, но я этого уже не помню. Это была моя последняя в жизни поездка к бабушке, потому что потом мои родители забрали её к себе в Чимкент. Затем возвращение обратно, через всю страну в Чимкент – действительно, есть что вспомнить! Когда мы это всё успели? А отпуск, действительно, быстро пролетел – словно один счастливый день! Удивительно, но кажется ещё совсем недавно мы с Людой стояли на моём выпуске, а вот надо же – буквально вчера прихватив с собой по чемодану, попрощались со своими родителями на Чимкентском ЖД вокзале, и помчались вдвоём с ней «в новую жизнь»!
 
Самое главное воспоминание – радостное настроение, которое не покидало меня весь этот месяц и как финальная точка – сегодняшний день с его неизвестностью… Хотя какая к чёрту неизвестность? Я закончил военное училище и теперь моя жизнь, как мне казалось, была расписана как минимум лет на ближайшие лет пять вперёд – взвод, рота, штаб батальона и академия. А что? Всё вроде бы ясно и понятно. Уверен, что какой-нибудь «кабинетный шнурок» уже наверняка поставил карандашиком напротив моей фамилии в личном деле нужную закорючку с названием моего дальнейшего места службы.
Сегодня, буквально через пару часиков (а может быть и раньше!) всё и решиться – получу назначение куда-нибудь и какой-то до этого совершенно неизвестный для меня гарнизон в САВО или ещё точнее – какой-то ещё неизвестный взвод в мотострелковом полку получит нового выпускника-лейтенанта в моём лице! А там…

Правда, что же будет меня ждать там, я ещё не знал, но очень верилось – всё будет хорошо! Всё же очень интересно, где будет находиться эта точка на карте? Я уверен, что есть где-то в округе солдаты, которые с нетерпением ждут – не дождутся своего командира. Ничего, ребята! Вам ещё немного осталось потерпеть, совсем скоро приеду я и сразу начну учить вас военному делу «настоящим образом» и «формировать» славных защитников нашего отечества!
 
Таким образом, подведя черту под своими раздумьями и заранее прогнозируя то, что меня ожидает сегодня, становилось понятным – на сегодня наши приключения с Людой не закончатся, это просто небольшой перерывчик и продолжение будет ещё обязательно. С этой счастливой мыслью я улыбнулся утреннему солнцу, хорошему дню и ожидающим меня перспективам. Сейчас быстренько получу распределение в какой-нибудь полк нашего округа, вернусь, обрадую Люду и мы поедем дальше! Куда? А какая разница – нигде не пропадём! Эх! Скорее бы!
Подходя ближе к штабу, я с удивлением стал замечать и обращать внимание на других молодых лейтенантов идущих в направлении штаба. А возле КПП мне сразу на глаза попалась небольшая группа из таких офицеров стоящая отдельной кучкой, а все другие подходили к ним, и что-то спросив, тоже задерживались вместе с ними. Все собравшиеся здесь лейтенанты-выпускники были из разных училищ и это сразу становилось понятным по зелени новой формы и непривычными для нашего глаза чёрным фуражкам у танкистов, артиллеристов, ракетчиков или связистов.
 
Правда среди них был и красный цвет – несколько человек из других мотострелковых училищ. С огромной радостью я сразу заметил выпускников и из нашего батальона – вот это здорово! Значит, нам вместе уже будет веселее. Об этом я как-то раньше не задумывался – мне в моих мыслях почему-то, казалось, что я буду здесь один получать предписание. Но оказывается, таких как я выпускников, из разных училищ набирается очень много.

 Мы все приветливо пожимали друг другу руки, активно знакомились и уже вместе дружно встречали вновь подходящих лейтенантов. К девяти часам нас здесь собралось около двадцати молодых лейтенантов. Откуда-то к нам подошёл солдат в идеально отглаженной парадке и пригласил всех пройти с ним на территорию штаба. Уверенно петляя по коридорам здания, он привёл всех в огромный зал, где нас встретил какой-то бодрый офицер, который собирая наши предписания объявил, что нам придётся здесь немного подождать – сейчас с нами хочет встретиться сам командующий САВО генерал Язов у которого за плечами была война и десятки лет службы. И только после этой встречи для всех начнётся распределение.
 
Мы заняли места в зале и стали терпеливо ожидать встречи, а зал постепенно наполнялся всё новыми лейтенантами, которые заходили сюда поодиночке или так же как мы – группами. Наконец, когда появился командующий нас – лейтенантов из разных училищ, в общем, набралось около пятидесяти человек. А нас – выпускников АВОКУ было больше всех.

Он снова начал разговор о том, какие задачи ставит перед Вооружёнными силами Министр Обороны. Удивительно, но позже маршал Д.Т.Язов сам будет назначен Министром обороны! (Как же было здорово, что пока я служил на эту должность не приходили из мебельных магазинов, а занимали её настоящие военные!) Вспоминал, как воевал и служил на Кубе. Как нужны в округе молодые кадры и чего он ждёт от нас…

Мы (выпускники АВОКУ, в отличие от других лейтенантов) слушали его невнимательно, так как всё это было для нас уже знакомым – он вновь повторял всё то, что мы слышали почти месяц назад на встрече с выпускниками в училищном клубе. В душе всем хотелось, чтобы он быстрее закруглялся со своими речами, и поскорее началось распределение. А генерал всё говорил и говорил – по всему было видно, что у него сегодня хорошее настроение и он настроен ещё долго «делиться опытом» с нами.
 
Мы вежливо молчали и терпеливо ожидали окончания встречи. Наконец-то, примерно через час, он выговорился, пожелал всем счастливой службы в Среднеазиатском округе и вышел. Деловой полковник, собиравший до этого предписания, тут же объявил, что документы для нас уже готовы – теперь всем необходимо по одному заходить к нему в кабинет. В коридоре быстро выстроилась небольшая очередь из лейтенантов-выпускников, которая довольно быстро двигалась. У каждого, кто выходил из кабинета, держа в руке бумажку с предписанием, все остальные очередники нетерпеливо спрашивали только одно: «Куда?»
Им в ответ звучали названия разных гарнизонов или штабов дивизий:
– Усть-Каменогорск – Ахмирово, Сары-Шаган, Аягуз, Уч-Арал, Рыбачье, Отар, Приозёрск…

Какие-то названия среди них были нам знакомы, но иногда попадались и новые, совершенно незнакомые, тогда кто-нибудь из нас всегда спрашивал: «А где это?» В ответ все пожимали плечами и напряжённо-задумчиво замолкали… Когда же я нетерпеливо дождавшись своей очереди зашёл в кабинет и назвал свою фамилию, полковник быстро нашёл на своём столе красную папку с моим тощим личным делом. Раскрыв её и пробежав глазами по фотографии, характеристике и аттестации, видимо, чтобы ещё раз удостовериться в принятом им правильном решении протянул мне небольшой листок. Вручая его мне, торжественным голосом произнёс: 
 – Поздравляю! Город Фрунзе. Восьмая гвардейская панфиловская дивизия. Войсковая часть №73809 – Кой-Таш! Это товарищ лейтенант Азаров самая лучшая гвардейская часть в округе – сам увидишь! – Полковник продолжал дальше напускать туману:
– Смотри не подведи! Ты должен гордиться таким назначением! По пути отметишься в дивизии и сразу в часть – она там рядом.
 
В тот момент я почему-то про себя недоверчиво подумал:
 – Ну, хорошо. Допустим город Фрунзе мне знаком. И про этот полк немного слышал от своего отца. Правда, единственный факт, который я на этот момент знаю твёрдо – это самый ближайший мотострелковый полк в округе по отношению к городу Чимкенту, где живут наши родители. С одной стороны это радовало, хотя понятие «ближайший» составляло почти пятьсот километров. Но как ни крути – ближе к дому служить всё-таки веселей. А вот – с другой стороны, чем гордиться-то? Наверняка, это обычный полк как полк, а этот хитрый полковник всем лейтенантам говорит такие слова, как и мне сейчас!

Но вслух произнёс совсем другое: «Я понял, товарищ полковник. Буду гордиться и не подведу!» крепко пожал руку кадровику и вышел из кабинета, сжимая заветную бумажку-направление в другой руке:
 – Так вот значится, как – гвардейская Панфиловская дивизия! Панфиловская, говоришь? Ну что же? Поедем – посмотрим, что это за такая дивизия! – имитируя про себя слова Верещагина из фильма «Белое солнце пустыни», когда он кидал прикурить Сухову пачку тротила. Сразу в голове закружились радостные мысли, и радостно выдохнув с облегчением, поправляя на ходу фуражку, обрадовался – Вот теперь план наших дальнейших действий стал ясен и понятен – значит, дальше наша дорога с Людой лежит в город Фрунзе. Вроде бы пока всё складывается не так уж плохо… Конечно с этим трудно спорить – во Фрунзе наверняка будет лучше, чем в Уч-Арале!

Конечно, мой скромный опыт изучения мотострелковых полков в САВО ограничивался знанием всего только двух – Алма-Атинского и Уч-Аральского.  Про далёкий и не очень радостный Уч-Арал, где я был на училищной стажировке, вспоминать не хотелось: в памяти у меня осталась только грязь, убогие бараки-казармы и тоскливая погода. Надеюсь, что хоть во Фрунзе всё будет намного приличнее.
 
Хотя бы как в Алма-Атинском, да и он… что уж тут «кривить душой» – такие же типовые казармы-бараки стояли впритык друг к другу на очень маленькой территории, и одним утешением было то, что это окраина столицы Казахстана.  С хорошим настроением бодро шагая обратно мысли у меня в голове перемешивались весёлым коктейлем: одни, обгоняя друг друга предлагали разные варианты развития событий, но следом шли более свежие уже с совсем другими перспективами:
  – Хорошо было бы сегодня успеть зайти к Каракуловым и Сашке Миролюбову – узнать как там они?
 – Мне нужно обязательно не забыть съездить на 70й-разъезд и забрать свои офицерские вещи, лежащие у бабушки «на хате»…
– Может быть на денёк задержаться в Алма-Ате – сходить куда-нибудь… А там в полку – что-нибудь придумаю для причины опоздания…
 – Хорошо бы узнать на автовокзале обстановку с билетами на автобус до Фрунзе…

Когда я вернулся и обрадовал Люду назначением, мы вдвоём решили: «А чего нам ещё выжидать в Алма-Ате? Болтаться по городу? Раз нас здесь ничего не держит, а ехать рано или поздно всё равно придётся – то поедем дальше». Поэтому ничего, не откладывая на завтра, наскоро перекусив, сразу поехали на автовокзал и начали решать все свои вопросы. Быстро купили билеты с таким расчётом, чтобы успеть на такси сгонять на 70й разъезд за моими офицерскими вещами. На «хате» нас встретила сама хозяйка, которая очень обрадовалась встрече – все она вещи сохранила в лучшем виде и мы тепло попрощались с ней, сказав напоследок «Спасибо».
 
Автомобильная дорога из Алма-Аты во Фрунзе была мне знакомой – пока я учился в училище я несколько раз проезжал по ней в отпуск и в горный лагерь города Рыбачье. Так как почти всю дорогу за окнами автобуса шли бесконечные степи, и смотреть было не на что, мы немного поспали. И уже, когда уставшее солнце за этот такой большой и насыщенный событиями день садилось за горизонт, мы на огромном малиновом «Икарусе» въехали во Фрунзе. Автобус выпустил нас на автовокзале и, напоследок фыркнув дверью, быстро скрылся.
 
Город Фрунзе встретил нас удивительным вечерним спокойствием и тишиной. Мы впервые оказались одни в совершенно незнакомом городе: мимо нас мелькали машины, куда-то суетливо спешили редкие люди, но почему-то казалось, что хотя жизнь вокруг нас немного застыла – всё ещё впереди и главные события только начинаются. К нашему счастью у Люды здесь тоже оказались родственники, а их адрес был у нас с собой «на всякий случай». Поэтому мы взяли такси и сразу направились к ним. Ехали совсем недолго, оказалось, они жили в частном секторе очень близко от автовокзала.
 
Можно так сказать, что я до этого момента в городе не бывал и совсем ничего в нём не знал, кроме автовокзала. Разве можно было мне что-то разглядеть в нём проезжая несколько раз на автобусе в отпуск по ночным улицам города? Поэтому, уточнив адрес штаба дивизии и то, как удобнее до него добраться я с утра очень быстро нашёл серое неприметное здание в центре города рядом с железнодорожным вокзалом.
 
В тихом и как мне показалось совсем безлюдном штабе, меня радостно и сердечно встретил добродушный подполковник-кадровик и очень дружелюбно (так как будто мы вместе с ним съели пуд китайской лапши «Доширак») поздравил с началом службы и прибытием к ним в дивизию. Заглянув в какие-то бумаги и уточнив что-то про себя, он сделал отметку на бланке-предписании и вручил его мне со словами: «Второй батальон, четвёртая рота, второй взвод! Ну, теперь лейтенант, всё в порядке! Дальше ты можешь спокойно ехать в полк – я сейчас туда перезвоню».

На мой конкретный вопрос – так, где же находится мой мотострелковый полк и как бы до него сподручней доехать – он начал мне что-то долго и путано объяснять: «Туда ходит с районного автовокзала ПАЗик или если очень повезёт ЛиАЗ…название не помню, ехать минут 30-40… И вообще – ты лучше прямо на автовокзале у людей спроси, чтобы не ошибиться…» Выслушав его молча, не перебивая до самого конца, я так ничего из его заумных объяснений и не понял. Вероятно, я парень простой и тупой, но что поделать? Честно признаюсь – Шекспира в подлиннике не читаю (да что там английский – я и в переводе на русский прочитал немного!)
 
Решив сделать умный вид, не стал переспрашивать. Да и к чему? Кивнул ему головой, сказав: «Мне всё ясно и понятно», – попутно решив про себя, что всегда смогу уточнить этот вопрос у кого-нибудь другого – поумней. Но самую главную и единственно полезную для себя информацию от него я хорошо уяснил – оказывается, мой полк находится не в городе и даже не на его окраине, как в Алма-Ате, а далеко за городом и до него ещё около пятнадцати километров. Первый же встретившийся мне по пути на выход из штаба какой-то капитан, к которому я обратился с этим вопросом, очень доходчиво всё разъяснил:
 – Какой автобус? Какой автовокзал? Чего тебе там таскаться с вещами? Поступи проще. Тормозишь любое такси в городе, а все таксисты во Фрунзе эту дорогу хорошо знают, говоришь пароль «Кой-Таш. Полк» – и всё! Они привезут тебя прямо к КПП. Цена за всё – днём пять рублей, ночью – десятка!
Вот так – по военному, просто, доходчиво и понятно, и совсем не то, что развёл там у себя в кабинете подполковник…

Когда я вернулся обратно к нашим родственникам, после «торжественного обеда» мы с Людой решили ехать в полк, взяв с собой только одну небольшую сумку и самое необходимое. Все чемоданы и мешок с моими вещами разумно решили оставить здесь, утомившись перемещаться с ними, чтобы потом вернуться и забрать их при первой возможности, когда там разберёмся что к чему.
Капитан оказался прав. Когда мы вышли из дома первый же водила-таксист, услышав всего два заветных слова-пароля, понятливо взглянув на меня, и согласно кивнул головой со словами: «Это будет тебе стоить пятёрку, лейтенант». Он очень быстро разобрался в лабиринтах городских улиц, и мы выехали на окраину города. Дальше дорога с двух сторон обсаженная густыми высокими деревьями медленно, но заметно начала подниматься вверх, к проглядывающим на горизонте горам со сверкающими снежными шапками.

 Мы с Людой сквозь деревья с интересом вглядывались в окружающие нас пейзажи – все подходящие места в предгорьях занимали зелёные поля. Справа появилось широкое каменистое русло реки, правда, сейчас там бежал только небольшой ручеёк, но по лежащим огромным валунам нетрудно было догадаться, что весной она бывает очень полноводной. Постепенно отроги ближайших холмов стали ближе к дороге – они поджимали нас с двух сторон, закрывая обзор. Таким образом, мы проехали несколько небольших посёлков, пока я не увидел на придорожном указателе знакомую надпись «Кой-Таш». Я недоверчиво взглянул на неё и в душе удивился:
 – Как же в таком небольшом посёлке может располагаться целый мотострелковый полк? – но благоразумно промолчал, наблюдая за тем, как уверенно рулит таксист.
 
Быстро проскочив весь посёлок, состоящий из одной центральной улицы, водитель за последним домом повернул налево на неприметную, но хорошую асфальтированную дорогу безо всяких указателей. Дальше дорога потянулась меж пустых полей, поднимаясь на небольшой холм, покрытый зелёной травой, и что-то разглядеть за ним пока было невозможно. По мере приближения к вершине на фоне горизонте стали различимы контуры постовой вышки с часовым и двойная колючая проволока ограждения со знакомыми жёлтыми табличками: «Не подходить! Граница поста!». И только когда машина выскочила на вершину холма, перед нами открылась живописная и радостная картина – судя по всему, там бурно кипела жизнь.
 
В широкой долине между двумя холмами сразу стали видны много домов скрывающихся за большими тополями – среди них глаза безошибочно выхватывали знакомые очертания кочегарки с высокими трубами, отсвечивающие на солнце ребристые ангары складов и большую типовую казарму. В голове сразу промелькнуло: «Вот это уже точно напоминает мне мотострелковый полк!» Пока мы разглядывали внезапно открывшийся перед нами пейзаж, дорогу нашему такси преградил бетонный забор с воротами, на которых привычно сияли красные звёзды. Рядом с аккуратно побеленным зданием КПП находился постамент, на котором была установлена «наша родная» грозная БМП-1 – высоко задрав ствол в небо, она своим гордым видом твёрдо внушала всем людям уверенность в победе над любым противником.
 
Глядя на нашу нерешительность и тот интерес, с которым мы оглядываемся по сторонам, водитель произнёс:
 – Всё, лейтенант, приехали! Это и есть Кой-Ташский мотострелковый полк!
Только когда я рассчитался с таксистом, забрав наши вещи из багажника, и перевёл взгляд на КПП, с тихой внутренней радостью прочитал на красной табличке – воинская часть №73809: «Значит, мы приехали точно! Таксист не ошибся! Поздравляю с прибытием! Так вот значит, где мне придётся защищать Родину, ждут меня мои первые солдаты и сама судьба определила моё конкретное место в жизни для подвига!» Заметив нас и поняв, что из машины вышел незнакомый офицер, к нам сразу же подошёл солдат-дежурный по КПП в парадной форме.
 
У него на тщательно отутюженном кителе среди привычных взгляду солдатских значков сразу же заметно выделялся гвардейский знак! «А как же может быть иначе? Это же гвардейская часть!» – сразу вспомнил я слова офицера-кадровика. Гордо и удовлетворённо я отметил про себя, что солдат начал разговор со мной со слов: «Здравия желаю, товарищ лейтенант!..»
– Вот так-то – лейтенант! Это красиво звучит! Мне надо привыкать к новому обращению! Это вам совсем не то, к чему я привык за четыре года – товарищ курсант… Узнав, что мы прибыли в полк служить, он тут же вызвался лично проводить нас до штаба части, чтобы мы где-нибудь не заблудились.
 
От КПП до штаба довольно долго пришлось идти по асфальтной дороге обсаженной с двух сторон высокими тополями и хорошо побеленные бордюры на ней сразу говорили мне о высокой степени дисциплины в полку, поднимая настроение. День уже заканчивался и поэтому тени от деревьев, удлиняясь, ложились на окружающие нас поля. Далеко слева от нас в низине сквозь серую дымку тёмной синевой угадывался город Фрунзе, но отсюда было невозможно что-то разглядеть.
 
Глядя на эту серую дымку под нами, мы сразу обратили внимание на окружающий нас чистый воздух предгорий, в котором чувствовался неуловимый запах травы, цветов и вообще какой-то свежести. Справа хорошо бросался в глаза огромный спортгородок с высоченным каркасом из труб специальной полосы препятствий, всякими турниками, перекладинами и другими приспособлениями, а за ним бассейн, наполненный водой – нам видно было, как там несколько человек радостно плавали и загорали.
 
– Да! По всему видно здесь территория полка отмеряна с размахом! Это хорошо! – сразу отметил я про себя, оглядываясь по сторонам и вспоминая непривычную тесноту Алма-Атинского мотострелкового полка. У стоящего на развилке дорог, обязательного в каждой части и очень аккуратного здесь памятника-стеллы на котором золотыми буквами было выведено: «Воин! Гордись службой в гвардейском мотострелковом полку…» мы повернули направо.
Удивительно, я поймал себя на мысли – чем дольше мы шли к штабу, тем мне всё больше нравился этот мотострелковый полк! Кажется, это именно то, чего мне так не хватало, и о чём я тайно мечтал в последние годы военного училища – большая территория, огромный простор! В печёнке сидят, совсем достали эти раздражающие заборы и условности границ. По пути словоохотливый солдат, любезно предложивший мне помощь в переноске чемодана, успел рассказать многое о части и своей разведроте. По его словам выходило – служить здесь нормально, и он очень доволен тем обстоятельством, что попал именно сюда.

 Пройдя мимо солдатской столовой по тыльной дороге, мы незаметно подошли к двухэтажному зданию штаба части. Люда осталась ждать меня на улице, а я вошёл внутрь. Дежурный офицер показал мне дверь строевой части, где я сдал своё предписание и все аттестаты. Потом мы вместе поднялись на второй этаж штаба, к командиру полка – моложавому, но выглядевшему сурово майору Шкелёву, который после моего официального представления сухо поздравил меня и сразу же спросил, являюсь ли я коммунистом.
 
Услышав мой положительный ответ, одобрительно кивнул головой: «Это хорошо!» Выйдя из кабинета командира полка, начальник строевой части в двух словах обрисовал мне сложившуюся ситуацию – раз сегодня уже рабочий день заканчивается то, поэтому мы сейчас пойдём ночевать в гостиницу (он позвонит туда и распорядится насчёт нас), а уже завтра мне нужно будет с утра снова подойти к нему. Тогда сразу всё и решиться: с квартирой и представлением меня в батальоне.

Вот всё и решено! Наконец-то мы доехали до своего места назначения. Вместе с Людой мы направились в гостиницу по асфальтной дорожке – как нам объяснили, она находилась за стоящими перед штабом казармами, если идти по аллейке, поэтому заблудиться нам было невозможно. Наше хорошее первое впечатление о полке подтверждалось, весь городок действительно утопал в зелени разных деревьев, а на всех газонах был военный порядок.
 
Гостиница, она же и офицерское общежитие располагалась в обычном типовом бараке, правда немного перестроенного таким образом, что большой коридор располагался вдоль одной стены, а комнаты шли подряд по всей длине. Замыкал ряд номеров один общий туалет с умывальником. Приветливая женщина-дежурная выделила для нас на ночь отдельный небольшой номер на двоих с холодильником.
Бросив сумки и сняв обувь, мы с Людой опустились на кровати друг напротив друга – она сидела молча, медленно осматривая комнату глазами. Для меня это был привычный военный быт, можно даже сказать выше среднего уровня, если сравнивать такую гостиницу с полевой палаткой. Но по ней было видно, что всё увиденное здесь, даже за такое короткое время: сам полк, большое количество солдат и офицеров немного напрягло её своей необычностью – до этого момента ей ни разу не приходилось бывать в такой обстановке. Впервые мы за всю нашу короткую семейную жизнь сейчас действительно оказались одни вдвоём и так далеко от дома. Понимая её состояние и снимая напряжение, я бодрым и уверенным голосом произнёс:
 – Ничего, Люда! Не переживай! Всё будет хорошо! Вот увидишь! Мы здесь хорошо заживём – будем ещё с полиэтиленовыми пакетами ходить! (они тогда только-только входили в моду и являлись неслыханной роскошью). А у меня самого в голове в этот момент почему-то, откуда-то из закоулков памяти, всплыло хорошо известное училищное выражение: «Со мной не пропадёшь, но горя хапнешь немало…» Но сейчас я благоразумно не стал озвучивать его.

Ночью я спал неспокойно – в новом и незнакомом месте для меня всё было непривычно, а общежитие жило, своей обычной жизнью не замечая нас. Сквозь тонкую дверь, отделяющую нас от коридора, хорошо были слышны звуки сапог, хлопанье входной двери, громкие голоса… Видно было, что и Люда долго не могла уснуть. Утром, нас разбудил необычный шум от многих солдатских песен, для меня всё стало понятно: «Значит, у солдат уже начинается завтрак – пора и мне вставать!» Когда я вновь не спеша зашёл в штаб меня уже там встречали. Вместе с начальником строевой части стоял офицер, который поприветствовал меня и согласился показать мне, где находятся казармы батальона.
 
Начальник строевой части напоследок проинструктировал меня очень просто: «Найдёшь командира четвёртой роты, он должен быть на месте и представишься ему. А потом сразу в КЭЧ – быстро решай вопрос с квартирой». Мы вместе с офицером пошли в батальон. Но при этом мы почему-то направились по центральной дороге совсем в другую сторону от строевого плаца, что немного меня озадачило. Ведь от входа штаба был виден большой плац с трибуной, солдатская столовая и казармы расположенные в типовых бараках.
Оказалось, что эта асфальтная центральная дорога идёт от столовой прямо в парк, но жилые дома для офицеров и прапорщиков в военном городке располагались очень необычно: посередине между автопарком и собственно территорией части. Но все солдаты части хорошо знали первую «военную мудрость» – любая кривая получается гораздо лучше и быстрее, чем любая прямая проходящая мимо начальства! Здесь условными границами были: с одной стороны бетонный забор автопарка, а с другой – тоже ряд из нескольких таких же плит отделяющих дома от «солдатской территории».
 
Я употребляю слово «условно», потому что это понятие действительно было очень условным – здесь нигде не стояли никакие ворота или шлагбаумы уместные в таких случаях. Поэтому этот участок дороги между офицерскими домами все между собой условно называли «проспектом». Потому что днём по нему всегда намеренно неспешным шагом дефилировали жёны офицеров. Почти все они при этом шагали в нейлоновых чулочках, давая всем их внимательно рассмотреть и важно, походкой фотомоделей всем своим видом показывая, что совсем скоро их назначат мисс-чего-нибудь.

 Кроме приказа командира полка о запрете одиночного бесцельного хождения по жилому городку здесь можно было «нарваться» на своих командиров, выходящих из дома и получить кучу неприятностей. Поэтому все солдаты, по пути в парк в обычной жизни обходили городок справа и слева, кроме одного субботнего (паркового дня), когда открывались ворота в парк на центральной дороге.
Для этого были два пути: по одной «официальной» дороге, идущей в автопарк по краю городка (называемой всеми «нижней»). По ней ездили все автомобили, и там было КТП. Или с другой стороны, называемой между собой «тыльной» или «тропой», где можно было попасть в парк через дыры в тревожных воротах, через которые выезжали БМП или просто перемахнуть бетонный забор сверху. Все так и говорили, ставя задачу солдату: «Бегом в парк по «тропе»… и он понимал, как это сделать. Поэтому, чтобы попасть в автопарк имелось три понятия: «по центральной», «по нижней» или «по тропе».
 
Конечно, солдаты заходили в городок: будучи посыльными или в магазины для семей офицеров расположенных в здании офицерского клуба. Но самую большую сумятицу и неразбериху во все эти условности городка, кроме магазинов вносил и второй батальон, в который мы сейчас направлялись. Он располагался в двух отдельно стоящих барачных казармах слева от дороги прямо возле автопарка, таким образом, имея в полку совершенно отдельный статус: свою территорию, свою отдельную жизнь, да и вообще…

С одной стороны близость к автопарку – это было большой удачей, но с другой стороны: каждый поход в столовую и обратно, на все полковые построения на плацу приходилось делать по центральной дороге, проходя через жилой городок. Где за ними со всех сторон из окон следили глаза командиров, женщин и детей.
Так всегда поступал и я – услышав звуки песни своей роты, никак не мог удержаться от желания, чтобы не сделать контрольного взгляда: «Как там моя рота? Как идут? Красиво? Кто нарушает? Кого надо бы потом «пропесочить»? Поэтому, чтобы никуда не опаздывать из-за этой удалённости нам приходилось выходить из казарм на все полковые построения заранее, в смысле с «ефрейторским зазором».

Проходя по жилому городку, я с интересом оглядывался вокруг – на первый взгляд все дома для офицеров были практически одинаковыми: похожие друг на друга стандартные двухэтажные дома; справа от дороги больше кирпичные, а слева деревянные.  Пока мы не подошли к казармам он, продолжал вводить меня в курс дела – показал магазины, службу КЭЧ располагающуюся в маленьком домике, куда мне сегодня нужно было зайти, решая вопрос по квартире, и кое-что рассказал про полк. Офицер по пути мне сказал, что четвёртой ротой, в которую меня направили, уже не первый год командует капитан Турчин и он тоже является выпускником нашего АВОКУ. При этом я сразу в голове легко высчитал, что раз он капитан – то он никак не может быть выпускником нашей второй роты, но про себя подумал:
 – Ну всё равно, это уже радует! Да какая теперь разница, какую роту он заканчивал? Правда, в этом отношении со своими однокашниками всегда лучше служить – есть хоть всегда что общее вспомнить: общие кафедры, преподаватели, да ещё много всего разного в нашей курсантской жизни…

Жилые дома для офицеров быстро закончились и вновь за стоящими поперёк дороги бетонными плитами слева за небольшим спортивным городком показались стоящие в отдалении две стандартные казармы-барака второго батальона. Они были точной копией таких же, какие я видел в Алма-Атинском и Уч-Аральском полку. Офицер показал мне рукой на ближнюю – именно в ней располагалась четвёртая рота и сказал, что теперь уже я не потеряюсь и ничего не перепутаю, дальше и сам разберусь без его помощи.

Шагая в одиночестве по дорожке, ведущей к ним, я внимательным и оценивающим взглядом оглядывался по сторонам. Казармы окружали высокие тополя, их толстые стволы и огромная высота сразу говорила наблюдательному человеку о том, что они стоят здесь очень давно. Сбоку располагалась довольно большая асфальтная площадка для построений батальона. Аккуратно побеленные бордюры везде, где только можно и вообще чистота территории вокруг казарм дополняли хорошее впечатление о батальоне. Перепутать что-то действительно было невозможно – входы в казармы были напротив друг друга, а ещё между ними заметно выделялись несколько клумб, на которых росли разные яркие цветы.
– Так значит, вот отсюда мы начнём вращать колесо фортуны своими офицерскими сапогами! – пронеслись  у меня быстрые мысли в голове, – Ну ладно, продолжим, пока всё идёт вроде бы нормально.
 
Вокруг казарм стояла тишина, не было видно ни солдат, ни офицеров, только вдалеке несколько солдат что-то копали лопатами. Зайдя в пустую казарму с замирающим сердцем (вот отсюда начнётся моя офицерская служба!), я сразу увидел в коридоре дверь с табличкой «Канцелярия 4 роты». Не обращая никакого внимания на дневального, который, при моём появлении, сразу же приложил руку к панаме и смотрел на меня настороженным взглядом, не зная чего ожидать от незнакомого офицера, подошёл к двери и постучал. В ответ – тишина, ни звука. «Что это ещё за морские шутки? Прикол что ли?», – промелькнуло в голове, очень недовольный этим обстоятельством, я с силой дёрнув на себя дверь, вошёл в канцелярию.

 В небольшой комнате вдоль одной стены ровным рядом были шкафы с солдатской парадной формой, вдоль другой на стеллажах было разложено всё, что должно быть в любой мотострелковой роте: вещевые мешки, каски, простыни и плащ-палатки. В углу на стене висело огромное количество плакатов-пособий для занятий по строевой, огневой, ОМП и политической подготовке. От всего этого в воздухе канцелярии витал неуловимо-знакомый аромат солдатской казармы, состоящий из сложного коктейля замешанного на сапожном креме, мыле, мастике и дешёвом одеколоне…

Командир роты оказался на месте. Прямо напротив входа, у окна за столом в каком-то тоскливом одиночестве и задумчивости сидел небольшой русоволосый капитан в расстёгнутом кителе. На первый взгляд он никогда бы не мог рассчитывать на работу по рекламе сигарет «Мальборо» – так как его образ был уж больно далёк от того красивого плакатного ковбоя. Подпирая подбородок кулаком правой руки в позе Роденовского «Мыслителя» он очень пристально смотрел куда-то мимо меня в стену.
 
Его фуражка лежала на пустом столе, где по неписанной военной традиции лежало лобовое стекло от КАМАЗа или УРАЛа, прижимая собой разные нужные бумажки под ним. По его неподвижному лицу можно было только догадываться, какие мыслительные процессы бурлят в его умной голове. От этого, несомненно, увлекательного процесса его с трудом оторвал мой четкий, как учили по всей форме доклад: 
– Здравия желаю, товарищ капитан! Лейтенант Азаров! Назначен к вам в роту для прохождения службы, после окончания Алма-Атинского училища – командовать вторым взводом четвёртой роты!

Капитан задумчиво оторвался от своих мыслей, уже с интересом взглянул на меня, улыбнулся чему-то в свои светлые усы и мгновенно переключился на хорошее, доброжелательное настроение. Он привстал со стула, протянул руку, крепко по-мужицки пожал мою и жестом пригласил меня садиться. Когда капитан выпрямился во весь рост, я заметил, что он, хотя и небольшого роста, но на вид крепкий и с какой-то внутренней пружинистой энергией. Потом как-то быстро и по-деловому выяснил у меня все нужные для него подробности: женат или холостяк, коммунист или комсомолец, когда приехал и где оставил свои вещи? Узнав, что я вчера вечером сразу приехал с женой, а все вещи оставил во Фрунзе подвёл разумный итог в беседе:
– Тогда лейтенант сделаем так, ты давай сегодня устраивайся и решай все свои бытовые дела. Какие появятся проблемы – давай приходи, не стесняйся, на первое время поможем всем, чем нужно. Раз сегодня уже все солдаты распределены по работам и занятиям – то приходи завтра к шести ноль-ноль на подъём в роту, я тоже подойду, там сразу и познакомишься с обстановкой, со всеми делами в роте и своим взводом.
 
Очень довольный этим обстоятельством и с хорошим облегчением оттого, что наконец-то познакомился со своим ротным, я вышел из казармы. «Кажется, с ротным мне повезло, вроде неплохой мужик этот капитан Турчин», – продолжали вертеться у меня в голове мысли, пока я шагал в службу КЭЧ. «А что ещё нужно? Встретил меня по-человечески, всё подробно узнал, не стал сразу грузить своими проблемами, а дал день на устройство и обещал помочь, если что…»
 
В общем и целом моё первое впечатление о своём ротном получалось положительным. По пути обратно я внимательно и с интересом разглядывал всё вокруг – в этом городке мне тоже предстоит жить и ещё неизвестно сколько лет... Сразу заметно, что городок не новый, но обустроенный – зелёный, деревья высокие, да и офицерские дома уже несколько раз белили, это можно было разглядеть на их стенах по нескольким разноцветным слоям.
 
Навстречу мне по дорожке шёл высокий офицер – почему-то глядя на него, мне уже издалека как-то так сразу показалось, что-то неуловимо знакомое в его походке и фигуре. Видно было, что и он тоже с интересом разглядывает меня. Только когда мы поравнялись, я сразу вспомнил: «Так это же Толя Кириченко! Как же здорово повстречать первого «родного человека» в этом полку!» Мы с ним были хорошо знакомы по военному училищу, хотя он и учился на курс старше – на всех больших училищных показухах и спортивных праздниках, когда нужно было много людей, мы всегда стояли рядом, имея одинаковый рост.
 
Но год назад он закончил обучение и я, конечно, не знал куда его направили служить офицером. А сейчас он стоял передо мной в лейтенантских погонах, и мне трудно было с непривычки узнать его, так как он в моей памяти сохранился только курсантом. Он тоже узнал меня и сразу же с радостным лицом и видимым восторгом засыпал меня вопросами:
 – Артур! Это ты, что ли? А я смотрю, что-то знакомое и не узнаю. Привет! Ну, что закончил училище? Назначен к нам в полк? Вот это здорово – значит, будем служить вместе! Когда приехал? В какой батальон попал? Как там наше училище? Стоит? Какие новости за прошедший год?

Обрадованный такой необычной нашей встречей я мгновенно приобрёл прекрасное расположение духа и, сразу переходя на шуточное настроение, добродушно ответил:
 – Назначен, назначен… Кем-кем? А ты сам как думаешь? Конечно же, командиром вашего полка! Но раз пока эта должность занята, послужу несколько лет командиром взвода…

А когда он узнал от меня, что я попал в четвёртую роту, обрадовался ещё больше – выяснилось, что он здесь в полку служит уже целый год и командир взвода в этой же роте. Ещё до конца не веря в такое чудесное совпадение, мы крепко обнялись, недоверчиво уточняя и сверяя фамилию ротного. Что сказать повезло мне, так повезло – мы будем вместе служить в одной роте! Вот это да!
Если признаться честно – из всех выпускников нашего училища мне очень хотелось бы встретиться только с Анатолием, а уж попасть служить вместе с ним вместе в одну роту – вообще немыслимое чудесное совпадение и удача! Вот это подарок судьбы! О лучшем и мечтать не надо! Я сам был удивлён такому повороту судьбы ничуть не меньше – не знаю, чему бы я удивился больше: если бы сейчас здесь встретил живого кубинского революционера Че Гевару, космонавта Юрия Гагарина или саму Индиру Ганди в национальной одежде, да ещё исполняющей танец живота…

«Ну, вот и всё! Прямо гора с плеч! Теперь я вместе с ним здесь не пропаду!» – счастье от такой встречи переполняло меня!
Что говорить? Толя с первой минуты стал моим наставником, взяв меня под своё крыло, и быстро посвятил во все секреты лейтенантской службы. За прошедший год службы в этом полку он уже освоился, приобрёл бесценный опыт и знал правильные ответы на многие вопросы. Долго поговорить нам не удалось, так как он спешил – но успел показать мне офицерскую столовую и сказал, что живёт в общежитии, где я всегда смогу быстро найти его.
 
Дальше наша жизнь в этот день закрутилась как ускоренная киноплёнка: в КЭЧ мне сразу сказали, что отдельной квартиры нам пока предоставить не смогут. Придётся немного потерпеть – пожить с подселением. Но это будет совсем недолго, сейчас военные строители достраивают два больших жилых дома для семей офицеров и тогда квартир на всех хватит. Ну что же делать? Раз такое дело – подождём, потерпим! Я зашёл за Людой в общежитие и мы все вместе с весёлой женщиной, работницей КЭЧ направились вселяться – в смысле смотреть нашу комнату. Вновь мы шли по центральной дороге в направлении нашего батальона – нужный нам дом оказался самым последним, а за ним уже был бетонный забор, отделяющий жилую зону от границ второго батальона. «Это хорошо – мне будет недалеко ходить на работу! Да и магазины получается, как раз напротив нас, через дорогу! Далеко ходить не придётся!» – радостным взглядом я оценил открывающуюся перспективу.
 
Мы вошли в подъезд – ступеньки лестницы  от наших шагов отозвались непривычно-гулким деревянным звуком. Оказалось, что весь дом был полностью деревянным, сложенным из квадратного бруса и всё в нём, даже лестницы были сделаны из дерева.  До этого момента я почему-то никогда в жизни в таких домах не бывал, поэтому сейчас с удивлёнием разглядывал стены и ступеньки подъезда. Нужная нам трёхкомнатная квартира была сразу на первом этаже. Когда мы вошли внутрь нас встретили жёны офицеров, которые уже жили здесь. Нам показали нашу комнату, рядом с входной дверью – в ней ничего не было, она стояла совершенно пустой. Из трёх комнат в квартире наша комната была самая маленькой из всех: в длину не больше четырёх метров, а в ширину… в общем, когда мы раздвигали купленную позже софу – то протиснуться в комнате возможно было только бочком вдоль стенки.
 
– Вот здесь вы и поживёте, пока дома достроят. Ну, всё! Давайте знакомьтесь между собой и обживайтесь! – поздравляющим бодрым голосом сказала женщина, и движением уличного регулировщика сделала нам рукой приглашение войти в направлении комнаты. А потом, передавая ключ от входной двери, повернулась к жёнам офицеров, стоявшим в коридоре и молча наблюдавшим за нашим вселением:
– Девочки! Вы тоже, давайте помогите молодым новосёлам на первых порах.
Мы с Людой молча прошли в нашу комнату и осмотрелись – просто голые стены, здесь нет абсолютно ничего: ни шкафа, ни стола, ни стульев, ни тумбочек с кроватями. Хорошо хоть, что она чисто убрана. Из всех удобств – пока только одно окно! Мы вдвоём одновременно подошли к нему и молчаливо стали разглядывать вид, открывающийся из окна. Там не было ничего особенного и интересного. Напротив нас стоял такой же, как и наш дом, частично прикрываемый стволами и зеленью деревьев, а в песочнице между домами несколько малышей деловито и сосредоточено рылись детскими лопатками.
 
 – Что же делать дальше? С чего тут начинать? Вот уж действительно, как говориться – придётся нам начинать «с нуля» – по-видимому, такой одинаковый вопрос в этот момент одновременно вертелся у нас в головах. Комната совершенно пустая – придётся мне идти за советом к ротному или Толе Кириченко, они что-то умное подскажут и чем-нибудь помогут…

В общем, к вечеру все страхи в нашей жизни рассеялись и всё вроде бы устроилось. Мы перенесли в нашу комнату свои вещи из общежития, а Толя помог нам с «мебелью» – на первое время солдаты из нашей роты быстро принесли из ленинской комнаты стол, два стула и тумбочку. Чтобы не спать на солдатских кроватях и простынях (тут он раскрыл для нас небольшой секрет – с этим делом здесь в полку нужно быть очень осторожным, там могут оказаться бельевые вши) посоветовал лучше сходить в магазины и купить там какую-нибудь кровать и постельное бельё. Мы с Людой так и сделали – неспешно обойдя все магазины по очереди, приобрели всё необходимое. После этого похода у нас появилась масса полезных вещей для жизни: простенькая раздвижная софа, кастрюли, сковородки и многое другое. В этом плане нам было очень хорошо, потому что у нас после отпуска ещё оставались деньги, которые нам кроме разных подарков дарили на свадьбу. А вечером вдвоём съездили во Фрунзе «по той же схеме» (туда на автобусе, а назад на такси) и привезли остальные вещи, которые оставляли у родственников.
 
В таких необходимых разных делах день пролетел совсем незаметно, но разных впечатлений в нём набралось выше крыши! Много всего удалось сделать. Уже вечером, когда все дела вроде бы были закончены, здорово уставшие от чехарды первого дня, но уже спокойные за будущую жизнь – мы присели вместе с Людой в нашей первой комнате. Теперь, когда она уже приобрела кое-какое подобие «жилого вида» – наполнилась вещами и мебелью, устало стали размышлять: «Что же ещё нам понадобится на будущее?» Она перечисляла много нужных вещей: занавески, утюг, веник и разные кухонные предметы – всё это она завтра докупит в магазине. А ещё мы решили, глядя на чемоданы и стоящий в углу огромный мешок с вещами: раз у нас пока нет шкафа – то хорошо бы на стену прибить рейку и всю одежду вешать на неё. Правда, для этого понадобится много вешалок, которых у нас пока нет.

 – Ладно. Завтра же займусь этим вопросом и всё сделаю, – про себя подумал я – деревянную планку, молоток и гвозди за день найду где-нибудь, тем более в деревянном доме забивать гвозди в стену одно удовольствие. А вешалки… если не найду нормальных, пока сделаем «солдатские» – скрутим из толстой проволоки.

На этом такой трудный для нас первый день на новом месте закончился. С огромной радостью мы раздвинули нашу новую софу и легли. Перед тем как уснуть я ещё успел подумать:
– Как бы мне завтра не проспать? Ротный ведь сказал приходить на подъём, чтобы сразу познакомиться с ротой… Неудобно будет, если я в первый же день просплю. Нам ещё надо обязательно купить будильник…


               КОЙ-ТАШ. 1981г. ОСЕНЬ. С ЧЕГО ВСЁ НАЧИНАЛОСЬ.
                ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ В ПОЛКУ.

Наутро я встал рано, без опоздания, тихо умылся и вышел из дома. На душе было радостно и восторженно. Наконец-то я дождался этого праздника, и долгожданный день настал – впервые офицером, в звании лейтенанта я иду на службу, направляясь в свою роту на подъём. Как он начнётся? Было тихое раннее утро с утренней прохладой, но солнце уже поднималось из-за горизонта, освещая всё вокруг розовым светом. В городке стояла полная тишина и не было видно ни одной души. Ровно без пяти шесть я вошёл в казарму, хорошо помня слова Толи Кириченко: «Сначала лучше ты сам ничего не предпринимай – только смотри и учись, как это делает наш ротный – Шура Турчин. Потом всё поймёшь и сделаешь свои выводы». Но ротного в казарме пока ещё не было, поэтому, выслушав доклад дежурного по роте, я вежливо напомнил ему, что согласно распорядку дня уже пора будить старшину и замкомвзводов. Он согласно кивнул мне головой и, подойдя к ближней кровати начал кого-то трясти за плечо, видимо старшину. А спящий сержант стал недовольно и лениво отмахиваться от него.
 
Я огляделся по сторонам, ничего нового – стандартная казарма: в центре вход, где рядом с документацией дежурного по роте и традиционной тумбочкой стоял дневальный и были расположены разные кабинеты, справа расположение четвёртой роты, налево миномётная батарея. В расположениях двухъярусные кровати стояли слева и справа от центрального прохода, перед ними на табуретках была однообразно сложена военная форма и стояли сапоги.
 
Глядя вдоль коридора на ряд кроватей в другом расположении мне было видно, что и там складывалась аналогичная картина – никаких вставших старшин и сержантов не наблюдалось. Немного удивлённый и поражённый таким молчаливым, диким нарушением устава, происходящим даже в моём присутствии и переполненный огромными впечатлениями от переездов, распираемый рвением молодого офицера добиваться цели, с огромной энергией я только молча наблюдал за всем происходящим, отмечая про себя все недостатки службы и закипал внутри от переполнявшей меня злости:
– Ладно, сегодня я потерплю и дождусь ротного. Нужно осмотреться, маленько по сторонам. Ну, а потом оборзевшие сынки дождётесь вы у меня! Я мигом научу вас любить Родину на отлично – будем долго тренироваться днём, чтобы по утрам хорошо получалось!»
 
Сквозь открытую дверь казармы послышались хорошо знакомые всем военным жизнерадостные звуки трубы, несколько раз проигравшей мелодию сигнала «Подъём!» Через секунду после этого прозвучали две команды: официальная и громкая дежурного по роте «Рота! Подъём!» и чуть позже еле слышная, которую произнёс дневальный «Шухер! Ротный идёт!» Если по первой команде солдаты роты, недовольно потягиваясь и лениво зевая, начали только ворочаться в кроватях, высовывая головы из под одеял и осматриваясь по сторонам.
 
То вторая, и это было очень заметно, сработала гораздо эффективней – очень многих она как катапульта подбросила из кроватей, и в роте сразу началось какая-то необычная спешная суета. Но видно было, что для многих солдат такие действия были привычными. Одни солдаты вскочив, стали быстро и как-то лихорадочно натягивать штаны, потом наматывать портянки, при этом косо и непрерывно поглядывая на вход в казарму, другие, просто хватая всю одежду в охапку, совали ноги в сапоги без портянок и двигались на выход.

Турчин в спортивной форме быстрым шагом вошёл в казарму, и представление началось... В тишине казармы громко прозвучал его грозный и до отказа наполненный металлом голос, по которому сразу становилось понятным, что он сегодня шутить не намерен: «Старшина-а-а! Я не понял...» Одновременно с этим перепуганный дневальный у тумбочки истошно-звонким и протяжным голосом на всю казарму прокричал: «Смирна-а-а!» После этого вытянулся на тумбочке и оцепенел. Всем своим видом он мне сейчас очень напоминал памятник какому-нибудь герою войны или революции. Ротный при этом, не останавливаясь на входе, как-то мимоходом и очень быстрым, коротким движением успел заехать кулаком в лоб подскочившему к нему для доклада дежурному по роте, и даже не выслушав его громко выкрикнул, перекатывая голосом огромные камни-валуны:
– Вольно! Вольно! Дежурный! Сигнал подъёма уже был! Почему люди ещё здесь? Бегом все на выход! Считаю до трёх и последний, кто не успеет выскочить получит бляхой по ж…!

При его появлении в коридоре поток солдат мимо нас из двух расположений усилился. Послышались даже какие-то бодрые команды сержантов, подгоняющих солдат, а дежурный по роте уже уверенным голосом как заведённый магнитофон, начал ровно через каждые десять секунд радостно повторять следующую команду: «Рота! Выходи строиться на утреннюю зарядку!»
Заметив меня, стоящего молча и внимательно наблюдающего за процессом утреннего подъёма в нашей роте, ротный мимоходом кивнул мне головой и продолжил:
– Раз! – громко считая вслух, он зашёл в расположение роты. Лежащих на кроватях солдат уже не было, а последних (я так понимаю – дембелей) ещё сидящих на них сразу подняло, и они принялись суетливо крутить портянки, поставив ноги на табуретки.
 
        – Два! – с грозным видом прорычал ротный и, взяв в руки первый попавшийся солдатский ремень, ловким движением намотал его на руку. При этом опоздавшие солдаты резво заскакали, выбегая из расположения роты с дополнительным ускорением вольных сайгаков в степи.
        – Два с половиной! – с этими словами он со свистом раскрутил ремень в воздухе и послышался первый звонкий удар бляхой по крышке табуретки, затем следом второй – более глухой уже по матрацу на кровати. С этими ударами из казармы самых последних солдат вымело как веником. Ротный, продолжая движение вдоль кроватей, направлялся к самому последнему солдатику-узбеку, который во всей казарме оставался последним. Видимо он спросонок всё никак не мог сообразить, что же делать, поэтому нерасторопно копался в своих вещах.
 – Три! – Ротный в этот момент быстро перемотал ремень на руке и другим, его мягким концом звонко, как отец шлёпает провинившегося ребёнка, припечатал солдата пониже спины… Удар был не больным, но очень обидным. И замахнулся второй раз, правда задержав руку в воздухе. Но уже после первого удара солдат проснулся и всё понял – мгновенно схватил все свои вещи в руки и, вереща на ходу, что-то непонятное на своём языке, какими нелепыми скачками прошмыгнул мимо нас на выход.

Я оценивающе заглянул в соседнее расположение – там уже никого не было. Ну, что тут сказать? Мне всё понятно! Как-то сурово здесь всё получается! Прямо спецпионерлагерь какой-то… Но эффектно! Понимаю, что главное в этом деле – результат! Почти сотня солдат за несколько секунд «организованно» вышла на утреннюю зарядку.  Наверняка и я так же смогу – конечно, допускаю, что это пока будет выглядеть не так «качественно». Может быть, мне на первых порах даже придётся кое-что и усилить в этом концерте! И ротный видимо – зверь! Сразу видно, что не шутит! Сейчас даже мне страшно подходить к нему в таком состоянии с разными вопросами.

Когда все солдаты выскочили из казармы, командир роты отдал ремень дежурному по роте, который так и продолжал всё это время непрерывно, как заевшая пластинка повторять своё: «Рота! Выходи на утреннюю зарядку!» и кратко, даже каким-то добродушно-спокойным голосом сказал ему: «Ну, всё! Хватит! Заткнись! И чего орёшь – сам уже видишь в роте никого нет?» После этого он, как бы покончив со всеми делами, поиграв плечами в спортивной футболке и мило улыбаясь, повернулся ко мне. Его лицо довольно и радостно сияло, примерно так, как будто ему вручили праздничный пропуск на трибуну рядом с товарищем Брежневым. Нет, это точно, по моему мнению – Большой театр в его лице потерял великого артиста! Такое его мгновенное преображение из одного человека в другого меня ещё потом долго удивляло, пока я с годами сам не привык к этому:
– Ну что, лейтенант? Посмотрел? Всё видел и понял? В следующий раз сам справишься? Теперь пошли умываться – рота раньше, чем через полчаса всё равно в казарму не соберётся.

И действительно, когда мы вдвоём вышли из казармы, сколько я не вглядывался по сторонам, в поле зрения мы никого не увидели – куда же убежала рота на зарядку, для меня так и осталось загадкой. Да! Большое и одновременно удивительное впечатление произвёл на меня сегодня приход ротного на утренний подъём в нашей роте и такая «организованная» по уставу зарядка. Однако кое-какие непонятные вопросы дополнительно мне видимо придётся для себя уточнять у Толи Кириченко. С этого «исторического момента» проведения зарядки в нашей роте и началась моя нелёгкая офицерская служба.

Когда я снова пришёл в роту после завтрака – возле казарм уже в кружке на небольшом плацу собирались офицеры батальона: лейтенанты, капитаны и прапорщики. По всему было видно, что разговор там идёт весёлый, и их радостный смех слышался издалека. Ротный сразу «неформально» представил меня всем и они с радостью пожали мне руку и добродушно поздравили с ротного «с пополнением», а меня с началом службы. Чуть позже на общем построении батальона комбат представил меня всему личному составу.

Первые дни на службе мне пришлось осмотреться, понять жизнь и посвятить знакомству с людьми и частью. Турчин, когда узнал, что мы с Толей были хорошо знакомы ещё по училищу, обрадовался и, показав ему рукой на меня, подвёл итог: «Вот и хорошо! Раз такое дело, тогда ты давай сам, быстренько введи его в курс дела и вообще… покажи всё в полку и объясни, что к чему: парк, столовую и всё остальное!» Толя Кириченко, тут нужно отдать ему должное – быстро и доходчиво просветил меня по всем многим трудным и жизненным вопросам. Прямо скажу, огромное спасибо ему за то, что он «открыл мне глаза» на всё происходящее в полку.

Руководство нашего батальона он обрисовал кратко – выразился образно: «С ними тебе по молодости лет пока редко придётся встречаться. Разве если что только «залетишь по-крупному…», – но знать всех нужно. Командир батальона – майор Малиновский. Крепкий и авторитетный мужик плотного телосложения, который уже не первый год рулил батальоном – поэтому всё делал опытно, степенно и толково, ставя вполне понятные задачи командирам рот, и при нём каких-то непонятных «загогулин» не возникало. И действительно – мне с ним за всё время нашей совместной короткой службы очень близко столкнуться так и пришлось. Может, потому что не залетал? Или может быть старался служить хорошо, без особых крупных проблем – вот и не довелось? Кто это знает и теперь может мне рассказать?

А вот с его заместителями мне уже приходилось общаться ближе. Замполит – капитан Натуркач (запомнился мне строгим контролем политзанятий!) вполне зрелый и адекватный офицер, находящийся на своём месте. Политику партии и правительства он всегда проводил правильно и с пониманием, в рамках необходимого, но без излишнего фанатизма и политических перегибов. Зампотех батальона – майор Сакун (с ним мне приходилось общаться чаще всего, решая все проблемы в автопарке по машинам), был очень грамотный технарь и уважаемый всеми офицер. Его незримую поддержку нас, офицеров учебной роты, мы очень хорошо чувствовали и всегда обращались к нему со своими бедами за помощью и советом в трудных ситуациях.
 
Майор, а потом и подполковник Сакун – моё самое лучшее армейское воспоминание! Удивительный факт, но военная судьба однажды, случайно сведя нас вместе во втором мотострелковом батальоне, много лет не разлучала и дальше по службе. Потом мы вместе долго служили в Панфилове, всегда сохраняя добрые «земляческие чувства» заложенные ещё совместной службой в Кой-Таше и он был единственным человеком из командования в полку, который протянул мне руку помощи в трудную минуту. При этом он не говорил мне банальных ободряющих слов (он вообще-то всегда был немногословным), не сочувствовал и не читал моралей.
 
Подполковник Сакун в трудных ситуациях помогал молча, и каждый раз пожимая ему руку я хорошо понимал, что есть на свете вещи поважнее всяких разных слов… Именно за такие жизненные моменты я до сих пор всегда вспоминаю его с благодарностью и с очень тёплыми чувствами.
 
Начальник штаба – старший лейтенант Цибенко: молодой, энергичный, и кажется везде успевающий, тоже офицер, закончивший наше «родное» АВОКУ.
– Какое-то редкое и странное совпадение фамилий, да к тому же очень схожие черты лица и голос… – сразу отметил я про себя, когда узнал об этом, быстро связав в голове два понятия: АВОКУ и Цибенко, – А не приходится ли ему родственником наш училищный командир первой курсантской роты?
Толя сразу подтвердил мне этот факт, оказалось – точно, они являются братьями. Узнав об этом открытии, мне оставалось только удивляться такому совпадению, насколько же тесен военный мир!

На других мотострелковых ротах нашего батальона и миномётной батарее он тоже долго не останавливался – сказал, что мне пока будет до этого, а позже я и сам постепенно познакомлюсь со всеми офицерами. Действительно, так и оказалось – в этом вопросе он оказался совершенно прав. Полностью поглощённый делами в своей роте я сейчас почему-то даже не могу припомнить никаких подробностей или историй в этих ротах из нашей совместной службы.
Конечно, что-то мы узнавали на батальонных построениях, но раз это нас не касалось – всё пролетало мимо ушей. Нам всегда дел хватало и в своей роте – сколько я помню свою службу в Кой-Таше, всегда приходилось крутиться как белка в колесе! Поэтому весь мир для нас состоял только из наших ротных проблем, и отсутствие необходимых впечатлений из мира соседних рот и как они живут, нас особо не интересовало.
 
Более подробно он остановился на нашей роте. На первый взгляд не посвящённому человеку так может показаться, что все роты в армии похожи друг на друга. Но это не так. Первая рота в любом батальоне – она всегда первая во всём! Образно говоря – она главная ось, костяк батальона. Любой комбат собирает в эту роту лучших солдат и офицеров, так как этой роте везде приходиться быть первой – во всех делах и на учениях. Оказалось это не просто обычная мотострелковая рота, со всеми соответствующими текущими для неё проблемами: дисциплиной, нарядами, боевой подготовкой (которую никто никогда не отменял), территорией, оружием, а ещё дополнительно ко всему – «учебная».
 
Я тогда с первого раза сразу не понял, что же скрывается за этим понятием (почему-то в военном училище об этом нам ничего не говорили), но тактично промолчал и переспрашивать не стал. Только потом сам быстро разобрался в довольно понятной системе: так в этом полку было принято – все первые роты батальонов (1, 4 и 7) «учебные». А две другие роты батальонов имеют «боевые» БМП: их машины, красивые и загруженные боеприпасами стоят в закрытых хранилищах и никуда не выезжают. И только по субботам, в парковые дни солдаты и офицеры «приходят к ним в гости» для контроля и удаления небольшого слоя пыли.
 
На боевых машинах «учебных» рот строится вся боевая подготовка батальонов – они каждый день для всех задействованы на стрельбы и вождения. Таким образом получалось, что машины нашей роты вместе с механиками каждый день выезжают куда-то на занятия для обеспечения боевой подготовки, а остающиеся в парке машины нам необходимо качественно обслужить или быстро провести на них мелкий ремонт для следующих занятий. Это же понятное дело – раз машины так интенсивно используются, то на них будут возникать и проблемы с ремонтом.
Таким образом, все машины нашей учебной роты эксплуатируются до полного износа или максимального пробега и потом из неё отправляются на списание или капитальный ремонт. Получаемые полком новые БМП в первую очередь пополняют боевые роты полка, а вот уже из них в учебные роты всегда передают другие машины с максимальным пробегом или с выявленными дефектами. Отсюда и вытекает вопрос: «А кто отвечает за машины?» Правильно – командиры взводов этой роты! Поэтому нам плюсом ко всем текущим делам (которые никто с нас не снимал) по ходу жизни приходилось всегда дополнительно ещё и уточнять: «А как там у нас дела в парке? Все машины на ходу или нет? Если нет, то какие проблемы и что сделано или нужно сделать?»
 
Не раз мы с Толей, замотанные разными проблемами с машинами, в минуты отчаяния в душе завидовали командирам взводов из «боевых» рот – как здорово им (по сравнению с нами) служить! Ещё бы! Никаких тебе головных болей с техникой: сдавай только вовремя АКБ на зарядку, да пыль протирай с машин – уже будешь молодцом! А нас… дерут за них день и ночь! Но с другой стороны нам; ни ему, ни мне такую «весёлую» жизнь менять ни за что не хотелось. Во всём этом была своя прелесть: такая наша служба получалась очень насыщенной и интересной, да ещё попутно быстро познаёшь матчасть до каждого винтика или болтика…

Наш командир роты – Александр Турчин был опытным, командовал ротой уже не первый год и считался одним из лучших командиров рот в батальоне. При этом он был лучшим совсем не потому, что был «ярким коммунистическим патриотом», а совсем по другому критерию, далёкому от идеала. Он был типичным русским офицером – хорошим учителем, человеком «повышенной проходимости и выживаемости», способным разгильдяем с великолепными организаторскими способностями. Все ответственные и показные занятия в батальоне командование доверяло только ему, будучи всегда уверенными в том, что он всегда справится.
 
А где был он – там были и мы, как же без этого? Кому, где и что мы только не показывали! Сразу всего и не вспомнишь! Но в итоге, сколько себя помню, всегда получалось здорово, и по окончанию – только благодарности. Удивительно, но у него каким-то непостижимым образом получалось всё, даже то, что мне на первый взгляд по моей молодости казалось совершенно невозможным! Причём всегда с хорошим настроением, весёлым лицом и неизменной, доброй турчинской улыбкой под пшеничными усами. Странно, но пока я служил вместе с ним, мне почему-то всегда казалось, что его служебные проблемы никогда не били, не гнули и он всегда каким-то непостижимым образом вывёртывался из любых ситуаций, а армейские беды пролетали мимо, лишь слегка шлёпая его по затылку!

После проведения нескольких таких занятий я сделал для себя один интересный вывод – Турчин как-то очень точно для себя и для нас проводил грань между таким объёмным понятием «показуха»! Одно дело, когда это было нужно для красоты занятия и условной армейской игры: здесь он как от хорошего артиста театра требовал показать зрителям возможности своего таланта. В этом случае ты красиво и громким разборчивым голосом подаёшь команды, чётко фиксируешь фазы движения руки с флажком и вообще всё делаешь по уставу. Все приглашённые люди смотрят на тебя и восхищаются! Но, в отличие от того он страшно не любил её и у него было совсем другое отношение к «показухе» в повседневной жизни и учёбе, на нашем ротно-бытовом уровне, для того, чтобы «заметили»…

И ещё вот к какому главному и правильному выводу я пришёл после совместной службы с Турчиным. Несомненно, уставы и порядки в армии – на первый взгляд везде вроде бы одни и те же, но каждый офицер руководствуется и внедряет их по-своему! Здесь всё зависит от собственного опыта, взгляда на происходящее и склада характера.

 Вот и Александра Турчина имелся свой своеобразный, немного необычный стиль руководства ротой и построения отношений между офицерами. Честно признаюсь, такая служба с капитаном Турчиным мне очень нравилась и вполне устраивала… Он никогда никого с первого дня мелочно не опекал – давая сразу возможность быть свободным, самостоятельным, воспитывать характер и выполнять свои обязанности в полном объёме… Трудная армейская служба в развёрнутом мотострелковом полку требующая постоянного напряжения сил и заставляющая офицера крутиться как белка в колесе быстро выявляла сущность любого человека, проверяя какой у тебя характер, сила воли и вообще какой ты человек.
 
Он никогда не устраивал нам позорных и мелочных разносов, тыча носом в недостатки или выказывая недовольство своими подчинёнными. В общем, это был стиль так называемого «доброжелательного доверия», когда он издалека приглядывался к человеку, наблюдал со всех сторон, но в полку все знали – слава и успехи четвёртой роты держаться, прежде всего, на его опыте и командирской мудрости. За те годы, пока я служил вместе с ним – никак не могу мучительно вспомнить, с кем он был в конфликте или враждовал? Мне так кажется, что у него в полку со всеми офицерами и прапорщиками были прекрасные дружеские отношения.

При этом он далеко не был идеалом, имея свои слабости, скорее всего его можно было бы назвать – талантливым шалопаем. Но вот что было поразительным – как только ему удавалось всё схватить, направить и подобрать верный тон в работе с каждыми: с солдатами, с сержантами, да и с нами – офицерами! Выдержка у него было колоссальная!
 
Я никогда не видел, чтобы он кого-то грубо и сильно ругал или распекал (я невольно обратил внимание, что он даже не обладал громоподобным командирским голосом), больше учил – но как-то всегда находил и подбирал доходчивые и нужные в этот момент слова, чтобы тебе самому всё было понятно. А все солдаты роты, вместе с сержантами в ответ отвечали ему немым пониманием: относясь к нему с какой-то своей невидимой на первый взгляд и не очень понятной для нас солдатской любовью, просто на грани обожания своего командира.
 
Сколько раз я с завистью отмечал про себя этот факт – в трудные минуты службы, когда это было очень нужно, Турчин простым и человеческим голосом говорил роте: «Надо!» – и они для него всегда были готовы, как говорится, в огонь и в воду. Конечно, при этом он бывал строг, кого-то ругал, воспитывал, наказывал и даже частенько шлепал под зад или по затылку, но при этом удивительно, что в них не было особого страха от его наказания, а как-то всё в роте строилось больше на понимании того, что они своим поступком подведут своего ротного.
 
Не знаю, как это было в других ротах полка, но у солдат в нашей роте существовало какое-то внутреннее понимание ситуации на подсознательном уровне: «Раз залетел, подвёл роту, значит – сам и виноват! Нечего на ротного обижаться». Поэтому и нам при такой сложившейся ситуации в роте работалось легко, очень редко приходилось проявлять свои «командирские качества» – всего-то нужно было только проявлять инициативу, вовремя ставить задачи подчинённым и «не жевать сопли» в сложных ситуациях.
 
В свою очередь, и мы с Толей всегда пахали «на совесть», стараясь его не подводить, точно зная, что за Шурой Турчиным мы всегда как за каменной стеной. Так получалось по жизни, что на людях Турчин  нас всегда хвалил, никогда никому не жаловался, но если нужно было для дела, то в канцелярии разговор вёлся на прямоту – «драл сам по-отечески», без лишней «дипломатии» и красивых слов, больше напирая на твою внутреннюю сознательность и участии в общем деле. Вот за это и мы, наверное, любили его, прощая ему всякие мелочи. Как-то незаметно всё строилось на общем доверии и понимании общих задач и мне сейчас так кажется, что все годы нашей совместной службы он был волшебным магнитом, притягивающим нас к себе.
 
Поэтому в роту я всегда шёл легко и в хорошем настроении. Мне так кажется, что он (при всех своих противоречиях) был очень талантливым человеком! Да что теперь скрывать – научившись снисходительно относиться к его недостаткам, я тоже всегда уважал нашего ротного, понимая, что очень вовремя для себя я научился многому и полезному от него в своей лейтенантской жизни! А когда сам начал командовать ротой – всегда вспоминал его уроки добрым словом, во многом стараясь поступать именно так же.
 
Но у меня, когда я стал ротным ситуация с офицерами была совсем иная (очень надеюсь, что когда-нибудь допишу и до тех времён!) Самое важное и нужное храниться внутри! Выдержка, умение работать с людьми, уважение к достоинству и способность выслушать собеседника, способность поддержать советом и делом… Это то, что мы накапливаем за многие годы службы и оно остаётся с тобой навсегда, даже когда ты уволишься.

Замполитом роты был старший лейтенант Ватажицин. Ничего плохого про него я сказать не могу – он по жизни был неунывающим оптимистом и своё политическое дело в роте он «тянул» добросовестно, всегда бывая вместе с нами на занятиях и учениях, все вопросы воспитания, политзанятий и политических информаций он уверенно брал на себя. В общем, мне казалось, он на своём участке работал надёжно, освобождая нас от лишних проблем. Говорил обдуманно и взвешенно, немного растягивая слова, знал много армейского юмора, но при этом умел тепло разговаривать с солдатами и всегда помогал делу воспитания дельными советами. С нами отношения у него были разумными и вполне правильными, а как они решали этот вопрос с командиром роты я особо не вникал. Но не припомню, чтобы они в канцелярии при мне ругались или разговаривали на повышенных тонах.

Нужно честно признать, что широко известному армейскому афоризму про всех заместителей (командир работает – не мешай, отдыхает – помогай, командира ругают – отойди в сторону, хвалят – стань рядом) он мало соответствовал. Во всех трудных ситуациях он всегда был рядом с нами, «варясь в одной ротной тарелке» и переживал за общее дело. Он особо «не дедовал» гордясь своим особым положением, помогая нам в работе словом и делом, но почему-то так в роте сложилось ещё до меня, что мы (Толя, я и ротный) старались при нём особо не обсуждать некоторые наши «секретные дела», выбирая для таких разговоров специальные моменты без него.
 
Я тоже всё быстро понял и научился этой нехитрой ротной науке – при замполите нужно лишний раз держать свой рот на замке, а уж если очень срочно хочется сказать что-то «секретное», незаметно покажи это ротному глазами. И он всегда найдёт способ с тобой уединиться, чтобы переговорить. Почему это так было заведено в нашей роте – я не знаю, (а может, просто забыл?) да и особо не забивал себе голову этими проблемами, так как своих дел всегда хватало.

Вот и все… Всего четыре офицера в роте – командир роты, замполит и мы, два взводных с Анатолием. И больше никого. Никаких прапорщиков – старшины, старшего техника и командира пулемётного взвода должности, которых были предусмотрены в ШДК, никогда не было. Нет, сейчас я вспомнил – однажды за всю службу в Кой-Таше к нам в роту на должность старшего техника совсем на короткое время пришёл один хороший прапорщик. Кажется, он был назначен к нам в учебную роту по замене из-за границы. Но его появление было сродни неожиданному появлению кометы на небе – промелькнёт всего за несколько секунд и остаются только воспоминания…

Да, я совсем забыл упомянуть про третьего командира взвода. Ведь каждому известно, что мотострелковая рота состоит из трёх взводов. Это больная тема совсем отдельного разговора. Его тоже практически никогда не было. От случая к случаю на эту должность «номинально» приходили офицеры-двухгодичники из институтов. Почему я употребляю слово номинально?  В данном случае это синоним слова – «условно». Потому что суровая правда жизни была такова: с одной стороны получалось, в роте вроде бы есть офицер, а с другой стороны его вроде бы, как и нет – какой-то призрачный и «недоделанный» взводный.
Почему «недоделанный»? Поясняю – потому что на него против его воли неожиданно напялили военную форму и заставили «отдать долг Родине». Поэтому его никогда не назначали в караулы, не доверяли проведение серьёзных занятий по огневой и вождению, или ремонт БМП. Да и требовать с него чего-то, вроде дисциплины и порядка во взводе, всегда было смешным и нереальным делом – здесь всё зависело от самой личности человека.
 
Очень часто на всё был заготовлен один стандартный ответ: «Нас в институте этому не учили! И вообще, по большому счёту мне всё пофигу, я человек гражданский, и здесь нахожусь временно – худо-бедно отмотаю свои два года и до свидания!» Что на это скажешь? Железная логика и всё правильно… Нет, конечно встречались среди них редчайшие исключительные случаи, когда сам человек душой «прикипал к армии» к её требованиям, суровому ритму офицерской жизни и даже продлевал контракт, но это было очень редким событием.

Зачем его «вынимали» из гражданской жизни после только что полученной в институте профессии, и для чего в армию призывали вот таких «пиджаков» – мы всегда плохо понимали, зачем ему была нужна наша наука, но кто же тогда спрашивал наше мнение? Была даже такая весёлая поговорка: На «пиджак» – «безрукавку» не наденешь! Что в переводе с военного языка на общепонятный означало – на офицера-двухгодичника, такое самое строгое для офицера взыскание, как «несоответствие занимаемой должности» (называемое «безрукавкой»), за которым следовало уже последнее и суровое взыскание для лейтенанта – увольнение из армии,  не применялось!
Так как здесь была скрыта очевидная для всех юридическая несуразица – такой лейтенант по закону просто был обязан прослужить два года! Как же его при этом можно было уволить раньше? Такое наказание для него было бы настоящим счастьем! Вот так и «мотали» они свои положенные сроки в лейтенантских погонах…

Нам тоже «повезло» в этом плане – примерно около года и у нас «был» командир третьего взвода. Сейчас я уже никак не могу припомнить, как была его фамилия, как он появился у нас в роте и куда исчез, но вот то, что его звали Алексеем – это точно! Потому что Турчин его никак, кроме как «лейтенант Лёша» не называл. Человеком он был очень хорошим, воспитанным, даже очень добросовестным, но с полным отсутствием командных навыков и командирской настойчивости. В такой сложившейся ситуации всеми текущими делами во взводе «по привычке» всегда заведовал надёжный сержант, а «лейтенанту Лёше» оставалось только «контролировать» его работу и самое главное – не мешать.
 
Боевые машины его взвода, мы с Толей как всегда честно делили между собой. Ну что взять с гражданского человека? А что вообще нужно от двухгодичника? Самым главным его достоинством было то, что он сам был по натуре человеком холостым, спокойным и воспитанным, миролюбивым, «не залётным» и своей жизнью никаких проблем для нашей роты не создавал. На работу приходил всегда без опозданий, что-то делал в силу своих способностей и частенько «летал» по командировкам и несложным нарядам, вроде патруля или «куда-нибудь старшим».
Старшиной роты всегда был сержант-срочник последнего года службы, и они вместе с ротным брали на себя все хозяйственные вопросы. Ротному и своих проблем, связанных с «воспитательным процессом», совещаниями, документацией, территорией закреплённой за ротой, казармой и общей дисциплиной хватало «выше крыши». А боевая техника, механики-водители, путёвки, АКБ и парк – это было закреплено за нами. Мы с Толей, работая в парке, никогда не делились между собой и не вникали в такой вопрос: «А чья это машина?» Полная взаимозаменяемость и практическая помощь.
 
Если появилась проблема – то, давай сразу, без лишних разговоров, начинай разбираться. И все солдаты роты это воспринимали вполне естественно. При этом не нужно забывать, что каждый из нас ещё частенько отсутствовал в роте, находясь в командировках, отпусках и нарядах. Сколько себя помню лейтенантом – нехватка офицеров (и не только в нашей роте) всегда была очень острой – очень часто в нашей роте всю жизнь обеспечивало всего два-три офицера. Вот поэтому и приходилось каждому из нас тянуть двойную (или тройную? – здесь как считать…) норму – крутиться в жизни, как говориться «за себя и за того парня».


Мой первый взвод, мои первые солдаты, мальчишки-ровесники, иные младше меня всего на несколько лет… Сколько осталось в душе ярких, запоминающихся и добрых воспоминаний связанных с ними! Сколько разных людей, характеров и поступков, соединенных судьбой в один взвод! Это были мои первые воспитанники, в которых я «вложил свою молодую душу» и всю жизнь буду вспоминать их с ностальгической теплотой. В первый день у меня в голове смешались и перепутались их лица, фамилии и годы службы: сапоги, панамы, ремни и сапоги – всё одинаковое... Но потом всё быстро стало на свои места – совместные занятия, наряды и учения, когда приходится целыми сутками проводить вместе с ними. В любую секунду, даже не заглядывая в свой блокнотик, я мог дать любую информацию по каждому своему подчинённому: место призыва, день рождения, семейное положение, наличие братьев, сестёр и кучу другой неформальной, но полезной информации.
 
В те далёкие времена почти все солдаты патриотично осознавали свой воинский долг, относясь к службе как хорошей неизбежной необходимости, стремясь в делах и задачах не подводить командиров, поэтому никаких конфликтных ситуаций и особых трудностей я с ними в своей лейтенантской службе не могу припомнить. Отношения были совсем другими, они в корне отличаются от настоящей действительности, когда в обществе среди молодёжи активно культивируется направление по всяческим уловкам и «откосам» от армии. Иногда сейчас, читая прессу и наблюдая сложившуюся ситуацию со стороны, мне в голову вкрадываются удивительные мысли:
– Кого мы сейчас растим из мальчиков? Какую-то безыдейную биомассу, воспитанную одинокими стонущими мамашами, с дырой в башке, в которой свистит ветер... которым хочется всего и сразу, при этом желательно побольше! При этом некоторые экземпляры нынешнего поколения, на мой взгляд, выражаясь образно, живут только для переработки продуктов питания в удобрения, полные дурного восторга от брендов на фирменных шмотках, машинах, парфюма и прочих статусных дуростей.

Говорят, сейчас возросла информативность, компьютеризация, учись – не хочу, но всю жизнь, соприкасаясь с молодежью, я замечаю степень деградации, которая с каждым годом всё более усиливается – они ничего не знают об окружающем нас мире! Уже не так сильно меня удивляют нередко попадающиеся мне по работе молодые малообразованные люди, имеющие очень смутные понятия об астрономии, биологии, географии, экономике, физике, истории.
А некоторых призывников, физически нездоровых экземпляров после прохождения приписной медкомиссии в военкомате вообще – кажется можно уже смело оформлять на заслуженную пенсию! В этой ситуации меня всегда радует только одно – слава богу, что ещё не все такие! Ещё остаётся надежда на лучшее…
…Мне так кажется, что сержанты понимали, что я молодой выпускник училища, быстро оценив мою справедливость и нормальное отношение старались сами помогать мне в службе, а нарушителей воспитывали сами, без моего участия. Армия это не завод и не офис, а особый коллектив, со своими социальными принципами. Такие особые отношения формируются везде в замкнутых коллективах, где приходится изо дня в день передвигаться одними маршрутами и в течение длительного времени видеть одни и те же лица.
 
Через пару месяцев, когда взвод стали похваливать, появилось и какое-то тайное чувство круговой поруки. При этом я и они понимали, что успехи взвода – это в большой степени их заслуга и труд, но мы никогда не говорили об этом. Конечно, потом за долгие офицерские годы у меня в подчинении было много других солдат – и лучше и хуже, но уже не захлёстывал в душе тот яркий восторг и ощущение небывалого счастья: «Это мои солдаты! Эти два года именно я в ответе перед Родиной за них! Поэтому нужно, не теряя время начинаться заниматься их обучением и воспитанием!»
 
Как долго (четыре года училища, особенно перед выпуском) я внутренне с тревогой готовился к такой встрече, сколько разных умных мыслей возникало в голове: «Какие они будут? Как и чем встретят меня? Сколько будет их всего? Каких национальностей? Сколько комсомольцев? Какое семейное положение у каждого солдата? Сколько будет во взводе молодых и дембелей? Как я буду их воспитывать и учить всему – стрелять, водить и защищать Родину? Добиваться звания лучшего взвода в роте? Конечно, я смогу научить любого солдата! А в обучении к каждому обязательно буду использовать индивидуальный подход!»
А вот в жизни всё оказалась немножко не так, как я себе это представлял. По списку в моём взводе числилось около двадцати человек. Одно-два места из автоматчиков почему-то всегда были вакантными, а из тех солдат, которые реально числились по штату, постоянно кто-то отсутствовал – болел, был в наряде, командировке или в отпуске. Поэтому обычно на всех построениях роты во взводе получалось чуть больше пятнадцати «живых солдат». Все они были призваны из разных уголков нашей необъятной страны, но в большинстве из Казахстана и ближних республик.
 
Экипажи БМП приходили после окончания Отарских учебных подразделений, прослужив там по полгода (туда всё-таки отбирали ребят интеллектуальней, минимум «с десятилеткой на лбу»), а пехотой пополняли всегда по-разному и по остаточному принципу. С национальным вопросом в роте тоже обстояло неплохо – широко были представлены все национальности: русские, украинцы, молдаване, немцы и вся средняя Азия: казахи, таджики и узбеки. Из-за этого на бытовом уровне между солдатами постоянно происходили внутренние конфликты. Самое главное, что об этой тёмной стороне жизни знали все в полку (начиная от рядового солдата до командира полка). Наивно было бы думать, что Армия являлась местом великого братания народов, так способен мыслить только полный идиот, либо совсем свихнувшийся с ума политработник, да и то навряд ли.
 
Правда, солдаты всегда сами предпочитали разбираться между собой, не вмешивая в это дело офицеров. С самого детства хорошо зная армейскую жизнь не по передаче «Служу Советскому Союзу» я разумно старался в эти проблемы глубоко не влезать, если только они явно «не вылазили наружу». Начиная жизнь в роте с чистого листа, я почему-то никогда не интересовался таким вопросом – а кто и как командовал моим взводом до меня? И вообще был ли у них до меня командир взвода? Какая теперь разница? Мне казалось, что это всё равно – с моим приходом у них начнётся новая жизнь!
 
Мои представления о жизни в войсках, молодость, бурлящая энергия и жажда активной деятельности искала выхода – я весь горел и был полон энергии – сейчас мы во взводе серьёзно навалимся на боевую подготовку, быстро наверстаем пропущенные темы без меня и выйдем в передовые! Но Толя Кириченко по-дружески быстро «осадил» меня в этом вопросе и разъяснил обстановку подробнее. Выяснилось, что на самом деле дела в моём взводе обстояли совсем неплохо – можно даже сказать, гораздо лучше, чем я это себе представлял. Взводом командует толковый сержант, который и до моего прихода в роту достаточно хорошо справлялся со своими обязанностями: дисциплиной, порядком в казарме и на территории, поэтому мне лишний раз «дурковать» и начинать бороться с кем-то во взводе нет большой необходимости.
 
А насчёт занятий… Так получается, что всегда все занятия по тактике, огневой подготовке и вождению проходят в составе роты – вот поэтому-то мои солдаты сейчас подготовлены ничуть не хуже, чем во всей остальной роте. В этом вопросе здесь в роте всё решается очень просто – нет никакого деления на «своих» и «чужих» – «все наши»! И мне нужно сразу привыкать к этой мысли с первых дней, потому что в любой момент командир роты может заболеть, уехать в отпуск или командировку и любому из нас придётся его заменить.
Какой там взвод с его занятиями? Лучше сразу забудь все, о чём говорили в училище! Хватит жить и думать по курсантским лекалам, это уже мелко для гвардейского офицера – давай с ходу приучайся мыслить масштабнее! Вспомни, как всегда учили в военном училище – в любую минуту будь готов командовать подразделением на ступень выше занимаемой должности, поэтому сразу начинай привыкать думать за всю роту! На итоговых проверках оценку получает вся рота, и никому нет дела до отдельного взвода… Кроме понятия, что взвод – составная часть роты.

Поэтому на первых порах мне лучше спокойно командовать, ставить задачи сержантам и приглядываться к солдатам во взводе, а дальше всё быстро станет на свои места… Но сразу «обрадовал» – на лёгкую жизнь мне можно не рассчитывать: впереди ещё будет много занятий и учений. В общем, из всех его пояснений я быстро сделал для себя несколько очень важных жизненных выводов, о которых нам почему-то ничего не говорили в училище, или я там может быть, что-то важное пропустил?
 
Первый, самый удивительный – оказывается, сам факт наличия или отсутствия командира взвода в мотострелковой роте, к боеготовности отдельного взятого взвода реально никакого отношения не имеет. И второй, по значению более важный для себя – в мотострелковой роте не только ты один (и неважно каким взводом я командую), а мы все занимаемся одним важным делом, поэтому не стоит «изобретать велосипед». Необходимо сразу вливаться в команду, принимая все правила игры и воспринимать жизнь такой, какая она есть в реальности, а не такая как написано в учебниках. Правильность этих выводов ещё не раз подтвердилась в дальнейшей службе!

 
Нашими соседями по квартире оказались две семьи. В самой большой комнате жил старший лейтенант Сорокин – замполит роты в третьем мотострелковом батальоне. Они были немного постарше нас, и них уже был маленький ребёнок, но довольно спокойный. Почему-то я не могу припомнить, чтобы он часто плакал по ночам и очень мешал всем жить. Замполит с нами особо не сближался, живя своей отдельной спокойной жизнью, правда, при встречах всегда приветливо здоровался.

Во второй комнате, не намного больше нашей жили – Николай и Ира Буторовы. Они вдвоём незадолго перед нами приехали в городок после выпуска и как мы тоже были молодой семьёй. Вот с ними у нас сложились самые прекрасные отношения, которые не прекращаются и до сих пор. Коля закончил строительную академию в Ленинграде и городке осваивал профессию прораба. Именно под его контролем военные строители возводили все объекты в нашем гарнизоне: большую казарму для солдат, два новых дома для офицеров и другие объекты. В общем – его работа, в отличие от моей носила видимый «материально-ощутимый» характер и результат: всем хорошо было заметно, что с каждым новым денём новостройки в городке, двигались к своему завершению.

Вот так мы и жили первые месяцы нашей гарнизонной службы. Три семьи в трёхкомнатной квартире. В связи с этими временными бытовыми неудобствами я про себя с большой радостью отметил один положительный факт. Обучаясь и «закаляясь» в военном училище, где мы все жили вместе в одной большой казарме, я за четыре года привык обходиться в быту совсем малым – кроватью, тумбочкой, стулом, одеждой и умывальными принадлежностями!
 
Если для меня такая новая жизнь была своеобразным «шагом вперёд», то для Люды, которая до этого момента в своей жизни с детства существовала вместе со своими родителями в нормальных, благоустроенных условиях частного дома это было несколько непривычно. Но оказавшись в иной социальной среде она быстро училась, на ходу удивляясь всему новому и необычному. При этом без лишнего нытья терпеливо, мужественно и с пониманием переносила такие неожиданные первые трудности поджидавшие нас в первом гарнизоне.
 
Мы тогда были молоды, по-своему счастливы и жили в нашей большой стране одними интересами, осваиваясь на новом месте. Все офицеры в этой жизни и преодолении бытовых неудобств были равны, с одной лишь только разницей, что кто-то из нас несколько раньше окончил военное училище. Никому не было никакого дела до твоей национальности и модном сейчас направлении – твоём происхождении. Это сейчас многие, увлекаясь новой моде, находят у себя голубую дворянскую кровь и быстро записались в бароны и графья, даже обзавелись родословными.
 
Мне пришлось видеть даже самые дорогие – изготовленные для особых придурков, отдающих за них тысячи долларов: выполненные на гербовой бумаге под старину и купленные где-нибудь на московских переходах метро! Видимо у некоторых ущемлённое самолюбие никак не успокоится и очень хочется «со своей рязанской рожей», хоть на бумаге быть столбовою дворянкой.
 
Как-то очень быстро наши жёны – Ира и Люда сдружились и спокойно разбирались на нашей тесной кухне в ситуациях среди кастрюль и сковородок. Если выдавалось свободное время, то мы все вместе, когда это удавалось, чтобы не сидеть в тесноте квартиры радостно брали с собой плед, еду и «выходили на природу». Хорошо, что таких мест вокруг городка было предостаточно – городок со всех сторон окружали холмы, покрытые травой с арыками, по которым с гор бежала холодная и чистая вода.
 

Пока первые дни службы у меня были заняты изучением жизни части и обустройством нашей жизни, приходилось оглядываться по сторонам и знакомиться с делами в роте. Мотострелковый полк, в который я попал очень сильно отличался от Уч-Аральского где походила моя стажировка в лучшую сторону: хорошее место расположения, симпатичный городок с деревьями и асфальтом, большое количество солдат и приличный автопарк. Несмотря на название – мотострелковый, полк оказался огромной махиной наполненной разными сопутствующими подразделениями. Поэтому в нашей части постепенно появлялись выпускники разных военных училищ такие же молодые лейтенанты, как и я. Среди них были разные специалисты: мотострелки, танкисты и артиллеристы… Огромной радостью для меня стала встреча буквально через несколько дней со своими «земляками-однокашниками» – выпускниками нашего батальона в АВОКУ: Алексеем Литвиновым и Колей Волчёк. Правда, они вдвоём учились в первой роте, а я во второй и мы не были особо близкими друзьями в училище, но всё равно это обстоятельство ничего не меняло – здесь мы знали друг друга, и вообще было приятно иметь «своих людей в полку».
 
Алексей попал в первый батальон, а Коля в разведывательную роту. Несмотря на то, что мы все попали проходить службу в разных подразделениях, но встречаясь в нарядах, в парке или на построениях всегда успевали обменяться новостями и перекинуться парой добрых и тёплых слов. А я, после первой встречи с ними ещё долго в душе тайно надеялся, что может быть, к нам в полк попадёт и кто-нибудь из нашей роты? Действительно, а почему бы и нет – нас же в ней было больше ста человек? Не такая это и фантастика – они же попали? Вот это было бы здорово!
 
Но в этом плане в нашей армии повезло только десантникам. Мало кто знает, что у них есть свой маленький «секретик» – училище-то одно для всех, вот поэтому они всю свою службу «варятся в собственном соку». Куда бы ни приехал служить офицер-десантник, как ни крути, получается однообразная ситуация – все окружающие тебя офицеры, начиная от лейтенанта, до самого последнего генерала учились вместе с тобой в одном училище. Только с одной разницей в годах обучения, а кафедры, преподаватели, офицеры и гордое училищно-десантное воспитание одно на всех. Конечно, такой фактор здорово сближает в работе, и всё это хорошо, правда есть в этом только один «маленький» недостаток. Если ты десантник, то тебе никогда не светит командовать корпусом, армией, округом или стать Министром обороны.
 
