Когда путешествие в поезде, под стук колес, уже не кажется романтической забавой, а дождь за окном не приносит ничего, кроме неудобств, когда день тянется долго и нудно, не принося за собой ничего кроме ночи, когда нет слов, чтобы сказать что-нибудь и нет желания даже делать такую попытку, тогда наступает отрешенность. Безразличие к происходящему. Мир – театр, которому суждено кануть в лету, люди – тряпичные куклы набитые мясом и мыслями, по большей части дурацкими, спешащие куда-то, чтобы успеть совершить что-то вроде бы важное, а на самом деле идущие к смерти с тележкой, набитой продуктами.
Смотрится как кино, где ты сам актер, который не забыл, что учил роль и слова, и иногда играет с другими, чтобы не нарушать целостность постановки и окупить затраты поставленных декораций. Звуки – выхлоп авто, кашель, речь, сигналы, сирены, музыка, все сливается в один большой аудиофайл, который порядком надоедает, потому что слышал все это раз, наверное, миллионный. Картинки – одежда, походка, жесты, цвета, кому-то это нужно, а я бы предпочел черно-белый кинематограф без спецэффектов, но с наличием сакрального смысла хотя бы в одном из эпизодов, пусть коротком и почти в конце фильма, но с уверенностью, что смотрел не зря. Здесь же отношения, войны, агрессия, улыбки, смех, секс, семья, любовь сменяют друг друга с завидной быстротой, которая нравится людям. Они всецело принимают правила ведения общественного театра, точнее, для них это и не сцена вовсе, а настоящая история человеческих исканий: в поисках комфортного пребывания в старости и максимального растрачивания юности. Стоило наверное бы даже позавидовать их самоотдаче: с какой мощью каждый из них способен переживать ситуации, в которые они себя ставят: от конфликта в очереди или на улице, до управления экономикой и войнами. И ведь внутри каждого есть это желание быть необходимым, просыпаться утром в теплой постели с сопящим рядом телом, наивно полагая, что всего, что хотели они достигли.
Но нет, ведь если это роль, а все окружающее действо спектакль, то необходимо, чтобы он продолжался, и он продолжается. У всех по-разному, но в целом одинаково. А те, кто понял, что является актером, стал способен спускаться в зал как во время репетиции и смотреть со стороны. Только стало это чревато и опасно, ведь оказалось, что театр, если выражаться абстрактным языком живой, да к тому же тоталитарен и не терпит, когда кто-то вдруг вышел за пределы сцены. Театр и актеры боятся, что зритель увидит их бездарную игру и дешевые декорации, что освистает их и уйдет, плюнув на их никчемные таланты. И так чаще всего происходит. Вот кто-то встает с кресел и направляется к выходу и не возвращается. Да и дело еще и в том, что за пределами «здания театра» нет ничего, и уходить некуда.
Терпеливые остаются смотреть, ерзая на стуле, но любое действие кончается, как и игра актеров. Сколько бы лет не длился спектакль – он кончится. Иногда обернувшись назад, на последних рядах можно увидеть скелеты людей – они ждали окончания так долго и так терпеливо, что просто умерли, оставаясь на месте.
Нет никакой программки или других постановок, на которые бы можно было сходить, а одно и тоже приедается изо дня в день. Все проходит мимо. И там, на сцене мимо проходишь и ты. И иногда, когда наскучит сидеть, ты снова входишь в игру, только все уже не так, потому что видел со стороны.
Утро. Чайник. Сигарета. Умывальник. Зеркало. А потом принимаешь решение выходить тебе сегодня на помост или нет. Если да, то стоит выбрать костюм, а если нет – небытие. И никаких аплодисментов.