Почему? Потому что никогда не назначат. Говорят психология, не та! Терпения маловато – нет способностей к долгой, планомерно-вдумчивой работе. Даже если ты кучу бутылок или кирпичей о свою голову разобьешь! Потому как все вышестоящие командиры умом понимают, что это очень круто: неожиданно вдруг свалиться с неба противнику на голову, затем быстро здесь всем навалять, «навести шороху», что-то сжечь или уничтожить, но в итоге – потом быстро и незаметно исчезнуть в лесу или ночи! Трудно их винить за это, но как говориться, в таких случаях – кто на что учился, и своё очень нужное дело они всегда делают здорово! (Такая же проблема и у офицеров лётчиков с моряками).

Единственным исключением был Павел Грачёв, который сам про себя действительно думал, что из него получится неплохой Министр обороны. Нашему ЕБНу на в тот момент как раз нужен был такой – красавец-генерал с десантной бравадой и с уверенностью, что мы любого врага «шапками закидаем» и всех победим одним полком. Действительно у него были плюсы, но и минусов тоже хватало – одна бестолковая первая чеченская война чего стоит! Это только теперь всем хорошо понятно, что видимо не зря генералы один за другим (более толковые – общевойсковые, не десантные) отказывались ей руководить, понимая ситуацию более глубоко, чем министр обороны, с другой стороны – время было такое… Трудное… И не он один принимал решение.
 
Были бы на тот момент у президента военные мозги, а не пропитые алкоголем опилки, кто знает, как бы всё повернулось? (Правда, при этом нужно честно признавать – тандем с проворовавшимся любителем женщин и чудесным образом амнистированным «мистером Табуреткиным» в тех условиях был бы ещё удивительнее!)

 Но я в те первые дни, всё-таки не теряя надежды, перебирал в голове, вспоминая своих вчерашних товарищей-однокашников – кому бы из наших выпускников я был рад? И пришёл к замечательному выводу – да хоть кому, любому! Как было бы здорово, если нам вместе удалось бы присесть, вспомнить и вновь пережить все яркие моменты из совместных четырёх лет. Но, увы… К сентябрю мне окончательно стало понятно, что всё – больше новых выпускников не будет.

Этот факт подтвердили сборы молодых офицеров. В начале сентября нас – вновь прибывших в полк молодых лейтенантов (нас оказалось больше десятка!) освободили от всех занятий и собрали всех вместе. Сборы назывались красиво: «Посвящение в гвардейцы!» Я припомнил, что когда меня представляли командиру полка, он вёл речь о каких-то сборах, но тогда я ещё не понимал, о чём шла речь. Вместе со мной от нашего второго батальона на сборах был ещё один лейтенант из шестой роты – Сергей Рудой, выпускник Бакинского ВОКУ.
 
Он сразу понравился мне своей выдержкой, целеустремлённостью и оптимизмом в трудных ситуациях, неспешной уравновешенностью с тонким юмором, рассудительностью и редким спокойствием, его редко можно было чем-то вывести из себя. Мы как-то очень быстро поняли друг друга, нашли между собой общий язык и сразу с первых дней службы накрепко сдружились. А что нам было делить? Мы вдвоём только начинали службу, были амбициозны, быстро познавая «чем пахнет офицерский хлеб» и всегда, если подворачивался удобный случай старались быть вместе. Молодость – самое лучшее время жизни…
Эти сборы мне запомнились очень своими яркими впечатлениями и очень волнующими событиями. На первых занятиях с нами встретился командир полка и замполит – от них мы узнали много интересного и прониклись глубоким осознанием выпавшего нам счастья.
 
Оказалось, что наша 8 гвардейская дивизия получила это своё гордое звание ещё в военные годы за проявленную стойкость в обороне Москвы. Дивизия начала формироваться (а тогда она ещё называлась 316 стрелковая дивизия) сразу летом 1941 года в Алма-Ате: основу её полков составили Семиреченские казаки, жители городов Алма-Аты и Фрунзе, а так же люди разных национальностей живущих по всему Казахстану и Киргизии. Командовать ей был назначен Панфилов И.В. – боевой офицер, воевавший ещё с басмачами и на тот момент являющийся военным комиссаром республики. Именно в память о нём, после его гибели дивизия и получила своё собственное имя – Панфиловская!
 
Воины дивизии в самых трудных боях за Москву совершили много разных подвигов, но конечно самыми знаменитыми стали 28 героев-панфиловцев, о подвиге которых у разъезда Дубосеково теперь знают все. А ещё оказывается в военной песне «У деревни Крюково погибает взвод…» речь идёт тоже именно о солдатах-панфиловцах другого полка ведущих неравный бой – погибающих, но стоящих насмерть. Слова «Велика Россия, а отступать некуда…» стали самым известным лозунгом для всех воинов панфиловской дивизии. Вот так воевали наши предшественники! Конечно, нужно признать, героически защищали Москву не только одни воины панфиловской дивизии (да и для войны одна дивизия – мелочь…), но из истории мне мало что-то известно про подвиги других частей…
Сейчас в дивизии только один развёрнутый мотострелковый полк – это наш, а все остальные полки кадрированные, находятся совсем в другом месте, на перевале Курдай, между Фрунзе и Алма-Атой. А наш полк, кроме того, что он является гвардейским, ещё имеет своё почётное название – имени Фрунзе М.В. В честь знаменитого полководца времён гражданской войны знаменитого тем, что именно он причастен к установлению Советской власти в Средней Азии. Но самое главное, в чём нам особенно повезло – мы попали служить в него именно в тот момент, когда наш полк является инициатором всесоюзного социалистического соревнования во всех Вооружённых силах!
 
Этими словам командира полка были поражены все лейтенанты вместе со мной. Ничего себе! Вот это да! Наш Кой-Ташский мотострелковый полк и сразу во всех Вооружённых силах! Вот это ответственность! В классе сразу возникло какое-то необычное оживление… – Но это ещё не всё, продолжил командир полка – буквально через месяц наш полк ждёт очень серьёзная московская проверка, по результатам которой будут подведены важные итоги:
 – Действительно ли наш мотострелковый полк является лучшим во всех Вооружённых силах, как это было заявлено год назад или нет? Здесь многое будет зависеть и от каждого из нас.
 
Конечно, в этой ситуации командир полка очень надеется на нас и думает, что мы приложим все силы и покажем свои наилучшие результаты. Я вспомнил, ротный и Толя Кириченко что-то говорили про скорую серьёзную проверку, но мне так показалось, что это будет обычная осенняя проверка. И ещё – ему (по секрету) сообщили кадровики, что именно поэтому для прохождения службы в таком полку штаб САВО отбирает и направляет самых лучших и достойных лейтенантов. Или это не так?
 
После этих его слов мы все взбодрились. Ох, и хитрющим оказался наш командир полка майор Шкелёв! Как это он так ловко вывернул! Эх! Всё-таки чертовски приятно осознавать этот факт, что мы – лучшие среди всех молодых лейтенантов! И мы это всем докажем! Да ещё как докажем! Каждый из нас, в свою очередь поспешил его заверить, что всё обстоит именно так…
 Хотя мы и прибыли в полк всего несколько дней назад и реально ещё ничего толком не успели сделать, но мы уже ощущаем себя его частичкой, прониклись его духом и очень рады тому, как нас здесь встречают. Внутри у каждого запели радостные скрипки, появилось солидарное чувство, что на нас всех серьёзно рассчитывают. Со всех сторон послышались слова:
– Товарищ майор! Не сомневайтесь в нас, мы не подведём! Постараемся на совесть… Приложим все силы и знания…

Вот как быстро всё и выяснилось – на самом деле оказалось, полк и дивизия не простые: имеются героическая история и подвиги, поэтому мне, действительно нужно гордиться такой службой! Теперь всё понятно и становится на свои места – так вот, значит, о чём мне толковал офицер-кадровик в Алма-Ате, когда вручал предписание в этот полк! Тогда же я этого не знал и совсем не понимал, о чём шла речь! Получается, что наша дивизия действительно очень знаменита: гвардейская, орденоносная, с геройской биографией, да и сам полк далеко не последний во всех Вооружённых силах (а если, не побояться, то можно сказать и точнее – лучший, правда это звание ещё нужно будет доказать)!
В последний день сборов нас молодых лейтенантов вместе с другими офицерами, которые прибыли служить в полк за последние месяцы всех отвезли на автобусе в штаб дивизии. Оказалось, там в зале для совещаний собрали всех новых офицеров дивизии. Большинство составляли молодые лейтенанты – выпускники разных училищ. Перед нами выступил командир нашей дивизии – генерал-майор Потрясков. Выглядел он приятно и солидно для генерала: был высок, немного полноват, но казался ещё очень бодрым и молодцеватым, и выглядел сильным и энергичным командиром.
 
Говорил с нами обо всём просто, без лишних заумных фраз и хитрой дипломатии: о геройской истории дивизии, в которую мы прибыли служить, о настоящем моменте бойни в Афганистане и, конечно же, о московской проверке, которая нас ожидает. Голос у него был авторитетный, командный и уверенный, с приятным басовым оттенком. После этой встречи мне в душе почему-то сразу появилась уверенность, что с такими командирами мы проверку (какой бы она не была!) обязательно сдадим! Не знаю кому как, а мне он сразу очень понравился, даже захотелось быть на него похожим – почему-то в моём представлении именно так должен выглядеть настоящий генерал. (Наш начальник училища генерал Некрасов – был на него совсем не похож: ни ростом, ни голосом...)
 
Потрясков остался у меня в памяти как генерал-трудяга: он успевал везде и очень часто бывал в нашем полку, настолько часто, что бывало в один из обычных, повседневных рабочих дней, вывернув где-то в полку из-за угла вдруг столкнёшься с ним, идущего с кем-то и даже не удивишься этому событию – настолько это было привычным… По крайней мере, у нас в части каждый солдат знал, как выглядит командир дивизии и его фамилию!
Я вам скажу, что для армии это уже немало! Если сравнить этот факт с моей дальнейшей службой в Панфилове – так получится сравнение между небом и землёй. Там такую информацию, как фамилию очередного командира дивизии, приходилось с трудом «вбивать в голову» всем солдатам на политзанятиях и политинформациях. А уж увидеть «живьём» такое чудо, как командира дивизии – вообще даже не каждому солдату доводилось за два года службы…

А чуть позже мне самому пришлось много раз удивляться ещё одному его очень приятному качеству – он обладал феноменальной памятью на фамилии. Где только мне не приходилось с ним сталкиваться за годы совместной службы и, по крайней мере, мою фамилию он всегда называл безошибочно! Вот интересно и удивительно, чем же она ему запомнилась? А что? Здесь есть, чем гордиться. Мне так казалось, что я вроде ничем таким особым не выделялся из всех офицеров полка: служил обычно, «без залётов» и не был «особо яркой примерной коммунистической выскочкой», чтобы быть у всех на слуху?
 
Конечно, я своим умом понимаю, что можно снисходительно относиться к этому восторженному факту: дивизия была небольшая, только один полк развёрнутый… да и лейтенантов в ней набиралось немного – всего пару сотен. Но когда целый генерал, командир дивизии, у которого в подчинении сотни офицеров и прапорщиков, много лет помнит и знает фамилию какого-то обычного лейтенанта из мотострелкового полка? Не знаю… но (при всех её удивительных жизненных раскладах) мне это всегда было приятно!

Финалом собрания в дивизии стало «посвящение в гвардейцы» – под звуки оркестра каждому из нас по очереди вручили гвардейский знак в белой квадратной коробочке! Когда я получил его и держал в руках, огромное счастье и гордость переполняли меня – вот с чего начинается у меня служба! Не каждый лейтенант начинает с этого высокого звания. Теперь и я тоже гвардеец! А это объёмное понятие: гвардейские части – опора армии и государства, гвардия воюет на трудных участках и всегда успешно решит все вопросы, с которыми не справится обычная часть, значит и я – лучший из всех.
 
Такое звание звучит гордо – не каждому офицеру за всю его службу выпадает такая честь. В общем, возвращаясь с этих сборов, патриотические волны накатывали на нас счастливой волной, все были здорово настроены на отличную службу в полку, рады радушному приёму в «свои ряды» и добрым, равным отношением к нам.
 
Гвардейский знак был на закрутке, и я не стал сразу в спешке крепить его на новом лейтенантском кителе, здраво рассудив уже дома аккуратно проделать дырочку в нужном месте. Теперь мне пока я буду служить в дивизии, придётся носить его постоянно вместе с училищным ромбиком и птичкой классности. Но даже и потом, как нас заверили, если меня переведут в другую часть – мы навсегда останемся гвардейцами в душе, потому что такое звание получают один раз на всю жизнь.
 
Каким верным оказалось это утверждение: этот знак как память до сих пор бережно хранится в сумочке вместе со всеми документами. Каждый раз, когда я беру его в руки, приятной волной накатывают разные воспоминания о Кой-Таше: незабываемые годы службы в гвардейской дивизии, лица друзей и та минута, когда меня торжественно «приняли в гвардейцы»! На всю жизнь у меня в памяти осталось полное название нашей дивизии, которое в любую минуту могу выдать скороговоркой – Гвардейская мотострелковая Режицкая ордена Ленина Краснознамённая ордена Суворова дивизия имени Героя Советского Союза генерал-майора И.В.Панфилова!

А всё-таки сейчас очень жалко и обидно, что новая независимая республика быстро поставила финальную точку в славной истории дивизии и полка, бездумно наплевав на все их героические звания, страницы и традиции в прошлом! Что тут сказать? Остаётся только поражаясь этому факту, пожимать плечами и думать – это другая страна… и наверное, совсем с другими боевыми традициями. А тогда мы действительно, безо всякого пафоса были горды полученным званием и службой в таком полку!


              КОЙ-ТАШ. 1981г. ПЕРВАЯ ОСЕНЬ. ЗАНЯТИЯ ПО ОГНЕВОЙ
                ПОДГОТОВКЕ – ОФИЦЕРСКАЯ РАБОТА.

Вернувшись воодушевленным и окрылённым «гвардейцем» со сборов молодых лейтенантов в свою роту я в полном объёме окунулся в лейтенантскую жизнь. С тех пор прошло много лет, сейчас мне уже трудно точно припомнить всю последовательность событий, но всё же буду стараться описать всё, как можно подробнее. Живя в обычном ритме, так получалось, по ротному расписанию занятий, что на каждой неделе примерно один день были стрельбы, один день вождение и один день в наряде.
 
Стрельбы и вождения в роте проводились в обязательном порядке, а все остальные занятия, не связанные с этим – «по мере необходимости» на усмотрение командира роты, то есть во время каких-то проверок в полку или когда в роте уже «всё было идеальном порядке»: чистота на закрепленной территории и в казарме, техника в исправном состоянии и рота готова к строевому смотру… Да, я совсем чуть не забыл, ещё в обязательном порядке проводились политзанятия (это было самым «святым делом», как говориться: в любом состоянии – вынь и положи…) – два раза по два часа в неделю в полку замирала всякая жизнь, весь личный состав должен был охвачен воспитательным процессом. Всем солдатам такой жизненный факт был «вбит в подкорку головного мозга». Ни один солдат не хотел рисковать и быть замеченным вне казармы бдительными политработниками, чтобы не попасть вместе со своими командирами «под карающий меч» вышестоящего начальства.
 
…Начну с огневой подготовки так, как с ней связаны наиболее яркие мои воспоминания. Войсковое стрельбище полка располагалось в нескольких километрах в соседних отрогах гор, и было довольно далеко от части. Поэтому выезжали туда на целый день, прихватывая и вечернее время, чтобы сразу выполнить и ночные стрельбы. Почему-то в полку так было принято ещё до меня: вместо обычных, привычных всем слов «войсковое стрельбище» или «полигон» все солдаты и офицеры заменяли их только на «Ала-Тоо».
 
Так назывался ближайший к нашему стрельбищу колхоз или совхоз, занимавшийся в основном выращиванием ягод и фруктов. В полку это слово было нарицательным понятием – все между собой только так и говорили: «Я приехал с Ала-Тоо…», «Завтра едем на целый день в Ала-Тоо…» и все понятно догадывались, что речь здесь идёт в нашем понимании, конечно, не о колхозе, а о стрельбище.
Очень хорошо я помню, как первый раз поехал на стрельбы с нашей ротой в Ала-Тоо. К этому времени уже закончились последние дни августа, уступив законное место тёплому и бархатному сентябрю. Я уже упоминал про установленный порядок в батальонах – все мотострелковые роты ездили туда по очереди. Как-то по окончанию одного из обычных дней, когда вечером Турчин собрал нас вместе с Толей, он будничным голосом сообщил, что завтра наш день огневой подготовки.
 
Поэтому мы завтра с утра всей ротой перемещаемся туда на целый день. Путёвки на БМП, заявка на боеприпасы и в столовую на ранний завтрак готовы, старшина и сержанты свои задачи знают, а нам остаётся завтра только пораньше прийти в роту. Когда мы вышли из казармы, я осторожно уточнил у Анатолия кое-какие непонятные детали для себя – что брать с собой, и вообще… как там всё завтра будет… хотя бы в общих чертах? Он ответил кратко:
– Да ничего особенного. Одевай п\ш (в смысле – полевую форму), бери сумку с противогазом и смотри, не забудь кобуру и бушлат – он лишним не будет, в горах по ночам холодно. А там уже больше смотри по сторонам и быстро сам разберёшься, что к чему.

До этого вечера я ходил по полку в рубашке с погонами и только на построениях надевал сверху китель. До полевой формы всё как-то не доходили руки. Поэтому пришлось мне теперь не спать с Людой до самого позднего вечера, готовя полевую форму и бушлат: пришивать на них погоны нужным образом – в правом погоне обязательно оставляя место для верхней лямки портупеи, затем воротничок, гладить, прикручивать на нужное место гвардейский значок…

В те далёкие времена мотострелковые войска ещё не перешли на более практичную «афганскую форму», а известные сегодня модельеры Валентин Юдашкин и Слава Зайцев, которые нынче успели осветить Вооруженные силы своим «звёздно-голубым сиянием» тогда ещё только учились шить. Поэтому все солдаты были в х\б старого образца на пять больших пуговиц со звездой спереди, а для полевых занятий у офицеров было предусмотрено п\ш с совершенно безумной полевой фуражкой. Конечно со временем «более опытные» офицеры «проявляя смекалку» легко находили возможность на лето приобрести для себя более практичное солдатское х\б.

Рано утром я встал, тихо побрился, стараясь не разбудить Люду надел готовую и хорошо выглаженную Людой новую полевую форму туго затянув портупею на последние дырочки. Смахнув с погон невидимые пылинки, взял в одну руку бушлат, в другую приготовленную полевую сумку, бросил быстрый взгляд на начищенные ещё с вечера блестящие хромовые сапоги и напоследок привычно стукнул ребром ладони по козырьку полевой фуражке (как бы этим проверяя – совпадает ли кокарда с линией носа?) Люда всё же услыхав мою возню, приподняла голову от подушки и спросила:
– Что, уже пора вставать? – она сладко потянулась, и от неё повеяло таким сладким уютным домашним теплом, что мне мгновенно расхотелось куда-то идти, а совсем наоборот – захотелось сразу всё бросить, снова залезть под тёплое одеяло и никуда не ехать. Но разом оборвав в себе «дурные мысли» тихо ответил:
– Нет. Ещё рано, спи. Всё, пока, я пошёл. Когда вернусь, сам не знаю, но поздно. Ложись спать и не жди меня.

 И очень довольный своим видом, стараясь как можно тише открыть входную дверь и шагать по подъездным деревянным ступенькам, чтобы не разбудить соседей, вышел из дома. Здесь я окунулся в ещё сонную тишину ещё спящего и тихого военного городка. На улице только-только начинался рассвет, утро осторожно и неохотно расталкивало ночную темноту. Щетинистые остроконечные вершины гор мало-помалу вырисовывались на фоне мутного и серого неба, в котором неохотно растворялись ночные звёзды. Шагая по пути в роту по центральной дороге и вдыхая ранний свежий воздух, я всё волновался про себя как школьник перед экзаменом: «Как же сегодня пройдёт моё «крещение», первый день стрельб с ротой? Вот и проверим чему учили четыре года в училище!»
Но оказалось, что я волновался зря: жизнь в роте уже кипела полным ходом, поэтому сходу полностью окунувшись в неё все мои тревожные мысли сразу улетучились, и уже больше не возвращались ко мне. Возле казарм батальона за небольшим батальонным дощатым туалетом, на нижней дороге уже стояла колонна из нескольких учебных БМП со всеми открытыми люками. Они тихо и привычно урчали заведёнными двигателями на малых оборотах, а наши солдаты, руководимые сержантами, загружали их разным имуществом.
 
Со стороны это мне очень напоминало хаотичное движение муравьёв в муравейнике – все двигались туда-сюда и что-то носили: вещмешки, какие-то большие ящики, что-то завёрнутое в плащ-палатки… Но с другой стороны сразу было видно, что эта работа привычна солдатам: все двигались в каком-то собственном правильном ритме, не было лишней суеты и раздражённых криков сержантов. Занятые своими делами, в полусумраке никто из солдат не обращал никакого внимания на меня, пока несколько «дембелей», стоящих на крыльце, узнав меня, вежливо произнесли: «Здравия желаю, товарищ лейтенант!» Поздоровавшись с ними, я зашёл в канцелярию, приветствуя командира роты – он уже был здесь.
 
– Ну вот, опоздал! – с огорчением пронеслось у меня в голове, и сразу сделал из этого вывод для себя наперёд, – Понятно! Значит, в следующий раз, когда мы будем выезжать на стрельбы, нужно приходить ещё раньше!
Турчин стоял за столом, неторопливо укладывая в свою командирскую сумку тетради и «умную» книжку «Курс стрельб из стрелкового оружия и БМП». Понятно, хорошо укомплектованная полевая сумка для офицера-профессионала – первое дело! Это как для плотника – топор, бухгалтера – калькулятор, а для сантехника – стакан… Полевая форма на нём была как у бывалого офицера – выцветшей, почти серой и видимо уже стиранной много раз. Он оценивающе взглянул на меня, сияющего зеленью своей новенькой полевой формы, пожал руку и выразительно перевёл взгляд на бушлат, добродушно говоря при этом скороговоркой:
– Привет! Пришёл? Ну что, лейтенант? Готов к выезду? Молодец, что взял бушлат. Сам догадался или кто подсказал? На! Держи свой пистолет и смотри не потеряй! Я сам расписался за них в книге у начальника штаба. Сегодня «обновим» его стрельбой! Вернёмся вечером с Ала-Тоо – сдашь его мне. Да не забудь почистить его после стрельбы.

С этими словами он достал из своего сейфа и передал мне мой новенький пистолет, приятно блестящий матовой смазкой. Первый мой личный офицерский пистолет, который верно прослужил все три года службы в Кой-Таше. В те времена личное оружие офицеров и прапорщиков хранилось прямо в батальоне, в сейфе одной из рот, а ответственным за них был начальник штаба батальона.
Ещё в первые дни службы после нашего приезда в полк ст.л-нт Цибенко заставил нас, молодых лейтенантов получить их на складе РАВ, записать номера пистолетов в удостоверение личности и сдать ему на хранение. Я внимательно сверил на нём номер, сразу ощутив его непривычную тяжесть и удовлетворённо пристегнув пистолет к карабину на кожаном ремешке. Засовывая его в кобуру, у меня в голове появилась своя мысль: «Конечно мне обязательно нужно сегодня опробовать в деле, как говориться – на всякий случай! А вдруг завтра война?»
В этот момент в канцелярию вошёл Толя Кириченко. «Оказывается в роте «жизнь уже кипит полным ходом» и он уже здесь! Только я как молодой и «борзый лейтенант» припёрся последним в роту… – так больше не пойдёт! Опаздывать это не дело!» – сказал я, мысленно выговаривая сам себе. Но никто по этому поводу не сказал мне ни слова, видимо наблюдая за мной и давая тем самым, как умному человеку самому делать правильные выводы…

 Одновременно здороваясь со мной, он произнёс: «Командир! Всё готово! Вся рота собрана у машин». Помня его слова, сказанные мне накануне про то, что сегодня моя главная цель – побольше вертеть головой и учиться, для себя (на будущее) сразу отметил – в обычной жизни он обращается к ротному не «товарищ капитан», а «командир». Тем самым, устраняя ненужный официоз и как бы подчёркивая, что мы являемся единой понимающей друг друга командой. Турчин против такого обращения никогда особо не возражал. Немного позже, когда пришло осознание того, что меня полностью приняли «в дружную ротную семью» с его молчаливого разрешения и моей способности угадывать настроение ротного с одного взгляда, я стал обращаться к нему точно так же.

 Куча умных книг написано на тему о взаимоотношениях офицеров в армии, можно много и долго рассуждать об этике или, в конце концов, читать Устав Внутренней службы – именно там всё написано правильно! Но как оказывается, далеки все эти научные догмы от реальной жизни! Здесь всё сводится к двум конкретным понятиям: тут уж у тебя или есть «душевный контакт», и ты становишься «своим», когда тебе доверяют как офицеру, способному на самостоятельные действия, и уверенные в том, что после тебя уже не надо «заносить хвосты» и «подчищать мелочи» или… нет. Вот в этом случае тогда с тобой – разговор по уставу, контроль во всём и нет тебе веры! Вот такая краткая, простая и нехитрая жизненная философия, а все остальные умные рассуждения – полная ерунда…

Мне сразу было заметно, что Турчин, понимает Анатолия с полуслова и больше не задаёт каких-то дополнительных вопросов, полностью доверяя его докладу. Поэтому он, мельком взглянув на часы, одобрительно кивнул и сразу же произнёс, обращаясь к нам обоим: «Ну, тогда, мои орёлики вперёд! Больше ждать нечего!» Замполит в тот раз где-то отсутствовал, и мы были втроём. На построении он кратко поставил задачу – нам всем выдвигаться пешим маршем, а он получит боеприпасы на артскладе и вместе с колонной БМП приедет в Ала-Тоо.
 
Солдаты, привычно выполняя команду, послушно повернулись направо и вытянувшись ротной колонной двинулись в направлении сопок, навстречу появляющемуся из-за них солнцу, которое начинало согревать всех своими лучами. Мы с Толей передали свои бушлаты и противогазы одному из механиков БМП, который заверил нас, что мы за них можем быть спокойны – всё это приедет на полигон в полной сохранности. И зашагали налегке, догоняя роту, которая уже отошла на небольшое расстояние.
 
Мимо нас по танковой дороге медленной колонной проехали машины, оставив после себя сероватую солярно-выхлопную дымку, и вскоре исчезли из нашего поля зрения. В этот момент тишину городка нарушил издалека доносившийся звук трубы, играющей «Подъём» – в полку только-только начинался очередной новый день, а мы уже бодро шагали по направлению к загадочному для меня пока Ала-Тоо…

Хорошая дорога, идущая к ТОГу, быстро закончилась и дальше на холме была видна широкая натоптанная тропинка, направляющие солдаты привычно свернули на неё. Вся рота растянулась на ней узкой цепочкой, шагая по одному или по двое. Мы с Толей шли вместе, оглядываясь на плавно скрывшийся за холмом наш городок, он по пути пояснял мне некоторые моменты жизни. Оказывается эта одна дорога через предгорья в Ала-Тоо и все солдаты её хорошо знают, поэтому можно быть спокойным – здесь заблудиться негде и никто не потеряется. Расстояние в шесть-семь километров мы по хорошей погоде пройдём примерно за час и придём вовремя, задолго до начала стрельб. А вообще-то это одна из воспитательных мер командира роты – если солдаты «будут себя плохо вести», то назад им тоже придётся идти. Если всё будет нормально – то приедем на машинах.
 
Правда, когда ситуация складывается так, что всё нужно сделать срочно и быстро такой марш рота и утром делает на машинах по хорошей грунтовой дороге, обходя отроги холмов. Она сначала прямо вниз под уклон, в направлении Фрунзе, а потом резко поворачивая направо и вдоль гор по небольшим грядам холмов. Эта дорога считается «официальной»: она с большими ровными и прямыми участками и езда по ней на БМП доставляет истинное наслаждение.
 
Но существует и другая («секретная», тайная и короткая!) – напрямик. Мало кто рискует по ней ездить, но вот именно её очень часто любил выбирать наш командир роты. Она идёт прямо по сопкам, где машинам несколько раз приходится долго подниматься и спускаться по максимально крутым и длинным подъёмам, с резкими поворотами. Тогда в смотровых приборах видно только небо и ты двигаешься на предельных ощущениях, «на своём шестом чувстве», сливаясь полностью с машиной, становясь её неразрывной частью и выжимая педаль газа «до полика».

Никаким автомобилям такое сделать было не по силам – только БМП, на максимальных оборотах, по сухой погоде и ведомые опытными механиками смогут там подняться… Разве может сравниться с такой дорогой какой-то знакомый танкодром с его давно освоенными, примитивными, рассчитанными на детей и неопытных механиков-первогодков препятствиями? Вот это всегда было здорово! Адреналин и азарт на грани риска! Лучшая проверка твоих личных качеств и способностей как механика! Не скрою – она мне тоже сразу понравилась, когда я проехал по ней первый раз, навсегда оставшись в памяти «дорогой Турчина». Эх! Сколько раз я потом, сам сидя за штурвалом, лихо проезжал по ней, ловя восхищённые взгляды солдат, каждый раз вспоминая добрым словом Шуру Турчина, который дал мне «путёвку в жизнь».

Тропинка незаметно поднялась на высокий холм и дальше пошла петлять по низинам между небольшими отрогами. Из-за этого видимость по сторонам была ограниченной, но тропинка, видимо много раз натоптанная солдатскими сапогами хорошо выделялась среди зелени травы покрывающей все сопки. По свежему утреннему воздуху пригреваемые солнышком идти было легко, чувствовалось, хоть этого явно было не видно, что идёшь вниз.
 
Незаметно мы вышли к огромному жёлтому полю посреди холмов – оно резко выделялось на фоне зелёной травы. Само поле уже было скошено заботливыми колхозниками, а по оставшимся на нём стеблям определить, что же здесь росло, было нельзя. Место здесь было почти ровное, поэтому тропинка очень долго шла вдоль его края, она здесь стала шире и идущие первыми солдаты немного сбавили темп, чтобы все отстающие смогли подтягиваться к нам. Таким образом, когда поле закончилось, вся рота постепенно собралась вместе. Здесь стало видно, что тропа резко отворачивает от поля за ближайший небольшой холм, и мне пока было невидно, что за ним там дальше.

– Дальше будет длинный и крутой спуск! Там будь осторожен! – заранее предупредил меня Толя.
И точно – настраивающее на благодушный лад почти ровное и приятное плато заканчивалось длинным и очень крутым спуском. В этом месте тропинка стала извилистой, очень узкой, с большим боковым наклоном по которому сапоги предательски проскальзывали. На ней стали попадаться торчавшие из земли камни, о которые то и дело приходилось спотыкаться. Многие солдаты для удобства спуска перекинули оружие за спину, чтобы освободить руки и было удобнее держать равновесие.
 
Внимательно смотря под ноги и больше заботясь о том, как бы не упасть, растянувшись цепочкой, все медленно преодолели этот затяжной и сложный участок. Внизу, за сухим руслом небольшого ручья нас встретила хорошая грунтовая дорога идущая мимо видимого выше домика-кошары ещё куда-то дальше по ущелью. Вновь все собрались вместе, а я поднял глаза на преодолённый спуск. На мой оценивающий взгляд его высота была примерно метров сто: «Да! Хороший подъёмчик!» – про себя подумал я – «А если придётся здесь идти ночью? Подниматься-то всегда трудней, чем спускаться! Да, ладно, не пропадём – как-нибудь разберёмся».

Дальше всё было просто: почти километр или два мы плавно спускались по хорошей дороге, идущей по дну глубокого ущелья. С двух сторон нас обступали высокие откосы – крутые и обрывистые, состоящие из глины с мелкими валунами. Но чем ниже мы спускались – тем больше расширялось ущелье, и сглаживались холмы. И вот, наконец, за очередным поворотом перед нами неожиданно открылся красивый вид на долину с городом Фрунзе.

 Освёщённые ранним солнцем разных оттенков зелёные поля и сады вдалеке сливались с сине-голубоватой дымкой города, а она дальше невидимой границей переходила в черноту курдайских гор, хорошо различимых на противоположной стороне долины. Всю эту картину дополняло чистое ярко-голубое небо с плывущими по нему редкими курчавыми облаками…
Как это было здорово – увидеть такую красоту после неприятной тесноты узкого ущелья. Ширь необъятного простора! Завораживающее зрелище! Мне показалось, что никогда в жизни я ещё не видел столько оттенков зелени и такого огромного красивого голубого неба. Никакими словами невозможно передать картину тех бурных ярких красок – так бы вечно и наслаждался этим созерцанием. Всякий раз, когда мне приходилось идти по этой дороге, я в своей душе тайно ожидал именно этого мгновения…

Выйдя из ущелья, мы свернули направо по полевой дороге, на которой были хорошо различимы приметные следы от гусениц БМП и прошли рядом с кошарой. Две чабанские собаки, лежавшие в тени домика, приподняли головы и лениво посмотрели на нас безо всякого интереса. По-видимому, для них, такое зрелище, как идущие мимо солдаты с оружием стало привычной частью окружающего пейзажа. Вскоре вдалеке стали вырисовываться привычные контуры стрельбищных вышек. Действительно, на этой дороге трудно было бы заблудиться. Толя показал мне рукой на густую зелень деревьев слева от нас:
– Там за арыком край яблоневого сада колхоза Ала-Тоо. У него огромная территория засажена садами: там дальше в глубине ещё есть груши, облепиха, смородина… Если всё будет нормально, то сегодня Турчин обязательно накормит нас всех разными яблоками – лимонкой и апортом. Любишь яблоки?
Я согласно кивнул ему головой, как бы подтверждая эту хорошую мысль о том, что поесть яблоки сегодня было бы здорово, правда, пока плохо представляя себе, каким же это образом ротный сможет нас всех угостить яблоками.
Незаметно мы подошли к стрельбищу, начало которого для нас обозначилось небольшими домиками операторских пультов.  Проходя мимо них по центральной дороге, Анатолий быстро познакомил меня с его схемой, на ходу показав мне все направления для стрельбы из автоматов и гранатомётов. Наконец наша рота собралась у центральной двухэтажной вышки, предназначенной для стрельбы из БМП. Здесь, на небольшой площадке, построив всю роту и проверив солдат, он объявил привал, ожидая ротного.
 
Взяв у солдата фляжку с водой, Толя ловко скрутил крышку и, сделав пару больших глотков, чтобы веселее скоротать время ожидания достал из полевой сумки и включил свой небольшой радиоприёмник. Тишину стрельбища наполнили звуки радиостанции «Маяк» передающей новости и музыку. Как приятно было сидеть под вышкой, греясь на солнце и вытянув уставшие ноги, разглядывая красоты открывшейся перед нами долины!

Новости сменила певица исполнявшая песню о синем море. «Эх! Сейчас было бы здорово где-нибудь искупнуться, а то за всё лето с такой службой так и не успел!» – задумчиво и мечтательно произнёс Анатолий. Я промолчал, так как мне с купанием здорово повезло в этом летнем отпуске, но после этого мы вместе с ним стали прищуриваясь внимательно вглядываться вдаль, словно невидимое для всех море начиналось сразу за стрельбищем.
 
После недолгого ожидания подъехала колонна машин с Турчиным, и дальше закрутилась привычная активная жизнь! Когда солдаты быстро разгрузили машины, расставляя всё на нужные места – БМП заняли свои места на дорожках. Из зелёного ящика для выстрелов (в котором хранилась вся матбаза для стрельб) извлекли и повесили на специальные крепления походную плащ-палатку с агитацией, достали необходимое имущество. Толе и мне выдали повязку «Руководитель на учебном месте», фанерный планшет с закреплённой на нём бумажкой для учёта результатов и флажки (белый и красный). Турчин кратко поставил задачу и проинструктировал по мерам безопасности. В конце своей речи объявил – …«Получить боеприпасы и по местам проведения стрельб!»
Командир роты руководил стрельбой на вышке БМП, а мы с Толей проводили стрельбу «на земле»: с автоматчиками, пулемётчиками, снайперами и гранатомётчиками. Мне сначала достались пулемётчики РПК. Все выполняли сразу самое сложное – 3 упражнение, где нужно было начинать стрелять с места, потом на ходу и в конце на выбор. Солдаты стреляли средне – практически выполняя норматив на пределе, и редко у кого оставались патроны после стрельбы. Это было совсем не так, как мы стреляли в училище на старших курсах, когда особым шиком у нас считалось поражать мишени с первой короткой очереди в два патрона, сдавая на пункт боепитания почти полный магазин!
А здесь только «дембеля» и редкие солдаты, прослужившие около года, стреляли более-менее – надёжно поражая серо-зелёные контуры мишеней. Молодые солдаты, в большинстве своём лупили в «белый свет», получая «двойки» или еле-еле успевая вложиться в «троечку». Стреляя по очереди, таким образом каждый из пулемётчиков выполнил упражнение по два раза. Внешне не показывая никаких эмоций, я руководил стрельбой до конца, уверенно махая белым флажком и подавая команды твёрдым голосом, а в душе начал расстраиваться: «А Толя говорил мне, что со стрельбой в роте всё нормально. Может быть, это у меня что-то неправильно? Раз всё так плохо получается?»

В перерыве между стрельбами я с нерадостным настроением пошёл к нему на соседнее направление, где он проводил стрельбы с автоматчиками «посоветоваться» и показать результаты выполнения стрельб нашими пулемётчиками. Видя моё грустное состояние, и оценивающе взглянув на мой планшет, он одобрительно, с довольным видом хлопнул меня по плечу:
– Поздравляю с началом! А ты чего раскис? Расстроился что ли? Ты давай брось – это тебе не военное училище, где все отличники! Вполне хороший результат – даже выше среднего получается! Ничего, позже проведём разбор ошибок и натаскаем на командирском ящике. Давай стреляй дальше со снайперами!
Ух-х! Прямо гора с плеч! А я-то было расстроился! Выходит, зря сам себя накрутил. Оказывается – всё нормально! Как здорово, что Толя по-дружески быстро развеял все мои сомнения. Дальше уже я действовал спокойно и уверенно: замечая ошибки солдат, спокойно указывал им на ошибки, попутно анализируя и отмечая у себя в голове ошибки, чтобы потом каждому более детально объяснить его промахи. Занятый своим делом я краем уха слышал «буханье» выстрелов из машин, а иногда бросив взгляд налево, видел как Турчин на вышке БМП долго и настойчиво «гоняет» экипажи, добиваясь слаженных действий.

К обеду всё завершилось, и мы сами сделали «офицерский заезд» со стрельбой из машин. Как здорово так в моей жизни получилось, что именно это упражнение я пару месяцев назад стрелял на ГОСах в училище! Полученные навыки ещё не успели забыться и руки привычно в сумраке башни нашли кнопки электроспусков. Точно отстреляв из пушки и вёдя огонь из пулемёта, как настоящий герой времён войны – до последнего патрона в ленте, я уничтожил все мишени.
Когда вернулись обратно после стрельбы, а ротный узнал, что все машины отстрелялись на «отлично» заметно повеселел. С хорошо видимым прекрасным настроением он на построении всей роты объявил, что на этом дневные стрельбы будем заканчивать и всем солдатам можно отдыхать, ожидая привоза обеда возле вышки. Многие из них сразу привычно заняли место в тени от вышки и настроились дремать на свежем воздухе.
 
После этого с удовольствием ловко наподдав ногой засохшую лепёшку кизяка, ротный попросил старшину организовать и ему несколько яблок на пробу. Удобно присев на снарядный ящик, Турчин хрустя свежим яблоком и между делом чертя палочкой на песке какие-то неведомые фигуры начал вспоминать с нами забавные случаи из жизни нашего общего училища которые происходили в его годы обучения в АВОКУ (напомню, что набор его года был одним из первых, когда под руководством генерала Власова в училище «закладывались новые традиции»).
Он был великолепным рассказчиком и быстро овладел нашим вниманием, даже солдаты затихли, с интересом прислушиваясь к рассказам ротного. Юмористические детали в его историях вызывали у нас смех, и он вместе с нами тоже начинал смеяться громче всех.
 
Ещё раньше подходя к вышке, я издалека заметил, что все солдаты вокруг неё с радостным видом едят яблоки, держа в руках ещё по несколько штук. Насчёт яблок Анатолий оказался прав – в одном из десантов БМП стоящей сбоку от вышки «в резерве для замены» лежала плащ-палатка с горой яблок, огромных, размером больше моего кулака. Среди аппетитного розовато-белого апорта, которого было большинство, желтела боками и лимонка. Каждый солдат мог подойти и взять столько, сколько мог съесть. Я тоже взял по паре штук на пробу. Откуда они взялись? Толя пояснил мне – август-сентябрь здесь самое золотое время: в совхозном саду созревают яблоки, и все охранники всегда разрешают солдатам взять «немного». А после окончания официального сбора урожая, охрану сада вообще снимают – собирайте остатки до самой зимы, кто хочет и сколько влезет!
 
Постепенно все солдаты роты, даже из оцепления вновь собрались под центральной вышкой. Вскоре подъехала машина, на которой старшина роты в термобаках привёз из полка обед. Старшим на ней для контроля занятий приехал начальник штаба – ст. л-нт Цибенко. Солдаты, разобрав котелки, приступили к приёму пищи, правда, перед этим быстро соорудив для офицеров походный «достархан» из ящиков с матбазой и выстрелов для РПГ.
 
Аппетитно «сняв пробу» на свежем воздухе, мы (в смысле только офицеры) направились к месту стрельбы из пистолетов. Оказывается здесь такая традиция – после обеда всегда неспешно стрелять из пистолетов для совершенствования мастерства и развлечения. Тем более времени до начала ночной стрельбы очень много, почему бы не потренироваться?  Каждый из нас аккуратно прикрепил свои мишени на направлениях. Начальник штаба перед началом стрельбы, перемигнувшись с ротным, хитро произнёс:
– Сейчас мы и посмотрим, как в АВОКУ кафедра огневой подготовки продолжает готовить лейтенантов! Так как нас или хуже?

Только после этой фразы я с большим удивлением для себя сообразил, что мы все, сейчас собравшиеся здесь, четыре офицера связаны невидимой связью, так как являемся выпускниками одного Алма-Атинского училища – только разных лет выпусков. Несмотря на то, что Турчин был на год старше «молодого» Цибенко – сейчас они вдвоём выступали единым фронтом старшего поколения и смотрели на меня свысока, как «дедушки» училища. Начальник штаба сразу азартно предложил нам всем стрелять вполне серьёзно, для соревнования – он заберёт наши мишени, а потом объявит кто же в нашем батальоне лучший стрелок из офицеров. Он тоже будет участвовать, стреляя из своего пистолета, который привёз с собой, а мы все подтвердим его результат.
 
Конечно, стрелял он из своего ПМ здорово – тут нечего  сказать! А я на первый раз, как ни старался держать ровную мушку и твёрдую руку, с непривычки отстрелялся средненько – хуже, чем бывало в училище. Пистолет новый, не привык к нему, да и ещё на меня непривычно «давили авторитетами»… Хорошо помню, что Цибенко в том батальонном соревновании «обстрелял» всех офицеров батальона и был признан лучшим стрелком.
 
Но ничего, потом я всё наверстал! Когда я уже пообвыкся и «оперился», примерно через год мы вновь вместе стреляли из ПМ «на интерес». Выстрелив пару, раз по мишеням у нас с ним каждый раз получался примерно одинаковый результат, не дающий возможности определить явного лидера (привыкая к своему пистолету, я целый год время даром не терял, тренировался «набивая руку» и пристреливаясь). В конце концов, он плюнул и предложил, по его мнению, самый лучший способ определения лучшего стрелка: мы вдвоём будем стрелять по очереди по пенициллиновому пузырьку, закреплённому на рубеже мишеней! Кто из нас сможет его разбить своим выстрелом – тот и победил!

 Что сказать – трудноватая задача! Такая стрельба очень отличается от стрельбы по мишени с её чёткими кругами, здесь нужен хороший глазомер и внутреннее чутьё... Только после второго или третьего моего выстрела пузырёк разлетелся вдребезги (к моему великому счастью и радостные возгласы наблюдающих за этим соревнованием офицеров!) После этого Саша Цибенко признал меня достойным соперником и ещё – я сразу заметил это, стал как-то по-особенному (уважительнее что ли?) относиться ко мне. А с того самого дня мы больше никогда не устраивали между собой соревнований, стреляя просто для себя… но что-то неуловимо достойно-уважительное появилось между нами после той стрельбы.

В горах быстро стемнело, духота сменилась вечерней свежестью. Сразу почувствовалось, что тёплый воздух, стоявший над стрельбищем днём плотной, неподвижной массой быстро стал разгоняться горной прохладой. Дождавшись темноты, стрельбы были продолжены по той же схеме. Никаких особых проблем и задержек, связанных с ночной темнотой не возникало. Фонарики и насадки были в порядке, а сержанты и старослужащие солдаты резво подгоняли остальных солдат, чтобы не затягивать время. Поэтому в ночи силуэты очередных смен появлялись без остановки на исходной.
 
Стреляли упражнение по несколько раз, до полного расхода боеприпасов примерно с тем же результатом, как и днём. По окончанию стрельб вновь все собрались у центральной вышки, и Турчин с довольным видом подвёл итоги дня. Из его слов выходило, что раз всё было хорошо организовано, все солдаты проявили высокую сознательность, старались для достижения высоких результатов, то он сегодня доволен и у него хорошее настроение.
– А раз так… – в этот момент он хорошо, глубоко потянувшись плечами и протяжно выдохнув, закончил, – то назад марш совершаем на машинах. Даю пять минут времени загрузить все вещи и произвести посадку! Вперёд!

С этими его словами вся рота, до этого стоявшая молча и угрюмо, радостно и восторженно загудела в ночной темноте. Конечно, перспектива шагать обратно пешком через сопки никого особо не вдохновляла и все были очень рады такому исходу. Сержанты и старослужащие солдаты сразу начали быстро командовать солдатами, подгоняя и рассаживая всех по машинам. Только мы втроём остались стоять на пустой площадке под вышкой, ожидая окончания погрузки и молча наблюдая за всем происходящим. Турчин оглядел нас двоих в тусклом свете звёзд и ночного фонаря от вышки и задорным, азартным голосом произнёс, обращаясь почему-то ко мне:
– Ну, что лейтенант? Мы уже поняли, что стрелять ты умеешь, а как у тебя в училище было с вождением? Надеюсь не двойка? Вот мы сейчас с Анатолием это быстро и выясним – если сможешь поспевать за нами, значит молодец! Пойдёшь третьим в колонне, сразу за Толей, а мы на тебя посмотрим.

В этот момент у меня в голове одновременно обидчиво и тревожно закружились обрывки мыслей и воспоминания о занятиях в училище:
– Двойка? Тоже скажешь… Да вроде я вожу нормально… По вождению всегда была твёрдая пятёрка. Но это было в училище… А здесь, наверное другое дело… конечно, я уже слыхал, что Турчин управляется с БМП «как бог», и Толя почти так же… но ничего, придётся попотеть! Расшибусь об камни, выжму из машины всё возможное, но не отстану… я вам докажу! Это ещё посмотрим кто от кого отстанет!

       Бодро занимаю место механика в третьей машине, стоящей в колонне и надев шлемофон, заботливо переданный мне солдатом, привычно смотрю на щиток механика-водителя (погасшие там контрольно-сигнальные лампочки закрытых кормовых дверей и выхода пушки за габарит машины говорят мне – значит всё в порядке!) докладываю, войдя в связь: «Первый, я третий! К движению готов!» Потом мои пальцы привычно отработанным движением по кафедре вождения последовательно нашли и нажали сначала кнопку загудевшего БЦН (топливного насоса), а выждав пару секунд – стартера.

       Через секунду машины, взревев двигателями на высоких оборотах, сорвались с места и на предельной скорости полетели в ночи по полевым дорогам. И началась сумасшедшая ночная гонка… Весь окружающий тебя мир мгновенно отступил куда-то далеко, он существовал только в пределах видимой зоны: здесь перед тобой только свет фары, габариты передней машины и огромное звёздное небо!
 
Это были минуты тихого счастья – сидя в люке по-походному и обдуваемый набегающим ветерком, смешанным с невидимой в ночи пылью от впереди идущих машин ты сквозь шлемофон слышишь, как уверенно рычит обкатанный мотор. Как легко и послушно она улавливает и повторяет твои лёгкие движения штурвала. Ощущаешь, как с каждым даже небольшим нажатием на педаль – машина чутко, с глухим рокотом гусениц задирает нос, «вырывая из-под себя»!
Эх, высший восторг и наслаждение, для тех кто понимает – минуты когда ты всем своим телом чувствуешь рёв послушного тебе трёхсотсильного движка! Ты и машина сливаетесь в одно целое! Только ради таких минут стоит жить и служить офицером-мотострелком! Почему-то для меня это всегда были самые счастливые, радостные и незабываемые ощущения!

Я старался не отстать и во всю хитрил, как только мог: подрезал повороты – проходя их по меньшему радиусу, не сбавляя оборотов, пролетал на скорости неразличимые в тусклом свете фар кочки и ямы, отчаянно догадываясь своим умом – раз Турчин с Толей здесь не сбавляют, то и я не буду!
Да! Мне буквально с первой сотни метров сразу стало понятно – это тебе не училищное вождение по кругу! Это было что-то совсем другое, фантастически-невообразимое, на предельной скорости. Мне так показалось, что ротный мчался по хорошо знакомой для него дороге по максимуму, граничащему с безумием, как гонщики на ралли «Париж-Дакар» или Шумахер на гонках формулы-1! Но и я старался не отставать, правда и по сторонам глядеть было некогда… Эх! Если бы меня видели сейчас мои преподаватели с кафедры вождения в училище! Надеюсь, они были бы довольны!
 
Время в такой гонке пролетело совсем незаметно, и вот за очередным поворотом в темноте ночи засветился огнями наш полк, машины сбавили ход, и мы остановились напротив нашей казармы. В полку стояла тишина – по времени уже был отбой, а мы только вернулись занятий. Солдаты приступили к разгрузке машин, чистке оружия и умыванию, а я с радостным и хорошим настроением (ещё бы – ни разу не отстал!) направился в канцелярию.
Командир роты молчал, ничего не говоря о моём вождении – значит (так я понял для себя), что мной сегодня сдан ещё и зачёт по вождению! В ушах у меня ещё ощущался шум двигателя и треск эфира, когда мы, наскоро смыв пыль дружно уселись в кружок за столом для чистки своих пистолетов. Под трели звонка доносившегося из открытой комнаты для хранения оружия канцелярия наполнилась ароматным запахом оружейной смазки.
 
Чувствовалось, что-то изменилось в наших отношениях. Как будто мы стали совершенно другими людьми – из ранее просто знакомых офицеров сведённых судьбой в одну мотострелковую роту, только теперь мы перешли на новую, более высшую ступень, узнав друг друга в настоящем деле. Увлечённо и радостно я надраивал свой пистолет, молча осваивая для себя  новую реальность – и она распахивала передо мной дверь тот самый мир, о котором я долго и тайно мечтал в военном училище – то, что становилось для меня смыслом всей дальнейшей жизни. В этот момент до меня быстро доходил весь смысл романтики лейтенантской службы – видимо она и дальше будет состоять примерно из вот такой нелёгкой работы и как здорово, что у меня есть в роте опытные наставники.
 
Когда же оружие роты было почищено, сдано и проверено нами, взятое имущество всё на месте, и механики машин пришли из парка, Турчин довольно произнёс, закрывая все пистолеты в свой сейф: «Ну что, орлы? На сегодня – всё! Теперь можно всем спокойно идти по домам! До завтра!» Наконец-то, получившийся таким длинным и ярким по впечатлениям сегодняшний день закончился. А это (я так понимаю) был всего лишь один самый обычный день из лейтенантской жизни…
Выйдя из казармы в тишине ночи, я поднял глаза вверх, оценивающе посмотрел на чистое звёздное небо, чтобы мысленно сделать в уме прикидку погоды на завтра, взглянул на свои часы и печально вздохнул: для сна оставалось мало времени – стрелки показывали за полночь. Уставший, немного голодный, но очень довольный сегодня собой, сжимая одной рукой бушлат, в кармане которого лежали несколько яблок для Люды, я небрежной походкой «бывалого офицера» (или как образно выражался Турчин – «беременного ковбоя») радостно насвистывая (правда, при этом, отчаянно фальшивя) арию «Тореадора», неторопливо зашагал по дорожке домой…

Наконец-то сегодня я сам почувствовал, осознал где-то в глубине души, что в моей жизни начался новый этап. Всё! С сегодняшнего дня я отдельная, самостоятельная единица! С прошлой жизнью, когда ты четыре года, образно выражаясь, был никем (кем-то одним из огромной роты таких же курсантов) и ежедневно день за днём, каждый вечер «Я-кал» на вечерней поверке после слов старшины «Курсант Азаров» покончено.
 
Это моё курсантское прошлое – вся училищная чехарда, мелкие обиды на командира роты, воспоминания о сессиях и зачётах, как старая использованная кожа, навсегда отрезаны и отброшены назад, теперь для меня впереди началась настоящая офицерская жизнь. Сегодня она наполнилась новым смысловым командирским содержанием. Теперь – ни шагу назад! Только вперёд – к своим новым победам!


            КОЙ-ТАШ. 1981г. ПЕРВАЯ ОСЕНЬ. ЛЕЙТЕНАНСКИЕ
               БУДНИ – ЗАНЯТИЯ ПО БОЕВОЙ ПОДГОТОВКЕ.
            
Занятия по вождению проводились на танкодроме полка – он был расположен недалеко от воинской части. Почему-то он неожиданно для меня оказался очень простым: здесь не было никакой вышки и сложного оборудования – всего-то только простенькие, железные трубы вдоль набитой трассы, обозначающие препятствия и всё! Конечно же, здесь были все необходимые элементы для вождения: обязательный бетонный колейный мост и вырытый узкий проход в противотанковом рву, но сразу было видно, что всё это сооружалось давно, порядком износилось и за последние годы никак не обновлялось. Само проведение в нашей роте вождения днём с нашими механиками-водителями выливалось в полную профанацию и больше всего напоминало мне весёлое развлечение или обычный пикник на природе.
 
Почему? Да весь простой ответ заключался в том, что наша рота была «учебной» и многие солдаты-механики, проще говоря, целыми сутками на неделе «жили в своих машинах», обеспечивая боевую подготовку батальона. Очень часто на неделе они появлялись в роте только поздно ночью поспать, а рано утром вновь выезжали на занятия с каждой ротой по очереди. При такой ситуации, очень часто бывая с ними на занятиях, они сами всегда успевали проехать по препятствиям по нескольку раз…

Вот поэтому механики БМП в нашей роте составляли «особую касту». Такие понятия как просто солдат и механик – это были две абсолютно разновеликие величины, какие даже сравнивать между собой невозможно. Служить механиком (это все понимали!) было намного труднее, но интереснее, а солдату что в армии главное? Чтобы дни службы летели незаметно и быстрее! Вот в этом и была для них своя прелесть: редкое присутствие на построениях, всегда своя конкретная задача и вытекающая из этого относительная «свобода».
Такую непростую службу солдаты всегда ценили, справедливо полагая, что им повезло, и если им выпадала такая честь, то ей очень дорожили. Во-первых, попасть в категорию «учебный механик» (в смысле в нашу роту) уже было маленьким счастьем! Механиков Турчин всегда отбирал лично очень придирчиво и самых лучших из всего батальона (руководствуясь какими-то своими соображениями, внутренним чутьём и практически никогда не ошибаясь!), а количество желающих всегда превышало предложение.
 
Во-вторых, уже попадая сюда, нужно было удержаться – такие понятия как честность, надёжность, порядочность, практическая разумность и высочайшая исполнительность подразумевались само собой! При этом очень высоко ценился неунывающий характер, любовь к технике, общительность и способность к длительному «автономному выживанию» – в смысле, когда приёмы пищи для них частенько «обозначались флажками». За нарушения таких неписанных правил легко можно было «вылететь» обратно в боевую роту, а там вновь испытывать нелёгкую солдатскую жизнь: стоять на построениях, топать в строю – то чего все нормальные солдаты очень не любят.

Вот поэтому они и служили «одной дружной семьёй» со своей взаимовыручкой, быстро «натаскивая» и обучая новых механиков, которых уже через месяц бывало не узнать. Хорошо помню, как все механики дружно помогали друг другу в ремонте, подсказывая и давая нужные советы, делясь своим ценным опытом.
Сколько раз за нашу совместную службу я был поражён внутреннему чутью Турчина и его правильному отбору! Бывало, смотришь на нового солдата, которого он привёл, на первый взгляд – ничего особенного: обычный и невзрачный, да ещё и по-русски говорит с трудом. Мне иногда наивно так казалось, что можно было бы найти и получше! А через короткое время глядишь на него и удивляешься – оказывается, точно – не ошибся! Есть в человеке «правильный стержень» и умом понимаешь, что ротный как всегда сделал правильно.

В моей памяти на всю жизнь осталась фамилия уникального солдата – Риттер, который одно время был нашим старшим механиком роты! Являясь по жизни немецким «Кулибиным» и человеком фантастической работоспособности он, кажется, с техникой мог сделать всё! Начиная от перестановки за одну ночь двигателя с одной БМП на другую, с обязательным условием, что она утром уже выезжала на занятия, до ремонта чего угодно: телевизора, агрегата или прибора любой сложности. Поэтому вместе с группой единомышленников он целыми днями и ночами пропадал в парке. За полтора года службы в роте (первые полгода – он как все механики  обучался в учебке) Риттер заслужил какие только можно все поощрения для солдата, умудрившись при этом дважды съездить в отпуск домой!
 
Каким образом Турчин вместе с зампотехом батальона майором Сакуном умудрялись в штабе полка «пробивать» такой невероятный вопрос – не знаю, это было не моим делом. Но каждый раз Риттер ездил заслуженно и по праву – за свой нелёгкий труд механика, и все солдаты роты понимали такой факт правильно, так как он не был каким-то «блатным»: писарем, любимчиком ротного или политическим горлопаном. Однажды вечером в канцелярии, мне пришлось оказаться невольным свидетелем разговора, когда Турчин обрадовал его вторым отпуском:
– Значит так, Риттер! Давай готовься – я, как и обещал тебе, завтра оформляю отпускной билет, и уже вечерним поездом можешь уезжать домой! Ты доволен?
Помню, как загорелись радостным сиянием солдатские глаза (отпуск для солдата это как звание героя – по Уставу положен только один раз за всю службу), но через несколько секунд, как будто что-то вспомнив, тут же потухли. Немного помявшись, он тихим голосом сказал, даже не сказал, а как-то совсем жалобно попросил:
– Товарищ капитан! А можно оформить отпуск на послезавтра?

Мы с Турчиным от такой наглости чуть не попадали со стульев и непонимающе с интересом переглянулись между собой! Ничего себе претензии у солдата! Стармех совсем, что ли приборзел? Да любой солдат, на его месте узнав такую новость, готов был бы от радости всю ночь плясать по казарме! Но Риттер солдат вроде бы не наглый и должен был обрадоваться, всё-таки не каждый день ротный предлагает ехать в отпуск, ан нет, смотри – чем-то недоволен? Наверняка для этого у него должна быть очень серьёзная причина?

Видя на наших лицах непонимание, он после этих слов, как школьник в школе вытянул вперёд, показывая нам свои руки, с растопыренными пальцами и несколько раз покрутил их – они были землисто-чёрного цвета. Оказывается, вот в чём его вся проблема! Быстро выяснилось, что один день Риттер просит для того, чтобы отмыть руки в столовой горячей водой от масла и солярки, глубоко въевшихся прямо в кожу! Внешне не показав никакого виду, я в душе сразу проникся уважением к солдату! Ты смотри, какой молодец! По ходу обычной службы на такие мелочи никогда не обращаешь внимания. Но понятно, что в отпуск хочется приехать красиво, а такие руки простым мылом и холодной водой в умывальнике даже за неделю не отмоешь. Мыть нужно только горячей! И видимо распаривать их придётся очень долго.
 
Конечно же, Саша Турчин пошёл ему на встречу, а утром на построении роты даже в шутку объявил для всех: «Старшина! Тебе лично особо приказываю – сегодня сержанта Риттера из роты, в парк ни под каким предлогом не отпускать! Не уследишь – строго накажу! Обеспечить его на целый день горячей водой – пусть сидит в бытовке и «готовится в отпуск», отмывая руки! Конечно, вся рота встретила это распоряжение понимающим, одобрительным гулом и довольным смехом. А я для себя запомнил – вот вроде бы житейская мелочь, но иногда и об этом нужно подумать, объявляя отпуска солдатам!


Не помню точно от кого я услышал эти слова, но кто-то очень правильно выразился насчёт боевой подготовки: «Солдат в армии всему нужному по жизни и своей профессии обучается на девяносто процентов сам – от сержантов и своих товарищей, и всего лишь на десять процентов – от офицеров!» Так уж получается по жизни, что как ни крути, но эта верная военная мудрость во многих случаях, почти всегда подтверждается на деле! Поэтому такое занятие и проводить было несложно: обычно командир роты комфортно занимал главное место на стуле за столом, для этого заботливо взятыми солдатами из роты.
 
На столе располагалась документация и радиостанция, по которой он, входя в связь, по очереди запускал машины на упражнение. А мы пристраивались рядом на ящике с матбазой по вождению и больше наблюдали за всем процессом. Все механики в роте быстро сами, буквально за месяц осваивали несложные препятствия на танкодроме и выполняли упражнения на твёрдые пятёрки с большим запасом скорости. А в конце занятий мы сами на таком вождении, чтобы не забыть навыки с удовольствием успевали проехать трассу по несколько раз. 
Вождение ночью было немного сложнее, из-за не совсем непривычного обзора в ночном приборе механика-водителя. В зеленоватом свете ТВН из-за инфракрасной подсветки все предметы, возникающие в ночи по ходу движения на расстоянии около пятидесяти метров от машины, казались сказочно-необычными. Но проехав таким образом немного, быстро привыкаешь и дальше легко ориентируешься по накатанной колее упражнения. Ещё большое удивление вызывала, если смотреть со стороны, невидимая ночью машина, возникающая тебе навстречу без привычных огней и ревущая своим двигателем.
 
И чему нам в такой ситуации спрашивается, было их учить? Они и так, многое умели, успевая самостоятельно учиться по ходу занятий без нас. Оставалось только наслаждаться жизнью и за сдачу вождения в роте быть абсолютно спокойным. Турчин очень часто в такой ситуации поступал разумнее – просто экономя силы и время, объявлял нам, что он пропускает такие занятия. Конечно, с одной стороны это формально было нарушением, но с другой – как на это посмотреть! Если во главу угла ставить цель таких занятий – научить солдата выполнять упражнение на «пять», то она была давно достигнута. Но если придерживаться тупого формализма и добиваться выполнения расписания занятий, то это реально получается пустая трата времени на «совершенствование высоких навыков», которые у них и так были очень высокие – а на проверке нам всё равно оценку «шесть» не поставят! Ты хоть каждую ночь с механиками занимайся вождением! Поэтому воспоминаний о таких ночных занятиях по вождению было намного меньше – только если в полку работает серьёзная комиссия или проверка…
 
Почему-то мне хорошо запомнилось, как на одном из моих первых занятиях с нами присутствовал замполит роты. Для объективной и реальной оценки вождения наших механиков на этот раз командир роты назначил офицеров на самые сложные препятствия. Мне для наблюдения достался противотанковый ров, и я «заняв выгодную и безопасную позицию» аккуратно подсвечивая себе в ночи фонариком, принялся заполнять листок контроля, внимательно отслеживая номера очередных боевых машин. А через несколько минут ко мне, внезапно появившись из темноты присоединился ст.л-нт Ватажицин.
 
Так мы и провели вместе с ним всё время до конца занятия. Нет слов, конечно, вдвоём за разговорами было веселее коротать ночное время занятий, чем одному, но в тот раз я для себя так и не понял – он что? Специально пришёл на ночное вождение, чтобы мне помочь и не было скучно, так я бы и сам справился с такой несложной задачей. Или ему в тот вечер просто дома было нечего делать, и это был такой незатейливый и своеобразный «политический ход»? Но очень глубоко такими проблемами забивать свою голову не стал – своих забот хватало, но просто удивился своему наблюдению.


Политзанятия в роте проводились всегда и только очень важные события могли их отменить. Все мои молодые годы службы они были проникнуты духом политики и идеологии – всегда о правильном, последовательном курсе партии и правительства. Сейчас я не могу точно припомнить всех подробностей первого года службы, но мне кажется, что было так: со всеми сержантами проводил занятия командир роты, а со всеми солдатами замполит. Командиров взводов к этому делу не привлекали. Только через год кто-то «шибко умный» предложил, что было бы неплохо, чтобы для «повышения качества политической подготовки» каждый командир взвода проводил такие занятия сам со своим взводом.
 
Не буду спорить – конечно, мысль здравая, есть в ней что-то такое, верное по своей сути… но это на бумаге. Если раньше с этим вопросом всё было просто: Турчин собирал всех сержантов в канцелярии роты и там с ним работал, подводя итоги и ставя задачи. У замполита (в зависимости от настроения или каких-то других факторов) все солдаты роты рассаживались в ленинской комнате, где для этого были все необходимые атрибуты: стоял небольшой бюст Ленина, хранились подшивки газет, которые добровольно выписывала рота, и все стены были заполнены стендами с портретами членов политбюро и другой политической лабудой. Но иногда занятия проходили в проходе нашего спального расположения перед установленной на специальной подставке картой.
 
С «новыми политическими веяниями» на деле же получилось больше проблем. Во-первых, за всё время службы я что-то никогда не видел в мотострелковой роте полного комплекта офицеров по штату. Да ещё так, чтобы они все одновременно присутствовали в роте. Такого просто не может быть по факту и теоретически: разные командировки, сборы, отпуска и лечение  – всегда реальный жизненный факт. Во-вторых, что тогда делать с пулемётным взводом, которым по штату должен командовать «мифический» прапорщик. Взвод-то есть, а командира взвода никогда нет?
 
В-третьих, понятно, что мотострелковый офицер «универсал по всем вопросам» справиться и политзанятиями, но тогда с кем при таком раскладе должен проводить политзанятия замполит роты – единственный в роте офицер, профессиональный специалист именно по этому вопросу? В-четвёртых – где найти в роте ещё места для проведения таких занятий? Вот и приходилось поначалу, чтобы выполнить все новые требования выкручиваться из такой ситуации по-разному: объединяя взвода, проводя политзанятия в бытовой комнате или расположении роты, рассаживая солдат разных взводов, спиной друг к другу… Но так как в реальной жизни офицеров постоянно не хватало (обычно их было два-три в роте), все нововведения как-то быстро сами собой тихо угасли, и всё опять вернулось к обычному состоянию.

Но нам при таком раскладе не всегда жилось спокойно, всегда нужно было быть в готовности кого-то подменить. Толи ротный неожиданно для всех «уйдёт в тину» (я позже объясню это понятие) или замполита отправят куда-нибудь в очередную командировку. Основой для таких занятий служил журнал «КВС» (Коммунист Вооружённых Сил), который заставляли выписывать всех офицеров-коммунистов в обязательном порядке. Оформляя годовую подписку, замполиты особо не мучаясь, придумали даже такое выражение «подписка-комплект №1» – журнал КВС плюс газеты «Красная звезда», «Боевое знамя» и ещё на выбор «Правду» или «Известия».
 
Для «сознательного офицера» меньше этого минимума подписывать было просто нельзя – иначе обвинят в «политической близорукости»! Отговорки вроде той, на которую некоторые лейтенанты жалко пытались сослаться – я обязательно буду читать ротные газеты для солдат, не учитывались. Ты обязан выписать – и точка! А если хочешь, то ещё выпиши чего-нибудь сверх этого! Поэтому почтовые ящики в подъездах офицерских домов всегда просто «ломились» от пачек газет. Хорошо ещё, что цена на всю подписку была копеечная, да и дома в хозяйстве газеты всегда были нужны.

В журнале КВС ничего интересного не было (обычная политическая макулатура), но самыми ценными в нём были развёрнутые лекции по нужным темам политзанятий. Только поэтому-то их тщательно собирали дома, стараясь не выбрасывать, и вооружившись нужным журналом можно было быстро и легко накидать конспект и набрать справочного материала. Наш замполит Ватажицин (здесь нужно отдать ему должное), когда куда-то уезжал почти всегда оставлял для нас аккуратно написанный конспект или нужный журнал.
 
Проведение политических занятий, по крайней мере, для меня, никогда особой проблемы не вызывало. Кроме одной обязательной закорючки – наличия написанного конспекта по нужной теме. Конспект есть – значит готов к занятию, а если нет – получи по башке в полной мере… Самым удивительным было то, что это был «голимый формализм» в духе времени – никого никогда особо не интересовало как ты там проводишь занятия: будешь использовать во время лекции конспект или нет? Хочешь, читай прямо по «КВС», а хочешь, сверни его в трубочку и засунь в известное место! Но написанный не менее, чем на три страницы и утверждённый конспект лекции на занятии должен быть обязательно!
 
Полученных в училище знаний по кафедре марксизма-ленинизма вполне хватало для занятий, а цитаты из газет «о текущем моменте политической жизни страны» дополняли примеры правильного и убедительного курса по строительству коммунизма. В этом деле всегда здорово выручала разнообразная «коммунистическая мифология» вроде: «интернационального долга», «классовой борьбы», «пролетарской солидарности», наших ответов на гнусные происки «мировой закулисы», «братской помощи» народам Азии, Африки и Латинской Америки в борьбе против колониализма и скором неизбежном крахе загнивающего капитализма…
 
Так тогда нас учили – мы верили коммунизм и в победу социализма в отдельно взятой стране. Потом в социализм с человеческим лицом и ожидали момента, когда мы, наконец, догоним и перегоним Америку. Ещё верили в свободу Африки и в наш «ограниченный контингент», который якобы помогал «братскому афганскому народу» строить социализм. При этом нужен ли он им на самом деле – на этот вопрос жизнь до сих пор ответа так и не дала.

Ещё те времена не было предела восторгу от успехов Никарагуа, братского кубинского народа во главе с Фиделем Кастро и разных побед коммунистов во Франции и Италии. В общем, масса ярких примеров с одним-единственным смыслом – «Янки, гоу хоум!» и «Коммунизм уверенно шагает по планете!» Все твёрдо верили, что капитализм скоро рухнет, а социализм будет жить долго, но пока нам расслабляться рановато – враг хитёр и коварен, он только и ждёт удачного момента для удара по нашей социалистической Родине.
 
Теперь горько признавать, что советская власть много лет морочила всем людям голову своим уверенным движением через социализм к коммунизму. В реальной жизни всё очень быстро произошло совсем наоборот. Сначала мгновенно растворилась партия – которая была всегда была (так нас уверяли!) умом, честью и совестью нашей эпохи, а за ней следом и вся страна! Как-то очень удивительно и быстро развалился коммунизм с его дурацкими, несбыточными идеями и науками (вроде научного коммунизма и марксизма-ленинизма), а теперь нашим идеалом стал так ранее критикуемый звериный и «загнивающий» капитализм!
Ещё меня всегда очень удивлял один почти дурдомовский парадокс нашей истории, который старательно приходилось обходить на политзанятиях. В мой период офицерства сначала стыдно было за всех кремлёвских старцев, мрущих как мухи от дихлофоса, потом за пустомелю-болтуна с перестройкой, безработицей и нищетой, при котором солдаты начали разбегаться по «национальным квартирам», затем от полуживого и полупьяного чудака-президента с его олигархами, разграбившего страну.
 
Одно радует, что мне уже не довелось стыдиться перед солдатами на политинформациях за нынешнего «секретного» друга всех новых миллиардеров, про которого никто ничего толком не знает: где живут его дети, где он в следующий раз нырнёт за амфорами, поймает щуку, кита, тигрёнка или полетит на дельтаплане со стерхами. Понятно, что не ошибается лишь тот, кто ничего не делает, но при «условной демократии» хочется ясности… Сюда же можно добавить и «непотопляемого» чудо-реформатора министра МО Сердюкова!

Но удивительный факт, на котором я сейчас ловлю себя – в то время когда приходилось рассказывать солдатам об уверенном строительстве социализма в нашей стране, мне самому тогда в это верилось гораздо больше, чем сейчас в разную мифическую модернизацию вместе с бадминтоном и нанотехнологию с китайскими энергосберегающими лампочками! Для этого действительно были реальные, хорошо видимые примеры заботы Родины о своих защитниках – у всех на глазах в полку строилась большая казарма для солдат, два новых дома для офицеров, да и наш автопарк регулярно обновлялся новой техникой…  и против этого нечего было возразить.
 
Давно закончив службу, я сейчас даже не знаю, каким образом офицеры рассказывают солдатам о патриотизме и любви к Родине. Интересно считает ли новое поколение, воспитанное дома няньками или в коммерческих детских садиках, закончив платные гимназии и университеты, что оно что-нибудь должно стране, в которой они выросли? За что воевать, если вдруг придётся?
За заводы и предприятия, нагло приватизированные толстосумами, чьи дети сходят с ума от безделья и безнаказанности? За обнаглевших депутатов с зарубежной недвижимостью ловко оформленной на жён, детей и любовниц, нефтяных олигархов и наш «Газпром» («достояние России», который ежегодно повышает цены, разбазаривая наши деньги на всякую ерунду никого не спрашивая и покупающий зарубежные спортивные клубы), позволяющий красиво жить только тем, кто в нём работает, или может быть – за «золотые яйца» Ваксельберга и новую суперяхту Абрамовича?
 
На эту тему ещё можно добавить: почему-то лично у меня что-то не вызывает большого восторга сообщения о непрерывно растущих объёмах продажи нашей страной леса, рыбы, нефти и газа за рубеж! Ещё очень удивляет странный тандем – два деловых хмырёныша снуют по стране как Чип и Дейл (или месяцами сидят в Сочи) годами вешая людям лапшу на уши и имитируя бурную деятельность, обозначая при этом свои мысли ни к чему не обязывающим мычанием. Уж очень они мне напоминают своей деятельностью широко известную присказку: прям в каждой… – затычка.
 
А когда я слышу от них примеры «о нашей хорошей жизни» и серьёзно рассуждающих о том, как мы стали богато жить, например, потому что у людей в нашей стране растёт средняя зарплата или автомобилей стало больше! – они меня как-то не очень впечатляют. Как-то очень весело на эту тему выразился известный юморист В.Коклюшкин:
– Давайте ещё вспомним, что во времена Петра Первого вообще ни у кого не было автомобиля, а корову можно было купить за копейки! Сюда же можно с ужасом добавить – а знаменитые академики Королёв с Курчатовым даже не имели мобильников!
 
Нас ещё с самого раннего детства приучали «сопереживать» «бедным и несчастным» американским безработным, живущим в ужасных условиях капитализма и которым приходилось жить в своих автомобилях. Как это для нас тогда было странным! Безработный, но с машиной! Потому что в те времена у нас в стране даже офицеру, чтобы купить автомобиль приходилось годами собирать деньги и стоять в военторговской очереди за ним.
 
Мы жили в такое чудесное идеологически выстроенное время, что казалось, судя по всему, ещё чуть-чуть, вот-вот (а пока нам нужно только немного потерпеть!) и совсем скоро наступят счастливые времена! Социализм победит на всей планете, рабочие свергнут ненавистных капиталистов и вот тогда у всех людей будет счастье, мир во всём мире! А пока они сопротивляются такому очевидному ходу истории и не хотят делиться награбленными капиталами со всеми хорошими людьми на планете, защищая их своими ракетами – вот поэтому и у СССР должна быть хорошая армия.
 
В смысле того, чтобы помочь… бедным и сильно угнетённым трудящимся в развитых капиталистических странах и всяким другим разнообразным голодранским африканским и азиатским режимам построить очень светлое будущее – коммунизм.
Правда мне самому в душе слабо верилось в такие идеи, потому как мне всегда было необычайно интересно узнать, а что же будет дальше, если такие времена всё-таки придут? Если все вдруг станут такими счастливыми, неизбежно возникает вопрос – а что же будет с нами? Для чего тогда будет нужна огромная армия с боевой техникой, офицерами и солдатами? С солдатами ладно, более-менее понятно, их просто перестанут призывать, а всех офицеров – куда девать? Видимо сократят и на гражданку в безработные… или в швейцары, как белогвардейцы в Париже? Нет, мне быть швейцаром не очень хочется! Зачем же тогда я четыре года мучился в военном училище? В таком случае можно было бы спокойно любой гражданский институт заканчивать.
 
В общем, от таких далёко идущих грандиозных планов и быстрых перспектив победы социализма во всём мире я внутренне был не большом восторге, а вот вопросов на которые никто не давал ответов, у меня в голове возникало ещё больше. Поэтому самым лучшим решением в той ситуации было этого не касаться, даже не думать, изводя себя поисками несуществующих ответов, а жить настоящим моментом, очень надеясь, что если такая победа и состоится когда-нибудь в обозримом будущем – то не очень скоро и на мой век военной службы хватит.


 
Когда же я оставался за ротного, проводить занятия с сержантами для меня не составляло большого труда. Как-то один раз я ещё в самом начале службы, тихо сидя в уголке канцелярии и быстро строча в тетради свой очередной конспект «подсмотрел» как Турчин проводит политзанятия. Он вообще-то в жизни был немногословен, любил выражать мысли конкретно и точно, только очень редко, под хорошее настроение его «пробивало» на длинные и пространственные монологи. Так же он поступал и проводя политзанятия. Сначала командир роты спокойно и конкретно по каждому из них сделал «разбор полётов» за несколько прошедших дней, определил задачи на сегодня, а для проверки занятий заставил сержантов совсем немного записать в свои тетради что-то по новой теме.
 
Всё оставшееся время, дожидаясь конца занятий, Турчин спокойно и с увлечением читал свежие газеты (благо их в роте всегда бывало в достатке), изредка озвучивая интересные факты вслух для всех. Сержанты в это время (да и вообще по теме политзанятий) никаких вопросов не задавали и молчаливо сидели, даже немного дремля. Сначала это меня очень сильно удивило, так как нас всегда учили в училище – каждая минута учебного времени должна была расходоваться с максимальной пользой для дела воспитания личного состава (и я, выпускник училища в душе наивно считал, что так и нужно поступать – это правильно!)…

Но со временем пришло другое понимание службы. Турчин относился к политзанятиям как формальной обязательной неизбежности – если её нельзя никак избежать, то и выполнять её можно по-разному. Я ни в коей мере не являюсь ему судьёй в этом деле, может быть, он видел в военной жизни совсем другое главное, и поэтому не считал нужным растрачивать силы на всякую ерунду (с его точки зрения?) Не знаю.

Совсем иначе проходили занятия у замполита. Его занятия проводились с душой и объёмно, никогда не опускаясь к понятно-примитивной простой командирской схеме – белый хлеб жрёте и одним воздухом с Политбюро дышите! Он очень редко отклонялся от заданной темы занятий, какой бы «замудрённой» она не была, вроде «Край, в котором ты живёшь» или «Успехи построения социализма в нашей стране». Нужно обязательно упомянуть, что солдаты в роте были разных национальностей и с разной умственной подготовкой. Большинство механиков и наводчиков, собранных со всей страны, после нашей среднеазиатской Отарской учебки имели хорошее среднее образование. С «пехотой» дело обстояло иначе – она всегда была «с бора по сосенке»: в основном выходцы из окружающих нас республик и глубинки плохо говорящие по-русски с «условно-средним национальным образованием».
 
Если более-менее образованные солдаты могли что-то отвечать на вопросы Ватажицина, то от большинства национальной массы ничего добиться было нельзя. Даже такие простые вопросы как найти на карте свой город или город Фрунзе – ставили их в тупик. А уж показать республики СССР с названием их столиц и страны входящие в блок НАТО – вообще были полным завалом. При этом удивительным фактом было то, что у них почти у всех было образование-десятилетка, правда, национальной школы.
 
Поэтому они, чаще всего мирно спали или дремали, упорно не желая впитывать драгоценные знания, не боясь последствий, так как были твёрдо уверенны, что за такое поведение правильный замполит не начнёт «вспышкование» или отжимание от пола. Как тут было не вспомнить времена абитуры в военном училище, где я ещё тогда удивлялся этому факту, поражаясь – серьёзно, ну на что они могли рассчитывать, приезжая для поступления в Алма-Ату?
 
Другие солдаты сидели на занятиях не задавая никаких вопросов молча разглядывая стенды с омоложенными портретами членов Политбюро и ходом социалистического соревнования в роте, и были просто счастливы от осознания того, что хоть эти два часа они могут провести спокойно. Поэтому замполит на занятиях лишний раз, никого не спрашивая и не отвлекаясь от темы, больше вёл собственный монолог и только в конце мог пригласить кого-то к карте для проверки знаний. Когда мне посчастливилось несколько раз невольно прослушать политзанятия у замполита, в память почему-то хорошо врезались только пару ярких моментов.
 
В первом он здорово «налегал» на новую тогда в нашей стране популярную и бредовую брежневскую идею – «экономика должна быть экономной», примерно так же как сейчас носятся с «модернизацией» и «дружным тандемом» (хотя уже сейчас, после очередной смены клоунов, про него благополучно забыли). Хотя я сам с трудом понимал практическое применение этой идеи в армии – как и что же нам экономить?

Это что же делать – начинать меньше есть, ходить в рваной одежде и сапогах? Или может патроны с соляркой что ли – меньше стрелять и ездить? Как же нам тогда учить солдат? А как нам вообще тогда понимать поднадоевшую цитату из Ленина, которая очень часто в полку резала глаза со всех плакатов и ленинских комнат: «Учиться военному делу настоящим образом?» Правда замполит эту мысль очень мудро и убедительно сводил к более понятным и конкретным для солдат вещам – на стрельбах к поражению мишеней с первой очереди, да экономии в казарме света и воды.

На тот момент была ещё одна очень популярная и часто цитируемая «идея Леонида Ильича» – кто хочет лучше жить, должен больше и лучше работать! Но вот о ней замполит Ватажицин старался благоразумно никогда не упоминать. Действительно, как можно было её втолковать солдатам развёрнутого мотострелкового полка, которые и так свободного времени почти не имеют, «летая» из занятий, нарядов на учения и частенько прихватывая ещё и ночь? Куда уж тут «ещё больше и лучше…»

Второй момент был завязан на тяжёлую борьбу с капитализмом, здесь примеры были о Луисе Корвалане совместно с Анжелой Дэвис. Надо отметить, что благодаря Андрею Ватажицину – вот этих двух политических деятелей все солдаты в роте знали так хорошо, как будто они были их родными братом и сестрой. Правда меня в то время мелкие подробности их жизни и борьбы особо не волновали, так как я имел своё твёрдое мнение, которое никому не озвучивал.
 
Если совсем говорить по совести – то с моей точки зрения для меня из всех известных мне чилийцев гораздо большее уважение вызывал Сальвадор Альенде, погибший с оружием в руках, хотя он тоже наломал немало дров. А из американских рабочих мои симпатии больше вызывали невинно казнённые итальянские рабочие Сакко и Ванцетти и получивший два пожизненных срока Леонардо Пелтиер (имеющий индейские корни), а не какие-то молодые негритянские лоботрясы.
 
Потом немного позже вообще всем стало понятно, что они совсем не такие уж «герои, преданные делу коммунизма», образно выражаясь – «белые и пушистые», да и Анжела Дэвис, как выяснилось «мотала срок» совершенно по делу, за покупку на своё имя оружия и передачу его «своему чернокожему другу». Это еще неизвестно, случись такое событие в СССР, когда в зале суда захватили заложников и убили несколько человек, включая и судью, сколько бы она получила за такие выходки? Просто американский суд не смог (или не захотел) доказывать её вину (так как она на полном серьёзе уверяла всех, что просто потеряла пистолет в квартире по своей рассеянности – типа вот такая я Маша-растеряша!), а все «полезные идиоты» во всём мире вопили во всё горло «Свободу Анжеле Дэвис!».
 
Она, да и другие подобные ей революционеры оказались просто ловкими дельцами и пройдохами, или бизнесменами, с пользой для себя хорошо использовавшие политические идеи. Кстати, как и другой их «друг», позже хорошо известный в СССР «доктор Хайдер» – учёный-астрофизик, знаменитый тем, что к большой радости советских журналистов почти целый год приходил «голодать» в знак протеста у Белого дома, чем немало позабавил всех здравомыслящих людей во всём мире.

Но нужно объективно признать, что для солдат были и интересные темы – про М.В.Фрунзе и И.В.Панфилова, о героической истории нашей дивизии и полка, о гвардейских частях в СССР. Среди трудных для понимания и «заумных» тем эти были более близкими по духу и познавательными для солдат – такие занятия всегда проходили более оживлённо и чаще всего совмещались с вручением в роте молодому пополнению гвардейских значков.


                КОЙ-ТАШ. 1981г. ПЕРВАЯ ОСЕНЬ В ПОЛКУ.
                НАРЯДЫ – БОЛЬШОЕ ДОВЕРИЕ РОДИНЫ.

Как-то очень незаметно и быстро я втянулся в напряжённую жизнь развёрнутого мотострелкового полка, и не совсем обычного – а инициатора социалистического соревнования во всех Вооружённых силах. Поэтому у нас и не было особо времени «на раскачку», в очень непростое время появились в полку мы – молодые лейтенанты, которых быстро поставили в строй. Такая тогда была напряжённая ситуация: полк посещало огромное количество проверяющих и высоких гостей всех мастей, поэтому одной из основных обязанностей офицеров была – поддержание образцового порядка на вверенной территории. Трава на газонах и ветки на деревьях подстригались, бордюры и линии разметки на плацу регулярно обновлялись свежей краской и извёсткой.
 
Кроме этого завершался учебный год, надвигалась серьёзная итоговая проверка, на которой часть должна была показать высочайшие результаты – именно поэтому в эти последние месяцы усиленно «ковалась» боевая и политическая учёба. Из-за этого все командиры нервничали, никто не знал чего ждать от серьёзной проверки (в том, что она будет очень серьёзной, никто не сомневался), поэтому главным в работе был армейский принцип называемый – «давай-давай».
Готовя солдат к предстоящему строевому смотру, с фанатизмом приводили их к «идеальному состоянию»: выверяя размеры бирок и однообразие в их пришивании, наличие клеймения одежды, сапог и головных уборов с обязательным присутствием иголок и ниток трёх цветов.  Не забывали и бумажную рутину – соответствие всех записей в военных билетах, памятки солдатских обязанностей и карточек радиоактивного облучения.

Служба требовала максимальной отдачи и предъявляла максимальную требовательность. Приходилось рано вставать и поздно ложиться. Полноценных выходных дней, как таковых не было, была работа с рассвета и до поздней ночи. Удивительно, но пришлось с горечью признать один жизненный вывод, с которым мне никак не хотелось мириться после выпуска: оказывается, когда тебе только двадцать один – настоящая серьёзная жизнь только начинается и открытие многих истин у тебя ещё впереди…
 
Втянувшись в ротный процесс и практически за первый сентябрьский месяц, побывав на всех занятиях и нарядах, я с удивлением заметил, что у меня от этого калейдоскопа событий первые яркие краски восприятия жизни немного притупились и восторг от происходящего погас. Наступило понимание того, что все окружающие меня события есть стандартная норма и привычная работа. Удивительно, но я стал замечать, что куда-то далеко-далеко исчезло желание пытаться что-то надолго планировать, потому что приходящий каждый новый день мог принести неожиданные сюрпризы. Очень часто так получалось, что все хорошие и правильные вечерние планы прямо с утра быстро перечёркивались чем-то другим, более важным и каждый раз уходя на работу – уходишь в неизвестность, сам не зная, где окажешься к вечеру.

После первых дней службы в полку и небольшого анализа жизненных наблюдений мне пришлось быстро сделать несколько определённых выводов для себя. Во-первых, каким наивным я был, пока учился в училище! Тогда моя училищная жизнь была в жёстких, но понятных однообразных границах: с утра – подъём, зарядка, умывание, заправка кровати… потом начинался день – развод, занятия и дальше по распорядку… – как это всё утомило за четыре года.
 
Очень часто осознавая, что курсантом быть тяжело, про себя всё тайно мечтал: «Скоро военное училище закончу, стану лейтенантом и заживу красиво!» В смысле, как захочу! Офицерская жизнь представлялась счастливым цветным калейдоскопом и весёлой чередой непрерывных праздников. Теперь, казалось бы, всё! Вот оно – наступило начало счастливого долгожданного праздника!
Да… вот так бывает! Шла-шла себе неторопливо привычная училищная жизнь – размерено, месяц за месяцем, год за годом, в учёбе и нарядах, ожиданием очередного отпуска и ты уже к этому ритму как-то приспособился, втянулся. Казалось, что так и будет всегда. Но вдруг события вокруг тебя быстро закрутили, замелькали – одно за другим, как кадры в кино. Быстро выяснилось, что в полку реальная офицерская жизнь совсем не похожа на вечный радостный праздник, длинной в целый месяц, начавшийся с выпуска из училища, продолжившийся свадьбой (а как хотелось, чтобы он продолжался как можно дольше!) – оказалось, всё здесь не совсем так, как мечталось… даже ещё хуже! Какой там праздник – для сна времени не хватало катастрофически! Поэтому-то весь первый год лейтенантской службы мне запомнился только тем, что хотелось самого простого – лечь и выспаться.
 
Конечно, я как-то умом догадывался, что имея на плечах лейтенантские звёздочки, ты не будешь всю жизнь ходить в белых перчатках и сияющих блеском хромовых сапогах. Но чтобы вот так… сразу – как говориться, мордой в грязь и без продыха? И вот какой я заметил удивительный жизненный парадокс – теперь я очень часто стал возвращаться в своих мыслях в последние годы училища – вот уж где действительно были счастливые времена: каждую ночь тебе было гарантировано восемь часов спокойного сна, если только не стоишь в наряде. При этом проявляя фантазию, днём и в наряде всегда можно было «прихватить немного для сна».

Выяснилось, что «свобода» в курсантском понимании – есть, но это совершенно другая свобода – на новом уровне. Она заменилась высокой ответственностью. Здесь очень быстро понимаешь смысл известного выражения «пройти ротную мясорубку»: жизнь мотострелковой роты развёрнутого полка активно вертится от зари до зари – и офицерам приходится крутиться вместе с ней. В роте всегда кому-то необходимо быть «для контроля» на подъёме, приёме пищи, вечерней прогулке и поверке.
 
Причём, всё это так, между делом – не основная работа, вроде бы как, само собой разумеется. К постоянной работе лейтенанта относятся: занятия (и подготовка к ним), боеготовность подразделения (дисциплина во взводе, чистота личного оружия, образцовый порядок в расположении и на закреплённой территории), состояние боевой техники (её ремонт и обслуживание), хорошее личное несение службы в нарядах – вот только небольшой список.
К нему каждый день всегда неожиданно на разводе плюсуются и другие – «более неотложные» дела по плану командира роты, батальона или полка. При этом в каждом новом деле всегда приходиться стремиться к наилучшему результату, тратя своё время, силы и проявляя упорство. Какой тут праздник! Успеть бы, к вечеру сделать все дела! Но мы были сильны, здоровы, полны планов и интересов и нам просто некогда было скучать. Всё это можно было пережить спокойно и такая работа наверное даже приносила бы радость, если бы она делилась на всех, в смысле – все офицеры и прапорщики постоянно были налицо в роте…

Но сколько я сейчас не напрягаю память – что-то такого не припомню. Про прапорщиков вообще никто и никогда не вспоминал – их просто не было. Только иногда листая страницы ШДК натыкаясь на строчки «Прапорщик – вакант» вспоминаешь про них с изумлением и тайной надеждой: «А вдруг так случиться… и у нас в роте могут ещё появиться два прапорщика?» Ещё мне почему-то всегда так казалось, что солдаты роты даже и не знали об этой «страшной тайне». Не нужно думать, что такая ситуация со штатом создалась только у нас в роте, нет – она была примерно такой же как и во всём полку.
 
После первого месяца такой службы у меня в голове почему-то стала назойливо появляться шальная мысль: «Неужели именно вот так мне придётся служить в армии все годы до самой пенсии? Хватит ли сил? Где проходит мой предел прочности? Кажется, такого бешеного ритма я не смогу выдержать… Может быть, после проверки всё изменится к лучшему? Или всё это из-за того что я ещё «молодой»? Ладно. Пока ещё есть силы – не буду раскисать, надеюсь, привыкну. Потерплю и осмотрюсь немного – ведь другие офицеры в полку как-то справляются… А Толя прослужил здесь уже целый год – и ничего, вроде бы даже доволен».

Эти свои мысли я старался вслух никому не высказывать, отгоняя их подальше, но видимо такое же мнение складывалось и у Люды, она как-то один раз после первых месяцев службы наивно спросила меня: «Вижу, как тебе трудно приходится служить лейтенантом, а вот, например, когда ты станешь капитаном – надеюсь, будет полегче?» Что я мог ей ответить? Откуда я сам знал, что и как будет дальше? Ещё самое интересное, когда и где, и в каком гарнизоне я буду капитаном? И вообще – что-то я особо не заметил, чтобы Турчин, командуя ротой, работал меньше нас. Просто у каждого из нас были свои проблемы и заботы – мне хорошо было видно, что ему работы тоже хватало.
 
Но вслух уверенным голосом её бодро заверил, что мы пока ещё молодые – и нам всего лишь нужно немного потерпеть некоторое время, а там… всё будет хорошо! Даже здорово! Рядом с нами служат же другие офицеры? И ничего, справляются! Заживём шикарно – будем ещё в ваннах с шампанским купаться! Хотя, честно говоря, в душе я сам очень в этом сомневался, но хорошо понимал, что в юности всегда нужна далёкая и недостижимая цель, именно она придаёт смысл жизни.

Во-вторых, меня всё это время одолевали вторые «мутные сомнения» раздвоения сознания – разве таким должен быть лучший мотострелковый полк? Ну что у нас лучшее? На всех общих построениях с трибуны постоянно звучали громкие, красивые слова командиров и политработников всех рангов: вы – лучшие из всех… самый передовой полк… должны быть достойны этого звания… Слов нет, это приятно было слышать!
 
Но как все построения заканчивались, начиналась обычная жизнь и работа – почему-то все громкие слова разом вылетали из головы, и до следующего построения о них удивительным образом никто не вспоминал. А от виденной вокруг реальности у меня в голове и возникали разные сомнения. Старенькие барачные казармы, в которых жили солдаты всего полка, лёгкие навесы под технику с ажурными воротами, неказистый вид наших учебных БМП эксплуатируемых «на износ» – как это всё не вязалось с теми кинофильмами, которые нам показывали в училище!
 
В них красивые, русские солдаты жили в типовых многоэтажных казармах со всеми удобствами, боевая техника выглядевшая «как на картинке» находилась в чистом бетонном парке и современных хранилищах. Сейчас вспоминая те фильмы и сравнивая их с окружающей реальностью, мне казалось, что всё действие там происходило где-то далеко, совсем на другой планете или в сказке. Нет, конечно, если вглядеться, и в нашем полку всё не так плохо: можно заметить хорошее – строится большая новая казарма (говорят, что для нашего батальона), в парке есть пару приличных хранилищ, да и не все поголовно солдаты из глубинки среднеазиатских республик.
 
Но всё-таки в глубине души возникал немой вопрос – удивительно, если мы лучшие, то выходит, в других мотострелковых полках дела обстоят ещё хуже, чем у нас? Неужели даже в хвалёном Московском округе для такого дела не нашли «приличного» мотострелкового полка? Почему-то отсюда, в смысле – из Киргизии мне так кажется, что уж там-то у них наверняка «всё шоколаде». Или глубокий, истинный смысл этого всего затеянного дела просто ради красивой истории полка и эффектной мишуры мифического социалистического соревнования?
Из-за таких явных противоречий почему-то у меня в голове всё никак не складывалось у меня в единую картинку. Но так как понятного ответа на этот вопрос никто дать не мог и он от меня не зависел, выход был один – надеяться, что жизнь сама как-нибудь разрулит эту запутанную комбинацию. А мне в такой ситуации требуется только плыть по течению, особо не нагружая себя всем этим, стараясь хорошо выполнять своё лейтенантское дело и служить, не задавая глупых вопросов получая удовольствие от жизни.

 
Наша квартира превратилась в уютный многосемейный дом, насколько это было возможно при одновременном проживании в ней трёх семей. Время тогда было совсем другое: высшим жизненным достижением считалось наличие на стене белорусского ковра, чешского хрусталя или германского сервиза «Мадонна» в полированной стенке. Ещё удачным сочетанием духовного и материального много лет была редкая полная подписка из двухсот томов «Всемирной библиотеки», которые обычно никто читал, но они очень красиво смотрелись на книжных полках! Нам же, молодым лейтенантам, о подобной «роскоши» в будущем ещё можно было только мечтать, такого у нас просто не могло быть по определению – зачем забивать голову такой ерундой! Поэтому мы особо не переживали по этому поводу, а имея всего лишь минимальный запас одежды, посуды и мебель, состоящую из стола, стула и тумбочки – все были молоды и счастливы.
 
В городке мы были не одни такие – все ожидали больших перемен, в смысле окончания строительства двух новых многоквартирных домов. Выстроились понятные отношения с соседями – на нашей маленькой кухне жёны как-то без скандалов и упрёков умудрялись вместе готовить и размещать свои кастрюли, даже между делом по-соседски помогали жене замполита присматривать за её ребёнком. Ира Буторова, которая приехала в Кой-Таш немного раньше нас, сразу предложила Люде работу в школе ближайшего соседнего села.
 
Она уже успела здесь осмотреться и всё обстоятельно узнать и даже (несмотря на лето!) устроиться туда учителем начальных классов. Действительно, вдвоём им работать будет веселее! Трудно в это поверить, но это были такие давние времена, когда уважали и достойно оплачивали труд учителя. Ещё далеки были времена нынешней жизненной философии, когда большинство считает, что учитель это не профессия, а разновидность нищеты. Люда так и решила – на первых порах поработаю и осмотрюсь по сторонам, а там присмотрим что-нибудь получше: так они вдвоём и работали в той школе до самого рождения детей.
 
Постепенно и наша семейная жизнь налаживалась. Бытовые трудности первых дней были успешно преодолены, лишний раз доказав житейскую мудрость – постепенно всё образуется. Люда по-хозяйски принялась за дело: в нашей комнате появились занавески, одежда привычно разместилась на вешалках в углу комнаты и вообще – откуда-то незаметно появились все необходимые для жизни вещи: утюг, кастрюли, сковородки, тарелки с чашками. Сколько раз мы с Сергеем Рудым в обеденный перерыв успевали вдвоём часик поспать в тишине и покое на нашей софе!
 
К первой нашей мебели в виде стола и тумбочки понемногу добавлялись и другие вещи. По какому-то счастливому совпадению буквально в конце сентября мои родители смогли вместе с попутной военной машиной передать нам телевизор и магнитофон. У нас дома родители уже несколько лет назад купили цветной телевизор и смотрели только его, поэтому простаивающий без дела чёрно-белый телевизор, без особых проблем был «презентован» нам. Как и купленный мне после девятого класса магнитофон «Маяк», который они тоже никогда включали – он так и простоял все четыре года в доме (по маминым словам) «дожидаясь меня», пока я учился в училище.

В дополнение ко всему этому однажды мы вместе с ней в один из хороших солнечных и выходных дней съездили «на разведку» в соседние посёлки, там по рассказам соседей – были хорошие сельские магазины. Мы не ставили себе какой-то особой цели что-то купить, но был выходной день, и совершенно не хотелось проводить его сидя в комнате, на улице стояла хорошая погода: ноги сами просились на прогулку, а душа отдохнуть и развеяться от всех служебных хлопот. Поэтому решено было «изучить окрестности» военного городка совмещая такое путешествие с отдыхом.

 Неспешно перевалив небольшой зелёный холм, закрывающий полк от трассы мы по короткой натоптанной тропинке вышли к развилке на дороге. Заблудиться мы не боялись, так как, по словам старожилов городка, эта дорога здесь была одна. Дальше несколько километров вдоль гор быстро преодолели, махнув попутной машине. В таком способе передвижения в то время не было ничего необычного – в сельских районах многие люди знали друг друга, а военных всегда легко узнавали по причёске, даже если они были без формы и охотно подвозили.
По пути через окно машины мы с интересом разглядывали окружающие нас пейзажи: слева однообразные поля резко заканчивались горами, уходящими куда-то вверх, а справой – поля по очереди сменялись небольшими холмами или маленькими посёлками из нескольких домов. Водитель подвёз нас прямо к «центральной площади», где стояли несколько стоящих рядом друг с другом небольших магазинов. Неспешно осмотрев их небогатый ассортимент, мы решили ехать дальше – в другой посёлок, находящийся дальше по дороге через несколько километров, в соседнем ущелье.
 
Добравшись тем же способом до него, мы действительно убедились, что он оказался намного больше предыдущего. Именно там, в одном из магазинов мы купили огромный и безумно дорогой для тех времён музыкальный центр «Мелодия» с колонками и проигрывателем для пластинок. Разместив всё это компактно в нашей небольшой комнате нам жить стало веселее – хочешь, смотри телевизор, а не нравиться слушай радио или крути магнитофон с пластинками.

 В том же магазине я прикупил очень понравившийся мне маленький транзисторный приёмник «Россия», который по своим размерам очень удобно помещался в полевую сумку. Так как я всегда старался относиться к нему бережно и аккуратно, он прослужил мне верно все годы службы в Кой-Таше, бывая моим постоянным спутником на всех учениях и командировках. Хорошо, что для этих покупок у нас были деньги со свадьбы и положенная каждому офицеру материальная помощь (подъёмные), а ещё приятной новостью для меня в сентябре была первая лейтенантская получка.
 
Помню как-то в один из обычных дней, когда я совсем погрузился в свои проблемы и увлечённо что-то строчил в конспект, сидя за столом в канцелярии на месте ротного Анатолий отвлёк меня, приглашением пройти вместе с ним за компанию в штаб за получкой. Отвлекаясь от писанины при этих словах и обдумывая их с сомнениями в душе, я рефлекторно потянул на себя верхний ящик стола. Там ничего интересно не оказалось – только среди всякой нужной армейской мелочёвки, вроде карандашей и пуговиц, откуда-то из глубины выкатились два гранёных стакана и недоверчиво взглянул на него – не очередной ли это розыгрыш? Конечно, у меня было осознание, что когда-нибудь этот радостный момент в моей жизни наступит, но нет ли здесь подвоха? Глядя снисходительно на мою нерешительность, он весело произнёс:
– Запомни простую военную мудрость! Как называется масло, которое заливается в коробку передач БМП? Правильно – МТ-16П! А что это значит, как расшифровывается? Не знаешь? Плохо! Тогда запомни: мы – танкисты, шестнадцатого получка! А мы с тобой брат никакие не танкисты, а бери выше, самые главные среди сухопутных войск – мотострелки,  поэтому и зарплату нам начинают выдавать быстрее всех, с тринадцатого!

Все оказалось очень даже просто, делово, без волокиты и очередей. Получку выдавали в штабе, в кабинете финчасти, в простых конвертах без марок (таких в доме потом накопилось огромное количество). На каждом из них простым карандашом была написана фамилия и сумма. Подаёшь прапорщику заранее вырезанный купон из расчётной книжки, выданной тебе раньше, и он быстро делает обмен – протягивая вместо него твой конверт. Секундное дело. И никаких тебе росписей в каких-то ведомостях!

День получки – это всегда радость и маленькое торжество в мирной жизни. Для женатых, сразу после получения денег быстро воплощались в жизнь ранее созревающие планы по решению разных бытовых проблем. Для холостяков из офицерского общежития была совсем другая схема: сразу же первым делом отдавались долги добрым женщинам из офицерской столовой. Которые хоть командиры и запрещали, в последние дни перед получкой всегда кормили в долг старожилов части, и такая форма оплаты называлась «под запись» в секретной тетради, а потом в общаге устраивалось праздничное застолье.
 
Или все дружно вечером ехали во Фрунзе в ближайший к нашей воинской части широко известный ресторан «Барчин». Где его главной запоминающейся подробностью был огромный медведь, стоящий на задних лапах и встречающий всех посетителей у входа. Причём чучело было сделано так натурально, что у редкого человека, который неожиданно видел его впервые, от страха не замирало сердце.

Получив свой первый конверт с получкой, я с замиранием сердца взглянул на него: сумма, написанная на нём, показалась мне просто фантастически огромной – целых двести шестьдесят рублей, да ещё с какими-то копейками! Хорошо зная цену деньгам, я даже присвистнул от такого удивления: «Вот это приятная неожиданность! Мне на жизнь вполне десяти рублей хватит, ещё десятку обязательно придётся отдать на партвзнос, остальные – куда? Кажется, что такие бешеные деньги за месяц потратить просто невозможно! Ладно, отдам их Люде, пусть она разбирается с ними…» Это были мои первые заработанные такие деньги!
 
Нет, конечно, я не упал с Луны и до этого момента у меня бывали деньги в руках. В школьные годы их всегда давали родители «на жизнь» и марки, в училище, когда ротный выдавал денежное довольствие, а я ещё по ночам «подрабатывал» чертежами… Но теперь это всё было не то! Сейчас все те суммы по сравнению с полученной, мне сразу показались смехотворными, какой-то мелочью, даже не стоящих воспоминаний. Действительно, моя голова сразу обрела масштабность и стала мыслить совсем другими категориями чисел. Нужно добавить, что в то время все продукты стоили очень дёшево, и на десятку можно было спокойно прожить неделю, но все остальные товары были дороги и в дефиците.

Время тогда было такое – совсем другое: такая сумма получки была неизменной (не больше, ни меньше!) не зависящей от качества работы. Премий небывало, зато с другой стороны и командование не могло своим решением лишить какой-то суммы – называлось это не получкой, а «денежным довольствием». Подразумевалось, что все офицеры и так – сами по себе, понимая свою ответственность, должны честно служить Родине, а за проступки его наказывать можно только в рамках дисциплинарного устава, ну и конечно «по партийной линии» – как без этого?
 
Конечно с позиции сегодняшних лет, когда мы все быстро привыкли и легко вращаем в голове тысячами и даже миллионами рублей в такие цены трудно поверить. Сейчас даже сравнить не с чем – машина «Жигули» пятой или шестой модели стоила около шести-семи тысяч рублей! Ничего другого более ценного в те годы не было. Это сейчас при таком обильном выборе иностранных автомобилей и сравнительно низкой цене, очень трудно убедить, даже молодых людей приобретать такие модели. Поэтому человек, скопивший тогда, к примеру, целых десять тысяч, казался настоящим олигархом.
 

В конце сентябре нам (молодым лейтенантам), после всех сборов, «посвящения в гвардейцы» и месячной адаптации в полку разрешили (точнее – оказали высокое доверие) самостоятельно заступать в наряды. Вот и пришло наше время для больших дел! Для меня этот момент получился как-то очень буднично и совсем не торжественно. Как-то однажды между делом, когда наш батальон стоял в наряде, а я собирался идти в парк с механиками, чтобы заняться мелким ремонтом машин. На одной БМП полетел «капризный» БЦН (топливный насос), а на другой ночью что-то случилось с тормозами – нужно было срочно разобраться, в чём же там дело… Турчин, глядя на меня, буднично и по-товарищески ласково произнёс:
– Артур! Сегодня Толя начальник караула – ты бы сходил после обеда к нему в гости, он там всё покажет и объяснит тебе, что к чему. Ты давай – начинай вникать! Хотя я уверен, что ты справишься, но всё-таки будет лучше, если ты заранее сходишь, всё сам посмотришь. Осмотрись там, поспрашивай, что к чему и вообще… прикинь все мелкие детали. Возможно, на  следующей неделе уже сам пойдёшь начальником караула!

Как я обрадовался в душе! Но, оставаясь внешне спокойным, не стал показывать своих эмоций. Вот здорово! Давно уже пора и мне становиться равноправным и «опытным» офицером – для этого нужно наравне с другими начинать нести службу в нарядах. А вот справлюсь ли? Конечно же, я в курсе того, что написано в Уставе, да и в училище в своё время, отбарабанил столько караулов – дай бог каждому, но схожу обязательно. И не просто схожу, а всё обстоятельно расспрошу у Анатолия для себя, не изображая из себя всезнайку. А всё-таки ротный молодец – сам ничего мне не объяснял, давая возможность сначала самому разобраться в ситуации, но подсказал заранее, как это лучше сделать.

Караульное помещение располагалось от нас на противоположной стороне полка, ближе к КПП в небольшом одноэтажном здании, огороженном ажурным кирпичным забором. Поэтому сразу после обеда я полный решимости разузнать всё там как можно лучше, направился к Толе на экскурсию «для обмена опытом». И хотя солдат-часовой с нашей роты издалека узнал меня, но у входа он, выполняя требования устава, чётко за несколько метров от калитки остановил меня, уточняя цель прибытия. В этот момент Анатолий увидев меня через окно, и приветливо махнув рукой, однозначно дал понять часовому: «Это свои люди! Пропустить!» Он радостно встретил меня и, узнав мою цель прибытия (на разведку) быстро детально «ввёл меня в курс дела», проведя обзорную экскурсию внутри караульного помещения и гауптвахты.
 
Для меня всё было знакомо и привычно, ничего необычного я здесь для себя не заметил, но это только до того момента, пока не открыл постовую ведомость и не обратил внимания на инструкцию начальнику караула. Когда же я внимательно изучил их, сразу ощутил внутри себя какой-то неприятный ужасный холодок. Ого! Здесь было чему поразиться! Таким караулом я ещё не руководил! Девять постов, почти все трёхсменные, три разводящих, выводной и помощник – людей в карауле больше тридцати человек! А посты? Самый худший и неприятный вариант из всех возможных: знамя, вещевые и артсклады, парк боевых машин, гауптвахта, склады других частей – большинство из которых огороженные только двойным проволочным ограждением. В голове сразу появились тревожные мысли:
– Вот это да! Сколько всего нового и неожиданного! Смогу ли я справиться со всем этим самостоятельно? Наверняка, мне тяжеловато пришлось бы здесь в первый раз, если бы сегодня не пришёл «на разведку». Очень хорошо, что ротный посоветовал мне зайти сюда. Нужно сейчас как можно больше узнать, а лучше всего посмотреть, как это всё делает Толя. Пока ничего страшного – посижу, понаблюдаю, поучусь и сразу уточню для себя, что будет непонятно.
 
После того как очередная смена была отправлена на посты, чтобы размяться он предложил мне «за компанию» сходить вместе с ним проверить смену часовых на самом ближнем складе. По пути он бодрым голосом убеждал меня, что быть начальником караула не трудно: сержанты и солдаты своё дело знают, но ответственно – в непонятных ситуациях мне лучше всего  действовать по уставу. В общих чертах схема действий мне будет понятной, но на самом деле в карауле гораздо важнее разные мелкие нюансы и тут же поделился со мной «своими небольшими наработками». Как хорошо, что он предупредил меня об этом!

Тыльной стороной караульного помещения был бетонный забор, за которым находились несколько капитальных хранилищ с имуществом частей охраны города на случай войны. Что там хранилось, меня никогда особо не интересовало: все двери на нём всегда были опечатаны свинцовыми пломбами, а люди ответственные за них приезжали из города. За всю службу я лишь однажды в жизни из любопытства зашёл на территорию этих складов, проверяя службу своих часовых зная, что на там работают люди.
 
Каково было моё удивление, когда я, проходя мимо, заглянул через открытую железную дверь внутрь бетонного хранилища! По всему было понятно, что в нём хранится вооружение. Там несколько немолодых людей видимо проводя очередную ревизию, увлечённо пересчитывали пистолеты, но не привычные для моего взгляда ПМ, а настоящие наганы времён революции.
 
Заворожённый таким открывшимся для меня необычным зрелищем я не смог пройти мимо. Огромное желание подержать в руках настоящий легендарный пистолет, видимый раньше только в кино про индейцев и на картинках захватило меня, и я вошёл внутрь склада… Конечно я слыхал о том, что всё разное оружие, уже снятое с вооружения, но ещё годное к применению не уничтожается государством, а где-то заботливо хранится. Именно до этого случая я сильно сомневался в достоверности таких историй – кому оно нужно, раз оно уже старое? А вот оказывается, и нет! Старенький на вид наган, с потускневшим воронением и небольшими раковинами, двадцатых годов производства ещё вполне сможет пригодиться для вооружения разных тыловых частей...
 
Очень хорошо, что Турчин вовремя подсказал мне зайти в караульное помещение к Толе «на огонёк», в смысле – на экскурсию. Когда же пришла моя очередь первый раз заступать в караул, я был к этому морально готов. Правда, перед этим ночью спал очень плохо – с вечера никак не мог уснуть, всё ворочался как первоклассник, которому завтра предстоит первый раз идти в школу. Люда, свернувшись калачиком и прижавшись ко мне давно уснула, а я, стараясь её не тревожить ещё долго лежал без сна, разглядывая в окне освещённые луной ветки деревьев. Огромное желание хорошо справиться с нарядом и разные военные мысли, бродившие в голове, не давали заснуть:
– В чём же тут дело? Вроде устал за день, а вот не спиться. Сам не могу понять этого монолога. Знаю, что караул – это выполнение боевой задачи в мирное время и в случае чего нужно будет смело применить своё оружие или всего караула для выполнения этой задачи… Признаться самому себе, что я боюсь караула – не могу. Не боюсь. Сколько я их отходил в училище – часовым и начальником? В карауле всегда нужно помнить степень ответственности и серьёзно относиться к делу – хорошо помню, как нам на инструктажах приводили примеры беспечности караулов, когда их спящих всех вырезали ножами. Или того хуже, захватывали в плен, как это было на метеостанции в глубоком тылу на войне с немцами в 1944 году в Карском море – когда все надеялись, что война идёт где-то далеко, а немцы приплыли на подводной лодке и взяли всех «тёпленькими»!

 Очень надеюсь, мне хватит ума разобраться, что к чему. Хорошо усвоил с училища услышанную от кого-то офицера-преподавателя военную мудрость: «Не знаешь, как поступить в сложной ситуации или не знаешь человека – поступай по уставу, не ошибёшься!» Это потом, когда наладятся и выстроятся отношения, сам будешь понимать и решать, как поступить с каждым, как говориться «по уставу или по-человечески…» Тут, скорее всего дело совсем в другом – больше волнения и сомнений: справлюсь ли я с первого раза сразу «на отлично»?
Меня неотступно преследовал какой-то спортивный азарт – сделать лучше всех! А вот этого очень хочется. Хочется сразу как прыгуну в высоту «очень высоко задрать планочку», сделать всё так здорово, чтобы все ахнули – солдаты и командование. Ну ладно, ладно – согласен, если не ахнули, то хотя бы молча подумали, что у меня всё получилось нормально. Так я незаметно и задремал, твёрдо решив для себя «требовать Устав» и непрерывно повторяя все пункты обязанностей начальника караула. Весь этот караульный бред в моей голове прервался только с громким и неприятным звонком будильника.

Может быть, во всём была виновна погода? За ночь она внезапно испортилась, хотя с вечера ещё ничего не говорило об этом. Утро получилось пасмурным, дождливым, нудным и скучным, поэтому моё настроение никак не настраивалось на радостную волну. Начинать день и вылезать из-под тёплого одеяла никак не хотелось. В таком сумрачном состоянии я находился в первой половине дня. Только после обеда, когда мне удалось немного поспать, к моменту начала инструктажа перед заступлением в наряд, у меня улучшилось настроение.
 
Инструктаж всего караула проводил начальник штаба Цибенко: он громко командовал, а солдаты (это действительно сразу было видно) привычно переходили с одного учебного места на другое. Наблюдая за всем этим, несмотря на пасмурный и хмурый день у меня крепла уверенность в том, что я справлюсь, хотя в голове с трудом припоминал – когда же я был в наряде последний раз в училище? Как ни крути получалось, что зимой перед отпуском…
Когда начальник штаба вручил мне мой пистолет и отдал приказ караулу, все волнения улеглись. Пока шёл развод, а потом смена с разными текущими делами времени расслабляться просто не было. Все знакомые действия были обычными и прогнозируемыми: сначала отправить первую смену на посты, потом самому вместе со старым начкаром сменить в штабе первый пост. Когда же часовой у знамени начал скороговоркой при смене докладывать табель поста: «Пост №1. Трёхсменный, круглосуточный. Под охраной и обороной состоит Боевое знамя воинской части 73809 с орденом Боевого Красного знамени и орденской лентой….» вспомнилось время, когда я сам сколько раз заступая в училище на первый пост, с нетерпением ждал этой минуты.

Приём арестованных солдат на полковой гауптвахте прошёл ярко и надолго остался у меня в памяти. Вспомнилась наша гарнизонная гауптвахта города Алма-Аты. Все арестованные солдаты, дожидались нас в дворике гауптвахты – они стояли с тусклыми лицами в одну шеренгу вдоль стены, держа на одной руке шинель, а в другой все свои вещи. Приём-передача «живого товара» производилась строго по списку: услышав свою фамилию солдат, громко кричал: «Я!» – и мгновенно стартовал с места к противоположной стене, где они, поворачиваясь кругом, так же выстраивались в одну шеренгу.

 После беглого осмотра их внешнего вида и личных вещей прозвучал обязательный формальный вопрос: «Жалобы на старый караул и заявления есть?» Ну, какие спрашивается, у арестованных могут быть жалобы? Каждый солдат своей головой хорошо понимал «военную мудрость» – как бы после этого ещё хуже не стало… Конечно, жалоб и претензий к старому караулу ни у кого не возникло – все арестованные дружно замотали головами, выражая единую радость и солидарность: были довольны, и всё всех устраивало.
 
Ближе к ночи серые тучи, стоящие на небе весь день потемнели, и опять начался нудный дождь. Он шёл с короткими перерывами, поэтому очередные смены начали заступать в плащ-палатках. За два часа они промокали насквозь, и мой сержант-помощник разрешил их просушивать на батареях в сушилке. Глядя на такую погоду, я всё оттягивал свою ночную проверку постов, но мелкий дождь шёл не переставая. Тяни, не тяни – а идти надо! Мне же хотелось в свой первый караул ночью пройти по всем постам, чтобы солдаты сразу заметили, что я на службу настроен серьёзно. Но, трезво оценивая реальную ситуацию, из-за мокрой погоды сегодня на первый раз  решил ограничиться только автопарком и ещё по пути зайти проверить часового несущего службу на вещевых и продовольственных складах.
 
Поставив задачу своему помощнику на время своего отсутствия, я в сопровождении караульного направился туда по нижней дороге, накинув на себя свою новенькую (ещё ни разу не надёванную) накидку и освещая дорогу фонариком. Мы одни шли в тишине, нарушаемой в такт наших шагов ритмичным бряканьем у солдата штык-ножа в креплении на автомате. В ночной темноте луч света высвечивал мятые листья сбитые дождём с высоких тополей, растущих вдоль дороги, которые плавали в лужах на асфальте, напоминая мне какие-то фантастические пейзажи. Всё время, пока шла проверка, холодные струи дождя настойчиво и одинаково упорно били по деревьям, боксам, накидке, лицу и стёклам автомобилей доставляя массу мелких хлопот и неприятностей.
 
В результате такого выхода у меня не осталось никаких впечатлений – все солдаты службу несли нормально, действовали правильно, громко подавая команды, видя меня ещё издали. В этом плане всё было хорошо.  Но вот мои новые хромовые сапоги (любовно подбитые и с обточенными «рюмочкой» каблуками вызывавшие у меня внутреннюю гордость) всё равно напитались влагой, хотя я и старался обходить глубокие лужи, понижая настроение.
 
Пришлось мне дальше так и нести службу с сырыми ногами – не будешь же сидеть в тапочках? Какой же ты после этого будешь «солидный» начальник караула? Таким образом, кроме сырых ног, моя первая ночь в карауле прошла спокойно, за ним незаметно пролетел и день до вечера. Когда вечером при смене начальник нового караула поставил свою роспись в моей постовой ведомости «Караул принял» я был горд и доволен собой – всё мои волнения и переживания позади, первый караул действительно получился хорошим и без замечаний.
 
Это только потом у меня с годами службы все караулы превратились в рутинную работу и слились в один – запоминались только разными эпизодами и историями в карауле: весёлыми и не очень…  но о них расскажу позже. А в тот раз меня немного разочаровала смена – хотелось быстрее смениться и поэтому разные мелочи, затягивающие этот процесс, раздражали. Если со сменой постов и передачей арестованных у начальника караула, как правило, не было проблем, то передача караульного помещения помощником зависела от отношений сержантов. Припоминая друг другу все предыдущие обидные случаи, иногда она перерастала в тупую и изматывающую битву: грязные стены, ножки стульев со следами от сапог, оторванные пуговицы на тулупах…

В полку не было установлено никаких временных рамок по сдаче караула. (Как при этом не вспомнить добрым словом Панфиловского командира полка подполковника Дербина, который в этом деле навёл жёсткий и понятный армейский порядок: смена всех нарядов в полку должна быть произведена до 21.00!) Если у начальников караулов было между собой «взаимопонимание» то процесс укладывался в нормальные временные рамки, а вот если нет… поэтому частенько бывали случаи, когда караул возвращался в казарму уже после отбоя. Другими словами начальникам караулов «разрешалось дурковать по максимуму», и я несколько раз за всю службу попадал в такие переплёты. Стремясь побыстрее смениться вся эта тупая тягомотина меня раздражала, «била по нервам», требовала дополнительных усилий в переговорах и каждый раз после такой смены я приходил домой полностью разбитым и вымотанным.
 
Но потом я быстро взял на вооружение другой стиль, «незаметно подсмотренный» для себя у более опытных офицеров. Для себя я дал такое название поведению при смене караула «Решение трудного вопроса от обратного…». Существует один такой секретный способ выполнения любой задачи – доведение её до абсурда! Вроде Хрущёва с кукурузой, когда её бездумно пытались сеять даже за полярным кругом или Горбачёва с антиалкогольной эпопеей, когда под эту марку вырубали дорогущие и вековые виноградники.

Его суть сводилась к простому – если по всему становилось очевидным, что дело начинает затягиваться и принимать «долгоиграющий оборот», то самым лучшим вариантом было, набравшись терпения полностью абстрагироваться от происходящего и «плыть по течению» не тратя лишних сил. Эта схема была самая верная – не раз она меня выручала в трудных ситуациях, сберегая нервы.

После постановки задач помощнику на устранение всех выявленных недостатков с помощью сержантов и «дембелей» объявляешь ему, что ты будешь ждать от него доклада о смене в комнате начальника караула. По принципу – товарищи солдаты, теперь всё зависит только от вас, мне-то самому всё равно: когда вы всё устраните, во столько и сменимся. Тем самым, подразумевая вполне ясную мысль – поэтому вы давайте сами шевелитесь, а мне ваши проблемы по большому барабану. После этого только оставалось действовать по ситуации на выбор: можно было, дожидаясь смены открыть какую-нибудь книгу и полностью погрузиться в её чтение, или нагло накрывшись своей шинелью завалиться спать на кушетку для отдыха, считая свою работу уже выполненной.
 
Дальше здесь начиналась игра нервов – кто кого? При затяжке приёма караула в этом случае время играет за нас. Новый и «принципиальный» начальник караула, через какое-то время, видя мой полный «пофигизм» сам становится недоволен такой ситуацией: вместо тихой и спокойной службы ему приходится разбираться в возникающих спорах, по караулке ходят не его солдаты, которые то и дело отвлекают его на всякую ерунду и т.д. В конце концов такая ситуация ему самому надоедает и видя, как я абсолютно спокойно отношусь к происходящему и всем своим видом показываю – мне наплевать, могу ждать сколько угодно, он сам начинает подгонять смену.
 
Тем более, в ожидании смены караула, старый дежурный по полку (который из-за этой затяжки времени тоже не может смениться) регулярно, настойчиво и упорно звонит ему в караул, уточняя, в чём же тут дело? Какие возникли проблемы? Сколько ещё ждать? Почему старый караул до сих пор не сменяется? Меня же к телефону в этом случае уже не приглашают, однажды получив вполне конкретный ответ: «Причина задержки смены в том, что новый начальник караула решил дурковать!» (Конечно, здесь реально по смыслу подбираются совсем другие слова – связанные… с моими мозгами, и тем самым, чем мне кажется, занимается с ними новый начальник караула).

Когда начиналась такая затяжная смена, наш начальник штаба, который тоже должен дожидаться караул в казарме батальоне уже доверяя мне, чтобы принять у меня пистолет, не оставался, а шёл домой. Да, это было неправильно и не по уставу, но реальная жизнь не всегда получается такая, как это написано в умных книгах! Мне же в такой ситуации после долгой и затяжной смены приходилось брать пистолет с собой домой и сдавать его только утром. Каких-то особых проблем это не создавало, так как дома Люда никогда заряженный пистолет лишний раз не трогала, а я сразу по приходу определял его в самое надёжное место – сверху на шкафу или на вешалке.
 
Были и другие наряды в полку, но они оказались не такими уж сложными. Помощником дежурного по полку ходить быть хорошо – никаких тебе трудностей, кроме того, что приходилось целый день провести в штабе полка, быстро действуя по всяким дурацким указаниям всех, начиная от командира полка, начальника штаба и дежурного по полку. Очень хорошо, что мне ещё в военном училище на старших курсах «оказали высокое доверие» заступать в такие наряды. Вот «бесценный» опыт и пригодился – провёл развод, проверил внешний вид и подготовку суточного наряда, а дальше целые сутки действуй по указаниям дежурного.
 
В общем, такой наряд всегда мне напоминал своей похожестью работу в справочном бюро ЖД вокзала, но ещё сложнее. Здесь в любой момент тебя могли озадачить каким-нибудь глупым и нестандартным вопросом. И почему-то всегда так получалось, что очень срочно кого-то нужно было найти или вызвать… что-то узнать и сделать это быстро, ещё быстрее и всего за несколько минут. Как в армии говориться в таких случаях: «Потому что это уже нужно было сделать ещё вчера…» Такие неожиданные вводные и задачи начальства вроде (а где сейчас кто-то? а почему вы не знаете?) меня немного утомляли своей общей бестолковостью и тратой времени на такую подобную ерунду. Самым смешным в этой суете всегда был финал – частенько так бывало, что когда ты всё узнаешь и подробно выяснишь, эта информация уже потом оказывалась никому не нужной. Или поздно, или надобность в ней уже отпала или про неё благополучно забыли, под напором «новых впечатлений».

Одним из важных элементов в таком наряде была – утренняя встреча командира полка. Такое странное расположение городка не позволяло чётко определить границы части, ведь по факту так получалось, что уже выходя из своего подъезда, формально ты уже находишься на территории части – здесь была установлена своя условность. Считалось, что утром командир полка заходит в полк только после того как пересечёт по направлению к штабу на центральной дороге условную линию из бетонного забора ограждения складов. Именно здесь его должен поджидать и встречать дежурный по полку! Почему так было заведено в полку – я не знаю, но несколько раз за службу и мне приходилось, подменяя дежурного по полку выполнять эту непростую для лейтенанта задачу.
 
Сам не знаю, как и на какую оценку я справлялся – но ни разу меня за это не подвергали суровой критике. Конечно, и я в такой ситуации старался не теряться – приходилось напрягаться, когда во всю силу своих лёгких утром подаёшь команду: «Полк! Смирно!» и дальше печатаешь на доклад по асфальту строевым шагом… В таком наряде радовало только одно – отвечаешь сам за себя и со сменой нет проблем, но тупой бестолковостью выматываешься морально. Поэтому мне больше нравилось ходить в караул – хоть и трудней, но служба конкретней, как говориться сам себе начальник. Организовал правильно службу часовых и главное самому всё делать вовремя – вот к тебе и не будет никаких лишних вопросов!

Конечно, лучшим и спокойным из всех суточных нарядов считался наряд по парку. Он всегда получался не сложным – главное находись целый день на КТП в парке, правильно веди документацию и вовремя отмечай путёвки. Офицеры, с которыми там приходится иметь дело, и весь день тебя окружают – «технари». Все они люди более понятливые и конкретные, им особого дела нет до твоей строевой выучки, а чего ты сам не понимаешь, спокойно объяснят или подскажут, как сделать правильно. Они могут найти время для шуток и весёлых историй сидя с тобой на КТП или побалагурить в курилке возле парка, поэтому и особых проблем нет. Командира полка или начальника штаба в парке редко увидишь, если только наряд не выпадает на субботний, парковый день, когда приходилось открывать главные ворота на дороге, идущей через  офицерский городок.

За годы службы в Кой-Таше таких разных нарядов в полку я отходил немало, конечно получал при этом разные замечания и имел недостатки – как без этого? Но хорошо помню, что быстро набираясь опыта каких-то серьёзных проблем, вызывающих большой поток критики или срочной замены, у меня не было – как-то справлялся с нелёгкой службой.

Кроме этих основных полковых нарядов бывали и гарнизонные (патруль и другие – о них позже расскажу подробнее) и разные ответственные «экзотические» назначения. Несколько раз меня назначали дежурным по бане – для соблюдения графика помывки личного состава и поддержания общей дисциплины. В воинских уставах такой наряд для офицеров не предусмотрен и нет описания обязанностей, конечно для него и оружие было не предусмотрено. Главными словами инструктажа у зампотыла были: «Находись там и смотри, чтобы всё было в порядке! Надеюсь, ты справишься!» Такой наряд в летнее время всегда получался не трудным и несложным: по хорошей погоде сиди себе спокойно с повязочкой на скамеечке возле входа и отдыхай «наблюдая жизнь» в своё удовольствие… А когда баня заканчивалась иди себе спокойно спать домой.
 
После тяжёлых комиссий и проверок, выявлявших кучу недостатков, командование полка видимо от отчаяния и для «наведения должного порядка» несколько раз «усиливали» офицерами наряд по солдатской столовой. Опять же уставами такой наряд не был предусмотрен. Но из такого «недоразумения» находили гениальный выход – официально дежурным по столовой назначали старшину роты, а офицера на сутки закрепляли за ним «для оказания практической помощи и  контроля». Пришлось и мне за всю службу несколько раз побывать и в таком.
Наша полковая столовая была огромной, все помещались в ней принимая пищу в одну смену, а сколько солдат было в развёрнутом мотострелковом полку – точно не помню, но больше двух тысяч это точно! И каждый раз возникали горы немытой посуды и отходов. Про качество пищи я писать не буду, она была примерно такой же, как и во всех мотострелковых полках с большим количеством личного состава. Но когда на заднем дворе столовой я впервые увидел и оценил объём бочки-прицепа, предназначенной для полкового свинарника, то сразу догадался, что у свиней с нашего подсобного хозяйства праздничные банкеты наверняка происходят каждый день!
 
Поэтому наряду по столовой работы всегда хватало, приходилось крутиться весь день, стараясь быстро решать разные возникающие проблемы. Офицеры таким несерьёзным и незаконным нарядом были недовольны, но терпели, скрипя зубами. Пока однажды на совещании начальник штаба не зачитал приказ хитромудрого зампотыла: с каждого офицера, который за прошлый месяц «контролировал столовую» удерживалась стоимость недостающей посуды. В тот знаменитый список попал и я, со своим десятком алюминиевых ложек и несколькими тарелками… Вот это и послужило тем пределом, после которого сразу же молчать не стали командиры взводов постарше, они первыми начали громко возмущаться, а затем к ним добавились и мы.
 
Здесь речь шла не сумме (она редко у кого превышала десять рублей), больше об обиде и справедливости! Один смелый офицер сразу заявил, что он ложки не воровал и никто этого не доказал, а из-за такого приказа командование полка больше проиграет, чем выиграет! Потому что раз дело поворачивается и обстоит вот так и его считают вором, то с сегодняшнего дня он лично заявляет всем, больше ходить в такой наряд отказывается, а ещё – вдобавок ко всему будет считать себя обязанным нанести полку максимальный ущерб во всём подряд, так сказать, на перспективу. При этом он думает, что и другие командиры взводов его инициативу в этом деле поддержат!
 
Видимо его слова, и такая далёкая, безрадостная перспектива дел в полку быстренько «отрезвила» командование, на что сразу были сделаны правильные выводы. После этого «громкого случая» всё и закончилось, офицеров контролировать столовую назначать перестали, а вот удержали с меня в тот раз деньги или нет, уже не помню. Но внутри меня ещё долго не покидало неприятное чувство несправедливости.


        КОЙ-ТАШ. 1981г. ОСЕНЬ. ПЕРВЫЙ ПАРАД ВО ФРУНЗЕ.

В таком быстром и напряженном ритме, познавая офицерскую жизнь, пролетели первые дни в полку. Время и дни недели в таком ритме сжимались в закрученную пружину, и только иногда вечером в очередную субботу или в воскресенье (если не стоишь в наряде) неожиданно, с удивлением для себя вдруг обнаруживаешь, что уже пролетела неделя и пришли выходные дни. Именно в этот момент начинаешь понимать и внутренне ощущать, как ты устал от всего – от многочисленных задач на работе, недосыпа от нарядов,  ночных работ и занятий. В рабочие дни мечтать об этом было совершенно невозможно, а уж надеяться на выходной день среди недели – вообще что-то из области фантастики!
 
Только в выходные дни ты можешь позволить себе спокойно поспать подольше, если только тебя вдруг не разбудит стук в дверь очередного посыльного со словами: «Лейтенанта Азарова срочно вызывают в роту…» Казалось, что среди такой напряжённой жизни уже нет никакого времени и места для других дел. Но это оказалось не так – в первые дни октября, на очередном полковом построении нас всех обрадовали: «Всё! Дальше тянуть некуда. Пора начинать подготовку к параду! Это тоже важное политическое и государственное дело, которое никто нам не отменял. Поэтому, не откладывая это в долгий ящик, прямо с сегодняшнего дня и начнём!»

Вот это для меня была новость! Мне почему-то казалось, что всё! С окончанием счастливого училищного времени – времени занятий, увольнений, нарядов и самоволок, тренировки к параду и сам парад канули в вечность, ушли в прошлое. И меня это больше никак не касается! Оказалось, что нет – касается! Ещё как касается. Руководством Киргизии нашему мотострелковому полку оказано огромное и почётное доверие – мы являемся основными на этом празднике. Поэтому на парад от нас нужны одна офицерская и несколько солдатских коробок. Кроме этого ещё много разной техники полка с людьми привлекается и в мехколонну.
 
Как там распределяли людей, я уже не вспомню, но в результате кропотливой работы мы вместе с Толей попали в офицерскую коробку. И опять удивительное совпадение – наши места из-за роста оказались рядом в первой шеренге (ведь мы именно поэтому и в училище оказались рядом) – ну как тут не будешь поражаться судьбе! Это было здорово! Даже здесь – в парадном строю, мы оказались вместе.

В полку наступил новый жизненный этап! Теперь каждый день с утра любые дела отодвинулись на второй план, стали побоку – тренировка к параду важнее всего. Командование полка строго следило за этим порядком: командир полка, его заместители и даже нередко сам командир дивизии лично приезжал посмотреть и оценить строевую подготовку. Пришлось и нам, хочешь – не хочешь, а пару часиков проводить на плацу! Опять вернулись курсантские воспоминания: равнение в шеренге, выше ножку, чётче поворот головы… Хотя надо честно признать, шагать в офицерской коробке было намного приятнее, чем вместе с солдатами.

Наша коробка получилась сборной, состоящей из всех офицеров полка, которые не были задействованы в других делах – здесь были собраны офицеры штаба, служб и со всех подразделений. Такое положение, когда все офицеры по суровой необходимости долгое время находятся вместе, очень сближало. Ведь жизнь-то не останавливалась: кто-то в это время на ходу успевал решать какие-то вопросы: служебные и личные, договаривался о встрече или просто спокойно обменивался новостями. Во всём сквозил дух здорового оптимизма и незримого веселья – доброй шутки или лёгкого подтрунивания.
 
Пока солдатские парадные коробки наматывали бесконечные круги по плацу под ритмичные удары барабана мы в углу плаца долго «проверялись», затем равнялись на месте (отрабатывая чёткий поворот головы) – в общем, находили любую возможность «сачковать». Правда, и нам приходилось за тренировку несколько раз проходить мимо трибуны, но потом старшие и ответственные за нашу коробку обязательно проводили долгий и детальный разбор недостатков. В эти дни тренировок как-то незаметно на задний план отодвинулась итоговая проверка, да и с нарядами с командировками стало полегче: где только можно было нас подменяли, чтобы мы «тренировались».

Ближе к самому параду начались общие тренировки в городе Фрунзе. Они проходили на лётном поле старого аэропорта, который уже не использовался из-за того, что он уже практически оказался в черте города. Каждая такая тренировка для нас получалась как праздник! Потому что весь этот день вылетал впустую и напоминал весёлый балаган – никакими другими делами заняться было невозможно. Для того чтобы успеть на тренировку, которая назначалась на послеобеденное время, в нашем полку всё начиналось «вертеться» с самого утра. Сначала утренняя тренировка на нашем плацу с последними замечаниями, потом для всех объявлялся ранний обеденный перерыв, во время которого на нижней дороге выстраивалась огромная колонна из автомобилей: первым всегда был автобус для офицеров, потом машины для парадных коробок, а иногда замыкали колонну красиво раскрашенные с гвардейскими знаками машины мехколонны.
 
Солдаты в этот день вообще – как выходили с утра с автоматами на плац, так прямо оставляя оружие на плацу, там же обедали и сразу грузились в машины.  За офицерами особенно никто не следил и каждый из нас решал сам, каким способом ему добираться на место тренировки. Одни, чтобы долго не тащиться в колоне ехали на своих машинах, взяв с собой несколько друзей, другие выезжали пораньше, успевая параллельно решать какие-то свои дела в городе. Для остальных в общей колонне всегда был полковой автобус – не знаю почему, но мне всегда нравилось ездить в нём. Маршрут движения для безопасности был проложен по окраинам города. Даже, несмотря на то, что впереди нас ехала машина ВАИ и везде был «зелёный свет» все машины ехали аккуратно и соблюдая дистанцию, такая дорога всегда занимала больше часа. Плавное, размеренное и неспешное движение колонны меня нисколько не раздражало: уютно устроившись в мягком кресле можно было немного вздремнуть или внимательно разглядывать незнакомые улицы города.

Когда я впервые попал на такую тренировку – мне сразу стало понятно, что парад в городе Фрунзе будет намного скромнее, чем в Алма-Ате. В строю было всего несколько офицерских коробок и все остальные солдатские. Конечно здесь так же кроме наших солдат привлекались и другие солдаты: лётчики, ракетчики и какие-то связисты. Но не было здесь главного козыря парадов – курсантов военных училищ! А все солдаты, даже как бы они не старались поразить всех зрителей своей строевой выправкой, в этом вопросе были страшно далеки от курсантов.
 
Здесь я впервые понял, что перед нашей коробкой будет располагаться полковое знамя и идти командир полка, с его заместителями, кроме замполита и зампотеха. Замполита полка на первом же «отборе» сразу отсеяли – он шагал прямо как артист из балета «Лошадиное озеро» или как будто переболел церебральным параличом. А может быть просто «прикинулся», чтобы откосить от такой почётной обязанности?
 
Когда мы стояли на общем построении они были рядом, и мне хорошо было видно, что они тоже переживают за каждое прохождение. При этом наш командир полка майор Шкелёв, несколько раз подбадривая, обращался к нам, точно так же как делал в училище наш командир роты: «Ну, парни – дайте ножку!» Каждый раз при этом он оглядывал всех, задерживая взгляд на офицерах первой шеренги. Сам он, конечно, всегда давал такую ножку, что даже мне было завидно – сразу становилось ясно, что он – «Кремлёвский курсант». За такую строевую подготовку ему почему-то в этот момент сразу прощались и забывались его мелкие шалости.

(Он частенько мог с трибуны загнуть тако-о-е в микрофон, что многие женщины в городке, во время полковых построений по пути на работу предпочитали обходить плац по нижней дороге!) А те, которые случайно попадали первый раз в такую ситуацию, сразу затыкали уши и резко переходили на бег. Правда, нужно честно признаться, он всегда делал это так талантливо, сочно и витиевато, вставляя такие красивые и яркие обороты по ходу жизни «для связки мыслей с реальной действительностью» – не грубо и не обидно, что такие выражения каждый раз у нас вызывали только весёлый смех. Очень часто после его выступлений многие понравившиеся нам фразы в дальнейшем «разбирались на цитаты». Но именно за такие вольности, наверное, мы и обожали его…

Хотя нам приходилось делать всего по два прохода мимо трибуны, такая тренировка всегда шла долго и муторно. Каждый раз после очередного круга начальников коробок и командиров всех рангов долго «дрючили и песочили» перед трибуной, а нам в это время приходилось стоять и ждать. Поэтому всё и затягивалось надолго, но обычно это мероприятие сразу заканчивалось с наступлением вечерних сумерек. Когда яркое солнце уходило за неровные зубцы высоких гор, откуда-то сразу совершенно незаметно для глаз городскую долину начинала окутывать серая дымка. Темнеть начинало как-то очень непривычно быстро.
 
Хорошо, что город Фрунзе находился в тёплой долине между гор – поэтому здесь не бывало сильных ветров и такая хорошая погода продлевала приятную, золотую осень почти на месяц по сравнению с Алма-Атой. Наконец-то нам объявляли, что на сегодня всё – теперь все свободны, а колона выезжает обратно. На обратном пути, в автобусе собравшись вместе пока он стоял все весело шутили, смеялись и радовались жизни. Вообще это были самые счастливые минуты в этот день, но когда автобус трогался, в ночной мгле – все обычно сразу засыпали, несмотря на то, что в голове ещё продолжали греметь медью оркестровые марши. Обратная дорога в полк тоже занимала долгое время, и пока мы неспешно добирались, уже наступало время отбоя – для всех, кто не был связан с солдатами, на этом всё заканчивалось.

Потом ещё были генеральные репетиции в городе на площади – всё это уже начало так утомлять, что у меня наступило очень знакомое по училищу чувство: «Скорей! Скорей! Ну, когда уже наступит этот праздник, чтобы покончить со всем этим?» Видно было, что не только у меня одного возникали такие мысли – все с нетерпением ждали этого события.
 
Время тренировок по тёплой и приятной погоде пролетело незаметно, но перед самым парадом внезапно потянуло осенней сыростью и нас обрадовали тем, что седьмого ноября в день парада несмотря, что начало назначено на десять ноль-ноль колонна из полка начнёт движение в шесть утра... Потому что так надо! Чтобы не опоздать! А то вдруг может случиться что-нибудь непредвиденное… Поэтому соответственно подъём, завтрак для солдат будет ещё раньше, а общее построение всех участников парада на полковом плацу в полшестого! Мне оставалось только горестно вздохнуть про себя:
– Эх! Вот это подарочек и «счастливое совпадение»! Во всём виноват проклятый армейский «ефрейторский зазор» – от него никуда не денешься! Ведь как раз накануне праздника, шестого ноября у Люды день рождения – сколько мы радостных планов строили на этот день, в готовности отметить это дело!
 
Здесь был свой маленький секрет. Несколько дней назад, когда Люда неспешно гладила для парада мою парадную форму, а я был полностью увлечён новой поставленной мне задачей – срочно доукомплектовывал свой тревожный чемодан на случай тревоги, она сообщила мне секретную новость! Ей так кажется, что судя по всему и она это хорошо чувствует, я совсем скоро стану отцом!
Эти слова сразу ошарашили меня, произнесённые будничным голосом, но с каким-то таинственным и загадочно-мягким блеском в её карих глазах – так, как бы между делом, одновременно с аккуратными и внимательными движениями утюгом по моей парадной форме! Она восторженно продолжала мне дальше рассказывать о чем-то, и её лицо сияло от счастья. Но я уже не слышал никаких слов – мгновенно забросив подальше напечатанный список вещей, которые полагалось иметь в чемодане, мне понадобилось пару минут продышаться, чтобы отойти от такой сногсшибательной новости.
 
Конечно, мне мгновенно стало наплевать на список и чемодан. Какие тревожные вещи могут быть главнее такого наиважнейшего вопроса! Вот это сюрприз, вот так новость! Как? Уже? Откуда ты знаешь? Почему-то я, весь погружённый в свои новые военные дела об этой стороне нашей жизни как-то совсем не задумывался. Мне-то казалось, что я сам ещё зелёный пацан – а вот всё же иди ты… совсем скоро могу стать отцом.
 
Этого не может быть! Не рановато? С другой стороны – нам уже много лет (двадцать один – на тот момент казалось, безумно много) мы закончили обучение, я офицер с хорошей перспективой (очень на это надеюсь) и спрашивается, чего тянуть? Впереди целая жизнь и пока у нас всё вроде хорошо складывается – к весне получим свою отдельную квартиру в новом доме и заживём счастливо…

С трудом привыкая к этой необычной мысли я в первые дни всё маялся, и не находя себе места, непрерывно спрашивал её, всё уточняя – когда? Вначале она терпеливо пыталась мне всё объяснить – всё произойдёт примерно в апреле-мае, точная дата неизвестна… и вообще ещё очень много времени и всё может быть, – пока видимо ей самой не надоело, и она отрезала: «Всё! Достал ты меня своими вопросами. Ты что же думаешь, если ты будешь непрерывно уточнять – я тебе его уже завтра рожу? Свою работу ты уже сделал. Теперь наберись терпения и жди!»

Да, пожалуй, она права – мы пока потерпим, никому не будем говорить о нашем секрете, а там разберёмся… что к чему! Теперь мне за это время нужно начинать побольше крутить головой по сторонам, чтобы «понабраться опыта» в этом непростом деле – быть отцом.  Мне захотелось стать хорошим отцом, чтобы наши дети всегда были рядом, смотреть, как они растут, учатся... Вот только для кого? Мальчика или девочки – другого вроде бы нам не дано? Тут нужно подумать… Сплошные загадки! Эх! Вот было бы здорово, если первым у нас родился сын! С мальчиками как-то привычнее… А если девочка? Конечно, тоже неплохо… пусть будет девочка. Хотя, кто знает, как там их нужно воспитывать? Ладно, если так случиться, надеюсь, Люда сама разберётся с этим трудным и неизвестным  для меня вопросом…


День рождения Люды и сам парад прошёл нормально. Ночной холод, который встретил нас на утреннем построении, за время движения колонны в город постепенно сменился на терпимый «бодрячок», который позволял стоять в кителях. Ветра не было, а появившееся солнце хорошо пригревало город. Праздничное и весёлое настроение, разбавляемое шутками и радостью, что наконец-то сегодня всё закончиться не оставляло всех до самого начала движения. Очень непривычно смотрелись у командира полка медали вместо потускневших орденских планок.
 
Да! Это нужно признать, мы красиво смотрелись в общем строю в парадной форме цвета «морской волны» с золотыми погонами и аксельбантами, училищными знаками и медалями на груди. При этом медали были даже у нас! Так сказать для красоты и усиления эффекта – на последней репетиции нам сделали такое замечание – почему у первой шеренги (которая сплошь состояла из молодых лейтенантов) не хватает медалей (спрашивается, а откуда они у них могли взяться?)
 
Вот поэтому и пришлось другим, более опытным офицерам, стоящим внутри коробки поделиться с нами медалями так, чтобы у всех в первой шеренге было хотя бы по одной. Для меня, конечно, в таком факте было немного неловко, но и очень здорово простимулировало на будущее – именно поэтому необходимо как можно скорее получить какую-нибудь свою медаль! Потому как до обязательной «песочной» (так между собой офицеры называли медаль «За десять лет безупречной службы») мне придётся ждать ещё целых шесть лет.

И прошли мы здорово! Впереди командир полка, затем настоящее наше гвардейское знамя с орденом (на репетициях носили всякие заменители) и за ними наша коробка. Вернувшись с парада в полк к обеду, успев немного поспать в автобусе, я шёл домой с хорошим настроением – всё, с парадами до следующего года покончено, теперь можно спокойно жить дальше.


                КОЙ-ТАШ. 1981г. ОСЕНЬ. МОСКОВСКАЯ
                ПРОВЕРКА. СТРЕЛЬБА ПТУРС.

– Офицеры… прапорщики… и сержанты! На установленные дистанции для проверки внешнего вида и опроса… Шагом марш! – в звенящей тишине осеннего плаца громким и торжественным голосом скомандовал командир полка майор Шкелёв. После выноса боевого знамени на плац с этих команд и чёткого строевого шага под дробь барабана для нас началась долгожданная московская проверка – все события, связанные с парадом как-то незаметно отвлекли от неё. Но вот настал и её час!
 
Приехала большая и серьёзная комиссия – впервые в своей жизни я видел такое обилие проверяющих в полку. Офицеров было так много, что все они с трудом помещались на нашей полковой трибуне. А трибуна у нас в полку была знатная – совсем не маленькая! Самым главным был назначен знаменитый генерал-майор Кузьмин. Тот самый, который «круто засветился» ещё весной этого года, когда на двадцать шестом съезде КПСС заверял партию и весь советский народ, что все в армии: от солдата и до маршала всегда начеку!
 
В моих воспоминаниях осталось совсем немного моментов – как это обычно бывает, всё начиналось со строевого смотра. Проверка внешнего вида и документов, прохождения с песней и торжественным маршем. Большим удивлением для меня явился опрос жалоб и заявлений у личного состава. За все годы обучения в военном училище такого мероприятия там ни разу не проводилось. Проверяющий офицер, проходя мимо каждого, после осмотра внешнего вида в конце задавал один и тот же однообразный вопрос:
– Предъявите офицерское удостоверение и жетон! Жалобы и заявления есть?

       Видимо для этого за его спиной с преданным видом ходил «шнурок» (штабной офицер) с уже открытой на нужной странице тетрадкой и готовой писать ручкой. По его глазам нам хорошо было видно, что ему очень хочется выслужиться – быстро и старательно что-нибудь  записать. Но насколько я мог видеть из всех офицеров и прапорщиков, стоящих в длинных шеренгах никто никаких жалоб не заявлял. Я тоже хорошо понимал своей головой, что моя лейтенантская жизнь и так очень трудна безо всяких заявлений, так к чему было её усложнять? Да и если трезво рассудить, что мне можно было конкретно предъявить?

       Зарплату дают вовремя, вещевым имуществом обеспечен полностью и подчинённых хватает для работы и самореализации... Тяжело служить? Догадываюсь, что такой вопрос сразу парируют встречным: «А в чём конкретно это выражается? Всем трудно, надо понимать, вы передовой полк, гвардейский и этим нужно гордиться…» Квартира? Так этот вопрос решается – совсем скоро сдадут новые дома! Вот и всё! Круг замкнулся! Поэтому и я громким и гордым голосом, посмотрев на проверяющего офицера, долго и внимательно изучающего моё удостоверение, так как будто это была увлекательная роман-газета, чётко отчеканил, как и все остальные:
       – Командир второго мотострелкового взвода четвёртой мотострелковой роты гвардии лейтенант Азаров. Жалоб и заявлений – нет!


      Форма на солдатах, клеймение, вещевые мешки и бирки – к этому времени всё было готово и на сто раз перепроверено на тренировочных ротных и батальонных строевых смотрах… Но всё это для меня было не главным, я полностью был нацелен совсем на другое – на более важное и «особое» задание.
Для меня на этой проверке была отведена своя очень конкретная «звёздная роль»! Военная жизнь так удивительно устроена, что она почти всегда находит тебя для подвига в самом неожиданном месте и именно тогда когда это тебе меньше всего необходимо! Всё началось буквально за несколько дней до парада, после того как наш ротный Шура Турчин мимоходом обрадовал меня новостью – оказывается командование батальона индивидуально мне решило на проверке доверить очень серьёзное и ответственное задание. Какое? Больше он никаких секретных подробностей не знает, так как это его не касается – а мне за всеми инструкциями нужно идти прямо к начальнику штаба Цибенко, это он назначен ответственным за то мероприятие.
 
Когда же я с хорошим настроением зашёл к начальнику штаба в кабинет, по его напряжению, глазам и голосу сразу понял, что мне оказано не просто «огромное доверие», а очень сложная миссия. Хотя в общем плане, если глядеть на всё со стороны, всё выглядело вроде бы банально просто – оказалось, моей задачей будет в определённый день по расписанию проверки выполнить в составе экипажа ответственную стрельбу из БМП ПТУРСом «Малютка» по мишени!

Услышав от него впервые о том, что мне предстоит сделать – я сразу подумал о какой-то новой весёлой шутке или байке, вроде «озеленения Луны» или «разведения садов на Марсе». Но когда осознал, что это не шутка, схватился за голову! Никогда этим не занимался! Мне даже не пришлось открывать рот, пытаясь хоть как-то объяснить начальнику штаба, что в училище такой стрельбы мы не делали и вообще-то, честно говоря, я сам ещё ни разу в жизни не видел, как БМП реально стреляет ПТУРСом.
 
Мне хорошо запомнилась образная фраза, которую нам очень часто повторяли преподаватели по огневой подготовке об относительной стоимости военных вещей: один выстрел боевым снарядом из танка – это две пары офицерских хромовых сапог, а выстрел из ПТУРС – одна машина «Жигули»! А тут речь идёт сразу о нескольких выстрелах. С другой стороны, конечно, хорошо знаю и понимаю всё теоретически, что там к чему, а вот практически – нет! Старший лейтенант Цибенко, хорошо видя мою реакцию, сразу с напором прервал меня, решительно махнув своей рукой сверху вниз:
– Да ты подожди! Не спеши! Знаю, всё знаю, лейтенант! Сам хорошо понимаю всё то, что ты хочешь мне сказать! И не только я один понимаю – командование полка это всё тоже знает. Если ты помнишь, я тоже в своё время заканчивал АВОКУ, и мы с тобой являемся выпускниками одного батальона, хоть и в четыре года разницы и хорошо знаю, что ПТУРСами никто и никогда не стреляет – ни в училище, ни в мотострелковых полках.
 
Даже я сам лично никогда не стрелял! Ну и что с того? Теперь нам придётся! Обязательно! Это одно из важнейших условий московской проверки. Эта оценка по стрельбе крайне важна и нужна полку как воздух, и без неё – никак! Про неё как-то раньше забыли и упустили, а сейчас вспомнили – теперь такая непростая задача доверена нашему лучшему батальону.
Вот я и выбрал тебя, очень надеясь, что ты не подвёдёшь! Ведь мы с тобой вдвоём однокашники – АВОКинцы, да ещё – гвардейцы! Ну, ты сам меня пойми – если не мы, то кто же кроме нас сможет справиться с такой задачей? Это нужно всем в полку! Если не сможем, промажем – завалим проверку, значит, полк получит двойку – и труд многих офицеров за весь год насмарку, а нам с тобой вечный позор! Из-за такой ерунды.
 
Ты своей головой понимаешь степень ответственности? Понимаешь, что от тебя и меня будет зависеть вся итоговая оценка полка! Ну, как? Согласен? Справишься? В общем – он пёр на меня как бронепоезд, от которого уже невозможно увернуться! Видимо мне в этот момент нужно было полагать, что он по жизни является большим оптимистом, раз за столь короткое время нашей совместной службы сразу разглядел во мне серьёзного и ответственного офицера!
Я на мгновение задумался. Конечно, с одной стороны – на фига мне лишние проблемы с головной болью? Здраво рассуждая мне лучше бы было отказаться… Зачем так рисковать? Можно взять и начать сразу канючить, что боюсь… или у меня может не получиться… я ещё молодой… может быть кто-нибудь другой, более опытный офицер и достойный… Но с другой стороны, это не в моём характере – ныть и стонать. Раз более опытные люди уже подумали и решили – значит, так тому и быть. Рискну, с чем чёрт не шутит, в конце концов, нужно смотреть на жизнь по философски – кому суждено помереть, тому уже не поможет никакая реанимация! Да и чего там – ладно, сделаем вам шоколадную конфетку из стрельбы ПТУРСом! Вот вы сами скажите, ну что мне оставалось делать в такой ситуации?

 Раз так выходит по жизни, что кроме меня некому, а командование полка и батальона выбрало  меня – значит, постараюсь выполнить! Рискну, а куда деваться? Будем надеяться на лучшее, хотя сейчас даже страшно себе представить тот позор, в случае провала… До увольнения из армии очень надеюсь дело не дойдёт, наверняка оправдают как молодого офицера, но вот что перед всеми опозорят – это точно, да ещё и по партийной линии небось вдогон добавят как неудачнику. С резко упавшим настроением я только кивнул своей головой, в знак согласия. Не каждый день молодому лейтенанту «оказывают такое высокое доверие» в непростом деле… Все эти мысли вихрем пролетели у меня в голове, а вслух я произнёс:
– Что конкретно от меня требуется и когда это всё нужно сделать?

После этих моих слов начальник штаба Саша Цибенко, увидев, что я от такого доверия Родины не очень-то обрадовался, но всё-таки он в моём лице получил хотя бы единомышленника, сразу повеселел. Он тут же быстро сбавил высокие обороты речи и с хорошо видимым радостным настроением, перейдя на нормальный язык начал посвящать меня во все мелкие детали предстоящей «операции». С одной стороны мне для этого не понадобилось знание интегралов и способность к построению разных эпюр.
 
Но с другой стороны здесь всё оказалось не так просто – было целое море условий. Оказалось, стрелять должен будет подготовленный штатный солдат-оператор из нашей роты (его фамилию будут тщательно проверять, поэтому никакие варианты с подставами не возможны), всё это будет происходить на нашем стрельбище – там уже знают и подготовят мишень по Курсу стрельб. Контроль за этим он берёт на себя – лично сам туда съездит и всё проверит.
 Пускать придётся два ПТУРС, но это не очень сложно – с места по стоящей и хорошо видимой мишени. За ПТУРСы можно будет не беспокоиться, за них будет отвечать помощник начальника службы РАВ. А вот все остальные детали: организация, исправная машина, питание, путёвка, подготовленные солдаты (оператор и механик), ну и конечно сама успешная стрельба  – за мной! С любой возникающей у меня на этом пути проблемой я должен немедленно бежать к нему, и он всё быстро решит с командованием полка.
 
Внимательно выслушав его, я призадумался. Это хорошо, что я буду решать эту проблему не один, со всем можно справиться, но вот главное – хороший (лучше всего отличный) оператор в роте – проблема! Вообще, за столь короткое время службы в роте, откуда я знаю, найдётся ли такой уникальный солдат способный попасть в мишень настоящим ПТУРСом? (Вся сложность стрельбы из него была в том, что он тогда был самым примитивным – наводился на цель ещё по трём точкам, что требовало определённого навыка.) Даже мы, когда были курсантами в училище на старших курсах на тренажёре и то не всегда попадали в мишень.
 
Где же его взять за такое короткое время – речь же идёт всего о нескольких днях? И самое главное, как его проверить? Конечно, я тоже верю в счастливую звезду и талант народных самородков русской земли… Но и здесь Саша Цибенко меня успокоил – спокойно, этот вопрос уже решён. В нашем полку возле казармы, где живёт противотанковая батарея, есть работающий электронный тренажёр для пусков, и завтра же командиру батареи будет дана команда срочно заняться моей подготовкой.  В смысле – дать мне возможность отобрать лучших операторов (основного и запасного, на всякий случай), а прапорщик – начальник тренажёра за несколько дней их «натаскает» по максимуму. Ладно, хоть это меня радует!

Подводя итог нашей беседы, Цибенко с облегчением бодро хлопнул меня по погону на плече и произнёс замечательную фразу: «Ну, вот всё! Я очень рад, что теперь наше общее с тобой дело сдвинулось с мёртвой точки! Ты давай, лейтенант с этой минуты начинай привыкать к мысли об успешном выполнении задачи! Пойди, сегодня сядь, хорошо всё продумай, а вот завтра с утра приходи ко мне со своими готовыми мыслями и предложениями – мы всё обсудим!»
Вот это он хорошо сказал, правильно! Именно с того момента я на всю жизнь запомнил, что командир должен сначала хорошо подумать, прежде чем хвататься за «большое дело»! И действительно – чем больше ты «привыкаешь» к этой задаче, твои шестерёнки в голове независимо от тебя продолжают настойчиво крутиться, до самых мелких подробностей анализируя ситуацию и просчитывая различные варианты развития событий…
 
Чем бы ты ни занимался днём, но в любую свободную минуту твои мысли всё время возвращаются к стрельбе. А уж ночью, перед сном они полностью расправляют крылья, и кажется, лихорадочно крутясь, бодрствуют в голове до самого утра. К примеру, говорят, даже наш знаменитый тобольский земляк Д.Менделеев свою таблицу периодических химических элементов открыл во сне… А что? Вполне допускаю, что такое может быть! Если серьёзно думать об этом целыми днями напролёт, то и по ночам тебе не бывает покоя.

Конечно, я после разговора с Сашей Цибенко сразу проникся «большим чувством доверия и ответственности» перед полком. Но если уж честно признаваться самому себе – то больше всего мне не хотелось подводить, в смысле не оправдать высокого доверия начальника штаба! Как-то очень душевно он «нагрузил» меня столь серьёзной задачей! Очень не хотелось, чтобы он или кто-нибудь другой мог сказать: «Вот мы тебе, лейтенант, доверили такое важное дело, а ты его благополучно завалил…»

 Действительно – не каждому лейтенанту в полку на такой серьёзной проверке достанется такая «звёздная роль»! Но почему я? Почему он свой выбор остановил именно на мне? Я вроде бы за такое короткое время ничем особенным не выделился, будем реалистами – обычный молодой «зелёный» лейтенант, есть у нас в батальоне офицеры и «поопытнее» меня. Вот интересно – чем это таким я ему понравился? И самое главное – почему он так уверен, что я справлюсь? Не знаю... А мне уже пути назад нет!
 
Вот уж теперь – Не-е-ет! Раз я согласился, то теперь с поставленной задачей должен буду справиться! Я хорошо знаю примеры из истории – например знаменитый и бесстрашный норвежец Тур Хейердал до конца своей жизни так и не научился плавать, что ничуть не помешало ему несколько раз переплывать все океаны для доказательства своей теории. Нам не привыкать – командир роты в училище хорошо обучил военной науке, из дерьма конфетку делать! И нужно постараться справиться как можно лучше, по максимуму – «на пятёрочку», да так чтобы все ахнули!
 
Задача-то не простая. Тут не знаешь, с какой стороны к ней подступиться и с чего начать. Для начала мне надо бы ещё раз «освежить знания», перечитать Курс стрельб – а вдруг я там «между строк» вычитаю что-нибудь новое и очень нужное для себя? Что-то особенное, что могло бы пригодиться нам во время стрельбы? Тысячу раз прав начальник штаба со своей мыслью – если бы на проверке разрешили стрелять кому-нибудь из офицеров или прапорщиков, то в полку справились бы и без нас. Да и заранее давно бы перевели к нам какого-нибудь подготовленного солдата из противотанковой батареи. Но тут обязательно нужен солдат-срочник и обязательно из нашей роты! Его фамилию подадут в штаб полка для проверки, и заменить его уже никак не получиться.
Так кого из наших солдат-операторов выбрать? Выбирать-то в роте особо не из кого, здесь не развернёшься, выбор невелик – их по штату всего двенадцать, а вот в наличии? Честно говоря, об этом я как-то до этого момента даже не задумывался. Кто же в этом деле будет лучше – проверенные опытные «дембеля» или ещё неизвестные молодые с учебки. Не понятно, те кто хорошо стреляют с пушки – смогут ли так же уверенно попасть в мишень ПТУРСом? Обязательно посоветуюсь с Турчиным и Толей – может быть, они и подскажут что-то умное. Или лучше всего лично сам «прогоню» всех через тренажёр и выберу любого, лишь бы пускал прилично…

Ещё непростой вопрос, какую машину взять для стрельбы? Вроде бы у нас они сейчас все исправны, на ходу. Но вот здесь между этими понятиями нет абсолютно никакой связи: то что она на ходу, совсем не означает, что у неё всё в порядке со сложной системой ПТУРС. Для нас всегда гораздо важнее, чтобы стреляло орудие и пулемёт. В нашей обычной жизни на такую ерунду даже внимания не обращаешь – это когда ещё «дойдут руки» до стрельбы из неё ПТУРСом?
 
Очень хорошо, что у меня ещё с училища этот раздел с кафедры огневой подготовки здорово в голове уложился – всю теоретическую базу знаю хорошо: был на лекции, на практическом занятии и кажется, даже на зачёте что-то по этой теме отвечал подполковнику Тейкину. Отлично помню: здесь нужно, чтобы пульт оператора был в порядке, горели все контрольные лампочки, лючок ПТУРС открывался, направляющая фиксировалась, и все рабочие контакты под защитной крышкой оказались целыми и исправными. А ещё – чуть совсем не забыл, защитная шторка на прицеле должна быть в порядке.

 Конечно, мне нужно ещё раз обязательно перечитать в Инструкции по эксплуатации БМП-1 все разделы, какие касаются ПТУРС и стрельбы – так сказать «освежить воспоминания». Обязательно проверить машины. Кому бы можно было доверить такое важное дело? Нет! В таком серьёзном деле нельзя доверять никому – придётся мне самому уже завтра лично пролезть через все наши БМП и досконально проверить в каждой из них работу всех механических и электрических цепей пусковых установок… Эх! Всё-таки вот было бы хорошо и здорово – если бы мне самому доверили пустить ПТУРС! В училище у меня неплохо получалось стрелять на тренажёре. За себя-то я точно уверен, но жаль – нельзя, нужен солдат... Ничего, не подведём, как-нибудь справимся и оправдаем «высокое доверие Родины»!

Конечно, я поделился с друзьями такой своей необычной задачей, в надежде может быть кто-то из них сможет подсказать мне что-нибудь дельное? Выяснилось, что никто из них ПТУСом не стрелял, но каждый считал своим долгом мне обязательно что-то посоветовать. Да! На круг советов получалось много, хороших и практичных. Но только все они уж больно напоминали советы «бывалых таёжников», которые всю свою жизнь видели тайгу только через стекла иллюминаторов скоростных самолётов пролетающих над ней. Стало понятно, что всё придётся осваивать самому.

…Моя молодость, горячность и твёрдое намерение отлично выполнить поставленную задачу здорово помогала делу. Таким образом, слажено работая в нужном направлении за столь короткое время у нас всё было готово к началу проверки: солдат, машина и мишень. Оставалась только одна маленькая и тревожная неувязочка. Нам очень хотелось всё попробовать в деле – выстрелить реально, по-настоящему! Но на нашу убедительную просьбу, для гарантии и контроля над всей ситуацией сделать в Ала-Тоо хотя бы пару контрольных пусков  настоящими ПТУРСами – нам отказали, объяснив, что это очень дорогое удовольствие.
 
«Экономный» начальник службы РАВ всех убедил, что ему после такой тренировки списать ПТУРСы никак не возможно, но он точно знает, что у нас в округе есть одна специальная чудо-машинка для проверки всех электрических цепей ПТУРС (о которой я ничего не слышал). И он постарается до начала проверки обязательно её добыть и привезти в полк. А нам посоветовали успокоиться – и пока «тренироваться на кошках», но в нужный момент не подвести! Обидно! Вот так всегда получается в армии:  сначала кричат – «давай, давай… сделаем всё возможное для вас», а потом начинается: «Ничем помочь не можем – никак списать невозможно…»
 
Мы, продолжая тренироваться, стали ожидать чудо-машинку для окончательной проверки, но дела с ней что-то затягивались, каждый день нам был однообразный ответ: «Ждите! Вопрос уже решается… Не сегодня-завтра! Уже скоро! За ней поехали. Со дня, на день её подвезут…» Но видимо задача с машинкой оказалось не такой простой, как вначале показалась начальнику службы вооружения… а реально попробовать «стрельнуть» он нам настырно так и не давал, в результате – к началу проверки её так и не успели привезти в полк.

 Наша стрельба по плану проверки была назначена не на первый день, а на третий или четвёртый – и мы ещё не теряли надежду на успех. Полк начал сдавать проверку, постепенно втянулся в утверждённый график: строевой смотр, физическая, политическая подготовка и другие предметы – все офицеры оказались увлечены своими важными делами и задачами. На этом фоне моя задача со стрельбой выглядела лишь небольшим, но очень важным эпизодом. А вот необходимую для нас машинку в полк привезти так и не успели.
 
Что же делать? Нам в такой ситуации тянуть дальше было некуда – пришлось выезжать. Когда я заранее, по плану проверки, вместе с солдатами и всей материальной базой выезжал из полка после обеда накануне стрельб – очень твёрдо верил в свою удачу. На мой взгляд (мне так казалось и внутренне верилось) я сделал всё, что смог по максимуму – на БМП (хоть и не проверенной чудо-машинкой) всё было готово к проведению стрельб. С моей стороны никаких неожиданностей быть не должно: наводчики в стрельбе на тренажёре показывали хорошие результаты, ПТУРС с направляющей устанавливали за несколько секунд с перекрытием норматива и вообще – весь экипаж «замучен» моими многочисленными тренировками.
Но моя жизнь в эту ночь закрутила такие интересные пируэты, какие даже специально никогда не придумаешь.



           КОЙ-ТАШ. 1981г. ОСЕНЬ. МОСКОВСКАЯ ПРОВЕРКА.
                СТРЕЛЬБА ПТУРС. (ПРОДОЛЖЕНИЕ).

Когда я очень аккуратно, лично сидя за штурвалом машины, аккуратно перегнал её в Ала-Тоо и благополучно решил все бытовые дела: с мишенью и размещением – ещё было светло. День заканчивался, незаметно переходя в вечер. В этот день на полигоне ночных стрельб ни у кого не было, и он жил своей тихой и спокойной жизнью. Мы очень довольные всем происходящим, с хорошим настроением заняли свое место на стрельбище, вместе с солдатами поужинали сухим пайком и уже настраивались на спокойную ночь. Вечерело, умиротворяющая и спокойная полигонная тишина хорошо успокаивала после первых бурных и суетных дней проверки, когда всегда необходимо куда-то было торопиться и успевать.
 
Мне казалось, что теперь уже спешить некуда, меня всё готово (машина, люди и ПТУРСы – вон они лежат в зелёных ящиках в десанте) – остаётся только дожидаться утра. Завтра утром приедет комиссия с начальником штаба, успешно отстреляем и для меня, наконец-то всё закончится. Солнце медленно опускалось за горы, посылая нам последние лучи и откуда-то совершенно незаметно начинала появляться вечерняя дымка, которая с гор медленно начала наползать на нас. Полулёжа на тёплой броне машины, коротая время и уже собираясь давать команду идти ночевать в казарму полигонной команды, я умиротворённо наблюдал за этим процессом спокойно разглядывал в бинокль контуры медленно тающего в дымке города Фрунзе.

Быстро движущийся к полигону по полевой дороге вдоль сада автомобиль ГАЗ-66, сначала совсем не привлёк моего внимания. Я не придавая этому никакого значения, просто отметил в голове это как факт: «Мало ли кому что-то понадобилось на стрельбище во время проверки?» Но непроизвольно сопровождая дальше машину взглядом (а с нашего возвышенного места её было хорошо видно!) увидел, что она с ходу не останавливаясь, проскочила казарму полигонной команды. В этот момент я быстро догадался про себя – вероятнее всего она едет к нам. Оказалось – точно! Это приехал помощник начальника службы вооружения, который наконец-то привёз откуда-то долгожданную новую и ещё в масле чудо-машинку, чтобы проверить нашу БМП для готовности к стрельбе.
Вот чему я всю жизнь удивляюсь! Все мы сильны задним умом! Чего стоило привезти машинку заранее, но почему-то всегда получается так по жизни – всё приходиться делать в последнюю минуту: ни раньше, ни позже! Сразу же выяснилось, что он хоть и считался специалистом по вооружению, но тоже впервые имеет дело с такой машинкой. Поэтому пришлось и мне параллельно «напрягать свой ум», в смысле – подключаться к этому незнакомому делу.

 Пока мы вместе читали, разбирая инструкцию и как два «больших специалиста» соображали, что тут к чему подключать, в Ала-Тоо уже наступила полная темнота. А у нас, как говориться в известной сказке про Буратино – в стране дураков «закипела работа»! В свете фар от машины я залез внутрь башни, а он на броне сверху разбирался по инструкции с правильным подключением контактов и показаниями на ней. Но как мы её ни крутили, как не подсоединяли, что ни делали – машинка упорно и однозначно показывала нам – система пуска ПТУРС неисправна!
 
Мы проверяли её по-всякому: открывали и закрывали все люки, заводили БМП и глушили, на высоких оборотах и на малых, даже наплевав на инструкцию, подсоединяли контакты «методом научного тыка», но как ни старались, ничего не помогало – ни в какую! Нет, и всё! Солдаты, в такой ситуации сопереживая нам, только молча выполняли наши команды, с тревогой наблюдая за нами и всем происходящим, совершенно не зная чем же нам ещё помочь.
 
Наконец мы, совершенно выбившись из сил, через пару часов непрерывной суеты и нервов, прекратили проверку. Вывод очевиден – глупо и бесполезно искать бриллианты в куче битого бутылочного стекла… машинка упорно показывала – никакой стрельбы из этой машины не получиться! При всей кажущейся на первый взгляд работоспособности – вполне очевидно, что линия для стрельбы ПТУРС на этой БМП неисправна из-за какого-то скрытого внутри дефекта в электроцепях. Вот бы ещё знать какого…

Но уже нет времени разбираться, да и мы не специалисты. Какой кошмар! Из-за какой-то мелочи всё насмарку! Так вот, значит каким образом судьба-злодейка решила посмеяться над нами! В этой ситуации радует только одно – то, что мы узнали об этом сейчас – а вот если бы это случилось завтра, во время стрельбы перед комиссией? Вот это был бы эффектный номер и несмываемый позор! Машина не готова, время близится к полночи, и оно неумолимо продолжает бежать, а завтра утром стрельба! В моей голове лихорадочно закрутились тревожные мысли:
– Что же делать? В итоге получается, столько времени и сил потрачено зря? Что делать? Что же делать… Отменять стрельбу? Да мне после такого позора можно будет просто взять и утопиться, застрелиться, а потом, чтобы наверняка ещё и повеситься! С другой стороны – не бывает безвыходных ситуаций! Нужно срочно искать выход, пока ещё есть время… Нужно срочно звонить Саше Цибенко.

С убитым настроением мы вдвоём сели на машину и поехали «докладывать обстановку» в казарму полигонной команды – именно там находился единственный телефон для связи с полком. В казарме уже стояла мёртвая тишина, после отбоя прошло больше часа – все солдаты кроме суточного наряда мирно спали. Переговоров было много – сначала он со своим начальником, потом я с Сашей Цибенко. И все нам говорили одно – ждать у телефона. В общем, через несколько тревожных минут ночного ожидания на крыльце затихшей казармы, меня к телефону позвал совершенно обалдевший солдат-дневальный, предупредив, что ему так кажется, сейчас на проводе лично командир полка – майор Шкелёв:
– Лейтенант! Узнаешь меня? – обратился ко мне легко узнаваемый раскатистый голос из трубки. Действительно, я сразу догадался, с кем говорю. Ещё бы – его голос и интонацию ни с кем другим перепутать было невозможно. Несмотря на позднее ночное время, его тембр звучал громко и бодро, тем самым вселяя в меня уверенность в предстоящей победе и том, что всё складывается не так трагично:
– Слушай меня внимательно! Сейчас тебе придётся действовать решительно и самостоятельно по ситуации, но запомни главное – поставленная мной задача должна быть выполнена несмотря ни на что! Бери с собой этого старшего лейтенанта с машинкой, садитесь на БМП и дуйте обратно в парк! Я уже дал команду, тебя здесь будут ждать! Проверяйте все учебные машины на площадке, из любого батальона – но найдите среди них хотя бы одну исправную! Если не найдёте – то вскрывайте хранилище батальона и берите любую машину из боевой группы! Я тебе всё разрешаю! Никого не бойся!
 
На все формальности с пломбами, замками, печатями, путёвками и закреплением машин – наплевать! Потом разберёмся. Главное – выполнить стрельбу! Любой ценой! Садись на любую исправную машину, которую найдёшь в полку и мчись обратно! Помни главное, стрельбу на завтра – никто не отменяет! Вот так! Задачу ты понял? Хорошо понял? Делай, что хочешь, крутись и вертись – у тебя впереди целая ночь, но завтра в девять ноль-ноль ты должен быть на стрельбище с исправной машиной и попасть в мишень! Ты меня хорошо понял? Справишься?
– Есть, товарищ майор! Всё понял! Вы не сомневайтесь, я не подведу! – коротко выдохнув и аккуратно положив трубку телефона, я сразу «проникнулся огромным чувством доверия» и решимостью «выполнить задачу любой ценой». Вот это, да! Я всё понимаю – не каждый день командир полка лично ставит лейтенантам такие «неформальные» задачи на грани закона! Такие задачи, которые по своему смыслу всегда являются «армейской командирской гениальностью»! Если всё сложится удачно – то и хорошо, ты молодец и отличник, мы всегда верили в тебя! Если же нет, и дело по какой-то причине не выгорит или сорвётся – то готовься к худшему варианту, и получишь по полной программе.

Теперь и мне стало понятно – значит дело с нашей стрельбой, действительно очень серьёзное и для всех будет лучше, чтобы оно получилось. И здесь я в свою очередь не должен подкачать! Эта стрельба нужна не только мне, здесь в таком вопросе нужно мыслить масштабнее – это нужно всему полку, а если брать ещё выше – в моём лице всем Вооружённым силам! Ну, теперь – всё! Держитесь! Армия есть армия – и принятые решения в ней практически всегда выполняются, правда, за редким исключением…

Смогу ли я справиться? Сейчас сама мысль о таком сомнении показалась мне смешной! Для меня такой вопрос был чисто философским и на данный момент времени обсуждению не подлежал. Да после таких слов командира полка и оказанного мне доверия – я сейчас разорву голыми руками и закатаю гусеницами в бетон любого, кто только попытается мне помешать выполнить поставленную задачу!
 
В тот момент и до меня дошло, что дело принимает очень серьёзный оборот. Хорошо знаю, как говорят про мотострелков – они отличаются от других офицеров тем, что они все «с приветом», когда доходит до настоящего дела! Как будто бы они фанатики войны, охотники за славой! Действительно, если копнуть поглубже – то это правильно! Частенько я слыхал в своей жизни от вышестоящих командиров армейский афоризм: нет невыполнимых задач – есть слабовольные офицеры! Тут уж или грудь в крестах – или голова в кустах… Но по мне, если есть выбор – то лучше крест на грудь! Уже догадываясь своим умом, что мне на сегодня предстоит забыть о спокойной ночи – мой мозг начал быстро делать прикидку времени в уме, как сито лихорадочно процеживая информацию по поиску наилучшего варианта для выхода из создавшегося положения.

…Эта была самая незабываемая ночь в моей жизни по насыщенности событиями, драматизму и накалу страстей! Она действительно получилась экстремальной и «весёлой»: скоростное возвращение назад в темноте через горы, ночная возня в парке с проверками БМП в сопровождении начальника караула и дежурного по парку, там же встреча с Сашей Цибенко, который завидев нас вместе с лейтенантом-помощником начальника службы РАВ, раздражённо выдал историческую тираду:
– Ну что? Иди сюда Чингачгук хренов! Никаких дел с вашей службой иметь нельзя! За что ни возьмётесь – так сразу и об…тесь! Натворили дел со своей машинкой, а теперь дрыхните спокойно (видимо в этот момент, имея в виду начальника службы РАВ), а нормальные люди (приятно, что теперь он наверняка имел в виду себя и меня) из-за вас должны…(больше всего сюда по смыслу подходит литературное слово – не спать) по ночам? – В общем, он бушевал и выплёскивал на него накопившиеся эмоции примерно так же, когда он при мне однажды обнаружил, как ушлый прапорщик, начальник продсклада, пытался впарить ему просроченные продукты.

Хорошо, что я раньше лично пролез через все наши машины, и уже по пути назад сразу наметил несколько из них наиболее подходящих для нас. С них мы и начали проверку, не теряя время (хорошо ещё, что мы за несколько ночных часов научились быстро управляться с чудо-машинкой). Сохранялась ещё тайная надежда, что это может быть просто сама машинка оказалась неисправной… Но, увы! Машинка оказалась рабочей. Действительно, уже вторая БМП на проверке уверенно показала, что у неё всё в порядке! Наконец-то, мы все вместе одновременно облегчённо радостные и счастливые выдохнули – нашли! Правда, для гарантии и на всякий случай (для проверки прибора!) проверили ещё парочку – они тоже оказались в порядке, но остановили свой выбор на второй.
 
Зябко подёргивая плечами в тёмном, сыром и холодном ночном воздухе, мы проверили заправку машины, наскоро перегрузили в неё всю матбазу, радиостанцию и ящики с ПТУРСами, пожали друг другу руки и тронулись в обратный путь. На часах время – почти пять, яркие осенние звёзды светят на ночном чёрном небе, ещё даже не думая начинать медленно гаснуть – скоро в полку подъем, и до начала нового дня остаётся около часа.
 
Машину на этот раз вёл механик, а у меня уже видимо от усталости, стресса, всего пережитого за такую бурную и богатую на впечатления ночь, просто не оставалось сил – я «вырубился» на сидении в десанте, чтобы хоть немного успеть поспать в дороге этой ночью. Когда водитель плавно и аккуратно качнул БМП, начиная движение, перед тем как провалиться в сон под привычное урчание мотора в моей голове успела промелькнуть счастливая мысль: «Успели! Не подвели командира полка! Эх! Ещё бы сегодня хорошо отстрелять…»

Но все мои страхи и переживания оказались напрасными – удача уже не оставила нас и действительно, со стрельбой у нас всё получилось хорошо. Утро в назначенный день, как по заказу получилось тихим и безветренным, а бодрящая ноябрьская прохлада воздуха предгорий быстро отгоняла желание спать. К приезду авторитетной комиссии мы успели всё подготовить и привести себя в порядок – даже успели побриться. В полной готовности к обозначенному сроку – девяти ноль-ноль и в томительном ожидании начала стрельб я занял место за столом накрытом скатертью и приготовленным для проверяющих.
 
Ещё раз внимательно оглядев стоящую на нём радиостанцию, несколько биноклей и документацию, отметил про себя – у нас всё готово, можно и начинать! Разрешив солдатам «досыпать» в десанте БМП я занимался своим «командирским делом» – в смысле дремал и отслеживал общую ситуацию: сидя за столом и вооружившись одним из биноклей изредка поглядывая на дорогу, ведущую к стрельбищу, наблюдал за погодой и между делом разглядывал нашу мишень, установленную на дальнем рубеже в ущелье между сопок. Несмотря на то, что до неё было примерно пару километров – отсюда она хорошо выделялась на фоне желтоватых гор, подсвеченная поднимающимся солнцем...
 
Комиссия, состоящая из трёх офицеров, приехала на УАЗике вместе с замкомандира полка с небольшим опозданием. Важный и напыщенный толстоватый полковник в новой сверкающей форме, сшитой на заказ фуражке и чёрных очках, солидно и неторопливо вывалился с переднего места – чем-то очень неуловимым он мне напоминал главу какой-либо итальянской мафиозной группировки, виденных в кино. С серьёзными лицами члены комиссии начали дотошно проверять все наши документы, то и дело сверяя их с привезёнными своими бумагами.
Сам полковник в это время почему-то внимательно и с любопытством рассматривал нас с таким видом, как будто изучал фрески знаменитого Феофана Грека в Нижнем Новгороде или в Москве. Никто из этих офицеров, кроме одного нашего начальника штаба – Саши Цибенко даже не догадывался о том, какие приключения нам пришлось пережить этой ночью.
 
После того как нам после всех формальностей разрешили приступать к выполнению упражнения, дальше всё стало очень привычным: плотно закрыв все люки (это было одно из важнейших условий – если не сработает хоть один из концевых выключателей люков – пуск невозможен!) я по внутренней связи связался с экипажем и доложил о готовности.
 
– Ну, всё! Началось! – подумал я и почему-то обратился сам к себе, вспоминая недавнюю летнюю стрельбу на ГОСах в училище (ощущения внутри были точно такие же), – вот лейтенант и пришёл твой звёздный час!
 Когда я осознал, что вот оно пришло – время истины и именно сейчас через несколько секунд всё решиться, у меня от огромного внутреннего волнения где-то внутри появился какой-то противный внутренний холодок и неприятная дрожь. Примерно такой же появляется у меня каждый раз, когда слышу хрипловатый с глубинным надрывом голос В.Высоцкого исполняющего песню «Я не люблю…»
По моей команде механик немного проехал вперёд и поставил машину на нужное место, а солдат-наводчик произвёл пуск. Впервые в своей жизни я видел, как это делается реально, по-настоящему и с замирающим сердцем следил за полётом снаряда. Несмотря на то, что солдат этой ночью (как надо было бы по хорошей теории) не отдыхал, а вместе с нами провёл «весёлую ночь», он не подвёл – сразу же первым ПТУРСом попав в мишень. «Оператор – молодец! Не подкачал! Это уже хорошо! Значит, четвёрка у нас есть!» – меня сразу же обрадовала счастливая мысль.
 
После этого мы перезарядились и выстрелили второй раз. Мне так показалась со своего командирского места в машине, что он попал и вторым снарядом. Но, когда мы после выполнения стрельбы построились на доклад и подведение итогов, комиссия объявила нам, что второй снаряд пролетел очень близко от мишени, но всё же не коснулся её. Вот если бы оператор попал и вторым – мы бы получили пятёрку, а раз так – только четвёрка. Ну и ладно – нам и четвёрки хватит! Это уже не столь важно.
 
По радостным глазам и сияющим лицам нашего замкомандира полка и Саши Цибенко стоящего позади всей комиссии, и со счастливой улыбкой показывающего нам всем поднятый вверх большой палец, я понял – всё нормально! Получилось, справились! При этом наш начальник штаба выглядел таким счастливым, как будто он уже успел за время нашей стрельбы слетать в Москву и получить из рук генерального секретаря золотую Звезду Героя. Я же стоял и слушал результаты стрельбы более скромно, но тоже был доволен собой. Главное, наша задача успешно выполнена – полк, как и планировали, получил положительную оценку за стрельбу ПТУРСом! И мы все не подвели полк: начиная от начальника штаба, меня и солдат нашей роты, которые оказались причастными к этому большому делу.
 
После этого вся комиссия с довольным видом, перед этим быстро пожав нам руки со словами «Молодцы!» бодро нырнула в машину, и УАЗик сразу запылил в обратный путь по центральной дороге стрельбища. Молча сопровождая его взглядом, я только сейчас для себя ощутил, как меня начинает «отпускать» внутреннее волнение и нервное напряжение последних часов: кто бы знал, сколько нервов, тревожных моментов и всего разного пережито из-за этой стрельбы! Всё время ожидания, ночные звонки, гонки и саму стрельбу мне приходилось стараться держаться внешне ровно и спокойно, но внутри постоянно ощущалась какая-то противная дрожь и неизвестность.
 
А вот как прозаично и банально всё закончилось… но меня очень радует, что всё прошло хорошо. Конечно, я сам понимал, что мои шансы очень минимальны ждать в полку торжественной встречи с оркестром, хлебом-солью и цветами от стайки нарядных длинноногих девушек в платьях с обнажёнными плечами… да ладно, как-нибудь переживём! Такова наша суровая армейская жизнь. Действительно, если взглянуть на всё происходящее со стороны – вроде бы всего-то делов: сели в БМП на несколько минут и выпустили пару ПТУРСов!
Но, зная всю историю этой стрельбы изнутри, и участвуя в ней по полной программе, понимаешь – это только видимая вершина айсберга! Только причастные к стрельбе люди знают, сколько же для этого потребовалось невидимого труда и нервного напряжения. Вот поэтому порой обычные слова «Молодцы!» в жизни означает гораздо больше…

Все эти умные мысли быстро и со скоростью пули пролетели у меня в голове. Я поднял воротник куртки, поёжился от небольшого осеннего ветерка, обвёл взглядом молчаливое и пустынное жёлто-осеннее стрельбище, и начал не спеша укладывать книги со стола в свою полевую сумку. Потом решительно, возвращая солдат на грешную землю, прервал затянувшуюся паузу неожиданно резкой и громкой командой: «Загрузить вещи в машину! Приготовиться к движению!»
Солдаты, тактично молчавшие и тихо сидевшие до этой минуты, в ожидании моих дальнейших распоряжений по этой команде весело и радостно засуетились, понимая, что на этом и для них стрельба хорошо закончилось.

…Хотя стрелять пришлось не мне, а солдату, но я был счастлив и горд хорошим выполнением такой ответственной задачи. Счастлив так, как любой филателист радовался бы внезапному подарку в виде знаменитой марки  двухпенсового Голубого Маврикия – самой редкой и дорогой марки в мире! Вот какая она, оказывается – незаметная и скрытая для всех офицерская работа… Просто каждый из нас не важно где оказывается по жизни – на войне или проверке (какая разница?) обязан хорошо выполнять свою работу на конкретно указанном участке.
 
Кто-то из умных людей сказал – чтобы разобраться во всём, необходимо обязательно вернуться к самому началу! Удивительное дело – всего несколько дней назад, когда я впервые узнал о стрельбе, задача мне казалась совершенно страшной, немыслимой и невыполнимой! И вот, общими усилиями всех вместе и конкретно каждого, наперекор всем возникающим проблемам – она решена! Это было моё первое в жизни такое серьёзное и ответственное задание, первый такой большой и грандиозный успех. Так сказать «первый кирпичик» в высотное здание дальнейшей службы.
 
Да! Я вполне допускаю, что на общем фоне среди более важных дел, связанных со сдачей проверки может быть, для многих офицеров в полку эпизод с моей стрельбой прошёл совсем незаметно. Даже не знаю, запомнил ли командир полка мою фамилию – фамилию того молодого лейтенанта, которому пришлось ночью ставить задачу, «которую необходимо выполнить любой ценой» или нет?
Не пойдёшь же сам к нему уточнять с этим вопросом: «А вы помните меня? Это я тогда был героем…» Но для нас двоих – меня и ст.л-та Цибенко этот факт уже ничего не менял – вот мы-то с ним очень хорошо узнали настоящую цену этой полковой четвёрке! И мне так кажется, что именно после этой стрельбы наши с ним отношения просто однокашников по училищу в дальнейшей офицерской службе перешли на новый, более высокий уровень, уже проверенный совместным доверием в большом деле!

…Ответственная московская проверка для нашего полка закончилась успешно – по всем результатам сдачи мы получили твёрдую и уверенную четвёрку! Всем нам об этом событии громко объявили и даже напечатали статьи во всех военных газетах о том, что Кой-Ташский мотострелковый полк из САВО подтвердил и по праву доказал своё первое место в строю – он лидер в социалистическом соревновании во всех Вооружённых силах СССР. Вот так-то! В этом году наш полк самый-самый из всех! По итогам года лучших офицеров и солдат поощрили. Правда по-разному: солдатам – отпуска, офицерам и прапорщикам – начиная от досрочных званий, медалей, часов и заканчивая грамотами. Кажется, кому-то позже даже дали ордена – а у нас в стране ордена зря не раздают, так нас учили…

Всему остальному личному составу объявили благодарность, которую обещали обязательно записать в личное дело. Когда я это услышал, стало немного обидно, ведь я так старался, не жалея собственных сил, чтобы не подвести свой полк на проверке, но ничего поделаешь – «сверху виднее», видимо кто-то сделал больше моего! Эх! Да и чего грустить, лиха беда – начало! Ну и что с того? Благодарность – тоже хорошо! Лично для меня самое главное – в первом доверенном мне серьёзном деле я не подвёл и не опозорился.
 
Будем эту благодарность пока по-философски расценивать только началом своего «большого трамплина», а в следующий раз постараюсь сделать больше. Размышляя о своём поощрении, я впервые для себя подметил одну характерную черту у нашего ротного – выяснилось, капитан Турчин оказался абсолютно равнодушен к воинским наградам… Мне так кажется, что именно от него я впервые услышал выражение, когда он при нас резко отшил одного делового офицера: «Дело нужно делать, а не ходить, бренчать медальками!» Этот факт и позже с удивлением много раз замечал у него – при этом он всегда не забывает поздравить нас и радуется нашим поощрениям, а про свои успехи – никогда не слова!
 
Немного позже к нам в полк привезли переходящее знамя и торжественно вручили его командиру полка на общем построении, и когда он, волнуясь, командовал нами, словно руководил Парадом Победы – в ту минуту я вместе со всеми солдатами и офицерами был очень горд этим фактом! Действительно! Если очень глубоко вдуматься – среди общих усилий в том, чтобы его завоевать была и моя частичка (хоть кому-то показалась что очень маленькая!) Раз так получается, что за все достижения на проверке наш полк наградили одним знаменем на всех, то значит, можно считать – и меня им наградили тоже…

         
                КОЙ-ТАШ. 1981г. ПЕРВАЯ ОСЕНЬ. НЕСКОЛЬКО 
                ЗАРИСОВОК ИЗ НАШЕЙ ЖИЗНИ В ГОРОДКЕ.
            
Как всё-таки странно и удивительно устроена наша жизнь! Вот такое жизненное наблюдение или философский вывод я сделал для себя этой осенью – прошло всего несколько обычных дней, заполненных повседневной суетой рабочего периода – времени, когда нет никаких плановых занятий по расписанию. Весь личный состав спокойно занимается мелким ремонтом машин и казарм или подготовкой материальной базы, чередуя это между нарядами. Вся шумиха, связанная с проверкой, когда казалось, нет на свете никакой другой более важной задачи, очень быстро забылась в памяти. Образно выражаясь, наконец-то в полку наступило время, когда всем можно было немного «выдохнуть» или «расслабиться» после «высокой степени ответственности».
 
Удивительно, но пока мы были увлечены московской проверкой, жизнь в городке не стояла на месте – она тихо и незаметно продолжалась, не останавливая свой бег ни на минуту. Теперь если спокойно оглянуться по сторонам наше светлое будущее стало прорисовываться более контурно: новая и огромная четырёхэтажная казарма – это было самое большое и высокое здание в нашем городке, гордо возвышаясь за плацем, удивительно и роскошно смотрелась на фоне деревянных одноэтажных казарм-бараков. Но особенно, что очень всех радовало гораздо больше казармы – строительство в быстром темпе двух новых офицерских домов. Сами дома, в смысле коробки были полностью готовы, оттуда даже разобрали и куда-то увезли строившие их подъёмные краны, а в квартирах уже вовсю шли отделочные работы и рылись канавы для подключение коммуникаций.
 
Наш сосед по квартире военный строитель – лейтенант Николай Буторов, будучи прорабом и ответственным за все новостройки в нашем городке, всегда держал нас в «курсе последних событий». Из его слов выходило, что сразу после Нового года, к началу февраля первый дом будет обязательно сдан и многие офицеры полка сразу же получат в нём квартиры. При этом командование полка обязательно выделит одну квартиру и для него. Вроде бы он уже сам знает какую (или догадывается?), так что видимо они очень скоро покинут нас и переедут туда из нашей трёхкомнатной квартиры. А мы останемся зимовать только двумя семьями. Но и это время пролетит быстро – второй дом будет сдаваться через пару месяцев после первого. Почему-то для нас с Людой его слова никогда не вызывали никаких сомнений, очень верилось в то, что всё так и будет – мы сами хорошо видели, как солдаты-военные строители ударно работают на всех объектах полка.

За это короткое время жизни в городке нам с Людой удалось несколько раз побывать в городе Фрунзе. Такие поездки, как и совместные «сто грамм» с друзьями на природе, давали возможность «выключаться» из напряжённого ритма службы, когда хоть несколько часов можно было не думать о задачах и проблемах. Это было необходимостью, потому что если этого не делать, а жить постоянными интересами службы – от такого напряжённого ритма жизни могло «сорвать крышку» как у закипевшего чайника.
Сам город для нас двоих был новой, ещё неизведанной территорией и очень хотелось посмотреть, как там идёт жизнь «за военным забором городка»? Поэтому всегда было интересно неспешно пройти по улицам незнакомого города, узнавая что-то новое для себя или просто знакомясь со всем подряд: домами, магазинами или интересными местами.
 
Наши поездки в город очень редко имели какую-то конкретную цель: но раз в выходной день удавалось выехать в город – то это была реальная возможность позвонить домой с центрального переговорного пункта, чтобы услышав родные голоса обменяться новостями. Там приходилось заказывать разговор с Чимкентом у оператора и очень долго, порой целый час ожидать свою очередь соединения. Люда, впервые так надолго уехав из дома, с нетерпением хваталась за телефон, засыпая всех разнообразными вопросами и своими новостями. Мне в этом отношении было проще, всё-таки уже за спиной имелись четыре года военного училища в другом городе.
 
Кроме этого всегда можно было пройтись по центру города с обязательным ритуальным посещением магазинов, ЦУМа и центрального базара. С самого первого взгляда город нам понравился, и с каждым разом расширяя границы своих познаний, нравился ещё больше – как многие южные города он оказался зелёным, утопающим в тени деревьев и на удивление чистым. Чуть позже мы открыли для себя Ошский базар – он располагался на другой окраине города и был намного проще центрального. Каким-то неуловимым колоритом он напоминал нам родной, чимкентский рынок: здесь кроме фруктовых рядов с их изобилием были такие же небольшие магазинчики, торгующие разной всячиной. Как здорово было тут посидеть в маленькой забегаловке, всего на пять-шесть столиков, заказав себе порцию дунганской лапши и запивая её «Иссык-Кульским» пивом!
Город нам понравился своим ритмом жизни – одновременно неспешным, но достаточно бодрым. После тишины военного городка на нас вновь обрушивались привычные атрибуты большого города: между больших домов куда-то по своим делам спешили люди, по зелёным улицам шумели машины, деловитые автобусы и троллейбусы. Огромное количество разнообразных магазинчиков, кинотеатров и музеев приятно дополняло общее впечатление большого города.

Из всего увиденного нас больше всего поразил большой бульвар в центре города выходящий на площадь перед железнодорожным вокзалом, на которой стоял огромный памятник М.Фрунзе. Это была необычно тихая улица с пешеходной аллеей посередине. Огромные деревья, смыкаясь вверху кронами, сплошной стеной отделяли её от проезжих частей, и нам с Людой очень нравилось неторопливо бродить по нему. Вдоль всей аллеи стояли удобные лавочки, на которых можно было удобно отдыхать и понаблюдать за жизнью настоящих белок, которые здесь жили постоянно.
 
Белки, никого не боясь, деловито прыгали по стволам и веткам деревьев, а многие в ожидании подарков спускаясь на землю, застывали потешно сидя на задних лапах и глядя на людей своими чёрными глазами-бусинками. Много раз мы с Людой видели, как они с радостью подбирали орехи, конфеты и даже кусочки хлеба. Как-то до этого момента я в своей жизни своими глазами такого чуда ещё никогда и нигде не видел. Ладно, когда это в городах делают привычные голуби, а тут самые настоящие дикие белки такое вытворяют! Всякий раз, передохнув несколько минут и понаблюдав такое забавное зрелище, у нас поднималось настроение, появлялись радостные эмоции, а сама жизнь казалась ещё прекрасней!

Радостно поведённое время и масса положительных эмоций в городе немного «смазывалось» обратным возвращением в городок. Если же не ехать на такси, то вторым альтернативным вариантом был автобус, который отходил от пригородного автовокзала. Мы как честные люди на первом году службы несколько раз попробовали добираться обратно таким способом. Но были быстро разочарованы суровой действительностью жизни. Это был совсем не тот автовокзал, на который мы с Людой приехали первый раз. Между ними была такая разница – как между небом и землёй! Хотя он тоже находился в центре города и расположен очень близко от Центрального автовокзала, найти его было не так просто – он был надёжно спрятан густыми деревьями от посторонних глаз.
Вот он всем своим видом мне точно напоминал настоящий восточный базар с его неповторимым среднеазиатским колоритом. Люди и их нравы здесь были (как бы это сказать точнее?) намного попроще – они почти все поголовно являлись сельскими жителями небольших близлежащих посёлков. Закрытый от всех посторонних глаз большими деревьями, расположенный в высохшем русле какой-то реки он представлял собой небольшую расчищенную площадку среди огромных каменных валунов. Здесь старый асфальт под ногами всегда был покрыт слоем шелухи от семечек и мелким мусором. Почему? Не знаю, это всегда оставалось для нас неразрешимой загадкой.
 
Среди такого, кажущегося непривычным «неазиатскому» человеку шума и хаоса между небольших разнокалиберных ларьков, торгующих всякой всячиной и условно обозначенными посадочными платформами, сновали небольшие автобусы – КАВЗики, ПАЗики и ЛАЗы. Очень хорошо помню, что именно там мы однажды, коротая время до подхода нашего автобуса, приобрели несколько огромных кассет-бобин для магнитофона с популярными записями артистов итальянской эстрады. Именно в те времена, когда в нашей стране слегка раздвинулся «железный занавес» и в образовавшуюся щель хлынули итальянцы – первые ласточки запада. Мелодичная итальянская эстрада быстро и совершенно неожиданно затмила всех исполнителей. Наступил расцвет музыки с фестивалей в Сан-Ремо! Сладкие и певучие голоса певцов Андриано Челентано, Джани Морандо, Тото Кутуньо набирали небывалые до этого обороты. Самым популярными в этом списке был дуэт Аль Бано с Роминой Пауэр (Феличита... феличита…) и другими песнями.
Подходящие на посадку автобусы активно брались большой толпой, штурмом с полной загрузкой, причём наличие у тебя заранее купленного билета с местом здесь не играло почти никакой роли. Практически всегда нужно было «беседовать» с каким-либо жителем окраин. Молодые, правда, довольно быстро освобождали места, чего не скажешь о людях более старшего поколения. Они почти всегда неохотно освобождали места, нагло начиная взывать тебя к милосердию или начиная стонать о своих болячках.

 Вставали, только чувствуя неотвратимый напор, после твоих твёрдых и решительных слов, под неодобрительный гул соплеменников. Почему-то здесь по укоренившейся местной логике купленный на автобус билет для пассажира абсолютно не давал никаких преимуществ, так как большинство людей предпочитало ездить безо всяких билетов рассчитываясь прямо с водителем. Русских людей было немного, мы частенько в автобусе оказывались единственными русскими, всю поездку до городка находясь в такой экзотической обстановке. В общем, после такой поездки мы «местного фольклора и колорита» набирались по самую завязку!
 
Каждый раз, возвращаясь в городок таким образом, я всегда вспоминал, что именно таким образом офицер-кадровик в дивизии предлагал мне первый раз добираться до полка. Представляю себе, с какими бы хорошими впечатлениями тогда Люда приехала в полк… После нескольких таких попыток вернуться из города мы быстро сообразили, что такой способ не очень хорош для нас. Пришлось смириться с реальной действительностью жизни и «не изобретать велосипед», а поступать гораздо умнее – как многие другие, более опытные старожилы городка.
 
Любой город где-нибудь да заканчивается. Это почти всегда будет последняя автобусная остановка или дом, за которым начинается лес, поля или ничего. В нашем же случае такой последней ближней границей – было автомобильное кольцо. Дальше от него в направлении нашего полка начиналась дорога, идущая среди полей и где впереди в прозрачной дымке виднелись огромные горы, закрывающие горизонт.

Поэтому мы сначала на городском автобусе добирались до границы города, откуда начиналась наша единственная дорога на Горный Орёл и Иссык-Ату и уже прямо там, на дороге ловить попутную машину в нашем направлении. В таком варианте мы ничего особо не теряли – если нас быстро и наудачу не подбирали машины, то водители пригородных автобусов всегда останавливались в этом негласном месте, подсаживая всех попутчиков. В таком случае несколько минут до городка в автобусе можно было и постоять.

Эта первая наша лейтенантская осень мне запомнилась и другими событиями, которые ярко остались у меня в памяти. Первое – ароматные и огромные, величиной с мой кулак персики, которые стояли в вёдрах вдоль дороги на продажу в первом же посёлке, утопающем в зелени деревьев по пути к нам! А самой поразительной была цена на них, для нас она была просто символической – днём пять рублей, а под вечер вообще, местные люди, долго не торгуясь, отдавали и за три!
 
Даже нам с Людой, выросшим на юге Казахстана и вроде бы уже привычным к изобилию разных фруктов в Чимкенте, такое показалось фантастикой. Впервые поражённые таким фактом и мы несколько раз по пути домой в городок удачно покупали по целому ведру этих ароматных, красивых и огромных персиков. В нашей маленькой комнате Люда сразу их мыла и выкладывала на огромное блюдо, которое стояло на столе, радуя глаз и наполняя комнату тончайшим ароматом. Эти персики, вместе с яблоками, которые постоянно привозили наши механики из Ала-Тоо, очень здорово добавляли нам хороших впечатлений от нашего нового места службы.
 
Поздней осенью, когда уже вся земля вокруг нашего дома была покрыта толстым слоем жёлтых и приятно хрустящих под шагами тополиных листьев, у нас произошла ещё одна курьёзная и очень ярко врезавшаяся мне в память история. Из-за того, что в тех домах, где мы жили, балконы не были предусмотрены, то после стирки всё бельё приходилось сушить на улице. Для этого с обратной стороны от подъездов в небольшом и тихом тупичке между нашим домом и бетонным забором, условно отделяющим территорию нашего батальона от жилого городка, были натянуты специальные верёвки. В тёплое время года жёны офицеров выходили развешивать бельё одетые по-разному, но с обязательным ожерельем из разноцветных прищепок одетым на шею.
 
В холодное время, они почему-то все как одна обязательно накидывали на себя поверх халатика или спортивного костюма офицерский бушлат мужа. По звёздочкам на погонах, можно было сразу определить, в каком звании находится её муж. На первых порах меня это очень удивляло своей необычностью, а потом уже глаз привык. При этом окно нашей кухни было так удачно расположено – как раз напротив верёвок, что из него всё прекрасно было видно. Жёны, которые почти всегда по очереди чем-то занимались на кухне, между делами всегда приглядывали за развешенными вещами. Громких случаев воровства и пропажи в городке вроде бы как не было, но женщины всё равно всегда старались сушить днём и на ночь на верёвках ничего не оставляли. Так поступали и мы.

В один из таких поздних осенних дней Люда постирала мою полевую форму вместе с другими вещами. Стирка была среди недели – с утра она всё аккуратно развесила на верёвках, надёжно закрепив вещи прищепками, и мы оба поспешили на работу. Когда же она после обеда начала всё снимать, то с удивлением заметила, что на верёвках не хватает моей полевой формы. Сначала она тревожно подумала, что это я сделал раньше (может быть, она мне срочно понадобилась – вот я её и снял) и, волнуясь, стала дожидаться меня со службы. Но когда же я пришёл вечером домой – мы сразу сообразили, что её украли… Это для нас было очень странным и неприятным, ведь кроме моей полевой формы ничего другого не пропало.
 
Утром, когда я совершенно убитый неожиданно откуда свалившимся на меня горем поделился им со своими друзьями, «опытные офицеры» быстро просветили меня: для них-то всё сразу стало понятным – это всё проделки старослужащих солдат-«дембелей». Оказалось, среди солдат очень высоко ценится такая офицерская полушерстяная полевая форма, которую никогда не выдают солдатам! Нет ничего более заманчивого для «крутого дембеля», чем заявиться домой не парадной, а вот в такой форме, да ещё увешанной самодельными погонами и аксельбантами! Вот кто-то из них, особо находчивый и присмотрел себе мою форму, сушившуюся в тихом углу на верёвках.
 
Сработала солдатская мудрость: «Тихо с…(украл) и ушёл – называется нашёл!» Теперь мне её даже искать бесполезно – никто из солдат даже под страхом смерти никогда не сознается. До этого момента я о такой «оборотной стороне военной жизни» как-то не задумывался. После этого события у меня на душе впервые стало как-то неприятно, и я вновь заметил за собой «на новом, более высоком уровне» какую-то новую внутреннюю злость и повышенную требовательность к подчинённым…

Какое горе и несчастье свалилось на голову! И самое главное, ты не будешь много и громко кричать об этом на весь полк. У нас ведь как? Ты украл или у тебя украли – не важно, а нехороший запашок всё равно останется! Моя любимая, полученная в училище несколько месяцев назад ещё почти совсем новенькая полевая форма, в которой я всего-то несколько раз съездил в Ала-Тоо пропала… Следующую мне по сроку выдадут только через два года. Как жалко и обидно, что же делать? Нужно срочно что-то думать и соображать насчёт формы… Пока же я пару дней мучительно размышлял над вопросом, как решать эту неожиданную проблему – для меня всё решилось благополучно, прямо как чудесной сказке!

В нашем подъезде, в квартире напротив жила прекрасная семья Вали и Василия Рассановых. Они были постарше нас, прослужили в городке несколько лет, но по отношению к нам – молодым офицерам были всегда по-соседски дружелюбны и приветливы. Вася служил замполитом в каком-то батальоне, и мне очень часто по утрам приходилось встречаться с ним в подъезде. Это были такие своеобразные ритуальные встречи, когда мы оба перед уходом на работу, стояли на лестничных ступеньках и начищали до зеркального блеска свои хромовые сапоги – так делали почти все офицеры, чтобы запах сапожного крема не оставался в квартире.
 
Этих минут нам вполне хватало, чтобы после весёлого и доброго приветствия друг друга пообщаться накоротке и обсудить общие полковые новости. Кроме этого я пару раз попадал в наряд к нему помощником, когда он был дежурным по части. Проведённые вместе с ним совместные сутки многому меня научили и позволили набраться «нарядного опыта». В общем можно сказать, что мы с ним хорошо понимали друг друга – по-соседски и по службе.

Когда его жена Валя, поговорив с Людой, узнала о нашем горе – она сразу пришла на помощь, предложив мне примерить Васину полевую форму. У него к тому времени был получен со склада новый комплект, но и этот у него хорошо сохранился – был почти новым и совсем не хуже моего пропавшего. При этом очень хорошо, что мы с ним оказались примерно одинаковыми по росту и фигуре. Когда же я вечером её померил – то был просто на седьмом небе от такого неожиданного счастья! Как здорово, что они пришли на помощь и выручили меня в такой трудной ситуации. Я за это им был очень благодарен, всегда с теплотой вспоминая эту историю с чудесным подарком. Удивительно, но и потом, через несколько лет службы жизнь подарила нам несколько удивительно-незабываемых встреч с этими добрыми людьми, когда нам пришлось служить в одной дивизии.

Размышляя над историей с полевой формой, мне пришлось выйти новые мысли. Как двойственна и удивительна офицерская жизнь! Тебе как бы приходиться одновременно жить в двух реальных и абсолютно разных человеческих мирах. Один – «на парадной стороне жизни» в атмосфере порядочности, интеллигентности, чуткости, высоких офицерских отношений, в тепле, чистоте и уютном домашнем покое.
 
Другая, невидимая для чужих глаз «оборотная сторона жизни» – намного проще, она заключается в офицерской работе: где твоя жизнь проходит в череде гарнизонов, полигонов, стрельбищ, парков боевых машин, солдатского быта и подчинения приказам – беспросветных казарменных будней. Именно в ней есть место нервам, строгости, требованиям, воспитанию подчиненных, грязи, пыли, солярке и многому другому. Вот что интересно – между ними нет абсолютно никакой связи: дома одно, на работе совсем другое. А работа – есть работа!
Да, со многими читателями я согласен! Не всем она нравиться, но именно её тебе приходится выполнять большую часть своей жизни … И нет ничего личного в том, что воспитывая солдат, тебе приходиться сурово «закручивать гайки» своим подчиненным… Умом понимая – по другому нельзя! Делая для себя простой жизненный вывод – кто на что учился! Просто такая у тебя работа!
 
А ещё в ту осень подметил за собой одну новую особенность – мой взгляд стал непроизвольно «выхватывать и фиксировать» моменты, на которые я раньше совсем не обращал внимания: беременных жён офицеров, чьих-то детей, радостно копошащихся в песочнице… мамаш с колясками… всё понятно – значит взрослеем! Готовимся к полноценной семейной жизни, связанной с рождением детей…


Этой осенью в редкие выходные дни нам вместе с Буторовыми удалось сделать несколько выходов на природу. Это были такие совместные радостные праздники, необходимая разрядка – армейская полковая система все дни на неделе в ожидании проверки «закручивала резьбу» и выжимала всё соки до остатка. Мы были молоды, жизнерадостны, ещё не обременены детьми и квартирными проблемами, а красивая природа предгорий и погода манила нас на воздух из тесных комнат нашей квартиры. На простор и зелёную травку, покрывающую ближайшие холмы – давая возможность нам отвлечься хоть на несколько часов, выбросив из головы все военные проблемы и немного выключиться из реальной действительности.
 
Очень радовал и тот факт, что для этого из городка далеко никуда ходить не надо – от нашего подъезда до ближайших холмов было «рукой подать». А там, когда перевалишь даже самый ближний к нам, и исчезнут из вида дома городка, происходили удивительные вещи – возникало такое ощущение, что мы внезапно оказывались где-то далеко-далеко от дома, совершенно одни в этом мире.
От таких походов нам в альбоме на память осталось несколько моих первых фотографии в Кой-Таше. Где, когда и каким способом я смог их напечатать, живя в тесноте общей квартиры, сейчас уже и не вспомню. В то время вся чёрно-белая печать представляла собой довольно сложный и трудоёмкий процесс, связанный с проявкой плёнки и долгим аккуратным печатанием фотоснимков.
 
На каждой из них бесстрастный объектив моей проверенной «Чайки», подаренной мне отцом ещё в Усть-Каменогорске выхватил, остановил и навсегда сохранил те счастливые первые дни службы. После вынужденного училищного «периода простоя» с фотографиями я сразу взял с собой из дома фотоаппарат в офицерскую жизнь и вновь с жадностью отдался своему увлечению, щёлкая им всё подряд окружающее меня: природу, друзей, солдат и сослуживцев.
Очень жаль, что не все фотографии у меня получались качественными, в этом деле трудно избежать брака, но я всегда брал упорством и количеством. Многие из них получались достаточно приличными для любительской съёмки и щедро раздавались всем друзьям. Поэтому мне в своей жизни очень часто приходилось, перелистывая фотоальбомы у друзей, находить и узнавать среди огромной массы других и собственные фотографии.
 
Так и на этих фотографиях мы почти всегда втроём: Буторовы и Люда, они же и я, мы с Людой и Ира – кому-то надо было нажимать на спуск! Видно, что мы на природе больше отдыхали и обходились малым. На расстеленной посреди высокой сухой травы моей плащ-накидке, кроме одной консервной банки с рыбой и пары огурцов, основным блюдом является печёная на костре картошка. На фотографиях легко угадывается вся последовательность нашего отдыха: вот мы сначала собираем вместе сухие ветки, сидим вокруг горящего костра, потом печём картошку на углях, вороша их длинной палочкой, а вот и заключительные… где аппетитно закусываем, держа в руках наполовину очищенные ещё горячие картофелины.
 
Как нам молодым лейтенантам, тогда здорово было мечтать о жизни, уносясь в своих мыслях на далёкие годы вперёд! Хотелось всё успеть – сделать карьеру и обеспечить безоблачное будущее. Это было золотое время, когда мы были молоды, живы были родители, казалось, мир полон любви и все препятствия в жизни – легко преодолимы! Странный факт, на котором я ловлю себя сейчас, описывая то время – мы искренне и от души радовались любым мелочам и приобретениям. Хорошо помню по себе, покупка в детстве мамой долгожданного велосипеда кажется, вызвала у меня более счастья и восторга, чем покупка позже очередного нового автомобиля!
 
Мы верили, что светлое будущее, которое нам обещали, обязательно выпадет на наш век! А военное будущее, там впереди казалось на удивление очень понятным… пройдёт совсем немного времени, мы получим ещё по одной звёздочке на погоны, и дальше всё будет хорошо!
Из сегодняшнего дня (быстро привыкнув к современному комфорту последних лет) даже немного смешно и грустно вспоминать те времена, но в тот момент мы были очень довольны жизнью, достатком и перспективами, даже не помышляя о чём-то большем. Очень верилось в то, что здесь мы делаем что-то очень важное и нужное нашей стране и Родине. Никто из нас в тот момент ещё даже не догадывался о событиях, которые нам придётся пережить вместе через десяток лет.
 
Ещё было далеко до тяжёлых испытаний – времени, когда спокойная и нормальная служба в нашей стране внезапно и в одночасье закончиться. Такое с детства близкое понятие, как Родина (нерушимая – одна на всех) – для нас мгновенно станет понятием совершенно абстрактным, всё больше туманным и неясным. Внезапно, усилиями очередных раздолбаев быстро выяснилось, что строительство коммунизма в стране отменяется, а чего строить дальше непонятно. Всегда гордая и великая (так нас учили!) наша страна – СССР затрещала, начала расползаться по национальным окраинам и, в конце концов, очень неожиданно «крякнула».
 
В это «смутное время» внезапно, всего за одну ночь выяснится, что мы мгновенно очутились здесь никому не нужными! Оказалось, теперь мы служим здесь вовсе не для новой России (как нас до этого момента всегда уверяли, защищая её дальние рубежи), а в армии нового ещё непонятного и независимого Казахстана.
 
Такая новость мгновенно вызвала у большинства офицеров озлобление, растерянность и разочарование в государственных руководителях новой России, которые неспособны принимать разумные решения. Поначалу мы ещё долго на что-то надеялись, выжидали и ломали голову решая загадку что это – очередной ельцинский выпендрёж или Борис Николаевич, когда подписывал указ так и не вышел из своего обычного состояния – глубокого похмелья?
 
Надежда на помощь из России быстро умерла, когда оттуда стали отделываться пустыми указаниями вроде: «Все офицеры, кто оказались за пределами российской границы – действуйте по сложившимся обстоятельствам…» Такие предложения нам очень напоминали широко известную армейскую тупую команду – Преодолевайте реку вброд, но ни в коем случае не мочите ноги!
Реально в жизни получалась «такая вот, понимаешь, загогулина», такой своеобразный вариант армейской демократии – наша любимая страна с её новым президентом быстро и ловко просто послала тебя на хрен, а ты в ответ отвечай «Есть!», поворачивайся и сам думай куда идти дальше…
 
Куда? А это уже было никому не интересно, ни вариантов или чётких ответов на вопросы никто не давал – дальше думайте сами! Хоть к чёрту на куличики или куда сам захочешь! События вокруг каждого из нас забурлят, закружат, завертят водоворотом и сама жизнь поставит каждому индивидуально вопрос ребром: если ты считаешь всё удивительное, что происходит вокруг тебя здесь в Казахстане для себя нормальным, то служи дальше, а если нет – то навсегда срывай с себя погоны или вали отсюда в свою Россию!
 
Нас с Буторовыми на фоне этих событий: череды смертей генсеков, смены курса, развала страны, парада суверенитетов… – лихая судьба расшвыряет по стране, оставляя в душе обиду тех трудных лет. Иногда это выражается и бытовых мелочах – много лет в своей жизни я считал самым вкусным казахстанский коньяк и яблоки Алма-Атинский апорт, а сейчас они для меня утратили свой аромат.

А добравшись до России, вдобавок ко всему придётся пережить годы ещё одного нового унижения! В тот момент, когда воюющая и разваливающаяся страна дошла «до ручки» и по всему должна была сдохнуть ни сегодня-завтра, вдруг с «лёгкой руки» первого полупьяного, вечно умирающего президента и его мерзавцев, захвативших власть в стране, всех офицеров (элиту и опору государства, в нормальных странах), начнут называть «бездельниками» и «дармоедами»... Дошло до того, что уже в форме стало стыдно ходить по городу, а военных в нашей стране даже перестали хоронить с орденами и медалями, чтобы вандалы ночью ради кителя не раскопали могилу как у маршала Ахромеева.

   
Кроме наших счастливых лиц в кадры попадают мелкие подробности отдыха: видна гитара для поднятия настроения, мой радиоприёмник и бутылочка «Пшеничной» водки, которую мы с Николаем всегда брали с собой для аппетита. Почему-то мне очень хорошо запомнилась одна подробность – именно в тот год государство подняло цену на водку, и такая бутылка стала стоить больше пяти рублей!

В этом плане – в плане спиртного мне хотелось бы поделиться своими наблюдениями и мыслями. Конечно, нужно честно признаться – время, обстановка и сама жизнь тогда были совсем другими, до знаменитого горбачёвского «антиалкогольного» указа о борьбе с пьянством от 17.05.1985 ещё было очень далеко – почти четыре года. Поэтому никакого грандиозного шума вокруг этого факта и развёрнутой активной антиалкогольной борьбы особо не наблюдалось. Нет, в самом принципе борьба была – плакаты там разные и статьи в газетах осуждающие пьяниц. Но она была какая-то вялотекущая, не видная и почти незаметная, да и все люди спокойно смотрели на этот процесс. Нельзя сказать, что на это совсем не обращалось никакого внимания, но и из-за «ста граммов» в обед, никто тебя особо не «обнюхивал». К примеру, в офицерской столовой, хоть и не каждый день, но к обеду всегда можно было купить бутылочку пивка: «Колоса» или «Жигулёвского».
 
И самое главное: никто за тобой специально не следил, состояние как у любимого фольклорного персонажа анекдотов – поручика Ржевского, не считалось каким-то большим преступлением, конечно же, если ты был в состоянии адекватно выполнять поставленную задачу и всем своим видом особо не бросался в глаза. Но при этом и самому нужно было понимать ситуацию – офицера за перебор своей нормы наказывали строго или вот, например, когда ты был в наряде или выполнял серьёзное дело, никакое «употребление» не поощрялось. Соблюдалось какое-то негласное правило – вечерком, после работы, если очень хочешь, можешь «накатить» сколько позволяет твоё здоровье, а утром на работе должен быть без опозданий в нормальном состоянии. Днём – думай сам, как говориться «Пей, но дело разумей!»

Очень ярко мне запомнилась связанная с этим одна очень характерная история, которая произошла в полку. Наша машина в городе Фрунзе попала в небольшое пустяковое ДТП, так – по мелочи. В чём там состояла суть дела, и кто был виноват, я сейчас уже не вспомню, да это и не столь важно. При выяснении обстоятельств случившегося каким-то образом выяснилось, что офицер-старший машины был навеселе. Нет, совсем не то, чтобы он оказался, как говориться вообще «в дрова» – это было бы всем хорошо понятным, а просто в лёгкой степени и с запахом.
 
При этом сам офицер этого факта даже и не отрицал, но действовал правильно и адекватно ситуации. В том ДТП все люди были живы-здоровы и всё хорошо закончилось – только немного помяли «железо» на гражданской машине. Офицер был нормальным, своё дело и службу тянул хорошо, пользовался авторитетом, а тот факт, что солдат-водитель допустил ДТП – просто досадный случай, с кем не бывает? Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает. Но особо ретивые командиры и политработники решили привлечь его к ответственности – так сказать по совокупности преступлений и назидания на будущее.

Так вот на собрании слово в защиту офицера взял начальник автослужбы. Он очень быстро и аргументировано доказал, что несмотря на эмоции и факт ДТП, в этом нет абсолютно никакой вины офицера. Я из его речи для себя с огромным удивлением узнал много интересного и познавательного: оказывается, согласно ПДД вся ответственность за ДТП и его последствия лежит на солдате-водителе, а старший машины не имеет права даже в любой ситуации хвататься за руль. И самое главное – к офицеру, который по факту не являлся водителем, какие-то имеющиеся медицинские нормы «потребления» неприменимы, а пиво, употребление которого он и не отрицал, вообще-то по своей сути и не является алкогольным продуктом в нашей стране.
 
Поэтому в таком случае наказывать человека можно лишь за его поступки. В конце своей речи, подводя итог всему вышесказанному, начальник автослужбы озвучил самый главный вывод – раз офицер в той, сложившейся ситуации действовал совершенно правильно: вызвал ГАИ и участвовал в оформлении всех документов, то нам здесь и обсуждать нечего! Здесь вообще нужно ставить вопрос о его поощрении за хорошую службу! Вот как здорово он завернул вопрос! После такого пламенного выступления, конечно офицера поощрять не стали, но и само дело тихо-тихо спустили «на тормозах».
 
В продуктовом магазине городка спиртное не продавали, но с этим никогда не было больших проблем – его всегда можно было купить в двух-трёх ближайших посёлках. Небольшое расстояние до них в километр-полтора было несерьёзной задачей молодых ног и решалось она всего за несколько минут. С пивом вопрос сразу даже и не рассматривался – тогда оно было страшным дефицитом, разливного пива в посёлках не продавали, а в бутылках никогда не привозили, вернее сказать «не довозили».
 
Водка всегда стояла обычно только двух-трёх видов – «Русская» и «Пшеничная», очень редко появлялась на прилавках магазинов водка «Сибирская» рекламируемая как наиболее качественная, которая была дороже и честно говоря, почти ничем не отличалась от других, кроме красиво оформленной бутылки. Зато в этом был свой резонный плюс: отсутствие широкого выбора резко сокращало время на раздумья во время покупки – это совсем не так как сейчас, когда заходишь в магазин, и глаза разбегаются от всевозможных этикеток на полках. Иногда даже сам продавец затрудняется объяснить понятные отличия одной марки от другой.
 
Но вот чего в магазинах было в изобилии – так это вин крепостью до двадцати градусов. Интересным фактом было то, что именно они и пользовались у людей наибольшей популярностью, а водку брали реже – больше только по праздникам. Большой выбор начинался от самых простых и дешёвых (называемого в народе «бормотухой»), разных портвейнов и заканчивался качественными, марочными винами – из общего стандартного ряда выбивалась только «Гымза» в большой оплетённой бутылке. Кроме этого ещё в ассортименте всегда стояли на полках пару видов коньяков (частенько это был экзотический египетский «Абу-Симбел» с фигурами фараонов в пузатенькой бутылке) и шампанского, но из-за высокой стоимости они очень редко пользовались спросом, даже местное розовое шампанское с хорошим необычным вкусом.
 
Во Фрунзе имелось несколько своих винзаводов, и они полностью обеспечивали людей своей продукцией. Нам с Людой особенно понравились и навсегда запомнились изготовляемые на нём небольшими партиями ликёры: облепиховый, смородиновый, вишнёвый и другие. Они были редкими и продавались только в нескольких магазинах города, и мы однажды изучая город, нашли такой редкий магазинчик возле ЖД вокзала. После этого всегда, если позволяло время старались «по пути» зайти туда. Кроме этого там продавался экзотический по тем временам бальзам «Киргизский», с тёмно-фиолетовой наклейкой – прекрасный хороший подарок для любых праздников. В то время от самого слова «бальзам» веяло чем-то неземным, заморским, красивой заграничной жизнью на солнечных пляжах. Примерно так же как от единственного выпускаемого в СССР и поэтому знаменитого «Рижского бальзама» в коричневой керамической бутылке.
Ещё для меня, молодого лейтенанта в роте у Турчина немного удивительным оказался такой немаловажный вопрос – общепринятый негласный ритуал «вливания в коллектив», когда вновь прибывший в подразделение офицер «накрывает поляну» собирая вместе ближайших товарищей для установления неформального контакта.
 
Из вынесенного опыта училищной стажировки в Уч-Аральском мотострелковом полку, я внутренне был готов к этому. Оставалось лишь только дождаться назначенного командиром роты времени и места. Но дни в работе незаметной полосой пролетали друг за другом, а внятной команды от командира роты всё никак не поступало. Мне самому тоже не с руки было начинать этот разговор, чтобы не показаться несолидным пьяницей, но меня никак не оставляло какое-то внутренне напряжение.
 
Улучшив момент, когда мы были наедине, я поделился своими мыслями с Анатолием, и он простыми словами меня быстро успокоил – не стоит вообще забивать свою голову такой ерундой. Всё нормально, Турчин и Ватажицин такие мероприятия не приветствуют и не проводят, поэтому никаких «наводящих» команд от командира роты не будет. Нет, не потому, что он не пьёт, наш командир роты, бывает… он же, как и все – не святой, но в роте такого обычая не практикует.
 
И точно – пока мы все вместе служили, этот порядок всегда соблюдался. Только на учениях при хорошем настроении, после всех дел, в конце рабочего дня перед сном он мог собрать нас за столом для «фронтовых ста грамм». При этом у него была очень хорошая черта, он никогда не терял головы, и даже при любом состоянии не возникало страстного желания «творить» – в смысле начинать строить роту и наводить дисциплину.
 
Здесь нужно ещё обязательно упомянуть, что Турчин ещё был абсолютно не игроком. Нет, конечно, играть он умел, соглашался в компаниях, когда предлагали и было свободное время. Но никакие ситуации, даже длительная скука не вызывали у него желания во что-нибудь азартно сыграть – и не только на деньги, даже просто на интерес. Мне так кажется, что он в этом вопросе совершенно не видел никакого смысла и всегда относился к таким предложениям равнодушно. При всём этом он не был воплощением идеала и «не жил на другой планете» – одним словом все другие человеческие радости были ему близки и понятны.

Вообще-то у меня есть свои мысли, вопреки распространённому мифу о том, что офицеры много пьют. Это всё разговорчики ничего не проясняющие по своей сути – пьют совсем не больше, чем люди в других профессиях. Да, такие в армии встречаются, правда, служат они недолго. Мне в жизни неоднократно приходилось встречать людей не военных, гражданских, но так «закладывающих за воротник…» Все люди одинаковые и всё зависит от внутренней потребности человека.
 
Именно в тот первый лейтенантский год, когда я служил вместе с Турчиным, пришлось заметить за собой одну странность – мой организм плохо усваивает алкоголь. Пока учился курсантом в училище, с постоянным контролем командиров – было не до экспериментов, а вот офицером, когда для этого вроде бы всё появилось… было бы желание, всё стало понятным. И сделать вывод на всю оставшуюся жизнь: моя норма – две, три рюмки, поэтому приходится выпивать в меру, да и то по праздникам или по великим поводам.
Если выпить больше, или смешать с пивом (девиз «пиво без водки, деньги на ветер» – для меня никак не подходит), можно считать отравился – утром гарантирована головная боль от которой не знаешь куда деться, и приходишь в норму только отпиваясь минералкой. Поэтому-то иногда в незнакомых компаниях и происходят недоразумения, когда отказываешься или начинаешь пропускать – иному человеку бывает трудно понимать, как же это можно не выпивать, если появилась такая великолепная возможность!

В связи с этой темой мне хорошо запомнилось одно событие в нашей роте, произошедшее буквально в первые месяцы моей службы, когда все впечатления ещё были очень яркими. Листва на деревьях и трава только-только начинали желтеть, ночи становились прохладнее, а днём было приятно посидеть на тёплом солнышке. Мне так вспоминается, что всё произошло в один из обычных выходных дней. Точно – это было воскресенье в октябре. В такие дни ответственными всегда назначались замполиты (рот, батальонов) так как никакие занятия не проводились, а все командиры теоретически, если не были в наряде, могли отдыхать.
 
Но тут был один негласный новый момент – в Кой-Таше у командиров батальонов была своя «система ценностей в жизни». По заведённому ещё до меня неписанному и негласному правилу, все офицеры батальона всё равно должны были в выходной день всегда с утра «попозже», это примерно часикам к девяти собираться «на пару минуток» для прояснения обстановки. Кто это придумал, зачем и каков был практический смысл такого прихода – я не знаю, но командиры этого требовали неукоснительно.
 
В связи с этим в памяти навсегда осталась история, которая случилась со мной. Так получилось по жизни, что информация об этом неписанном правиле батальона меня как-то обошла, и никто не предупредил, а в те немногие воскресенья, проведённые в полку, я оказывался то сборах, то в наряде, то ответственным. Поэтому в одно из осенних воскресений, когда мы с Людой собрались в город, вдруг столкнулись нос к носу с идущим из батальона домой начальником штаба ст. л-том Цибенко, внезапно возникшим перед нами из-за бетонного забора. После обычного в таких случаях приветствия друг друга, недовольно смотря на мою гражданскую одежду, он сразу «наехал» на меня с грозным видом:
– Товарищ лейтенант! А куда это вы собрались?
– В город – отдохнуть, ведь сегодня выходной день? – пожав плечами, ответил я с радостным и безмятежным видом, наивно полагая, что начальник штаба просто забыл «заслужившись», какой сегодня с утра у нас день.
 
– А разве вы имеете моральное право уезжать из гарнизона не зная, как на сегодняшний день в вашем взводе обстоят дела с воинской дисциплиной и боевой подготовкой? Вы были сегодня утром в своей роте? – он настойчиво продолжал наезжать на меня с упорством асфальтного катка.
– Нет, но вчера вечером всё было в порядке, а сегодня там командует замполит, – удивлённо ответил я, сразу начиная в душе внутренне догадываться, что такое направление разговора мне в дальнейшем ничего хорошего не обещает.

– Это ничего не меняет! Ваши солдаты не видели своего командира целую ночь! Да я так полагаю, не увидят ещё и весь день! Поэтому, если вы товарищ лейтенант мечтаете стать хорошим офицером, сейчас же разворачивайтесь домой, переоденьтесь и перед тем, как уезжать в город – сходите в роту и убедитесь, что в вашем взводе всё в порядке!

Вот чёрт его принёс! И откуда только он «нарисовался» на нашу голову? Как говориться в таких случаях – ну ни раньше, ни позже. Хорошо понимая своим умом, что я никакого преступления не совершаю, а это просто наглый «наезд» вышестоящего командира как же мне захотелось в этот момент послать начальника штаба по широко известному всем направлению или привести ему умную цитату из Устава внутренней службы (о периодическом присутствии на вечерней поверке и подъёме), который я хорошо знаю… Будь я в тот момент повыше в звании, должности или с позиции сегодняшних дней – так бы обязательно и поступил.
 
Но время тогда было совсем другое – при большом желании командиры очень быстро могли по командирской и партийной линии любому лейтенанту «объяснить» его недоработки и «близорукость». Поэтому, чтобы не продолжать эту глупую по своей сути и унизительную для меня беседу, я вслух произнёс только короткое: «Есть! Товарищ старший лейтенант! Так сейчас и поступлю!»
Делать нечего – пришлось нам с Людой в тот день потерять драгоценное время выходного дня на то, чтобы я сходил в роту на пару минут и лично убедился в высокой дисциплине моего взвода, в котором, кстати, ничего страшного за время моего отсутствия не произошло. Стало очевидно – начальник штаба просто «нагонял чернуху» из-за того, что утром не видел меня в батальоне. Только после этого мы спокойно уехали в город, но моё радостное настроение было испорчено напрочь таким фактом, и на всю оставшуюся жизнь я получил неистребимую неприязнь к показушной демонстрации такой своей работоспособности.

…Вот и на этот раз с утра всё шло как обычно по воскресеньям – одни солдаты после завтрака отдыхали вокруг казарм или начинали стираться, другие, наиболее достойные строились на батальонном плацу в парадной форме для увольнения. Нужно заметить, что с увольнениями в город для солдат в Кой-Таше было непросто: одних не пускали командиры, многие солдаты сами не любили возиться с парадной формой, а большинство других предпочитали не рисковать с проблемной ездой в город и обратно. Если во Фрунзе от нас хоть как-нибудь можно было добраться, обратная же дорога вечером с обязательным возвратом к определённому часу была большой проблемой. Не каждый солдат (при получке в три рубля) мог позволить себе приехать обратно на такси за десять рублей. Поэтому многие солдаты и сержанты в полку предпочитали просто иметь свободное время, отдыхая на свежем воздухе, встречаясь с земляками или занимаясь своими делами в гарнизоне.

Увольняемых и тот раз получалось немного – не больше двадцати человек, примерно по четыре-пять человек с каждой роты. От нашей роты среди них был сержант Федя Фот. Будучи сам родом из северо-казахстанских немцев и имея правильное воспитание, он на втором году службы был всегда положительным примером для всех остальных: хорошо справлялся с обязанностями сержанта, отлично нёс службу в наряде и с офицерами не имел никаких проблем – в общем, со всех сторон форменный отличник боевой и политической подготовки.
Ещё он был каким-то «комсомольским лидером» в батальоне и, находясь «на хорошем счету» частенько помогал замполиту батальона в его политических делах. При наличии этих положительных качеств Федя всем своим видом совсем не напоминал обыкновенного школьного задрота получившего хороший аттестат и совсем не умеющего ориентироваться в жизни. Наоборот, он был хорошо развит физически, умело разбирался во всех армейских ситуациях и поэтому пользовался заслуженным авторитетом.
 
Кажется в тот день сам замполит и «пробил» Федю для увольнения в город за какие-то заслуги и дела. Замполит батальона С.Натуркач придирчиво осмотрел у всех форму, проверил документы и долго инструктировал о правилах поведения в городе. Понаблюдав краем глаза за этим рутинным процессом жизни батальона, я понимал, что на сегодня никаких срочных задач не предвидится, поэтому мне уже можно смело идти домой, спокойно отдыхая до завтрашнего утра.
У меня почему-то очень ярко осталась в памяти эта осенняя идеалистическая картина: тёплый солнечный день, радостные лица солдат батальона, беззаботно греющихся на лавках спортгородка под солнечными лучами, моё хорошее настроение в предвкушении беззаботного отдыха целый день – и ничего не предвещало беды. Однако поздно вечером в нашу дверь постучал посыльный со словами: «Товарищ лейтенант! Вас срочно вызывает командир роты!» Надевая форму, я автоматически взглянул на часы – время уже приближалось к отбою: «Вот интересно, что же такое могло случиться в роте раз в такое время командир роты уже там?»

Когда я вошёл в казарму там, несмотря на большое количество солдат, меня сразу удивила необычная тишина, а в канцелярии роты уже собрались все офицеры. Когда я прошёл внутрь, зрелище, которое открылось передо мной, поражало своим жизненным реализмом и очень напоминало знаменитую картину художника Саврасова «Совет в Филях»!
 
Турчин в расстёгнутом кителе молча, и с тяжёлым взглядом сидел за столом. Ничего не говоря, он кивнул мне головой, и только показал глазами на табуретку, как бы давая возможность мне самому сделать выводы. Анатолий с замполитом держа паузу тоже безмолвно сидели рядом с ним на стульях, а в углу канцелярии на полу полусидел-полулежал, вытянув ноги и спиной опираясь на стенку, наш увольняемый сержант – Федя Фот.
 
Выглядел он, прямо скажем, не здорово – ботинки в пыли, парадная форма вся грязная, ещё вдобавок без галстука и фуражки. Он был пьян, причём не просто – прикинув на глазок степень его «ужаленности» с первого взгляда было понятно, как обычно в таких случаях говориться – полностью «в дрова».
Я уже не помню всех деталей и подробностей – что послужило тому причиной, и каким образом, он тогда оказался в роте в таком «разобранном» состоянии, ничего реально не соображая, и даже не в состоянии стоять на ногах. Может быть, его так ярко удивили красоты Киргизской природы или вновь впечатлила увиденная гражданская жизнь?
 
Федя при мне сделал несколько неудачных попыток подняться на ноги из своего угла, но каждый раз стукаясь головой о стеллажи снова сползал на пол, потом он, наконец, затих со счастливым лицом юного Дауна получившего конфету. Турчин всё это время сурово и тягостно молчал – мне глядя на него со стороны, казалось, что он мучительно размышляет про себя над трудным выбором: между желанием отвесить Феде пендаль или с размаху врезать в ухо.
Если меня спросили в этот момент или вдруг ротный поставил бы этот вопрос на голосование, лично моё мнение за испорченный выходной вечер больше склонялось ко второму варианту – всё-таки нужно дать ему в ухо! Конечно, мой внутренний голос подсказывал – не надо этого делать, но желание сорвать зло упорно и настырно искало выхода. Уж очень хотелось! Я мысленно нарисовал у себя в уме картинку как Турчин сейчас сам встанет из-за стола или кивнёт мне, и уже прикинул примерную траекторию полёта, куда Федя свалиться после удара.

Но Турчин сидел и молчал, а мне как самому молодому офицеру роты в той ситуации оставалось только присоединиться к этой мёртвой тишине, наблюдая со стороны за всем происходящим и слушать какой-то бессвязный Федин бред, в котором он пытался нам что-то объяснять.
 
Потом его попытались привести в чувство – для этого старшина предварительно раздев до нательного белья, вылил ему на голову несколько графинов холодной воды. В таком виде – в тапочках, мокрой белой рубахе и болтающихся кальсонах, всем своим видом очень напоминающего «пленного партизана» времён войны, Федю вывели под руки на плац после вечерней поверки перед строем всего батальона. Человек в нижнем белье на вечерней поверке – это довольно редкое и диковинное зрелище даже для армии.
 
Федя к этому времени уже немного приобрёл способность с трудом самостоятельно держать равновесие, правда, при этом сильно раскачиваясь из стороны в сторону. Замполит батальона, который стоял рядом с ним под ярким светом фонаря в своей обличительной речи правильно подобрал «нужные здесь по смыслу слова»: это страшный позор на батальон, о его личном недостойном поведении советского сержанта и уже в конце, конкретно – о самой низкой воинской дисциплине в нашей роте.
 
Федя долго напрягал все свои силы, чтобы стоять перед молчащими солдатами, только качая головой и что-то нечленораздельно возражая в знак протеста при обличительных словах замполита. Но потом силы его оставили и он устало присел на бордюр, обречённо махнув рукой, всем своим видом показывая «А-а-а! Делайте со мной что хотите!», чем вызвал у всех весёлый смех. Угрюмо молчавшие до этого момента и тихо улыбающиеся в темноте ночи солдаты, уже не сдерживаясь, засмеялись громко, в голос и от души, как в цирке – громкое, жизнерадостное веселье начало перекатываться по всему стою батальона, от взвода связи до взводов обеспечения! Смеялись все, включая офицеров – даже суровый замполит капитан Натуркач, глядя на всё происходящее, сам долго не смог сдерживаться, и рассмеявшись, махнул рукой старшинам рот давая понять «Всё, концерт окончен! Расходитесь по подразделениям!»

Но глубокий смысл этой истории совсем не в этом – такое долгое вступление мне понадобилось для того, чтобы всё можно было понять до самого конца. Видимо, на следующий день Турчина крепко «шлифовали и пропесочивали» в кабинете комбата по всем направлениям, но в какой форме там всё происходило – не знаю, врать не буду, он с нами своими переживаниями по этому поводу не делился.
 
Наш ротный не имел раздражительного и взрывного характера, заводясь с пол-оборота, или как горящий порох мгновенно превращается в газ, выбивающий снаряд из ствола. Совсем наоборот, Турчин был выдержан и рассудителен во всех вопросах, но всю следующую неделю ротный сурово и решительно «жил по уставу» с вечерними, ночными и ранноутренними тренировками по боевой учёбе, «закручивая в роте резьбу» и воинскую дисциплину.
 
Здесь нужно открыть одну большую «военную тайну»: ни один человек в армии не живёт строго по уставу! Да это вообще просто невозможно! Существует своеобразный компромисс в мелочах, есть даже понятная всем пословица – не хотите жить как люди, значит, будем жить по уставу! Потому что выполнять из дня в день распорядок дня и уставные требования – это выше всех человеческих сил! Даже самые крутые «дембеля» на второй день «жизни по уставу» начинают тоскливо выть и быстро делают правильные выводы, положительно влияя изнутри на других военнослужащих, которые моложе призывом. Поэтому такие меры требовательности за несколько дней быстро воспитывают коллектив и люди сами добровольно быстро «осознают свой воинский долг».

За такую вопиющую выходку Федю, конечно, сурово наказали – он совершил стремительно-головокружительное жизненное падение: отсидел срок на гауптвахте, лишился звания сержанта, его сняли с должности, убрали из «комсомольской верхушки» влепив вдогон комсомольское взыскание, но оставили в нашей роте дослуживать рядовым солдатом. Честно признаю, я по своей молодой глупой наивности подумал, что вот оно настоящее счастье – сейчас командир роты покажет ему «где раки зимуют» за всё и раздавит как букашку!

Но вот что для меня осталось удивительным и послужило примером на всю оставшуюся жизнь!  Несмотря на то, что Турчину пришлось пережить много неприятных минут и «огрести по полной», в дальнейшей службе из-за Фединой выходки отношение к нему никак не изменилось. Наблюдая развитие этой истории со стороны, я не заметил никакого сведения счётов, «гнилого» преследования, унижения, постоянного напоминания или превращения человека в низость – здесь у любого командира в наличии много вариантов работы с подчинёнными и всё ограничивается только его характером и полётом фантазии. Заподозрить Турчина в слабости характера было нельзя, чего-чего, а вот твёрдости в характере у нашего ротного, когда это было нужно, всегда хватало. Но главное, он не был злым и вредным, а совсем наоборот – «человечным», хорошо осознавая свою роль командира-воспитателя.
 
Он прекрасно понимал, что сам по себе Федя человек неплохой и до этого случая служил хорошо, а то что в увольнении единственный раз сорвался, «попав в штопор» и сам глубоко раскаивается в этом поступке – с кем не бывает… Тогда мне по своей молодости всё это было непонятно и только намного позже для меня наступила полная ясность в этом вопросе. Такое человеческое качество присуще только умным людям с «высокой жизненной планкой», а вот «топтать людей» упиваясь своей властью, начинают только мелкие и злобные людишки, с ущемлённым самолюбием… Да-а-а! Сколько характерных примеров из своей жизни мне вдруг сразу захотелось привести на эту тему, но мы пока не будем отвлекаться…

Что тут сыграло свою роль – не знаю! Это было бы большим заблуждением и ошибкой подумать, что наш ротный всегда был таким добрым со всеми солдатами. Сколько раз я наблюдал как другим нарушителям и любителям спиртного, приходилось испытывать на себе весь «пресс воспитательной работы». Сам Шура Турчин не был особым любителем ненормативной лексики, и в обычной жизни старался никогда не перегибать палку и не щеголять грубыми словечками – ему всегда хватало приличных слов, рассуждая с нами на любую тему. Но к десяти годам военной службы у него накопился большой багаж из хитрых словечек, чаще всего он обходился своим «минимальным запасом»: индейцем, горным козлом, маугли, архаром, ихтиандром, гамадрилом, муфлоном или беременным тушканчиком – в этом плане у него была большая фантазия!
 
При этом самой вершиной, которое доставалось самым-самым (и это знали все солдаты в роте), было его собственное «изобретение» – Макимото! Что это такое, судя по всему – японское или индейское и откуда он его «выкопал» все годы нашей совместной службы для меня так и оставалось загадкой! А спросить напрямую почему-то постеснялся. Правда, это слово понравилось и мне самому, когда я стал командиром роты, тоже частенько его употреблял для воспитания личного состава, каждый раз, мысленно вспоминая Шуру Турчина.
Очень часто в его воспитательном процессе использовалась индивидуальная беседа в канцелярии с солдатом-нарушителем. Шура начинал беседу состроив на лице страшную гримасу (в этом деле он был мастер!), и очень не вязавшимся с ним ласковым голосом:
– Ну что болезный? (Или что-либо на выбор, из вышеперечисленного) Ты же меня знаешь? Поэтому давай пока я добрый и ласковый начинай свою трагическую историю. Да постарайся всё изложить так, чтобы я в её конце начал плакать…
А что в ответ на такое предложение мог рассказать солдат-нарушитель? Таким образом он давил на солдата психологически и только потом переходил к настоящему делу, в смысле – к воспитанию, оценив степень вины и признания. Но бывало солдатам со злости о-о-очень доставалось… и всё это только говорило о его высшей степени раздражения.
 
Под наплывом новых задач и впечатлений Федина истории быстро позабылась и позже, если ротный сам вспоминал этот случай, то говорил как-то по-доброму, вроде: «Это было тогда, когда наш Федя дал жару…» или, обращаясь к нему при всех, сочувственно с доброй улыбкой произносил: «Ну что, мой друг-алкоголик…»
 
Конечно, и Федя после такого отношения, в свою очередь, понимая свою вину, старался для ротного во всю: в роте для него всегда находились какие-то дела, где его способности могли быть использованы с большой пользой для общего дела. Наблюдая такое удивительно-терпимое отношение ротного к нарушению устава «пьяной сержантской выходкой» мы с Анатолием сами старались тактично не касаться этого случая в разговорах при нём, разумно считая, что это не наше дело и стараясь больше не обращать на это внимание.  Только один офицер в роте – наш замполит (видимо больше по своей должности) продолжал его постоянно «клевать», напоминая о совершённом грубом проступке.
 
Самым странным было то, что после этого случая дисциплина в роте резко повысилась. Не столько как «от принятых командирских мер», а потому что все солдаты видели отношение ротного, и Федя добровольно взял на себя роль «неформально лидера» помогающего в наведении «уставного порядка», подтягивая нарушителей на своём уровне. Всё оставшееся время, примерно полгода Ф.Фот так и дослужил в нашей роте нормально до самого дембеля, оставаясь всегда нужным, полезным и «незаменимым человеком» в ротных делах, никогда больше не подводя Турчина, ни в жизни, ни в нарядах.


      КОЙ-ТАШ. 1981г. НАЧАЛО ЗИМЫ ПЕРВОГО ГОДА СЛУЖБЫ.
      ОФИЦЕРЫ БАТАЛЬОНА. ЗАНЯТИЯ ПО-БОЕВОМУ СЛАЖИВАНИЮ.

Когда дни лейтенантской службы в развёрнутом мотострелковом полку заполнены делами и заботами под самую завязку, время пролетает удивительно быстро, и только изредка на короткий миг, иногда успеешь остановить бег времени, на секунду оглянешься вокруг, зафиксировав в уме этот момент – и бежишь, торопишься дальше… лейтенанту нужно успевать служить Родине... Впервые заметив первые снежинки, я очень удивился – как так? В это просто не верилось – кажется, мы приехали в полк совсем недавно, в конце жаркого летнего августа, а вот уже незаметно проскочили три осенних месяца. Вроде бы только не успели оглянуться, а уже пришла зима!

Потом до тебя доходит – нет, действительно, всё сходится: воздух днём становился всё холодней, по ночам стал появляться пар изо рта, а в один из ноябрьских дней в полку перешли на зимнюю форму одежды, и теперь на работу приходилось надевать шинель и шапку. К началу декабря погода на редкость испортилась и состояла из долгих непогожих дней. В низком промозглом небе лохматые серые тучи, не собираясь никуда уплывать, нахально цеплялись за верхушки белых гор и видно было, как в них постепенно собирается снег.
Несколько дней, осторожно и несмело как на разведку сверху опускались редкие крупные снежинки, но они, достигая земли, сразу превращались лишь в мокрые капли. Но в один из таких дней, собравшись с силами, когда мы стояли на плацу природа видимо, с утра пошла на штурм – с неба непрерывно начала сыпать какая-то мокрая крупа, тающая на моей шинели и неприятно стекающая за воротник. Потом снег начал валить большими хлопьями, постепенно закрывая собой всё: газоны, асфальт, крыши домов и видимые нам ближние сопки.
 
Удивительно, но от него в городке, кажется стало светлее – уже привычные для глаз высокие и густые тополя без листьев стали незаметнее и прозрачнее. Пару дней он выжидал, покрывая землю тонким слоем примерно таким, как экономная хозяйка намазывает масло на бутерброды, но постепенно достиг той высоты, когда солдатам пришлось расчищать его на газоны.

Постепенно и незаметно за эти осенние месяцы, проводя занятия, выполняя разные задачи, участвуя в параде, проверке и в нарядах, я осмотрелся, многому научился, приобрёл кругозор и поднабрался «офицерского ума». По своей неискоренимой привычке «изучать мир», видимо где-то глубоко сидящей во мне с глубокого детства я движимый любопытством за несколько первых месяцев службы практически побывал и изучил все в полку всё, что только возможно. Для собственного интереса прошёл и заглянул в самые удалённые уголки и места.
 
Самый главный вывод из всего увиденного здесь был однозначным – моё первое впечатление от полка только улучшилось, действительно было здорово! Можно сказать, что понравилось всё – зелень высоких деревьев, обилие ухоженных газонов, большая и просторная территория, занимаемая полком. Выстроенная с хорошим размахом, она соответствовала моим мечтам, именно так, как мне всегда нравится! Потому что меня всегда раздражает ситуация, когда взгляд в тесноте и скученности нагромождений упирается в забор или противоположное здание.

Границы гарнизона определялись в большей части условно, можно было смело утверждать, что они были почти полностью «полупрозрачными» – только со стороны дороги возле КПП для условного армейского порядка вдоль холма мимо спортгородка и бассейна тянулись бетонные заборные плиты хоть как-то формально определяющие его границу. Правда, через какое-то расстояние в двести-триста метров плиты заканчивались, и дальше можно было свободно проходить туда-сюда.

Плиты от КПП шли и в другую сторону, там они тянулись до самого караульного помещения и складов. Остальные границы на местности не были обозначены, но формально считалось, что с одной стороны полка она проходит в нескольких метрах от забора автопарка, а с другой стороны – ещё более условно, где-то в районе последних мишеней танкового огневого городка. Но вот где это конкретно, на местности – такая «дурная» мысль никому даже в голову не приходила, так как до ближайших к полку деревень было по несколько километров холмов, полей и оврагов. При этом нужно обязательно упомянуть, что артиллеристские склады и склады ГСМ тоже находились отдельно от общей территории, за небольшим холмом в ближайшей ложбинке, хорошо скрытые от чужих глаз.
 
Поэтому передвижение солдат в переделах гарнизона и рядом с ним очень трудно можно было хоть как-то, даже формально подвести под понятие самовольная отлучка и таким глупым вопросом за всё время моей службы никто и никогда не заморачивался. Конечно, и солдаты хорошо понимали, что для них ходить в ближайшие, даже расположенные рядом с полком посёлки было запрещено. Но вот незаметно поваляться на солнце за ближайшей сопочкой – можно, и на такую мелочь не обращали внимания.

Поутихли первые яркие и восторженные впечатления от службы, уступив место пониманию своего места и роли в жизни роты – пришло время обычной офицерской работы. За прошедшее время мне приходилось тесно общаться с разными офицерами и прапорщиками в полку. Можно так сказать, что за эти несколько первых осенних месяцев в Кой-Таше я быстро «осмотрелся» и практически узнал или познакомился с большинством из них. Оказалось, в первом батальоне служил брат Вовы Матусевича – он выпускался раньше меня на три года, но хорошо я запомнил его по своему первому курсу училища, когда он поднимался к нам в роту.

Здесь ты «варишься» в совершенно особой атмосфере: одни приходятся тебе земляками, другие однокашники по АВОКУ разных лет выпуска, с другими тесно работаешь в нарядах или командировках… Почти со всеми командирами взводов полка, тесно общаясь с ними на сборах и в нарядах, мы сразу узнали друг друга очень хорошо, а всех остальных в полку – с каждым по-разному: одних по фамилии и в лицо, с другими намного ближе. Очень здорово помогло в этом деле то, что Анатолий прослужил здесь целый год (а год-два в армии – это дистанция огромного размера) и со многими имел хорошие отношения, поэтому с его помощью у меня очень быстро расширялся круг знакомых. Ещё очень часто в парке нам приходилось общаться с командирами взводов других учебных рот. У них всегда можно было что-то спросить или подойти посоветоваться по ремонту БМП.
 
С огромным для себя удивлением я понял, что мне многому пришлось научиться в войсках. Нет слов, училище нам давало огромное количество знаний, но знания были больше «книжные» А вот реальному практическому и жизненному ремонту там не учили. Вот и приходилось самому всё «схватывать на лету» по ходу жизни доучивая машину до каждого винтика и прокладки. Ещё в полку оказалось несколько офицеров, однокашников Анатолия – выпускников АВОКУ, многих из них я знал ещё по училищу: Иван Окладников, Юра Першин и другие. Во-вторых, конечно, самые близкие отношения завязались с офицерами из нашего батальона.
Вместе с нами казарму делили пополам артиллеристы батальона. Миномётной батареей командовал Юра Тощев – опытный капитан с большим сроком службы и огромным армейским опытом. От него я многое узнал о далёком, до этого момента совсем малознакомом для меня городе Коломна, где он оканчивал военное училище. С удивительной огромной теплотой он рассказывал об истории города, многочисленных церквях и башнях древнего кремля. Только намного позже мне удалось взглянуть этот красивый город из окна поезда, сразу вспомнив живописные воспоминания капитана Тощева.
 
На многие вопросы и возникающие батальонные проблемы он смотрел по-философски, со своей точки зрения, но при всей кажущейся видимой неторопливости батарея под его руководством всегда успевала со всеми делами к назначенным срокам. Ещё я не припомню каких-то крупных конфликтов с миномётчиками из-за нарядов, территории или ещё чего. Мне так кажется, что они вместе с нашим ротным на своём уровне всегда ладили, находя общий язык компромиссов и каких-то особых проблем, вытекающих из нашего совместного проживания в казарме, никогда не возникало. Поэтому и нас с командиром батареи с первого дня сложились нормальные отношения.

 Немного позже, когда мне частенько приходилось заменять ротного мы вместе с ним ходили на совещания к комбату и хорошо понимали друг друга, честно деля общие задачи на двоих. Постепенно, с годами службы наши отношения с Юрой Тощевым только улучшались – мы совместно бывали в командировках, на своих учениях и частенько ездили посредниками к алма-атинскому полку. В быту и отношениях он был надёжен и прост, к нему всегда можно было подойти с любым вопросом, заранее зная, что он поможет, всё доходчиво растолкует, а если надо, то и поможет дельным советом. Почему-то я не помню Юру грустным, он всегда имел хорошее настроение и частенько, вовремя вставленной к месту шуткой или дельным советом мог разрядить все проблемы.
   
Общаясь тесно с Юрой Тощевым, я с большим удивлением для себя узнал, что оказывается у миномётчиков кроме нашего батальонного начальства, в полку есть и другие начальники, свои – артиллеристские! Именно они проводят с ними артиллеристские сборы, выставляют оценки за боевую подготовку и тоже озадачивают разными проблемами. Вот и приходится ему по службе всё время крутиться между двумя начальниками – и кто из них главнее, не понятно. Такова специфика жизни всех миномётчиков в мотострелковых полках.

В казарме напротив нас жили пятая и шестая мотострелковые роты. Они считались «боевыми», и отличались от нас тем, что у них все БМП стояли на хранении в хорошо закрытых боксах и в парк они ходили только в парковые дни по субботам. Поэтому они всегда жили своей особой «правильной жизнью» и особо не забивая себе голову заботой о машинах только подавали нам заявку на машины и проводили все занятия на наших БМП. За время службы в Кой-Таше, командиры рот в них быстро сменялись, поэтому мне сейчас очень трудно припомнить последовательность смены и фамилии всех: Столяров, Ларионов, Шелудьков.... Мало ли разных людей встречаются в жизни, потом растворяясь и исчезая в глубинах памяти? Но вот одного ротного из нашего батальона – ст.л-нта А.Ерниязова, который был, мягко говоря «большим оригиналом», я хорошо запомнил.

 Основной причиной, по которой он так ярко врезался мне в память – было то, что мой друг лейтенант Сергей Рудой попал служить к нему в роту и первые месяцы из-за этого мне страшно завидовал. Определённое уважение ротный вызывал у всех тем, что уже «в первой волне» успел побывать в далёкой экзотической стране и полученный им орден «Красной звезды» красноречиво говорил всем – он бывал там не курорте, а участвуя в боях.
 
В жизни я немало встречал таких ущербных тупиц, живущих всю жизнь счастливыми воспоминаниями об армии или каком-то из его этапов (вроде …а у нас в Германии были гаштеты или …как я бухал в Забайкалье) – потому что именно они остались самыми яркими пятнами в их жизни. Чего нельзя было сказать про Ерниязова. Может быть, он там даже кого-то убивал, не знаю, но как плюс ему можно было засчитать, что никто никогда не слышал как он «Одессу брал», «камни грыз» и «кровь мешками проливал», а в душу к нему никто не лез.
 
 Сейчас я его могу понять, так как по себе хорошо знаю – война вещь гнилая. Как по содержанию и по своей сути. Война быстро открывает и обнажает в людях все их скрытые качества: как достойные, так и пороки, которые в мирной жизни были ранее совсем незаметны. Она калечит физически и морально, навсегда меняя человека, его душу и ход мыслей. Могу сказать о себе – трижды побывав там, я уж точно никогда не буду таким, каким наивным был раньше, так как после таких командировок на Кавказ моё мировоззрение к тем жителям изменилось из абсолютно ровного на холодно-сдержанное.

Есть на войне один очень странный парадокс – почему-то так получается, что в бою у тебя нет никаких высоких мыслей о Родине, здесь философия проста – там враг и его нужно уничтожать, чтобы он не уничтожил тебя и твоих подчинённых. Просто приходится делать то, чему учили в военном училище и всё возможное, чтобы сберечь своих людей, а врагов стало меньше. И очень мало я встречал честных людей, которые захотели бы правдиво рассказать о своих минутах страха – ужасного, мерзкого и цепенеющего, держащего душу в своих лапах, от которого ползёт холод по спине и срывается голос...
 
Будучи выпускником нашего Алма-Атинского училища (моего батальона – на четыре года старше!) Ерниязов никогда и ни с кем (и не только со мной) никаких «земляческих» чувств не поддерживал, что само по себе было довольно странным. Для меня за все годы моей службы это был первый офицер, который так демонстративно «отрекался» от всех однокашников. Каждый раз в таких ситуациях, многие офицеры, глядя ему вслед с пониманием и сочувствием, крутили пальцем у виска, списывая всё на контузию в Афганистане.
Высокая требовательность у него основывалась на сложном, даже вредном характере и основном понятии, что в роте все, кроме него работают плохо. По характеру он был мнительным, постоянно всем недоволен и к каждому относился с подозрением. В разговорах маниакально напирал на то, что командование и подчинённые его всегда недооценивают. Почему-то одержимый бредовой идеей об особой исключительности своей нации, считал себя постоянно обиженным по национальному признаку (на что, честно говоря, вообще, в то время никто никогда не обращал внимания – всем было глубоко плевать какой ты национальности).
 
При этом ему казалось, что другие ротные в батальоне постоянно хотят его как-то обхитрить, поэтому-то он всегда жил и относился к людям с ожиданием какого-то подвоха, как говорят «сам себе на уме». В общем, мнил себя героем, корча из себя незаслуженно обиженного великого начальника уже готового по службе на большее.

И ещё – он очень страстно и фанатично мечтая о быстрой карьере и вышестоящей должности, всячески стремился своеобразно «выслужиться». Для этого он изобрёл свой метод – пропадал в роте «на работе» целыми сутками – при этом в звании старшего лейтенанта, но с замашками генерала тупо и бездумно просиживал штаны в канцелярии днями и ночами, видимо убедив себя, что он уже, наверняка, давно созрел для такого высокого звания! Была только одна жизненная незадача – командирам рот пока генералов не присваивают. Ах, как жалость и несправедливость!
 
Глядя со стороны на его стоны и нытьё, у меня даже возникла такая «гениальная» мысль – в виде исключения вот ему лично такое звание Министр обороны мог бы присвоить, но с одним условием! И пусть бы он себе в генеральском звании командовал ротой до конца всей своей службы. Нет, я осуждаю не это – для нормального офицера в таких карьерных мечтах нет ничего плохого! Но для себя всегда считал так: работай «без фанатизма», но делай своё дело добросовестно, а уж командиры, когда будет нужно – тебя заметят! Не стоит лишний раз «мозолить глаза» начальству, работая на показуху, показуха унижает, после этого перед собой противно.
 
Тем более в полку перед моими глазами были реальные примеры такого отношения к службе: Александр Цибенко, старший брат Владимира Матусевича, да и Иван Окладников, который должность командира роты сразу сменил на командира батальона, «перепрыгнув» через карьерную ступеньку! Но это были серьёзные офицеры, «фанатичные служаки» полностью отдающие себя службе и прославившиеся своими реальными делами!

Может быть за стенами казармы, он был неплохим человеком: хорошим мужем и любящим отцом. Читал вместе с женой своим детям хорошие сказки, учил добру и прекрасному, но вот на службе таких качеств не проявлялось – он «работал» по своим собственным лекалам и представлениям о службе. Обидно, что мой друг, молодой лейтенант, попадал в его понятие «работы».

 Сергею в такой ситуации – не имея душевного контакта с командиром роты, поэтому не хотелось лишний раз появляться в роте без дела. Должен заметить, что работал он как все нормальные молодые лейтенанты, мечтающие о перспективном будущем. При этом много раз я наблюдал как такие мелкие придирки, бездушное и ненормальное отношение командира роты с офицерами доводили его до полного недовольства в службе, но он «сжимая волю в кулак» крепился из-за мудрого замполита роты – ст.л-нта В.Мымликова, который действительно мог здорово поддержать молодого лейтенанта словом и делом.
 
Мы с Сергеем были единственные два молодых лейтенанта, после мотострелковых училищ, попавшие во второй батальон, поэтому, когда мне приходилось сравнивать его и свою ситуацию в батальоне, оставалось только счастливо радоваться судьбе. К моему появлению в четвёртой роте наш ротный капитан Турчин был уже опытным офицером, и многие жизненные вопросы решал совсем не так – вот он как раз был на своём месте! Мне бы очень не хотелось начинать службу молодым лейтенантом с таким бездушным и туповатым ротным! Вот этим ярким примером для меня с лейтенантских пор наглядно проявился «армейский парадокс» – одну и ту же работу можно выполнять по-разному!

 Понятно, что Ерниязов оказался дерьмовым не только человеком, но и ротным, а мне из-за чувства «солидарности» так как мы учились с ним в одном училище и даже ещё больше – в одной роте почему-то (хоть в этом никакой моей вины) было обидно вдвойне. Как тут к слову с доброй тёплотой не вспомнить выпускников нашего батальона того же года с кем меня в разные годы сводила военная служба – отважного Алика Мамыркулова, Николая Быкова, Игоря Прохорова, Александра Цибенко и многих других встреча с которыми для меня была бы очень тёплой и радостной.
 
Они сразу после выяснения для себя такой важной подробности в наших биографиях на правах земляков-однокашников добровольно с радостью и теплотой становились негласными наставниками по службе, всегда выделяя меня общей массы лейтенантов. Сколько раз мне приходилось обращаться к ним за советом и помощью в сложных вопросах – и никогда не бывало отказа!

К большой Серёгиной радости такое положение дел у них в роте было недолгим – Ерниязова очень быстро куда-то убрали, а вместо него назначили нормального командира роты, у которого с теми же офицерами быстро сложился хороший и гармоничный коллектив. Работая над книгой, я для интереса набрал в Интернете – «А.Ерниязов» и с большим удивлением для себя узнал, что его мечта всё-таки сбылась, и он стал генералом в Вооружённых Силах Казахстана.
Мне остаётся только порадоваться его счастью – значит, сбылась детская мечта, добился всё-таки своего, поумнев с годами! Или может быть, это просто совпало по времени со «счастливым попутным национальным ветром» и «золотым часом» для различной шушеры: ни к чему не способных пьяниц, скандалистов и интриганов, обиженных предыдущей властью? Когда вдруг совершенно внезапно и «ниоткуда» в новой армии, резво перескакивая через все ступени, к управлению воинскими подразделениями хлынул поток преданных хамелеонов, быстро поменявших политическую ориентацию и совсем уж случайных людей с большими иллюзиями в отношении своих способностей?

Раз я упомянул про замполита роты Володю Мымликова, нужно обязательно сказать про него пару строчек. Это был весёлый, жизнерадостный и открытый человек, находящийся на своём месте. Настоящий замполит с большой буквы, умеющий хорошо разбираться в людях: за правильность и отзывчивость его уважали все офицеры и по-солдатски любили подчинённые. Он воплощал удивительное сочетание качеств командира и политработника – мог сурово отругать подчинённых, но тут же им помочь.
 
Его уважали ещё за отсутствие «высокой политической интеллигентности» – кроме необходимых политзанятий он любил проводить в роте занятия по огневой подготовке, выезжая с ротой на полигоны и учения, с радостью заменяя любого командира на учебном месте, не забывая при этом ещё отрабатывать и свой «замполитовский хлеб». В общем, он по своему характеру и взглядам на жизнь очень отличался от образа политработника умеющего цветасто говорить высокие слова о Родине, но на деле являющимся слабым примером высокой морали.
 
Именно общение с Володей Мымликовым, честно говоря (хоть тогда в этом было очень трудно самому себе признаться), заставило меня впервые зауважать Новосибирское военное училище, которое он заканчивал. Очень многие мелкие подробности обучения того училища (о которых я даже не подозревал) потом мне поведал Вячеслав Воропаев. Оказалось, что в политическом училище вполне хватало трудностей и возможностей для воспитания и закалки курсантского характера  по  суровой сибирской погоде! Читая его воспоминания и хорошо представляя себе наяву эти моменты, честно признаюсь, у меня не раз пробегал холодок по спине, и охватывала неприятная дрожь при описаниях экзотических лыжных гонок по тридцатиградусному морозу и ужасных нарядов по столовой. Сразу счастливо подумалось, как хорошо, что мне в этом плане «повезло» – Алма-Ата была южнее, и училище было небольшим.

Вообще-то, честно говоря, если окинуть взглядом свою службу, вопреки очень распространённому и бытующем среди офицеров-командиров мнении  «о плохих замполитах» – мне повезло! Совсем наоборот, именно они всегда являлись незаменимыми помощниками в нелёгкой работе. У многих из них до сих пор в груди горит огонь нести добро окружающим и это достойные люди во всех отношениях. С такими всегда было приятно поговорить и выпить вина, вспомнить былые приключения и выслушать дельный совет.
 
Я так полагаю, что в чём, в чём, а уж вот в этом вопросе у меня накопился большой практический опыт – за долгие и нелёгкие годы службы мне удивительным образом пришлось поменять несколько направлений: мотострелки, ремонтники, танкисты и Внутренние войска! Приходилось служить с разными офицерами-политработниками, и не только с одного Новосибирского или Свердловского училища: и многих других, были даже политработники, по призванию становившиеся ими из командиров, но все они были достойными офицерами на своём месте и со всеми складывались нормальные отношения. Или, может быть, я просто командовал как-нибудь не так?

Владимир Мымликов был всего на пару лет постарше нас с Сергеем, но уже обладал какой-то своей обстоятельной житейской и армейской «хозяйственностью»: быстро знакомился с людьми,  хорошо зная в полку всех офицеров и прапорщиков (и имея со всеми прекрасные отношения) умел быстро решать любые задачи. Почему-то у меня с ним (хоть он был из соседней роты в батальоне) сложились самые прекрасные отношения. Много раз мне пришлось по службе вместе с ним побывать на учениях, парадах, командировках и нарядах – с ним всегда было надёжно. К Володе Мымликову за любым советом всегда можно было смело подойти в затруднительной ситуации, и он никогда не отказывал помочь.
 
Сейчас у меня в памяти остались всего несколько ярких моментов из нашей совместной службы. Однажды мы ехали на его машине (у Володи был шикарный по тем временам ярко-жёлтый «Москвич») во Фрунзе на генеральную репетицию парада. Это была одна из последних и поэтому она проводилась в парадной форме, и мы все сидели в белых рубашках и красивой парадной форме цвета морской волны, на которой были медали и аксельбанты.
В тот день Володя, торопясь и быстро переодеваясь дома, забыл переложить водительские документы из повседневной формы, и этот факт выяснился только тогда, когда нас в городе совершенно неожиданно остановил милиционер. Благодаря нашему виду, и всё понимая, плюс учитывая Вовино честное признание и прекрасную, добрую дипломатию – милиционер тогда отпустил нас без последствий, правда, напоследок доброжелательно предупредил, чтобы мы больше так не делали.
 
Ещё однажды мне удалось помочь ему в одном деликатном деле. В одной из бесчисленных командировок, куда меня послали, мне на глаза попались хорошие дефицитные мраморные плитки, валяющиеся без дела. Для меня они не представляли абсолютно никакой ценности, но я сразу же вспомнил о недавнем разговоре с Володей. Не откладывая в долгий ящик, в тот же вечер по большому секрету сообщил ему эту информацию. И на следующий день сразу же с радостью помог ему вывезти эту плитку для сооружения памятника кому-то из его родственников.
 
Несомненно «душой» батальона (в прямом и переносном смысле) все считали командира взвода связи Сашу Зубкова. Это был весёлый, своеобразный и никогда не унывающий старший лейтенант, специалист широкого профиля по всей электротехнике батальона. Всё то, что было связано с электропроводкой, телефонами, радиостанциями, включая телевизоры и радиоприёмники – всё это считалось его сферой деятельности, и мне так казалось, что он мог разобраться во всём. И самое удивительное, что в большинстве случаев его ремонт приносил пользу.
 
По специфике своей работы ему приходилось общаться со всеми офицерами рот, и он практически был в курсе абсолютно всего происходящего в нашем батальоне. В казарме у взвода связи была маленькая комнатушка, и каждый раз заходя туда по любому вопросу можно было видеть Сашу за работой склонившимся над чем-то – у него в руках постоянно был паяльник или отвёртка-пробник по электричеству. Его и на улице частенько можно было встретить с чем-то необычным: какой-то телевизионной лампой удивительной формы, деталью от электроприбора, канифолью, паяльником или плоскогубцами.

Впервые я близко познакомился с ним, когда на одной из наших БМП перестала работать радиостанция. В тот раз мы провели с ним целый день в автопарке, и я наблюдал за его работой – Саша Зубков, спокойно и по очереди разобрался со всеми проблемами, и к вечеру она вновь надёжно заработала. Он как-то очень быстро и по-доброму познакомился и принял нас – молодых лейтенантов по-дружески всегда помогая нам во всех проблемах. Чуть позже мои отношения с ним стали ещё ближе, так как в новом доме мы оказались соседями по подъезду. При этом Саша, вместе со своей женой Ольгой живя простой и небогатой лейтенантской жизнью, всегда были для нас примером тёплого, бесхитростного радушия и огромного жизненного оптимизма.
 
Конечно, я перечислил не всех офицеров батальона, кроме них ещё в моей памяти остались Александр Миронов, Андрей Плехов, Валентин Шеин, Дорогин, Жангабулов и один хороший лейтенант, армянин по национальности, мне так кажется – его звали Алик Агасян. Со всеми офицерами батальона сложились вполне хорошие и ровные отношения, сейчас я даже не смогу припомнить никаких конфликтов или проблем между нами. Действительно, что нам было делить в той обстановке? Каждый из нас служил, имея свой взвод – свой конкретный участок работы, и вместе с ним шёл по своей армейской трудной и нелёгкой военной дороге.


Последние дни в рабочий период были заполнены разными весёлыми мероприятиями по подготовке к новому учебному году. Мне хорошо запомнилось одно – очень важное и серьёзное. Это сдача «трудного» экзамена на справку старшего машины. Несмотря на то, что все офицеры имеют водительское удостоверение, полученное ещё в военном училище, армейские законы не позволяют просто так любому офицеру руководить действиями военного водителя! Официальное право быть старшим автомобиля он получает только при наличии розовой картонки с фотографией и печатью.
 
Экзамен был организован методом прослушивания в клубе очередного инструктажа и доведения приказов МО по этой теме. Потом в парке на КТП каждого офицера и прапорщика после сдачи своей фотографии допускали до решения билетов по Правилам дорожного движения. При этом результаты экзамена от всех были строго «засекречены»!  А как же? Любому было понятно – это грань главной военной тайны и имеет «гриф секретности».
 
Главным итогом такого секретного и формального подхода к сдаче экзамена явилось то, что все офицеры – каким-то невероятным образом сдали! Через пару дней все получили такие удостоверения. Позже в полку нашлось несколько офицеров, которые таких справок не получили. По разным причинам: не сдали фотографий, были в отпусках или просто отсутствовали. У таких начальник автослужбы просто собирал фотографии и лично сам выдавал справки. Приказ был выполнен – теперь каждый офицер в полку мог быть старшим автомобиля! Когда я получил свою справку, то про себя подумал: «Как хорошо, что большие начальники ещё не додумались такие же экзамены устраивать для управления БМП!»

После небольшого перерыва в жизни без занятий в рабочий период в полку вновь началась напряжённая боевая учёба. Ещё одну очень важную новость довели до нас на очередном полковом построении, перед началом новых занятий – новость, которая просто потрясла всех! Оказалось, наш мотострелковый полк вновь выступил инициатором социалистического соревнования, правда, теперь среди всех полков в Среднеазиатском военном округе! Все офицеры, при этих словах стоящие в строю только недоумённо переглянулись между собой. Нет ну, как вам это нравиться? Как же так? Кто это за нас всех решил? А с нами перед этим посоветовались? Тут как говориться – не успели только с одним «инициаторством» успешно рассчитаться и вот на тебе, новое! Но командир полка с замполитом, совсем не обращая ни на кого внимания, сменяя друг друга, по очереди продолжали в красивых словах патриотично трубить и «гнуть своё» с трибуны:

– Нашему славному полку с такими героическими традициями выпала большая честь… Партия и правительство выбрало самых достойных… Это огромное доверие округа нашей дивизии… Командование твёрдо верит в наш коллектив… Поэтому мы все как один должны быть достойны и вновь оправдать… и доказать… Выполнить и перевыполнить… – и разную другую «пургу» подходящую здесь по смыслу.
Ну, что ты будешь делать? Мне стало очень интересно, кто это в округе там всё решил за нас, вот бы узнать фамилию того конкретного человека? Чтобы высказать ему, что мы думаем по этому поводу… Но видимо команда прошла из округа, дальше – корпусной штаб руководил дивизией, дивизионный штаб руководил полком, а полковой руководил нами! А по нашему разумению – провалились бы они все вместе куда-нибудь подальше со своими предложениями и инициативами…

Нужно прямо сказать такая интересная новость у всех офицеров большого энтузиазма совсем не вызывала. Все глубокомысленно молчали, переживая внутри себя такую большую радость, а что нам оставалось делать в такой ситуации? Здесь же не выйдешь перед всеми и не рубанёшь смело с плеча правду-матку в лицо вроде того – вот например я совсем не хочу быть «инициатором», мы и так весь прошлый год надрывались, чтобы всем доказывать, а теперь я хочу просто нормально послужить! Чтобы каждый день не жужжали в ухо и надоедали разными лозунгами! Мы уже были и справились, так пусть кто-нибудь другой в этот год добровольно побудет «инициатором». В такой ситуации тебе быстро могут «пришить что-нибудь по партийной линии», из-за политической близорукости и недопонимания политического процесса в стране.
 
Поэтому я, как и все офицеры, тоже благоразумно стоял в строю молча, слушая как нам «вешают политическую лапшу на уши» – что с меня было взять? Моё дело маленькое, я ещё молодой лейтенант и честно говоря, приехал только под конец «инициаторства» полка и успел «реально пострадать» не так много, но кто же будет слушать мои пожелания – пусть здесь высказываются те, кто выше званием или больше прослужил. Турчин же, быстро смекнув и понимая, что дальше опять лёгкой и спокойной жизни не предвидится, зло сплюнув сквозь зубы, высказал своё мнение тихо процедив:
– Мальчики-генералы никак не успокоятся… Достали уже… Наплевать! Пошли они все с этой «инициативой» куда подальше… Действительно – покой нам только сниться…
 
Мы с Анатолием переглянувшись глубокомысленно промолчали, понимая каждый про себя с тихой обречённостью – куда нам деваться? Раз нас назначили – так тому и быть, значит, будем «инициаторами». Вот таким «единодушным» образом мы вновь добровольно на целый год стали самым передовым полком в округе…
Оказалось, что по расписанию, всегда в новом учебном периоде первые занятия несколько дней идут по обучению солдат действиям по боевой тревоге. Мне, как молодому лейтенанту за всю мою короткую службу впервые пришлось участвовать в них, поэтому приходилось больше крутить головой и самому учиться. До начала момента проведения занятий с ротой я даже как-то не задумывался над этим вопросом, наивно полагая, что наша главная задача спокойно жить – качественно обучать солдат военному делу.
 
За рутиной и чередой повседневных задач и проблем забывалось главное – что мотострелковый полк это «боевая единица», которая в случае чего… должна будет выполнить поставленную задачу. Есть даже конкретный пример у меня в памяти в связанный с этим – когда я учился в училище, такой же как и наш полк, но алма-атинский уехал в Афганистан. А кто из нас знает свою судьбу? Может быть и нас, в любую минуту могут позвать ещё куда-нибудь или ему на помощь? Тем более что, судя по всем новостям доходящим к нам оттуда, кажется, всё затягивается надолго…

Все такие занятия командир нашей роты – капитан Турчин проводил практически и очень доходчиво, правда, немного в своеобразной манере. Не тратя учебное время, с его точки зрения на мелочи и лишнюю ерунду он быстро разъяснил сержантам те вопросы, на которые они должны были обратить особое внимание, когда прозвучит сигнал, и переходил к практике. Самым главным мотивом в его занятии звучала вполне понятная мысль – все солдаты и сержанты роты в любой ситуации должны научиться выполнять всё самостоятельно и проявлять разумную инициативу без команд офицеров. Потому что кто же его наперёд знает, когда прозвучит сигнал тревоги – днём или ночью? И самое главное – по факту для солдата вообще должно быть неважно, сколько будет офицеров в роте, и где они будут находиться в это время. Задача для всего личного состава остаётся одна – всё выполнить точно так, как учили!
 
Но в роте всегда занятия начинали, как это показывают в кино – солдат спит и вдруг «Тревога»! (Что всегда меня в армии немного забавляло, у нас что – все войны будут начинаться внезапно, как сорок первом году?) Турчин давал команду дежурному по роте и круговерть начиналось… Сержанты начинали командовать своими солдатами под звуки сигнализации из комнаты для хранения оружия: постепенно из казармы исчезали посыльные за офицерами, все механики-водители с комплектом тревожных путёвок, потом все остальные солдаты с разным имуществом, последними сменялся наряд… Офицерам в этой ситуации отводилась роль только наблюдателей за действиями подчинённых и фиксирование недостатков. Когда же последние солдаты, получив оружие и имущество, покидали казарму, направляясь в парк, Турчин оставался в казарме, давая нам возможность дальше самим «доработать детали» шепнув на ушко:
– Вы там ребята давайте в парке на БМП и артскладах, отработайте всё качественно и как положено. Да особенно не торопитесь обратно казарму. Учебного времени у нас для этого целый вагон!

Нам в этой ситуации действительно оставалось море работы – если работать с душой, то появлялся огромный простор для высокой требовательности, только проявляй свои командирские качества! Для этого есть куча вопросов: в какие места и как лучше разложить и закрепить имущество в машинах, как правильно располагается личный состав и оружие в БМП согласно штату, установка антенн и закреплённых частот, организация связи между машинами, членами экипажа и десантом. Дальше – через какие тревожные ворота наш маршрут движения в колонне до артиллеристских складов, а на самом складе, где находятся наши штабели для загрузки боекомплекта в машины… сколько и чего ещё нужно будет дополучить из мелочи и куда разложить на штатные места.

Затем возвращение в казарму, а там небольшой разбор ошибок и «Отбой», а потом вновь вырабатывание условного рефлекса на команду «Тревога!»… Повторение – мать учения… вот здесь я впервые от кого-то из офицеров услыхал хорошую армейскую поговорку: «Миллион слов – не заменят и миллиметра работы» и сразу понял её глубинный смысл… который сводиться к простому понятию – из двух офицеров лучшим всегда будет тот, кто за одно отведённое им время сто раз отработает всё практически, чем который будет сто раз теоретически объяснять что нужно делать подчинённым.

Только в ходе проведения таких занятий мне стало очевидным и заметным, что мой взвод в роте это самостоятельный «живой организм», где конечный успех общего дела зависит от каждого солдата в отдельности – при этом никому совершенно неинтересно, сколько же в нём солдат. Задача ставиться на весь взвод, и она должна быть выполнена! Даже если во взводе осталось всего один или два солдата. Вот здесь и в этом направлении командир взвода проявляй свой талант! Работа командира взвода сразу на виду: солдаты что-то из имущества оставили в казарме – сержанты не проверили, забыли шлемофоны – нет связи, командиры не умеют работать на радиостанциях – во всём моя вина, значит – я не научил. А если научил, но всё равно не получается, значит у тебя низкая требовательность как у плохого командира… и мне нужно ещё поработать в направлении «глубокого осознания каждым военнослужащим своего личного долга по защите Отечества».

Нет! Мы с Анатолием плохими командирами быть не хотели – поэтому и гоняли солдат на таких занятиях «на совесть», добиваясь чёткого выполнения всего даже в мелочах. Настойчиво вбивая солдатам армейское правило – войне мелочей не бывает! Поэтому каждый раз после сигнала «Тревога» покидая казарму нужно быть готовым к такой мысли – может быть, ты сможешь вернуться обратно, а может быть, и нет! Вдруг тебе внезапно придётся поехать выполнять какое-нибудь важное «правительственное задание партии и правительства».
 
Когда все занятия с солдатами по боевой подготовке за несколько дней в полку были отработаны, настало время выехать в районы формирования для практического ознакомления. Опять начальник штаба заранее озадачил всех вновь прибывших офицеров получить в секретной части карты. Перед сдачей её начальнику штаба пришлось с ней повозиться: склеить, правильно оформить и нанести секретную обстановку касающуюся нашего батальона и роты. Но мы, объединив усилия вместе с Сергеем Рудым, довольно быстро с этой задачей справились.
 
Когда же мы с солдатами выехали на реальную местность, то видно было, как наш командир роты Турчин легко и просто здесь ориентируется. Уверенно находя и заостряя наше внимание на неприметные с первого взгляда холмики или полуразмытые ямки, он показывал нам командные пункты и другие обозначения на карте. Мне сразу стало понятно, что он сам уже здесь не в первый раз. Почти не сверяясь со своей картой, он конкретно указал нам на местности границы района нашей роты (чтобы, мы всегда могли бы его заменить, если его не будет) и конкретно мне – границы моего взвода. К одной удивительной мысли я пришёл, когда уже сам распределял позиции своим отделениям:
– Как удивительна и загадочна наша жизнь! С привычной точки зрения это обычный кусок земли в предгорьях города Фрунзе, очень неудобный для ведения сельского хозяйства. Вся земля сплошь состоит из смеси глины и мелких камней, к тому вся испещрена сухими руслами высохших ручейков, текущих весной с гор. А вот для наших военных задач – она подходит в самый раз как никакая другая! Здесь будет удобно размещать и маскировать технику с личным составом в складках местности. Именно здесь мы будем пополняться до полного штата людьми из военкоматов.
 
Но сейчас любой гражданский человек, случайно проходящий здесь и пусть даже обративший внимание на ямки и небольшие окопчики, никогда в жизни не поймёт и не догадается, для чего всё это предназначено. Только офицеры полка знают и понимают все хитросплетения значков на карте и инженерных пометок на местности. И вот какая штука получается – оказывается все роты прибывают сюда по определённому времени. Например, весь батальон сразу выдвигается сюда, а мы действуем самостоятельно – только после загрузки на артскладах. А если ты вдруг опаздываешь или едешь из командировки то по объявленному времени тревоги сразу можешь рассчитать место, где должна находиться твоя рота и взвод! Вот это и есть – часть большой военной тайны! Теперь её знаю и я – молодой лейтенант мотострелкового полка. Эта глубокая мысль наполнила меня особой важностью и собственной внутренней гордостью.

После проведения таких занятий мне припомнилось, как мы в училище на четвёртом курсе на учениях готовились к тревоге – нам всего-то нужно было одеться и выйти на место построения возле роты! Какими наивными и смешными мальчиками мы тогда были… понимать это я начал только теперь, когда у меня появился свой мотострелковый взвод с личным составом, имуществом, оружием, бронетехникой и своей конкретной боевой задачей.

Первый Новый год в Кой-Таше наступил для меня совсем незаметно. Когда ты каждый день с утра до вечера озадачен разными срочными задачами, проведением занятий и нарядами иногда трудновато выключиться из ротной обстановки и оглядеться по сторонам. Поэтому праздник быстро пролетел, и в моей памяти сохранились всего несколько наиболее ярких моментов, связанных с ним. На всю жизнь запомнилась одна мелкая бытовая подробность. Каким-то неведомым образом Люде удалось «достать страшный дефицит» по тем временам – небольшую разборную пластиковую ёлочку! Конечно сейчас, когда каждый раз зимой перед праздником Нового года в магазинах от обилия всех возможных вариантов выбора в полном смысле разбегаются глаза, это выглядит немного смешно, но тогда… это была действительно огромная радость.
 
Когда мы её вместе собрали и, проявляя фантазию нарядили тем что было под рукой, действительно появилось ощущение настоящего праздника. Удивительным образом эта ёлочка, совершая с нами кучу переездов, сохранилась и до сих пор. Конечно, мы понимаем, что сейчас она по сравнению с новым поколением ёлок-красавиц давно устарела морально и дизайн уже не тот – и вообще давно уже пора прикупить что-то более современное, мохнатое… Но до сих пор, каждый раз, когда Люда бережно достаёт её из коробки перед очередным Новым годом и вновь собирает – она радостно и задумчиво с ностальгической теплотой вспоминает тот, наш первый праздник Нового года в Кой-Таше. А после всех праздничных мероприятий вновь аккуратно укладывает её обратно до следующего года…

Видимо судьба на первом году службы решила преподнести мне подарок по полной программе – каким-то чудесным образом я в этот праздничный вечер не попал в наряд, поэтому у нас появилась прекрасная возможность дома вдвоём «отметить это дело». В казарме перед праздниками, под руководством нашего замполита Ватажицина тоже создавалось праздничное настроение и подготовка: солдаты украсили казарму вырезанными снежинками, дождиком и веточками ёлок. Между входами в казармы установили настоящую небольшую ёлку, а по одной игрушке для её украшения попросили принести из дома семейным офицерам батальона.
 
К сожалению, мне ещё по сроку службы, а Анатолию по факту проживания в общежитии сделать такой взнос было нечем, поэтому Турчин с замполитом «отчитались за нас». А Люда, когда узнала о таком «позорном для нас факте» сразу же накупила в магазине несколько наших первых новогодних игрушек и шариков – так сказать «с прицелом на будущее». Все они к настоящему времени почти не сохранились, постепенно «расползаясь» по неписанной и сложившейся традиции – всегда перед каждым Новым годом нужно бывало сброситься по одной: то в полк, потом нашим детям в садик или школу. Закончив к вечеру все свои дела в роте, я направился домой. На улице стоял прекрасный новогодний тихий и безветренный зимний вечер. Шагая по асфальту дороги заботливо расчищенной солдатами, я оценивающе осмотрелся по сторонам – снег лежал только на газонах, деревьях и крышах домов.
 
– Как всё-таки красиво в нашем городке! И погода на высоте! – я с удивлением про себя отметил этот факт, так как будто увидел всё это в первый раз, действительно мы торопимся жить, не успевая замечать красоту природы. Последний раз я обращал на это внимание только осенью, когда всё было покрыто жёлтыми листьями. Наша квартира тоже приобрела праздничный вид: жёны украсили коридор разноцветной мишурой и блестящим дождиком. От всего этого – яркого, блестящего и шуршащего поднималось настроение и появлялось ожидание какого-то неведомого чуда и счастья.

Вместе с нашими соседями – Буторовыми мы впервые встречали этот праздник в далёком гарнизоне. В зале Дома офицеров установили большую ёлку и там с вечера силами женсовета, с привлечением всех желающих была организована весёлая праздничная программа. Здесь собрались почти все свободные от службы офицеры и прапорщики с жёнами смотревшиеся очень необычно одетыми в гражданку. В полутьме зала танцующие пары исчезали и появлялись вновь. Музыку и танцы сменяли шуточные конкурсы с незатейливыми призами – Дед Мороз со снегурочкой организовывали новогодний хоровод возле ёлки… Удивительно, что всему происходящему все собравшиеся здесь радовались как малые дети. Ближе к двенадцати часам праздничная программа закончилась, давая возможность всем встречать Новый год в домашнем кругу.
 
– Мальчики, приглашаем вас к праздничному столу! – с радостным настроением позвали нас жёны Люда с Ирой, и мы пошли к себе домой, где в этом году кроме уже привычных салатов и праздничного «военторговского дефицита» – растворимого кофе и мандаринов, нас ожидало заморское чудо – ананас! Честно говоря, до этого момента я видел его только на картинках и в кино, а вот таким образом – настоящий, «живьём», впервые в жизни. Не знаю, какими это неведомыми путями военторгу удалось раздобыть и завёзти к празднику это заморское чудо в наш гарнизон.
 
В продуктовом магазине они лежали в каких-то удивительных плетёных корзинах, что удивляло всех посетителей ещё больше – многие (узнав об этом) специально заходили туда, чтобы на них посмотреть. Нет, конечно, родителям удавалось покупать в Усть-Каменогорске консервированные ананасовые дольки, и я пробовал их на вкус, но чтобы вот так: держа целиком в собственных руках, ощущая пальцами колючки и вдыхая неведомый экзотический запах – никогда!
Когда мы собрались за столом провожать старый год, у всех было прекрасное настроение. А что? Уходящий год для нас был неплохим, и самое главное – у нас почти всё совпадало в биографиях: получение лейтенантских звёзд, свадьбы и извилистые дороги до нашего первого гарнизона. Следующий год, надеемся, будет ещё лучше! Было ощущение счастливого праздника и чего-то таинственно-нового, правда моя внутренняя интуиция подсказывала, что впереди нас ждут новые ещё более грандиозные и бурные события…
 
После ритуального в этих случаях торжественного бокала с шампанским и тоста «За новый – 1982 год!» из телевизора, через пару минут мы почувствовали, что весь городок необычно зашевелился: за стенкой по деревянной лестнице в подъезде дробно и звонко застучали женские каблуки вместе с тяжёлыми мужскими шагами. В разных концах городка со знакомым звуком непрерывно «забухали» взрывпакеты, зашумели запускаемые сигнальные ракетницы, под радостное крики и голоса небо над нами расцвело яркими разноцветными вспышками.

Конечно, и мы счастливые от всего происходящего вышли на улицу – тоже что-то радостно кричали, обнимая и поздравляя всех, кто в тот момент оказался рядом с нами на улице. Весь офицерский городок бурно отмечал наступление Нового года! Курсируя по центральной улице городка одни весёлые компании сменяли другие – это был какой-то счастливый людской водоворот: здесь все люди радостно смеялись, что-то громко кричали, кидались снежками... Пока одни заходили домой «погреться» (в смысле на пару рюмок) на улицу выходили новые… Так же поступали и мы…
 
Наутро многие моменты праздника я уже не помнил, так как к концу празднования в каждом из нас уже было примерно по пол-литра под хорошую закуску (наши девочки постарались!) Мы ошалевшие от неожиданной радости и молодости, позабыв на короткое время про все служебные дела, находились в том состоянии, когда ты чувствуешь, что очень уважаешь и любишь весь этот прекрасный мир...
 
Многие события празднования  нового года нам утром пришлось восстанавливать с помощью свидетелей, как сказали наши жёны (обе с резко гуманитарным образованием) – им было за нас немного стыдно. Потому как якобы мы с Колей оказались единственными в городке, кто вместо привычного поздравления «С Новым годом!» почему-то больше всего дружно хором кричали «Строиться с матрацами на улице!» или даже обращаясь к нашему коту, с удивлением глядевшему на нас через комнатное стекло: «Васька! Строиться с матрацами!»
Самое смешное заключалось в том, что мы с Николаем и сами на следующий день, оправдываясь перед жёнами за вчерашнее, так и не смогли им доходчиво объяснить – почему же это пришло нам в голову! Наверное, просто дурачились, потому что были молоды, и у нас было прекрасное настроение! Подумаешь, с кем не бывает… Немного расслабились, снимая повседневный стресс. Действительно, разве можно придумать что-то другое в такой ситуации?
 
Мы были в хорошем настроении, да повод для скандала был мелковат, не портить же себе нервы из-за какой-то бытовухи? Но пришлось нам объяснить: у каждого человека есть свои недостатки – совершенных людей нет. Вот поэтому и мы должны относиться друг к другу терпимо: быть чуткими, тактичными и сглаживать острые углы, где это необходимо.… Ну а мы с Колей, в свою очередь, тоже обещаем – будем стараться и исправляться… (про себя добавив – конечно, по мере наших сил…) И вообще – какими хорошими оказались наши жёны: спокойными и рассудительными, но как бы было здорово прожить всю жизнь без лишних слов и объяснений!


  КОЙ-ТАШ – ОТАР. 1982 г. ПЕРВАЯ ЛЕЙТЕНАНТСКАЯ ЗИМА.
             БАТАЛЬОННЫЕ УЧЕНИЯ – ОХОТА.

После напряжённых занятий в первые дни боевой учёбы и быстро отшумевших Новогодних праздников пришло время учений. К этому времени наш старый комбат – майор Малиневский, с которым мы сдавали итоговую проверку, был переведён к другому месту службы. В перерыве, почти целый месяц пока на эту должность никого не назначали – всеми делами в батальоне уверенно «рулил» начальник штаба ст.л-нт Цибенко. Почему так получилось, я тогда в этот вопрос особо не вникал – мне хватало своих забот и задач. И только к Новому году нам представили нового комбата, свежего выпускника академии им. Фрунзе – майора Горбенко.
 
Был ли он лучше или хуже майора Малиневского – не могу абсолютно ничего сказать по этому поводу. Выработав в себе привычку со времён военного училища всегда оценивать человека и офицера по одному простому принципу – чему хорошему от него можно было бы научиться для себя, я могу сказать только одно – для меня они оба были никакие. С Малиневским я прослужил очень мало, никогда очень близко с ним не сталкивался и может быть, поэтому не успел ничего хорошего подметить, а у нового комбата просто ничего особенного для себя не заметил.
 
Хотя нет, ошибаюсь, единственное, что я сразу мысленно отметил про себя, глядя на него со стороны – очень верно кем-то подмечено, что академия ума не добавляет, а только даёт диплом. К слову знаменитый маршал Георгий Жуков вообще не то что никакой академии не заканчивал, а вообще не имел никакого высшего образования. Однако для всех был и остаётся в истории самым талантливым полководцем.
 
Наш новый комбат в первые дни после назначения, был важным и строгим, распираемый собственным величием (видимо никак не мог отойти от «московской атмосферы»), прямо как с плаката «Воин! Гордись службой…», но потом быстро разобрался в «текущем моменте», в смысле обилии неформальных задач в полку и внутренних отношений в батальоне. Слава богу, что ему хватило ума постепенно и по человечески вникать в обстановку, а не начинать с тупостью «закручивать гайки» – вроде: «Как вы тут жили без меня? Вот я вам сейчас тут устрою… в смысле наведу порядок…»
 
Лично для меня по моей молодости этот вопрос замены комбатов особо не волновал, он прошёл совсем незаметно и не имел никакого решающего значения, так как на моей лейтенантской службе наличие или отсутствие командира батальона абсолютно никак не отражалось. Живя погружённым полностью в жизнь и проблемы своей роты, для меня ближе всех был свой командир – капитан Турчин и он ставил мне все задачи!
 
Много всяких разных воспоминаний я слышал об учениях от Анатолия и разных офицеров, но ещё ни разу в жизни не побывал на них, а очень хотелось самому попробовать, что же это такое «на вкус». Поэтому будучи человеком ответственным испытывал внутреннее напряжённое волнение: «Нужно проверить себя в деле!» До этого момента все небольшие учения проводились на нашем ближнем стрельбище в Ала-Тоо, никуда не выезжая. Вот поэтому-то мне в память очень хорошо и ярко врезалось всё с чего они начинались для меня в первый раз.

В один из обычных зимних вечеров Турчин сидя в канцелярии за столом и подводя с нами итоги дня в конце, весь светясь внутренним таинственным сиянием, хлопнув ладонями рук и радостно потирая их, окидывая всех нас хитрым взглядом, довёл информацию: «На следующей неделе всем батальоном едем на десять дней в Отар! Поэтому командиры пока ещё есть время, давайте – начинайте готовиться! Вопросы есть?» Глядя на счастливого командира роты и его радостно-возбуждённое настроение по этому поводу, мне почему-то показалось, наверное, эти учения будут похожи на те – наши училищные на четвёртом курсе. Подумалось, что нас ждёт легкая и весёлая прогулка на свежем природном воздухе степей.

– Никак нет! – дружно и одновременно ответили мы, уже внутренне зная про себя – всё, что будет нужно, Турчин сам обязательно позже уточнит. Сейчас он просто «прощупывает почву», так сказать сверяет по себе наше настроение и готовность к поездке. Мне-то что? У самого душа давно рвётся на простор, чувствую – «засиделся в полку», хочется приключений, а с Турчиным я готов хоть в огонь и в воду – зная точно, что вместе с ним мы нигде не пропадём!
А про себя в этот момент я радостно подумал: «Ну вот, наконец-то, и пришло долгожданное время! Давно уже пора бы куда-нибудь вырваться из тесной казармы: съездить, проветриться и набраться новых впечатлений!» – тоже, разумно понимая, что сейчас не лучшее время лезть к командиру роты с вопросами по поводу – что и как. Можно и подождать, а чуть позже или завтра всё толково уточнить у Анатолия.

Действительно разных вопросов у меня по подготовке взвода к предстоящим учениям получилось довольно много, всё-таки еду в первый раз: подготовка людей и машин, шанцевый инструмент, ящик под оружие, маскировочные сети, вещевые мешки, фляжки, котелки с ложками и многое другое – едем-то не на один день! Как здорово, что у меня во взводе есть старослужащие сержанты и солдаты, которые уже бывали на подобных учениях и поэтому сами хорошо знают, что для этого может понадобиться. Во время подготовки я для себя так и не понял до конца одного очень важного вопроса – я уже имею к этому моменту авторитет во взводе или нет, но как-то почувствовалось, что мы с солдатами взвода хорошо понимаем друг друга. Все поставленные задачи и возникающие проблемы решались без моей лишней «агитации».

На следующий день Турчин, предварительно плотно закрыв дверь канцелярии изнутри, на наших глазах заставил старшего механика лично спуститься «в секретную комнату» – так всегда назывался подвал под канцелярией, куда вёл вход искусно замаскированный под стеллажами. Любому чужому человеку, окажись он здесь, найти или заметить его было невозможно. Очень мало людей знало о его существовании, мне так кажется, что даже не все солдаты в нашей роте догадывались о его наличии. До этого момента и я не представлял себе, что такой подвал вообще существует в роте.
 
При этом про себя отметил: «Значит, этот факт говорит о том, что я уже в коллективе «свой» и Турчин мне доверяет! Верит, что я никому лишнему не проболтаюсь о нём». Оттуда был извлечён «страшный военный дефицит» – стальные тросики, аккуратно скрученные в мотки, у которых на концах были сплющенные пулемётные гильзы. Честно говоря, я сначала не понял их назначение, но не стал спешить с расспросами, смутно догадываясь и связывая их с предстоящими учениями. В общем решил проявить выдержку, надеясь, что в дальнейшем этот вопрос для меня как-то сам собой проясниться… С придирчивым взглядом командир роты их все проверил и пересчитал. Очень довольный таким результатом осмотра Турчин показал нам рукой на них:
– Отбирайте на все наши машины – по четыре штуки на каждую! Выдайте каждому механику и объясните – за тросики они отвечают своей головой, после учений каждый будет сдавать их мне лично обратно на хранение! К тросикам ещё нужны будут по четыре прутка арматуры и проволока, но я так думаю, что такую ерунду вы «родите» сами без меня!

Когда мы вышли из казармы, Анатолий пояснил мне, что это всё понадобится нам для погрузки и будет лучше для общего дела всё приготовить заранее, чтобы потом не бегать по станции. Только позже, когда началась погрузка на железнодорожные платформы, я хорошо понял задумку и оценил такую помощь нашего ротного.

Потом зампотех батальона майор Сакун на машине откуда-то привёз и вывалил за нашей казармой несколько огромных брёвен, коротко объяснив ротным: «Это каждой роте на дрова и колодки для крепления машин! Пилите! На всё даю два дня – потом лично проверю! И чтобы в каждой колодке уже по два гвоздя были вбиты наполовину!»  Механики рот и водители миномётной батареи и взводов обеспечения батальона сразу привычно дружно набросились на них с пилами и топорами, а вся остальная пехота, сразу окружив их, начала помогать советом и делом. Нам из нашей канцелярии хорошо были слышны многочисленные удары топоров и характерный звук «вжик-вжик» армейских двуручных пил – всё это напомнило мне какие-то лесозаготовки из кинофильмов…

Когда же мы с Толей для интереса и контроля процесса подготовки заглянули туда, я был невольно поражён увиденному зрелищу... Если честно признаваться, то до этого момента я ещё никогда так близко не сталкивался с дровами. А чему здесь удивляться? Моё детство и школьные годы прошли в военном городке и благоустроенных городских квартирах, где всегда был газ, а у бабушки дровами назывались небольшие рейки или отпиленные ветки с деревьев, которые довольно легко пилились и рубились. Только в училище, когда мы бывали в горном лагере, мне приходилось пилить дрова, но те брёвна были гораздо тоньше.

Здесь же огромные брёвна, которые поначалу мне казались совершенно непобедимыми,  быстро и дружно распиливались на однообразные кругляки – солдаты сменялись конвейером, и процесс пиления не останавливался ни на минуту. Другие солдаты с азартом, шутками и видимым удовольствием топорами рубили эти кругляки на колодки… и сразу было видно, что такая работа им привычна и очень напоминает о доме… Тут же в них молотками забивали по два больших гвоздя, которые брали из огромного ящика, а потом аккуратно раскладывали по четыре штуки – комплектами на каждую машину.
 
Всё это мне напоминало огромный муравейник, где каждому солдату находилось дело – срабатывал «эффект Тома Сойера с покраской забора», когда всегда находится много желающих бескорыстно помочь друзьям. Вокруг всего этого процесса стоял приятный запах свежеспиленного дерева, а весь снег был покрыт щепками и опилками. Мне с Анатолием сразу хорошо стало понятно, что эта задача будет успешно решена солдатами и сержантами без нашего участия. В итоге такой дружной работы к вечеру старший механик доложил о полной готовности колодок (даже с запасом) у всех взводов роты.

Потом я со стороны наблюдал, как Турчин лично со старшиной роты проверяли готовность ротного «пункта обогрева» – развернув за казармой десятиместную палатку с дощатыми полами и печкой-буржуйкой, а к ней увязанный проволокой запас дров, термобаки для приёма пищи и ещё многое  другое, которое меня не касалось… После проверки всё было вновь разобрано «на запчасти» и заботливо уложено в десантные отделения БМП.

Кроме этого Толя уточнил «главный вопрос», в суете и беготне – не забудь подготовиться сам. В смысле, обязательно взять с собой зимний шлемофон и вместе с личными вещами (мылом, станком и тёплыми вещами) «резерв питания». Потому как никто точно не знает того, что нас будет ждать на учениях. Взятые с собой банки с консервами и бутылка водки никогда не будут лишними! Кстати совсем недавно, по этому поводу, когда в один из дней офицеров полка внезапно собрали рано утром у штаба по сигналу «Сбор!» для проверки тревожных чемоданов генерал Потрясков к удивлению всех произнёс запоминающуюся историческую фразу:
 – Товарищ командир полка! С сегодняшнего дня я лично разрешаю вам к установленному списку вещей, которые всегда необходимо иметь в тревожном чемодане, негласно добавить одну бутылку водки! У хорошего офицера она действительно будет долго храниться «на всякий крайний случай» – для согрева или обработки ран, а всякие пьяницы-пропойцы и без этого всегда найдут возможность напиться!

Что к этому добавишь? Командир полка резонно спорить с командиром дивизии не стал, а офицеры полка поняли правильно – раз негласно, то можно и не добавлять. Но ради правды нужно честно признать, что именно с тех пор на всех последующих построениях ещё несколько лет у многих офицеров такие бутылки всегда лежали в чемоданах, чем немало веселили разных проверяющих… Но «железным» оправданием в таких случаях всегда было одно – это «негласный» приказ нашего командира дивизии!
 
В этом случае все офицеры хорошо знали вполне понятную армейскую схему и «железное» логичное правило – раз от командира дивизии команды «Отставить!» не было, значит, его приказ продолжает действовать! Так как во всей Армии только новый приказ всегда отменяет предыдущий приказ. И пока до тебя ничего нового не доводили – продолжай выполнять предыдущий приказ. Нравится он тебе или нет – это из области твоих личных эмоций, а поэтому так, раз нового приказа от командира дивизии не поступало отменяющего предыдущий, будем хранить!
 

В день отъезда прямо с утра наш батальон зашевелился – мне так показалось, что всё пришло в движение. В стоящие в ротных колонах на поле машины солдаты носили из казарм какое-то имущество, а офицеры отдавали последние указания. В основном загружались взвода обеспечения батальона: связисты таскали свои ящики с переносными радиостанциями, телефонами и катушки с проводами, в прицепы ПАКов (машины-кухни на колёсах) догружали продукты, а ремонтный взвод в свою летучку грузил что-то из своих запасов. Видно было как Юра Тощев (командир миномётной батареи) аккуратно вынес из казармы и положил себе в машину коробки с прицелами к миномётам и свою самую большую «драгоценность» – артиллеристскую буссоль.
 
В этой суете и большом человеческом водовороте я был внешне спокоен – мы с Анатолием ещё вчера с вечера проверили и аккуратно уложили в наши БМП всё имущество взводов. С механиками проверили весь крепёж, который понадобится на погрузке, а с сержантами распределили людей по машинам, поэтому сегодня во взводах каждый солдат точно знал своё место. С утра из казарм взяли только оружие, лопаты и вещевые мешки, подсоединили шлемофоны, ещё раз проверив связь на батальонной частоте. Но, увлекаясь и заражаясь таким всеобщим волнением, я тоже внимательно оглядывал свои машины и солдат, непрерывно прокручивая у себя в голове вопрос – может быть, мы тоже чего-то забыли? Турчин, правда с утра ещё раз формально переспросил нас о готовности… но мы оба уверенно кивнули ему в ответ.
 
Все солдаты батальона собрались у кормовых дверей машин, не торопясь садиться в десант. Одни торопливо покуривали, гоняя одну сигарету по кругу, другие пытались напоследок надышаться свежим воздухом перед долгой дорогой, а мы – командиры взводов каждый занимались своими делами. Внезапно, откуда-то незаметно у колонны появился начальник штаба батальона, и громко командуя «По местам!» прошёл к передним машинам, возле которых были командиры рот.
 
Когда я убедился, что все солдаты сели в машины – тоже занял своё командирское место, надев зимний шлемофон, а зимнюю шапку привычно сунув на своё «штатное место» (удобную щель между радиостанцией и бронёй). В морозном безветренном воздухе от работающих на холостых оборотах двигателей хорошо были видны поднимающиеся вверх и медленно тающие бело-серо-чёрные столбики выхлопных газов. Полулёжа на броне в ожидании команды «Вперёд!» я оглядел стоящие в колоннах машины, отмечая про себя: «Как это всё-таки здорово и красиво! Сочетание привычных глазу обводов, ребристых листов, брезентовых чехлов на пушках и пулемётах! Во всём этом чувствуется внутренняя сила и мощь!»
 
Наконец после краткого уточнения задач ст.л-нт Цибенко немного отошёл вперёд, а все командиры рот заняли места в машинах.
– Батальон! По машина-а-ам! – зычным голосом скомандовал НШ, перекрывая шум работающих на холостых оборотах двигателей. Он ещё что-то добавлял, но резкий грубый рёв многих БМП сразу заглушил его последние команды. Одновременно из наушников послышался знакомый голос Турчина: «Я – четвёртый! Всем приготовиться к движению! Выдвигаемся на станцию погрузки Пишпек. Порядок построения колонны: направляющая – четвёртая рота, за ней – пятая и замыкающая – шестая рота!»
 
Потом начальник штаба махнул рукой в направлении движения, этим самым как бы давая команду «Вперёд!» – сквозь шлемофон слышно было, как двигатели увеличили обороты, и все машины нашей роты весело урча, тронулись, стряхивая ошмётки глины из гусениц и вытягиваясь длинной извилистой цепочкой огибающей автопарк. Глядя на уплывающие от нас вдаль казармы батальона, в этот момент у меня почему-то промелькнула счастливая «гагаринская мысль»: «Поехали!», а душа радостно запела в ожидании предстоящих ещё неведомых мне приключений…
Оказалось, что колёсная техника поедет на погрузку по хорошей асфальтной дороге, а вся бронетехника по специальной, танковой дороге для нашего полка. Эта дорога на станцию погрузки в городе Фрунзе проходила вдоль полей и небольших посёлков по соседней с нами долине и оказалась совсем не близкой. Для меня всё это было впервые, и первые полчаса движения я с огромным восторгом смотрел по сторонам.
 
Потом первая эйфория от всего этого как-то немного погасла – тем более ничего особо интересного в таком движении по пустынным полям не было. Иногда по окраинам небольших посёлков, заслышав шум от большого количества движущихся машин, собирались дети и приветливо махали нам руками. Единственное, что мне оставалось в такой ситуации – стараться запоминать и отмечать в памяти все её хитрые повороты у себя в памяти, так сказать «на всякий случай», с прицелом вдруг пригодиться будущей в жизни. Колонна из боевых машин батальона на небольшой скорости, деловито урча двигателями, аккуратно и плавно вписывалась в повороты, сохраняя равномерную дистанцию.
 
Спускаясь между отрогов холмов ниже в долину – там, где был расположен город, наша дорога всё чаще стала петлять вдоль высоких посадок из тополей и карагачей. Деревья закрывали для нас обзор, и о приближении к городу можно было только догадываться по начинающим появляться навстречу колонне каким-то бетонным заборам, строениям, ангарам, базам и грузовым машинам. Внезапно, за очередным поворотом колонна упёрлась в густую посадку из высоких деревьев вдоль железной дороги, резко повернув и проехав совсем немного вдоль неё по полевой дороге, мы выехали к совершенно неприметному среди деревьев железнодорожному переезду. А сразу за ним начался городской асфальт – оказалось, это мы уже незаметно выехали на окраину Фрунзе.
 
Скорость колонны резко снизилась, сократилась дистанция, механики здесь старались двигаться очень аккуратно – рядом с нами в попутном направлении по дороге ехали городские автобусы, легковые и грузовые машины. Люди из них с интересом и удивлением разглядывали нашу колонну из боевых машин, двигающуюся по городу… Напоследок нырнув в большой подземный тоннель, который был проложен под железной дорогой мы повернули и почти сразу же выехали на огромную площадку – железнодорожную рампу, вдоль которой уже стояли платформы и вагоны.
 
Увидев издалека батальонные машины ГАЗ-66 с ЗИЛами и полкового начальника бронетанковой службы стоящего в окружении нашего зампотеха и офицера-посредника с повязкой, я понял – это и есть конечная точка марша, наше место погрузки станция Пишпек. Чуть дальше за ними мой глаз зафиксировал нового комбата вместе с подполковником, руководителем учений, форма на них была новенькая, начищенные хромовые сапожки блестели, и поэтому они ходят по рампе аккуратно, чтобы не запачкать их грязью. Примерно так ходят и женщины на высоких каблуках. Сразу видно, академики! И по всему видать, что руководитель – наверняка какая-то важная штабная крыса! Понятно, это только где-то в Москве на все случаи подавай генерала, а мы провинция – для нас и подполковник сойдёт!
 
Видимо для соответствия такого образа наш проверяющий, хотя и имел звание подполковника, но по важности своих манер явно тянул на генерала. При этом выглядел он красавчиком, его лицо имело невероятно умное выражение, что я внутренне даже сразу загордился таким фактом – мы с ним служим в одной армии!
Пока мы с Анатолием были заняты своими нужными делами – высаживали на определённое место и проверяли пехоту со всеми нужными вещами в поезде, механики готовили машины к погрузке: снимали антенны и готовили крепёж, откуда-то появился Турчин и уточнил нашу задачу. Так как наши механики самые опытные в батальоне, поэтому сложную задачу грузиться первыми комбат доверил нашей роте – на самые дальние платформы от рампы. Нам придётся проезжать самое большое расстояние по вагонам – поэтому нам нужно будет постараться всё сделать быстро. Бодрым голосом он взглянул на меня:
– Ну что, лейтенант, готов? Занимался когда-нибудь погрузкой? – на что я честно ответил, – конечно, нет!
 
В училище мы один раз ходили на показное занятие в Дмитриевку, где в тихом ЖД тупичке для нас показывали, как нужно крепить разную технику на платформах. Там были БМП, разные автомобили, прицепы и даже небольшая пушка, но вот как и каким образом их загонять на платформы не показывали. Только в детстве пацаном, я видел погрузку, когда жил в военном городке…
– Ничего, это дело наживное! Голова у тебя на плечах есть – сейчас быстро и научишься. Один раз посмотришь, как мы с Анатолием начнём загонять по одной машине, а дальше – всё! Сам! Только будь внимательным! Будем грузить втроём по очереди и быстро всех загоним. Помни главное – не спеши, командуй медленно, но чётко, чтобы механики могли тебя понимать…

Пока с погрузкой получилась небольшая заминка: на платформах откидывали борта, а Турчин в это время собрал возле себя механиков-водителей, у меня на душе было неспокойно. Честно признаюсь – очень волновался, внутри появился противный холодок, прямо, как перед экзаменами в училище, поэтому я слушал невнимательно, кто и за кем грузиться, все мои мысли были далеко отсюда. Понятно было здесь, если что… простой «двойкой» в зачётке не отделаешься – сразу опозоришься в глазах всего батальона! Это уже потом, когда я стал «опытным офицером» появилась спокойная уверенность в себе и такие дела делал запросто на раз-два, а тогда в первый раз… меня охватила какая-то противная дрожь.
 
– Все по местам! Первый за мной! – из далёких мыслей меня вернула обратно в реальность громкая команда ротного и первая командирская БМП, плавно качнув носом, двинулась за Турчиным. Очень медленно и осторожно поворачивая, по диагонали как бы прощупывая под собой платформу, машина на глазах у всех аккуратно въехала на неё с рампы и после небольшого поворота на месте ровненько стала на ней. Ротный, довольно кивнул головой механику, потом показал ему рукой «За мной!» и, повернувшись кругом, своей уверенной и пружинистой походкой зашагал по всем платформам, через которые нужно было проезжать.

Таким образом, только изредка оборачиваясь и показывая механику необходимость немного подправлять курс, быстро провёл машину по всем платформам и остановил её только на самой дальней, очень далеко от конца рампы, когда уже дальше ехать было некуда. Последние метры он давал команды механику уже стоя на земле рядом с машиной. Наблюдая во все глаза за его действиями, и сразу же пытаясь их запомнить – я был восхищён! Действительно, как ловко и здорово это у него получилось!
 
Как только машина ротного отъехала на приличное расстояние сразу за ним следующую машину начал загонять Толя, а я пока во все глаза следил за ротным, немного отвлёкся – когда же взглянул на него, он уже выровнял БМП и пятясь спиной назад зашагал по платформам, при этом всё время контролируя движение машины. Для себя я сразу же отметил, что наверное мне тоже нужно будет делать как он – ещё рановато мне по сроку службы гордо шагать по платформам, как это делает Турчин.
 
Всё! Пора! Теперь настала моя очередь… Преодолевая свой внутренний страх, но сохраняя внешнее спокойствие и стараясь во всём подражать нашему ротному я, как мне показалось очень уверенно и решительно махнул рукой очередному механику. Машина на малых оборотах послушно тронулась вслед за мной, двигаясь к месту, где все заезжали на платформы.
 
Глядя на наших механиков, которые ещё на рампе начинали движение очень аккуратно, без рывков, как бы заранее пробуя плавность машины, почему-то сразу вспомнил, как однажды на занятиях по вождению ротный устроил им соревнование на лучшего механика роты. Конкурс по своей сути был очень простым – у машины на откидывающийся щиток для плава сверху ставился ребром спичечный коробок и каждый механик должен был суметь так плавно тронуться с места, чтобы коробок не упал. Нужно сказать, что с первого раза такое сделать на БМП не так-то просто, да и со второго…

 Конечно тронуться ты всегда сможешь, если только не заглохнешь из-за малых оборотов двигателя, но коробок при этом обязательно упадёт. Здесь всё заключается во внутреннем понимании механиком этого процесса. Если чувствуешь машину, педаль сцепления и составляешь с ней одно целое – то получиться, а если нет… сколько не пытайся, ничего не выйдет. Мне самому пришлось потратить немало времени, чтобы в этом деле гарантированно достичь успеха.
 
Особо добиваться от них лучших результатов не пришлось – солдаты сами увлеклись соревнованием и к концу занятия почти все наши механики смогли стать лучшими! В тот раз мне такое соревнование, как молодому и «зелёному» лейтенанту показалось никому не нужной простой забавой – так, обычное развлечение, чтобы хоть как-то занять солдат! Тогда ещё мне думалось стереотипно, по-уставному и училищному: раз такое упражнения не предусмотрено в Курсе по вождению… поэтому зачем тратить время на всякую ерунду?

Но вот сейчас мне очень хорошо стала понятна задумка нашего опытного и хитрого ротного – выяснилось, оказывается это большое дело, когда солдат может чувствовать машину на самых малых оборотах и плавно трогаться с места. Именно вот в такой ситуации и пригодились полученные ими навыки! Турчин к этому времени успел вернуться и крикнул, глядя на меня и подбадривая: «Артур! Давай, давай – загоняй сам! Не волнуйся!» После этого он показал механику рукой на меня и молча стал рядом со мной, но ни во что не вмешиваясь, а только внимательно наблюдая за моими командами…
 В этот момент весь огромный мир для меня перестал существовать, он остался только возле меня, казалось, время застыло и мгновенно куда-то исчез весь бытовой шум – для меня наступила полная тишина. Вот мне и выпала реальная сдача практического экзамена, прямо сказать – без подготовки! В этой ватной тишине я видел только глаза механика внимательно следившим за моими командами и габариты платформы, на которую мне нужно было загонять БМП.

 Медленно, медленно – по сантиметрам гусеницы въезжали на платформу, пока нос машины и часть дальней гусеницы с парой катков не начали свисать с противоположной стороны. Мне так показалось, что я внутри себя сам чувствовал это движение БМП. Здесь, в этом деле нет никаких математических формул, нужен опыт и внутренне чувство ощущения всего процесса.
Понимаю, что в этот момент уже пора делать остановку. Командую механику – Стоп! Машина без раскачки очень плавно послушно останавливается. Теперь в погрузке самый главный манёвр – нужно постараться на месте довернуть и выровнять машину, да так чтобы она стала ровно на платформе! Этого не всегда просто удаётся сделать с первого раза, потому что БМП по ширине едва помещается на платформе. Даже у самой идеально ровно стоящей машины от гусениц до краёв платформы с двух сторон расстояние только в ширину небольшого железного уголка или спичечного коробка! Даже страшно себе представлять, что же будет ожидать меня, если вдруг по моей вине машина свалиться с платформы!
 
Но Турчин стоит рядом и молчит – внутри чувствую, значит, всё делаю правильно! Медленно командую руками механику: «Давай, начинай поворачивать помалу на месте!», а сам волнуясь в душе, внимательно слежу за манёвром машины, в готовности сразу же немедленно остановить его. Но машина, зажав один фрикцион, и поскрипывая гусеницами, медленно вращается на месте с малыми оборотами – видно, что солдат глядя на меня, сам понимает – здесь спешить нельзя… Вот вроде бы и всё! С радостью счастливо выдыхаю, машина стоит на платформе! Нормально получилось! Ну, скажем честно, не совсем идеально, но очень близко к этому. Это ничего, дальше выровняемся в движении. Механик – молодец! Да и я тоже! Ощущаю, как в этот момент у меня внутри бешено колотиться сердце, а радость и гордость за себя переполняет через край! Тишину в моих ушах с грохотом ручной гранаты разрывает одобрительный голос Турчина:
– Молодец! Хорошо чувствуешь габариты машины. Всё чётко получилось! Теперь давай – гони её дальше! Помни, грузим по две машины на платформу! Когда поставишь эту, возвращайся и бери следующую машину.

…Потом была моя вторая и третья машины. С каждым разом у меня нарабатывался опыт, глазомер, уверенность и поднималось настроение. Увлечённый азартом работы я опомнился только тогда, когда в нашей роте с погрузкой БМП уже всё было закончено, а механики-водители начали крепить машины на платформах. Я был очень доволен собой, хорошее настроение и внутренняя радость переполняла меня. Сдан ещё один большой жизненный экзамен! Мне самому казалось, уже никто не мог бы подумать, глядя на меня, что я ещё молодой и неопытный офицер. Ещё бы! Сегодня я первый раз в своей жизни как равноправный офицер участвовал в погрузке, и у меня всё хорошо получилось. Уверен теперь в случае чего и сам смогу справиться с такой же задачей. Наблюдая вдоль платформ за погрузкой других рот и своими солдатами, которые дружно забивали колодки и крутили тросики, я внешне старался выглядеть солидным и подавать команды ровным командирским голосом.

Но видимо мне плохо удавалось скрывать свои эмоции, так как улыбка на моём лице соответствовала всем голливудским стандартам. Анатолий, подойдя ко мне и всё хорошо понимая, видимо сразу догадался о моём настроении:
– Вижу издалека – сияешь как начищенная солдатская бляха на параде! Что, очень доволен собой? Ты давай пока не очень-то расслабляйся, вот закончим погрузку, тогда и радуйся…
 
Выставив по-боксёрски руки и сделав передо мной несколько резких нырков, уклонов и выпадов на реакцию, он шутливо толкнул меня в плечо, тем самым приглашая размяться по бодрой погоде. В ответ я с радостью крепко обхватил его по-борцовски и несколько минут мы с ним как два счастливых пацана боролись друг с другом возле платформ, несмотря на лейтенантские погоны, кружась и сцепившись между собой, радуясь жизни и не желая уступать. Но из-за надетых бушлатов сковывающих движение мы напоминали неуклюжих маленьких медвежат – каждый из нас крепко ухватился за чужую портупею, вот и получалась ничья. А наши солдаты, поглядывая сверху на нашу возню между делом, только добродушно улыбались.
 
Потом Толя на правах старшего наставника с довольным видом проверил, как мои механики крепят машины и сказал, что всё здесь в порядке, пора ставить башни на стопор, ручной тормоз, закрывать машины ключами и звать женщину-приёмщицу. Как хорошо, что большинству солдат такая работа уже была привычной, а более опытные механики сами помогали молодым. Всё-таки хорошо, что в армии существует постепенная «смена поколений», и действительно по жизни так получается, молодые всегда успевают научиться всему у «дембелей». Вот таким образом в батальоне мы самые первые закончили с погрузкой техники и вместе с механиками направились к пассажирским вагонам. Увлечённый своим делом, я только сейчас заметил, что рампа опустела, на ней уже нет вещей и никого из пехоты. Оказалась, что пока мы грузились, они все с комфортом разместились в пассажирских вагонах.
 
Когда я шёл вдоль рампы на платформах других рот ещё «шла бурная жизнь» – механики и водители взводов обеспечения вовсю крутили ломами толстую проволоку на машинах, отматывая её и выравнивая тут же из лежащей большой бухты. Увидев лейтенанта Сергея Рудого, я не смог пройти мимо своего друга, чтобы жизнерадостно не прокричать ему: «Не пыли – пехота!» и поделиться с ним своим восторгом и приобретённым скромным опытом. Только сейчас, поглядывая на солдат других рот, я сразу оценил всю глубину прекрасной задумки нашего опытного ротного с погрузкой машин тросиками. Действительно, это оказалось очень практичным и удобным, и поэтому всё получается почти в три раза быстрее.

Последним перед пассажирскими вагонами стоял крытый вагон. Он был полностью загружен какими-то вещами, а солдаты взвода обеспечения сейчас в него дружно облепив со всех сторон, вручную на «Раз-Два, Взяли!» закатывали прицеп с продуктами. Зайдя вагон, где была наша рота, я был удивлён необычному виду вагона. Справа и слева от прохода шли по два ряда мягких кресел. Вспомнилось, что именно в таком вагоне в детстве мы однажды с родителями на Украине ездили в деревню. Наши солдаты с хорошо видимым удовольствием расположились в тепле такого комфортного вагона. Многие сразу и «расслабились» – от радости и покоя тут же завалились спать, другие не спали, а сидели, наблюдая жизнь за окнами вагона и негромко переговариваясь между собой.
 
Быстро найдя свои взвода в вагоне и поняв, что сержанты всех проверили и разместили – в этом деле был порядок, прошли на свои места. Для офицеров старшина «зарезервировал» лучшие места – сразу у входа вагон. Мы с Толей сбросили полевые сумки с бушлатами и с облегчением упали в мягкие кресла. «Вот теперь уже точно – мне можно и расслабиться! Всю свою работу мы на сегодня сделали», – в голове всплыли слова Анатолия Кириченко.
Пока железнодорожники формировали из нас воинский эшелон, таская вагоны по всей станции маневровым тепловозом, прошло довольно много времени. За это время мы успели прогуляться по станции и окрестностям совершив обзорную экскурсию. Оказалась, что в конце огромной бетонной рампы есть небольшое старинное деревянное здание старого вокзала – именно по нему станция и называется Пишпек (старое дореволюционное название города Фрунзе). Позже в центре города построили новый красивый вокзал, а этот так и сохранился, перейдя в разряд пригородного вокзала с рампой. Но все поезда, проезжая мимо, здесь обязательно делают короткую остановку на пару минут.
 
Только ближе к вечеру мы тронулись. Хорошо ориентируясь в расстояниях и времени между станциями по этой железнодорожной ветке, я настроился всего на несколько часов в дороге, ведь я ещё ни разу не ездил таким образом. Но очень сильно ошибся в своих расчетах – Турчин, появившись откуда-то в хорошем настроении, сразу пояснил мне, что воинский эшелон это совсем не скорый пассажирский поезд, идущий по расписанию. От него я узнал, что нам можно спокойно спать, вероятнее всего будем ехать долго – всю ночь, а может быть ещё и «прихватим» завтрашний день.
 
Всё из-за того, что по ЖД дороге придётся сделать крюк до станции Луговой и только от неё обратным ходом поедем до Отара. К этой новой для меня информации Толя добавил ещё два загадочных слова – Бель и Чильбастау, впервые услышанные мной, это наши вероятные станции разгрузки. Правда, на какую из этих двух нас привезут – узнаем только завтра, но по большому счёту разницы в них нет никакой, и та и другая обычные глухие и безжизненные железнодорожные разъезды, затерянные посреди огромной безжизненной степи. С этой необычной информацией в голове и ожиданием будущих приключений под стук вагонных колёс я уютно устроился в мягком кресле вагона, накрывшись бушлатом…

Перед тем как окончательно заснуть я попытался хоть что-то припомнить из училищного курса тактики. Но в голову мне лезли почему-то одни только афоризмы майора Купы, нашего любимого преподавателя. Про командный голос – у общевойскового офицера его должно хватать на дальность прямого выстрела из любого стрелкового оружия… И ещё вроде того – «двойку» по тактике можно получить только в трёх случаях: за нанесение ядерного удара по своим, за наступление в обратном направлении и форсировании реки вдоль… Всё остальное будет оцениваться как может быть не совсем правильное, но более-менее разумное. Главное для офицера – быстро принимать решение в меняющейся обстановке и начинать активно действовать, в смысле делать хоть что-то, а не сидеть на месте сложа руки.
 
Другим ярким примером науки тактики может служить весёлый анекдот о том, как один армейский командир батальона поступал в академию. Идёт вступительный экзамен по тактике. Старенький и опытный профессор-преподаватель, который в своей жизни столько видел-перевидел армейских абитуриентов говорит:
– Давайте представим с вами такую ситуацию. Вы командир нашего танкового батальона на танках Т-90 и началась война с блоком НАТО. Вы наблюдаете, что против вас воюет германский танковый батальон на танках «Леопард». Ваши действия?
 
– Батальо-о-о-н, вперёд! – офицер ни секунды не раздумывая, выдает команду зычным командным голосом. Ещё и рукой указывает направление, вроде как – все за мной! Вот так – решительно и сразу! Бездумно, без поддержки, не оценивая обстановки, данных разведки и не задавая разных уточняющих вопросов, именно которые так надеялся дождаться от него экзаменатор. Немного озадаченный такой отвагой преподаватель продолжает:
– Так, так. Понятно. Разбили германский батальон. Смотрите дальше – а напротив вас стоит американский танковый батальон на «Абрамсах»! Ваши действия?

– Батальо-о-он, вперёд! – от радости ещё громче и бодрее прежнего, уже в полный голос орёт довольный офицер.
– Так, так и его разбили. – Очень удивлённый такой бездумной решимостью офицера, преподаватель заинтересовано продолжает «наращивать обстановку». – А теперь вы вышли на берег Ла-Манша и видите – на том берегу пролива сосредоточился английский танковый батальон на танках «Челленджер». Ваши действия?

– Батальо-о-он… – Начинает он опять громко и бодро. Потом повисает долгая пауза, чувствуется как в голове у офицера трудно и напряжённо крутятся шестерёнки, наконец, после длительного раздумья офицер уже неуверенным голосом выдаёт профессору неожиданную команду – Стой!
Обрадованный преподаватель, наивно предполагая, что наконец-то до комбата дошло очевидное, заинтересованно уточняет:
– Это же позвольте батенька уточнить у вас, почему же вы на сей раз остановились?
– Как почему? Земля-то… кончилась! – со своей точки зрения очень логично аргументирует свой ответ комбат.


  Только на следующий день, когда мы хорошо выспались, неспешно умылись и позавтракали, наш эшелон прибыл к месту назначения. Когда поезд сбавил ход и остановился, Турчин с Анатолием с видом знатоков выглядывая в окно, опознали её по своим приметам, и уверенно в один голос произнесли: «Вот, кажется и приехали. Это станция Чильбастау!» Солдаты в вагоне стали просыпаться и с интересом прильнули к окнам, разглядывая открывающуюся перспективу.
Действительно, пейзаж за окнами вагона превзошёл все мои ожидания! Он поразил меня своим суровым жизненным реализмом: вокруг простиралась огромная бескрайняя степь до самого горизонта покрытая тонким слоем белого снега и где-то далеко-далеко она сливалась в дымке с серыми облаками на небе, образуя вокруг такой своеобразный купол мира… и ещё безлюдная тишина с низко висящим моросящим, тяжёлым и серым небом.

Станция обозначалась стандартным в одно окошко домиком дежурного по переезду и только вдалеке от железной дороги виднелись пару десятков видимо жилых домиков: чёрных, маленьких и покосившихся! Ещё не веря своим догадкам, я перевёл взгляд в окно с другой стороны – там тоже была бескрайняя степь. До этого момента я ещё никогда не бывал на таких безлюдных маленьких станциях. И ещё, кажется, меня за последние годы теснота городов и горы совсем отучили от такой бескрайней ширины. Прямо не вериться, неужели в таком гиблом месте могут жить какие-то люди? А что? Может быть, именно с такого разъезда Ч.Айтматов и черпал идеи для написания своего романа «Буранный полустанок» (или известный под другим названием – «И дольше века длиться день»)?
– Рота! Приготовиться к разгрузке! Всем оставаться на местах! Механики-водители, первыми готовятся на выход! Остальным уложить вещи и ждать команды! Наряд уходит последним, после наведения порядка в вагоне! – громкий голос Турчина и его уверенные команды заставили всех проснуться и зашевелиться. Удивительно, что наши солдаты с абсолютным спокойствием и без особого интереса воспринимали пейзаж за окнами вагона. Вроде бы – приехали и приехали… а куда – для солдата какая разница!

Тепловоз быстро расцепил вагоны таким образом, чтобы платформы с техникой оказались на крайнем пути возле рамп для разгрузки. Когда же я выпрыгнул на снег из нашего вагона, втянув носом свежий морозный воздух степи и оглянулся по сторонам, то сразу понял разницу между городом Фрунзе и железнодорожной станцией Чильбастау. Вместо удобной и капитальной, выполненной из бетона рампы здесь были два маленьких заезда – жалких подобий рамп видимо наспех сложенных из деревянных шпал.
 
Делать нечего – наша жизнь завертелась в обратной последовательности. Когда механики раскрепили машины и раскидали борта платформ, возникла новая трудность – из-за того что наши машины были погружены первыми. В такой ситуации необходимо ждать всех, а к месту съезда пришлось долго сдавать задним ходом. Вот это действительно было ювелирной работой! Механику в такой ситуации, двигаясь задним ходом со своего места ничего не видно, даже нет привычного (для движения вперёд) чувства габарита платформы, вот и приходилось во всём полагаться только на команды офицера, который плавно подравнивал машину. Когда я впервые раз начал сгонять машину – внутренне уже был спокоен.
 
По моей команде БМП послушно взревела движком, затем сбавив обороты, неторопливо клюнула носом и поползла назад, поскрипывая траками… Мы втроём быстро справились со своей задачей, хотя это оказалось намного труднее, чем грузить – очень здорово, что у нас в роте были учебные механики. Я заметил, что в других ротах здесь машины разгружали только опытные «дембеля» меняясь между собой, или сами офицеры садились за штурвал. Постепенно вся техника разгружалась, выстраиваясь в колонны, а земля вокруг станции раньше покрытая ровным снежком, перемолотая гусеницами, колёсами и сапогами согреваясь дневным солнцем, стала превращаться в жидкую кашу из грязи и снега.

Дело по каким-то неведомым для нас причинам затягивалось, пехота привычно заняла свои места в машинах – погода противная: по серому небу клочками несутся рваные тучи, из которых сыпется мелкий снег. Мы с Толей даже успели перекусить сидя в десанте, наскоро расковыряв на двоих холодную банку тушёнки. Война – войной, а обед как говориться – по расписанию! Анатолий вполне философски и прагматично выразил свои мысли: «Торопиться особо некуда, опыт подсказывает – если уж начались трёхдневные батальонные учения без боевой стрельбы, то нам от них никак не отвертеться. Так что можно и подождать».
 
Наконец, после обеда колонны тронулись – машины опять поехали по дороге, а все БМП возглавляемые начальником штаба «пыхая» сизым солярным дымом в туманную дымку направилась куда-то прямо по бескрайней степи. Куда? Как сказал Турчин – к месту учений. Так как я впервые был в Отаре, поэтому в такой ситуации по своей привычке старался больше смотреть по сторонам и запоминать дорогу. Но это получалось с трудом, нас всё больше заносило снегом, а силуэты передних и задних машин потеряли контрастные очертания.
В этот раз колонна ехала долго в мелкой снежной крупе и окружающей нас белесой дымке без хороших ориентиров – только через время справа от нас на горизонте обозначились контуры небольших сопок. Такое монотонное движение по ровной степи с плавными поворотами за впереди идущей машиной меня полностью «насытило». Даже стало утомлять – снежинки противно и мокро шлёпали по лицу, они таяли превращаясь в противные ручейки, а ещё донимал сырой, холодный и удушливый степной ветерок замешанный с копотью выхлопов от сгоревшей солярки идущих впереди машин… Появилось желание остановиться, размять ноги, хоть на несколько минут закрыть глаза… но колонна долго шла без остановок пока мы, резко повернув не въехали в невысокие сопки. Здесь, между ними и сделали первую остановку – небольшой привал.


Отсюда и начинается история про мою первую в жизни охоту – захватывающую и увлекательную! Когда колонна  остановилась на перекур, механики заглушили машины, пехота вылезла из десанта для своих дел, мы с Анатолием собрались возле командирской БМП Турчина. После обычных в таких случаях вопросов – как обстановка и дела во взводах, ротный с Толей очень хитро переглянулись между собой, и как бы хорошо понимая друг друга о чём дальше пойдёт речь, Турчин произнёс:
– Давай Анатолий дальше командуй ротой сам, а мы с Артуром отстанем для ремонта БМП и потом вас догоним. – Потом повернувшись ко мне, уточнил задачу, – поставь задачу сержанту, чтобы он дальше командовал взводом, а сам перебирайся ко мне в машину!

Привыкший всегда по жизни много не рассуждать и выполнять команды никогда не задавая лишних вопросов, я лишь непонимающе пожал плечами – раз Турчин сказал, значит так нужно для пользы общего дела!
После привала вся колона вновь тронулась, но машина ротного через несколько метров выехала из строя в сторону и остановилась, а механик-водитель, быстро выскочив из люка, откинул верхний броневой лист над двигателем. Мы так и стояли пока последняя БМП батальона не скрылась из виду. Только после этого Турчин с радостным и довольным видом улыбаясь в усы и потирая ладони, произнёс:
– Ну что лейтенант? Ты готов? С этого места и начинаем охоту! У нас есть в запасе до темноты пару часиков!
 
Только сейчас до меня дошло – так вот значит каким «ремонтом» мы с ним будем заниматься! Он ещё спрашивает – готов ли я? С Турчиным я всегда готов – хоть куда! Правда, только нужно учесть одно мелкое обстоятельство… до этого момента я ещё ни разу в своей жизни не бывал на охоте. Вот так получилось в моём детстве: ни мой отец, ни дед никогда этим не увлекались. Хотя пару лет в старших классах я занимался стрельбой из малокалиберной винтовки, но настоящего охотничьего ружья в руках никогда даже не держал. Именно сегодняшний день будет моей первой охотой, но я думаю, быстро разберусь, что к чему!

Ротный быстро двух словах уточнил нам задачи. На охоту поедем к «Столовой горе» – я никогда не знал её правильного названия, но эту гору, всегда хорошо виднеющуюся слева на горизонте от центральной дороги и основного направления, наш ротный всегда называл только так. Конечно, по карте она имела своё какое-то цифровое название, но она действительно, из-за своей скалистой и плоской вершины очень напоминала собой ровную крышку стола.
Ротный сам вместо механика поведёт машину, а нам нужно будет внимательно смотреть вдаль и по сторонам – замечая стайки сайгаков. Самое ответственное дело – стрельбу он доверял мне, для этого его механик из-за командирского сидения достал откуда-то из глубины «гитары» (ящика для хранения сухого пайка и вещей) и передал мне несколько заряженных пулемётных лент.
 
Взглянув для проверки в прицел, я для верности соединил патроном несколько кусков в одну длинную ленту и уверенно зарядил пулемёт, щёлкнув крышкой и ручкой. После этого по внутренней связи доложил – «К стрельбе готов!» Перед началом движения Турчин предупредил меня – для удобства сектора стрельбы он всегда будет стараться выставлять мне машину прямо или правым боком. Это мне было понятно (при стрельбе с открытыми люками командира и механика у башни при низком горизонте обстрела ограничен поворот влево, чтобы случайно не попасть в голову своему экипажу).

Несмотря на то, что на небе была низкая облачность и видимость вокруг нас была затянута небольшой дымкой, но напрягая глаза в небольшие разрывы между туманом можно было что-то рассмотреть на дальность примерно до километра. Снег, который сыпался из тухлого низкого неба, прекратился. По каким приметам Отарского полигона в такой обстановке Турчин мог ориентироваться – не знаю, но он уверенно «летел» безо всякой дороги нужным курсом ловко лавируя между сопок на пятой передаче, лихо перепрыгивая одной гусеницей попадающиеся нам на пути кочки и ямки.

 Сколько я старательно и внимательно не всматривался по сторонам (сосредоточившись только на этой одной задаче, потому что пытаться запоминать дорогу я прекратил почти сразу же, после нескольких поворотов между сопок – во всём полагаясь на ротного) ничего вокруг не замечал. Внезапно сквозь разрывы в тумане перед нами на горизонте появился контур «Столовой горы» и сразу же в шлемофоне раздался голос Турчина: «Приехали! Начинаем! Теперь внимательно смотрите по сторонам!»
Он сбавил обороты двигателя, и мы начали медленно кружить по сопкам, всматриваясь с них во все стороны горизонта, к этому времени видимость намного улучшилась, потому что вечерний, холодный и пронизывающий насквозь ветер разогнал дымку. Примерно полчаса таким образом мы однообразно и безрезультатно «утюжили» холмы не встречая никого в безжизненной степи, хотя до рези в глазах внимательно осматривали окрестности – но ротный упорно продолжал движение.
 
В очередной раз, когда выглядывая из люка башни, я уже начал подумывать о возвращении обратно, а мы медленно переваливали очередной холм – внезапно все вместе почти одновременно увидели далеко-далеко впереди какие-то серые пятна на фоне ослепительно белого снега. «К бою! Сайгаки!» – мгновенно взбодрили меня резкие голоса ротного и механика из шлемофона, дублирующие друг друга. Вглядевшись внимательно, и я хорошо различил пасущуюся стайку из десятка антилоп.

Заложив крутой вираж, Турчин медленно ушёл из поля видимости сайгаков, спустившись в низину между холмами. Здесь он добавил оборотов машине, и искусно прикрываясь сопками начал змейкой подбираться ближе к стаду. Наконец прекратив маскироваться и начиная взбираться на очередной холм, он прокричал мне: «Готовься! Они должны быть за ней!» Как только машина перевалила высшую точку хребта и немного свесила свой нос вниз – он резко и плавно остановился, не выключая двигатель. БМП послушно застыла, чуть слегка качнувшись на торсионах и гусеницах, одновременно с этим прозвучала его команда: «Огонь!»

И точно! На склоне противоположной сопки прямо перед нами и чуть справа от машины – так как ротный и обещал, стояла застывшая стайка сайгаков внимательно смотревших на нас! Ловко и привычно проваливаясь в люк башни на место оператора, я мгновенно успел на глаз определить расстояние до них – примерно метров в триста-четыреста. Просто идеальные условия для стрельбы, (Турчин молодец – классно выставил машину…) вот будет обидно, если я сейчас промажу!

В доли секунды руки нашли привод, довернув немного башню и наложив угольник прицела на цель (его увеличение сразу уменьшило расстояние до сайгаков почти вдвое!) – выбрав двоих стоящих рядом, я с ходу дал длинную очередь с рассеиванием по горизонту, умом понимая, что они не мишени на стрельбище и долго стоять на месте, дожидаясь меня не будут. С радостным восторгом тут же заметил, что один из них мгновенно упал как подкошенный, а второй свалился, успев пробежать всего несколько метров.
 
И точно! Сразу после первой же очереди остальные сайгаки мгновенно бегом сорвались с места и быстро исчезли за сопкой. Турчин тут же резко дал «газ в полик», набирая вниз максимальную скорость, прокричав: «Подберём подранков!» – и мы помчались за ними, ориентируясь по хорошо заметным на ровном снегу чётким цепочкам следов с редкими каплями крови. Скорость! Азарт! Бурлящая в жилах кровь требует только одного – догнать! Примерно через километр мы подобрали ещё одного и вернулись к первым. Итого – три штуки! Интересно, это много или мало? Что скажет ротный?

Пока солдаты, быстро и дружно снимали шкуры с небольших трофеев, вокруг нас стало быстро темнеть, и вечерняя дымка скрыла от нас все ориентиры. Турчин ходил вокруг с довольным видом, похваливая меня: «Отличная получилась охота! Теперь мы на пару дней мясом обеспечены. Я-то уже подумал, что придётся нам возвращаться с пустыми руками! А ты – молодец! Здорово их завалил, сразу с первой очереди!» Хорошо догадываясь своим умом, что основным молодцом в этом деле, конечно, был сам Турчин (сегодня я лично ещё раз убедился, как он здорово водит БМП!) но и за себя мне было приятно, что и я не подвёл… так сказать – успешно прошёл «боевое крещение» и оправдал оказанное мне высокое доверие.

Возвращаться нам назад пришлось в полной темноте – укрывшись от ветра, я радостный сидел на месте оператора и дремал на ходу, впав в оцепенение, абсолютно не задумываясь о том, куда мы едем. Вообще, мысли как, где и каким это неведомым для меня образом ротный собирается искать наш батальон на просторах бескрайнего Отарского полигона, меня в этот момент не интересовали. Но вслушиваясь в монотонное урчание двигателя машины, в одном был точно уверен – мы не пропадём, Турчин всегда дорогу найдёт!
 
– Приехали! – Через некоторое время голос ротного из шлемофона внезапно вывел меня из дремлющего состояния, после них я осторожно приподнял люк, чтобы оглядеться вокруг. И почему-то даже совсем не удивился тому факту, когда мы без света «соблюдая светомаскировку» и почти бесшумно, на самых малых оборотах двигателя подъехали к машинам нашего батальона стоящим посреди ровного поля в ротных колоннах...


         ОТАР. 1982г. ЗИМА. ФИЛОСОФИЯ ВОЙНЫ. ПЕРВЫЕ
             БАТАЛЬОННЫЕ УЧЕНИЯ. (ПРОДОЛЖЕНИЕ).
 
Анатолий, встретив нас быстро и в двух словах, довёл до нас необходимую информацию – наш батальон находится на ночном отдыхе в ожидании дальнейших указаний. Личный состав спит в машинах, из-за терпимой ночной температуры воздуха и скорого ожидания продолжения движения пункты обогрева решено не разворачивать. В роте проведён организованный ужин и все взвода получили задачу на патрулирование и охрану ротной колонны. После этого я нашёл в колонне свою БМП и попытался уснуть на своём «штатном месте» (в смысле – в правом десанте на маскировочной сети) по привычке вспоминая в голове весь день получившийся таким длинным и ярким с самого утра: вагон, разгрузка, марш и все волнующие моменты сегодняшней охоты.

Сквозь неглубокий сон я слышал какую-то возню и тихие разговоры в соседнем десанте, как хлопает соседний кормовой люк, когда кто-то выходил на улицу. По громкому шуму и вибрации машины чувствовал, как механик для прогрева несколько раз заводил двигатель, сняв моторный лючок с перегородки, отделяющей двигатель. Но всё равно от холодной брони БМП веяло ледяным холодом и какой-то неприятной дрожью в теле. От этого спать в полном смысле этого слова не удаётся – просто лежишь, находясь в анабиозном состоянии.
Темно, холодно и только через триплексы внутрь пробивается лунный свет, очень напоминая мне городские фонари. Если очень приглядеться, то сквозь них можно разглядеть на чёрном небе и яркие звёзды. Интересно, а на какое количество звёзд тянет такая моя «гостиница»? Сколько мне удалось таким образом поспать – не знаю, время этой ночью потеряло свои границы, и она для меня показалась бесконечной. Когда я стал ощущать, что зимний холод всё больше проникает под бушлат, меня поднял голос посыльного: «Лейтенанта Азарова к ротному! Сбор всех офицеров!» Просыпаться очень не хотелось, но я с трудом разлепил веки.

Оглядев всех офицеров, которые собрались у комбатовской БМП, начальник штаба подсвечивая себе фонариком на карту, суровым голосом довёл новую информацию: «Сейчас мы находимся… Нашему батальону поставлена задача совершить марш и к шести ноль-ноль в квадрате с координатами… занять оборону по рубежу... Автомобильная колонна уже выдвигается в заданный район. Туда же утром подъедет комбат с посредником, поэтому к этому времени карты у всех офицеров и позиции подразделений должны быть отработаны! По машинам!»
Буквально, через мгновение спящие колонны БМП ожили, вдоль машин пробежали солдаты-посыльные, которые будили спящих механиков, после этого дружно заревели двигатели машин, включились фары и габариты, жизнь вновь забурлила своими ночными красками... После громкого рёва двигателей, надетый на голову шлемофон вновь переносит меня в мир тишины, но радиоэфир мгновенно наполняется позывными командиров рот и взводов входящих в связь.
 
Проверив своих механиков и доложив Турчину о готовности к движению, я невольно и с интересом оглянулся по сторонам, задумавшись над хитрым вопросом – кто точно знает, где мы? Вокруг только бескрайняя снежная и зимняя степь, ночь и тяжёлые цепи созвездий на небе? Сейчас у меня в голове окружающая нас обстановка никак не связывалась с безликой точкой аккуратно поставленной простым карандашом на моей рабочей карте… Ладно, – про себя думаю я, сейчас не до этого, – Когда рассветёт, разберёмся в обстановке!
Мой первый настоящий ночной марш! Вот теперь мне хорошо стало понятно, как разительно он отличается от дневных маршей! По мне так кажется, нет на свете ничего труднее. От изнурительного, монотонного, плавно-убаюкивающего раскачивания машины и теплого воздуха поднимающегося из люка хочется спать, и ты иногда ловишь себя на том, что как ты не стараешься, но на несколько минут всё-таки проваливаешься сон. Потом встряхнёшься, взбодришься, разомнёшься, а через несколько минут чувствуешь, как усталость опять накатывает волной…
 
На любой маломальской остановке механик-водитель от напряжения выдерживания дистанции и усталости глаз от вглядывания в тусклые габариты передней машины упирается шлемофоном в смотровой прибор, чтобы дать им возможность хоть на мгновение  отдохнуть. При этом он частенько мгновенно «вырубается» и с этим ничего поделать нельзя! Молодые мальчишки – они просыпаются только от пинка командира в спинку сидения или небольшого шлепка сверху по шлемофону. Когда колонна трогается, частенько приходится бежать к впереди стоящей машине – будить механика и уснувшего командира «выпавших на время из эфира». Здесь вся нагрузка на механиков и офицеров. Сейчас хорошо только пехоте в десанте – наверное, дрыхнут довольные вовсю в своё удовольствие! Вот поэтому-то и мне спать нельзя! Нужно выполнять свой нелёгкий командирский долг.

На одной из остановок замечаю, что Анатолий сам управляет машиной, чтобы не заснуть – приходится и мне сделать также. Есть только один способ на таких маршах – заменить механика за штурвалом, с одной стороны – вроде бы недопустимая вольность, но все командиры к этому всегда относятся с пониманием. Если видишь, твой механик «вырубается» на марше – садись сам! Но задачу выполни, и взаимозаменяемость в экипажах ещё никто не отменял. А успевший немного поспать механик позже заменит тебя и всё будет в порядке. Вообще-то не знаю, у кого как в службе получалось, а вот про себя могу сказать твёрдо – пока я был лейтенантом в учебной роте Кой-Таша всю «училищную норму» моточасов за все годы обучения, мы с Анатолием легко выкатывали всего за пару-тройку месяцев.
 
На этот раз марш был длинным и изматывающе-трудным, и мне из-за ночной темноты, короткого сна и монотонности почему-то так показалось, что наша колонна долго кружила на одном месте. Наконец куда-то приехали! По радиостанции хорошо слышу, как НШ собирает к себе ротных – видимо остановились для уточнения задач. Все сидим терпеливо и ждём дальнейшей команды, чувствую как мои глаза сами закрываются, но как говориться в армии – мы не спим, а отслеживаем текущую ночную обстановку на два часа пятьдесят минут…
 
Внезапно, вырывая меня из приятной ночной дремоты, в наушниках звучит знакомый хрипловатый голос: «Внимание! Я – четвёртый!» (Это позывной нашего ротного, Анатолий – сорок первый, а я соответственно – сорок второй): «Все четвёрки, за мной!» Наша ротная колонна трогается первой, резко поворачивая вправо куда-то в темноту и в сторону от всех – и я понимающе догадываюсь, что мы сейчас будем занимать оборону…

 
…Медленно, очень медленно и размеренно наступает утро нового дня. В полной тишине окружавшая нас плотная темнота начинает потихоньку сереть и растворяться, а сквозь неё как на чёрно-белой фотоплёнке медленно стали проявляться контуры унылого и однообразного окрестного пейзажа. Над нами чистое голубое небо, дует слабый степной ветерок, а на горизонте начинает высвечиваться розовый восход и похоже сегодняшний день будет лучше вчерашнего. Где мы? Интересный вопрос, но не менее интересен ответ на него – где-то на бескрайних просторах отарского полигона.
 
Уже можно осмотреться по сторонам – вокруг нас широко раскинулась бесконечная ровная степь, покрытая небольшим слоем чистого белого снега, сквозь который пробиваются редкие засохшие травинки. На этом слепящем глаза белом фоне чернеют контуры БМП и только где-то вдалеке начинаются невысокие сопки. Нереальность окружающей обстановки поражает! Кажется, мы здесь чужие и существуем одни во всём мире, никому нет никакого дела до нас, ведь для этой степи тысячи лет – пустяк!
 
Выполняя поставленную задачу мой взвод в составе роты зарывается в землю посреди этой безжизненной степи с какими-то координатами… Сидя на лавке десанта и, напрягая сонные глаза, я пытаюсь замерзшими пальцами на карте и схемах графически отобразить организованную оборону своего взвода. Десантные двери моей машины широко открыты и мне с моего места хорошо видна позиция моего взвода. Мне слышно как солдаты между гулкими ударами ломов с кирками и шорохом лопат о землю весело балагурят между собой – молодцы, значит, не теряют жизненного оптимизма в трудных ситуациях! Все задачи своим отделениям и секторы для стрельбы мной были обозначены заранее ещё ночью.
 
Задумчиво разглядывая боевые машины и наблюдая за действиями своих солдат – впервые ловлю себя на удивительной философской мысли! Как поражает меня какая-то ненормальность всего происходящего. Может быть, в это время где-то далеко-далеко от нас какие-то люди в голубой лагуне Бимини, любимого острова Хемингуэя с белоснежным песком, собираются на рыбалку, а в Париже на Елисейских полях, уже зацвели каштаны. А мы что здесь делаем? В каких-то затерянных, забытых богом степях, которые с трудом найдёшь на карте, солдаты, собранные со всех концов нашей необъятной Родины (кроме спящих механиков) долбят мёрзлую землю для борьбы с мифическим «условным противником», которого все хорошо понимают – никогда не будет!
 
Конечно, если взглянуть на всё происходящее сейчас вокруг с разумной точки зрения и здравого смысла – бесполезная трата сил и времени! Зачем? Для чего? Но умом понимаешь, именно сейчас люди учатся тому, что может вдруг внезапно понадобиться! И тогда учиться уже будет поздно или не совсем не будет времени! Поэтому сейчас и нужно учиться военному делу пока есть время настоящим образом, как говорил великий Ленин. И вообще, такие глупые вопросы (вроде того – зачем?) в армии никто не задаёт, это для нас совершенно неважно, для солдата и офицера не должно быть разницы – война это или учения. Так нужно для боевой учёбы!

В связи с этим вспоминается училищный афоризм: «В Армии всё условно: противник, стрельба по нему, победа над ним и всегда реальна только каша! И понос от неё». Кстати о каше – (сглотнув про себя слюну) нас будут сегодня кормить или нет? И где потерялся (этот такой-сякой) наш батальонный ПАК? С тоскливым настроением вспоминаю, что последний раз я нормально ел вчера вместе с Толей на разгрузке в Чильбастау. Ловлю сам себя на мысли:
– Дело надо делать, а не сидеть – мечтать и философствовать! Не то из меня получается какая-то непонятная смесь сурового офицера одновременно с романтиком!
 
С моего места хорошо видны его машины – первый взвод занимает оборону дальше по фронту, рядом со мной, с задачей прикрывать фланг батальона. Надо бы сходить к нему в гости «на разведку» – узнать новости и вообще, как у него дела, ещё посоветоваться, что нам нарисовать на картах и просто поболтать, а может быть и сообразить что-нибудь на завтрак...
Отвлекаясь от мыслей о построении обороны, анализирую в голове: для первого дня учений уже набирается достаточно приключений – после трудного ночного марша и организации обороны наша жизнь вроде бы начала налаживаться. Батальонный ПАК порадовал кашей с мяском (так вот где оказались результаты нашей охоты!) Старшина, когда привёз завтрак, передал мне по секрету, что повара для офицеров нашей роты передали бачёк «с презентом» и мне после приёма пищи взводом необходимо срочно прибыть на КНП роты «для уточнения задач»...
 
Ротный обосновался у себя на НП капитально – он встретил нас сидя на ящике с подветренной стороны машины за небольшим раскладным столиком. Он «находился на связи», в смысле не снимал с головы шлемофона, подключённого длинной (выносной-десятиметровой) тангентой к радиостанции БМП. На другом ящике рядом с ним сидел связист с переносной радиостанцией и сержант, командующий третьим взводом. Этот взвод располагался за НП роты и Турчину, из-за того что там не было командира взвода приходилось между делом самому его «курировать». Ещё дальше за ним отсюда на расстоянии примерно в километр можно было разглядеть машины нашей миномётной батареи.
 
После нашего организованного «совещания» у Турчина, вместе Анатолием моё настроение намного улучшилось – жареное мясо со специфическим запахом хорошо пошло на свежем воздухе под воспоминания об эпизодах охоты. Когда же я показал ротному свою карту и все документы взвода он, мельком взглянув на них, быстро всё оценил кратким выражением: «Молодец, пойдёт! Давай работай дальше! Будь на связи и жди указаний!»

Во время завтрака Толя ещё по секрету рассказал нам одну весёлую историю, которая приключилась вчера с комбатом. Наш новый комбат, заканчивая академию, видимо очень серьёзно подготовился к дальнейшей службе в войсках – этого у него было не отнять! Вся форма у него, (это всем сразу было заметно!) даже включая полевую, была новенькой и сшитой на заказ в ателье.
И смотрелась она, конечно достойно: сапоги со вставками, заказные орденские планки и главная его гордость – фуражки! Многие офицеры шили себе такие фуражки-аэродромы на заказ к повседневной форме, и в этом не было ничего удивительного… Но вот чем наш новый комбат сразу поразил всех в полку, так тем что у него оказалось сшитой на заказ даже полевая фуражка!

 Просто такой абсурд никому раньше даже в голову не приходил – исходя из своей полной непрактичности в мотострелковом полку: летом на полигонах всегда пыль, грязь, да и перед кем тут в ней красоваться, если приходится по ходу учений её непрерывно менять то на шлемофон, то на каску... А постирать её как полевую одежду никак нельзя – она сразу потеряет свою форму. Признаюсь честно, я больше никогда в жизни такой ни у одного офицера не видел! Но нужно прямо сказать – фуражечка у нашего комбата была классной!
Так вот, это была предыстория, а теперь историю про фуражку комбата продолжим дальше. После того как он в ней, вместо шапки «покрасовался» перед всеми на рампе и в поезде, после разгрузки на марше он решил сам, вместо механика прокатиться на БМП. Когда солдат-механик на его машине очередной раз немного замешкался, он решил показать ему какой он «крутой».
 
Видимо, для самоутверждения и того чтобы «встряхнуться после пыльных академических кабинетов» и так сказать «для освежения воспоминаний»! Вот это и стало его роковой ошибкой. Сам я этого факта не видел, но после живописных слов Анатолия, которыми он описал всё нам в цветах и красках – хорошо для себя представил эту картину.
 
После того как комбат занял место механика, он лихо сдёрнул с головы свою знаменитую фуражку и не глядя небрежно бросил её механику занявшему командирское место позади него. Дальше солдат-механик, не зная куда же её сунуть, ничего лучше не придумав и копируя действия комбата (безо всякого уважения!), абсолютно синхронным, таким же небрежным движением перекинул её ещё дальше – себе за спину, в десантное отделение машины.
В этом не было бы ничего необычного, кроме одной маленькой детальки… В БМП была одна малюсенькая, но досадная конструктивная недоработочка – очень часто от вибрации или от некачественной резины с течением времени прокладка БЦН (топливного насоса) начинала пропускать, и солярка, хоть и небольших количествах начинала просачиваться на дно десантного отделения машины. Пока она подтекала понемногу, механик тряпками успевал её подтирать, но со временем течь только усиливалась, и в конце концов прокладку приходилось заменять.
 
У нас в роте все механики на учебных машинах такую работу делали «на раз-два» вырабатывая в процессе боевой подготовки весь топливный бак, но вот других ротах всегда тянули с ремонтом – для такого ремонта необходимо было сливать всю солярку из бака. Весь вопрос упирается в то, что боевая машина на хранении всегда залита топливом под самые горловины – а куда девать больше трёхсот литров топлива на время ремонта? Правильно – его нужно переливать в бочку да не в одну… вручную (хорошо ещё, если в этом деле удастся договориться с танкистами, у них есть для такой работы очень удобный ручной элекронасос). В общем, вырастала целая проблема.
 
Вот примерно такая ситуация была и на комбатовской машине. И по всем законам подлости фуражка попала точно в солярную лужу на полу! Нужно было только видеть нашего комбата, когда после показного «вождения» солдат с каменным и невозмутимым лицом достал его фуражку из десанта! У него вылезли из орбит глаза, спёрло дыхание, пропал пульс, и вдобавок он на несколько секунд онемел. Фуражка утеряла свой красивый вид, насквозь пропитавшись солярными пятнами, которые вдобавок покрылись пылью. В общем, она больше всего была похожа на выжатую половую тряпку. О том, чтобы попытаться её дальше носить не могло быть никакой речи, оставалось только одно решение – выбросить, потому что восстановить её уже никак было невозможно!
 
Конечно после этого комбат как контуженный на всю голову боец невидимых фронтов проорался на солдата по полной программе, его словесным оборотам мог бы позавидовать не только Лев Толстой, а даже и Пушкин, но это всё было уже для него слабым утешением. Все кто наблюдал эту сцену (цитирую Толю дословно) «тихо и про себя уссались от восторга»!
С одной стороны мне было понятно, какую потерю понёс комбат из-за стечения нелепых роковых ошибок! Но с другой стороны нам всем почему-то стало очень весело – действительно, как оказалось, в условиях реальной жизни быстро нашёлся ответ на вопрос: «Зачем сходить с ума и тратить деньги на разную абсолютно ненужную и бесполезную фигню?» Вот такая получилась очень увлекательная и весёлая история, хоть бери её и посылай в какой-нибудь журнал вроде «Крокодила» или «Нового мира».

К этой истории про фуражку необходимо обязательно добавить одну важную подробность – в мотострелковом батальоне живёшь как в большой деревне, здесь ты весь как на ладони и ничего, даже незначительную мелочь утаить нельзя… Любые известия или новости здесь распространяются со скоростью пули – от офицера к офицеру, от машине к машине, от экипажа к экипажу. Уже на следующий день при нашей встрече эту же историю мне «по секрету» весело и в новых ярких красках рассказывал Сергей Рудой. И хотя многие подробности той истории про фуражку комбата мне уже были известны, но растирая при этом своей перчаткой капли на броне БМП, и чтобы доставить моему другу наслаждение от пересказа я вновь охал и ахал в нужных местах от приятного восторга.
 
А что здесь такого? Наша служба была тяжёлой, вот поэтому любой юмор спасал ситуацию, давая разрядку нервам и эмоциям. Кто-то очень умный сказал, что армия временами напоминает цирк, но почему-то клоунов в ней бывает многовато, а ещё смех продлевает жизнь, и в этом вопросе я с ним полностью солидарен. Вот таким образом комбатовская новая и красивая шитая на заказ фуражка сразу же бесславно «погибла» на первых учениях. Дальше нами по ходу учений комбат уже командовал в шапке.
 
 
…Нет на учениях ничего хуже тишины и неизвестности. Отработав документы и пройдя для проверки и контроля работ по своим отделениям, я остался доволен – у меня всё вроде бы в порядке. Остаётся только дождаться прихода проверяющего, чтобы смело отчитаться о проделанной работе и получить заслуженные комплименты. Этот день мне хорошо запомнился тем, что до обеда нас больше никто «не кантовал». Как там решались батальонные вопросы на «высшем уровне» до нас не доводили. Я даже успел немного подремать пригреваемый зимним солнышком.

Мы все ждали и мечтали о скорейшем приходе руководителя учений с комбатом как об избавлении от всех «военных премудростей». Но вместо их после обеда нашу роту (видимо для контроля) посетил начальник штаба – вот тут-то и начались неожиданные «гром и молнии»! Сначала он с недовольным видом, и ничего не говоря, прошёл вместе с Турчиным по всем взводам, а потом собрал нас троих и, отойдя подальше в степь «наехал на нас по-взрослому».
Честно говоря, старший лейтенант Цибенко вообще-то сам по себе был очень неплохой офицер – настоящий трудяга, горящий на работе, без замеченных за ним «родственных связей» и тем самым вызывающий у нас уважение. С хорошим чувством юмора, но вот уж не знаю какая «муха его укусила» на тот момент или просто у него в тот день было плохое настроение вместе с «обострением звёздной болезни», но сегодня юмора не было совсем, а шуму от его прихода получилось много!

– Лейтенанты! Я от вас (нецензурно)… Не понимаю в чём дело? Учения – это вам не в детский сад, где дети играют кубиками в песочнице! Это боевая учёба! – начал он издалека, набирая обороты грозным и рычащим голосом, почему-то глядя в упор на нас. При этом он так зло и выразительно смотрел на меня, как будто я являюсь главным преступником, поджигателем всех мировых войн или ближайшим родственником Бен Ладена – афганского террориста №1.
Судя по его взгляду и выражению лица, чувствовалось, что моя жизнь сегодня вероятно должна была очень плохо закончиться – чем-то ужасным, похожим на смертельный приговор Нюрнбергского процесса! Но пока что ход мыслей ст. л-та Цибенко для меня представлял загадку, и абсолютно не чувствуя за собой никакой вины или криминала я стоял спокойно ожидая продолжения столь увлекательной беседы.

– На кого вы похожи? Офицер всегда должен быть примером для подчинённых! Везде и в любом месте – на учениях и на войне. Мы приехали сюда не прохлаждаться на солнечном курорте, а нарабатывать боевой опыт, готовиться к тому, что потом понадобиться на войне! Вы вообще знаете, что такое война? Война – это жестокое, грязное и кровавое дело! Никто из нас не знает когда окажется в Афганистане…
А уж там, если придётся грудью на пулемёты… или когда душманские пули будут свистеть над головой и лёжа в море крови даже нельзя будет поднять голову, поверьте мне «сопли жевать» будет некогда… (С чего это он «завёлся» про Афганистан – ума не приложу!) Если хорошо вдуматься, то вероятность конфликта с нашими китайскими соседями, хунвейбинами на тот момент была абсолютно такой же?
 
Какие ещё ужасные проблемы будут ожидать нас всех дальше в Афганистане – он так и не закончил свою глубокую мысль, перескочив на другую тему. Хотя, не скрою, нам было очень интересно послушать, что же Цибенко имел в виду, ведь мы точно знали он сам, как и мы, ещё там не бывал. Но судя по его уверенному тону, во-первых, возникало такое ощущение, что он лично «отпахал» в Афгане несколько сроков, поэтому хорошо знает там обстановку. Во-вторых, казалось, он прямо сейчас и немедленно всех нас, каким-то неведомым образом – в виде наказания, отправит отсюда на войну в Афганистан. Пытаться его останавливать было совершенно бессмысленно, это всё равно, что голыми руками попытаться остановить КАМАЗ.
 
Таким образом, начальник штаба ещё долго продолжал нас «кошмарить» рыча как раненый бенгальский тигр, в своём бесконечном жизненно-философском монологе перескакивая с одного на другое. В нём правильные и высокие мысли насчёт офицерской службы он ловко переплетал с цитатами из Боевого Устава и Сборника нормативов Сухопутных Войск… а мы только стояли и молчали изображая внимание. Что тут сказать? Не станешь же у него уточнять по ходу такой увлекательной лекции – чем же он конкретно недоволен?
 
Хотя честно признаюсь, мы слушали его особо не вникая в смысл слов – примерно так звучат поздравления генеральных секретарей и президентов по телевизору перед Новым годом. Знаешь про себя, что там всегда бубнят какие-то правильные слова, но своим умом понимаешь – какая разница, если всё равно ничего не измениться? Поэтому больше внимания посвящали осмотру окружающего пейзажа и мечтали о том, чтобы начальник быстрее «закруглялся».

Но он говорил долго… Иногда скороговоркой, тогда его слова вылетали больше всего сравнимые со стрельбой длинными очередями из ПК (пулемёта Калашникова), но больше и дольше цветасто, видимо на него в тот момент нашло вдохновенье или ему нравилось думать, что в лице офицеров нашей роты он нашёл своих благодарных слушателей? Мы все стояли молча, переминаясь с ноги на ногу, тупо уставившись взглядами в снег и смирённо выслушивали крупнокалиберную чушь, которую нёс начальник штаба. Всё же в конце этого «разгона» нам в общих чертах стало понятно его недовольство.
Несмотря на хорошо отработанную документацию дела в нашей роте обстоят очень плохо, включая и инженерное оборудование позиций: окопы для БМП и пехоты очень мелковаты, за это время можно было бы, если постараться уже отрыть и «в полный профиль». А главная причина всему – офицеры и солдаты небриты и не подшиты свежими воротничками. Ах, вот он чём! Теперь хоть немного стало понятным, куда он гнёт!

 Мне почему-то в тот момент показалось, что такая идея может прийти в голову только в результате солнечного удара, но как говориться, если очень надо – то хороший командир всегда найдёт недостатки для разноса подчинённых во вверенном ему подразделении! Как мудро говориться в таких случаях – развал всей дисциплины во взводе начинается банально с нечищеной бляхи (или нечищеных сапог… или грязных рук… или не уставной причёски…) в общем, хороший командир всегда найдёт наиболее подходящее здесь по ситуации и смыслу!
 
Всё-таки самым последним был сделан «гуманный вывод»: офицеры в роте работают в правильном направлении, но всё же недорабатывают «свой хлеб» до полной программы! После этого воспитательный разговор с нами был закончен и Саша Цибенко направился в соседнюю роту. Э-э-эх! Люблю жизнь за её непредсказуемость!

Возмущённо глядя ему вслед, я молчал, как-то вяло про себя, соображая – вот интересно, что же нам сейчас скажет Турчин? Как поступит в такой экстремальной обстановке? Ладно, с подшиванием воротничков мне ещё как-то более-менее понятно. Однако и на такой глупый вопрос: «Как же солдатам побриться и умыться зимой посреди голой степи при минусовой погоде без воды и электричества?» как и на многие другие, философские вроде: «Что делать? Кто виноват и есть ли жизнь на Марсе?» – исходя даже из небольшого офицерского опыта службы, в моём уме уже легко просчитывался стандартный армейский вариант ответа: «Это лейтенант, меня не …т! (по смыслу сюда больше всего подходит приличное гражданское слово – не волнует)».

 
Уже имея скромный опыт в несколько месяцев совместной службы с Турчиным, я всегда старался жадно и прилежно учиться у него всему, что смогло бы пригодиться мне, пытаясь угадывать и хорошо запоминать для себя ход его мыслей в разных ситуациях. Нужно честно признать, у него было чему хорошему поучиться, и действительно очень многому я научился, но на первых годах службы мне частенько приходилось ошибаться, предполагая свои различные варианты решения задач.
 
Бывало, частенько Шура Турчин в разных сложных (на мой взгляд) ситуациях принимал какие-то свои «нестандартные решения» или уточнения. В моей памяти остался один, очень сильно удививший меня, яркий пример из истории подготовки к очередному смотру перед итоговой проверкой. Никто тогда не знал, что нас ждёт на ней, поэтому командование батальона добивалось «идеального состояния личного состава» проводя смотры еженедельно по несколько часов.
 
Так вот суть всей этой поучительной истории поразившей нас вместе с Анатолием такова. Представьте себе в голове ситуацию… Подходит к своему концу обычный рабочий день задолго до итоговой полковой проверки. На часах половина одиннадцатого ночи, обычная казарменная рутина мирной жизни батальона. Наконец-то заканчивается затянувшееся совещание всех офицеров в батальоне. Смысл всего происходящего вокруг нас балагана предельно понятен – завтра с утра предстоит очередной тренировочный батальонный строевой смотр личного состава под воодушевляющим лозунгом «Мы должны быть самым лучшим батальоном в полку!»
 
Комбат, начальник штаба и замполит – «рвут и мечут», в смысле по очереди строгими голосами перечисляют недостатки, которые были выявлены на предыдущих смотрах и громогласно требуют от ротного и взводного звена всё устранить, грозя всем «страшными последствиями». Самое интересное в этом балагане – срок для устранения! Он самый обычный для тех времён, или как всегда бывает в Армии – до завтрашнего утра!
…В батальоне ярко горит свет, команда «Отбой!» дежурными по роте обозначена формально, полусонные солдаты, под руководством сержантов, что-то сами устраняют, не рискуя ложиться спать в кровати, дожидаются своих офицеров. Кто-то дремлет, прислонившись к стене, кое-кто спит сидя за столом в ленинской комнате. Такое «дикое нарушение устава» никого не волнует – привычная картина для тех лет, обычная бурная ночная деятельность «в стране дураков» и все к этому относятся со спокойным равнодушием. Работает «железная» логика командиров тех времён: раз вы всё не успеваете сделать днём – значит работайте ночью!
 
Я тоже сижу на совещании, и лениво делая пометки в своём блокноте с тоскливым видом, прикидываю дальнейшую перспективу развития событий – хорошо догадываясь о том, что же нас ждёт в своей роте. Конечно в душе я очень умный – и знаю многие правильный вещи: про нашу Конституцию (основной закон страны!), где написано про восьмичасовой рабочий день. А ещё Распорядком дня (про который все начальники, когда это надо твердят, что его необходимо железно соблюдать – именно на этом основана воинская дисциплина!) тоже предусмотрено не менее восьми часов сна для каждого военнослужащего… Но кому мне это говорить? Кто сейчас меня с моей правдой будет слушать? Я хорошо запомнил как ещё в первые дни службы именно по этому поводу НШ батальона Цибенко очень быстро «обломал меня» закончив дискуссию очень убедительным доводом:
– Лейтенант! Мне тоже хорошо известно всё то, что написано в Конституции! Но для особо талантливых и непонятливых, разъясняю – там речь идёт о гражданах нашей страны. А вы, товарищ лейтенант, юридически для неё гражданином не являетесь, потому что у вас нет паспорта!

В чём-чём, а вот в этом он был действительно прав. В те времена все военнослужащие не имели паспортов – у солдат их забирали в военкоматах, а у курсантов сразу после зачисления в военное училище, выдавая вместо него военный билет. Свой новенький паспорт, полученный в школе, я тоже видел последний раз в абитуре, посреди песков учебного центра под Алма-Атой. Единственным документом для офицеров было удостоверение личности офицера. Конечно, я понимал в душе, что теоретически здесь что-то не так, этого просто не может быть, но и особо возразить было нечего. Вот поэтому по его словам и выходило – мне больше не стоит возвращаться к этой теме. Этот пример я для себя запомнил и дальнейшей службе сам нередко прибегал к этому аргументу.

Это для солдат чуть что так: война войной, а обед по распорядку! Офицеры по этой же самой логике вполне могли обходиться без сна, без обеда, а если возникала такая острая необходимость, как например, сегодня, то и без ужина. И ещё – кто бы знал, как я со времён военного училища не люблю работать по ночам! Хорошо ещё, если мне сегодня ночью для сна удастся выкроить пару часиков. Прямо скажем, эта перспектива туманная, да и то только при самом благоприятном варианте развития событий. В общем, армейская рутина и тоска зелёная, но нужно терпеть… так как нам всегда при любом удобном случае напоминают – ты должен гордиться своей службой в таком славном гвардейском полку! Отсюда и вытекает нерадостный вывод – сиди и молчи, внутренне гордясь таким редким выпавшим на твою долю счастьем!

Подготовка к строевому смотру – это классический литературный пример борьбы Дон Кихота с ветряными мельницами. Солдаты, напрягая все силы, достигают определённого приличного уровня готовности по форме одежды, оружию, биркам, клеймам и вещевому мешку, а дальше начинается бесконечная мелкая и нудная «тонкая шлифовка до полной готовности». Любому требовательному офицеру известен секретный ответ на простую задачу – достичь идеальной готовности к строевому смотру трудно, но можно! Но только в том случае, если ты готовишься к нему лично один, без подчинённых!
 
Если же у тебя в подчинении есть солдат (хотя бы один и он живой человек!), то у него, даже самого идеального всегда можно найти недостатки. А если у тебя во взводе не один солдат? Тогда задача с неизвестными сразу увеличивается в геометрической прогрессии. Допустим, пусть он даже он идеально отглажен, поставит клейма на всей одежде, правильно пришьёт везде, где нужно все бирки, имеет идеально оформленный военный билет, вещевой мешок, оружие и то – при большом желании всегда можно найти недостатки, если вкопаться «вглубь»!
 
Принципиальный вопрос стоит только в дотошности офицера, который его проверяет! К примеру, можно белым платочком на тонкой палочке исследовать каждую потайную щёлочку в разобранном автомате (которых в нём найдётся немало) – и там обязательно найти остатки копоти! Вот и всё! Значит, считается доказанным, что автомат грязный. Другой вариант – «докопаться» до внутренностей вещевого мешка: мыло, мыльница, зубная щётка и паста, одеколон, сапожная щётка и крем, фляжка и котелок, спички и многое другое даёт огромный материал для «высокой требовательности», с вопросом: «А почему…»
 
Или проще простого – любого солдата всегда можно «срезать наповал» знанием обязанностей и Строевого Устава! Здесь ты хоть расшибись, но невозможно научить солдат из национальных республик, которые-то после окончания своих национальных школ имеют коэффициент «Ай-Кью» ниже плинтуса и с трудом говорят на русском языке всем таким хитрым премудростям – что такое: фланг, строй, шеренга и обязанностям военнослужащего перед построением и в строю! А ещё – обязанности пулемётчика, ТТХ оружия, а поражающие факторы ядерного взрыва? Допустимые дозы облучения? Нормативы сборки-разборки оружия?
 
Вывод будет неумолим, раз так получается, что солдат хоть по одному вопросу не знает ответов – значит, взвод к строевому смотру не готов и тебе оценка, как командиру взвода, двойка! Вот и всё! На этом разговор закончен! Товарищ, гвардии лейтенант – вам ещё рано идти домой или ложиться спать, нужно лучше работать со своим личным составом! А дальше – больше! Вообще-то чему вас учили в военном училище? В общем, работы у командира мотострелкового взвода, как у тракториста на целине… – пахать, не перепахать! Да… и не просто пахать – а пахать глубже!
 
На эту тему есть в армии весёлый анекдот о том, что Америке всего лишь достаточно объявить войну СССР и больше ничего не предпринимать, выждав несколько дней – у нас командиры всех степеней сами …(измотают) свой личный состав строевыми смотрами до состояния полной небоеготовности!

Ещё хорошо известна всем командирам мудрая байка-анекдот о том, как дотошный проверяющий мурыжил подчинённого возле пожарного щита с лопатой. Существует много разных вариантов истории, но общая суть дела всегда сводится к одному: Работает серьёзная приезжая комиссия. Проверка идёт по плану, на очереди осмотр жилых помещений. Проверяют очередного командира роты.
 
Заходят в роту – блеск и чистота! Все сразу поражены идеальным уставным порядком в подразделении. Всё находится на своих положенных местах: бирочки, кровати, тумбочки, коврики, комната для хранения оружия, документация, туалет, сушилка. Что только комиссия не вытворяла для проверки: и белым платочком проводили в самых дальних закоулках, двигали кровати и шкафы в поисках пыли, заглянули в каждую тумбочку – ну, нет никаких нарушений!
 
Дело идёт к финишу, но председатель комиссии недоволен и хмурится – уж очень хочется ему найти недостатки, и желательно побольше, но их просто нет, ну не к чему прицепиться… При этом «наглое» лицо ротного просто сияет от счастья и радости, и от этого по ходу осмотра настроение проверяющего портиться всё больше и больше. Вот вроде бы и всё осмотрели – пора заканчивать и двигаться дальше. Но дотошному проверяющему никак не хочется так легко сдаваться… и он думает про себя: «Я всё равно должен что-нибудь найти, раз не удалось накопать кучу недостатков, всё равно найду хотя бы один, чтобы «умыть» этого зазнайку!»
 
Комиссия три круга сделала по казарме, уже сам собой напрашивается вывод – нет недостатков в роте! Пора заканчивать осмотр, у выхода из казармы проверяющий в последний раз горестно поднимает глаза, а перед ним висит идеальный пожарный щит: здесь тоже всё в порядке и свежей красочкой покрашено. Вдруг лицо проверяющего озаряется радостью – вот его спасение! (Сам-то он оканчивал военно-инженерное училище, где четыре года учили лопаты, да кирки с ломами) Он с видом знатока берёт в руки со щита лопату и довольно бросает сопровождающему офицеру-шнурку:
– Записывай! Сразу вижу – лопата не соответствует Уставу! Согласно требованиям Наставления по инженерной службе… Первое – края штыка заточены неправильно, второе – черенок зашкурен не так… третье – общая длинна… четвёртое – ширина обуха… пятое – обжимное кольцо… и так сыпет специальными терминами до бесконечности! Сразу видать специалиста!

По всему получается, наконец-то в роте найдена куча недостатков! Счёт им уже начал приближаться ко второму десятку и по всему видно, что проверяющий не скоро остановится… В этот момент сообразительный ротный внезапно вырывает из рук проверяющего свою лопату и на глазах у всех ловко, как индеец копьё, метает её в раскрытое окно… сразу повисает немая сцена. А находчивый ротный, уже обращаясь к тому, кто записывает, спокойно произносит:
– Теперь всё вычеркни! И напиши: один недостаток – нет лопаты!
Отсюда всем понятный вывод: есть лопата – есть недостатки, а нет лопаты – нет и недостатков! Так получается и с солдатами, есть солдаты – будь готов к любым недостаткам, а нет у тебя солдат – будь спокоен, нет и недостатков!


Самое удивительное для меня событие в эту ночь произошло, когда мы вернулись в свою казарму. Вот уж не знаю, что было на уме у Турчина, когда он приказал старшине строить роту, потом бросив свой блокнот на стол, твёрдым и спокойным голосом произнёс, повернувшись лицом к нам двоим: «На сегодня – всё! Давайте идите домой спать!» При этом он как Ленин в кино вытянул правую руку и чётко своей ладонью указал нам направление в сторону домов. Сначала мне показалось, что я ослышался и первым делом подумал про себя – Турчин явно заболел и «бредит наяву» от переработки, или это, может быть, у них с Толей какая-то такая своя необычная шутка, в смысл которой я ещё не посвящён…

В канцелярии после его слов повисла долгая пауза. Мы с Анатолием молча застыли, не зная что же нам делать дальше, сразу оторопев от такой наглой и «крамольной» идеи (уже мысленно настраиваясь на долгую ночную работу), а ротный уже жёстче с металлом в голосе добавил: «Чтобы уже через минуту я вас обоих в казарме не видел! Нечего здесь болтаться! Завтра дел много! Я сказал – до завтра!» Такого поворота событий я не мог предположить даже в страшном сне – ведь комбат приказал всем работать, разве можно его ослушаться? Но в такой ситуации комбат – комбатом, но раз Турчин говорит делать так, придётся выполнять его команду – а завтра как-нибудь выкрутимся!
Не пререкаясь, мы попрощались с ротным, вышли на крыльцо казармы и скрытно растворились в ночной темноте, всё же решив между собой завтра придти на работу пораньше. Вот так неожиданно закончился очередной день моей службы, и все дела оказались отложенными до утра. Поздняя ночь. Тишина военного городка. Хорошо помню как, срезая себе путь, я неспешно шагал домой, прямо через спортгородок, тихо в душе радуясь такому повороту судьбы. Под моими хромовыми сапогами в темноте приятно шуршали большие и сухие тополиные листья, а в голове была только одна тревожная мысль: «Что же нас ждёт завтра?»

А утром, к нашей великой радости всё «рассосалось само собой» – строевой смотр отменили из-за новых более важных задач, и нас ждал обычный рабочий день. Но вот к чему я вспомнил эту историю, и что меня очень сильно в ней поразило – на утреннем разводе невозможно было смотреть на соседние мотострелковые роты нашего батальона (пятую и шестую). Измученные офицеры и солдаты еле-еле стояли в строю – сонные и зевающие они с трудом воспринимали реальную действительность. Они-то, выполняя приказ комбата добросовестно продурковали всю ночь, и вообще не ложились спать, во всю готовясь к батальонному строевому смотру!
 
По себе знаю – в таком состоянии ни от офицеров, ни от солдат проку нет, добиться ничего невозможно, в роте гарантировано до обеда никого найдёшь, все будут «гаситься» и спать «морально разлагаясь» по щелям и углам. От своих солдат мы узнали, что после нашего ухода Турчин сам в роте наскоро проверил готовность у всех и дал официально команду «Отбой!» с логикой «все остальные мелочи устраним завтра». Вот и получалось, что только одна наша рота в батальоне хоть несколько часов, но успела «условно нормально» поспать.
 
До сих пор меня удивляет такое нелогичное решение задачи! Хотя очень верное по своей сути. Можно так сказать – он своим решением оградил всех от тупоумия начальства и «пожалел» своих солдат и офицеров. Но вот, как и каким таким непостижимым образом, нашему ротному удалось так глубоко просчитать всю ситуацию? Интуиция? Огромный опыт? Армейское чутьё? Или всё-таки своё «Я»? Что же здесь сыграло свою роль? А может быть, он знал, что-то большее и скрытое от нас всех? Я не знаю! У меня до сих пор нет никакого своего ответа на этот вопрос, и уже вероятнее всего я его так и не узнаю…
Это была одна из «великих» загадок Турчина, которую мне так и не удалось разгадать, а он сам правда, никогда не болея «звёздной болезнью» с нами такими секретами не делился. Удивительный факт, но наш ротный умел видеть большее и просчитывать любую ситуацию с разных точек зрения, он был способен предугадывать действия людей на несколько ходов вперёд – в общем, обладал такими необходимыми качествами, которые должны быть у хорошего офицера.
 
Скажем, для меня и Анатолия не было бы ничего удивительного в том, если бы он поступил проще простого – начал работать, объяснив нам – раз комбат приказал, вот поэтому и не будем спать! При этом утешив нас приведённой цитатой из устава: «Военнослужащий должен стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы!» Конечно, нам в той ситуации всё было бы понятно! Или он, хорошо понимая своим умом, что вышестоящее командование вовсю «рвёт одно место», бездумно не давая покоя своим подчинённым подразделениям ни днем, ни ночью, в противовес дурным командам поступал по-своему?
 
Но в таком случае нужна определённая (вызывающая уважение) смелость именно на такое решиться! Да! Нужно признать капитан Турчин был человек рисковый, целеустремлённый и умел работать с подчинёнными так, что они с ним всегда были готовы «хоть в огонь, хоть в воду»! Безусловно, он сумел бы многого в жизни добиться, если бы «прогибался под начальников», но видно не в его характере было быть бездумным винтиком.

Мне так кажется, именно тогда он впервые и произнёс очень подходящий под эту ситуацию армейский афоризм: «Комбат хочет, чтобы мы были худые-худые, а сам хочет быть толстым-толстым! (к слову наш первый комбат – майор Малиневский действительно обладал именно такой фигуристой комплекцией – вот тут уж прямо в точку, точнее не скажешь!) Так вот уж хрен ему! Лучше мы будем вместе упитанными!»
 
Думаю, подлинный смысл такого выражения всем понятен. Именно с того момента я хорошо для себя запомнил, что у любой, даже пусть очень сложной задачи у хорошего командира в арсенале всегда есть и такой, запасной вариант решения. В смысле – мелкий саботаж, когда можно на всё махнуть рукой, плюнуть на все задачи и хорошо выспаться… Удивительно, но жизнь доказывает, что такое решение иногда оказывается самым правильным в сложившейся обстановке!


           ОТАР. 1982г. ЗИМА. ФИЛОСОФИЯ ВОЙНЫ. ПЕРВЫЕ
                БАТАЛЬОННЫЕ УЧЕНИЯ. (ПРОДОЛЖЕНИЕ).

Вот и сейчас уже имея в голове некоторые примеры из истории наших отношений, я с интересом гадал, что же сейчас нам скажет ротный. Выждав паузу, пока начальник штаба отойдёт на большое расстояние Турчин повернулся к нам со своей радостной улыбкой в пшеничные усы, и как ни в чём не бывало, произнёс:
– Ну как, мои орёлики – всё хорошо слышали? Вот и идите к себе во взвода работать дальше! Да сами вместе с личным составом приведите себя в порядок, подшейтесь и побрейтесь. А с инженерным оборудованием… (здесь он сделал большую театральную паузу, подбирая нужные слова) я вас знаю! Поэтому сразу предупреждаю: «давайте-ка без дурного фанатизма» – ни к чему людей мордовать и требовать от них окопы для стрельбы с лошади, пусть солдаты потихоньку роют, как рыли. Всё равно завтра по плану учений с раннего утра уезжаем – начнём атаковать. Но это пока для всех большой секрет, поэтому и вас предупреждаю – никому не слова. На ужин собираемся здесь у меня, тогда и доложите обстановку.

После этого он вдруг, резко переменившись (так как он это всегда умел делать, и нас это уже нисколько не удивляло – у нашего ротного всегда было своё особое и критическое отношение ко всему) зло и философски добавил, глянув в сторону батальонного командного пункта:
– Поразвелось разных Командармов как тараканов и собак нерезаных. Мудаки штабные! Научились у себя в академиях только игрушечные танки по песочнице двигать… и совсем забыли, как живыми люди командовать… (Турчин, тут надо честно признать, обладал богатой фантазией и запасом нехороших слов и разных комбинаций из них!)
 
Мы привыкшие к таким резким переменам в его настроении в ответ на это сочувственно и глубокомысленно промолчали и пошли обратно – конечно, нашему ротному (по сроку службы) такие шуточки позволительны (и хотя в его тираде не прозвучало ни одной конкретной фамилии, конечно, мы хорошо догадались, кого он имеет в виду). У меня от несправедливых замечаний настроение было «на нуле». Обидные мысли вертелись в голове – я так старался, «с душой» подготовил всю документацию и надеялся, что буду молодцом, а тут так «наплевали в душу»! И главное – за что? По моему мнению – из-за каких-то второстепенных мелочей. Мои грустные мысли быстро прервало прямое попадание в спину снежком. Мгновенно оглянувшись назад, я увидел Толю с довольной улыбкой на лице.
 
Ах, так! Ну, ты сейчас дождёшься, за мной не «заржавеет». С радостью быстро наклоняюсь и иду на него в атаку, осыпая градом «снарядов»… Несколько минут мы с ним как маленькие дети «ведём бой» посреди бескрайней степи пока оба не выдыхаемся! Своеобразная нервная разрядка! Анатолий к моему удивлению, трезво оценивая обстановку, как и Турчин был абсолютно спокоен, даже весел – вот что значит приобретённый опыт и природная рассудительность… Вот уж не знаю, чтобы я делал без него (наверняка начал бы думать как лучше и быстрее воплощать идеи начальника штаба в жизнь):
– Ты чего расстроился? Да всё нормально, а эти недостатки ерунда! Наплевать! Главное в нашей жизни – это всегда делать правильные выводы: поставишь задачу своим людям, приходи ко мне и вместе пришьём новые воротнички, а для бритья лучше всего взять на ужине горячий чай. И вообще радуйся тому, что у начальника штаба ещё не хватило фантазии в этой грязи заставить нас начищать сапоги и бляхи до зеркального блеска! Или того хуже – устроил бы нам строевой смотр! Завтра всем уже будет не до этого! А землю Отарского полигона, поверь мне и летом долбить непросто – не то, что зимой…

У меня сразу отлегло на душе. К моему большому удивлению сержанты и солдаты взвода со спокойным равнодушием отнеслись и даже ничуть не удивились поставленным мной задачам по приведению своего внешнего вида в нормальное состояние и срокам для их выполнения. Они, может быть, про себя и подумали что-нибудь, когда я кратко обрисовал им задачу: «Как же вы будете воевать с врагами, если сами небриты, немыты и не имеете белых воротничков?» – а скорее всего, просто привыкли выполнять поставленные офицерами задачи, даже такого рода, хорошо догадываясь своим умом, что это не моя личная инициатива.
 
Порадовал и через два часа проведённый мной строевой смотр личного состава взвода, который показал высокую степень «дисциплины и выучки»! Кто-то брился насухо, а кто-то растопил снег в котелке на костре, быстро соорудив его из солярки налитой в консервную банку или поставив котелок на тёплый двигатель БМП. Отдохнувшие, красиво побритые и подшитые новыми свежими воротничками после перерыва, вызванного моим осмотром они, взявшись за ломы и лопаты, вновь приступили к своей немудрёной работе.
 
После ужина я прошёл по позициям, уточнил действия экипажей БМП, сектора обстрела у каждого и остался доволен выстроенной мной обороной. Затем проверил графики ночных дежурств и обогрева в отделениях и зашёл в пункт обогрева развёрнутый старшиной на ночь возле ротного НП. Плеснув соляркой на сложенные в печку-буржуйку дрова, он ловко как пионер с первой спички зажёг их. Сухие дрова быстро и дружно затрещали, наполняя палатку теплом. Немного согревшись в тепле и зевая под приятный хруст деревянных поленьев в печке, вдруг с появившейся внутренней злостью и навалившимся безразличием я внезапно решил про себя:
– Хватит переживать! Раз у меня во взводе всё в порядке – сегодня можно и отоспаться. Пошли-ка все… в баню! Всё-таки правильно много раз повторял мне отец: «Нечего в армии подстраиваться под каждого командира – нужно быть самим собой!» А к словам отца я всегда внимательно прислушивался ещё со времён военного училища, и очень часто дальнейшая жизнь и развитие событий подтверждали их правоту. Действительно, на начальника штаба – реально всё равно не угодишь, он при желании всегда найдёт кучу любых недостатков.
 
А раз так, то какая разница – будет их одним больше или меньше? Ну и чего спрашивается в такой ситуации ж… зря рвать? Всё равно из меня Брумеля не выйдет – выше головы не прыгнешь! Главный же недостаток, на который сегодня указали, успешно устранён – все побриты и подшиты! Найдёт новые – значит, будем устранять их! В конце таких раздумий подводя итог своим мыслям, обратился сам к себе со стороны:
– Всё! Баста, карапузики! Я своё дело сегодня сделал! Конечно, у меня какая-то хреновая получается жизненная позиция для молодого и уважающего себя товарища гвардии лейтенанта, но что тут поделаешь? Нет! Мы не сдаёмся, мы ещё повоюем, мы просто делаем перерыв – нужно выбросить из головы всякую ерунду и выспаться перед новым тяжёлым днём.

С этими мыслями, зябко подёргивая плечами, я и направился спать к себе в машину, решив одеться теплее. Появившийся откуда-то ночной ветерок неприятно протягивал до костей даже через бушлат. Вокруг мёртвая тишина. Холодно. На многие километры вокруг мы здесь одни в этой бесконечной затерянной степи без конца и края. Зимнее небо было усеяно звёздами. Луна скрылась за тучей, и степь снова стала чёрной, только звёзды на небе замерцали ярче. Как-то философски, мимоходом отмечаю про себя – как всё-таки здорово смотреть на звёзды летними тёплыми ночами…

Кажется горизонт уходит, а весь мир вокруг тебя раздвигается и делается просторнее. Но сейчас не самое лучшее время для такого созерцания красоты. Разглядывая ночное небо, вдруг замечаю, как среди неподвижных звёзд в направлении Большой Медведицы медленно яркой звёздочкой плывёт спутник. На ходу устало подумал – когда я был маленьким, их там было всего несколько штук, и хорошо помню, когда выпадало такое счастье, как радостно мы следили за ними. А сейчас в космосе этих спутников развелось как собак нерезаных, вот они и шныряют куда хотят, посреди звёзд, отвлекая внимание!
Закончился ещё один трудный день батальонных учений, в смысле «ещё один день напряжённой боевой учёбы, для приобретения бесценного опыта, который нам очень понадобиться на войне в Афганистане…» – тьфу, отметил я про себя, улыбнувшись – прямо начал мыслить умными цитатами из сегодняшней речи начальника штаба, которые он прочно вдолбил нам в голову... «А всё-таки может быть он в чём-то прав?» Только захлопнув за собой десантную дверь и проваливаясь в сон, почувствовал, как устал физически и морально за бессонную ночь и такой огромный бесконечный день, проведённый на свежем воздухе.

…Очередная ночь учений для меня закончилась неожиданно – вдруг внезапно, прерывая спокойную тишину, сверху по броне часто и звонко замолотили чем-то железным и посыльный выпалил скороговоркой: «Товарищ лейтенант! Сворачиваемся! Командир роты срочно собирает всех офицеров!» После уютной ночной тишины эти непривычно резкие звуки громом кувалды били по ушам, выгоняя у всех остатки сна – вот тебе и с добрым утром! Посыльный продолжал настырно стучать, даже когда я крикнул ему изнутри машины, что хорошо слышу его. Он успокоился только после того как я пригрозил ему сейчас выйти из машины и лично оторвать руки…

– Салиев! – окликнул я фамилию своего сержанта-заместителя в темноту соседнего десанта. Он тут же бодро отозвался мне оттуда: «Я!»   
– Я к ротному, давай быстро буди взвод, загружайте всё имущество в машины, стройте колонну и через десять минут всё должно быть готово к маршу!
– Всё понял, товарищ лейтенант! – и тут же громким, озорным и жизнерадостным голосом продублировал мои слова совсем не по уставу – А ну пацаны, подъём! Хорош ночевать! Выходи строиться…

Из темноты соседнего десанта по этой команде послышалось недовольное бурчанье, перемешанное с негромкой бранью, бряцание оружия и сапёрных лопаток. Но при этом все как-то облегчённо зашевелились, сразу понимая, что ночь закончилась и впереди нас вновь ждёт неизвестность.
В темноте машины я только снисходительно улыбнулся про себя услыхав такую неуставную «вольность» от сержанта Салиева, так как внутренне твёрдо был уверен в выполнении им поставленной мной задачи. К этому времени мы с ним хорошо научились понимать друг друга. По всему было видно, что он, имея по жизни весёлый характер, в школе учился шаляй-валяй. Наверняка отцовский ремень гулял по его заднице вдоль и поперёк с регулярностью маршрутного автобуса. Но видимо полгода сержантской учёбы в армии быстро «сделали из него человека» – изменив его взгляды на жизнь и направив характер в нужном направлении.
 
Его авторитет во взводе основывался на житейской справедливой рассудительности, неплохом знании татарского языка и удивительной способности быстро и самостоятельно на своём уровне решать все вопросы с солдатами взвода, благодаря чему я всегда был избавлен от всяких жалоб подчинённых. Подводя итог, можно было так сказать – он удачно сочетал в себе мелкие погрешности против дисциплины со званием отличника боевой и политической подготовки, именно в армейской сержантской работе он «нашёл себя», и мне в этом плане здорово повезло.
 
Служа со мной он быстро научился своему командирскому правилу – главное не молчать и вовремя ставить задачу подчинённым, а тех, кто вдруг рискнёт игнорировать его указания я уже сам «подзаряжу» задавив своим командирским прессом. Поэтому всякий раз ставя задачу сержанту Салиеву мне всегда можно было быть уверенным, что он справиться.
Турчин быстро довёл нам с Анатолием новую задачу – батальон совершает марш, потом сходу атакует условного противника в пешем порядке. Наша рота действует на правом фланге батальона. Нужно быть на связи и готовым к применению ОМП (оружия массового поражения). Так что хватит нам «отдыхать в обороне» – сегодня придётся побегать! Очень доходчивым и совершенно понятным для нас оказалось самое последнее указание ротного, которое он произнёс простыми человеческими словами:
– Ну что, мужички? Вы давайте меня сегодня не подводите! Если понадобиться, то действуйте сами по обстановке – быстро и сообразительно!

 
Новый день учений только-только начинался – ещё было раннее утро и небо на востоке едва начинало светлеть, разгоняя темноту. Меня на обратном пути во взвод после сна в машине колотит крупная утренняя дрожь от холода. Окружающая меня безжизненная снежная пустыня за прошедший день уже достала. Последний раз оглядываюсь вокруг – в огромной степи после нас остаётся только вытоптанный снег и небольшие холмики вырытой земли. Сейчас мы уедем – и никто кроме нас, вдруг наткнувшись на них, никогда больше не поймет, откуда они и зачем здесь взялись? Позже ко мне в связи с этим не один раз приходили в голову, непрерывно возвращаясь, философские мысли:
– Почему-то для меня всегда остаётся непонятен один вопрос: хорошо зная, как фанатично и восторженно лётчики любят небо, космонавты – космос, моряки – море, что же должен любить я, если это попытаться выразить так же одним словом? Мне пехотному офицеру – что можно и конкретно нужно любить? Поля и горы – когда служил в Азии мотострелком и танкистом? Леса, реки и болота, которые окружают меня здесь в России? Или войну, с её грязью, запахом дыма и разваленными домами?
 
Пожалуй трудновато найти точный ответ на такой вопрос. Получается, какая-то нелепая аналогия если её начинать проводить: раз лётчики и моряки забрали для себя небо и моря – то по всему выходит, я должен любить землю! Какую землю? Просто любую твёрдую поверхность и неважно, что там на ней. Но почему же тогда я никогда не слышал, чтобы кто-то из военных об этом восторженно говорил: «А я люблю – землю?»… Философский вопрос без ответа.

…Все машины моего взвода стояли вместе, механики деловито урчали прогревающимися двигателями, пуская в небо клубки бело-серого дыма. Удивительный факт, но я уже давно это для себя заметил – у каждой БМП, как у человека свой характер, свой голос, и я уже из общего рёва вроде бы одинаковых машин всей роты по звуку стал легко распознавать свои машины на слух! Может быть, кто-то в этот момент сомневаясь скажет, что такого не бывает, но я не стану с ним спорить. Для меня главное, я узнаю – и всё! А вы про себя думайте, что хотите!
 
Никакой суеты возле машин не наблюдалось, мой командирский люк открыт и мне по всему этому без лишних докладов сразу было понятно – всё уже готово к движению. Я уже как ясновидящий точно знаю всё, что будет дальше – мне остаётся только резко и ловко с левой стороны машины, вставив ногу на нижнее ребро направляющей решётки и держась за антенну правой рукой вскочить на броню и прыжком преодолеть по ней четыре шага. После этого нырнуть в люк, где механик сразу же протянет мне мой уже тёплый и подключённый к радиостанции зимний шлемофон, заботливо снятый со своей головы и, небрежно махнув вперёд рукой дать понятную всем команду: «За мной!»…
 

…Этот новый день действительно получился очень напряжённым, с самого утра нам не давали продохнуть, нагнетая динамику событий: сначала пришлось совершать куда-то долгий и нудный марш, потом ездили на рекогносцировку, докладывали своё решение, оформляли его на картах и снова строились для проверки… Передохнуть удавалось только в редкие минуты когда ротных собирали в штабе батальона на очередное заслушивание во время приёма пищи.
 
Только после обеда мы успешно с ходу прорвали оборону условного противника и, преодолевая участки зараженной местности, начали развивать успех в глубину. Противник несколько раз пытался нас безуспешно контратаковать, вот уж где нам действительно пришлось побегать! Десантирование на ходу, вновь посадка, быстрые броски на машинах до километра и снова охват – в новом направлении цепью в бой в пешем строю углом вперёд или назад… коварный и хитрый невидимый противник появлялся со всех сторон – то справа, то слева! Солдаты при этом с огромной радостью щедро «поливали» степь во все стороны холостыми патронами «неся смерть условным врагам». Мне показалось, руководитель учений в этот день был просто неистощим на разные тактические фантазии!

Мне хорошо запомнился один из эпизодов, когда мы, развивая наступление в глубине обороны, вели бой, наступая в пешей цепи, и наша рота оказалась на правом фланге батальона. А мой взвод в цепи батальона самым крайним. Именно в этот момент разведка доложила, что скрываясь между сопок, коварный и невидимый пока для нас противник решил ударить нам во фланг, отсекая батальон от основных сил и сводя на нет весь успех наступления. Смысл такого манёвра мне понятен – сейчас они, буквально через несколько минут вынырнут справа из-за сопок в боевом порядке и всё! Нам всем – сразу наступит полная хана! Ударом во фланг мгновенно сомнут батальон и уничтожат его кинжальным огнём в упор!
 
Не знаю, как там разворачивалась ситуация в штабе батальона, но когда Турчин волнующейся скороговоркой начал ставить боевую задачу моему взводу – с его первых слов, тембру и по интонации слов до меня мгновенно дошла задумка командования, всё стало сразу понятным! Даже несмотря на частые помехи в эфире, которые мне сразу напомнили такие же вводные из училищного учебника «Мотострелковый взвод в бою». Хорошо ещё, что до этого момента я внимательно прослушивал все радиопереговоры.
 
Мне-то самому сразу всё стало ясно – такие вводные мы не один раз отрабатывали в училище! Моему взводу нужно, во что бы то ни стало в этой тактической игре успеть опередить врагов, заставить их развернуться как можно дальше, остановить, связав боем и продержаться на выгодном рубеже как можно дольше! Даже ценой своей жизни, дать батальону время разобраться в ситуации и принять правильное решение.
 
Помню команду Турчина – действовать по-боевому! На войне и учениях всё решают секунды… На войне – как на войне, здесь нельзя долго думать, нужно действовать и желательно побыстрее, а не начинать уточнять – что же мне делать? Бегом, на ходу слушая ротного, я запрыгиваю в свою машину и, сдёргивая с головы переносную радиостанцию, во весь голос кричу в эфир механикам по радиостанции, затянув ларингофоны и прижав их к горлу, одновременно дублируя сигнал флажками:
        – Я – сорок второй! Противник справа! Взводу – посадка в машины! По местам! Делай, как я! – Действовать нужно быстро, и у меня уже нет времени, чтобы уточнять задачу каждому отделению, надеюсь, сержанты сами догадаются, что им делать в такой ситуации…

По этой команде мои механики послушно и одновременно мгновенно вдавливают педали «в пол» и боевые машины, державшиеся позади наступающей цепи резко задрав носы и взревев моторами, броском догоняют солдат, вырываясь вперёд на несколько метров, при этом отчаянно сигналя непрерывной трелью – для пехоты этот условный сигнал означает – срочно по машинам!

 Повернувшись назад, я вижу как мои солдаты суетятся и торопятся, запрыгивая на ходу в медленно двигающуюся машину, но ещё успеваю их подгонять: «Быстрее! Быстрее!» Как только слышу, как у меня в машине с тяжёлым стуком захлопываются кормовые двери – Вперёд! Я круто поворачиваю машину направо и несусь по степи на максимальной скорости ища глазами через командирский прибор ориентир, указанный Турчиным. И уже не оглядываюсь назад, потому что знаю, уверен – мои родимые пойдут за мной… А как же может быть иначе? Так и есть – командиры БМП по очереди докладывают, что поняли меня!
 
Через несколько секунд краем глаза в боковые триплексы замечаю, как другие мои БМП догоняя меня, выравниваются слева и справа в боевую линию! В таком боевом порядке мы летим по степи на невидимого врага! По длинной дуге вылетающих сзади машин комков состоящих из снега перемешенного с землёй понимаю, что скорость которую мы набрали в этой ситуации максимальная, но я всё-таки ещё азартно кричу по внутренней связи своему механику: «Обороты! Обороты! Добавь! Ещё! Пятую!»
 
Кажется, до гряды сопок остаётся всего-то метров пятьсот-шестьсот! Но всё решают секунды, и нам нужно как можно быстрей! Надо успеть опередить врага и первыми выскочить на вершины сопок заняв выгодную позицию! А там… нас уже так просто не возьмёшь! Вроде бы успеваем! На последней сотне метров отделяющих нас от верхушек успеваю скомандовать:
– Взвод, к бою! Отразить атаку противника с места! Интервал между машинами сто метров! К машинам! Земля!
 
Вот кажется и всё! Дальше мои ребята знают, что делать. Пехота, быстро спешиваясь, и бегом преодолев последние метры занимает позиции, растянувшись длинной цепочкой по гребню сопок, и мы упорно обороняясь «ведём интенсивный огонь» по врагам… По-мальчишески увлёкаясь динамикой я хорошо представляю себе как на самом деле должен был выглядеть настоящий бой – пули должны свистеть над головой, бить о редкие камни и хлёстко высекать фонтанчики из земли и снега…
 
Оглядываясь назад замечаю направляющуюся ко мне БМП с посредником (он сейчас наверняка начнёт «убивать» моих солдат и выводить из строя боевые машины – «делая из нас героев»). Поэтому, соблюдая все правила тактической игры, и чтобы «самому быстро не умереть» ложусь на землю. Откинув клапан офицерской сумки, и взглянув на раскрытую карту под прозрачной плёнкой, быстро ориентируюсь на местности и жму тангенту на радиостанции, выходя на связь для доклада.
 
Хорошо зная о том, что все переговоры прослушиваются руководителем учений, поэтому стараюсь чётким и хорошо поставленным голосом, как нас учил в училище любимый всеми преподаватель тактики майор Купа, докладывать Турчину в эфире: «Четвёртый, я сорок второй! Веду огневой бой на указанном рубеже в квадрате… Противник, силами до мотострелковой роты при поддержке танков атакует в направлении… Прошу авиационной или артиллеристской поддержки по рубежу…»

После этого радостно успеваю подумать про себя – всё, дело сделано! Вроде бы успел и всё сделал правильно! Всего несколько минут потребовалось нам, чтобы тактическая ситуация изменилась в корне! Теперь мы здесь будем стоять насмерть! Да за такое на настоящей войне наверняка ордена вручают, а на учениях, наверное, похвалят… комбата! Ладно, мы люди не гордые! Всё-таки может быть и про меня не забудут – а вдруг наградят часами (какие я с завистью видел у одного командира взвода в полку)… да ещё не какими ни будь там простыми, а золотыми! Хорошо бы ещё и с гравировочкой на обратной стороне по корпусу: «Лейтенанту Азарову А.Е. от командования в\ч 73809 за высокие показатели на тактических учениях…» Эх! Мечты, мечты…

 
Под финальный занавес видимо для полноты картины прямо перед нами взорвали имитатор ядерного взрыва – огромный гриб из серо-белого дыма и страшный своей красотой натурально стал вырастать в степи, увеличиваясь прямо у меня на глазах. На насколько первых секунд, честно говоря, я даже растерялся от страшной реальности наблюдаемой картины и, замерев как завороженный, разглядывал его – совсем позабыв про учения. Но мгновенно «возвращая на землю» из переносной радиостанции мне в голову ударила резкая команда Турчина: «Вспышка с фронта!» и я (мысленно ругая себя за нерасторопность) с запозданием продублировал её для своего взвода.
 
При этом (с тайным для себя удивлением!) замечаю, что мои сержанты уже давно сами, опережая меня и хорошо понимая всю тактическую ситуацию, скомандовали самостоятельно, и все солдаты быстро как учили, попадали на землю ещё до моей команды, надевая противогазы. (Обидно, что я на этот раз очень долго соображал!) Только к вечеру нас оставили в покое – мы вновь «закрепились» на новом рубеже посреди незнакомой и бескрайней степи.
 
Мой взвод на всех этапах действовал не хуже других (хотя конечно, у меня были свои замечания) – все отделения и механики хорошо выдерживали линию наступления, умело перестраиваясь. Взвод быстро (успешно вкладываясь в тактические нормативы) выполнял самые трудные и опасные моменты десантирования и посадки пехоты, когда всё происходит на малом ходу через открытые кормовые двери. Многие наши «хитрости», которые мы раньше отрабатывали на тактических занятиях для пользы дела, полностью оправдали себя.
 
Подставляя лицо свежему ветру и ощущая тяжесть офицерской сумки с противогазом на боку, я был очень доволен и как мальчишка в душе радовался тому факту, что мы не подвели роту. Это был тот момент, когда ты ощущаешь себя офицером и именно поэтому гордишься собой и результатом своего труда на очень конкретном участке работы. Гордо выпрямив спину и развернув плечи, я всё время счастливо повторял про себя: «Моя школа!» (хотя если честно признаваться самому себе, в этом обучении мой вклад был самым скромным – учили моих солдат все офицеры роты)  одновременно  гордясь тем, что у меня хорошо получается защищать свою родину. Несколько раз я замечал своё счастливое лицо на стёклах прицелов отливающих внутренним сине-фиолетовым цветом.
 
Мотострелки – это вам не хозвзвод и всё у нас должно быть не хуже, чем у всяких там «беретов». Впервые замечая в себе такие необычные большие перемены, мне кажется, я даже ходить стал как-то по другому, изменился голос и походка – они стали твёрже и уверенней что ли… Появилось ощущение уверенности в том, что я сказал будет выполнено, или твёрдой почвы под ногами и внутреннее чувство настоящего командира – по одной моей команде всё меняется или приходит в движение.
Мгновенно подчиняясь ей, солдаты и машины начинают выполнять свою привычную работу, и ты мысленно уже знаешь, что же будет дальше, при этом заметно – они выполняют её не формально как раньше, а с каким-то внутренним доверием и уважением. И вдруг в этот момент хорошо понимаешь – мы все вместе второй взвод четвёртой роты, один единый коллектив, связанный между собой невидимыми нитями или винтиками. Такая полевая жизнь хочешь – не хочешь, а всё-таки очень сближает людей…
 
Это новое, совсем другое, совершенно не то ощущение, когда ты командуешь ими на плацу! От этого очень важного для меня вывода, несмотря на усталость, поднялось настроение, хотелось подурачиться и поделиться своей радостью, но жаль не с кем... Не со своими солдатами же? Пусть лучше они все думают, что их лейтенант всю жизнь был солидным и серьёзным человеком!
Последний вечер и ночь на учениях выдались спокойными – довольный ротный за ужином, похвалив нас за сегодняшние действия, больше никаких задач не уточнял и радиоэфир подозрительно молчал. Наверное, наш уставший руководитель учений, который весь день «корчил из себя генералиссимуса Александра Васильевича» вместе с комбатом и посредником «наигравшись в солдатики», начали радостно отмечать это дело…

Солдаты занялись своими делами: механики машин, неспешно копались в машинах, откинув броневые листы над двигателями, а пехота собралась рядом в кружок и перекуривала, обсуждая события последних дней. Оттуда иногда доносился весёлый смех – это хорошо, значит, не потеряли боевого духа. Внутренне радуясь такой вдруг неожиданно образовавшейся затяжной паузе, после нескольких дней гонок я, сидя с подветренной стороны БМП и глядя на однообразный пейзаж, внимательно наблюдал за облаками на небе. Подгоняемые ветром и причудливо переплетаясь между собой, они при наличии фантазии становились похожи на разных удивительных зверей, деревья, на взрывы снарядов.
 
Иногда мне удавалось не сразу подбирать соответствующее определение, и я терпеливо выжидал несколько минут, пока конфигурация облаков на небе не принимала какие-либо понятные для меня очертания. Какое это оказывается увлекательнейшее занятие, когда у тебя есть масса свободного времени и нечем себя занять! После ужина мы долго сидели вместе, планируя завтрашний день с погрузкой, и очень поздно разошлись каждый к себе во взвод. Всё получалось прямо как в хорошо известной военной поговорке: «Раз обстановка неясная – ложись спать! Утром всё проясниться!»

Перед сном вновь вспоминая и проживая весь яркий сегодняшний день, я сделал для себя ещё один неожиданный вывод. Удивительно в это поверить, но прошло всего несколько дней с момента отъезда на учения – и здесь нет ни света, не телевизора, ни газет, не хороших книг, лишь только изредка удаётся послушать радиоприёмник. А я уже привык ко всему, что меня окружает с утра до самого вечера – простому солдатскому быту: еде из котелка, сну урывками и этой огромной степи со снегом, грязи, запаху солярки.
 
Боевая машина, ставшая мгновенно родной, уже превратилась в привычный уютный дом, в котором проходит вся моя жизнь. Все машины до этого момента в моей жизни, в смысле в военном училище, были «чужими», и мы в ней были временными жильцами. А эти – «уже мои родные», как бы стали частью моей реальной действительности! И я уже не сам по себе, а живя вместе со своими солдатами, решая общие задачи и преодолевая одни и те же проблемы, стал как бы составной частью единого организма – мотострелкового взвода, состоящего из солдат и БМП.
 
Степь – вот она, везде за бортом и сейчас уже с трудом вериться, что где-то далеко-далеко от нас существует земная цивилизация с женщинами, оставляющими после себя ароматный и возбуждающий запах духов, детьми, электричеством, домашним теплом и кранами с холодной и горячей водой… Скучаю ли я по городу или нашему военному городку? Честно говоря, не смогу ответить на такой вопрос. Не знаю.
Да, сейчас мы провели несколько дней в степи, но я уверен, что рано или поздно всё равно окажусь дома со всеми благами цивилизации. Может быть, я люблю именно такую жизнь? Замечаю у себя удивительный факт, что какое-то время, живя спокойно в городе и считая, что жизнь удалась, кажется можно было бы только мечтать так жить и дальше. Но вдруг внезапно беспокойно начинаю чувствовать, что меня начинает охватывать непреодолимое желание бросить всё это и хочется из неё куда-то «вырваться» не важно, куда и как: идти, ехать, мчаться и лучше всего куда подальше…

На следующий день с утра перед нами кратко выступил руководитель учений, подводя итоги, он долго и красиво говорил правильные слова: о нужной стране тяжёлой мужской работе. О нашей дивизии, которая может гордиться такими как мы и другую разнокалиберную чепуху, в конце высказал свою главную мысль – в целом доволен действиями и выучкой батальона. В конце своей пафосной речи, как всегда напомнил всем, что любые учения заканчиваются только после того как самая последняя БМП займёт своё место в хранилище.
После этого он красиво повернулся и почти строевым шагом, видимо уже мысленно представляя себя в Москве на Красной площади или на Фрунзенской набережной, направился к батальонному ПАКу. Слушая его, у меня в голове почему-то непрерывно вертелись ехидные мысли: «Нет, точно! Руководитель учений натурально чувствует себя вторым Александром Македонским! Видать далеко пойдёт, если не остановят!»
 
Дальше «военное колесо» уже привычно закрутилось в обратной последовательности, абсолютно не давая никакой возможности для расслабления (единственное, что теперь можно было себе позволить – это забросить за спинку сидения полевую сумку с противогазом): вновь долгий марш на станцию Чильбастау, привычная и напряжённая работа по погрузке и крепежу техники.
Только в наступившей темноте, когда со всеми этими делами было покончено, добросовестно всё проверив на несколько раз мы с Анатолием спокойные и уставшие от всей суеты направились в тёплый вагон. Огни станционных светофоров, красиво отражаясь в паутине рельс, разноцветными блёстками светились в ночи, как бы провожая нас. На этот раз нам попался обычный и привычный для взгляда стандартный плацкартный вагон – немного посидев в нем и впервые за несколько дней полностью согревшись, я почувствовал, как «возвращаясь в цивилизацию меня отпускает» – начала накатывать многодневная усталость и практически бессонные ночи. Поэтому я, дальше долго не раздумывая с ходу заняв верхнюю полку (привычно постелив вместо матраца свой бушлат, а вместо подушки подсунув под голову полевую сумку с шапкой), провалился в сон...

Как мы тронулись, и что ещё происходило в нашем вагоне – ничего не помню, меня никто не тревожил, видимо хорошо понимая молодого лейтенанта, который «выложился» на учениях на все сто процентов. Проснувшись среди ночи и ещё не открывая глаза, по равномерному стуку вагонных колёс мне стало понятно, что мы тронулись. Сбрасывая остатки сна, в котором картины с учений ярко и живописно проносились у меня перед глазами, да так, что они вновь казались реальностью, я огляделся в полутьме вокруг себя, вглядываясь в привычные для глаз вагонные серые пластиковые стены, никелированные плафоны, шурупчики и крючки.
 
Переведя взгляд на нижние полки, различаю мирно спящих рядом со мной ротного, Анатолия и наших солдат. Пытаясь несколько минут хоть что-нибудь разглядеть в тёмном окне, я почувствовал что выспался, спать дальше совершенно расхотелось, поэтому пришлось мне спрыгнуть с полки и пойти в тамбур развеяться.


…Почему-то мне хорошо врезалась в память картина, как долго я один стоял в холодном тамбуре, прижавшись лбом к холодному стеклу и бездумно уставившись в заоконное пространство, хорошо своим умом осознавая, что три часа ночи не самое лучшее время для философских раздумий. Под бесконечный стук вагонных колёс мимо меня быстро проносились тёмные кусты и деревья, столбы с проводами и лишь иногда мелькали мелкие домики разъездов или освёщённые шлагбаумы со своим звоном, перегородившие дороги.
 
В эти моменты было заметно, что на улице с неба начал падать снег. Маленькие и мелкие снежинки бешено кружились в воздухе на свету, поднятые воздушным круговоротом от нашего поезда и видимо только потом мягко ложились на землю. Они оставались где-то там позади нас в этой темноте, куда сейчас уносится моя жизнь, или может быть наоборот – моя жизнь сквозь темноту стремительно мчится вперёд?

…Заканчиваются мои первые учения и уже поздно что-то изменить. Дни моей жизни летят в никуда, словно листки с отрывного календаря. Кажется, поезд мчит меня вперёд дальше по жизни, к новым событиям, оставляя позади все наивные юношеские и курсантские мечты…
Боятся уже поздно, хуже всё равно не будет. Быть офицером – это судьба, которую человек выбирает сам! Теперь напрочь отброшены все тревоги и сомнения, втайне посещавшие меня: «Справлюсь? Хватит ли у меня характера и способностей? А всё ли получиться у меня на первых учениях? Смогу командовать людьми во всех сложных ситуациях?» На все вопросы получен ясный и твёрдый ответ: «Со всем справлюсь! Теперь, если что… я и один смогу разобраться со всеми проблемами! Да, может быть самонадеянно, но я очень постараюсь!» Мы едем домой и я сам чувствую, что с учений возвращаюсь совсем другим человеком.
 
Нужно честно признаться самому себе – очень многому я научился, увидел своими глазами и запомнил всего за эти несколько дней учений в Отаре, находясь «в динамике событий» вместе со своими солдатами, собранными со всех уголков Советского Союза: на погрузках и бесконечных маршах, на незабываемой охоте, в обороне и наступлении. Пришлось познать и многое то, чему не учили в училище, а приходиться доходить своим умом или с помощью более опытных офицеров.
Видимо, здесь пришла моя пора повзрослеть, и это произошло за эти дни учений, и как-то очень внезапно для меня. Внутри меня появилось никак необъяснимое чувство того, что я наконец-то стал «своим» в роте для офицеров и солдат, «принят в большую ротную семью», как после успешной сдачи негласных экзаменов, и вот такая штука получается, самых важных в моей жизни – экзаменов на «профпригодность» и выживаемость.
 
Да! Прошло уже несколько месяцев, когда я приехал служить в полк и попал в четвёртую мотострелковую роту. До этих учений, несмотря на то, что я вместе со всеми сдавал проверку и уже не один раз побывал на занятиях в Ала-Тоо, за мной со стороны все наблюдали молча, как бы оценивая, на что я способен. Твёрдо уверен, если бы так вдруг случилось, что меня внезапно перевели отсюда куда-нибудь – никто бы потом даже и не вспомнил фамилию какого-то молодого лейтенанта…
 
Но именно сегодня, пройдя вместе со всеми все этапы стрельбы и вождения, когда мы (офицеры роты) собрались вместе в ожидании погрузки, я обратил внимание в разговоре на один интересный факт – между нами появилось что-то своё! Как это часто бывает между дружными и давно знакомыми равными людьми – начинающих смеяться только по одному простому намёку или слову, таящему в себе какой-то особый и понятный только для них смысл.
 
Я ещё долго стоял в холодном тамбуре, под стук колёс, смотря в окно на огромную тёмную ночь за окном и размышляя в одиночестве – у меня в памяти из детства всплыли очень поразившие меня тогда своей необычностью слова одного солдата-философа: «Каждый  человек в жизни должен не просто плыть по течению, а иметь для себя далеко впереди чёткую, конкретную цель и упорно, настойчиво её добиваться!»
 
Ещё полгода назад для меня имелась одна конкретная цель – побыстрее окончить военное училище, приехать в войска и получить мотострелковый взвод. Все они на сегодня успешно выполнены, училище закончил и взвод получил в неплохом полку. Удивительно, но сейчас кажется, что моя линия жизни остановилась, стала точкой, и видимо пришло время ставить себе другие цели, превращая её в запятую.

 Интересно, а какие цели сейчас могут быть у меня? Мне самому непонятно – я плыву по течению или всё-таки чего-то добиваюсь? Какую сейчас мне нужно поставить себе задачу? Кто я вообще в этом мире? Обычный маленький рядовой винтик в огромной системе? Или совсем наоборот? Будущий великий полководец в начале большого пути – какими были, например легендарные маршалы Жуков или Конев? Эх, как высоко я замахнул! Но мне сейчас пока ещё рано мечтать о маршальских звёздах, с таким же успехом можно было бы помечтать о полёте в космос или на худой конец, о том, как бы завтра оказаться в правительственной ложе Большого театра…

 А может быть я всего-то маленькая песчинка на огромном океанском побережье? Такая же, как искорка или огонёк в ночи на быстро пролетевшем за окном разъезде…
В тот момент я ещё не знал и даже не догадывался, что вся моя дальнейшая лейтенантская служба в Кой-Таше запомниться сплошной чередой событий состоящих из дежурств, занятий, тревог, непрерывных командировок и различных учений: армейских, полковых, батальонных… на которых я бывал и взводным, и ротным, и посредником.  В общем, мой тревожный чемоданчик редко надолго застаивался в углу нашей комнаты. Всего за несколько лет полигоны Отара и города Рыбачье станут родными, привычными, изученными вдоль и поперёк до каждого кустика, полевой дороги, камушка и даже сухого русла мелкого ручейка…


         КОЙ-ТАШ. 1982г. ЗИМА. СРОЧНЫЕ НОЧНЫЕ ЗАДАЧИ И
        ТРУДОВЫЕ БУДНИ ПОСЛЕ УХОДА ТУРЧИНА «В ТИНУ».
               
        Когда мы в конце января вернулись в полк обратно, мои восторженные впечатления от первых больших учений быстро отошли на задний план уже под наплывом новых ярких событий. Пока мы отсутствовали, оказывается жизнь не стояла на месте – кто-то ходил в наряды, нёс караульную службу и встречал разного рода проверяющих, количество которых после сдачи московской итоговой проверки не стало меньше. Не надо забывать, что наша часть вновь (и это было добровольное единогласное решение всего коллектива полка!) была инициатором социалистического соревнования в округе. Поэтому такая полковая жизнь вновь забурлила вокруг меня разнообразными событиями.

Почему-то мне хорошо запомнилось одно яркое событие, которое произошло буквально через несколько дней после нашего возвращения с учений. Командование части ожидало прибытие очередной о-о-очень серьёзной комиссии. На первый взгляд уже вроде бы привычное для нас событие. Но на этот раз всё дело осложнилось тем, что этот приезд как всегда оказался «неожиданным», а командир полка только накануне вечером «внезапно» обратил внимание на территорию нашего батальона. Даже не на саму территорию, а на асфальтную дорогу и батальонный плац с дорожками вокруг казарм.
 
Пока батальон ездил на учения, новый выпадающий на них снег солдаты плотно утоптали, и он толстым слоем примерно в три-четыре сантиметра покрывал весь асфальт. Что тогда была за комиссия, я уже не вспомню, но такое «дикое нарушение воинского устава» как снег на дорожках – с позиции командира полка было совершенно недопустимым! Конечно же, все умом понимали, что батальон только-только вернулся с учений, и сейчас для него важнее всего за несколько дней обслужить и поставить технику на хранение, а дорожки позже командиры рот уже почистят в плановом порядке.
 
Но как всегда это бывает в армии – для командира полка на тот момент чистые дорожки лучшей части оказались главнее техники! Наверняка его логика свелась к простому: до парка с боевой техникой комиссия, может быть, и не дойдёт, а вот дорожки уж точно разглядит!
Поэтому нашему комбату вечером был дан суровый приказ – ударными темпами уже завтра к утру всё должно быть расчищено, и не просто расчищено, а приведено в идеальное «военное состояние» не хуже чем у всех остальных в полку! То есть сугробы по бокам дорожек обязательно должны соответствовать не писанным «военным стандартам» – быть ровными по всей длине и присыпаны чистым свежим снежком, чтобы налипшая на них пыль и грязь не «резала глаз» проверяющим!

Хорошо запомнил для себя, с какими словами Турчин доводил поставленную задачу, когда вернулся от комбата и собрал всех офицеров в канцелярии на совещание:
– Понимаю, время к отбою, но Родина в лице командира полка требует от нас совершения героического подвига в мирное время! Получен приказ – весь личный состав на снег! К утру необходимо срочно расчистить все дороги! Может быть, среди вас есть добровольцы желающие поработать всю ночь? – мы при его словах без особого энтузиазма с кислыми улыбками переглянулись между собой. Все понимали, что этот вопрос, конечно, был больше риторическим, очень редко можно найти желающих добровольцев на простой вопрос – кто хочет стать Героем СССР посмертно?

– Добровольцев – нет? Я так и знал! Тогда переходим к обсуждению кандидатур! Завтра предстоит обычный тяжёлый рабочий день – и как всегда никакие задачи из-за ночного снега не отменяются. Поэтому, исходя из сложившейся ситуации, ради этого снега я считаю, что всем офицерам роты, как это требует комбат, не спать было бы неразумно…
После этого он тяжело вздохнул и, обведя всех нас строгим внимательным взглядом, продолжил:
– Поступим следующим образом! Раз Кириченко с Ватажициным завтра заступают в наряд – пусть сегодня идут отдыхать, – затем повернувшись ко мне со счастливым лицом, продолжил свою  мысль, – Поэтому совершать подвиг этой ночью будем мы с тобой, лейтенант! Ты готов?
Что мне оставалось сказать ему в ответ? Чёрт бы побрал этого командира полка с его снегом! Если он такой умный и талантливый, то нельзя было что ли поставить нам задачу с утра – за весь день мы его мигом убрали и пошли бы сейчас спокойно домой спать. А так хорошенькая перспектива на ночь! Опять начинается (или продолжается – это как посмотреть) какой-то военный дурдом! Конечно, я своим умом понимаю, что Турчин всё «разложил» логично, правильно и разумно, здесь возражений нет… но кто бы знал, как меня всё это «достало»!

 С училищных времён известно, что в Армии у начальства есть три любимых конкретных срока выполнения поставленных задач: к утру, к исходу дня и к понедельнику! Всё в Армии хорошо и она мне нравится, но вот такие первые варианты с внезапными ночными работами – прямо поперёк горла! Правда есть ещё и один «запасной вариант» – от забора и до обеда… но сегодня видимо не тот случай.

 Понятно, что в такой ситуации мне делать нечего, и я с явно показной радостью и юмором отвечаю ему (а куда мне деваться): «Конечно! Я так давно мечтал об этом! Такая прекрасная ночь и жалко тратить свою жизнь и время просто на обычный сон… лучше кидать снег, чем спать!» После этого он дал роте команду строиться, а сам повёл меня на улицу, чтобы показать на месте наши участки для очистки – там действительно, объём для ночной работы предстоял огромный, прямо непочатый край! Когда же мы с ним возвращались обратно, Турчин кратко довёл до меня свой «гениальный» план:
– Мы с тобой поступим таким образом. Сейчас я всех озадачу, потом «накручу хвосты» сержантам и «дембелям», а ты уже на месте уточнишь каждому взводу границы на территории. Потом я незаметно исчезну, в смысле – пойду домой спать. А ты останешься в роте до конца для контроля и для проверки командованием батальона.
 
Твоя роль будет не трудной, поставишь задачи взводам, и солдаты сами всё сделают, а тебе останется только иногда прогуливаться по улице, чтобы все тебя видели. Когда какой-нибудь взвод закончит – сержант тебе доложит. Вот тогда сам вместе с ним лично и проверишь, потом примешь решение. Если всё хорошо, пусть ложатся. Да и ты особо к мелочам не придирайся, пусть изобразят работу в главном, а завтра с утра, если надо быстро подправим. Вот и всё! Надеюсь, справишься? Ну, в крайнем случае, пошлёшь за мной посыльного! Если всё пройдёт нормально, завтра можешь отсыпаться до обеда.
Я сразу же высоко оценил весь хитромудрый расклад нашего ротного. Вот здорово! Это реально неоценимая помощь! И всё получается не совсем так плохо, как я подумал сначала! Конечно, понятно – нам вдвоём «толкаться в роте» нет необходимости – каждый из нас сможет справиться с ней самостоятельно, но такая постановка вопроса совершенно в корне меняет всю картину. Одно дело если бы меня «бросили на снег» в одиночку – в смысле: вот тебе рота, всё решай и разбирайся сам. Да! Не сомневаюсь в том, что я справился бы с задачей, но это бы потребовало моей большой настойчивости, потери кучи нервов и возможно кому-то при этом пришлось бы пострадать.
 
И совсем другое дело, если задачу всей роте поставит лично сам командир роты – тогда и его спрос с сержантов и «дембелей» будет совсем другой. А мне же остаются функции «контроля и присутствия», но при этом, конечно же, сам понимаю – я ни при каких условиях за ротным посыльных посылать не стану. Гордость не позволит, уже не маленький мальчик и сам разберусь со всеми! Для меня к этому времени все розовые иллюзии общевоинских уставов уже давно исчезли, сменившись на вполне понятную и конкретную высокую требовательность (а если нужно для пользы дела – даже активной решительности) командира любого подразделения.
 
В моей памяти сохранились яркие отрывочные фрагменты из той бессонной ночи поразившие меня: огромный ажиотаж в роте возникший после постановки задачи ротным по «захвату» орудий труда (в смысле – лопат и скребков для чистки снега, так как на снег были «брошены» все подразделения батальона!) Мне так кажется, сержанты и «дембеля» самостоятельно проявляя инициативу, мобилизовали у своих «земляков» в полку на эту ночь все, что было только возможно.
 
Поэтому к ночи практически каждая солдатская пара рук была вооружена лопатой или скребком. Огромное количество солдат в свете ночных фонарей, с внутренним остервенением, как на врага набросилось на твёрдый наст из снега, лежащий на асфальте батальона. Каждый взвод получил свой довольно большой участок и непрерывный дробный стук со скрежетом лопат по асфальту, ожесточённо сдирающих с них корку снега мне был хорошо слышен даже когда я зашёл домой поужинать и предупредить Люду о срочной «ночной засаде».
В каждой роте батальона офицеры выполняли такую же задачу. В ночной темноте среди работающих солдат на соседней территории я с радостью разглядел своего друга – там «рулил» л-нт Сергей Рудой. Вот и хорошо! Вдвоём нам будет веселее коротать эту долгую ночь… Со снегом в тот раз боролись долго – в нашей роте только примерно к часу ночи первый взвод справился с задачей. Когда же я принял у них работу и разрешил ложиться – этот факт быстро подстегнул всех остальных.

Чувство того, что кто-то уже выполнил задачу, и пошёл спать, добавило личному составу «вдохновенья» и где-то к двум часам у нас в роте всё было закончено. Чтобы ко мне не было замечаний и, стараясь оправдать доверие ротного, я очень дотошно проверял работу взводов, добиваясь точного выполнения задачи даже в мелочах, поэтому и домой пошёл спать твёрдо уверенным в победе.

 Стояла уже глубокая тихая ночь. Люда уже давно и сладко спит. Тихо открываю дверь домой, стараясь всё сделать бесшумно, чтобы её не разбудить. Нашу комнату освежает только тусклый свет от фонарей на центральной дороге. Хотя позднее время и я устал, но ложусь спать с хорошим настроением – меня очень обрадовал тот факт, что мы (в смысле наша рота) оказалась в числе передовиков этого негласного и дурного по своему смыслу ночного «социалистического соревнования».
 
У меня нет сил и совершенно никакого желания развивать свою мысль дальше об идиотских задачах в армии, поэтому мысленно кратко и с тупым равнодушием (видимо, начинаю привыкать…) подвожу итог дня: «Когда же это закончится? Наплевать на всё…Пропади она пропадом, такая служба…»
 
Следом за моими воспоминаниями о ночной работе почти сразу же произошло следующее, не менее яркое и запоминающееся. Кажется как раз в эти дни впервые за всё моё небольшое время службы ротный «ушёл в тину»! Ранее я уже упоминал о таком событии и обещал всё подробно рассказать. Здесь обязательно необходимо сделать небольшое «лирическое» отступление и разъяснить, что же для меня и Анатолия означало это непонятное словосочетание. При огромном количестве положительных моментов у нашего ротного капитана Турчина была одна характерная особенность – это своеобразная манера командования ротой (об этом я уже упоминал раньше).
 
Крутясь по жизни в развёрнутом мотострелковом полку на должности ротного в трудных условиях занятий, нарядов, показух и многого другого, обладая завидной для меня фантастической работоспособностью, он мог очень долго практически без сна и отдыха никогда не жалуясь сжиматься как пружина, неведомо откуда черпая силы и бодрость духа. Сейчас, упорно перебирая события в памяти, я не припомню случая, чтобы Турчин когда-то «проспал» или забыл придти на отбой или подъём – мне кажется, он успевал везде и всегда!
Вертясь сам в бурлящей полковой жизни при такой напряжённой (это нужно обязательно заметить!) службе он редко при этом требовал от нас такого же «фанатизма». Тут конечно нельзя сказать, что мы с Анатолием, будучи командирами взводов «отдыхали», но вот в чём была большая разница – все «отфильтрованные» задачи, доходившие до нас от него, всегда ставились обдуманно и имели вполне конкретные, понятные конечные цели. Сам же Турчин брал на себя всю «неясную текучку» и поэтому совершенно внезапно мог появляться в роте (хоть на несколько минут, но каждый раз «оставляя след» от своего появления) в любое время – хоть днём, хоть ночью.
 
Исполняя обязанности командира роты вот таким образом, и видимо доходя в работе до самой границы морального и физического истощения, известной только ему самому – он мог внезапно на несколько дней «уйти в тину»! Имея хорошие, даже дружеские отношения со всеми врачами, и обладая прекрасной способностью вести «деликатные» переговоры – он секретно от всех неожиданно примерно один раз в три-четыре месяца ложился в госпиталь на пару неделек «подлечиться».
При этом Фрунзенский госпиталь очень удачно находился в хорошем месте совсем рядом с нами – в соседнем небольшом посёлке, и мы всегда по дороге в город проезжали мимо его забора, за которым виднелись лечебные корпуса посреди высоких тенистых деревьев. Говоря честно и положа руку на сердце, я не могу вспомнить название болезней, которыми он болел – никто из нас никогда не слышал от него жалоб на здоровье и не видел у него каких-либо таблеток или мазей.
 
Знаю, что у хорошего начальника есть определённый порядок – убывая куда-либо в командировку или в отпуск, он должен обязательно ввести «в курс дел» своего заместителя. Но при всём желании я не могу быть ему судьёй и признавать такие варианты развития событий в роте отрицательным качеством – просто такое известие всегда настигало нас внезапно и неожиданно… как, например цунами или вспышка молнии. Наверняка, именно поэтому, обладая несомненной массой всевозможных достоинств, его служебный рост и сдерживался из-за таких «уходов тину» и независимого характера. Как говориться – своё дело он знал хорошо, но при этом не хотел «лизать что-то», а это всегда не очень нравиться начальству.
 
Служба в Кой-Таше для меня запомнилась именно такими историями с неожиданностями! Просто-напросто каждый раз всё повторялось банально однообразно – так получалось по жизни, что в один из обычных прекрасных дней, когда ты, не ожидая ничего странного, приходишь как обычно на службу и после небольшой утренней заминки с удивлением узнаёшь, что нашего ротного нет на работе… Оказывается, он заболел! А ещё вчера вечером он вроде бы был здоров, строил планы, ставил нам разные задачи, и абсолютно ничего не предвещало обострения его внезапной «болезни».
 
Всякий раз получалась одна и та же комичная ситуация прямо как в русской народной поговорке: «Кошка бросила котят – пусть…(живут) как хотят!» В более понятном переводе это означает – Всё! Дальше ребята, вы по жизни сами больше проявляйте самостоятельности, и некоторое время на меня можете не рассчитывать!
 
Именно такая внезапная новость и состояние дел в роте, когда нам самим нужно было «выживать» без ротного у нас между собой и имели условное название как «уход ротного в тину». Это было турчинское своеобразное выражение понятное нам без перевода, он сам так и выражал свои мысли: «Уйду в тину… или Когда я был тине…»  В такие моменты до тебя как-то очень быстро доходила простая мысль – нельзя сказать, что с Турчиным служить было легко и сильно весело, но зато спокойно, планомерно и не скучно – это точно… Позже я уже стал более привычен к таким «вводным», но тогда такое событие впервые обрушилось на меня как неожиданный водопад…
 
…Вот и на этот раз, когда утром на батальонном разводе выяснилось, что Турчин внезапно слёг в госпиталь, встал ребром вопрос – кто же из офицеров заменит командира роты на время болезни и возглавит роту? С кого придётся спрашивать за всё происходящее в роте: ход боевой подготовки, дисциплину и воинский порядок? Выбор-то у нас в такой ситуации небольшой. Замполитов рот в таких случаях к этому не привлекают, назначая всегда замену из офицеров-командиров, поэтому остаёмся мы – или Анатолий, или я. Для меня казалось совершенно естественным, что в этой ситуации кандидатура Толи Кириченко будет наиболее правильная, и он эту нелёгкую обязанность возьмёт на себя.

 Для этого у него объективно есть всё – он опытней, старше меня на целый год и к тому за этот год, пока меня не было, уже наработал кое-какой ценный опыт, попадая в такие ситуации. Но видимо именно потому, что он уже «попробовал» и хорошо узнал все «головные боли» на этой должности, совершенно неожиданно, к моему огромному удивлению уступил мне «тёплое местечко», предлагая «попробовать покомандовать ротой и быстро набраться самостоятельного опыта так необходимого мне в дальнейшей службе», обещая со своей стороны всестороннюю поддержку.
 
Что же делать? Куда мне деваться в такой ситуации? Хорошо понимаю, что кому-то из нас придётся заменять ротного, так сказать «подставить своё плечо в трудный момент» и может быть пережить-то… всего несколько дней? Делать нечего, пришлось мне соглашаться – хотя в душе прекрасно понимал, какой из меня, ещё молодого лейтенанта – командир роты? Прямо скажу, такое развитие событий для меня оказалось совершенно неожиданным. Нет! Конечно, я предполагал, что когда-нибудь позже… такой момент в моей жизни обязательно настанет… и как бы ни спеша к этому внутренне готовился, пока издалека приглядываясь и перенимая бесценный опыт у капитана Турчина.
 
Но совершенно не думал, что всё произойдёт так стремительно. Оказалось, что для этого хватило всего пару секунд нашего офицерского короткого совещания! Я очередной раз удивился неожиданным поворотам военной жизни, но воспринял эту информацию спокойно. За такой небольшой срок службы мне пришлось быстро отучиться удивляться чему-то неожиданному в армии и конкретно в нашем «прославленном» полку! Вот таким образом, прослужив всего полгода, совершенно неожиданно и внезапно для себя я в первый раз начал исполнять обязанности командира четвёртой роты…


Здесь обязательно необходимо сделать ещё и второе «лирическое» отступление. С первого дня поступления в военное училище и все годы военной службы, почему-то я всегда стремился избегать для себя одного хорошо известного армейского момента. В Армии негласно существует на первый взгляд два одинаковых словосочетания, но имеющих совершенно разные понятия: «сын генерала» и «генеральский сынок»! Думаю, любому здравомыслящему человеку смысл этих выражений, ох как будет понятен.

Если первое вызывает негласное уважение и молчаливое одобрение, то второе – снисходительное неуважение, презрение и отчуждение… Я могу привести кучу примеров из своей жизни про известных мне (при этом совершенно не обязательно – генеральских!) сынков таких родителей, которых всю службу преследовали внезапные стандартные карьерные «неожиданности»! Они совершенно «случайно» – после выпуска попадали в Германию или ещё куда «теплее», там успешно «прогнав дуру» по командировкам и гаштетам, после таких счастливых лет – в Союзе «сами» получили роты. Потом опять же «случайно» через год-два, ничем не проявив себя, выдвигались на штаб, а оттуда в академию…

По аналогии с этими выражениями и безгранично уважая своего отца – полковника (он хоть и не был генералом, но достаточно уважаемым человеком в САВО), я никогда не старался и не хотел использовать этот факт для получения каких-то привилегий для себя. Или чтобы кто-нибудь мог такое («полковничий сынок»!) обо мне подумать или сказать. Вместе с воспитанием родителей где-то глубоко во мне ещё со времён юношества сидит гордая мысль: «Я добьюсь всего сам!» Поэтому практически всегда на вопросы – кто твои родители? Отвечал кратко и скромно – отец военный, мать – врач… и только очень близкие люди знали, что мой отец был полковником, занимающим довольно высокую должность в округе.
 
Поэтому я так думаю, что факт доверия мне командовать ротой к моей большой радости был никак не связан с моим «происхождением», а просто таким образом внезапно сложилось ситуация. Конечно же, сюда нужно обязательно добавить, что я вполне самокритичен: не подвержен мании величия и не считаю себя непризнанным гением. Честно и хорошо понимал, отдавая себе отчёт во всём происходящем, что «мой командирский талант» ещё ничем особым себя не проявил…
 
Это была новая высота в моей биографии, которую когда-то нужно было брать. «Ничего! Как-нибудь не пропадём! Всё равно когда-то придётся начинать, а раз так поэтому начнём прямо на ходу учиться этому нелёгкому делу!» – такими мыслями я успокаивал себя внутри. Дело в том, что я всегда стараюсь делать хорошо всё, за что берусь и считаю этот принцип для себя правильным.

С тайным удивлением я про себя отметил, что командование батальона особо не удивилось такому необычному предложению и не стало настаивать на других вариантах. Начальник штаба на построении как-то обыденно, даже до обидного немного равнодушно объявил всем: «…до возвращения капитана Турчина… временно исполнять обязанности командира четвёртой роты будет лейтенант Азаров!» Для сержантов и солдат нашей роты такое решение, кажется, прошло вообще незамеченным – они по военной привычке привыкли к мысли, что в роте всегда существует «советская власть», в смысле – вместо отсутствующего командира роты всегда есть офицер, который исполняет его обязанности.
 
Теперь вместе с приятно ласкающей слух командой «Смирно» подаваемой дневальным каждый раз, когда я заходил в расположение на мои плечи обрушился огромный объём задач по боевой подготовке и грандиозных планов командования, о которых я раньше даже и не подозревал. С молодой горячностью и желанием взявшись за дело, я впервые в жизни осознал для себя, что все поставленные задачи в рамках одного дня или даже нескольких дней одному выполнить просто невозможно! Какой бы ты фантастической работоспособностью не обладал!
 
Как и каким чудесным образом, наш ротный умудрялся справляться со всем этим потоком информации и задач – ума не приложу? Да ещё с юморком и неизменной улыбкой? Честно говоря, как я ни старался во всём «копировать» стиль руководства Турчиным – мне пришлось тяжеловато. И как здорово, что в роте я оказался не один – на личный состав нашей роты незримо «давили своими авторитетами» ст. л-нты Кириченко и Ватажицин… совершенно не знаю, чтобы я (молодой лейтенант) делал без них? Знаю по себе, что наверняка бы не опустил руки, но пришлось бы барахтаться с большим трудом, «дрыгая лапками» попусту и тратя время на разные несущественные мелочи.

На батальонных совещаниях штатные командиры рот и Юра Тощев – командир миномётной батареи на первых порах по-доброму помогали мне своими советами быстро «нарабатывая командный опыт», а когда я возвращался в канцелярию роты мы все на общем собрании дружно и сообща равномерно делили поставленные задачи на всех. Вот здесь и пригодились «опыт и мудрость» офицеров, которые старше меня. Как-то быстро так само собой решилось – весь политический разрез брал на себя  замполит, а задачи в парке связанные с механиками и машинами – Анатолий. Очень часто он на наших ротных совещаниях, избавляя меня от ненужных с его точки зрения проблем, на вопрос: «Как там дела с машинами?» – отшучивался:
– Будь спокоен! В парке всё в порядке! Закреплённая за ротой техника эксплуатируется и ржавеет по нормам, установленным Министром обороны! 
И это уже было большим делом и помощью – хоть за эти направления я был спокоен. Не могу припомнить, чтобы у нас из-за этого между собой возникали какие-то проблемы или непонимание. Конечно, нужно честно признать, они здорово помогали мне «отлично командовать», но вот что оказалось для меня совершенно неожиданным, многие вещи не пришлось изобретать заново – «ротный механизм» однажды надолго заведённый Шурой Турчиным даже в его отсутствие продолжал работать без всяких сбоев, как в хороших швейцарских часах.

Мне же доставалась главная ротная «текучка»: распорядок дня в роте, распределение людей, наряд по роте (это святое – НШ б-на просто каждый день житья не дает со своими инструктажами и разводами!) общие задачи старшине (что-то получить – сдать на складах) и сержантам по расположению, закреплённой территории и внешнему виду солдат. Кроме этих общих и повседневных задач, каждый день всегда ещё что-то «набегало сверх»: совещания, уточнения задач, разборки с нарушителями, суперважные и неотложные задачи, которые всегда необходимо было решать очень срочно…
Время в сутках, которое до этого момента в моей обычной взводной жизни казалось огромным и безразмерным сжалось вдвое, а то и втрое. Кажется, вроде бы рота только-только вернулась с завтрака, но вот уже слышишь через открытое окно канцелярии, как уже призывно с полкового плаца призывно звучит труба: «Бери ложку, бери хлеб и садися за обед!» Нужно было «крутиться», доказывая всем, что способен, успевать решать задачи, проблемы – чтобы люди поверили и пошли за мной. Для этого пришлось быстро расширять круг знакомых, общаясь с командирами рот из других подразделений полка.
 
В этом деле хорошо помогала военная мудрость – всегда лучше больше слушать, чем говорить, а если чего не знаешь – лучше переспросить или записать, чем сделать «умный вид». Быстро выяснилось, что и среди них большинство составляли нормальные офицеры, которые (несмотря на мой молодой возраст и лейтенантские погоны) без особого чванства общались со мной добродушно и с пониманием.
 
Первые дни моего командования ротой проскочили для меня как в тумане, по инерции и на «резервном запасе сил», но через пару-тройку дней, когда командование батальона как из рога изобилия засыпало меня разнообразными задачами связанными с расписанием занятий, журналами боевой подготовки, нарядами, сроками выполнения и распоряжениями меня всё чаще стали посещать мысли: «Зачем я взвалил на себя такую ответственность? Когда же всё это закончится?» Правда, такими грустными мыслями я ни с кем не делился, но потом как-то постепенно привык к такой нагрузке – видимо втянулся от безысходности…

Каждый день приносил мне новые заботы, иногда задачи, на которые ты раньше вообще внимания не обращал и не замечал или они у Турчина требовали всего несколько минут, растягивались на долгие часы, требуя при этом неимоверное напряжение сил. В отсутствие Турчина в моей голове отчётливо оформился необъяснимый жизненный парадокс: каждый отдельно взятый день тянется долго и нудно, а вот недели, месяцы и годы жизни пролетают очень быстро и незаметно.
Команд поступало много и разных, как я не старался «крутиться», бывало, где-то и не успевал – сказывалась молодость и отсутствие практического опыта. Но спрашивали с меня всегда как настоящего командира роты (в полку и батальоне как-то так сама собой сложилась традиция – никто даже никогда и не вспоминал (или не хотел?), что кто-то временно исполняет обязанности…)
 
В таких случаях, когда тебя «обстругивают и шлифуют со всех сторон» обычно стоишь и молчишь, со злостью думая про себя: «Идите вы все в баню! Если я такой неспособный и рылом не вышел, то зачем было назначать?» Но видимо реально у нас в роте всё получалось не совсем так плохо, как меня за это ругали и после очередной «накачки» я продолжал командовать дальше, быстро «набираясь командирского ума» и делая правильные выводы…
В минуты полного отчаяния, оставаясь наедине сам с собой, меня поначалу часто стали посещать странные «трагические» мысли:
– Спрашивается, зачем я выбрал для себя самую трудную профессию офицера-мотострелка? С другой стороны, если бы я не стал офицером, то кем бы мог стать? Интересная мысль, здесь нужно подумать! Аккуратненьким поэтом-писателем с беленькими ручками наблюдающим мир со стороны?
 
Хотя в том мире видимо есть свои подводные камни и большие проблемы. Судьба известных поэтов, таких как Пушкин и Лермонтов закончивших жизнь после дуэлей казалась не очень радостной, да и Маяковский с Есениным и Мариной Цветаевой от них тоже недалеко оторвались. С писателями такая же фигня – знаменитого Гайдара быстро комиссовали из армии как совсем свихнувшегося, запретив держать оружие, Фадеев и Хемингуэй спились и застрелились, Твардовского в конце жизни затравили…

Да и все известные российские лауреаты Нобелевских премий почему-то оказывались как на подбор высланными из страны эмигрантами, или не признанными при жизни, а насчёт Шолохова имелись большие сомнения в его авторстве написанных романов. Поэтому что-то не очень хочется разделить их биографии.

Нужно поискать поспокойнее. Почему я не стал… даже не знаю… к примеру астрономом? Интересно, а смог бы я быть – астрономом? Что в этом плохого? Никаких тебе проблем с командованием ротой или учений – сиди себе спокойно в тепле, на уютном креслице и изучай в телескоп разные звёзды и планеты, на которые ты сам точно знаешь, что никогда не попадёшь!
В такие трудные моменты жизни начинаешь страшно завидовать одинокому Робинзону Крузо, просидевшему на уютном острове много лет. Вот кому было здорово – сам себе хозяин, делай что хочешь и никаких тебе задач от начальников!

А ещё в старших классах школы я ещё мечтал стать, если не военным, то хотя бы железнодорожником! Вот и был бы себе хорошим начальником какой-нибудь небольшой станции, потом участка пути (в том, что я был бы обязательно хорошим начальником – почему-то не сомневался). Но потом, подобрав сопли и мысленно отругав себя самого за слабину, такие мысли едва появившись потихоньку угасали. В конце концов, всегда побеждала одна, самая оптимистическая: «Ничего! Не боги горшки обжигают! Прорвёмся! Мы ещё крутанём земной шар своими хромовыми сапогами!»

Как-то незаметно и быстро до меня дошли основные принципы решения всех задач: если нет времени и нужно срочно всё выполнить, то делаешь всё быстро, сразу на ходу додумывая детали. Если есть время – то всё же желательно немного подумать, чтобы учесть все возможные осложнения и чётко сформулировать задачи подчинённым. Но это всё в теории, нужно признать бывают и варианты: иногда в жизни случается так, что ты долго не можешь принять решение или сомневаешься в нём – вдруг внезапно что-нибудь происходит и вопрос решается сам собой!
 
Сейчас уже не вспомню от кого я услышал на эту тему подходящий военный афоризм – В Армии девяносто процентов задач разрешаются сами собой и только десять процентов требуют от тебя минимальных усилий! Тайный смысл выражения сводится к тому, что главное в работе командира это вовремя поставить конкретные задачи подчинённым, тогда тебе самому придётся намного меньше суетиться.

Но с каждым днём прибавлялась уверенность в своих силах. Именно в это трудное время я, впервые занимаясь самоанализом своих действий, с удивлением стал отмечать у себя некоторые жизненные принципы. По своей натуре я всегда готов поддерживать хорошие отношения с людьми, но не люблю лишний раз навязываться в друзья. Ещё не люблю льстить, говоря правду и трезво смотря на вещи, никогда не восторгаюсь начальниками, делая из них кумиров, поэтому может быть, поэтому суховат, и многие говорят, что это мой недостаток.
Ещё подметил одну интересную черту в своём характере – чем сильнее меня «прессуют» в жизни, тем всё больше во мне просыпается и крепнет ослиное упорство, настырное желание не отступать, и не бросать! Совсем наоборот – как бы ни было трудно, стараюсь никогда не опускать руки, а спокойно и терпеливо, не раздражаясь делать своё дело, идти до конца добиваясь победы. Расшибиться, но доказать всем, что я справлюсь, выкарабкаюсь из сложившейся ситуации! При этом имея чувство офицерской гордости за себя и своих подчиненных.
 
Откуда это у меня взялось? Не знаю… Неужели вот таким чудесным образом у меня внутри «переплавились» детские качества в трудные курсантские годы военного училища – которые и выработали такую тихую упёртость и настырность?
Сколько дней в тот раз болел Турчин, я не вспомню – но хорошо помню, как одним прекрасным утром всё для меня неожиданно закончилось. Когда я, очередной раз, держа в голове кучу разных задач на сегодня пришёл на подъём в батальон – внезапно нашей роты в казарме не оказалось! К моему внутреннему тихому восторгу и долгожданному счастью сержант, дежурный по роте доложил, что капитан Турчин в 5.00 утра объявил роте тревогу и сейчас они за ближайшими сопками отрабатывают вопросы боевой готовности.
 
Мне сразу всё стало понятно! Значит, ротный вернулся! Ура! У меня прямо гора с плеч упала! Это означает – всё! Выдержал и продержался! Вот и конец всем моим мучениям! Мы с Анатолием уже давно отметили про себя одну очень хорошую и правильную черту у нашего командира роты капитана Турчина. Все вопросы по «укреплению дисциплины» и воспитательные меры с личным составом он предпочитал проводить лично, не привлекая к этому делу командиров взводов.
 
За всё время совместной службы Турчин никогда не водил нас по казарме или по территории «пуская кровь вёдрами или тыкая носом в недостатки» выказывая недовольство нашей работой. Если возникала такая необходимость, то все такие указания он солидно выдавал нам в канцелярии, заостряя внимание на главные моменты. В этом была своя высшая командирская мудрость и, самое главное, в роте достигался  приемлемый результат – люди воспитывались, а у нас не «отбивалось желание работать» и не возникало обидного чувства раздражённости. Даже указания по уборке закреплённой территории на улице и в казарме он частенько ставил напрямую сержантам и этот вопрос удивительным образом решался без нашего участия.
 
С самым прекрасным настроением я присел в канцелярии на стул и с радостным видом стал дожидаться ротного, чтобы триумфально «передать ему должность»… А что? Пока я «рулил в роте» ЧП не было, и все задачи вроде бы решались нормально. При этом громко насвистывая новую популярную тогда мелодию из песни Николая Гнатюка, ещё одновременно дублировал ритм ладонями рук. Помню как я счастливо и оптимистично отбивал такт по крышке стола: «…Выбери меня. Выбери меня… Птица счастья – выбери меня… Завтра будет лучше, чем вчера!»
…Правильно говорят – ничего в жизни не происходит зря. Прожитая мной совсем малая часть из ротной жизни (всего в несколько дней, пока Турчин был «в тине»), у меня в голове мгновенно произвела качественный «скачок в умственном развитии» – жизнь заставила! Как-то очень быстро я повзрослел: стал по-армейски сообразительным, приобретая нужный опыт, почувствовал себя увереннее, научился выдерживать паузы, внимательно выслушивая собеседника и «держать солидность». На многие вопросы службы стал смотреть совсем по-иному, и можно сказать горизонты службы раздвинулись очень широко.
 
Конечно вместо слова «опыт», было бы правильнее говорить, что я научился видеть главное в многочисленных задачах и «приобрёл закалку» от пресса старших начальников. Когда же такая ситуация стала повторяться с завидной регулярностью (ротный уходил то в отпуск или вновь «в тину») и мы с Анатолием чередуясь оставались исполнять обязанности, каждый раз такое замещение для меня становилось более привычным и рутинным делом, а впечатления от этого уже менее яркими. Сам Турчин в этом вопросе был абсолютно спокоен «своей сменой», понимая, что в любую минуту мы с Анатолием могли спокойно заменить его в обычной службе.
 
Но вместе с этим я всё больше начинал замечать за собой какие-то странные перемены, удивительное раздвоение. С одной стороны – где-то глубоко во мне живёт кто-то училищный – правильный и идеальный: я верю в решения очередного съезда КПСС, требования уставов и наставлений, и твёрдо знаю, что это правильно! Так нас учили: живёшь по уставу – завоюешь честь и славу! Хоть и слабо, но всё же верилось в незыблемые идеологические постулаты партии, что такая тяжёлая служба приближает нас к неведомым пока горизонтам коммунизма – за которым наступит всеобщее долгожданное счастье!
 
Но с другой стороны вижу, что всё это не более чем абстрактные слова и идеи совсем далёкие от реальной жизни, а условия службы и обилие задач заставляют меня поступать так же, как и все окружающие вокруг меня офицеры. Вот и получается какая-то странная жизнь, идущая одновременно и параллельно в двух совершенно разных системах координат, но где всё нацелено только на выполнение поставленной задачи.

Как-то хорошо, доходчиво и образно выразил такую мысль начальник штаба, ловко разложив всё по полочкам, когда «вставлял» мне очередной фитиль во время «исполнения обязанностей»: «Что лейтенант? Хочешь красиво жить и всегда чистеньким оставаться? Так не бывает! Запомни – в офицерской службе, кроме красивых парадов тебе ещё придётся делать неприятные вещи! (Правда, он выразился более ёмкими и доходчивыми по смыслу словами – придётся и дерьмо разгребать)» В смысле – наказывать подчинённых и принимать «непопулярные решения».

Самым удивительным для меня оказалось собственное осознание того, что он оказался прав! Трижды прав! Я даже сначала очень обиделся на него за такую суровую жизненную правду, но потом как-то быстро осознал по жизни «всю практичную глубину его мыслей» и сделал правильные выводы! С другой стороны, кто знает – что такое истина? Существует она сама по себе – или же только в сознании людей? У каждого человека своя истина и он всегда готов её доказывать с пеной у рта. Но вот вопрос – всегда ли она правильна?

О чём это я? Вот о чём – как вам такая философская задачка? К примеру, солдат, погибший в любом бою с позиции родных и близких – это бессмысленная гибель и тяжёлая утрата, это совершенно верно. Но если взглянуть на то же самое с позиции офицера, командования, государства и высшей сути войны это неизбежные потери при выполнении поставленной задачи на войне! И такое утверждение тоже верное! Вот и разберись, что тут важнее? Но я офицер и мне приходиться выбирать самое главное для пользы Родине!
 
Или, к примеру, если копнуть «глубже» – в уроки истории:  мог бы Матросов не кидаться на дот, а Гастелло выпрыгнуть с парашютом объяснив потом всем свои поступки разумностью? У кого бы повернулся язык осудить их за это? Конечно был возможен и такой вариант, но они сами выбрали совсем другое… К примеру, а я бы смог?  Не знаю. Да и что толку живя в безопасности рассуждать о подвигах. Для этого нужна конкретная ситуация.

Но это дело прошлое, а сейчас в Афганистане? Почему же имея такое мощное вооружение, наши солдаты и мои офицеры-однокашники гибнут? И сколько ещё поляжет? Зачем и за что? Взять и раздолбить там к чертовой матери всех душманов в их кишлаках бомбами весом под тонну до самого основания… раз не понимают своего счастья и не хотят из каменного века с нашей помощью сразу шагнуть в социализм. Хотя по рассказам очевидцев, которые успели там побывать, в Афгане тоже не всё так просто. Вообще, пропади она пропадом эта война!

Но это всё теория, а на практике мне деваться некуда. В такой, уже давно сложившейся вокруг меня ситуации в батальоне и полку, у меня нет выбора – остаётся служить, подстраиваться и действовать только так, как живу – в одиночку бороться со всем этим бесполезно и никак невозможно. В общем, итогом моих размышлений, подведя черту – так получается, что мне после смерти глупо рассчитывать на пятизвёздочный отель в раю.


Где-то в это время к нам в Кой-Таш совершенно неожиданно впервые на денёк, заехал мой отец после очередного совещания в Алма-Ате. Мне так кажется, что это были выходные дни, потому что мы с Людой поехали провожать его на ЖД вокзал города Фрунзе. В нашем альбоме сохранилась историческая фотография о том событии – мы с ним стоим вдвоём в шинелях на фоне железнодорожного вагона, а в кадре видны мелкие кружащиеся снежинки. Мне так кажется, что это единственная фотография за всю жизнь, где мы оба стоим в военной форме. На всех домашних групповых фотографиях, которые сохранились в моих альбомах я всегда без военной формы, потому как во все отпуска приезжал только в гражданке.
 
Почему-то все, находя её в альбоме, удивлённо замечают, что на ней мы очень похожи. Не знаю… Сам я как-то над этим вопросом никогда не задумывался. Но приятно. Вообще-то что в этом удивительного? На кого ещё я могу быть похож? Для меня это не является каким-то грандиозным открытием. Таким же, как и наши голоса. Помню как я однажды, приехав в отпуск с военного училища на одном из старших курсов, был очень поражён одним новым фактом. Подняв трубку после телефонного звонка к нам домой, невидимый мне собеседник вслед за моим «Алло!» продолжил разговор полагая, что разговаривает с моим отцом. Когда же мне пришлось его разочаровать, он очень удивился. Позже и моя мама призналась мне по секрету – даже она сама сразу, после моего поступления в военное училище, иногда сомневается, и только по ходу разговора уже по смыслу через несколько секунд понимает, с кем из нас говорит.

Он по приезду быстро командирским взглядом окинул нашу «большую» комнату и, судя по всему, остался ей доволен: «Ничего, вполне нормальные условия для жизни лейтенанта! Поживёте пока в тесноте, а когда новые дома сдадут – тогда всем в полку места хватит!» Когда же вечером отец спросил, как у меня идут дела – пришлось ему честно обрисовать всю полную картину своей службы и самые яркие впечатления за несколько последних месяцев. Хорошо, что меня в училище учили умные офицеры – в том числе они научили меня оценивать обстановку реально такой как она есть, а не так как кому-то хочется или нравиться.
 
Реальная жизнь не всегда такая красивая, как это может кому-то показаться... Поэтому многие такую правду не любят. В конце своего рассказа подвёл главный итог – полк хороший, с ротным повезло, с офицерами отношения нормальные, поэтому вначале пришлось трудновато, но сейчас у меня всё вроде бы пока хорошо, даже наметились положительные тенденции. Только вот из-за такой «интересной» службы в развёрнутом мотострелковом полку свободного времени катастрофически не хватает для личной жизни. На что отец по-философски рассудительно заметил:
– А ты как думал? Сам выбрал! Лейтенантом в любых войсках служить тяжело! По себе знаю – мне тоже тяжеловато приходилось на первых порах. И ты сейчас находишься только в самом начале пути. Поэтому давай больше осматривайся по сторонам, подмечай всё лучшее, набирайся опыта в работе и делай для себя правильные выводы. Подожди, пройдёт совсем немного времени, ты сам этого не заметишь, и всё станет в свою колею… Как говориться – в армии быть командиром взвода всегда трудно первые десять лет, а потом – привыкаешь!
 
Спасибо, батя, за поддержку в трудное время! Банальный армейский афоризм, который я уже сто раз слышал от разных людей, но когда это произнёс отец, у меня на душе почему-то сразу стало легче! Действительно, все офицеры в своей жизни такой этап проходили, а сейчас ничего – только посмеиваются, вспоминая разные истории и приключения… и чего зря страдать и всё принимать близко к сердцу? Правильно сказал отец – всё ко мне придёт в своё время, всем трудно, не только мне одному, но будем надеяться на лучшее.
 
Да и вообще, приезд отца и его оценка: «Вижу сынок, что всё у вас в жизни и службе складывается нормально и тебе уже есть чем гордиться!» меня здорово поддержала, воодушевила и приободрила, а я после этого с удивлением заметил – моё настроение поднялось, окружающая реальность приобрела вполне ясный смысл и действительно с мыслью в голове о том, что дальше всё непременно будет хорошо служить стало как-то легче, все дела и проблемы начали решаться проще и быстрее… И вообще, если посмотреть на всё со стороны – оказывается, в жизни всё устроено и не так уж плохо, как это нам иногда кажется и мы сами себя накручиваем! Не замечали?


       КОЙ-ТАШ. 1982г. ЗИМА. УЧЕНИЯ В ГОРОДЕ РЫБАЧЬЕ.

Ура! В нашем гарнизоне большой праздник! Радостное событие, которого все офицеры и прапорщики полка с нетерпением ждали, как и мы с прошлого лета – свершилось! Сдан первый офицерский дом! Жилищная комиссия, распределяя жилищный фонд, трудилась «не покладая рук», но все офицеры ходили на работу с радостными глазами, хорошо понимая, что впереди намечаются очень крупные перемены. Многие счастливчики получат квартиры в новом доме, а другие переедут в те, которые освободятся после них и вообще появился тайный слух, что в результате всех этих перемещений квартир в полку будет так много – хватит даже многим холостякам.
 
В полку всех офицеров нуждающихся в квартирах по сроку службы, должности и по воинскому званию условно разделили на «первую» и «вторую очередь». Мы с Людой (как совсем молодые) попали во вторую – это значит, мы получим квартиру во втором доме, который будут сдавать следующим, буквально через месяц. Вот и хорошо – наконец-то для нас всё перспективное будущее прояснилось, а месяц это ерунда, мы потерпим. Наши соседи, Николай и Ира Буторовы попадали в первую очередь – Коля, как главный строитель всех объектов городка, ещё задолго до полкового распределения (идущий по отдельному списку) знал номер своей квартиры.
 
Разделяя их радость, мы даже вместе с ними сделали её предварительную экскурсию-просмотр. Это для нас было новым удивительным впечатлением, когда ты впервые ходишь по дому и даже вернее сказать не по дому, а ещё по панельной коробке, с интересом вглядываясь в каждую мелочь – где ванна, кухня и балкон, а какой вид из окна, солнечная ли сторона? И уже мысленно представляешь себе, куда и что поставишь: вот тут будет стол, здесь шкаф, и конечно самое главное – детскую кроватку… Так как у них такое радостное событие (рождение ребёнка) должно было произойти на месяц раньше нас.

Этот исторический день в полку – день «большого переезда» мне очень хорошо запомнился: всё началось с самого утра после торжественного митинга и вручения первым счастливчикам ключей от новых квартир! Все квартиры сдавались уже благоустроенными: обои наклеены, деревянные полы покрашены, есть свет, вода и работает канализация – хоть бери и сразу вселяйся! Поэтому буквально через час весь городок радостно загудел, зашумел, напоминая собой огромный муравейник, наполнившись солдатами которые из разных домов дружно переносили мебель, вещи, разные коробки и мешки в новый дом. Какая уж тут «боевая подготовка», когда такое счастье привалило! Тут не до неё, и командование с пониманием отнеслось к этому! Каждому офицеру помогали и его ближайшие друзья «разделяющие с ним радость» – а в конце всего, конечно, уж как водиться, по народной традиции, сразу происходило и «обмывание переезда».
 
Первыми из нашей квартиры переехали Буторовы, передав нам «по наследству» свою комнату. Не успели мы с Людой ещё только-только «обжиться» в ней перенеся туда кое-какие свои вещи, как следом, буквально через несколько дней другие наши соседи – Сорокины получившие одну из освободившихся квартир в старых домах и они тут же переехали туда. В результате всех этих перемещений в нашей огромной трёхкомнатной квартире жить мы остались одни. В службе КЭЧ нам уверенно сказали – придётся вам пару месяцев «помучиться в ней одним»! В смысле, до сдачи следующего дома. Значит, пока будем жить вот так. А там – уже разберёмся, что к чему.
 
Для нас с Людой такой вариант тоже получался совсем неплохим. Мы быстро переставили в большую комнату стол, софу и телевизор и безмятежно стали наслаждаться «одиночеством». После ставшей за несколько последних месяцев жизни привычной тесноты квартиры нас сразу приятно поразил её огромный простор. У нас сразу появилось целых три комнаты! В одной из маленьких комнат мы сразу определили склад для своих вещей, а оставшихся двух комнат нам вполне хватало для жизни.
 
На нашей небольшой кухне, где Люда с её удивительной прилежностью и старательностью всё отмыла и отчистила, теперь появилась возможность спокойно поесть за столом, а в тумбочке и столе разместить всё небольшое наше богатство – тарелки, кастрюли и сковородки. А как мне было приятно по утрам неспешно умываться и бриться в ванной, скользя не торопливо лезвием по щекам и подбородку, хорошо сознавая, что в очереди за тобой больше никого нет…


Быстро отметив радость, жизнь с непостижимой скоростью помчалась дальше. От ярких и шумных событий в городке связанных с переездами в новые квартиры отвлекла подготовка нашего батальона к следующим учениям. На этот раз они по плану были в городе Рыбачье. Не знаю почему, но мне всегда нравилось куда-то ездить ненадолго, на недельку или дней на десять, не больше. Если бы я не стал военным, то был бы, наверное, хорошим путешественником.  Когда я это узнал, сразу усмехнулся про себя – жизнь офицерская кочевая… как говориться, то из Отара в Рыбачье, то из Рыбачьего в Отар, с пересадкой в Кой-Таше!
 
Однако какое удивительное совпадение в моей жизни! Что-то очень часто мне приходится там бывать! Этот город для меня начинает становиться очень родным – в голове сразу же припомнились все мелочи из училищных курсантских поездок: горный лагерь, жизнь в палатках, восхождения и стрельбы. Странно, но почему-то очень-очень захотелось вновь увидеть те места – горы, холмы и город, который запомнился мне тем, что он по вечерам медленно исчезает в вечерней дымке на фоне огромного озера и чёрных контуров гор на его другом берегу. Вот интересно, а что нас ждёт там на этот раз? Примерно как прошлый раз или всё будет по-другому?
 
На этот раз вся подготовка к учениям для меня была более-менее осмысленной – в таких условиях жизни быстро нарабатывался «армейский опыт учений » и понимание ситуации. Я уже самостоятельно знал и мог проверить во взводе всё, что могло понадобиться нам для крепежа техники, жизни, оборудования позиций, хранения дров, воды – да и приведения себя «в человеческий вид» («урок жизни» от начальника штаба, вынесенный из последних учений!)
 
Единственное, что немного смазывало моё хорошее настроение перед учениями – настроение Люды. Они вместе с Ирой Буторовой готовились к серьёзному делу. Приближалось время рождения наших первых детей, и поэтому она не хотела со мной надолго расставаться. Сколько труда и любви пришлось ей вложить в наших детей, чтобы они выросли настоящими людьми...

Конечно, она понимала, что в офицерской семье жене глупо обижаться на частое отсутствие мужа дома: плановые наряды, караулы, командировки, учения и ещё даже дома в любой момент, в дверь неожиданно может постучать посыльный – всё подчинено интересам военной службы. Но весь вечер она сидела и смотрела на меня таким тоскливым и печальным взглядом, каким смотрят жёны на уходящего на фронт мужа…
 
Новый долгий марш по пригородам города Фрунзе на железнодорожную станцию Пишпек и погрузка техники на платформы были привычными. На этот раз никто не спрашивал меня – умею ли я грузить и разгружать технику, такой вопрос уже был сам собой разумеющимся. Да и я на этот раз чувствовал себя намного увереннее, чем на прошлых учениях и перспектива была понятнее. Пока произошла небольшая заминка с ожиданием платформ, и вся рота была собрана вместе, в этот раз я с большим интересом для себя прослушал инструктаж Турчина о правилах поведения в вагонах. Начал он с привычного:
– Значит так, воины! Слушаем меня внимательно…» Дальше несмотря на обилие нецензурных слов-паразитов в его изложении всё было доходчиво и понятно: как сидеть, лежать, пользоваться туалетом и лишний раз не шляться по вагону, тем самым осложняя свою молодую жизнь. Гораздо больше времени он уделил тому, какие «романтические истории» ожидают тех, кто вдруг его не поймёт.
 
Под конец очень характерно и образно он довёл самое главное и ужасное – что будет с тем, кто рискуя собственной жизнью, вдруг захочет дёрнуть в тамбуре такую удобную и манящую ручку стоп-крана! Здесь он нарисовал очень живописную картину того, как такой солдат и его командир сразу станут инвалидами. Так как он при всех сейчас лично обещает оторвать им руки и засунуть их до самого конца жизни… (ну, в общем, я так думаю – вы сами знаете то самое, другое место, совершенно не приспособленное для этого).
Да! В чём-чём, а в чувстве юмора Турчину было не отказать и поэтому из-за обладания таким неоценимым качеством, для всего личного состава роты трудности службы, всегда воспринимались легко! Для меня, наблюдая со стороны за таким своеобразным инструктажём (манера говорить шутливо о самых серьёзных вещах) личного состава, самым удивительным было то, что все солдаты роты всё сказанное Турчиным воспринимали правильно, счастливо, даже радостно, с шутками и весёлым одобрением – получалась такая своеобразная разрядка перед серьёзным делом.
 
– Вопросы есть? – на этом ротный подвёл итог своему инструктажу.  Солдаты роты в ответ, видимо уже без труда ухватывая в шутках серьёзную логическую цепочку и глубоко осмысливая ужасные дальнейшие перспективы своих проступков, как обычно промолчали, не задавая никаких лишних вопросов.
В этот раз мы по железной дороге направились совсем в другую сторону – в сторону озера Иссык-Куль. Тронулись днём, поэтому нам всё было хорошо видно: после быстро промелькнувших перед нашими глазами городских кварталов и пригородов Фрунзе наш эшелон вырвался на простор красивой горной долины, где и замедлил свой ход. Хорошо чувствовалось, что мы начинаем медленно подниматься вверх, и я с нетерпением стал ждать хорошо запомнившегося мне из училищных поездок горного участка дороги. Горы хорошо виднелись на горизонте из окон неторопливо идущего поезда, а после станций Канта и Токмака они стали подступать всё ближе и ближе к нам. Хорошо помню, когда мы ещё курсантами ездили в Рыбачье на машинах, как мне хотелось проехать здесь по железной дороге! Вот мои мечты очень быстро и сбылись!

Незаметно мы въехали в узкое и извилистое ущелье, идущее посреди высоких гор. Снега здесь почти не было – он виднелся только небольшими кучками укромных местах. Ущелье в некоторых местах было таким узким, что автомобильная дорога вплотную прижималась к железной дороге, а очень часто рельсы располагались выше её, и тогда нам с высоты хорошо можно было видеть дорогу и небольшую извилистую речку – Чу, петлявшую по дну ущелья и поросшую по берегам густыми кустами с необычным названием. Об этой реке я ещё со школы помнил одну хитрую особенность. Она очень выделяется среди всех привычных рек тем, что имеет где-то в Киргизских горах только начало, а вот конца у неё – нет. Она каким-то удивительным образом полностью исчезает среди песчаных барханов где-то далеко в пустыне на территории Казахстана.
В таких местах с другой стороны вагона в окне можно было видеть только чёрно-коричневые скалы. Они были настолько нереально близко, что казалось, вытяни руку и коснёшься их! Иногда над железной дорогой были сделаны перекрытия от камнепадов, и эшелон въезжал в них как в небольшие тоннели. Такое движение с одной стороны вдоль гор, а с другой стороны вдоль невидимого из вагона обрыва было настолько необычным, что просто оставалось загадкой – каким это образом поезду удаётся удерживаться на такой узкой и извилистой дороге, чтобы не рухнуть вниз.
 
На всём протяжении длинного ущелья железная дорога постоянно причудливым образом через небольшие мосты переплеталась с автомобильной дорогой и рекой. Поэтому незабываемые виды и зимние пейзажи попеременно возникали то слева, то справа от нас. Все солдаты с неподдельным интересом «прилипли к окнам» – для многих из них такое незабываемое зрелище было впервые в жизни. Даже старослужащие солдаты прекратили обсуждать свои бесконечные дембельские фантазии и проблемы связанные с будущим увольнением в запас. Небольшая скорость движения тепловоза позволяла хорошо и спокойно рассматривать все мелкие подробности проплывающие мимо нас.

После таких нескольких часов подъёма вверх по ущелью мы выехали к воротам озера Иссык-Куль – городу Рыбачье. Вся дорога по времени заняла всего несколько часов. Так как мы раньше всегда приезжая сюда на машинах сворачивали в горы на его окраине, я впервые оказался в нём и поэтому с большим интересом начал осматриваться по сторонам. Но, к большому моему сожалению мы почти сразу же и приехали.
 
Железнодорожная станция поразила меня своей скромностью – это оказалось совсем небольшое затрапезное здание, какое бывает на обычном разъезде, одиноко стоящее в середине неширокой асфальтовой платформы. (Только через несколько лет здесь построят вполне приличный железнодорожный вокзал, облицованный из добываемого в городе Шевченко розово-серого ракушечника). Видимо большинство людей для поездок сюда предпочитают поезду автобус, а для небольшого количества и такой платформы хватает.
 
Миновав эту платформу, мы сразу оказались в месте разгрузки эшелона. Она тоже вызвала у меня неподдельное удивление. Грузовая станция была совсем скромной, небольшой и непривычно пустой – состоящей из нескольких подъездных путей. На них стояли несколько полувагонов с углём и пару цистерн. В самые крайние рельсы упиралась пара небольших, правда капитальных каменных рамп. Мне почему-то казалось, что раз это город, то всё должно быть более солидным. Может быть, вполне допускаю, не таким как во Фрунзе-столице, чуточку поскромнее, но побольше! Потом Анатолий мне пояснил, что железную дорогу сюда построили недавно, Рыбачье это совсем небольшой город, и он по своей сути является железнодорожным тупиком, и поэтому грузов и пассажиров по этой ветке перевозится немного – и всего имеющего здесь для этого вполне достаточно.
 
Когда мы вышли из вагона, несмотря на то, что на небе светило солнце город встретил нас своим привычным «сквознячком». Ветер хотя был и несильным, но постоянным – казалось, он разгоняется над широкой гладью озера Иссык-Куль и тянет в одном и том же направлении как из открытой форточки. Наверное, именно поэтому здесь вокруг нас и нет снега – его полностью выдувает ветер. Через небольшое время к этому привыкаешь и живёшь почти не замечая этого. На наших глазах тепловоз аккуратно расцепил состав и удачно выставил платформы с техникой к рампам. После этого работник железной дороги неторопливо поставил башмак под колёса вагонов, дал сигнал машинисту, и понятливо махнул нам рукой: «Всё! Теперь можете начинать!»

Разгрузка на свободной площадке рампы тоже заняла немного времени. Но из-за её непривычно малых размеров колонну боевых машин пришлось выстраивать извилистой змейкой огибающей кучи из использованной крепёжной проволоки и лежащие здесь какие-то огромные цистерны, разные бесформенные огромные ящики, обшитые дощатым горбылём и другие разные причудливые механизмы, назначение которых для меня было непонятным. Мёрзлая земля, перемолотая гусеницами БМП и пригреваемая солнцем начала покрываться корочкой грязи. Солдаты, ожидая начала движения сбившись в кучки возле машин, терпеливо перекуривали, хмуро сутулясь от ветра и неохотно переговариваясь. Многие стояли не по-уставному – держа руки в карманах или за отворотом шинели.
Так как место разгрузки находилось на окраине, когда машины тронулись, сделав всего два-три поворота, сразу же выехали из города.

Здесь, оглядевшись вокруг, ко мне вновь вернулись забытые училищные воспоминания – земля от города Рыбачье до самых гор всегда мне напоминала какой-то необычный бесснежный марсианский ландшафт. Насколько хватает глаз видно, что это желто-серая глина, причудливым образом перемешанная с камнями – плоскими и мелкими с острыми краями разных форм и оттенков чёрно-красного цвета. Как будто кто-то взял и пропустил скалы вместе с глиной через огромную дробилку, хорошенько перемешав, а потом здесь вывалил на землю равномерным слоем.
 
Неприметная полевая дорога, ведущая к уже знакомым мне горам, хорошо виднеющимся впереди, огибала город и проходила вдоль огромной искусственной рощи с колесом обозрения. Видимо по замыслу архитекторов раньше это место планировалось как большой парк отдыха для горожан с аллеями и аттракционами. В нём успели только собрать колесо обозрения, которое теперь стоит, возвышаясь над деревьями, посреди заброшенной рощи, напоминающей дикий лес, и ржавеет как молчаливый памятник-укор чей-то бесхозяйственности. Потом, наверное, планы поменялись или что-то где-то не срослось – вот всё и забросили. А может быть просто решили подождать, пока деревья подрастут. На удивление посаженные в такую почву деревья всё-таки дружно выросли, создавая порой непроходимые дебри, а вот к благоустройству ещё парка не приступали, видимо, поэтому и отдыхающих горожан я здесь никогда не видел.

Когда мы тронулись стало солнечно и спокойно. Морозец слегка пощипывал лицо, но чувствовалось что снег на тихих полянках уже чернеет, начиная плавиться и скоро возьмётся прозрачной корочкой наста. Наша колонна двигалась по огромному каменистому плато к горам со снежными верхушками, по мере приближения к ним мне стало понятно, что она направляется к тому самому ущелью, куда мы приезжали в училище на альпинистскую подготовку. И точно, въехав в него и сделав несколько поворотов в нём по знакомой извилистой дороге вдоль небольшого ручья, я увидел привычные контуры палаток. Это когда же я здесь был последний раз? Зимой прошлого года! Надо же, ещё нет и года, а сколько разных ярких событий с того времени произошло, и моя жизнь вновь занесла меня сюда! Какая-то странная тенденция в моей жизни получается, однако!
 
За короткое время моего отсутствия здесь в принципе ничего не изменилось: так же ровными рядами выстроились пустые места для установок палаток, уже стоят большие палатки – для столовой и маленькие, окружённые колючей проволокой для оружия. Сразу ухватив взглядом ряды десятиместных палаток, стоящих в бетонных гнёздах, становилось понятно, что мы здесь будем жить не одни – в горном лагере были видны какие-то солдаты, которые занимались своими привычными делами: пилили дрова, что-то носили и вообще, занимались своими бытовыми делами, совсем не обращая на нас никакого внимания.

Чуть позже сразу выяснилось, что в этом лагере есть «наши люди»! Оказывается, именно здесь на горной подготовке находится первый батальон нашего полка. Все офицеры радостно приветствовали наше появление, сразу подходя и обмениваясь свежими новостями – среди них оказалось немало и хорошо знакомых мне. Но с самой большой радостью и удовольствием я обнялся с Алексеем Литвиновым – моим однокашником по АВОКУ, с которым мы тут же договорились вечером подробно обменяться всеми последними новостями и впечатлениями.

Получившийся таким очень длинным день быстро заканчивался, поэтому остаток светлого времени разумно был дан батальону на размещение и благоустройство в лагере. При этом работа нашлась каждому солдату, и подгонять кого-то не было никакой нужды: каждый осознавал, что надвигающаяся ночь оставляет мало времени – пока мы размещали машины в полевом парке, все остальные дружно устанавливали палатки, печки в них, получали матрацы и делали заготовку дров на ночь. Только поздно ночью, когда мы собрались в офицерской палатке Турчин, сходив на совещание к комбату, довёл в общих чертах нам с Анатолием план действий на ближайшие дни.
 
Тема учений – наступление батальона с ходу на обороняющегося противника с применением ОМП и ядерного оружия. На этот раз с боевой стрельбой. Всеми учениями будет руководить какой-то «местный начальник» из одного из двух мотострелковых полков расположенных в городе Рыбачье. Ладно, завтра поглядим, что это за фрукт. Вся мишенная обстановка для боевой стрельбы уже готова, поэтому сначала будет рекогносцировка, командирская работа с картами и принятие решения на местности, а только после этого этап боевой стрельбы. На все дни нахождения здесь устанавливается такой порядок: днём отрабатываем любые вопросы, а ночевать всегда будем здесь в горном лагере… Два следующих дня даётся личному составу батальона на акклиматизацию. При этом я сразу про себя с радостью отметил – слава богу, с чем-чем, а с этим у меня никогда не возникало проблем.
 
Потом в памяти почему-то очень ярко всплыли курсантские воспоминания о том, когда мы, оказались здесь первый раз, с огромным удивлением и интересом рассматривали поразившие нас наскальные изображения разных диковинных животных. Рисунков в горах было много и разных, мы встречали их повсюду: на восхождениях и на тактических занятиях. Инструкторы-альпинисты называли их петроглифами и уверяли нас, что им по несколько тысяч лет и это настоящие рисунки древних людей, которые обитали здесь много лет назад.
Это было так удивительно – видеть рисунки пещерных людей (я точно видел такое впервые в своей жизни!), которые жили много веков назад и поэтому мы все с трудом верили словам инструкторов, так как это вызывало массу вопросов. Для чего они их делали, и вообще, что они здесь делали, высоко в горах? Как же умудрялись тут охотиться со своими копьями и жить без печек? Только намного позже я сам убедился в правоте слов инструкторов, когда прочитал в литературе о таких рисунках и узнал, что они действительно являются историческими памятниками.


На следующее утро, уже привычно ориентируясь в жизни «родного» альпийского горного лагеря, я по выработанной курсантом привычке направился умываться к небольшому ручью, который начинался где-то выше по нашему ущелью. Хрустящая под сапогами ледяная крошка и края ручья затянутые тонким прозрачным льдом намекали о температуре воды. Действительно, холодная вода в нём на этот раз оказалась более ледяной, чем была раньше. Обдав утренним холодом моё лицо с ладонями, она сразу настраивала на бодрый лад.
 
Когда же я подготовив полевую сумку с утра бодро и привычно встал в строй, настроившись на «волну учений» – меня обрадовали неожиданной задачей! Выяснилось, что мне одному из командиров взводов «оказано большое доверие»: сегодня вместо принятия участия в учениях меня ждёт отдельная важная задача. При этом она мне была поставлена довольно условно, но решительно и с «армейской точностью». Начальник штаба ст.л-нт Цибенко со свойственной ему прямотой начал сразу без предисловий:
– Ну что, лейтенант? Ты готов?
– Всегда готов! – Так же бодро, в тон ему ответил я, только про себя подумал. – Хорошо бы ещё знать к чему?
– Твоя задача такая. Возьмёшь две машины, свой взвод для погрузки и получишь в полку для нашего батальона дрова. Когда получишь, привезёшь их сюда в лагерь и разгрузишь на площадке. Что там и к чему я не знаю! Все вопросы тебе придётся решать самостоятельно на месте. Но запомни главное – обратно без дров не возвращайся! Действуй самостоятельно: крутись, вертись, там как хочешь, но задачу ты должен выполнить… и если что не получается – иди прямо к командиру полка! Вот всё! Вперёд! Давай больше проявляй смекалку, умение и находчивость. Надеюсь, такую простую задачу ты не сможешь завалить? Справишься, уже не маленький! Вопросы есть?
 
Я покачал ему головой в знак согласия с тем, что всё понял, и у меня вопросов нет! А что – понял? В смысле, с одной стороны это всегда интересно – взглянуть на соседний полк: что-то можно сравнить со своим, получить новые впечатления, а ещё всегда велика вероятность встретить своих однокашников по училищу.
 
Но с другой стороны многое для меня так и оставалось совсем непонятным, как в математике: что-то в этом уравнении слишком много неизвестных... Из поставленной задачи для себя я уяснил только одно, что моя задача очень туманная и самое главное в ней: нужно привезти дрова, а всё остальное, как говориться, решать по ходу жизни. Вообще-то мне ещё самому очень хотелось бы узнать, где в городе находиться этот мотострелковый полк? В каком месте там брать дрова, сколько и самое главное – к кому мне идти за ними?
– Ладно, – решил я про себя, особо не забивая себе голову сложными умозаключениями. – Среди людей живём, как-нибудь на месте со всем разберусь!

 Действительно, уже не маленький! Вдобавок решительный голос начальника штаба вселял в меня какую-то полную внутреннюю бодрость и твёрдую уверенность идти до конца в решении поставленной задачи. Даже если мне для этого придётся там «поставить всех на уши»! Вот таким образом, решая нашу батальонную проблему, я первый раз оказался в городе и Рыбачинском мотострелковом полку.
Быстро загрузив свой взвод в кузов одного из ЗИЛов и по пути узнав у кого-то как в городе найти полк, наша небольшая колона выехала из ущелья и направилась в город. Радовала отличная зимняя погода – при обычном ветерке ярко светило солнце и холод почти не ощущался. Обрадовало, что искать полк мне будет нетрудно: нужно просто ехать, никуда не сворачивая по накатанной полевой дороге – и через двенадцать километров я и должен был упереться в него, а когда увижу казармы и автопарк, то мотострелковый полк ни чем другим перепутать невозможно.
 
Всё так и получилось, перевалив защитную насыпную земляную дамбу, мне сразу по характерным признакам и бетонному забору удалось опознать воинскую часть. Подъехав ближе и дав солдатам команду ждать меня у границы полка, я направился внутрь «на разведку», в смысле – поиска в нём службы КЭЧ. Сделав буквально несколько шагов и поворотов между казармами по территории  мотострелкового полка в Рыбачьем – всё увиденное сразу поразило меня своей приятной необычностью!
 
Несмотря на то, что все казармы здесь были стандартными как везде, сборно-щитовыми, но по торчавшим вокруг них из голой земли тоненьким прутикам небольших деревьев, сразу можно было догадаться о его молодом возрасте. Поэтому из-за отсутствия больших деревьев вся территория полка хорошо просматривалась и казалась просторной, но здесь во всём чувствовался чёткий военный порядок, прямо на грани какого-то военного фанатизма!

 Чистота абсолютно бесснежных газонов (зимой!) с ровными следами от граблей и камушков, выложенных вокруг деревьев ровными кругами, беленных белоснежной извёсткой, как и все бордюры в полку, производили сильное впечатление! Всё здесь было как в «настоящей армии»: параллельным и перпендикулярным, даже круги в своей геометрии были абсолютно точными. Можно было признать очевидное: всё виденное мной раньше до этого момента (в Уч-Аральском и Алма-Атинском полку, да и в моём родном Кой-Ташском-гвардейском) ни шло ни в какое сравнение – до такого «уровня жизни» они явно не дотягивали! Первая моя мысль была: «Может быть, здесь ждут какую-то серьёзную проверку?» Но позже неоднократно убеждался, что такой порядок здесь повседневная норма жизни.

Местный солдат быстро объяснил, где находится в полку служба КЭЧ, поэтому её поиски не заняли много времени. Моему неожиданному появлению и просьбе получить дрова для горного лагеря сидящие здесь в кабинете две девушки-военнослужащие, по всему видимо очень мечтающие попасть на лежбище к очередному котику в погонах, а пока скучающие, как рыбаки в ожидании клёва, совсем не удивились. Одна из них сидевшая за столом и положившая свою пышную грудь на сложенные руки задумчиво смотрела в окно другая принялась оформлять документы, судя по всему, чувствовалось, что такой процесс здесь хорошо отлажен.
 
– Да-а! Здесь самая подходящая среда для таких орхидей! – Молча оглядываясь вокруг, я подумал про себя, но любезничать с ними не стал, стараясь быстрее покончить с порученным мне делом. Уточнив фамилию, воинскую часть и какие машины будут грузиться, мне быстро выписали квитанцию. Оставалось только найти зампотыла полка, чтобы её подписать и уточнить у него, что к чему. Девушки подсказали мне, чтобы не тратить зря время на его ожидание, сейчас его вероятнее всего можно найти в штабе полка. Полный решимости не затягивать время и быстро выполнить поставленную задачу на отлично я направился туда.
Штаб части, который располагался в типовом бараке, был легко узнаваем по высаженным перед ним аккуратным голубым ёлочкам и выходу на плац. Войдя в него и сделав несколько шагов, я привычно отдал честь воинскому знамени и обратился к офицеру, сидящему за большим стеклом с надписью «дежурный по части» – как мне найти зампотыла полка?
 
Он ещё не успел мне ответить, как в этот момент в штаб вошёл небольшого росточка подполковник, и здесь нужно честно признать, что я очень вяло на него среагировал, лишь искоса взглянув с высоты своего роста. Сработала уже приобретённая привычка – разве нас, офицеров лучшего гвардейского мотострелкового полка во всех Вооружённых силах можно сильно удивить всякого рода невзрачными подполковниками! На проверке мы видали намного солиднее и покруче!
 
Но он внезапно остановился, несколько секунд внимательно рассматривал меня, а потом сурово спросил – кто я такой и какова моя цель для нахождения в штабе. Пришлось мне выдать ему с гордостью за себя и свой полк все подробности, надеясь на взаимное понимание. Но уже с первых фраз становилось заметно, что мои слова ему не очень нравятся и он, быстро теряет ко мне интерес.
 
Видимо решив про себя не тратить больше время на моё воспитание, и даже не выслушав до конца, подполковник, как бы ни замечая меня, переведя взгляд на дежурного по части с раздражением в голосе наехал на него: «Почему посторонние в штабе? Немедленно очистить штаб!» и уверенной походкой направился дальше по коридору. По его направлению мыслей и недовольному виду сразу было очевидно, что для меня сейчас самый лучший выход – бегом бежать на автовокзал и скорее взять обратный билет во Фрунзе.

По суете сразу возникшей вокруг меня, я догадался, что это видать какая-то очень важная птица, раз он так нагло себя здесь ведёт. Выяснилось, что я разговаривал с самим командиром мотострелкового полка подполковником Мирзояном, которого ранее никогда не видел, но о его требовательности и суровости мы все были много наслышаны. Так вот значит, как выглядит командир местного полка.
 
– Не дождётесь! Вот оборзели все они тут совсем в конец! – Обидчиво пронеслось в голове, когда дежурный попросил меня выйти на улицу. – Вот тебе и радушная встреча! Это же надо – вместо того чтобы помогать решать вопросы меня, офицера-гвардейца лучшего полка, здесь называют посторонним и с треском выставляют на улицу! Неслыханное оскорбление, и это вместо того, чтобы самим открывать для меня двери и сиять от счастья от моего посещения, держа улыбку на ширину приклада! Ну, сынки, теперь держитесь у меня! Я вам всем устрою!

Правда, чего же я реально смогу устроить командиру мотострелкового полка я слабо себе представлял, но моё настроение было сразу напрочь испорчено. Позволять себе так вышвыривать меня из штаба, как котёнка – это был сильнейший удар по моему самолюбию! Появилось обидное желание – раз не пускаете меня играть в вашей песочнице, то я вас всех здесь об... Слабым утешением в этом деле было ещё то, что никто из наших офицеров и солдат этого не видел.

Но всё-таки сильных душевных переживаний по этому поводу не испытывал. Потому как всю сложившуюся ситуацию я уже немного просекал. За моими плечами было несколько месяцев офицерской службы в гвардейской дивизии и кое-какие подводные камни с их скрытыми моментами отношений мне были хорошо понятны. Только теперь теория подтвердилась практикой.
 
Здесь нужно пояснить читателю один очень щекотливый момент. Реально на территории военного городка располагалось два мотострелковых полка. Но один, который относился к нашей дивизии, где командиром полка был подполковник Турапов, не был развёрнутым и жил своей тихой, спокойной и незаметной жизнью. Занимая на окраине городка всего лишь два барака (в одном была казарма полка, а в другом штаб), он занимался в основном охраной своего автопарка да приглядывал за чистотой на закреплённой территории. Другой, это тот, в котором я сейчас находился, был развёрнутым и к нашей дивизии не имел никакого отношения.
 
Глядя со стороны – нам вроде бы делить было нечего: наш легендарный полк находится во Фрунзе и входил в гвардейскую Панфиловскую дивизию. С другой стороны Рыбачинский мотострелковый полк был отдельным, прямого корпусного подчинения (минуя ступень дивизии), и эта незначительная деталь формально придавала ему отдельный, независимый и вроде бы вышестоящий статус. Поэтому между нашими двумя ближайшими к городу Фрунзе развёрнутыми мотострелковыми полками начиная от командира и до последнего офицера с прапорщиком, всегда существовало ревностное неприятие друг друга на подсознательном уровне. Нельзя сказать, что мы были врагами и при встречах вступали в драку – конечно, мы здоровались и вели какие-то разговоры, но всегда про себя знали, что они для нас «чужие».

Именно отсюда и вытекало пренебрежение и негласное соревнование с противопоставлением друг другу – так кто же из нас лучше и главней? На нашей стороне была героическая история и собственное имя М.В.Фрунзе, орден на знамени части, звание гвардейцев и победителей социалистического соревнования во всех Вооружённых силах. На их – амбиции молодости, формальный вышестоящий статус (отсюда и быстрое решение всех проблем с людьми, техникой, снабжением и многим другим) и неприятие всех наших громких званий, так как они считали, что ничем не хуже нас! Поэтому в таких долгих и бесконечных спорах – так кто же всё-таки лучший, любому офицеру всегда хватало фактов, чтобы аргументировано отстаивать свою позицию.

 Конечно, если честно признавать, то полк в Рыбачьем действительно, был хорош и по многим вопросам дела у них обстояли не хуже нашего. Но волею судьбы в этом негласном противостоянии я оказался на нашей стороне, а у нас в полку вслух между офицерами было не принято признавать такой факт. Вот именно поэтому командир полка Мирзоян и не упустил лишний раз возможность образно говоря «щёлкнуть в нос» гвардейцев в моём лице. Вполне понятно, что он расстался со мной, как это всегда бывает в жизни с проводником поезда – забывая про него сразу после первых шагов по перрону. А я эту встречу запомнил, и симпатий к Рыбачинскому полку она не добавила, ладно, сейчас как-нибудь философски переживём этот факт, но для себя обязательно зафиксируем! За такое унижение потом рассчитаемся. При первой же возможности, и если не с ним, то с кем-нибудь другим…

 В итоге – дрова в горный лагерь я всё-таки привёз и поставленную мне задачу успешно выполнил. Вообще-то она оказалось не трудной. Правда, меня при этом немного удивило, что грузить их пришлось не где-нибудь на складах полка, а на ЖД станции прямо рядом с рампой, где мы вчера разгружались. Зампотыл полка этот факт объяснил мне кратко и просто:
– Лейтенант, найдёшь в тупике огромный штабель из брёвен и грузи, сколько хочешь, это дрова нашего полка.
 
На деле, всё так и получилось, как он сказал: быстро найдя возле железной дороги подходящую огромную кучу с дровами, я дал команду своим солдатам начинать грузить, по возможности выбирая берёзовые стволы. Дружно работая по бодрой погоде, они быстро наполнили брёвнами машины «с горбом» и пока мы там стояли, никто даже не поинтересовался, кто я такой, откуда и вообще – сколько тонн загрузил? У меня же в памяти после той поездки за дровами, несмотря на то, что я не встретил никого из своих однокашников по училищу, осталась масса ярких и хороших впечатлений от впервые увиденного в полку, но вместе с этим и сохранился неприятный осадок от встречи с командиром полка.


        РЫБАЧЬЕ. 1982г. ЗИМА. УЧЕНИЯ С БОЕВОЙ СТРЕЛЬБОЙ.
                (ПРОДОЛЖЕНИЕ).

Вечером в палатке, когда я переносил тактическую обстановку на свою карту Толя с ротным в двух словах обрисовали мне ситуацию по учениям, и поэтому на следующий день я хорошо ориентировался в тактической обстановке. Мне сразу однозначно понравились многие моменты на разных этапах. Как это всегда бывает на разных учениях, многие вещи на этих учениях были обозначены условно. Во-первых, несмотря на то, что по условиям военной игры на карте исходный пункт располагался в той самой дикой роще, мимо которой мы проезжали после разгрузки, реально он будет находиться в другом месте.

 Колонна батальона «условно» сразу будет стоять на полевой дороге рядом с рощей, чтобы «не портить природу». Поэтому нам в исходном районе здесь заодно с охраной природы сразу же запрещается (как это всегда требуется) ещё и копать землю под укрытия для техники. Все эти действия в нашей тактической игре подразумеваются условно! Вот это хорошо и сразу радует! Как говориться: «Мы можем копать, а можем и не копать!» В таком случае за очень правильный лозунг «Нужно беречь природу!» мы все голосуем двумя руками.
 Второе – наступать придётся на огневом городке, где для нас накрыта мишенная обстановка и которая будет растянута дальше в глубину по предгорьям до самых гор, и насколько далеко – это пока является для всех секретом.

 Третье – боевые машины и миномётная батарея будут поддерживать нас только на начальном этапе, а потом останутся в первых ущельях. Поэтому дальше снизу вверх нам придётся карабкаться самостоятельно, имея задачу по карте захватить перевал среди снежных вершин, но «по секрету» сказали, что всех остановят на последнем мишенном рубеже, и вполне может быть, мы далеко в горы не пойдём. Правда, где он будет, этот «последний рубеж» понять по нашим картам сейчас было невозможно, а у меня в памяти хорошо сохранились наши недавние училищные занятия по горной подготовке, когда уже через пару часов скачек по горам ноги начинают отваливаться!
 
Видимо на этот раз нам придётся хорошо «попотеть», ладно выдержу – здоровья хватит. Вот интересно, как покажут себя наши солдаты, которые в своём большинстве «дети бескрайних степей» и горы видят впервые так близко? Чтобы не опозориться на учениях завтра придётся мне провести дополнительную «воспитательную работу» в своём взводе – в смысле «нагнать жути» на тех, кто вдруг вздумает «умирать» или отставать в цепи наступления роты. Последний день акклиматизации в горном лагере прошёл в тактических занятиях управления огнём роты и взвода, подготовке личного состава, оружия и техники к учениям. Послеобеденное время определили для решения бытовых проблем и отдыха.
 
Только вечером перед сном в нашей палатке ко мне вновь вернулись мысли о чём-то другом, не связанном с предстоящими учениями. В палатке наступила тишина, только приятно хрустели дрова в печке, не отвлекая от собственных мыслей. В такие редкие спокойные моменты приятно вспоминать что-нибудь хорошее из прошлого или мечтать о будущем. Я закрываю глаза и ложусь на спину, закинув руки под голову, привычно укрывая голову бушлатом – этот нехитрый приём «техники безопасности» при ночёвках в армейской палатке был выработан именно здесь ещё с курсантских времён. Почему? Да всё из-за того – если вдруг палатка от попавшей на неё случайной искры из печки ночью вспыхнет и загорится (такой момент совсем нельзя исключать, а горит она очень быстро – буквально пару минут) то очень велики шансы, что горящие куски брезента, падая вниз, не успеют обжечь лицо, оставляя шрамы.

В этот раз, несмотря на учения с боевой стрельбой, мне уже не нужно сильно переживать о том, что же нас ждёт завтра, уверен – справимся. Нет в душе былого страха и неуверенности, но есть волнение – всё-таки боеприпасы будут настоящими. Такого события мне в своей службе всё равно было не избежать, оно должно было когда-нибудь случиться. Так пусть такие учения будут раньше, чем ходить и ожидать, чего я страшно не люблю.

Первые учения с боевой стрельбой для молодого офицера это наивысший предел эмоций, способностей, расчёта и умений, полученных в училище. Вот такая она – романтика военной жизни и готовность к подвигу! Когда ты спрыгиваешь с БМП, видя перед собой наступающую цепь из солдат твоего взвода, душа поёт, наполняясь гордостью, а сердце тревожно замирает, понимая, что военный «механизм заведён» и ты уже не в силах его остановить… Здесь все знания полученные ранее на прошедших занятиях соединяются единое целое – здесь всё главное: огневая и тактическая подготовка, физическая и защита от оружия массового поражения!

 В принципе ничего страшного. Я просто иду по пути, который сам для себя выбрал: тем более рядом не один в поле, со мной на этот раз надёжные люди – капитан Турчин и Толя Кириченко, мне просто нужно будет быть внимательным и больше следить за солдатами, чтобы не произошло какое-либо глупое «ЧП». Повезло ещё, что нам не придётся после атаки в пешем порядке вновь делать посадки в БМП.
Сегодня на занятиях ротный открыл для меня и всего личного состава «тайный командирский секрет» всех учений с боевой стрельбой – главная задача командиров не давать солдатам возможность от радости бесцельно потратить все патроны на первых рубежах. Примеры из его богатого опыта, говорят именно об этом – дальше на последних рубежах в глубине обороны, как правило, стрелять уже нечем. Нужно понимать, что общий расчёт боеприпасов для личного состава идёт из общего количества мишеней и поражения целей с двух-трёх очередей – каждому солдату на все учения достанется не больше одного магазина.
Вот поэтому необходимо мне умело руководить стрельбой – по мишеням огонь вести только по команде, одиночными и короткими очередями и помнить, что не все мишени будут ложиться при попадании. Это только потом «независимые эксперты» посчитают дырки в мишенях и объявят наш результат... Ничего, думаю, что смогу завтра разобраться в ситуации.

Потом мои мысли переключились на дом. Что сейчас там поделывает Люда одна в нашей огромной трёхкомнатной квартире? Должно быть, ждёт меня, поглядывая в окно? Всё-таки удивительно, каким образом жёны офицеров узнают о возвращении батальонов с учений? Наверное, своим женским чутьём… Ей сейчас тоже нелегко… Вспомнилось, что совсем недавно я случайно обратил внимание на то как у неё изменился взгляд… Он стал каким-то особенным и возвышенным – она смотрела на меня и как бы внутрь себя, взгляд такой женщины которая всё знает сквозь века и время, устремлённый в бесконечность.
 
А как мне было приятно перед сном положить руку ей на живот и чувствовать там лёгкие и нетерпеливые толчки нашего ребёнка! Удивительно, но реальный факт – сама мысль о том, что где-то далеко-далеко от меня, за Фрунзенскими горами сейчас в ней зарождается ещё неизвестная нам новая жизнь, вместе с тревожным ожиданием наполняла меня какой-то высокой, непростой и непривычной значимостью.


Это был один из самых незабываемо-ярких дней в моей жизни. Почему-то день учений с этапом боевой стрельбы запомнился в моей памяти даже в самых мелких деталях, как будто он снят на киноплёнку, а минуты в часах в этот день растянулись до бесконечности. Мне ещё никогда в жизни не приходилось участвовать в таких учениях, и многие вопросы для меня были впервые. Хотя нет, в общем-то, теоретически картина вырисовывалась довольно понятно – всё как обычно бывает в атаке с ходу: марш, постепенное развёртывание в колонны, спешивание, атака переднего края противника и дальнейшее развитие успеха в глубине. Но где-то глубоко внутри висело напряжение и непонятная тревога из-за того, что боеприпасы на этот раз будут настоящими, а не имитацией.
 
В моей голове крутились миллионы разных – вдруг… Вдруг кто-то из моих солдат случайно не добросит гранату на нужное расстояние или вдруг подстрелит своего товарища, забыв в горячке боя поставить автомат на предохранитель? А про то, что может произойти, если внутри БМП произойдёт случайный выстрел и пуля начнёт рикошетить от брони – думать просто не хотелось. Вот так можешь угробишь товарища по причине своего халатного отношения к мерам безопасности и дембельнётся твой солдат досрочно с дыркой во лбу… Сколько таких случаев рассказывали нам преподаватели в училище!
 
Да мало ли что ещё может произойти с техникой, оружием или боеприпасами. Как-то мне очень этого не хочется! Остаётся только надеяться на сержантов и сообразительность каждого солдата в отдельности. Нет, конечно, мы стреляли боевыми, выполняя упражнения в Ала-Тоо, упорно тренировались, метая гранаты и добиваясь успешного результата, но это всё не то… Тогда солдатам всё приходилось выполнять по одному и под пристальным контролем офицеров, а сейчас придётся командовать сержантам и каждому думать больше самому.
 
Подъём в лагере был очень ранним – завтрак, построение, последние инструктажи, погрузка в машины и выдвижение происходили в темноте и ещё серой утренней дымке. К тому моменту, когда наступил световой день и яркое солнце медленно появилось из-за гор с противоположной стороны Иссык-Куля, батальонная колона в готовности действовать уже сосредоточилась на исходной. Мы застыли на полевой дороге возле рощи, отбрасывая на землю длинные причудливые тени.
 
Время неторопливо отсчитывало минуту за минутой, все внутренне были готовы к атаке, но что-то «не срасталось» у руководства, всё никак не подвозили боеприпасы, и становилось понятно, что к условленному времени «Ч» (момента, когда солдат должен пересечь первую линию вражеских окопов) сегодня мы явно не успеваем. От такого напряжения нервов и вдруг непонятного, затяжного ожидания медленно наступала «расслабуха»: механики заглушили двигатели БМП, и от этого вокруг наступила непривычная тишина, солдаты, открыв кормовые люки, неторопливо покуривали возле машин, собравшись в небольшие кучки и подставляя лица солнцу.

День учений, как по заказу вообще выдался чудесным, как будто сама природа на этот раз решила преподнести нам подарок. Ветер прекратился, а солнце старалось вовсю! Эх, если бы не учения, то в такие минуты действительно можно было бы сбросить бушлат и позагорать пару часиков, как это делают на высокогорных курортах! Когда ещё в жизни подвернётся такой же случай? Это был один из таких редких дней, когда стихал ветер, а солнце своими лучами, несмотря на зимнее время, пригревало так, что от его лучей нагревалась броня. Такого привычного снега, который окружал нас везде в горном лагере, здесь не было – вокруг только голая жёлтая глина покрытая щебёнкой из мелких камней и между ними редкие засохшие ещё с осени травинки.
 
Лихо сдвинув шлемофон назад на спину, опустив ноги в командирский люк и полулежа на броне удобно откинувшись на башню я отслеживал текущую обстановку, слушая между делом обрывки разговоров солдат, которые беззаботно посмеивались над своими шутками. Время ожидания растягивалось как резина, а сердце внутри рвалось бой – быстрее! Переведя взгляд назад – на машины других рот стоящие за нами в колонне друг за другом вдруг поразился сравнению, возникшему у меня в голове. С моего командирского места из-за видимых мне только верхних броневых листов они сливались в какую-то причудливую чуть покрытую пылью серо-зелёную ребристую бесконечную гусеницу или ленту. Красота и мощь! Для тех, кто понимает.

 Затем вдоль колонны машин прошёл замполит батальона капитан Натуркач, раздавая командирам рот по несколько газет – предлагая сейчас, чтобы попусту не терять «драгоценного времени», собрать людей в ротах: ещё раз настроить и попутно провести политическую информацию. Мне хорошо врезалось в память, как Турчин на этот раз решил собрать всю роту возле моей машины – подальше от командира батальона и своей головной машины. Присев на свою полевую сумку возле гусеницы БМП он с настоящим и неподдельным интересом начал разворачивать и быстро просматривать газеты.
 
Солдаты роты, неспешно подходя, тоже привычно рассаживались полукругом вокруг него прямо на земле, при этом аккуратно держа в руках тускло отсвечивающее смазкой вычищенное накануне и готовое к стрельбе оружие. Все правильно понимали ситуацию и поэтому в этот момент относились к нему аккуратно, никто не хотел лишний раз его пачкать в пыли. Мы с Анатолием выбрали для себя подальше у солдат за спиной небольшой холмик, чтобы «быть в курсе» того, о чём будет говорить Турчин и интересом послушать от него какие-нибудь свежие новости.
 
Но видимо наш командир роты и так немногословный в обычной жизни решил на этот раз не отвлекать солдат всякой ерундой. В наступившей тишине он просто увлечённо шелестел газетами проглядывая интересные места, а вся рота сидела и молчала, не рискуя «отрывать его от важного дела» и тихо радуясь тому, что их лишний раз «не кантуют». В таком тихом ожидании начала политинформации прошла секунда, затем другая… Время неторопливо отсчитывало минуту за минутой, но в этой картине ничего не менялось – Турчин спокойно читал газеты, а солдаты молча сидели греясь на солнце и млея от такого неожиданно свалившегося на них счастья, даже начинали немного «присыпать».
 
Для батальонного начальства издалека всё выглядело совершенно пристойно – рота выполнила распоряжение: люди собраны и командир роты сидит перед ними с газетой. За исключением только одной мелочи – все молчат и отдыхают, да и о чём сейчас нужно говорить? Всё уже доходчиво было сказано-пересказано раньше… о стрельбе, мерах безопасности и о высокой степени ответственности и каждый солдат роты понимает, что впереди нас ждёт трудное общее и серьёзное дело. Так к чему сейчас лишний раз «накручивать» людей перед боевой стрельбой? Или отвлекать второстепенной ерундой с какой-то политинформацией? Мне же оставалось, глядя со стороны на всё происходящее и «мотая опыт себе на ус», только ещё раз подивиться такой «высшей мудрости» нашего командира роты. Наверное, именно за такие моменты «человечности» солдаты роты любили, уважали и внутренне обожали Шуру Турчина, прощая ему все остальные мелочи.


Такое долгое и затяжное ожидание начала атаки закончилось внезапно. Вдруг откуда-то из-за деревьев оставляя за собой небольшой пыльный шлейф, на большой скорости появился ГАЗ-66 вместе с нашим начальником штаба. Он ловко выпрыгнул с подножки и сразу быстро завертел все дела! Послышались торопливые команды офицеров и сержантов, все оживились, засуетились, одновременно стали серьёзными получая боеприпасы, и со всех сторон сразу послышался характерный звук быстро разрываемых пачек и заряжаемых патронами магазинов. На этом фоне все солдаты с опаской и очень аккуратно разложили ручные гранаты и запалы в специальные подсумки на ремнях, надёжно закрыв их застёжками. Только одни гранатомётчики степенно, неторопливо даже немного беспечно свинтили по паре полученных выстрелов, забросив свои подсумки в десант машин.
 
Одним махом прекращая всякую последнюю беготню солдат и суету возле машин, прозвучала громкая, протяжная и перекрывающая образовавшийся рабочий шум команда начальника штаба: «Батальо-о-он! По местам! Заводи!»
Вместе с одновременным, дружным рёвом двигателей машин и захлопыванием кормовых дверей у меня внутри образовался какой-то бурлящий адреналин и неприятный холодок неизвестности, как это всегда бывает перед прыжком с высокого обрыва. Поправив удобнее антенну и ремешки надетой на меня переносной радиостанции Р-148, перед тем как нырнуть в командирский люк я бросил последний «контрольный» взгляд на нашу готовую к движению батальонную колонну машин. Закрывая крышку люка и переходя в «другой мир», надвинув шлемофон БМП, в моей голове одновременно с треском эфира с огромной скоростью побежали последние тревожные «командирские мысли»:
– Ну, всё! Вот и началось! Ничего не забыл? Нет, у меня всё вроде бы готово.  – Но прерывая их бег, проскочила самая рассудительная и последняя. – Впрочем, если и даже забыл… теперь уже ничего исправить не удастся.
Всё-таки на всякий случай (ещё раз для проверки) я, проверяя частоту настройки, щёлкнул включателем переносной станции и, приложив наушник к уху, несколько секунд внимательно вслушивался в треск эфира – значит в порядке, работает! – Всё, я готов. Подавайте скорее команду!

Внутри меня стало появляться необычное чувство. Я заметил, что оно приходит всякий раз, перед началом большого, серьёзного и рискованного дела. Такое состояние охватывало меня всегда перед учениями с боевой стрельбой, когда я служил в Средней Азии, а потом как-то забылось. Но войне оно вновь напомнило о себе на ночных маршах по чеченским дорогам, полных тревожной неизвестности, когда ты в каждую секунду, из-за любого поворота ожидаешь внезапного удара или выстрела из темноты. От этого постоянного напряжения и ожидания приходится загонять куда-то поглубже охватывающий тебя внутри неприятный  животный страх …
 
Часто спрашивают меня – о чём думается в такой момент? О мирной и счастливой жизни, которая идёт своим чередом где-то далеко-далеко… или о смерти, которая может поджидать тебя в следующую секунду мгновенной вспышкой? Да, нет! Если честно, то в этот момент мир с его проблемами растворяется, отходя куда-то далеко-далеко, на задний план, и в нём остаёшься только один ты и твои подчинённые. Я атеист, но тогда был готов поверить любому святому… и в голове крутится одна «земная» мысль: если что… – лучше сразу, чем стать никому не нужным инвалидом… вот поэтому для таких ситуаций всегда в моём бушлате, во внутреннем кармане лежала мощная готовая граната Ф-1 (она самая надёжная из всех!) Плен тоже – не вариант для меня!

Только когда всё закончится тебя медленно «отпускает» и ты счастливо оглядываешься по сторонам, замечая яркие краски жизни говоря себе: «Жив! Сегодня пронесло! Значит, будем жить!» И живёшь дальше, вновь переживая воспоминания этого дня, не загадывая куда-то очень далеко, не дальше завтрашнего дня. Потому что на войне совсем другой счёт жизни, и ты быстро учишься переоценивать каждый прожитый час или день. До любого человека на войне рано или поздно доходит и становится понятной простая философская истина – сколько дней в мирной жизни мы тратим бесцельно, даже не замечая и не задумываясь над этим!
 
Бывает, и ты сам ловишь себя на мысли, мучительно вспоминая, а что же было вчера, месяц назад или год? И удивляешься тому, что не можешь вспомнить! Да! У каждого своя война… и каждый с неё возвращается по-разному: кто на своих двоих, а кто-то и «грузом двести»…

Мир для меня остался только в пределах пространства машины, это была новая реальность, с какой-то совершенно другой точки зрения. Я уже не видел и не слышал в полном смысле этих слов, а переходя на новые, более яркие ощущения – я чувствовал! Каким-то непостижимым образом мне обострённо ощущалось всё окружающее всем и сразу – глазами, ушами, внутренним чутьём и даже кожей, соединяясь в мозгу в единую картинку: шум двигателя, вибрация брони, переговоры по радиостанции и даже (трудно в это поверить!) кажется, разговоры солдат сидящих в десантном отделении с заряженными автоматами. Осознавая и ощущая себя за невидимой чертой, дышать стало легко и спокойно, отступило напряжение опасности, появилась твёрдая уверенность в победе и том, что всё будет хорошо. Мне так показалось, что даже время замедлило свой вечный ход!

– Вперёд! – Команда комбата неожиданно выдернула меня из созерцания мира и глубоких внутренних философских размышлений. – Всё! Началось! Как же я хочу, чтобы всё получилось хорошо, – мысленно произнёс я про себя. Всё прошлое мгновенно исчезло, отпало само собой, а всё моё внимание сосредоточилось только на настоящем.
Механик резко дёрнул с места, горизонт качнулся в триплексе, и машина начала движение по неприметной полевой дороге в желтоватой пыли раскачиваясь и резко толкаясь на невидимых кочках, стараясь далеко не отставать от впереди идущей БМП. Видно как пыльное облако, поднятое идущими впереди машинами, окутывает колонну, просачиваясь сквозь приоткрытые люки внутрь машины: пыль скрипит на зубах, набивается в нос и оседает на лицо.

Хорошо, что марш по времени получался недолгим. Наша рота к рубежу спешивания подошла нормально – хорошо развернулась и все машины ровненько выстроились в линию, соблюдая правильные интервалы. Вот наконец-то долгожданная команда ротного: «Земля!» Я дублирую команду по внутренней связи, и замечаю, как механик резко снижает скорость, а сзади открываются кормовые люки и пехота суетливо начинает покидать машину. Быстрым и привычным движением открываю свой люк, устанавливая его на стопор, чтобы он в момент десантирования случайно не ударил меня.
 
Пока я несколько секунд готовился к атаке в пешем порядке, меняя шлемофон на каску и включал переносную радиостанцию, в открытый люк машины ворвался свежий горный воздух наполненный ароматом снега и ещё чего-то неуловимо приятного. После запаха машины, состоявшего из смеси пыли, железа, пластика, солярки и работающего двигателя, к которому ты уже привык во время движения такой воздух хотелось нюхать, вдыхая закрыв глаза и чтобы никто не отвлекал… но нам некогда принюхиваться, не за тем сюда приехали! Сейчас не того, надо торопиться жить! Вперёд! Как пел В.Высоцкий – ведь это наши горы, они помогут нам!

Пока солдаты моего взвода торопливо выстраивали ровную наступающую цепь, я с высоты машины успеваю ещё ревниво оглянуться по сторонам (слева и справа от меня развёртывались другие роты батальона, где-то там вдалеке догадываюсь и взвод лейтенанта Рудого, но с такого расстояния мне никого не узнать). Понятно было только одно, что мы на несколько секунд опережаем всех. Прыгая с машины, я зацепился за что-то на броне и сразу упал, потеряв равновесие и больно ударившись коленом о камень или мёрзлую землю, но увлекаясь атакой сразу же забыв про боль, вскочил на ноги и бросился вперёд.
 
Только-только успели перевести дух, выстроив боевой порядок, как впереди нас (на глаз метров 600-700) в тишине из-под земли как привидения внезапно появились мишени переднего рубежа и зачернели своими злыми контурами на серо-жёлтом фоне. Сразу послышались сухие и отрывистые автоматные очереди, вычерчивая трассерами траектории полёта пуль, это пехота по команде открыла огонь, успеваю с радостью отметить про себя, что почти все они были короткими и одиночными: 
– Молодцы! Правильно действуют! Экономят патроны! Но это ничего, сейчас мы с этими мишенями на первом рубеже разберёмся. – После этого в голове появилась озорная мысль, обращаясь к мишеням: – Ну, а вы ребята погодите! Наше время пришло! Сейчас мы вам поддадим не слабого жару!
 
Поворачиваю голову в сторону и вижу глаза моего механика, внимательно следящего за мной, осторожно выглядывающего из люка, в ожидании нужной команды (вот паразит, всё-таки нарушает меры безопасности, потом накажу!) Махаю ему флажком условленный сигнал, и он послушно кивнув мне головой, мгновенно ныряет вниз, в глубину машины, задвигая за собой люк.
БМП быстро набирая скорость, выскакивает немного вперед через наступающую цепь солдат, и счастливый наводчик из башенного пулемёта «долбит» несколько секунд по всем мишеням длинными очередями двигаясь на малом ходу и выстреливая свой боекомплект до самого последнего момента пока они не легли. Мне сзади хорошо видны следы трассирующих пуль и жёлтые фонтанчики пыли вокруг мишеней расположенных перед нашим взводом (ещё успеваю на ходу довольно отмечать про себя – кучно работает… и бьёт, как учили – с рассеиванием по фронту!
)
Дальше очень серьёзное дело – метание гранат. Я весь внутри тревожно напрягся, ожидая последних секунд – такого ещё никогда в моей жизни не было, чтобы солдаты бросали гранаты одновременно. Замечаю, что солдаты бодро пробежав первые сотни метров по плавно поднимающемуся вверх полю, устали и замедлили ход. Но по радиостанции кричу громко и решительно: «Подготовить гранаты!», затем, когда вижу у всех поднятые руки: «Гранатой, огонь! В атаку – вперёд!» Находясь немного сзади наступающей цепи вижу как гранаты дружно полетели вперед, а солдаты на мгновение застыли закрывшись от осколков… чувствую как от страха и напряжения от которого никак невозможно избавиться, моё сердце замерло в грудной клетке…, с тревогой отсчитываю про себя последние секунды…
 
Вдруг внезапный сухой треск, мощный и громкий воздушный удар от разорвавшихся одновременно десятков гранат на секунду оглушает всех – впереди наступающей цепи мгновенно вырастает стена из пыли и чёрно-серого дыма, высотой с небольшой одноэтажный дом. Взрывы звучат справа и слева, но мне нет дела до остальных взводов, сейчас главное – как там мои солдаты? Вместе с этими разрывами внутри меня мгновенно что-то обрывается, так как хорошо представляю для себя всё происходящее там, мои нервы на пределе, с тревогой я быстро считаю людей во взводе и с облегчением выдыхаю – все на месте, и никто вроде бы не упал на землю.

 Взвод броском пробегает последние метры, расплываясь в этой пыли и уже оттуда доносится мощное громкое и протяжное (такое, как долго и настойчиво учил командир роты!) – Ура-а-а-а! Это кричат пока трудно различимые мои подчинённые – от восторга, счастья и радости. Когда пыль оседает моя тревога и волнение понемногу проходит, и я тихо радуюсь про себя, вроде бы на первом этапе всё прошло нормально!

Дальше начинаются холмы предгорья, солдаты выдыхаются, с трудом держат равнение, темп наступления резко снижается, но мы упорно карабкаемся по мёрзлым и скользким сопкам вперёд. Боевые машины остались далеко позади нас – дальше по горам наступаем только в пешем порядке. Бодро перевалили первые холмы, за ними уже высятся следующие, ещё выше и круче, а что дальше, за ними – пока не видно, но далеко-далеко впереди заслоняя нам горизонт, белеют снежные вершины гор – все со страхом смотрят на них с тайной мыслью, неужели нам сегодня придётся наступать до них? Чувствую, что и мои силы уходят, я тоже задыхаюсь и произношу команды с короткими паузами, вдобавок начинаю хромать из-за больно ушибленного колена.
 
Изредка обстреливаем в глубине обороны обнаруженные мишени, которые установлены неподвижно, из-за этого трудно понимать попадаешь в них или нет, поэтому и нет особого смысла тратить боеприпасы – только по паре очередей и хватит! Для нас сейчас самое главное – случайно не попасть в солдат соседних взводов, которые должны двигаться за соседними холмами. Или каких-нибудь дурачков, случайно забрёдших сюда: вроде чабанов или туристов – для этого у меня на груди болтается полевой бинокль (чем я сам себе напоминаю легендарного Чапаева из кинофильма) через который я сначала внимательно осматриваю горизонт, после чего даю команду на открытие огня.
Слышно как скрытые от нас за соседним гребнем холма другие взвода тоже ведут огонь. Пока мои солдаты иногда с места открывают огонь по мишеням, я подтягиваюсь к ним вплотную и замираю, выставив ногу, чтобы успеть немного «продышаться» восстанавливая дыхание. В радиоэфире постоянно слышатся однообразные команды: «Быстрее, быстрее! Вперед, вперёд!», это комбат и ротный торопят всех.
 
– Какой вперед? – Я тихо и зло ругаюсь про себя. Пот из под каски льётся градом, мне-то кажется, что мы все сейчас здесь сдохнем!
–– Это не счастливая служба получается, а какая-то сплошная полоса препятствий! – Бурчу я себе под нос, с трудом переставляя ноги.
Вижу, как солдаты уже валятся с ног от усталости, правда, двигаются вперед, но ползут еле-еле, без радости и восторга кажется, что обострившиеся эмоции, вначале придававшие им силы, иссякли – видимо, пройден предел человеческих сил! Я сам уже к этому моменту устал наступать. На мне навешено немало: каска, ОЗК с противогазом, полевая сумка, бинокль и больно брякающая по спине радиостанция – от всего этого руки слабеют, ватные ноги дрожат и не сгибаются, во рту появился вкус железа. От напряжения чувствуется каждый килограмм веса, кажется, вот-вот вырвет, давно потерян счёт преодолённым нами холмам, сколько их было? Шесть или семь? Какая разница? Вперёд!
 
Несмотря на усталость, я всё равно стараюсь регулярно громким и уверенным тоном выдавать команды, подбадривая всех: «Вперёд! Не отставать! Подтянись! Не умирай, пехота! Вперёд!» Удивительно, но факт – видно как мой голос каким-то неведомым образом придаёт им силы, и мы из последних сил переваливаем очередную гряду. Дальше понимаю – всё! Чувствую это предел, пулемётчики и гранатомётчики начинают «вываливаться» из строя, отставать, им приходится тяжелее всех – сказываются два-три лишних килограмма в весе оружия, хотя видно, что и они стараются, жадно хватая воздух открытыми ртами и двигаясь на полусогнутых ногах. Да! Понимаю – горы не лучшее место для пеших прогулок!
 
Вдруг какой-то странный шум сзади на время отвлекает меня от наступления вперёд. Оглядываясь, вижу тяжело ревущий двигателем ГАЗ-66 догоняющий нас по неприметной полевой дороге, петляющей по низине между холмами, в кабине машины сидит кто-то мне незнакомый и номера на нём не наши, спрашивается – вот ему-то здесь что надо? Чего он тут забыл? Как бы нам, в запарке боя не подстрелить его случайно! Эти мысли быстро пролетают у меня где-то по окраинам головного мозга, и я тут же забываю о нём, в конечном итоге, нам наплевать на него, как и на всех других: сейчас наша конкретная задача – двигаться вперёд, даже из последних сил – вперёд!

Всё, теперь уже точно, кажется, сил нет! Из последних усилий переваливаем очередной холм, и перед нами открывается огромная долина, слышу по радиостанции как ротный «сжимает» взвода к центру наступления, сразу догадываясь о том, что это неспроста, видимо здесь нас поджидает очередной сюрприз! Точно, как только наша наступающая цепь минует неприметный и небольшой холмик, за которым виден спрятанный мотодом, звучит такая ласкающая слух команда: «Всем стой! С места отразить контратаку противника!»
Солдаты роты, с хорошо видимым удовольствием тяжело дыша, падают на покрытую снегом землю, пытаясь за эту паузу немного продышаться, и безо всякого интереса поглядывают вперёд. После однообразных и уже порядком поднадоевших бешеных скачек по холмам на несколько секунд наступает пауза, которая радует всех – наконец-то появилась первая возможность немного передохнуть. Она позволяет отставшим пулемётчикам и гранатомётчикам торопливо догнать свои отделения и занять места в цепи.
 
Из-за того, что я нахожусь позади цепи мне хорошо видно, как из ГАЗ-66 торопливо выскакивает солдат-оператор и бежит к мотодому. Оттуда слышно как мгновенно застучал дизель и одновременно с этим стали натягиваться стальные тросики лебёдок, которые до этого момента были невидимыми для нас. Тросы потянули салазки вместе с силуэтами вражеских танков, виднеющихся вдалеке, и одновременно с ними на разных рубежах появились мишени разных цветов – пошла контратака!

– Взвод, по противнику короткими – огонь! Командирам отделений, уточнить цели пулемётчикам! – я пытаюсь скороговоркой сразу выдать правильные команды и добавляю:
– Гранатомётчикам приготовиться уничтожать танки! Не спешить! Подпустить поближе! – Полностью увлекаясь динамикой боя, и наблюдая за результатами стрельбы взвода, внезапно слышу из своей радиостанции настроенной на нашу ротную частоту, спокойный и чёткий голос Турчина, повторяющий несколько раз: «Внимание, рота! Это последний огневой рубеж! Всем взводам расстрелять все боеприпасы! Все боеприпасы расстрелять!» Сразу догадываюсь, что вот и пришёл конец всем нашим мучениям! Тут же с огромной радостью кричу об этом своему взводу!

 Солдаты торопливо достреливают боекомплект – из-за этого стрельба на короткий момент даже усиливается, затем звучат несколько последних одиночных выстрелов и всё прекращается. Наступает непривычная тишина… затем повисает долгая пауза… Солдаты лежат на земле, покрытой тонким слоем снега наслаждаясь жизнью, но все напряжённо чего-то ждут. На их уставших лицах легко читается одна тревожная мысль – а вдруг это ещё не конец и нам придётся атаковать дальше, но сил уже просто нет, такой стремительной атакой все вымотаны до предела! Потом наконец-то звучит долгожданная команда:
– Прекратить огонь! Отбой! Разряжай! Оружие к осмотру! Командирам собрать кольца и оставшиеся боеприпасы!

Вот, наконец, и всё! Я доволен и счастлив – прошло всего вроде бы пару часов, а сколько потрачено сил и получилось ярких и запоминающихся впечатлений! Можно сказать, что для первого раза всё получилось прекрасно. Уничтоженные нами мишени по большому счёту полная фигня, главное – все солдаты живы и здоровы, только у меня очень сильно болит ушибленное колено. Ладно, здоровье дело наживное – восстановим попозже!
Нужно сказать, что мои первые учения с боевой стрельбой в Рыбачьем оставили в памяти много ярких моментов. На разборе учений в действиях нашего батальона нашли немало недостатков, но отметили и много положительного. В общем, подведя итог, выразили хорошую мысль – все действовали правильно и вполне уложились в положительную оценку…

Правда, в какую так и осталось «военной тайной», получалось что-то вроде зачёта в сессию. Когда вариантов всего два: сдал или не сдал – другого не дано. Вот и нам объявили, что мы сдали, справившись со своей задачей. Для нас с Анатолием самой важной на этих учениях, конечно, была оценка нашего ротного капитана Турчина, а он выразился как всегда немногословно: «В целом – всё нормально, действовали правильно и грамотно. Молодцы. Пойдёт!»

В обратный путь из Рыбачьего я тронулся с прекрасным настроением: марш, погрузка, разгрузка и дорога в полк обратно со станции Пишпек – только добавляли мне радости и счастья от проведённых учений. А с чего спрашивается, грустить? Главное – не опозорился и пока у меня, в общем, всё получается. В конце концов, мне уже почти двадцать два года и кое-что я  в этой жизни понимаю. Нет, конечно, реально разных замечаний получилось многовато, да и я сам теперь буду внимательнее, осознав разные мелочи для следующего раза. Хочется довольно думать, что эти учения стали моим очередным трамплином. Но вот только куда я с этого трамплина прыгну – одному богу известно…

Вернувшись в Кой-Таш, я впервые в своей жизни, поймал себя на радостном чувстве и новой мысли – я вернулся домой. Не в гости, не временно, а к себе домой. Как-то совершенно незаметно в моём сознании нашу комнату в Чимкенте заменил военный гарнизон и наш деревянный дом, именно так он стал для меня ощущаться. Но самым важным для меня стало то, что теперь я совершенно по-другому смотрю, как Турчин командует ротой, каждый раз «примеривая ситуацию на себя». До меня как-то очень быстро дошла вся глубина и смысл слов Толи Кириченко, которые он часто повторял мне – твоя главная задача сейчас больше присматриваться и делать для себя правильные выводы! Всё правильно, нужно не просто служить, а подмечать у командиров самое главное и полезное, что можно было бы взять и для себя «на вооружение».


        КОЙ-ТАШ. 1982г. ВЕСНА. ГАРНИЗОННЫЕ НАРЯДЫ.

Когда мы возвращались из Рыбачьего и наш эшелон, медленно спускаясь между гор, выехал в Чуйскую долину, где уже начиналось новое время года то необыкновенным образом, как на машине времени быстро перенеслись из зимы в весну. Там на высокогорье ещё не ощущалось никаких признаков приходящей весны, а здесь уже небо было светлее, и начинала быстро появляться «новая жизнь». Насколько было видно из окон железнодорожного вагона, снег вокруг нас почернел, местами начал подтаивать, превращаясь в тонкие и прозрачные ледяные корочки, а между тоненьких ручейков на пригретых солнечными лучами полянках несмело начинала пробиваться зелёная травка. Правда, когда мы вновь колонной машин обратно поднялись из города к себе, на предгорья, обратно вернулись в позднюю зиму.
 
После возвращения обратно в полк «весёлая» жизнь сразу продолжилась в ритме укрепления «боевой и политической» подготовки. Но эта первая весна осталась у меня в памяти не только обычными занятиями и нарядами, а двумя очень яркими эпизодами службы. Они мне запомнились только потому, что оказались совмещёнными по времени и являлись (как это очень часто бывает в жизни) абсолютной противоположностью друг другу. Начну с первого – гарнизонного караула в городе Фрунзе.
 
Почему-то у меня в памяти очень хорошо отложилось начало этой истории. Вот что бывает в жизни удивительным – жизнь в маленьких городках (и военных тоже) идёт неспешно, спокойно и размеренно, разве что только иногда не произойдёт какое-либо громкое «ЧП». Ежедневно ты просыпаешься, а буквально на следующий день, если тебя спросят, совсем не можешь вспомнить никаких подробностей. Помнишь только общую схему: встал, оделся, умылся, попил чайку и пошёл на работу, в общем, всё как обычно. Если только не произойдут какие-либо яркие мелочи или запоминающаяся ерунда.

Именно по этой теории мне тот особенный день хорошо запомнился. Новый наступающий хороший мартовский день с утра был солнечным и прекрасным. Почему-то я очень рано открыл глаза от какого-то внутреннего и непонятного мне чувства, так как будто мне не удалось во сне додумать что-то важное, остановившись на середине мысли. От этого на душе появилось ожидание чего-то тревожного. Сон пропал, но просыпаться не хотелось. Я долго лежал с закрытыми глазами, медленно перебирая мысли и планы на сегодняшний день тревожно размышляя – на подъём в роту мне точно идти не надо, и вроде бы ничего не забыл, ничего внезапного не спланировано? Так с чего же мне не спиться?

Люда, тихо спала лёжа на боку рядом со мной. Она дорабатывала последние месяцы в школе перед декретом, врачи определили нам время рождения на конец апреля – начало мая. За последние месяцы её живот округлился, уже стали чувствоваться толчки нашего ребёнка. Какое-то непреодолимое желание влекло меня вновь и вновь положить ей руку на живот, чтобы ещё раз их почувствовать. Зачем? Не знаю, такое сразу не объяснить, просто, чтобы быть спокойным. Чем больше мы приближались к этому радостному событию у меня, вместе с огромной радостью где-то глубоко в душе томилась какая-то беспричинная тревога – как там всё сложится? Дело-то серьёзное, можно сказать стараемся на всю жизнь!
 

Не понимаю в чём дело, но моё внутреннее шестое чувство беспокойно подсказывает – что-то сегодня будет не так. Лежал и перебирал, интересно – что? При этом сам тревожно прислушивался, не бежит ли за мной посыльный, торопливо стуча солдатскими каблуками по ступенькам в подъезде. Нет, тишина. Ранее утро. В квартире уютно, тихо и темно, за окном медленно светает, плавно и размеренно начинается новый день.
 
С самого утра пахло весенней свежестью, оживающими деревьями, талым снегом и хорошим настроением. От чистого асфальта на дорожках, пригреваемого солнцем веяло теплом и в моих планах жизни на сегодня вроде бы совсем не ожидалось никаких изменений – ещё с вечера Турчин обрисовал понятные задачи на день. Но вот чем интересно и увлекательно служить лейтенантом в развёрнутом мотострелковом полку – приходя утром на работу, ты никогда не можешь быть уверенным до конца в том, что твёрдо знаешь, чем должен окончиться сегодняшний день!

В этот раз всё случилось примерно так, как всегда бывает в жизни – все мои хорошие и правильные планы на сегодняшний день быстро отменились и полетели куда-то далеко к чёрту. На утреннем батальонном построении меня внезапно «обрадовали» срочной и «приятной» новостью – в моём лице командование полка и батальона «оказывают большую честь и почёт» доверяя мне большое и серьёзное дело – заступать начальником гарнизонного караула!
Поэтому на ближайшие две недели начиная с этого момента уже можно не строить никаких планов – вся моя жизнь будет связана с выполнением важной задачи в городе Фрунзе. Вот это новость! Даже не знаю, что и сказать! Просто нет слов! Молча отмечаю про себя и поражаюсь этому факту – моя интуиция и неспокойное внутреннее ожидание не подвело! Самое главное, почему я даже ничуть не удивлён? Видимо начинаю потихоньку привыкать к армейскому бардаку, в смысле к таким неожиданным вводным!

С гарнизонным нарядом я уже сталкивался и знал, что его в городе Фрунзе по специальному графику по очереди, сменяя друг друга и по две недели выполняют разные воинские части гарнизона. Кроме нас, мотострелков туда ещё заступали какие-то лётчики, ракетчики и, кажется связисты.  Кроме этого мне были хорошо известны «подводные камни» таких нарядов и все возможные осложнения для дальнейшей службы такой особенной «большой чести»! Для таких караулов в полку всегда выбирали и назначали двух «самых достойных» офицеров из числа командиров взводов, которым и приходилось выполнять такую работу – отходить по семь караулов в городе сменяя друг друга (через день на ремень!)
 
По какой-то неписаной традиции в нашем полку для такого ответственного караула всегда отбирали самых опытных командиров взводов, у которых уже за плечами не по одному десятку караулов и чаще всего в звании старшего лейтенанта. Караул при гарнизонной гауптвахте в полку был «особой вахтой почёта». Во-первых, даже при небольшом количестве личного состава такой караул для офицера абсолютно не предполагал никакой возможности «расслабиться», а во-вторых – очень редким офицерам удавалось из этой полосы караулов «выкрутиться чистенькими», без какого-нибудь взыскания или замечания.
 
Здесь требуется сразу пояснить несколько «щекотливых» моментов в гарнизонных нарядах, чтобы хорошо ориентироваться в дальнейшей истории. Комендантом города Фрунзе был офицер-чернопогонник – редкий (по единому мнению всех офицеров нашего полка) самодур с крутым нравом. Он по жизни был вечно всем недоволен, и поэтому легко раздавал нашим офицерам взыскания налево и направо. Конечно, я уже своим умом хорошо понимал все «издержки» службы на такой должности. К примеру, если взять врачей, то по роду своей работы им всегда приходится общаться с больными людьми и на их взгляд все окружающие кажутся в разной степени недолеченными (или недообследованными), так видимо и для коменданта города поставленному «требовать закон» на вверенном ему участке, чаще всего по работе приходилось разбираться с самовольщиками, пьяницами, дебоширами и видимо поэтому все офицеры в его глазах уже являлись потенциальными «нарушителями Устава», но пока до времени «Ч» умело маскирующихся «под порядочных».
 
Но нам от этого было не легче! Правда, при этом у меня в голове часто возникала такая шальная и здравая мысль – а если бы вдруг меня назначили комендантом города? Это ещё неизвестно каким был бы я на этой должности! Может быть даже ещё круче? Коменданту ничего не стоило грубо и сурово «наехать» на майоров и капитанов нашего полка на разводе или во время службы из-за внешнего вида или незнания Устава, а уж про лейтенантов и говорить было нечего! Многие офицеры от него в гарнизонных нарядах получали выговоры или замечания в приказах и это считалось, что они ещё «легко отделались». Конечно, такие моменты большой любви у офицеров-мотострелков, считающих себя намного выше всяких чернопогонников, совсем не вызывали.
При этом пользуясь должностью и правами коменданта города, он на законных основаниях частенько в приказах за несение гарнизонного наряда объявлял младшим офицерам «для профилактики» по трое суток ареста! В общем, для нас это был не человек, а какая-то вредная машина для «отрывания голов»! Под стать такому коменданту был и его незаменимый помощник – начальник гарнизонной гауптвахты, несмотря на то, что он всего-то был старшим лейтенантом чернопогонником, был очень важным и вечно корчившим из себя «очень великого начальника».

 Видимо ему самому в душе доставляло огромное удовольствие сразу по приходу на гауптвахту начинать «качать права» любому лейтенанту – начальнику очередного караула: «А почему то…, а почему сё…» В зависимости от его настроения (таких – почему?) набиралось больше трёх десятков! Он почти ни с кем из наших офицеров не находил общего языка и в любой момент мог «проявить характер и показать кто здесь начальник» быстро «настучав» коменданту на нерадивого, по его мнению, начальника караула. Короче, такой гарнизонный наряд ничего кроме лишней головной боли и всяких особо ненужных проблем не вызывал.

Отсюда и вытекал логичный вопрос – каким это таким непостижимым образом (даже не спрашивая меня!) все мои вышестоящие начальники единогласно решили, что я молодой лейтенант уже вполне «созрел» для таких великих дел? В смысле того, что меня уже пора засунуть «на фарш»   в гарнизонную мясорубку – даже не знаю, никто мне ничего не объяснял, и этот факт для меня так и остался военной тайной. Видимо «сверху» виднее, решая кому пришло «время повзрослеть»... или как всегда в таких случаях образно выражался наш начальник штаба батальона Саша Цибенко – «немного посидеть (здесь подразумевалась камера на гауптвахте) для выработки здоровой офицерской и служебной злости».

 
Вот и всё! Всего в одну секунду мир качнулся как маятник в худшую сторону или перевернулся – это как посмотреть! Шла-шла моя и так нелёгкая лейтенантская жизнь, в которую я уже начал как-то постепенно втягиваться и на тебе… Как известно для резких жизненных перемен обычно есть три основные причины: первая – много выпили (в смысле – по пьяни), вторая – просто всё достало (в смысле тебя закрутили как сжатую пружину и ты готов хоть куда, лишь бы вырваться из этого круга) и третья – надоели серые тоскливые однообразные будни и хочется посреди такой унылой жизни поиметь чего-то эдакое… в смысле – яркое развлечение…
 
Но в моём случае ни одна из них не подходила, в службе меня всё устраивало, при небольших исключениях, мне почему-то никогда не становилось скучно от однообразия и обыденности. Поэтому новая серьёзная задача мгновенно отбросила всю каждодневную суету в полку и обозначилась совершенно реальной и туманной перспективой гарнизонного караула. Делать нечего, раз решили начальники, что я «достоин» – значит, буду заступать начальником караула! Вот и проверим себя – справлюсь или нет? Не начинать же малодушно стонать и канючить, что я не справлюсь?
 
Нет, не скрою, конечно, такая шальная мысль и раньше приходила мне в голову, мысленно я уже не раз в своих мыслях прикидывал такой расклад – мне тоже когда-нибудь доверят, когда наберусь опыта… через годик-полтора… уже когда получу старшего лейтенанта… наверняка придётся, но так быстро, стремительно безо всякой подготовки и неожиданным сюрпризом! Хоть бы гады, заранее предупредили! Я бы морально подготовился, хотя с другой стороны реально – а чтобы это мне дало? Ничего! Разве что пришлось бы только плохо ночью спать и ворочаться, «привыкая к этой великой мысли»? Пусть уж будет так – сюрпризом!
Ничего не переспрашивая и с внешним спокойствием, я внимательно выслушал начальника штаба. Нужно признать, что к этому моменту полгода напряжённой службы в таком «инициативном» полку меня не сломили, а наоборот закалили, можно сказать даже укрепили, прибавив здравомыслия, целеустремлённости и здоровой злости с цинизмом. И хотя я сильно повзрослел, но по правде от такого известия у меня где-то в глубине души появился очень неприятный холодок, нервная дрожь и глубоко внутри что-то тягостно заныло. Мало того, что мне придётся напрягаться изо всех сил, ещё и перспектива, прямо скажем не радостная – очень велика вероятность за семь караулов, как не старайся, получить какое-нибудь взыскание или арест.

 Вместе с такой неожиданной новостью дальше моя жизнь завертелась в бешеном ритме: такое неожиданное «освобождение от занятий» для меня было малым утешением. Потом был краткий инструктаж нашего начальника штаба батальона ничего по сути дела не проясняющий и состоящий из набора ободряющих фраз: 
– Ничего, лейтенант! Не с…! Раз в полку справлялся с караулами, значит – и там справишься! Парень ты добросовестный, вот поэтому я так думаю, что и там легко со всем разберёшься! Помни главное – действуй всегда строго по Уставу! В общем – давай! Смотри не подведи полк и батальон! И помни – я в тебя верю!

Единственной реальной помощью мне были практические советы более опытного Анатолия и Саши Турчина – они подсказали ряд хитрых нюансов и скрытых моментов. А ротный разрешил вместе с ним подобрать для таких караулов самых надёжных солдат из нашей роты. Мы так и решили, что для полной гарантии и уверенности в успехе, не будем каждый раз менять состав караула, объявив всему личному составу – сразу «заряжаемся» на семь караулов через день!

Вместе с «огромной радостью» назначенные нами солдаты сразу же приступили к своей почётной миссии. Они-то уже хорошо знали, что для них самым главным в таком наряде являлся развод караулов, на котором комендант города требовал «идеальный внешний вид военнослужащего»! Если он, как я упоминал раньше, «под настроение» сурово «наезжал» на офицеров, то с солдатами вообще не церемонился, нередко сразу даже арестовывал наглецов с разными «дембельскими» панамами, бляхами или другими отклонениями по форме одежды. Другим наихудшим вариантом развития событий было сочинение разгромного приказа для командира полка о «низкой подготовке личного состава» в наряд с требованием сурово наказать всех командиров и срочно доложить ему «о проделанной работе».
 
Конечно у нас в полку на построениях, когда зачитывали очередной такой приказ, начальник штаба полка (хорошо зная коменданта города с его «загибонами») читал его с большой долей иронии и выражением полной «дебильности на лице». Мне так кажется, что именно по этому поводу в полку никого реально не наказывали, но самих командиров рот, от которых был назначен караул «дрючили» очень долго и серьёзно. Другим ротным, глядя со стороны на «увлекательный процесс» обучения и воспитания, в такой ситуации оставалось только сочувствовать несчастным и делать для себя на будущее правильные выводы. При этом тихо радуясь, что «высокое доверие», в смысле «головная боль» в этот раз досталась не им.

Поэтому Турчин лично на себя взял этот очень специфический момент подготовки: причёска, глажка, стирка х/б и подсумков, новые бирки с фамилиями на них, клеймение, подворотнички, платочки, нитки-иголки, чистота оружия, знание Устава…  Короче, конечная цель и цена вопроса – военный фанатизм, всё как на большом строевом смотре! Только ещё лучше! Чтоб никаких замечаний! Даже если комендант решит вооружиться микроскопом и засунет свой нос туда, куда и нормальному человеку додуматься невозможно! Турчин успокоил меня, что в этом вопросе будет полный порядок (это он мне гарантирует!), а мне лучше сейчас идти домой «переварить информацию», успокоиться и постараться подготовиться самому (насколько это будет возможно) по полной программе. Сразу высоко оценив такую помощь и разумные советы ротного, прихватив с собой Устав Гарнизонной и караульной службы, я неторопливо зашагал по дорожке домой.


Люда была на работе, а мне не было проблемой для наряда привычно собирать в «дежурный дипломат» (который сохранился ещё со школьной скамьи) совсем немного: умывальные принадлежности с полотенцем, кобура с портупеей – всё лежало на своём месте. Критически оглядел форму, она была в порядке, а жетон, удостоверение офицера и партийный билет и так всегда со мной в карманах, оставалось перед выходом побриться и почистить сапоги. Вот и всё, практически готов!
 
Написав Люде записку и лёжа на софе, я попытался сосредоточиться – с большого календаря мне хитро улыбался популярный грузинский певец Вахтанг Кикабидзе, как бы загадочно посмеиваясь:
– Ну, что сынок? Приплыли? Справишься ли?
– Ничего, как-нибудь разберусь! Подёргаю ещё лапками, рановато меня списывать в расход! – мысленно отвечая ему, я попытался отогнать тревожные мысли о новом предстоящем наряде, включив телевизор. Бездумно проглядел несколько каналов – там не было ничего интересного. Голубой экран жил своей жизнью: на одном канале шла война и шумная трескотня выстрелов не давала возможности сфокусироваться на уплывающих вдаль мыслях, на другом огромная толпа народа отплясывала какие-то народные пляски, но плясали здорово, крутились и вертелись так, что на сцене пыль шла столбом!
 
Проглядев глазами на нужной странице обязанности начальника караула, поймав себя на мысли, что реально в голове ничего не откладывается, а веки слипаются, решил: «Нет! Ну надо же… Шла моя жизнь тихо-размеренно и вот на тебе! Внезапно выкатила подарочек. А-а-а! Будь, что будет! Всё равно, многое помню ещё с училища, а перед смертью как говорится, не надышишься!» Прикинув, что до назначенного времени отъезда ещё много времени отложил книгу, выключил телевизор и решил поспать. Закрыв в тишине глаза, одни мысли тянули за собой другие, связанные с гарнизонными нарядами, и вспомнилось, как мне несколько раз приходилось заступать туда начальником патруля.


…Это происходило ещё поздней осенью, по хорошей погоде в один из выходных дней. В городе Фрунзе очень красивая осень – долгая, тёплая, сухая и безветренная. Только в самом конце, перед первыми снегами начинается небольшая полоса из коротких дождей, когда вокруг становится сыро и мокро. Я впервые заступал в такой наряд офицером и это вообще-то был один из моих самых ранних нарядов. Правда, во время курсантской учёбы в Алма-Ате, мне несколько раз приходилось бывать в патруле и каждый раз от такого наряда оставались приятные воспоминания. Что же ожидало меня здесь во Фрунзе, пока было неизвестным. Выезд в город из полка был определён намного раньше, задолго до обозначенного часа начала гарнизонного развода. Меня ещё, по моей молодости и наивности, очень удивил такой огромный «ефрейторский зазор». Вроде бы к чему всё это?

В тот раз нас, начальников патрулей собралось человек десять-двенадцать, в основном, как и я, все были молодыми лейтенантами, ехавшими по первому разу в «гарнизонку». Пока ждали инструктажа  начальника штаба более опытные офицеры, которым уже приходилось заступать в такой наряд, тут же возле ГАЗ-66 провели с нами свой краткий вводный инструктаж. По их словам выходило, что самым главным в таком наряде оказалось это «не залететь» коменданту гарнизона на разводе и во время службы! Но если попадёшься… тогда готовься к большим проблемам! Если бы не эта «мелкая проблема» с комендантом, то сам наряд считается совсем нетрудным. Всего-то требуется добросовестно отдежурить с шести вечера и до двенадцати ночи, шагая по городским улицам по своему маршруту – и свободен!

Начальник штаба полка, предварительно лично проверив нас тоже «нагнал жути» с ходу заявив: во-первых – мы поголовно не стрижены, поэтому по приезду в город до развода первым делом все обязательно сразу идут в парикмахерскую. Во-вторых – нести службу как положено, а на третье – «залётчикам» и нарушителям службы лучше сразу образно «вешаться», потому что они будут строго наказаны! Но это только краткая фабула, на самом деле он говорил и ещё много другого, подходящего сюда по смыслу, значительно дольше и более цветасто…

Когда машина тронулась, он долго и пристально смотрел вслед нашему удаляющемуся автомобилю. Глядя на него из кузова, я очень хорошо запомнил его особенный взгляд. Почему-то выражение его лица в тот момент мне очень напомнило эпизод из одного подзабытого японского фильма времён последней войны – в нём именно с таким взглядом люди провожали улетающих в последний путь лётчиков-камикадзе с повязками на голове...

По приезду в город мы всей большой компанией пошли в ближайшую шикарную парикмахерскую, которая располагалась рядом комендатурой, на первом этаже многоэтажного дома и называлась «Чародейка». Идеально чистая, с просторными помещениями, обилием зеркал и огромными окнами на улицу – мне так кажется, что она была высшего разряда, поэтому в ней никогда не бывало очередей, и всегда было мало людей. Молодые девчонки, работающие там, совсем не удивились нашему приходу. Видимо они, давно работая в ней, уже просто привыкли к тому, что в это время у них всегда «постоянные клиенты» из военных.

На разводе мне для успешного патрулирования  «вручили» двух воинов и номер маршрута, который мне ни о чём не говорил. Оказалось, после инструктажа комендантом города каждому начальнику патруля необходимо было по документации, собранной в специальной папочке с номером маршрута изучить свой район города, улицы и все особенности службы.

Мне на этот раз, вероятно как молодому офицеру, достался один из самых дальних маршрутов на окраине города Фрунзе, совсем вдалеке от центральных улиц, где я ещё ни разу не был. После этого мы получили красные повязки с надписью «Патруль» и поехали на городском автобусе к своему месту службы. Ехали очень долго, много остановок, и людей в салоне автобуса становилось всё меньше и меньше. Чем дальше мы ехали, тем мне понятнее становилось, что мы едем куда-то на окраину города. Когда же вышли на нужной нам остановке и огляделись по сторонам, я сразу же про себя недовольно произнёс: «Вот занесло нас чёрт знает куда, за тридевять земель!»

Наш район патрулирования города назывался Фрунзе-1 (все между собой называли его Фрунзе – раз), я сейчас уже не вспомню, было ли это официальным названием части города или простонародным, но для всех очень понятным. Здесь вдоль одной причудливо изгибающейся главной дороги идущей посреди огромных пустырей и узких боковых улочек обильно располагались какие-то базы и склады, обнесённые высокими и пыльными заборами. Между ними находились какие-то разные небольшие воинские части лётчиков, ракетчиков и военных строителей.

Они легко опознавались по типовым военным воротам с красными звёздами и небольшим КПП с номерами частей. Рядом с ними видимо располагались и военные городки из офицерских домов состоящие из десятка типовых двухэтажных коробок. Всё это располагалось хаотично и вперемежку, так что постороннему человеку, попадавшему сюда в первый раз, требовались большие усилия, чтобы во всём этом разобраться.
 
Мне хватило всего пару сотен метров, чтобы оглядевшись по сторонам понять ситуацию. Наш маршрут, пролегающий вдоль «главной» улицы этого района, видимо был составлен больше для «формальной и официальной галочки». Извилистая асфальтная дорога, местами совсем разбитая была пустынна, только изредка по ней проезжали машины с разными военными номерами, оставляя после себя знакомый и «родной» солярный запах. По кое-как обозначенному местами тротуару расположенному только с одной стороны дороги мало кто передвигался, а большинство людей предпочитали срезать себе путь напрямик по многочисленным тропинкам, протоптанным через пустыри.
 
При этом «военный люд» здесь активно передвигался куда-то по своим делам, но в этом хороводе, состоящем слева и справа из воинских частей, офицерских домов и разных складов видимо такое понятие как границы воинских частей и увольнительные записки для солдат просто не существовало. Из-за многочисленного военного населения этих мест большинство мужчин, попадающихся нам на улице в поле зрения, были офицерами и прапорщиками, которые почему-то с огромным удивлением смотрели на нас.
Видимо таких как мы, они здесь видели очень редко и мы удивляли их всем; тем что мы патруль, а ещё больше тем, что мы мотострелки с ярко-алыми петлицами на кителе. По их выражению глаз читалась вполне понятная мысль, что мотострелки здесь в этом районе города могли оказаться только случайно или по долгу службы.
 
 Но нужно честно признаться, что во время движения по маршруту нам, хоть и редко, но в поле зрения попадались и солдаты. Довольно часто мне приходилось замечать как многие из них, видимо посмышлённее, ещё издалека увидев нас, быстро исчезали с нашей линии видимости, стараясь лишний раз избегать встречи с нами: они разворачивались обратно или «ныряли» куда-то в неведомую для нас глубину боковых проходов и тропинок. Проявляя вполне здравую разумность мне, конечно же, не очень-то хотелось заниматься бесполезной беготнёй за ними в этих трущобах и лабиринтах.
 
Первыми, встреченными нами солдатами, оказались два молодых строителя, в рабочей форме и нагруженные вещмешками с термобаками. Своим появлением они поставили меня в очень трудную ситуацию… Когда мы их остановили, они полностью увлечённые своей задачей (доставкой пищи на какой-то строящийся объект), смотрели на нас с абсолютным равнодушием, как на удивительное и досадное недоразумение на их пути, мешающее им в срок выполнить их очень важное поручение.
 
Конечно же, у них при себе не оказалось никаких документов и увольнительных записок. Помня слова коменданта города на нашем инструктаже, всё это формально тянуло на очень «строгое нарушение Устава», но реально признавать факт того, что они находятся в самоволке, мне самому тоже было как-то не очень…

Действительно, они были мало похожи на злостных самовольщиков, решивших получить от жизни удовольствие. А от той мысли, что мне из-за них сейчас придётся искать где-то телефон, по которому необходимо будет вызывать сюда дежурную машину, для перевозки их в комендатуру вместе с их бачками и вещмешками (не ехать же мне с ними туда на городском автобусе?), вообще повеяло смертельной тоской! Мало мне этой мороки да ещё неизвестно как к этому событию отнесётся сам комендант, а вот что будет точно – наверняка придётся выслушать весёлые шутки от моих сослуживцев.
 
Все наши патрули наверняка будут ловить хитрых и злостных самовольщиков, а я привезу каких-то зачуханных и непонятных бойцов с термобаками… Мысленно подведя итог своих умозаключений, я пришёл к разумному выводу – вот именно поэтому из-за соображений разумности видимо мне придётся их отпускать. Хотя нет, на всякий случай сделаю им строгое внушение с серьёзным лицом (чтобы знали наперёд Устав, ведь это Армия!) и пусть они катятся по своей дороге, куда подальше с моих глаз.

Вторым, встреченным нами, был солдат-ракетчик, находящийся в увольнении. У него всё было в порядке: причёска, правильно оформленная увольнительная и уставная парадная форма. Единственным недостатком, который я заметил издалека и обратил его внимание на нарушение правил  поведения военнослужащего в городе – он держал руку в кармане. Пришлось мне сделать ему внушение и для формальности записать его данные в свой маршрутный лист патруля.

Таким образом, неспешно прогулявшись несколько раз по своему маршруту туда-сюда и окончательно поняв, что своим появлением здесь мы уже «достаточно нагнали жути и шороху», немного притомившись с большой радостью, устроили себе большой «перекур» на удобной лавочке.
Солдаты молча неспешно курили, а я лениво поглядывая по сторонам, сидел и решал в голове труднейший философский вопрос (очень напоминавший мне выбор Гамлета – быть или быть?) – что же нам делать дальше? С одной стороны – совсем скоро уже стемнеет и перспектива добросовестно болтаться здесь в темноте, на окраине города до двенадцати ночи была совсем не радостной. Да и вот ещё, какой немаловажный вопрос меня волновал, каким же образом нам в этом случае придётся выбираться отсюда в центр города? Если вдруг единственного автобуса ходящего сюда не будет, то пешком мы отсюда до комендатуры доберёмся точно – только к утру...
 
С другой стороны может быть всё-таки поступить, как говорили «более опытные» начальники патрулей – помаячить ещё немного здесь и ближе к ночи перебираться куда-нибудь к центру города, а там уже  скоротать оставшееся время в каком-нибудь кинотеатре на последнем сеансе? Хотя это не очень-то вяжется с позицией настоящего офицера-гвардейца. Но в жизни иногда бывает так, что нужно идти на разумный компромисс. В каждом из этих вариантов была своя «правильность» и разумность, что же выбирать?
 
Продолжать добросовестно «бороздить по просторам необъятной Родины и преодолевать объективные трудности» обрекая себя на неизвестность или рискнуть? Что же делать? Кинуть монету или потянуть спичку? Нет, это уже совсем по-детски! Нужно ещё раз хорошенько всё взвесить и решить! Хотя, что скрывать, всё-таки второй вариант, мне нравился намного лучше, хотя он был более рискованным.

Так мы и поступили – после последнего «контрольного прохода по маршруту» уже в опускающихся на город вечерних сумерках я объявил солдатам, что на этом считаю нашу задачу здесь, на вверенном нам сегодня участке успешно выполненной и поэтому мы можем поехать в город. Перед этим я подстраховался, сделав контрольный звонок помощнику дежурного и доложив ему о том, что у меня всё в порядке, но другой возможности позвонить отсюда у меня больше не будет и пусть он меня «не теряет». И ещё – обязуюсь прибыть в комендатуру без опозданий, чтобы не заставлять другие патрули ждать меня.
В тот раз всё так и получилось, как я спланировал, и тот первый наряд в патруле, как и все другие, для меня хорошо закончился. Поэтому такой наряд как патруль всегда давал возможность совместить службу с «приятным развлечением» – посмотреть кинофильм или даже однажды я умудрился попасть в цирк! А вот что ждёт меня в карауле – пока неизвестно. Ладно, решил я про себя, засыпая: «Буду «давить Устав», а дальше сам по ходу жизни постараюсь побыстрее разобраться, что к чему!»


                КОЙ-ТАШ. 1982г. ВЕСНА. ГАРНИЗОННЫЕ НАРЯДЫ.
                (ПРОДОЛЖЕНИЕ)

Гарнизонный караул во Фрунзе! Сколько ярких воспоминаний у меня сохранилось о нём! Это была совершенно другая и очень ответственная сторона обычной службы. Можно сказать её худшая и тёмная сторона, о которой не принято много говорить. Главное, во всём этом было что-то не совсем правильное и совсем далёкое от привычной работы офицера по обучению солдат делу защиты Родины. Говорят, что охранять людей – дело само по себе некрасивое, грязное, и очень трудно при этом сохранить «чистые руки». Есть мнение, что порядочному человеку нужно сторониться такой работы, но с другой стороны, кому-то нужно же её выполнять.
 
Вроде бы называется караулом, но как он разительно отличался от нашего, родного в полку, где действительно приходилось охранять Родину от врагов. Охранять боевое знамя части, военные склады и автопарк… и как бы между делом вроде приложения – арестованных на гауптвахте. Там главное в службе – знамя и военные объекты! Здесь, в гарнизонном карауле под охраной только солдаты и сержанты: арестованные в дисциплинарном порядке, осужденные и подследственные. У каждого свой порядок содержания и это выражается в разных мелочах: как кормить, как выводить на прогулку и туалет, положен матрац, книги, бумага или нет…

Единственными, с кем никогда не возникало никаких проблем, это были офицеры и прапорщики. Моя память услужливо подсказывала мне строчки из Дисциплинарного Устава о том, что младших офицеров за проступки можно было арестовывать. Но где и как они должны «сидеть» никогда не видел и пока учился в училище, особо не интересовался. Только здесь узнал – они должны отбывать арест на гарнизонной гауптвахте, именно здесь для этого предусмотрена отдельная неохраняемая двухместная камера с отдельным двориком, закрывающаяся обычной (без замка) дверью со стеклянными вставками. Ещё из роскоши на топчанах предусмотрены не убираемые на день матрацы и постельное бельё, которое можно привезти с собой.
 
Натурально, получалась небольшая гостиница для отдыха и возможности подумать о жизни. Хочешь весь день лежи и спи, или читай книги с журналами, устал лежать – ходи, покуривай, прогуливаясь по персональному дворику! Разрешены передачи или покупки из магазина. Такое наказание для офицеров считалось больше моральным, чем причиняющим хоть какие физические страдания. Правда, впервые увидев всё это своими глазами, у меня большого желания попадать сюда не возникло, но внутри появилась твёрдая уверенность, что если вдруг случиться… то и в этом нет ничего особо страшного, всё-таки не зря мучился четыре года в училище, получая офицерские звёздочки, такой арест переживу!

Сейчас сколько я не пытаюсь, напрягая свою память их систематизировать или разложить по полочкам, с большим трудом смогу точно сказать было ли это событие в первый раз или второй – разнообразные мелкие моменты и эпизоды гарнизонных караулов для меня слились в одну большую и непрерывную картинку. Почему? Да всё объясняется очень просто, потому что такая череда из идущих через день подряд семи караулов, когда ты практически на полмесяца полностью выключаешься из обычного ритма жизни, в моей жизни стала с завидной регулярностью повторяться и позже. Таковой оказалась простая и незамысловатая философия жизни в мотострелковом полку.
 
Во всём виноват проклятый армейский принцип – стоило мне один раз «удачно засветиться» в таком наряде, так каждый раз, когда снова подходила наша очередь от полка выделять такой караул, большие полковые начальники чесали голову и, недолго размышляя над решением этой вводной, быстро вспоминали: «А кто у нас там прошлые разы удачно справлялся? Кажется, лейтенант Азаров из второго батальона? Та-а-ак, где он? На месте… вот и хорошо! Не будем рисковать своей хорошей и спокойной жизнью – вот именно он пусть завтра снова заступает!» Таким образом, если мне на тот момент не удавалось каким-либо образом «отмазаться» от такого серьёзного доверия Родины находясь в отпуске или в командировке, судьба-злодейка вновь настойчиво вставляла меня в этакое «армейское колесо фортуны»!

Такая череда караулов, требующая полной самоотдачи, на две недели полностью выбивала тебя из жизни. Ничем другим ты уже физически заниматься просто не можешь: возвращаясь поздно вечером в полк, ты валишься от усталости и быстро ложишься на софу, пытаясь выспаться, а на следующий день, часикам к двенадцати ты вновь надеваешь портупею с кобурой, и уходишь из дома с дежурным дипломатом до следующего вечера. И так повторяется семь раз подряд!
Чтобы мои дальнейшие изложения и мысли по такому наряду стали более понятны, здесь обязательно необходимо сделать несколько пояснений. Первое, очень важное. В отличие от Алма-Аты, где гауптвахта располагалась при комендатуре и в одном здании, по какому хитроумному замыслу во Фрунзе караул по охране гарнизонной гауптвахты находился совсем в другом очень далёком месте от здания комендатуры. Причём так далеко, что любому человеку решившему дойти туда пешком это сделать было бы очень утомительно, а поэтому добираться до него можно было только на дежурной машине или на городском автобусе. Это резко снижало шансы во время службы часто видеть коменданта и начальника гауптвахты.

Второе, несмотря на то, что гауптвахта, хотя вроде бы географически и находилась в центре города, но располагалась так хитро и мудрёно, что любому незнающему человеку найти её в первый раз было очень затруднительно, потому как она стояла на тихой неприметной улочке, граничащей с частными домами и редкими прохожими. Вообще увидеть людей возле неё можно было очень редко. При этом она со всех сторон была огорожена высокими стенами, через которые никому никаким образом не удавалось за них заглянуть и закрывалась глухими, без единой щёлочки воротами, всегда закрытыми изнутри на замок. В воротах только было сделано небольшое окошечко, размером с солдатскую кружку, которое тоже открывалось изнутри по мере необходимости, чтобы можно было разглядеть тех, кто пришёл для общения с начальником караула.
 
Любой человек мог сто раз проходить мимо, совершенно не понимая, что же это за странное учреждение со звоночком на входе и всегда закрытыми воротами, со странным названием и с побеленными извёсткой стенами. Ключ от ворот был один и только у начальника караула, и это вносило «свой колорит» в службу: здесь всегда можно было быть спокойным за один момент – никакому постороннему внезапно появиться внутри гауптвахты не было никакой возможности. Да и гарантия за арестованных, которых всегда было полно даже в случае попытки побега – ключик-то от ворот только у меня! Короче лафа, выполняй своё дело по инструкциям и по сравнению с полком – сам себе начальник!

Вот именно в таком «закрытом режиме» несения службы была своя прелесть, только изредка нарушаемая приходом начальника гауптвахты каждый раз напоминающим бурю или цунами с его огромным потоком «ценных указаний». Кроме этого небольшое разнообразие в такую размеренную жизнь вносили офицеры или прапорщики из других частей, которые приводили новых арестантов или же приходили забирать  освобождающихся.

Кроме такой «прелести» с закрытыми воротами была и другая радость – малое количество солдат в подчинении: всего один трёхсменный пост, сержант-помощник, да и по паре выводных с конвойными, которые большую часть своего времени занимались доставкой пищи на машине из воинской части и помогали кормить арестованных.
Но из всей череды тех караулов в память ярко врезалась моя первая встреча с начальником гауптвахты. Вечером на разводе к нам никаких указаний и замечаний не возникло (спасибо Шуре Турчину!) и мы, с вечера обычным порядком приняв караул, спокойно провели ночь. Вроде бы ничего не предвещало проблем, и хоть я старался всем своим видом никак не показывать перед солдатами своего волнения, но всё-таки внутри меня не покидало тревожное ожидание «того радостного момента», связанного с приходом начальника гауптвахты.
 
В тот «исторический день», когда я заступил первый раз, он пришёл рано утром и почему-то всем очень недовольный начал обход помещения гауптвахты и камер как обычно в своей любимой манере (как меня и предупреждали) – сурово и недовольно «крутя шарманку» на высоких оборотах, придираясь по мелочам:
– Почему это здесь стоит? ...а вот это здесь лежит? Здесь необходимо делать вот так… а вот тут не так… Осуждённым положено одно… Подследственным другое… Почему то… а почему сё… и почему печки протоплены не так?

Последним вопросом я вообще-то был сражён наповал, считая это полной фигнёй не относящейся к делу службы. Нужно пояснить, что отопление гауптвахты было печным и таких огромных печек было несколько штук. Честно говоря (здесь нужно прояснить очень щекотливую ситуацию), что именно тут я впервые в своей жизни с таким фактом вообще столкнулся! Нет, не то, что я совсем печек никогда в жизни не видел – конечно, видел: но совсем не такие – буржуйки в палатках и у бабушки дома в далёком детстве! Но чтобы такие и вот так, «живьём» только в кино, да чтобы их топить самостоятельно (или хотя бы для собственного интереса постигать технику их топления) – никогда не сталкивался!
 
И какая в таком деле необходима «технология», знать не знаю, но хотя, в общих чертах, представляю – что тут мудреного? Закинул уголь с дровами в печку и поджёг... Что поделать? Я не виноват в том, что вырос в домах с центральным отоплением… Здесь в карауле мои солдаты под руководством сержанта-помощника как-то сами занимались этим вопросом. Я не вникал в эти подробности, сосредоточившись на службе, а тут, оказывается, по версии начальника гауптвахты это самый важный вопрос и целая наука!

Выбрав для начала самую верную в таких случаях и стратегически выгодную позицию, я в этот момент только снисходительно поглядывал на него, молча кивая головой, давая возможность начальнику «выговориться», в смысле – высказаться до конца и устать. Мне-то в этой ситуации торопиться некуда, до конца наряда ещё куча времени! Хотя с формальной точки зрения Уставов всё было в рамках вежливых приличий, не переходя на личности, но осознание такого факта неприятно напрягало. Предупреждённый нашими опытными начальниками караулов я внутренне был готов к таким «неожиданностям» и даже бы даже внутренне согласился, пойдя на компромисс со всеми замечаниями, высказанными нормальным и дружелюбным тоном, но вот так – «грубым наездом»…
Это был первый встреченный в моей жизни офицер, и главное не мотострелок, который так нагло «качал права», осознавая себя «великим» и придирался по мелочам. Хорошо осознавая своим умом, что у меня нет никаких грубых промахов в службе с дальнейшим развитием событий постепенно у меня в сознании начала закипать какая-то внутренняя непреодолимая злость, замешанная на вполне конкретных с моей точки армейских понятиях.
 
Чёрт с ним, если бы он высказывал их простым и нормальным тоном – я бы всё понял и спокойно пережил бы это. Но старлей, с моей точки зрения явно «перегибал» негласные нормы общепринятых армейских отношений и просто нагло хамил! Осознавая себя внутри выше всех других офицеров по иерархической лестнице (так воспитывали нас в Алма-Атинском училище!) будучи мотострелком и гвардейцем (это вообще с нашей точки зрения самое высшее армейское достижение!) выслушивать недовольство какого-то старшего лейтенанта-чернопогонника за всякую ерунду было как-то унизительно.

– Да кто он сам такой? Что он тут «ломает комедию» передо мной? Мной, гвардейским боевым офицером-мотострелком! (При этой мысли я незаметно скосил взгляд на свой китель проверяя – на месте ли гвардейский значок?) Сам-то, судя по званию, небось, прослужил в армии не намного больше моего? Ладно, хоть был бы капитаном или майором! И кем он здесь возомнил себя, раз так нагло «качает права»? Какой-то сопливый старший лейтенант-чернопогонник… «не нюхавший пороху», да наверняка ещё и неудачник в службе, раз находится здесь на такой должности.
 
Тогда с моей колокольни самоуверенно казалось, если ты не мотострелок, а офицер других войск, при этом ещё не командуешь взводом, ротой, батальоном, в смысле где-то свернул с этого большого пути – значит ты слабак, неудачник, и у тебя нет способностей! Это только позже пришло осознание, что среди них тоже есть нормальные люди (они же не виноваты в том, что окончили другие военные училища) и важности таких должностей, а тогда… все мы были молоды!
А начальник гауптвахты, не замечая моего состояния или не обращая на это никакого внимания «набирал обороты» невольно усугубляя наш конфликт.

Дальше – больше! Закончив свои мысли по внутреннему порядку, перешёл на указания, что мне нужно обязательно выполнить: какому арестованному и что сделать строго по времени, кого, когда, кому и при каких условиях принять нового арестанта или выпустить старого. Минут пять, глядя на него и не перебивая, внутренне закипая, я действительно прилежно пытался запоминать все указания и пытаясь хоть как-то их систематизировать, но от обилия такой и разной информации у меня голова пошла кругом, поэтому просто плюнув на это, решил про себя дожидаться окончания указаний. А там ещё посмотрим, что к чему!
Наконец, когда мы с ним стояли одни в офицерском дворике, а мои солдаты благоразумно исчезли из нашего поля зрения – наступил очень подходящий момент для отпора. Начальник гауптвахты выдохся, закруглился и подвёл итог своим «замечательным» мыслям:
– Вам всё ясно и понятно товарищ лейтенант?

К этому моменту, в моей голове уже твёрдо оформилось решение на дальнейшие действия – уж очень мне захотелось сбить спесь, «умыть», «не спускать унижения» и поставить на место этого самодовольного выскочку-старлея! Да так сильно захотелось, что стало просто невмоготу, внутри появилась «спортивная злость» и наплевать на все возможные осложнения в моей дальнейшей службе! А этот его нагло-унизительный «товарищ лейтенант» послужил для меня последней каплей, как красная тряпка для быка на корриде.
 
Конечно, я своим умом хорошо понимал, что с формальной точки зрения Воинских Уставов он поступал совершенно правильно, «наезжал на меня психологически вежливо и настырно» не вылезая за рамки границ, но делал всё как-то очень душевно, с огромным желанием показать себя великим начальником. В этой ситуации и мне необходимо также вежливо, в его же манере дать ему отпор! Жизнь научила правилу – с разными категориями людей нужно и разговаривать по-разному! А-а-а! Была – не была! В атаку – вперёд! Ну, держись старлей! Не на того ты сегодня нарвался хитромудрый, где наша не пропадала – как-нибудь выкручусь из этой ситуации! Достал он меня своей надменностью и высокомерием, рискну!
 
Глядя свысока прямо ему в глаза (многие говорят, в такой момент у меня в них светится упорная непокорность и из-за этого бывают большие проблемы, но что поделать?) и выждав небольшую артистическую паузу, собрав при этом все свои способности в ехидстве, я ответил ему не так как полагается в таких случаях по воинскому Уставу, а «по борзому» и колхозному – наглым и насмешливым вопросом на вопрос. Меня реально в тот момент бесил внутри этот зазнайка-старший лейтенант:
– Мне, очень интересно, а как вы сами думаете, товарищ старший лейтенант? – произнёс я, четко выговаривая слова и делая особый акцент на «старшего лейтенанта». Сразу уловив в глазах начальника гауптвахты растерянность и явное недоумение, не останавливаясь и не давая возможности опомниться, погнул свою линию дальше, развивая мысли. Видно было, что такой вариант развития дальнейших событий для него был полной неожиданностью. Очень хорошо, что военное училище, знание руководящих документов и огромный опыт караулов в полку научили меня «собачиться» по-умному! Сейчас я не смогу точно передать всё в интонациях, цветах и красках, что я высказал начальнику гауптвахты (для этого всегда необходимо особое вдохновение), но в общих чертах это выглядело примерно так:
– Это сегодня мой первый караул здесь, при гауптвахте и вчера на разводе никаких особых указаний по несению службы не поступало, меня никто не инструктировал по этим второстепенным вопросам… На мой взгляд мы с вами делаем одно общее дело по защите и обороне нашей Родины. Я в силу своих способностей стараюсь делать всё по Уставу и инструкциям.

 Главное – арестованные на месте и содержатся в нужном порядке, как и положено, караул подготовлен и боеспособен, внутренний порядок в норме – и вместо того, чтобы похвалить и отметить этот факт в лучшую сторону, я не понимаю – вы почему всем недовольны? Скажите нормально или объясните мне, что тут к чему и что надо! А насчёт топки печек – чёрт его знает, я сталкиваюсь с этим в первый раз. У нас в полку никто ничего не топит, потому как везде существует центральное отопление, а вы здесь в городе живёте ещё в каменном веке!
 
И ещё – все ваши указания о принятии и выпускании арестованных слишком длинны, туманны и невероятно запутаны… поэтому нормальному человеку их запомнить с первого раза просто невозможно! Я по службе привык выполнять чёткие и понятные мне указания, поэтому во избежание дальнейших ошибок и недопонимания давайте-ка я возьму блокнотик, и мы всё повторим снова: под запись, конкретно и по пунктам, чтобы между нами в дальнейшем не возникали недоразумения! Вот теперь я закончил свои мысли и давайте начнём всё сначала.
Видно было, что у начальника гауптвахты во время моего монолога возник небольшой стресс, смешанный с интересом. Если до этого он смотрел на меня как чукча на дикобраза, то теперь в его глазах проявился какой-то интерес и видимо по моей культурной и литературной «борзоте» сразу догадался, что ему не очень-то удастся «поставить мне ноги вместе». Он здраво и по-умному сбавил обороты. Судя по всему, он к таким вежливым, но верным по своей сути, выкрутасам начальников караулов не привык, но нужно отдать ему должное, мгновенно реально оценив ситуацию, и воздав должное моему долгому терпению, согласился на такое предложение уже безо всякого официального «товарища лейтенанта». Нормальным и человеческим голосом продолжил:
– Хорошо! Берите блокнот и записывайте…

Ежу понятно, что при таком раскладе указаний у него получилось не так уж много и все они оказались конкретны и понятны. Нужно честно признаться, что после той нашей первой незабываемой встречи, в дальнейшей службе мы встречались и расставались с ним почти друзьями. Конечно, не теми друзьями, когда переходишь на имена, в этом плане мы с ним всегда оставались в рамках официальных приличий, но разговаривали на одном понятном нам языке, всегда хорошо понимая друг друга.
Наши отношения в дальнейшем перешли на новый уровень понимания, они были тёплыми и хорошо служебными – каждый из нас добросовестно делал своё дело, а рабочие моменты решались в понятном диалоге. Очень часто, вновь увидев меня заступающим начальником караула, он говорил: «Действуй по плану, как всегда, а как – ты сам хорошо знаешь! Уже не первый раз заступаешь!» Всё время пока я служил в Кой-Таше, он оставался бессменным начальником гауптвахты, занимая эту нелёгкую должность.

Вот что для меня в этой истории осталось удивительным. Несмотря на существующее общее мнение в нашем полку среди офицеров о том, что начальник гауптвахты «плохой человек», я внутренне никогда с этим не соглашался, но и в споры не вступал, предпочитая благоразумно помалкивать в этом вопросе. Видимо у каждого начальника караула из нашего полка с ним получалось по-своему. Не знаю у кого как, но у меня с ним сложились нормальные служебные отношения, которые мне в дальнейшем несколько раз даже пришлось использовать с «пользой для общего дела».
 
Это когда мой друг – Сергей Рудой однажды попал на гауптвахту по пустяковому делу, и второй раз, когда меня направили в труднейшую командировку на строительство нового дома офицеров, и приходилось жить в городе вместе с солдатами. «По нашей большой дружбе и взаимному пониманию» для меня он на гауптвахте бессрочно «зарезервировал» два человека-места, поэтому мне оставалось только для поддержания высокой дисциплины среди личного состава «организовывать живую очередь», успевая вовремя заменять одних нарушителей на других.
 
На моих солдат (непосвящённых в наши «глубокие отношения» с начальником гауптвахты) моя простота и лёгкость организовать любому такую возможность как «посидеть на гарнизонной гауптвахте несколько дней» находясь в простом звании старшего лейтенанта, создавала таинственную мифическую загадочность, наводя тихий, панический ужас на личный состав и создавая в работе прекрасную атмосферу. Поэтому мне не приходилось тратить много времени на воспитательные беседы и взывать к сознательности. К слову сказать, поэтому за всё время той командировки у меня никаких проблем с воинской дисциплиной не возникало, так как особо желающих добровольцев, попадать туда не было.

Здесь нужно пояснить момент, что все наши солдаты отбывали сроки ареста в полку, на своей гауптвахте. Посадить нашего солдата из полка на гарнизонную губу было событием чрезвычайной редкости, так как это было сопряжено с огромными «трудозатратами» и факторами. При этом совсем не факт, что удастся посадить с первой попытки – нужно везти солдата в город, полностью комплектовать его всем необходимым, а ещё неизвестно – есть ли свободные места и т.д. При таком раскладе наши солдаты попадали в гарнизонную гауптвахту очень редко, только если они были очень наглые или если командиры проявляли твёрдую настырность, чтобы «проучить воина» несмотря на все сопутствующие проблемы. Вот поэтому моя такая «лёгкость» в решении таких проблем у подчинённых мне солдат находящихся со мной в командировке вызывала достойное уважение и непререкаемый авторитет.

Заканчивая воспоминания о гарнизонной гауптвахте нужно признаться, что кроме города Фрунзе мне никогда больше не пришлось иметь дело с таким нарядом. Но вот чем интересна военная служба – хотя бы сопутствующими впечатлениями от того куда тебя забросит судьба по ходу жизни. Тех лейтенантских воспоминаний мне на всю жизнь хватило с лихвой, чтобы осознать глубинный смысл перевоспитания солдат гарнизонной гауптвахтой. Если в полку твоей главной задачей является охрана знамени и военных объектов, и именно на этом сосредоточено всё твоё внимание, поэтому арестованные – вроде бы между делом, заниматься дотошно подробностями их жизни, нет никакого времени. Здесь же всё абсолютно наоборот – смена одного часового это так, рутина между делом, а главная твоя задача заниматься только жизнью и содержанием арестованных. А вот им, поверьте мне, существовать здесь приходилось совсем не сладко!
 
В этом плане сидеть на гауптвахте «повезло» (в кавычках, на самом деле  – не дай бог!) только подследственным и осужденным. Целый день они проводят в камерах, даже в них принимают пищу и имеют право выходить из неё только на несколько минут утром и вечером для туалета и умывания, и днём на часовую прогулку, от которой могут отказаться. При всех таких выходах из камеры для усиления мер охраны кроме часового привлекают конвойных, каждый раз предупреждая осужденного, что в случае чего… оружие ими будет применяться без предупреждения.
 
Как правило, при этом каждый раз мне лично нужно было осмотреть камеру и самого арестованного на предмет наличия запрещённых предметов, как говорится – на всякий случай, чтобы дурных мыслей в голове не возникало… Хорошо осознавая тот момент, что все они совершили уголовные преступления и будущая жизненная перспектива их сама (и без меня!) сурово накажет, поэтому мне лишний раз «усердствовать» в требовательности Устава по отношению к таким бедолагам особого желания не возникало. Кто из них какое преступление совершал и почему он оказался здесь, меня не особо никогда не интересовало, и этими вопросами я лишний раз старался не интересоваться. Решив для себя раз и навсегда – суд и без меня сам справедливо разберётся во всех деталях.
 
Хорошо запомнил только один случай, когда на гауптвахте сидели несколько военных строителей, которые толпой в шесть или семь человек где-то на Иссык-Куле убили и сожгли в кочегарке своего капитана-строителя. Об этой громкой истории мне ещё раньше рассказал Николай Буторов, работающий в этой системе. Следователи на время следствия всех их разделили и рассадили по разным местам, вот поэтому здесь и оказались пару человек в разных камерах. Что там на самом деле произошло, и каков был тот капитан, я старался не вникать, но всё-таки считал про себя такой вариант развития событий не самым лучшим. Удивительно, но на первый взгляд эти военные строители были обычными мелкими и худыми доходягами, которых в обычной жизни поодиночке можно было «соплёй перешибить». Но в отношении содержания всех действовал только по инструкции, раз положено – получи, если нет – извини, не могу, не положено. К слову сказать, что все они сидели спокойно, практически никогда не жалуясь и не создавая никаких особых проблем.

Совсем по-другому решался вопрос с арестованными в дисциплинарном порядке. Здесь начальнику гауптвахты во главу угла ставилась совершенно другая главная задача – перевоспитание личного состава и глубокое осознание ими своих проступков, из-за которых они оказались здесь. Для этого официально распорядком дня для арестованных днём под руководством начальника караула были специально предусмотрены занятия по Общевоинским Уставам и строевая подготовка.
 
Вот именно в этом вопросе всем начальникам караулов можно было проявлять «бурную фантазию» и «высокий полёт мыслей»! Причём для этого никаких глупых конспектов никогда не требовалось, полагаясь во всём на общие принципы преподавания, но любая инициатива, проявленная начальником караула и направленная «на глубокое осознание военнослужащим своего воинского долга перед Родиной» всегда активно приветствовалась и поощрялась руководством комендатуры.
 
Кстати, солдаты, сидящие на гауптвахте, всегда очень хорошо знали «по солдатскому телефону», когда мотострелки заступают дежурить на гауптвахту пару недель, то вместе с ними  приходят самые «чёрные дни» – с этого самого дня для них лёгкой жизни точно не будет! Все понимали, что про «расслабуху» можно сразу забыть, так как все занятия (и совершенно неважно по какому предмету!) будут заполнены фантазиями начальников караулов: бесконечными отжиманиями, приседаниями, «вспышкованием» и долгим, нудно-непрерывным изматывающим бегом по кругу прогулочного дворика. Такие дни, проведённые здесь, потом будут вспоминаться только по двум категориям – как тяжёлые или очень тяжёлые.

От этой важной воспитательной работы не могут отвлекать даже приёмы пищи, потому как у всех начальников караулов нашего полка был свой «особенный взгляд» на время для этого дела: на завтрак и ужин отводилось по полторы минуты, зато на обед (с душой и по-человечески) – целых две минуты! Поэтому все арестованные солдаты пищу всегда принимали быстро, организованно и с хорошим аппетитом. Жалоб на качество приготовления каши никогда не поступало.
Да! Нужно честно признать огромное количество своих дней из службы в Кой-Таше мне пришлось отдать совсем нелёгкому гарнизонному караулу, но именно он оставил в моей памяти массу новых и ярких впечатлений в разных вопросах жизни – огромной ответственности, взаимоотношений с другими офицерами, работе с арестованными. Навсегда в памяти остались холодные монолитные крепкие стены коридоров давящие сознание, тяжёлый, тупой и бездушный запах в них и ритм службы, прерываемый только лязгом тяжёлых засовов на железных дверях или скрипом решёток из крепкой арматуры.

К этому всему повествованию ещё можно смело добавить одно моё весёлое воспоминание. Именно здесь, заступая начальником караула, я на арестованных «отработал первые навыки» работы армейской механической машинкой для стрижки. Конечно, для этого потребовалась долгая тренировка, и не сразу всё у меня получилось, но для этого под рукой был неограниченный людской контингент и масса свободного времени. Самым главным было то, что мои «добровольцы» воспринимали такую реальность с покорным спокойствием и никогда не жаловались, так как у них в случае неудачи всегда имелся запасной армейский вариант – стрижка «под ноль»!


          КОЙ-ТАШ. 1982г. ВЕСНА. КОМАНДИРОВКА В КЭЧ.
                КРУГОВЕРТЬ МАЙСКИХ ПРАЗДНИКОВ.

Пока я был занят гарнизонным караулом, весна в городке быстро вступила в свои права. Весна – это было самое лучшее время года в Кой-Таше! Несмотря наличие на газонах небольших почерневших сугробов, удивительно быстро и незаметно набухли почки на деревьях, голубое небо очистилось от надоедливых туч и окружавшие нас холмы покрылись яркой, режущей глаз, сочной зеленью. Далёкие зубцы гор, которые были всю зиму белыми, постепенно почернели, приобретая разноцветные оттенки синего и коричневого цветов.
 
До этого момента почти незаметный зимний воздух, вдруг внезапно наполнился разнообразными ароматами: сухого и чистого асфальта, влажной земли с соседних полей, ароматами дружно цветущих полевых цветов и ещё чем-то неуловимым, но очень приятным. Весной у всех людей поднималось настроение и жизнь (несмотря на все трудности) казалась прекрасной! Окончательным завершением зимы и радостным моментом перехода на лето послужила в одну из суббот в ПХД побелка всех бордюров в полку! От этого военный городок мгновенно преобразился и тем самым приобрёл нарядный, праздничный вид и такой необходимый «армейский порядок и чёткость».

Надолго пришлось мне отвлечься на гарнизонные караулы, но вернёмся обратно к нашему повествованию. Другим совершенно противоположным и радостным для меня подарком как раз в это же время явилась неожиданная командировка в КЭЧ города Фрунзе. Она стала первым непривычным счастливым отпуском посреди службы. Для меня здесь всё произошло впервые: впервые за долгие месяцы службы я узнал, что наравне с трудными и тяжёлыми командировками, когда для всех задач не хватает дня, в армии бывают и такие – как прекрасный праздничный отдых посреди напряжённых будней.
 
Если попытаться кратко выразить словами свои первые месяцы службы в Кой-Таше, то они остались у меня в памяти, больше всего напоминая огромную медленно закручивающуюся пружину. Сколько себя помню постоянно требовалось срочно, не жалея себя «рвать жилы» и делать что-то очень важное и очень нужное для полка, а эти мероприятия не только быстро сменяли друга, а иногда даже шли параллельно: подготовка к проверке, подготовка к параду, начало нового учебного года, подготовка к учениям…
 
При всём этом и наша бурлящая событиями ротная жизнь тоже не давала особо расслабиться и «выскочить из этой чехарды» постоянной востребованностью. Нет! Я конечно умом понимаю, что это правильно – офицер, как специалист всегда должен быть востребован и озадачен. Это очень важно! Но служба, в какую я сразу «окунулся» в развёрнутом Кой-Ташском мотострелковом полку, требовала неимоверной самоотдачи: необходимость ежедневно присутствия офицера в роте на подъёме и отбое, на полковых и батальонных построениях, политзанятия сменялись нарядами и обычными занятиями, а ещё много рабочего времени «съедала» работа в парке с машинами: ремонтами, путёвками, заправками. Единственным утешением в такой ситуации была близость офицерских домов – трудно провести черту где ты: дома или на работе… Вышел из подъезда своего дома и ты уже вроде бы на службе!

Всё это рутинно называлось обычной военной службой и частенько разные начальники выговаривали нам на построениях и совещаниях:
– Маловато работаете, товарищи офицеры! Для лучших показателей необходимо «закатать рукава», постараться, ещё поднажать...
У меня же в ответ на такие призывы в голове возникали совсем другие мысли:
– Куда ещё больше? И так пашем с зари до зари без продыху… – одновременно появлялась ехидная армейская мысль, что я ничего не понимаю в текущем моменте, видимо в двадцать два года ещё не свойственно задумываться о смысле жизни, – как надену портупею – всё тупею и тупею!
 
Очень редко, если вдруг посреди всех таких задач внезапно выкраивался часок-другой,  то очень хотелось провести его с пользой для дела – поспать.  А тут… Впервые за всё время такой службы, после обязательных утренних дел мне не нужно было никуда спешить, появилось огромное количество свободного времени, я побывал и для себя узнал многие новые районы города Фрунзе, ещё где находятся склады КЭЧ и располагается дивизионный батальон связи.
Кто это решил и зачем были нужны шесть солдат из нашего полка на Фрунзенской КЭЧ, чем конкретно они могли там помочь за столь короткое время я не знал и не понимал, принимая жизнь по случившемуся факту, но главное – тот выигрышный билет достался мне! Та счастливая мартовская или апрельская командировка запомнилась и осталась в моей памяти приятным двухнедельным бездельем.
 
Хотя ради правды нужно признаться, что всё-таки в этом деле был маленький недостаток, вернее неудобство, но с которым можно было смириться. Командированных вместе со мной солдат определили жить в дивизионном батальоне связи, для этого там выделили кровати и поставили их на довольствие. Сам батальон располагался в городе, точнее сказать в самом его центре, буквально в двух шагах от центрального ЖД вокзала города Фрунзе.
При этом вопрос размещения их старшего (офицера, в смысле – меня) в приказе не рассматривался, наверное, при этом большими начальниками подразумевалось, что офицер не маленький ребёнок и, проявив фантазию и офицерскую смекалку, с таким мелким и не главным вопросом как-нибудь сам разберется. Поэтому, реально взглянув на это дело и взвесив всю ситуацию, я решил жить дома, в смысле в полку, при этом всегда стараясь успевать добираться в город рано утром. В первый день мне пришлось потратить целый световой день и много времени на решение бытовых вопросов с размещением солдат и согласование работ на Фрунзенской базе КЭЧ.
 
На самой базе, представляющей из себя обычные хозяйственные склады, при личной встрече мне с первого взгляда понравился мой старший начальник – майор чернопогонник. Он сразу быстро и конкретно, без лишних соплей, в двух словах обрисовал все подробности нашей совместной работы. Самым радостным было то, что мне сразу понравилось – моим солдатам не придётся в авральном порядке (как я наивно рассчитывал из-за такой внезапности командировки!) всем вместе что-нибудь копать, носить или разгружать, что требовало бы срочности и моего постоянного присутствия.

Получалось наоборот, и совсем не так как я себе думал, даже намного лучше! На все дни командировки солдаты будут планово распределены по одному в склады с простой задачей – оказывать помощь женщинам-начальникам в их «нелёгкой» работе! Такие задачи им вполне по силам: где-то навести чистоту и порядок, что-то подкрасить или побелить, что-то достать и переложить в штабелях с имуществом, а при выдаче или приёме товаров на складах помогать женщинам носить «тяжёлые тяжести». Утром и вечером солдат из батальона связи будет забирать служебный автобус, поэтому завтрак и ужин будет в батальоне, а обедом моих солдат они обеспечат прямо на «рабочем месте» – в своей столовой.
 
Моя главная задача свелась к идеальному минимуму: чтобы солдаты каждый день были на рабочем месте, и на них не было жалоб от женщин. Короче, необходимо проявив свой командирский талант организовать выполнение работ, чтобы «в этом вопросе был полный армейский порядок», а там… хоть совсем на глаза не появляйся!
Особых проблем с солдатами не предвиделось, Турчин для такой командировки отобрал в роте наиболее «талантливых» и хорошо ценивших такую «сладкую и полугражданскую» жизнь. Тем более при инструктаже он особо подчеркнул, что я как старший могу в виде наказания по сложившимся обстоятельствам мгновенно заменять любого «хулигана» на другого солдата роты, «более достойного», который наверняка с радостью «подставит плечо» такому другу. Понятно, что в такой ситуации желающих променять счастливую жизнь в городе обратно на казарменную рутину с зарядками, построениями и внезапными текущими задачами никто не хотел!

…У меня в памяти так и остались все радостные дни той командировки, очень похожие друг на друга. Чтобы успевать с утра попадать в город (где жили солдаты) приходилось вставать очень рано, задолго до подъёма в нашем полку, когда на улице ещё стояла ночная темнота. Новый день только-только начинал наступать, когда я выходил из дома и торопливо шагал по короткой тропинке через холм отделявший полк от дороги, идущей в город, чтобы там поймать попутную машину.
 
Несмотря на такие мелкие трудности это были прекрасные минуты, которые редко замечаешь в повседневной суете: утренняя тишина, разгоняемая утренним солнцем лёгкая дымка над полями и непередаваемый аромат полевых цветов, когда сладко кружилась голова, а жизнь кажется прекрасной! В батальон связи я успевал добираться минут за двадцать до приезда автобуса, который забирал солдат на базу. Этого времени мне вполне хватало для воспитательной работы и уяснении обстановки. Затем вместе с ними ехал на работу в КЭЧ, здоровался с начальником, с большой радостью узнавал, что на моих подчинённых от женщин жалоб нет, а дальше – до завтра, абсолютно свободен! Делай, что хочешь!
После небольшого обхода по складам я ехал обратно в полк попутно «изучая мир» в городе Фрунзе. Мне всегда было интересно бывать в новых местах – парках, магазинах или микрорайонах. Тем более ещё в первые дни мы купили карту города узнав по ней, что город очень большой, но свободного времени для детального изучения города катастрофически не хватало.
 
К этому времени пока я ездил на учения, «караулил» в гарнизоне, жизнь в военном городке не стояла на месте – происходили большие события. Активная суета военных строителей возле нашего офицерского дома заканчивалась: убрали заборы, зарыли все канавы, уже асфальтировали дорожки, доделывая детскую площадку с песочницами, и Коля Буторов говорил нам что «объект» будет сдан буквально со дня на день. Его жена Ирина успела родить дочку, Люда с Николаем встречали её из больницы, и поэтому Люда частенько бывала у Иры, помогая ей со всеми делами и попутно набираясь опыта. Мы успели шумно поздравить их с этим радостным событием, но наступал и наш черёд; до прибавления в нашем семействе оставались буквально последние две-три недели.
 
У Люды оставался последний месяц (самый трудный и тревожный) до рождения нашего ребёнка, и она заканчивала все дела в школе, уходя в декрет. Она так решила, что спокойней и лучше всего это делать в Чимкенте под контролем её мамы. Конечно, это было наилучшим и самым разумным решением в складывающейся обстановке, потому как моя непредсказуемая лейтенантская служба могла неожиданно забросить меня неизвестно куда и насколько. А ей совсем не хотелось оставаться одной в гарнизоне и если что… вдруг самой решать все возникающие трудные вопросы. Поэтому в один из таких дней мне, чтобы тоже быть спокойными и уверенными в этом нелёгком деле, пришлось посадить её в поезд до Чимкента, где её встретили наши родители.
 
Лёгкая и приятная командировка в КЭЧ благополучно закончилась и я из утомительного в несколько дней ничегонеделания, опять попал в служебный водоворот. Но удивительный факт, несмотря на все бытовые трудности, был очень рад этой перемене, впервые соскучившись по такой непредсказуемой армейской жизни. Видимо, не замечаю как она незаметно меня «засасывает»! Странно, не знаю у кого как, а у меня всегда так! Когда служишь «на износ» постоянно мечтаешь как о чём-то несбыточном – об отдыхе, а когда вдруг случайно «выпадаешь» из такого бешеного колеса служебной загруженности, буквально через пять-шесть дней счастья и «свободы» начинаешь скучать. Кажется, твоя жизнь идёт в каком-то другом необычном измерении, а всё интересное и все главные события – там, в роте! Это огромное счастье – осознавать себя нужной деталью в огромной военной машине.
 
На это не влияло даже отсутствие Люды и бытовые мелочи в нашей большой квартире, которую нам, судя по всему, уже совсем скоро придётся покидать. Изнутри меня распирало молодое счастье и томительное ожидание больших перемен в дальнейшей судьбе. Жизнь как будто специально почти целый год «испытывала меня на прочность», откладывая и накапливая радостные события, чтобы вывалить их все почти одновременно!
Очень хорошо помню – все главные события в тот год начались и закрутились вокруг меня ярким калейдоскопом в последнюю апрельскую неделю! Военные строители напряглись и успели обрадовать часть к празднику – наш дом сдали! Наконец эта долгожданная радостная минута пришла!
 
В один из предпраздничных дней нас – все семьи счастливых новосёлов собрали на большой площадке перед домом. На столе, накрытом красной скатертью стояла ваза с цветами, а рядом с ней ровными рядами лежали ключи. При этом на каждой связке была прикреплёна бирочка с номером квартиры. Командир полка произнёс торжественную речь, поздравляя нас, оркестр сыграл марш и женщина, работник нашего ЖЭКа начала по списку зачитывать счастливчикам номера квартир и фамилии, а командир вручал ключи, поздравляя и пожимая руку каждому. Наша однокомнатная квартира оказалась на втором этаже под номером пять. Вместе со многими офицерами получили ключи офицеры нашего батальона Саша Зубков и Сергей Рудой – здорово, значит будем жить и служить вместе!

После этого митинг посчитали законченным и всем разрешили осмотреть свои новые квартиры. Мы очень счастливые и довольные под звуки оркестра играющего радостные мелодии разошлись по подъездам. С замиранием в сердце я открыл найденную дверь ключом и впервые зашёл внутрь теперь уже официально нашей новой квартиры. Щёлкая по пути выключателями, быстро осмотрел пустую комнату, кухню с газовой плитой, балкон и ванну в которой машинально открутил краны (вода, газ и свет были!) – и остался доволен нашей новой жилплощадью. Глядя в окна, которые выходили на противоположную сторону от городка – на покрытый зеленью и небольшими деревьями холм, отделяющий нас от дороги во Фрунзе, подумал: «Тишина… Это будет хорошо для нашего ребёнка! Спрашивается, ну что ещё для жизни надо? Можно сразу и въезжать! Только жалко, что придётся это делать без Люды».
 
Следом зашёл Коля Буторов, по-хозяйски осмотрев «дело рук своих» сказал, что он мне после обеда (так сказать, для «последнего штриха») даст хорошую половую краску, чтобы ей ещё раз покрасить полы. Когда же я ранним вечерком направлялся в новую квартиру с банками и кисточками, на ходу обдумывая эту непростую проблему с предстоящей покраской, мне очень удачно повстречались наши друзья-лейтенанты. Они радостно поздравили меня и сразу выразили желание мне помочь с новосельем.
 
В смысле – пока они в три пары рук быстро красят мою квартиру, я успею сбегать в посёлок, чтобы так сказать «проставиться за свой переезд» обеспечивая стол и закуску. Что мне оставалось делать в такой ситуации? Как ни крути – проставляться всё равно надо! Спасибо за помощь! Пришлось мне стартовать в магазин. Действительно, когда я примерно через час вернулся, с полами у нас в новой квартире всё уже было закончено. Прекрасно, теперь пару дней пусть краска высыхает.


На первомайские праздники Турчин разрешил мне съездить в Чимкент на три дня, чтобы «присутствовать лично на семейном торжественном событии» – именно на эти дни по всем расчётам врачей намечалось рождение нашего ребёнка. Хорошо помню, как я замотанный службой и последними событиями с новой квартирой ехал в вагоне поезда домой с хорошим и радостным настроением, наконец-то, всё решиться именно в это время! Все дни Люда была дома, а мы праздники провели рядом с ней в томительном ожидании, во дворе стояли в готовности машины, чтобы сразу при первых признаках отвезти в роддом, но выяснилось, что приезжал я зря…
 
Не случилось! Видимо бог, там на небе, забыл про нас в связи с праздниками или другими своими более важными заботами. Мне объяснили, что это процесс индивидуальный, поэтому врачи всегда говорят примерную дату и в реальной жизни всегда возможны отклонения в разные стороны. Пришлось мне второго мая вечером выезжать обратно в полк. Провожать меня на железнодорожный вокзал поехали все родственники, так как стояла хорошая весенняя погода, и тем более день был праздничный. Люда вместе со всеми родными вышла на перрон и махала мне рукой вслед отъезжающему в ночь поезду, увозившему меня в город Фрунзе…

Как я не волновался и не представлял себе в мыслях этот волнующий момент, неожиданно выяснилось, что самое главное поджидало меня уже здесь, в военном городке! Дальше хотелось бы написать как-нибудь торжественно: меня поздравил командир полка или например – у меня зазвонил телефон… Но мобильных тогда не было, а обычный простой иметь дома было большой роскошью, в полку – он был даже не у каждого командира роты, поэтому откуда же он мог быть у меня – молодого командира взвода?

Именно здесь, вернувшись в часть, я узнал, что у меня сегодня ночью родился сын! В моей жизни всё произошло намного прозаичнее – телеграммой! Московский поезд, прибывал во Фрунзе по расписанию очень удачно – ранним утром, почти в шесть утра, поэтому найти водителя желающего до работы подзаработать, всегда было делом пары секунд. Ещё минут десять-пятнадцать на машине по только-только просыпающемуся городу, потом минут двадцать по пустому в этот час шоссе, медленно тянувшему вверх посреди предгорий и ты уже в полку.
 
Когда я неспешной походкой преодолел расстояние от КПП до нашего дома (спрашивается, куда мне спешить, если на службу к девяти, а часах ещё нет семи часов, и дома меня никто не ждёт?) сразу заметил торчавшую из-за косяка двери сложенную бумажку, в военном городке это было обычным делом. С тревогой и замирающим сердцем достаю её (Как правило, всегда ничего хорошего от таких ночных записок, как и звонков, ждать не приходиться!):
– Интересно, что случилось? Что-то срочное? Может быть (хотя Турчин знает, где я), меня «потеряли» на работе и вызывают в роту? Батальон или полк внезапно подняли по тревоге или уехали на учения? Нет, это не записка, а телеграмма (в этот момент сердце в груди внезапно оборвалось и неприятно заныло). Видимо, что-то серьёзное! Кто-то умер? Погиб? – дрожащими от волнения руками я развернул телеграмму – там было всего-то несколько слов…
 
         В утренних сумерках подъезда быстро беру её в руки, развернул и бегло пробегаю глазами краткий текст. Несколько слов и цифр в одной короткой строчке радостно запрыгали у меня перед глазами, складываясь праздничным фейерверком: «Поздравляем сыном вес 3-400 Целуем Люда».
         – Сыном! Сыном! Ура! Значит, всё-таки врачи не ошиблись и у нас родился мальчик! – от огромного душевного подъёма, полного и беспредельного счастья кровь мгновенно застучала молотками в висках! Но здравый смысл, сомневаясь, всё же подсказывал – как же это возможно? Мы же расстались с Людой только вчера вечером и она ничего мне сказала… Это каким образом… Когда успела… За ночь, что ли? Значит, за те несколько часов пока я ехал в поезде? По всему выходит, что так и есть!
 
 Быстро толкнув дверь рукой, я зашёл в комнату, внимательно и медленно перечитал её вновь, вглядываясь и вчитываясь во все буквы и цифры на бланке телеграммы. Нет, ошибки быть не может – всё верно: Азарову А.Е. и адрес точно наш! До меня постепенно доходил смысл всего произошедшего: отправлена ночью, срочная (срок доставки таких телеграмм не больше трёх часов по всему СССР!), поэтому только так она смогла «обогнать меня»! Почтальонам из Фрунзе пришлось везти её до КПП части, а дежурный солдат ночью, наверное, буквально час назад долго стучал в дверь, чтобы вручить её мне, и видимо, не дождавшись, сунул в щель. Спасибо всем, кто не спал этой ночью ради такого ценного для меня маленького листочка с радостным известием!
 
– Сын! У меня родился сын! Нет! Я уверен, что всё верно. Ошибки здесь быть не может! – и хотя в то время ещё медицина заранее не определяла, кто родится, но я почему-то был твёрдо уверен, что это обязательно будет сын. С такой радостью, какая теперь может быть служба? Все полковые и ротные проблемы, бытовые неудобства в моей голове мгновенно пропали, отошли на задний план, показались мелкими и незначительными по сравнению с таким главным событием в жизни! Ни о чём другом я уже думать не мог, у меня сразу прямо руки заныли в локтях от желания поскорее ощутить в них тяжесть нашего сына, которого я скоро смогу носить по квартире.

Ещё долго мне пришлось сидеть на софе, держа телеграмму в руке, восторженно осознавая полученную радость, бездумно переводя взгляд с окна на неё и обратно, пытаясь по телеграфным пометкам и за несколькими словами понять больше и подробнее – как там Люда, как наш сын и вообще, всё ли у них хорошо?
С этого момента майское «колесо жизни» закрутилось с огромной скоростью раскрученного волчка: когда я пришёл в роту со своим известием Турчин без слов отпустил меня в город с обеда – чтобы позвонить в Чимкент и узнать все подробности. Окрылённый счастьем я был готов вновь помчаться в Чимкент, туда, где сейчас находились Люда и наш сын. Но необходимо сначала позвонить маме и уточнить свои действия.
 
Она-то и прояснила мне многие неизвестные до этого подробности: действительно – всё случилось буквально через пару часов после моего отъезда, наш сын (а её внук!) родился ночью, всё было хорошо, без особых проблем, сейчас Люда и ребёнок чувствуют себя хорошо. Мне возвращаться обратно в Чимкент не надо, в этом просто нет смысла, в роддом всё равно никого не пускают. Лучше всего мне спланировать свой приезд к девятому мая, потому что в это время Люду по плану будут выписывать и тогда можно будет их встретить.
Наконец-то всё понятно! Моя мама, как всегда трезво оценивая ситуацию, реально права! Решено, поеду их встречать на девятое мая. А сейчас мне важнее всего заняться переездом на новую квартиру.
Но вот какому жизненному парадоксу я не перестаю удивляться – как иногда бывают далеки наши хорошие и правильные планы от складывающихся вокруг тебя обстоятельств! Стоило мне только вернуться в городок и едва успеть оценить объём предстоящей работы по переезду, который нужно делать быстро, так как времени мало, а мне ещё завтра заступать в наряд… Пока я думал как бы лучше и аккуратнее упаковать в мешки и коробки посуду, одежду и прочую дребедень, которой за год жизни накопилось немало (чтобы одному всё перенести никаких сил не хватит), как нагрянули друзья-сослуживцы – «поздравить с сыном»! Какой тут переезд, когда пришёл такой праздник…

После наряда Турчин с довольной улыбкой обрадовал меня ещё одной прекрасной новостью – оказывается, пока я дежурил, он по своей инициативе успел «пробить» мне очередной отпуск с седьмого мая! Что тут для него сыграло главную роль, не знаю! Конечно, я в душе сам смутно подозревал, что у меня отпуск тоже когда-то должен был быть, но просить Турчина об этом постеснялся. Только кратко сказал, что Люду выписывают из роддома восьмого – вот хорошо было бы мне, если можно, съездить в Чимкент, их встретить.
 
Больше всего мне кажется, исходя из складывающейся ситуации, ротный решил, что всё равно когда-то нужно будет идти в отпуск, а сейчас в таком приподнятом состоянии из меня работник никакой – так пусть лейтенант сейчас месяц отдохнёт от службы. Вот это царский подарок! Вот это здорово! Целый месяц отдыха, и так как мне надо – с седьмого мая! От такого неожиданного поворота судьбы я был готов обнять и расцеловать Турчина, но только крепко пожал ему руку с благодарностью в глазах и со словами: «Спасибо, командир! Вернусь из отпуска, всё отработаю!»

Таким образом, пока я радостный шёл домой, размышляя о своих дальнейших планах, в голове настойчиво крутилась только одна здравая мысль – раз отпуск с седьмого и меня здесь ничего не держит, значит уже вечером шестого мая можно сесть в поезд и поехать домой! Здорово! Стоп! А как быть с переездом? Здесь нужно срочно что-то решать, потому как завтра уже шестое! Махнуть рукой на переезд? Нет, это не дело! Что же мне придётся грузить Люду по приезду этими проблемами, да и КЭЧ ждать не будет она и так торопит меня освобождать квартиру?
Поэтому – решено! Завтра мне предстоит тяжёлый день – придётся крутиться как белке в колесе, чтобы успеть на вечерний поезд! Значит, план вырисовывается такой: завтра с утра получу в штабе отпускной, потом возьму солдат и перенесу вещи, ещё успею быстро сдать старую квартиру и ключи в КЭЧ. Эх! Хорошо бы ещё успеть навести в новой квартире минимальный порядок, а когда мы с Людой вернёмся из отпуска вот тогда и разбёрёмся подробнее. От всех последних новостей и ярких событий вокруг меня прямо голова идёт кругом!

…Весь следующий день до обеда прошёл в беготне и суете неотложных дел связанных с отпуском и переездом. Успел сделать всё, как и планировал. Только когда со всеми главными делами было покончено, а наша новая квартира была заполнена разными коробками, мешками и вещами которые беспорядочно расположились на софе и полу у меня оставался примерно час до отъезда в город. Набегавшись по городку, я устало присел на стул и обвёл весь этот бардак глазами с немым вопросом – ну и с чего мне тут начинать наводить порядок? С другой стороны, как приятно оказаться дома (правда, не знаю насколько лет, но теперь это будет называться нашим постоянным домом), и совсем плевать на то, что твой новый дом – это маленькая, однокомнатная квартирка в которой нет ничего ценного, кроме магнитофона и телевизора!

       Завтра – в отпуск! На целый месяц можно выключиться из обстановки и забыть о трудной службе. Прошёл почти год, как мы приехали сюда, а сколько разных и ярких событий произошло за эти месяцы! Сейчас, кажется, что это были самые прекрасные дни, было время подумать и взять кое-что для себя на будущее. Но впереди меня ждала новая, ещё неизведанная жизнь и совсем другие горизонты…